Сказываютъ, что одно изъ самыхъ лучшихъ качествъ министра есть, когда онъ умѣетъ хранить ввѣренную тайну. Я думаю, что не одни только министры должны быть молчаливы. Хотя имъ по большей части ввѣряются важнѣйшія тайны; однакожь во всякомъ состояніи тотъ, которому объявлено что нибудь подъ условіемъ, не иначе можетъ сообщить что другому, какъ получивъ дозволеніе.. Здѣсь по обычаю надлежало бы сдѣлать упрекъ женскому полу; а объ этомъ говорено такъ часто и такъ несправедливо, что мнѣ приходитъ на мысль: не умышленно ли мущины складывали вину свою на женщинъ, и не болѣе ли они думали о своей пользѣ, нежели объ исправленіи женскаго пола? Такъ! женщины умѣютъ хранить ввѣренныя тайны; если бы разсмотрѣть поступки обоихъ половъ, то можетъ быть надлежало бы отдать преимущество въ храненіи тайны — прекрасному.
Курцій, дѣеписатель Александра великаго, увѣряетъ, что нескромной разсказчикъ былъ всѣми презираемъ у Персовъ; они говорили, что на послѣдней степени разврата стоитъ не только тотъ, кто не дѣлаетъ добра, но и тотъ, кто отъ зла не удерживается.
Скромность есть самая нетрудная добродѣтель. Кто, не будучи побуждаемъ ни страхомъ, ни надеждою, не можетъ исполнить ее; тотъ долженъ быть или весьма развратенъ, или весьма глупъ. Говорятъ, что тяжело хранить тайну. Кто чувствуетъ тягость сію, тотъ показываетъ, что силы его очень слабы, или лучше что никакихъ не имѣетъ.
Между множествомъ разныхъ побудительныхъ причинъ нескромности, по моему мнѣнію, чванство занимаетъ не послѣднее мѣсто. Мы разсказываемъ другимъ ввѣренныя тайны, для того чтобъ похвалишься, какъ уважаютъ насъ тѣ, которые открываютъ предъ нами свое сердце. Но какъ же обманываемся въ своемъ мнѣніи! ибо тотъ, кому объявляемъ, видитъ, что мы недостойны оказаннаго намъ отличія; если онъ по скромности не разгласитъ о томъ, что услышалъ отъ насъ, то по крайней мѣрѣ заключитъ, что мы и передъ другими бываемъ такъ же нескромны. Слѣдственно разказчикъ тайнъ вдругъ дѣлаетъ нѣсколько ошибокъ: обижаетъ своего пріятеля; лишается довѣренности у того, кому объявляетъ; вмѣсто ожидаемой выгоды, терпитъ поношеніе.
Есть люди, которые чувствуютъ, что несправедливо поступаютъ; но чувствуютъ также, что тайна тяготитъ ихъ, и потому стараются извинить себя предъ собою, уменьшить вину свою, оправдаться. Одни думаютъ, что открывая тайгу оказываютъ услугу, что симъ способомъ приобрѣтаютъ добраго пріятеля себѣ и вѣрителю; что самъ вѣритель, будучи на ихъ мѣстѣ, сдѣлалъ бы тоже. Согласимся на часъ; но кто увѣрилъ ихъ, что слѣдствіе удастся по желанію, почему сперва не посовѣтоваться съ тѣмъ, отъ кого поручена тайна, для чего прежде было не спросить, можно ли разсказать ее другому, зная, какъ трудно сохранить тайну, для чего было принимать на себя несносную тягость? Самолюбіе не терпитъ признанія въ собственной слабости; но гораздо полезнѣе для насъ признаваться въ неспособности своей, нежели отважно приниматься за такое дѣло, котораго не можемъ исполнить. Человѣкъ признательный достоинъ уваженія даже при слабости своей; ибо честная искренность есть сама по себѣ добродѣтель.
Не должно безъ крайней надобности объявлять другому свои тайны; но въ такомъ случаѣ, неосторожность вредна тому только, кто открываетъ. Каждой воленъ, хотя это и неблагоразумно, вредить себѣ самому; ибо каждой властенъ распоряжать своимъ какъ хочетъ: но присвоивать себѣ чужія права есть хищеніе тѣмъ меньше извинительное, чѣмъ важнѣе тайна.
