Падение царского режима. Том 4/XII. Показания А. Д. Протопопова от 16 августа

Падение царского режима. Том 4
 : Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства
 — Показания А. Д. Протопопова от 16 августа
автор (ред.) П. Е. Щёголев (1877—1931)
См. Оглавление. Источник: Падение царского режима / ред. П. Е. Щеголев — Л.: Государственное издательство, 1925. — Т. 4.


[55]
XII.
Господину Председателю Чрезвычайной Следственной Комиссии.
Дополнительное показание.
[Сообщение о 50.000 руб., сделанное Протопоповым А. Ф. Керенскому при аресте. Письмо Мануйлова к Штюрмеру с проектом устройства особой разведки. Разговоры с Распутиным о политических событиях. Подготовка назначения Щегловитова председателем государственного совета. Просьба Маркова 2 об увеличении субсидии. Разговор с ним о равноправии евреев. Поездка С. Г. Лунц в Копенгаген. Уплата ей жалованья. Просьбы евреев о разрешении им права жительства в столице. Дело о продаже С. Г. Лианозову прав на каменноугольные земли. Шифлер. (16 августа)]

1) 27 февраля с. г. я пришел в Государственную Думу, где был арестован А. Ф. Керенским. Я передал ему ключ от ящика от рабочего письменного стола в кабинете министерского дома и сказал, что в ящике лежит ключ от несгораемого шкафа, в котором находится военный шифр и 50.000 руб., принадлежащие В. С. Татищеву. Тогда я не подозревал, что Татищев, может быть, дал мне фальшивые деньги; при этом я оговорился, — следовало сказать: «которые я занял у Татищева», теперь, когда это подозрение у меня явилось, я считаю себя обязанным на свою оговорку обратить внимание г.г. членов Следственной Комиссии. Деньги, которые передал мне Татищев, были завернуты в газетную бумагу и перевязаны веревочкой, я их не развертывал и не считал. Судя по величине пакета, он мне принес 50 тысяч руб. не крупными ассигнациями.

2) Разбирая бумаги, оставшиеся после А. А. Хвостова, я нашел в правом ящике рабочего письменного стола, в кабинете, письмо Мануйлова к Б. В. Штюрмеру и проект Мануйлова об устройстве особой разведки. В своем письме Мануйлов говорит, что Штюрмеру, как председателю совета министров, необходимо быть широко осведомленным во всем происходящем. Предлагает ему для этого устроить при председателе совета министров особую постоянную разведку, состоящую всецело в его распоряжении. Проект [56]устройства таковой он предлагает на усмотрение Штюрмера; говорит о своей ему преданности, указывая, что представленный проект является следствием таковой. Самого проекта я не читал, письмо же прочел без особого внимания. И. Я. Гурлянд мне говорил, что Мануйлов представил Б. В. Штюрмеру проект особой при нем разведки, надеясь сам ею заведовать. Подробностей я не расспрашивал. Гурлянд бранил Мануйлова, называл его взяточником и мошенником, осуждал Штюрмера За его близость к Мануйлову. Проект Мануйлова и его письмо к Штюрмеру я оставил в правом ящике стола, где они находились все время, пока я был в министерстве. Я получил от Мануйлова письмо, в котором он просил меня вовремя следствия по его делу запретить печати бранить его. Письмо я оставил без ответа. Просьбу его не исполнил. Письмо положил в правый ящик стола.

3) Е. В. Сухомлинова обратилась ко мне по телефону с аналогичною просьбою. Я обратил внимание сенатора Н. В. Плеве, ведавшего вопросами цензуры, на нежелательность бранных газетных заметок про В. А. Сухомлинова.

4) Я часто высказывал Распутину свое мнение по поводу происходящих политических событий. Я желал, чтобы через него мои слова доходили до царя и царицы. От Распутина я знал об их настроении, предстоящих переменах в составе правительства, получал и другие сведения, которые меня интересовали. В начале декабря я говорил ему про оппозиционное настроение в государственном совете. Около 10 декабря 1916 г. я слышал от Распутина, что И. Г. Щегловитов будет назначен председателем совета министров вместо А. Ф. Трепова, которого уволят. Я поехал к Щегловитову и сказал ему, что он скоро получит предложение быть либо председателем совета министров, либо председателем государственного совета. Спросил его, какое из двух назначений он бы предпочел? Поступил я так, чтобы знать, какой доклад сделать царю о Щегловитове и чтобы сблизиться с ним заранее, до его назначения. Щегловитов мне сказал, что в председатели совета министров он не пошел бы, но что быть председателем государственного совета — его мечта; что это будет его последняя служба царю, и родине; указал на трудность предстоящей работы в виду охватившего совет либерального настроения, что для создания вновь правого большинства надо, по крайней мере, 15 голосов; я высказал ему надежду, что он получит желаемое им назначение. Дня через три Распутин говорил со Щегловитовым по телефону. Разговор, как мне сказал Щегловитов, касался его назначения. При докладе царю я сказал, что необходимо восстановить правое большинство в государственном совете, для чего правым надо прибавить 15 голосов; что блок большинства Государственной Думы и государственного совета фактически создаст однопалатную систему, что Куломзин болен и не умеет остановить резких выступлений некоторых [57]членов в совете, что в переживаемое время нужны такие люди, как И. Г. Щегловитов. Царь ответил, что он уже думал о Щегловитове, который стал в последнее время мягче, чем был. Я сказал, что я тоже это заметил. Царице, которой я часто вкратце рассказывал свои доклады царю и полученные указания, я тоже сказал о Щегловитове. К январю 1917 г. он был назначен председателем государственного совета. Я советовал ему представиться царице и получить ее доверие, говорил, что он оценит ее ум и характер и ее влияние на царя, говорил, что она опора правых. Щегловитов моему совету последовал, царица отнеслась к нему хорошо. Я говорил ему, что надо бывать у Вырубовой. Был ли он у нее — не знаю. По моей просьбе, Щегловитов провел Куколь-Яснопольского в члены государственного совета. Куколь назвал Щегловитова головою «правого» дела, а про меня говорил, что я стал «сердцем» этого дела. Царь однажды спросил меня, с кем я чаще всего советуюсь о делах? Я ответил, что со Щегловитовым. Царь сказал: «Это хорошо, он человек опытный и большой государственной мудрости».

