После выраженного царем во время моего доклада намерения поручить мне продовольственное дело я считал, что вопрос о передаче этот дела из министерства земледелия в министерство внутренних дел почти решен. Я сообщил это В. В. Ковалевскому. Мы оба были довольны. Я думал, что делаю первый серьезный шаг к возвращению министерству внутренних дел его почти утраченного влияния на земства. Заведуя продовольственным делом, министерство могло начать борьбу с возрастающим влиянием земского союза на земства и на местную жизнь. Я считал, что министерство земледелия поставило продовольственное дело неправильно. Мне казалось необходимым к закупке и доставке хлеба и других продуктов привлечь банки и торговые фирмы. Их опытность в деле торгового оборота и имеющиеся у них готовые организации для закупок обеспечивали бы скорую и успешную работу. Министерство земледелия вело дело почти исключительно при помощи своей организации и мало привлекало к делу торговые фирмы и банки. Это казалось мне ошибкою. Я слышал, что у банков есть запасы хлеба, продуктов и товаров; предполагал, что есть таковые и у крупных торговых фирм. Поставить их в такое положение, при котором они по доброй воле выпустили бы эти запасы на рынок, мне казалось полезным. Я думал, что их помощь наиболее нужна в деле снабжения товарами и продовольствием городов и, в особенности, Петрограда.
Закупку, прием, хранение и отправку хлебов и продуктов в губерниях я считал правильным поручить земствам. Они завели бы нужную на местах организацию; средства давало бы им министерство внутренних дел. Я считал нужным надзор за ходом всей операции в губерниях возложить на губернаторов. Параллельно с земством, в помощь ему, даже под его контролем, я думал образовать торговые товарищества, которые, закупив продукты, могли бы сдавать их земству или лицу, назначенному губернатором. Я хотел поручить продовольственное дело в губерниях земствам еще и потому, что эта серьезная работа отвлекала бы земских деятелей от политики. Я был противником объединения земств в союз. Находил, что земский союз и союз городов захватили слишком много власти, оставив правительству второстепенную роль, и ведут агитацию, направленную против правительства. Министерство земледелия не препятствовало земствам, которым оно поручило продовольственное дело, входить в земский союз. В таких земствах служащие по найму тоже были из оппозиционно-настроенных людей. Местные продовольственные комитеты, в состав которых вошли местные оппозиционные элементы, могли начать агитацию в деревне. Таким образом, организация продовольственного дела министерством земледелия в губерниях, вошедших в союз земств, сливалась с организацией союза. Я считал, что для правительственной организации это недопустимо. По желанию распорядителей союза или по собственному почину, мелкие служащие на местах (приказчики, ключники, подрядчики извоза, весовщики на железных дорогах и др.) могли забастовать. Тогда министерство земледелия было бы поставлено в невозможность снабдить армию и население продовольствием; произошли бы беспорядки, за которыми последовала бы перемена, может быть, строя, но уж наверное — перемена правительства и исполнение требования оппозиции о назначении нового состава правительства из лиц, пользующихся общественным доверием (забастовка мелких служащих начиналась в феврале, перед революцией; об этом говорил мне А. А. Риттих, который назвал эту забастовку «бисерной»).
Вскоре после моего приезда из ставки я пригласил к себе представителей банков и торговых хлебных фирм. Я хотел узнать их настроение; считал это собрание предварительным. Приехали представители: Международного банка — Е. Г. Шайкевич, А. А. Блок, К. И. Савич;[*] Азиатского — А. И. Путилов; Азовско-донского — Б. А. Каменка; Русского торгово-промышленного банка — В. И. Коншин;[*] представители хлеботорговцев были от фирм Бугрова, Башкирова, кажется, Дрейфуса; кто был еще — не помню. Я сказал приехавшим, что продовольственное дело переходит в мои руки; просил их помощи; сказал, что хотелось бы скорее достичь облегчения существующего положения, хотя бы в Петрограде. Они не отрицали возможности помочь делу, но определенно не высказывались; говорили, что надо подумать; я видел все же, что дело их интересует; высказал, что считаю полезным привлечь банки и торговые фирмы в помощь мне; спросил, как это сделать. К. И. Савич вызвался составить по этому вопросу записку, которую мне и принес. Я ее не читал. Собраний тоже не делал более. Не нашел свободного времени, а главное, по мере того, как выяснялось, что дело продовольствия мне передано не будет, интерес у меня к этому вопросу падал.
