Павелъ Михайловичъ Леонтьевъ.
править
Есть общественные дѣятели, для которыхъ наитруднѣйшія поприща представляютъ сравнительно легкій и пріятный путь, углаженный сочувствіемъ толпы и рвеніемъ многочисленныхъ пособниковъ. Стоустая молва громко повторяетъ славное имя передоваго человѣка, заинтересованное общество съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдитъ за каждымъ шагомъ своего любимца, газеты жадно ловятъ малѣйшую подробность его частной жизни, сотни преданныхъ исполнителей наперерывъ добиваются чести осуществлять его предначертанія, самая личность его какъ бы сіяетъ въ ореолѣ всеобщаго почета и всевозможныхъ овацій… Это такъ-называемая популярные дѣятели, у которыхъ или направленіе краткой дѣятельности, счастливой случайностью, совпадаетъ съ вѣчно причудливымъ, непостояннымъ, временнымъ настроеніемъ большинства, — или самое время ихъ дѣятельности благопріятствуетъ спокойному теченію ея — относительнымъ спокойствіемъ умовъ, отсутствіемъ жгучихъ вопросовъ, всеобщимъ увлеченіемъ одною идеею и т. п. Правда, исторія рѣдко заноситъ въ свою лѣтопись плоды этихъ блестящихъ существованій, оказывающіеся въ большинствѣ случаевъ пустоцвѣтомъ; за то, при жизни подобныхъ баловней счастія, судьба ихъ положительно завидна…
Но бываютъ иныя времена — эпохи тяжелыхъ преобразованій государственнаго и общественнаго строя цѣлой страны, періоды упорной борьбы изветшавшихъ и отживающихъ началъ съ благотворными, но еще не проникшими въ сознаніе массъ, вновь-созидаемыми основами лучшей жизни, времена шатанія умовъ, невольно сбиваемыхъ съ пути тѣми элементами мрака, что словно изъ нѣдръ хаоса возникаютъ въ прахѣ обломковъ прошлаго: старческимъ недовѣріемъ и робостью, мелкимъ эгоизмомъ и наконецъ злонамѣренною недобросовѣстностью представителей отживающаго порядка…
Трудна стезя передоваго человѣка въ такое смутное время, если онъ смѣло выступитъ противъ укоренившихся предразсудковъ, безпощадно разбивая идоловъ толпы и твердой рукой водружая новое знамя… Чѣмъ настойчивѣе и плодотворнѣе дѣятельность его, тѣмъ громче озлобленные крики сторонниковъ недавняго мрака; самое имя дѣятеля становится въ ихъ средѣ какимъ-то браннымъ лозунгомъ; почти одному ему приходится ратовать въ полѣ за дѣло будущаго — и когда мало по малу сила вещей беретъ свое, новыя благодѣтельныя начала сознаются обществомъ и входятъ въ жизнь, пріобрѣтая все болѣе и болѣе приверженцевъ, а онъ, усталый въ борьбѣ, разбитый непомѣрными трудами, изнемогая сходитъ съ житейской сцены, какъ часто
«Отравлены его послѣднія мгновенья,
Коварнымъ шопотомъ безчувственныхъ невѣждъ!..»
Какія безсмысленныя глумленья раздаются еще то тутъ, то тамъ, въ виду свѣжей могилы!..
Конечно и такое трудное поприще пользуется у современниковъ своей, такъ-сказать отрицательной, славой; но въ средѣ этого рода дѣятелей нерѣдко встрѣчаются личности, какъ бы преднамѣренно уклоняющіяся отъ всего, что имѣетъ характеръ факта, торжественнаго признанія заслугъ, и находящія единственную награду свою въ постепенномъ развитіи и успѣхахъ того дѣла, которому служатъ. Это труженики, дѣятельность которыхъ повидимому не выходитъ за предѣлы кабинета или той корпораціи, въ которой они признаны дѣйствовать; имя ихъ упоминается лишь наряду съ другими именами, стяжавшими себѣ болѣе громкую извѣстность; вся жизнь ихъ посвящена безостановочной и неблагодарной работѣ, — но они непоколебимо увѣрены въ ея плодотворности и это составляетъ лучшую поддержку ихъ въ тяжкомъ трудѣ…
Таковъ былъ покойный Павелъ Михайловичъ Леонтьевъ, такъ преждевременно отнятый смертью у его друзей и почитателей. «Можно сказать, — читаемъ мы въ „Журналѣ Министерства Народнаго Поосвѣщенія“ по поводу его кончины, что она унесла его въ могилу въ то время, когда онъ находился въ полномъ развитіи своихъ духовныхъ силъ, когда энергія его усугублялась съ каждымъ днемъ, когда онъ весь поглощенъ былъ довершеніемъ многихъ благотворныхъ начертаній, въ которыхъ сосредоточивались для него цѣль и интересъ жизни».