5) Н. Е. Марков, говоря мне о недостаточности получаемой им субсидии, просил сказать царю, пусть он возьмет 500 тысяч из военного фонда, тогда можно будет что-нибудь сделать. Я отказался передавать царю этот совет. Увеличить субсидию я тоже сказал, что не могу. То, что дается, должно поддержать кадры монархического союза, а когда придет время и надо будет бросить деньги сразу в то или иное место, тогда посмотрим, — можно будет испросить новую ассигновку, даже в миллион рублей. Я сказал Маркову, что ни он, ни я прежде не думали, что настанет время, когда мы будем единомышленниками. Серьезно ни об ассигновке в миллион рублей, ни о своей крайней правизне я не думал, — сказал это, чтобы сказать Маркову приятное.

Марков говорил, что правых беспокоит мое желание дать евреям равноправие. Я ему сказал, что беспокоиться нечего, что я хочу сделать это постепенно, что пускать их теперь в деревню не считаю возможным, но что пересмотр еврейских законов считаю нужным, что дать им некоторые льготы тоже необходимо.

6) К показанию своему о С. Г. Лунц должен добавить, что весною 1916 г. она обратилась к В. В. Лысогорскому с просьбой разрешить ей выезд заграницу. Она хотела ехать к своему мужу в Копенгаген, где он служил в коммерческой конторе (названия не знаю), разрешение ей дано не было. Она просила меня поддержать ее просьбу. Я это сделал. Лысогорский мне сказал, что он и сам думал выдать ей заграничный паспорт, а после моей просьбы сделает это с удовольствием. В марте или апреле С. Г. Лунц выехала заграницу. Она вернулась осенью вместе с мужем. Г-жа Лунц была знакома с Д. Л. Рубинштейном. Я познакомил ее с Карауловым, который, по моей просьбе, два раза отвозил ей по 250 руб. жалованья, которое я ей платил, как агентше по общественной разведке, [58]хотя еще о своем намерении дать это поручение я ей не говорил. Говорил ли ей об этом П. Г. Курлов — я не знаю.

7) Около 20 февраля с. г. В. В. Лысогорский мне сказал, что, получая прошения евреев о разрешении им права жительства в Петрограде с моею надписью «разрешить», он им дает просимое разрешение, не сообщая, как он выразился: «туда». Я тогда же понял, что он намекает либо на особый отдел генерального штаба, либо на контр-разведку; точно не знаю и теперь, куда надо было сообщить, но ничего ему не сказал и не спросил объяснений.

8) К своему показанию по делу продажи мною С. Г. Лианозову прав на каменноугольные земли, арендованные кн. М. М. Мышецким и Ко, я должен добавить следующее: А. Н. Кодзаев[*] был мною назначен начальником отделения в департамент духовных дел. Раньше он был директором реального училища в гор. Никольске, Вологодской губ. Он пять лет имеет мою доверенность и вел за меня переговоры по продаже дела кн. Мышецкого и Ко Лианозову. Дело это предполагалось акционизировать, я обещал Лианозову участвовать в деле и после его акционизации. Приняв назначение, я вышел из дела Мышецкого-Лианозова, поручив все расчеты за меня Кодзаеву. В декабре дело было куплено Лианозовым. Кн. Мышецкий и Ко получил с Лианозова 100.000 руб. Мою часть из этой суммы — около 28 тысяч — Кодзаев передал мне в декабре 1916 г. и январе с. г. Никаких договоров с Лианозовым у меня не заключено, и о моем отказе участвовать в деле Лианозов поставлен в известность через Кодзаева. Что сделано после получения мною своей части прибыли от продажи, — я не знаю. Судьба дела мне неизвестна. В том же показании я говорю о Шифлере, выступившем комиссионером в деле продажи прав на аренду кн. Мышецкого и Ко Лианозову. В. П. Носович мне сказал, когда в июле 1916 г. увидел Шифлера у меня, что он подозревается в шпионаже и причастен к делу В. А. Сухомлинова; советовал мне не быть с Шифлером в общении. Не желая расстроить дела, я все же допустил Шифлера комиссионерствовать. Видел его четыре или пять раз по этому делу. Будучи уже в министерстве внутренних дел, я видел у бывшего министра юстиции Н. А. Добровольского картограмму лиц, окружавших В. А. Сухомлинова и заподозренных в шпионстве. В их числе был и Шифлер.

А. Протопопов.