Пословица говоритъ: у друзей все есть общее; слѣдственно собственность одного равно принадлежитъ и другому. Такія общія пословицы обыкновенно требуютъ особенныхъ условіи, смотря по обстоятельствамъ людей, времени, мѣста. Благоразумная вольность можетъ имѣть мѣсто въ дружбѣ; но тотъ грубо ошибается, кто сею вольностію сталъ бы извинять свою нескромность. Ни дружба, ни близкое родство, ниже супружеской союзъ не освобождаютъ отъ повинности хранить ввѣренную тайну; въ противномъ случаѣ ни одинъ женатой человѣкъ, ни одинъ имѣющій друзей и родныхъ не былъ бы способенъ служить своему отечеству. Славны еще и нынѣ видимые истуканы Папиріи съ ея сыномъ. Мать неотступно требовала, чтобы сынъ объявилъ ей тайну слышанную въ сенатѣ; онъ захотѣлъ лучше выдумать ложь, нежели обнаружить то, чего знать матери не надлежало. Римляне воздвигли памятникъ въ честь юнаго гражданина, желая засвидѣтельствовать передъ потомствомъ о воздержности его, и передать будущимъ вѣкамъ правило, что ни для какихъ причинъ не должно нарушать важныхъ обязанностей.
У Спартанъ, когда юныхъ только вышедшихъ изъ младенчества гражданъ въ первый разъ допускали къ общему столу, старшій изъ присутствующихъ подводилъ ихъ къ дверямъ и указывая на столъ произносилъ: что тамъ говорится, сюда не выходитъ. Такимъ образомъ въ дѣлахъ обыкновенныхъ заблаговременно приучали молодыхъ людей быть впредь осторожными въ дѣлахъ важныхъ; и навыка сего таковы были слѣдствія, что въ молчаніи и воздержности ни одинъ народъ не превзошелъ Спартанцовъ. Благоденствіе и слава ихъ ясно показываютъ, что скромность весьма полезна. Еслибъ оныя достопамятныя слова написаны были въ наше время на дверяхъ судилищъ и даже домовъ частныхъ; много тамъ предотвратилось бы вреда и безпокойства, слава и доброе имя гражданъ сохранились бы въ безопасности, счастіе государствъ возрастало бы отчасу болѣе.
Нескромность иногда старается извинить себя тѣмъ, что будто бы чужую тайну объявлять можно, когда поступокъ сей обѣщаешъ большую выгоду, нежели какую принесло бы молчаніе. Отговорка благовидная и довольно сильная; однакожь гораздо безопаснѣе, ничего не угадывая напередъ, крѣпко держаться правила честнаго, любезнаго сердцамъ добрымъ: не дѣлай зла для добрыхъ слѣдствій.
Изъ всего что сказано слѣдуетъ заключить, что долгъ хранить тайну есть долгъ священный, ненарушимый. Вмѣстѣ съ чужою тайной человѣкъ принимаетъ на себя тягость непріятную и опасную; человѣкъ сей долженъ быть увѣренъ въ силахъ своихъ, долженъ, такъ сказать, быть героемъ дружества и человѣколюбія; онъ возлагаетъ на себя узы опасной принужденности; подвергается непремѣнной обязанности молчать и поступать такъ осторожно, чтобы тайна не открылась даже во взорахъ его; возбуждаетъ подозрѣніе въ самомъ твердомъ другѣ своемъ, ибо не льзя статься, чтобы сей, повѣривъ тайну, не боялся или измѣны или неосторожности.
Что законы говорятъ о ввѣряемомъ въ чужія руки имуществѣ, все то равнымъ образомъ относишься можетъ и до ввѣренной тайны, тѣмъ болѣе, что съ нею бываютъ соединены слава наша, доброе имя и все драгоцѣннѣйшее въ жизни. Ежели при всякомъ начинаніи надобно прилѣжно обдумывать, что, какъ и когда дѣлать; то въ семъ случаѣ еще осторожнѣе поступать надлежитъ, чтобы не посрамить себя, и не оскорбить того, кто удостоилъ насъ своей довѣренности.