Павелъ Михайловичъ родился 18-го августа 1822 года въ Тулѣ. Первую молодость провелъ въ деревнѣ, Епифанскаго уѣзда Тульской губерніи, въ домѣ родителей, употреблявшихъ всѣ средства своего небольшаго состоянія для хорошаго воспитанія дѣтей. Съ ранняго возраста онъ привыкъ видѣть постоянныя занятія окружавшихъ его: отца, любящаго чтеніе и хозяйство, мать, приготовляющую лекарства для окрестныхъ простолюдиновъ и употреблявшую досугъ на рукодѣлія трудныя и изысканныя. Любознательное уваженіе къ книгамъ получилъ онъ вмѣстѣ съ первыми впечатлѣніями дѣтства: дома было книгъ много и еще болѣе у прапрадѣда его по матери, Андрея Тимофеевича Болотова, къ которому каждый годъ возили его родители — до смерти почтеннаго старца въ 1832 году. Первое обученіе получилъ онъ отъ матери и трехъ домашнихъ учительницъ, изъ которыхъ одна была воспитанница Московскаго Екатерининскаго Института и двѣ иностранки. Въ началѣ 1833 года его отдали въ пансіонъ, который г. Бегагель содержалъ въ Тулѣ; въ этомъ же году скончалась мать Павла Михайловича. Пансіонское ученіе было несовсѣмъ удовлетворительно, но въ латинскомъ языкѣ и математикѣ лучше нежели въ другихъ предметахъ; математику преподавалъ г. Сытинъ, учитель гимназіи, бывшій потомъ инспекторомъ. Лѣтомъ 1834 года Павелъ Михайловичъ вышелъ изъ пансіона и продолжалъ заниматься дома въ деревнѣ подъ надзоромъ родителя, а въ январѣ 1835 года поступилъ въ Дворянскій Институтъ въ Москвѣ, въ четвертый классъ. Вслѣдствіе особыхъ распоряженій тогдашняго директора института С. Я. Унковскаго, онъ оставался по полугоду въ 4, 5 и 6 классахъ (всѣхъ классовъ было 8), успѣвая особенно въ латинскомъ языкѣ подъ руководствомъ Т. П. Сиринова, и въ математикѣ, которую преподавалъ А. И. Мохтинъ. Лѣтомъ 1836 года институтъ былъ преобразованъ и въ составѣ пререподавателей также произошли перемѣны: латинскій языкъ въ двухъ высшихъ классахъ былъ порученъ профессору Московскаго Университета Д. Л. Крюкову, который однимъ своимъ появленіемъ въ институтѣ сильно подѣйствовалъ на учениковъ. По его совѣту, Павелъ Михайловичъ сталъ брать у г. Клина (теперь преподавателя въ Московскомъ Университетѣ) частные уроки греческаго языка, который не преподавался въ Дворянскомъ Институтѣ. Курсъ окончилъ онъ первымъ ученикомъ и получилъ серебряную медаль лѣтомъ 1837 г., когда ему не исполнилось еще 15 лѣтъ. Вступленіе въ Университетъ представляло трудности: собственное тогдашнее желаніе Павла Михайловича влекло его на математическое отдѣленіе; но попечитель Московскаго учебнаго округа, графъ С. Г. Строгановъ, постоянно слѣдившій за успѣвающими, совѣтовалъ ему избрать словесное отдѣленіе и на томъ же настаивалъ профессоръ Крюковъ, которому П. М. наиболѣе обязанъ своимъ филологическимъ образованіемъ. Окончивъ курсъ въ 1841 году, онъ былъ опредѣленъ графомъ С. Г. Строгановымъ въ должность помощника библіотекаря, которую и занималъ до конца 1843 года. По выдержаніи магистерскаго экзамена отправленъ за границу, на казенномъ иждивеніи въ январѣ 1843 года, слушалъ лекціи въ Кенигсбергскомъ (проф. Лобекъ и Розенкранцъ), Лейпцигскомъ (Готфридъ Германъ, Гауптъ, Штильбаумъ), Берлинскомъ (Бекъ, Нахманъ, Шеллингъ, Гергардтъ) и др. университетахъ и посѣтилъ замѣчательнѣйшіе города Италіи. Возвратившись оттуда онъ былъ опредѣленъ исправляющимъ должность адъюнкта (въ сентябрѣ 1847 г.) и экстраординарнаго профессора (въ маѣ, 1851) по кафедрѣ Римской словесности и древностей. Предметомъ первой, вступительной лекціи его была важность всесторонняго изученія классической древности — тезисъ, проведенію котораго въ жизнь посвятилъ онъ всю дальнѣйшую свою дѣятельность, какъ профессоръ, публициста, сподвижникъ учебной реформы 1871 года, основатель и директоръ лицея Цесаревича Николая. Уже съ первой лекціи — въ средѣ студентовъ возникло несомнѣнное убѣжденіе въ томъ, что Павелъ Михайловичъ будетъ славой и украшеніемъ Университета. Его лекціи о государственномъ бытѣ древняго Рима нетолько вводили слушателей въ самую глубь классической жизни, но были въ то же время и школой высшаго политическаго смысла и разумѣнія, такъ что въ аудиторію его вскорѣ стали стекаться многочисленные слушатели даже юридическаго факультета. Не меньшее вліяніе оказывали его лекціи по исторіи и археологіи древняго искусства, служившія основою эстетическаго развитія будущихъ изслѣдователей отечественныхъ древностей, и лекціи о древнеязыческихъ религіозныхъ воззрѣніяхъ. Педагогическая дѣятельность Павла Михайловича не ограничивалась стѣнами университета; лучшихъ изъ числа своихъ слушателей онъ собиралъ вокругъ себя въ частныхъ бесѣдахъ и здѣсь щедро дѣлился съ ними сокровищами своего знанія. Ученая его извѣстность была упрочена диссертаціей «о поклоненіи Зевсу», а затѣмъ изданными имъ пятью томами сборника «Пропилеи» — въ такое время. когда преподаваніе классическихъ языковъ было почти совсѣмъ вытѣснено изъ нашихъ гимназій. Нужно ли напоминать читателямъ, какимъ успѣхомъ въ публикѣ пользовался этотъ сборникъ, гдѣ наряду съ блестящими статьями самого издателя печатались напр. «Римскія женщины по Тациту» профессора Кудрявцева и проч.?
