Падающие звёзды (Мамин-Сибиряк)/VI/ДО
Мастерская отдѣлялась отъ зала полутемнымъ корридоромъ, гдѣ уже чувствовался запахъ алебастра и мокрой глины. Въ мастерской никакой обстановки не полагалось. Это была почти совсѣмъ пустая комната, освѣщенная громаднымъ венеціанскимъ окномъ. Посѣтители, которые время отъ времени являлись сюда, искренно удивлялись этому убожеству знаменитой мастерской, изъ которой выходили такія удивительныя произведенія. Большинство начатыхъ работъ стояли закрытыя мокрыми тряпками и до окончанія находились подъ строгимъ наблюденіемъ сторожа Андрея. Къ работамъ своего барина Андрей относился съ авторитетомъ завзятаго спеціалиста, причемъ, какъ попугай, повторялъ разныя мудреныя слова, придавая имъ свой собственный смыслъ. Напримѣръ, Гамлетъ — это сурьезная статуя, съ настроеніемъ. Не даромъ тогда на выставкѣ вся публика ахнула, а того и не знаютъ, что одинъ онъ, Андрей, видѣлъ, какъ баринъ лѣпилъ ее отъ начала до конца и одобрилъ пораньше другихъ протчихъ. Вотъ тоже "Ромео и Джульета" — тоже ничего себѣ, не вредная группа, хотя до "Гамлета" и далеко. Охъ, какъ далеко… Какъ будто и то, а на самомъ дѣлѣ даже совсѣмъ наоборотъ. Нѣкоторыя работы Андрей ненавидѣлъ, какъ послѣднюю, — осрамится съ ней баринъ въ лучшемъ видѣ. Что публика уважаетъ: ей подавай съ пылу горячаго. Вонъ "Гамлетъ"-то какъ поглядываетъ и притомъ "мертвый черепъ" въ ручкѣ держитъ, тоже голенькія барышни — сужетъ пріятный. А то сейчасъ баринъ придумалъ лѣпить барыню въ платьѣ, да и барыня-то Ольга Спиридоновна. Ну, кто ее не знаетъ, Ольгу Спиридоновну, какъ она на тіатрѣ ногами брыкаетъ. Было ея время, да ушло. Сейчасъ Андрей ждалъ барина въ мастерской и только покосился на "человѣка съ мѣшкомъ", котораго считалъ вреднымъ, хотя онъ и генеральскій сынъ. Такъ въ томъ родѣ, какъ юродивый…
— Андрей, открой Сергія… — проговорилъ ему Бургардтъ.
Посрединѣ мастерской стоялъ знаменитый "Гамлетъ", съ котораго ученикъ Бургардта, самоучка Гаврюша, лѣпилъ копію. Это былъ юноша лѣтъ двадцати пяти, русоволосый, застѣнчивый, какъ дѣвушка, и съ дѣвичьимъ румянцемъ. Сторожъ Андрей ненавидѣлъ его и ворчалъ про себя:
— Туда-же, за нами погнался, мужланъ… А того не понимаетъ, что нужно имѣть свою эмоцію колоритную и талантъ тоже…
Взглянувъ на Гаврюшу, Бургардтъ сразу замѣтилъ, что дѣло у него не клеится, и онъ работаетъ съ молчаливымъ отчаяніемъ.
— Вотъ эта линія шеи у васъ не вышла… — объяснялъ Бургардтъ и хотѣлъ снять "стекой" лишнюю глину, но Гаврюша его остановилъ.
— Ради Бога, Егоръ Захарычъ… я самъ…
Юноша даже поблѣднѣлъ, точно ему самому хотѣли произвести какую-то очень мучительную операцію. Бургардтъ понялъ и оцѣнилъ это начинавшееся авторство. Похлопавъ Гаврюшу по плечу, онъ прибавилъ:
— Да, лучше самому повторить десять разъ свою ошибку и добиться цѣли…
Ему показалось, что Гаврюша посмотрѣлъ на него какимъ-то озлобленнымъ взглядомъ. Это было впечатлѣніе электрической искры.