Я ежедневно видел В. В. Ковалевского. Он мне объяснял продовольственное дело; говорил про его постановку министерством земледелия; критиковал ее, делая предположения о постановке этого дела, когда оно перейдет в наши руки. Я обменивался взглядами и с другими лицами: А. Ф. Треповым, А. А. Макаровым, Н. А. Маклаковым, А. Т. Васильевым, Куколь-Яснопольоким и др. У меня сложилось предположение поставить дело следующим образом: количество хлеба, потребное для армии, городов и населения губерний потребляющих, т.-е. таких, где урожай не покрывал нужды населения и хлеб надо было привозить, было исчислено министерством земледелия. Для того, чтобы собрать это количество хлеба, я предполагал ввести хлебную повинность, т.-е. обязать каждого хозяина продать министерству по твердой цене известную часть своего урожая. Твердая цена определялась совещанием по продовольствию. Все количество хлеба, которое надо было купить, я думал разложить по губерниям, пропорционально урожаю в каждой, и купить в губернии то количество хлеба, которое на нее приходится по раскладке. Сведения об урожае имелись в статистической части министерства внутренних дел. Покупку хлеба я думал возложить на губернаторов. Они должны были бы отвечать за ход дела в губернии перед министерством. Губернатор поручал бы дело покупки земству, если оно не входит в земский союз; если земство входило в союз, он старался бы убедить земское собрание выйти из союза; в случае неудачи он поручал бы покупку губернскому присутствию. Я предполагал дать губернаторам право образовывать по своему усмотрению товарищества хлеботорговцев и давать им те поручения по покупке хлеба, которые они найдут полезными для дела.
Свои предположения я изложил В. В. Ковалевскому. Он с ними не согласился. Выработал другую организацию, которую я и доложил в начале октября совету министров. Я предлагал вернуть заведывание продовольствием министерству внутренних дел, потому что это министерство имеет уже готовую организацию, дважды проводившую продовольственную помощь населению в голодные годы, имеет опыт в этом деле, заведует земством, на котором лежит главная работа, а также чинами губернской и уездной администрации, которых обяжет помогать земству в его работе. Я предлагал, к количеству хлебов, нужному для армии, прибавить запас в 100 милл. пудов; все это количество разложить по губерниям производящим, т.-е. таким, где урожай хлебов превышает потребности населения, пропорционально свободному остатку хлебов в этих губерниях. Губернские земства должны были разложить количество хлебов, падающее на губернию, по уездам. Распоряжением уездных земств производилась бы раскладка количества хлебов, которое надо собрать с уезда, по волостям. Оно распорядилось бы покупкою по твердой цене хлебов у владельцев и крестьян, приемом, хранением и отправкою хлебов. Когда все количество хлебов, назначенное к раскладке, было бы куплено, я думал твердые цены уничтожить и допустить свободную торговлю хлебами по вольной цене, сняв запрещения вывоза хлебов из губерний. 100 милл. пуд. хлеба, собранного по раскладке, и 60 милл. пуд. хлеба, засыпанного в крестьянских хлебных магазинах, образовали бы в руках правительства запас на случай чрезмерного роста цен. Вся организация на местах, существовавшая при министерстве земледелия, перешла бы в ведение земств. В предположенной В. В. Ковалевским организации продовольственного дела, которую я докладывал совету министров, о праве губернатора иметь надзор за ходом продовольственного дела не упоминалось. Совет министров, по предложению А. Ф. Трепова, мне указал на это, как на пропуск. Совет министров всеми голосами против графа П. Н. Игнатьева, (граф А. А. Бобринский не голосовал) признал передачу продовольственного дела из министерства земледелия в министерство внутренних дел принципиально желательною, но окончательное решение предложено было принять, после представления мною письменного доклада о предположенной организации. О голосовании совета я доложил царю, который этим голосованием был доволен.