Съ 1856 года Павелъ Михайловичъ принималъ дѣятельное участіе въ «Русскомъ Вѣстникѣ», который, подъ редакціей Михаила Никифоровича Каткова, сразу занялъ первое мѣсто въ русской журналистикѣ, какъ органъ всесторонней критики отживающихъ началъ, особенно рѣзко выказавшихъ свою несостоятельность послѣ крымской кампаніи, и въ то же время какъ провозвѣстникъ инаго наступающаго времени. Лучшія имена тогдашней русской литературы украшали страницы этого изданія, какъ и нынѣ въ немъ же группируются крупнѣйшіе таланты современной. Но параллельно движенію въ литературѣ и дѣйствительная жизнь общества шла гигантскими шагами. Реформы, вѣрнымъ отголоскомъ и истолкователемъ которыхъ являлся «Русскій Вѣстникъ», осуществлялись съ поразительной быстротой, встрѣчая на первыхъ порахъ почти повсемѣстную неумѣлость примѣниться къ нимъ а тѣмъ болѣе содѣйствовать; въ средѣ учащейся молодежи возникали печальной памяти увлеченія, вызванныя людьми дурно усвоившими себѣ смыслъ совершающихся общественныхъ явленій; всторонѣ отъ этого подготовлялись польскія неурядицы… Передовые люди чувствовали неотложную потребность перейдти отъ сравнительно легкой критики прошлаго къ трудному дѣлу настоящаго — и вотъ, пока петербургская журналистика пробавлялась еще псевдо-либеральными фразами, давнымъ давно утратившими жизненный смыслъ вмѣстѣ съ окончательнымъ паденіемъ началъ, противъ которыхъ онѣ направлялись, въ Москвѣ основалась газета, впервые заговорившая языкомъ до тѣхъ поръ неслыханнымъ у насъ, языкомъ полнымъ достоинства, самообладанія, сдержанности и глубоко-политическаго такта. Патріотическое значеніе «Московскихъ Вѣдомостей», во время польскаго мятежа перешедшихъ въ руки М. Н. Каткова и П. М. Леонтьева, слишкомъ извѣстно, для того чтобы напоминать о немъ читателямъ. Съ этого времени публицистическая дѣятельность обоихъ редакторовъ-издателей сливается въ одно нераздѣльное цѣлое. Замѣтимъ только, что всѣ вопросы, глубоко затрогивавине русскіе интересы, подвергались на столбцахъ этой газеты всестороннему обсужденію и выводы ея нерѣдко находили себѣ практическое осуществленіе въ высшихъ сферахъ государственной жизни.
Въ послѣдніе годы дѣятельности, Павлу Михайловичу суждено было проявить въ полномъ блескѣ и другую сторону своей многосторонней и богатой натуры, а именно организаторскую способность. «Лучше чѣмъ кто-либо оцѣнилъ онъ великое значеніе совершившейся на нашихъ глазахъ учебной реформы и служилъ ей своею опытностью и богатствомъ своихъ свѣдѣній» читаемъ мы въ «Журналѣ Министерства Народнаго Просвѣщенія»[1] — «глубоко и всесторонне изучивъ педагогическое дѣло, онъ нетолько заботился распространять здравыя о немъ понятій въ публикѣ, нетолько руководилъ своими наставленіями и совѣтами педагоговъ, но рѣшится, вмѣстѣ съ М. Н. Катковымъ, основать учебное заведеніе, которое по справедливости могло бы назваться образцовымъ и стояло бы наравнѣ съ лучшими европейскими школами. На лицеѣ Цесаревича Николая главнѣйшимъ образомъ сосредоточилась въ послѣдніе годы его дѣятельность: онъ отдалъ ему себя всецѣло, жилъ можно сказать для него, приносилъ ему въ жертву всѣ свои силы. Родителямъ дѣтей, а также самимъ молодымъ людямъ, на долю которыхъ выпало завидное счастіе получить воспитаніе подъ надзоромъ Павла Михайловича, лучше всего извѣстно, что они потеряли въ немъ. Для обучающихся въ лицеѣ, онъ былъ нетолько мудрымъ наставникомъ, но самымъ заботливымъ отцомъ, близко принимавшимъ къ сердцу все, что ихъ радовало и печалило. Надо было видѣть этого, повидимому, холоднаго и сдержаннаго, человѣка вреди осиротѣвшей нынѣ лицейской молодежи, чтобы понять, сколько было въ немъ доброты и привѣтливости».
Лицею посвящалъ онъ свои дни и значительную часть ночей, являясь то архитекторомъ, то агентомъ его въ сношеніяхъ со всевозможными поставщиками, то руководителемъ педагоговъ, то преподавателемъ, изумляя обширностью и основательностью своихъ познаній самихъ спеціалистовъ.