Григорій Максимычъ внимательно разсматривалъ "Гамлета", точно видѣлъ его въ первый разъ. Это была удивительная статуя, въ которой онъ находилъ каждый разъ что-нибудь новое. Такъ было и сейчасъ. Какъ хорошо это молодое лицо, тронутое тѣнью геніальнаго безумія — нѣтъ, это было не одно лицо, а тысячи лицъ, спаянныхъ въ одно. Вотъ эти вдумчивые глаза, вотъ горькая улыбка, вотъ преждевременная старость въ слегка намѣченныхъ морщинахъ лба, вотъ цвѣтущая юность, притаившаяся въ мягкомъ контурѣ носа и губъ — однимъ словомъ, если смотрѣть на статую съ разныхъ точекъ, получалось впечатлѣніе разныхъ людей, возрастовъ и настроеній. А эта немного усталая поза молодого сильнаго тѣла, точно пропитанная мыслью о бѣдномъ Іорикѣ:
Тутъ были уста — я цѣловалъ ихъ такъ часто…
Гдѣ теперь твои шутки, ужимки?
Гдѣ пѣсни, молніи остротъ, отъ которыхъ всѣ пирующіе хохотали до упаду?
Кто съостритъ теперь надъ твоей же костяной улыбкой?
Бургардтъ тоже смотрѣлъ на "Гамлета", стараясь поднять то чувство, которое онъ испытывалъ, работая надъ этой статуей подъ декламаціи шекспировскихъ стиховъ Бахтеревымъ. Кстати, первыми оцѣнили это произведеніе именно люди, которыхъ онъ не любилъ и не уважалъ: актеръ Бахтеревъ и критикъ Сахановъ, а тѣ люди, на вниманіе и оцѣнку которыхъ онъ особенно разсчитывалъ, отнеслись къ его "Гамлету" или равнодушно, или скептически. Приходилось переживать мучительный періодъ сомнѣній, и бывали моменты, когда Бургардту приходилось удерживать самого себя, чтобы не разбить въ куски, можетъ быть, лучшую свою работу.
— Хорошо… — думалъ вслухъ Григорій Максимычъ, отходя отъ статуи. — Хорошо, хотя и безполезная вещь.
— Да?
— Слѣдовательно, да… Она немного опоздала, почти на цѣлыхъ сто лѣтъ. Къ этому "Гамлету" нужно обстановку какого-нибудь Эрмитажа, мужчинъ въ парикахъ, женщинъ въ фижмахъ, придворныхъ льстецовъ…
— Готово-съ… — докладывалъ Андрей, раскрывъ громадный барельефъ, стоявшій въ массивной деревянной части.
— Вотъ это, кажется, будетъ по твоей части, — замѣтилъ Бургардтъ, подводя друга на мѣсто, съ котораго удобнѣе было разсматривать работу въ общемъ.
— Слѣдовательно, посмотримъ… — говорилъ другъ, пристально всматриваясь въ барельефъ.
Бургардту нравилось, какъ его другъ относился къ его работамъ: вѣдь умѣть смотрѣть — искусство, которое дается немногимъ.
— Это преподобный Сергій въ тотъ моментъ, когда онъ благословляетъ Дмитрія Донского на битву съ Мамаемъ, — объяснялъ Бургардтъ. — Самъ Сергій уже конченъ… я его чувствовалъ… А вотъ вся бѣда съ Донскимъ: выходитъ что-то такое шаблонное, академическое, мертвое…
Барельефъ поразилъ Григорія Максимыча, хотя онъ ожидалъ отъ него многаго. Донского, дѣйствительно, не было, а Сергій вышелъ великолѣпно, удивительно, чудно. Какъ хорошо это изможденное постомъ, молитвой и трудами старческое лицо, проникнутое внутреннимъ свѣтомъ, очищенное душевными муками и смотрящее въ далекое-далекое будущее. У Григорія Максимыча просто шли мурашки по спинѣ, такъ хорошъ былъ этотъ великій представитель земли русской. Да, вотъ все это удѣльное княжье, городовая старшина, и всякіе передніе люди полны недоумѣнія и страха; они уже не вѣрятъ въ собственную силу, которая изсякла подъ гнетомъ татарщины — вся сила теперь сосредоточилась вотъ въ этомъ изможденномъ старческомъ лицѣ и въ этомъ увѣренномъ строгомъ движеніи благословляющей руки. Великій подвижникъ провидѣлъ далекое будущее и настоящее видѣлъ прошлымъ.