Я узнал, что главноуполномоченный председателя совещания по продовольствию А. Н. Неверов и его помощник Гаврилов ездят в Гос. Думу на собрания прогрессивного блока давать объяснения и получать указания по продовольственному делу. Я считал это недопустимым. Сказал об этом Б. В. Штюрмеру и гр. А. А. Бобринскому. А. А. Бобринский мне ответил, что это случилось всего один раз и с его ведома; он был смущен. О поездках в собрания прогрессивного блока А. Н. Неверова и Гаврилова я доложил царю и предложил Гаврилова уволить, а А. Н. Неверова уволить из товарищей министра, с назначением его сенатором. Царь согласился. Я передал приказание царя Б. В. Штюрмеру и А. А. Бобринскому, который испросил срок на приискание заместителя А. Н. Неверову. Кажется, А. Н. Неверов оставался товарищем министра до половины января 1917 г. и, по представлению А. А. Риттиха, сменившего гр. А. А. Бобринского, был назначен в сенат. Около 15 октября я давал объяснения в бюджетной комиссии Государственной Думы при рассмотрении сметы министерства земледелия; комиссия уже знала о предположенной передаче продовольственного дела из министерства земледелия в министерство внутренних дел. Она высказалась против этой передачи. После голосования бюджетной комиссии и совет министров изменил свое решение, и за передачу, по рассмотрении представленного мною доклада, высказалось всего 6 голосов, а против передачи — 8 голосов. Я был опечален. Б. В. Штюрмер, голосовавший за передачу, высказывал уверенность, что царь согласится с меньшинством. Я поехал к П. А. Бадмаеву, где были П. Г. Курлов и Распутин. Сообщил им о голосовании в бюджетной комиссии и совете министров; указал, что передача продовольственного дела в министерство внутренних дел затягивается в совете министров, что журналы совета умышленно долго не составляются, высказал опасения, что если передача не состоится до открытия занятий в Государственной Думе, то продовольственное дело останется в министерстве земледелия, что хотя я знаю, насколько трудно будет вести дело при создавшемся настроении, но отказываться от него не хочу; просил Распутина ускорить передачу. Распутин обещал помочь; я написал, под его диктовку, телеграмму царю. Она начиналась: «Все вместе ласково беседуем» и конец был: «Дай скорее Калинину власть, ему мешают, он накормит народ, все будет хорошо» (всей телеграммы не помню). Телеграмму я послал В. Б. Похвисневу для отправки в ставку. Я думал, что А. Ф. Трепов считал меня неспособным вести продовольственное дело; он не верил также и В. В. Ковалевскому, которого я хотел назначить главноуполномоченным. Некоторые другие министры тоже были против передачи дела в министерство внутренних дел. Для того, чтобы эта передача состоялась, мне пришла мысль образовать для надзора за ведением дела и решения общих вопросов после передачи дела министерству внутренних дел совещание из нескольких министров, под председательством А. Ф. Трепова, по примеру существовавшего под председательством Б. В. Штюрмера совещания по дороговизне. Свою мысль я сообщил А. Ф. Трепову. Он ее одобрил. Сказал мне, что о пользе такого совещания он уже говорил с Б. В. Штюрмером, который с ним согласен. Я передал А. Ф. Трепову сведения, полученные мною от правых членов Государственной Думы и департамента полиции о том, что крестьянские депутаты и священники боятся роспуска Думы и могут уговорить других членов Гос. Думы прекратить всякую критику правительства и выпады против «темных сил», что не следует обнаруживать решение правительства прибегнуть в случае, если повышенное настроение Думы будет продолжаться, лишь к перерыву занятий Гос. Думы, а пригрозить ее роспуском. Кажется, А. Ф. Трепов мне сказал, что имеет те же сведения.