Слабое здоровье его не могло выдержать столь сильныхъ и продолжительныхъ напряженій. Уже нѣсколько лѣтъ онъ часто страдалъ легочнымъ катарромъ; несмотря на то, онъ не прерывалъ своей многосторонней дѣятельности и ежедневно посѣщалъ лицей. Вечеромъ 11-го марта Павелъ Михайловичъ простудился — и хотя на другой день чувствовалъ сильную боль въ лѣвомъ боку, но тѣмъ не менѣе былъ въ лицеѣ — и даже 13-го марта не прервалъ обычнаго урока, несмотря на сильную лихорадочную дрожь, вслѣдствіе которой онъ едва могъ говорить. Эта была его послѣдняя лекція: но даже среди страданій смертельнаго недуга — его не покидали заботы о лицеѣ. Еще 21-го марта онъ работалъ надъ контрактомъ по сооруженію церкви для этого заведенія, а 24-го марта, въ 6 часовъ пополудни, онъ такъ тихо отошелъ въ вѣчность, что окружающіе долго считали его лишь уснувшимъ.
Таковъ былъ покойный какъ общественный дѣятель. Что же касается личности Павла Михайловича какъ ученаго и человѣка, то она вѣроятно не скоро еще выступить вполнѣ и въ надлежащемъ свѣтѣ, подъ перомъ его біографа, предъ глазами современниковъ. Люди, стоявшіе болѣе или менѣе близко къ покойному, могута засвидѣтельствовать, что запасъ его свѣдѣній былъ постинѣ неисчерпаемъ. Филологъ-классикъ по спеціальности, въ тоже время практически владѣвшій съ одинаковою легкость нѣсколькими живыми европейскими языками и славянскими нарѣчіями, онъ не только въ совершенствѣ зналъ исторію, права, финансы, но и высшую математику, приводя въ изумленіе своею памятью, которая позволяла ему напр. носить въ головѣ таблицы логариѳмовъ и въ умѣ рѣшать относящіяся къ нимъ несложныя задачи. Память его была не менѣе феноменальна и въ мелочахъ; надо знать, напр., что такое такъ-называемый амбаръ университетской типографіи (съ 1863 г. арендуемой М. Н. Катковымъ комп.), въ которомъ хранятся всѣ документы и счеты но ея изданіямъ до самыхъ мелочныхъ росписокъ чуть не со дня основанія ея, — чтобы понять все изумленіе служащихъ, заявлявшихъ Павлу Михайловичу напр. о томъ, что они никакъ не могутъ найдти такого-то документа и тута же получавшихъ отвѣтъ: «а посмотрите на третьей полкѣ такого-то шкафа, синяя почтовая бумага съ выцвѣтшими чернилами», причемъ эта бумага оказывалась именно на указанномъ мѣстѣ. Будучи профессоромъ Московскаго Университета и членомъ попечительскаго совѣта Московскаго учебнаго округа, директоромъ лицея и со-редакторомъ «Московскихъ Вѣдомостей», управлявшимъ всею хозяйственною частью изданія, онъ не забывалъ о такихъ мелочахъ, какъ напр. забавы типографскихъ учениковъ, игравшихъ на просторномъ дворѣ Университетской типографіи. «Пора перемѣнить кубари мальчикамъ», говорилъ вдругъ Павелъ Михайловичъ среди распоряженій первостепенной важности, — «эти давно куплены — вѣрно уже сточились». Такъ же близко принималъ онъ къ сердцу и серіозныя нужды людей, имѣвшихъ съ нимъ постоянныя служебныя или дѣловыя сношенія, всегда спѣша помочь имъ матеріальными средствами и — что всего дороже — практически-полезными совѣтами и указаніями. Не имѣя собственной семьи, Павелъ Михайловичъ всѣмъ сердцемъ тяготѣлъ къ семейству М. Н. Каткова, съ которымъ былъ соединенъ узами тѣснѣйшей дружбы и жилъ въ одномъ домѣ. Онъ съ любовью слѣдилъ за развитіемъ дѣтей своего друга, и нерѣдко почтеннаго общественнаго дѣятеля видали преподающимъ урокъ начальной геометріи или правописанія одному