— Слѣдовательно, изумительно… — бормоталъ Григорій Максимычъ, разсматривая детали. — Пересвѣтъ и Ослябя вышли тоже не дурно… Они должны были быть именно такими простыми…
— А знаешь, чего не достаетъ въ этой работѣ? — спрашивалъ Бургардтъ. — Именно, вотъ этой самой вѣрующей простоты, о которой ты сейчасъ говоришь
Художникъ только понималъ свой сюжетъ… Вѣдь взятъ рѣшающій моментъ, отъ котораго зависѣло все будущее, а въ такіе моменты самые обыкновенные люди дѣлаются героями.
Григорій Максимычъ молчалъ, продолжая наблюдать барельефъ. Его занимала та связь, которая необходимо должна была соединять "Гамлета" съ этимъ именно барельефомъ. Да; эта связь существовала, должна была существовать, какъ и между другими работами, кончая бюстомъ Красавина.
Наблюдавшій за "человѣкомъ съ мѣшкомъ" Андрей, чтобы посрамить барина, сказалъ:
— А у насъ есть еще одна модель, сударь… Вотъ извольте взглянуть.
Бургардтъ не успѣлъ предупредить, какъ Андрей уже раскрылъ бюстъ Ольги Спиридоновны. Григорій Максимычъ посмотрѣлъ на него совершенно равнодушно и еще болѣе равнодушно проговорилъ:
— Слѣдовательно, актриса?
— Нѣтъ, больше: балерина.
Этотъ отвѣтъ заставилъ друга отвернуться, и онъ даже сдѣлалъ брезгливое движеніе рукой, какъ отмахиваются отъ назойливаго насѣкомаго.
Это движеніе огорчило Бургардта. Очевидно, другъ не желалъ понимать…
— Послушай, Григорій, ты напрасно… — обиженно заговорилъ Бургардтъ, подбирая слова. — Дѣло въ томъ, что это… Да, это будетъ моя лучшая работа, если хочешь знать.
Другъ смотрѣлъ на него непонимающими глазами, а вѣрный старый слуга даже закрылъ ротъ рукой.
— Слѣдовательно, какъ же это такъ? То-есть, я ничего не понимаю…
Гаврюша сдѣлалъ видъ, что продолжаетъ свою работу. Онъ торжествовалъ. Да, Бургардтъ получилъ, наконецъ, самое сильное оскорбленіе и получилъ отъ человѣка, котораго искренно любилъ и уважалъ.
Бургардтъ прошелся нѣсколько разъ по мастерской, а потомъ остановился передъ бюстомъ и заговорилъ:
— Вотъ вы всегда такъ судите, т.-е. вы — публика… да.
— И что-же изъ этого?
— Что изъ этого? Послушайте, нѣтъ, это трудно объяснить словами. Понимаешь: въ жизни каждой хорошенькой женщины наступаетъ такой моментъ, когда духъ красоты, привлекавшій мужчинъ, ее оставляетъ, а форма еще остается. Она еще не успѣла состариться, линіи еще живы, но уже начинается омертвеніе… О, нѣтъ, ты ничего не понимаешь?! Уловить именно этотъ моментъ умирающей красоты, фиксировать его — громадная задача… Какъ хочешь, а міръ все-таки принадлежитъ хорошенькой женщинѣ, и красота, по выраженію поэта, страшная сила…
— Слѣдовательно, что же изъ этого?
— По моему, это величайшая трагедія…
— Кому она нужна?
— А кому нужно сумасшествіе датскаго принца Гамлета?
— Слѣдовательно… Позволь, я рѣшительно не могу связать эти вещи: Гамлета, преподобнаго Сергія и умирающую женскую красоту…
— Въ послѣдней высшая трагедія: вмѣстѣ съ ней умираетъ призывъ къ жизни… Если-бы мнѣ удалось воплотить то, что я задумалъ… голубчикъ, ты меня не понимаешь, и мы будемъ говорить на разныхъ языкахъ.