После своего разговора с А. Ф. Треповым я составил проект совещания для надзора за продовольственным делом, о котором с ним говорил. Я предполагал совещание из трех министров: путей сообщения, торговли и внутренних дел. Председатель, в случае надобности, приглашал бы и других министров. Я считал необходимым иметь в составе совещания министра торговли, предполагая привлечь к делу крупные торговые фирмы и банки. Я решил представить этот проект царю. Б. В. Штюрмеру, одобрившему, по словам А. Ф. Трепова, мысль о совещании, о своем проекте я не говорил. В день своего разговора с А. Ф. Треповым я видел Распутина; передал ему сведения, полученные мною от департамента полиции, о настроении в Государственной Думе; сказал, что распустить ее нельзя, — надо постараться ее успокоить; что удаление Б. В. Штюрмера могло бы внести некоторое успокоение, но не советую давать ему отставку, которая была бы истолкована Думою, как уступка ее требованиям; советовал Б. В. Штюрмеру «заболеть» и уехать на юг месяца на три; эта «болезнь» будет истолкована Думою, как шаг к его отставке; наступит успокоение, достигнутое без уступок Государственной Думе. (Я сообщил бы членам Думы, что способствовал удалению Б. В. Штюрмера; тогда они еще не настойчиво требовали моей отставки; я надеялся, что со мною примирятся.) Распутин внимательно меня выслушал; посоветовал мне рассказать это царице; позвонил по телефону А, А. Вырубовой; что он ей говорил, я не слышал. На следующий день, я был приглашен к царице в 6 ч. вечера. Зная, что царица расположена к Штюрмеру, я, желая узнать, одобрит ли она мой план, решил, до своего разговора с царем, рассказать ей свои соображения. К назначенному часу я был у царицы; свой проект о совещании министров для надзора за продовольствием я взял с собою; хотел просить царицу передать мой проект царю; думал, что, может быть, и я его случайно увижу и тогда передам проект лично. Я рассказал царице про настроение Государственной Думы, про опасность ее роспуска; подробно передал свои соображения о необходимости Б. В. Штюрмеру «заболеть». Царица выслушала меня внимательно; она не отклоняла моего совета, но жалела Б. В. Штюрмера; назвала его «добрым стариком». В это время пришел царь. Я повторил ему доклад, сделанный царице, и добавил, что А. Ф. Трепов, как заместитель председателя совета министров, а Нератов, как старший товарищ министра иностранных дел, временно заменят Штюрмера и что это даст возможность царю спокойно обдумать положение. Царь смотрел на царицу немного смущенно; несколько раз улыбнулся. Она молчала и казалась не совсем довольною. Решения принято не было, все же я чувствовал, что слова мои будут приняты в соображение. Затем я представил царю свой проект, сказал, что без помощи министра путей сообщения и торговли я не могу справиться с продовольственным делом, и просил утвердить мое предположение. Царь несколько удивился моей просьбе. Объяснения мои были неясны, я тогда же заметил, что мало вдумался в проект совещания. Я сказал царю, что А. Ф. Трепов и Б. В. Штюрмер находят такое совещание полезным. После короткого колебания царь надписал на проекте: «Согласен». Проект с подписью царя я передал Б. В. Штюрмеру, который упрекнул меня за то, что я сделал этот доклад царю, не посоветовавшись с ним. Я ответил Б. В. Штюрмеру, что его согласие на мой проект я слышал от А. Ф. Трепова и не ожидал его упрека. Штюрмер сказал, что про этот проект он слышит впервые и о предположенном в нем совещании не говорил с А. Ф. Треповым.