изъ младшихъ членовъ какъ бы общей семьи. Трудолюбіе его выходило за предѣлы всякаго вѣроятія, достаточно сказать, что кромѣ всѣхъ своихъ служебныхъ занятій (онъ былъ между прочимъ и хранителемъ мюнцъ-кабннета въ Московскомъ Университетѣ), онъ самъ читалъ ежедневно послѣднія корректуры «Московскихъ Вѣдомостей», а въ разгаръ польскаго мятежа, вмѣстѣ съ М. И. Катковымъ, нерѣдко проводилъ ночи въ наборной университетской типографіи, для скорѣйшаго составленія нумера, — такъ что молодые сотрудники, уходя съ вечера домой и возвращаясь раннимъ утромъ, къ изумленію своему иногда заставали редакторовъ все еще за тѣмъ пюпитромъ, гдѣ разстались съ ними наканунѣ. «Отдыхъ и развлеченіе положительно не существовали для Павла Михайловича», — пишутъ въ «Журналѣ Министерства Народнаго Просвѣщенія», «онъ не любилъ появляться въ обществѣ лишь для того, чтобъ убить время въ безсодержательной бесѣдѣ, но съ видимымъ удовольствіемъ искалъ такого обмѣна мыслей, изъ котораго могъ извлечь пользу. Требовательность его въ отношеніи къ самому себѣ не имѣла границъ: вѣчно занятый дѣломъ, непонимавшій, чтобы можно было относиться къ дѣлу какъ нибудь, спустя рукава, онъ былъ требователенъ и къ другимъ, и не удивительно, что именно за это свойство многіе считали его человѣкомъ тяжелаго характера. Въ сущности же рѣдко встрѣчалась личность столь доброжелательная, готовая служить каждому своими указаніями и совѣтомъ. Служеніе долгу вошло у него въ плоть и кровь, а долгъ свой понималъ онъ высоко и отдавался ему съ рѣдкимъ безкорыстіемъ». — «Онъ былъ счастливъ счастіемъ другихъ. Ему было пріятно оставаться въ тѣни и неизвѣстности, и во всемъ онъ выбиралъ себѣ что потяжеле и похуже».
Лишь по смерти неустаннаго труженика выказалось вполнѣ то общее уваженіе, заявленій котораго онъ такъ старательно избѣгалъ при жизни. 28-го марта, когда тѣло усопшаго несли на рукахъ въ Алексѣевскій монастырь для преданія землѣ, — въ печальномъ шествіи, занимавшемъ длину нѣсколькихъ бульваровъ, принимали участіе высшіе сановники Москвы, генералъ-губернаторъ В. А. Долгорукій, командующій войсками Московскаго военнаго округа А. И. Гильденштуббе, Московскій комендантъ Л. К. Фридрихсъ, начальникъ первой гренадерской дивизіи Э. А. Моллеръ, многіе изъ почетныхъ опекуновъ, московскій оберъ-полиціймейстеръ Н. У. Араповъ, начальникъ Архива Иностранныхъ Дѣлъ, баронъ Ѳ. А. Бюлеръ, Московскій городской голова Д. Д. Шумахеръ, попечитель Московскаго учебнаго округа князь Н. П. Мещерскій, помощникъ попечителя, ректоръ Университета С. П. Соловьевъ и проч., — а также многочисленные друзья и почитатели Павла Михаиловича, прибывшіе изъ Петербурга. Отпѣваніе тѣла совершали: преосвященный Леонидъ, архимандритъ Златоустовскаго монастыря Аѳанасій, протоіереи: Н. А. Сергіевскій (профессоръ Университета), А. М. Иванцовъ-Платоновъ, редакторъ «Православнаго обозрѣнія» священникъ П. А. Преображенскій, законоучители Лицея: протоіереи Я. Д. Головинъ и Д. В. Разумовскій, священникъ П. Г. Малиновскій и приходскій священникъ А. В. Остроглазовъ. Воспитанники лицея, представители Университета и наборщики Университетской типографіи поперемѣнно несли гробъ съ дорогими останками человѣка, много потрудившагося среди ихъ.
Вѣчная память ему въ сердцахъ всѣхъ русскихъ людей, которые понимаютъ или современемъ «какъ много сдѣлалъ онъ поймутъ!»
- ↑ Апрѣль. 1875.