Вскоре я видел Распутина, который мне сказал, что царь и царица моею нерешительностью недовольны, что я не должен, уже заявив царю о своем согласии вести продовольственное дело, выказывать колебание. Журнал совета министров с мнением большинства о нежелательности передачи продовольственного дела в министерство внутренних дел был послан царю в ставку. 30-го октября я узнал, что царь согласился с меньшинством. Сессия Государственной Думы началась 1-го ноября, принять продовольственное дело по закону, проведенному по 87 ст., несмотря на голосование бюджетной комиссии, и перед самым началом занятий Думы я считал невозможным, поэтому я составил телеграмму царю, прося разрешения отсрочить исполнение утвержденного им постановления совета министров. Телеграмму я передал царице с просьбою отослать ее царю. Царица мне сказала: «Было трудно заставить государя решиться, не следует его сбивать, раз он принял решение». Она была недовольна. Все же мою просьбу исполнила. Б. В. Штюрмер обещал передать продовольственное дело министерству внутренних дел в ближайший перерыв занятий Государственной Думы. Во время этого перерыва (кажется 6-го ноября) он был уволен. Председателем совета министров был назначен А. Ф. Трепов. По его представлению, уволенного гр. А.А. Бобринского заменил А. А. Риттих; считая Риттиха более способным вести продовольственное дело, чем меня, А. Ф. Трепов оставил это дело в министерстве земледелия. Вспоминая теперь свое намерение взяться за продовольственное дело, я должен признаться, что недостаточно обдумал это дело и ознакомился с ним. В статистической части министерства внутренних дел я даже не был, и какие там есть данные, касающиеся продовольствия населения, — я не знаю; не знаю также, как исчисляется количество продовольствия для армии, хотя тогда думал, что это количество было исчислено неправильно и преувеличено. Пользы делу я бы не принес.
В начале ноября я обратил внимание Б. В. Штюрмера на ст. 20-21 инструкции, составленной совещанием по продовольствию и утвержденной гр. А. А. Бобринским. Эти статьи содержали перечень лиц, входящих в состав местных продовольственных комитетов (или попечительств — не помню названия). Инструкция напечатана в № 283 собр. расп. правит, (кажется, 14 октября 1916 г.). Я находил, что в состав комитетов входят слишком оппозиционные элементы; думал, что на местах они сорганизуются в революционные ячейки и поведут агитацию в населении. Б. В. Штюрмер пригласил министров на частное совещание; прочел ст. 20 и 21 инструкции; сказал, что я не нахожу возможным разрешить комитетам действовать, и поддержал мое мнение. А. А. Макаров признался, что он этой инструкции не читал. После обмена мнений по этому вопросу гр. А. А. Бобринский заявил, что он приостановит организацию местных комитетов. Царю я это дело, кажется, докладывал. Первого ноября 1916 г. началась сессия Государственной Думы. При своем открытии Дума сразу обнаружила отрицательное отношение к правительству; ораторы в своих речах резко критиковали его действия. Член Думы П. Н. Милюков в своей речи допустил выпад личного характера против председателя совета министров. Б. В. Штюрмер считал, что, при создавшемся настроении в Думе совместная работа правительства и Думы едва ли возможна. Он собрал совет министров, сказал, что считает себя лично оскорбленным речью П. Н. Милюкова, будет искать защиты суда, о случившемся доложит царю. Он говорил, что стесняется поднимать вопрос о роспуске Государственной Думы, не желая давать повода к упреку за то, что возбуждает этот вопрос из личных чувств; предложил обсудить положение. Мысль о роспуске была отклонена. Тогда Штюрмер предложил сделать попытку склонить Думу к более спокойному настроению и уверить ее, что правительство искренно желает работать совместно с нею. Сделать такое заявление в Думе от имени правительства было поручено военному и морскому министрам (кажется, по мысли А. Ф. Трепова). Совету министров казалось, что Д. С. Шуваев и И. К. Григорович скорее других затронут патриотические чувства членов Государственной Думы и достигнут желаемого результата. Военный и морской министры произнесли в Государственной Думе речи, в которых указывали, что они считают себя обязанными, особенно в переживаемую войну, работать совместно с Думой. Их речи имели успех, и им была устроена овация. Член Думы П. Н. Милюков после речи Д. С. Шуваева жал ему руку и обратился к нему с просьбой: «Убедите скорее Штюрмера». Говорят, будто Шуваев ему ответил: «А вы берегите военного министра». К сожалению, Д. С. Шуваев упомянул лишь вскользь, а И. К. Григорович вовсе не упомянул о том, что они говорят от имени всего правительства, и создалось впечатление, что они говорят по собственному почину, даже, как будто отделились от прочих членов правительства, которые по принятому заранее решению в Государственной Думе не присутствовали (кроме, кажется, гр. П. Н. Игнатьева и кн. Шаховского). Правая фракция Думы поняла их выступление, как заявление, сделанное главами военного и морского министерств, о солидарности их личной и ведомственной с оппозиционной политикой Думы, в противоположность прочим членам совета министров, которые являлись почти все противниками этой политики. Эти выступления военного и морского министров цели своей не достигли, настроение Думы не упало, и, наоборот, речи ораторов в последующих заседаниях указали, что рознь между правительством и Государственной Думой стала еще глубже. Некоторые члены совета министров, в том числе и я, склонны были в этом настроении винить военного и отчасти морского министров, которые своими речами как будто бы обещали, от имени войска и флота, оказать поддержку думской оппозиции.
О выступлении военного и морского министров в Государственной Думе я говорил царице и царю. Царю я особенно подчеркнул ошибку Д. С. Шуваева, — его ответ П. Н. Милюкову. Царице я сказал, что следовало бы скорее заменить Шуваева и назвал ей М. А. Беляева, которого знал и Распутин. Царица была подготовлена, не возражала, сказала: «Да, знаю». Я хотел скорейшего ухода Шуваева, с которым не ладил. В ставке, во время завтрака в офицерском собрании, я говорил с М. А. Беляевым о своем желании вместе работать и о надежде его видеть военным министром. По странной случайности, М. А. Беляева и меня доставили первого марта в Петропавловскую крепость вместе в автомобиле.
Вскоре после моего назначения градоначальник кн. Оболенский мне говорил, что в Петрограде большой некомплект городовых. В Москве они бастовали вследствие недостаточности получаемого ими жалования. П. Г. Курлов и А. Т. Васильев мне говорили, что материальное положение чинов полиции неудовлетворительно, и надо его улучшить, что это привлечет на службу более высокий, по своему уровню, элемент и что проведение закона об увеличении штата полиции, которым увеличивалось бы также и получаемое полицейскими чинами содержание, является необходимою мерою для поддержания спокойствия во всей стране. Я согласился с ними; считал этот закон нужным и спешным; знал, что по 86 ст. он в Государственной Думе либо вовсе не пройдет, либо пройдет очень урезанным; во всяком случае, на его проведение через Думу потребуется много времени. Внес его по 87 ст. в совет министров. После принятия мною поправок, предложенных министром финансов, законопроект был принят единогласно, он стоил бы казначейству около 50 милл. рублей ежегодно. Проект, принятый советом министров, был утвержден царем и введен в действие. В установленный срок я внес этот закон на одобрение Государственной Думы; я понимал, что отменить его будет трудно; А. Т. Васильев мне сказал, что, несмотря на несочувствие к этому закону, для его рассмотрения в Государственной Думе будет избрана особая комиссия. (Закон был проведен в редакции, принятой комиссией Государственной Думы 3-го созыва.)