Что сему искусству принадлежитъ неотъемлемое право стоять на ряду со всѣми изящными искусствами, показано въ статьи предшедшей[1]. Кто захочетъ дойти до самыхъ началѣ его, и разсудитъ, сколь удивительная сила заключается въ формѣ человѣческаго тѣла[2]; тотъ легко пойметъ, какое дѣйствіе можетъ произвести та же форма, разнообразно движущаяся и перемѣняющаяся въ своихъ положеніяхъ, и выведетъ для себя заключеніе, что никакому искусству танцевальное неуступитъ въ силѣ дѣйствія на душу. Мы недолжны судить о немъ по тому состоянію, въ какомъ представляютъ его намъ на театрахъ, но по важности и достоинству, до которыхъ оно вознестись удобно. Неотрицаемъ, что искусство танцовальное, состоящее въ однихъ только легкихъ прыжкахъ, въ быстрыхъ поворотахъ, и въ такомъ видѣ нынѣ почти вездѣ показываемое, незаслуживаетъ особеннаго уваженія, но именно потому-то и должно истинныхъ, вдохновенныхъ геніемъ художниковъ ободрять къ усиліямъ возвести сіе искусство на степень, ему приличную. «Стыдно, говоритъ Новеръ[3], что танцовальное искусство отступается отъ власти, которую оно можетъ имѣть надъ душею и что единственно занимается увеселеніемъ взоровъ.»
Надлежало бы написать цѣлую книгу, чтобы достаточно и подробно изъяснить, какимъ образомъ танцовальное искусство можетъ возведено быть да ту степень важности и совершенства, которая предназначена для него самою природою. Истинный, подобный Новеру художникъ, замѣчаніями, въ предшедшей статьи содержавшимися, удостовѣрится, что искусство его можетъ вознестись гораздо выше настоящей своей степени; онѣ въ то же время увидитъ, на какомъ прочномъ основаніи долженъ созидать храмину свою, дабы мало по малу довести ее до желаемой высоты и совершенства,
Что приписывается дѣйствію музыки на воспитаніе, то самое прилично сказать и о танцовальномъ искусствѣ, и еще прибавить, что оно можетъ дѣйствовать гораздо надежнѣе, нежели одна музыка. Не трудно было бы силы поезіи, музыки и жалованья соединить при воспитаніи; ибо все дѣло только въ томѣ, чтобы дѣти танцовали подъ голосъ пѣсни. Можно пожелать, чтобы дли пользы воспитывающагося юношества составлено было собраніе полезныхъ пѣсенъ, чтобы сіи пѣсни положены были на музыку, и для каждой сочиненъ былъ бы приличный танецъ, въ которомъ выражалась бы не одна только мѣра пѣсни, но и содержаніе. Не уже ли сіе желаніе надобно ставить въ числѣ несбыточныхъ затѣй воображенія?
Танцованье, предполагаемое къ употребленію при воспитаніи юношества, должно быть очищено отъ всѣхъ жеманныхъ, слишкомъ уже искусственныхъ тѣлодвиженій, отъ всѣхъ прикрасѣ излишнихъ, дабы каждой легко могъ ему научиться. При семъ танцованьи надобно болѣе смотрѣть на силу выразительности, нежели на умѣнье прыгать и вертѣться. Въ семъ отношеніи оно походитъ на музыку: кто хочетъ научиться ей совершенно, такъ чтобы могъ играть, или пѣть самыя труднѣйшія сочиненія, тотъ долженъ употребишь на то большую часть своего времени; но чтобы хорошо пропѣть какую нибудь пріятную пѣсню, или съиграть легкую сонату, для этого ненадобно жертвовать и тѣмъ временемъ, которое нужно для другихъ важнѣйшихъ упражненій. Равнымъ образомъ танцы, при воспитаніи юношества употребляемые, должны быть легки, просты и значительны только по характеру и выраженію, дабы каждой могъ выучить ихъ, не оставляя другихъ своихъ упражненій.
Въ разсужденіи же публичныхъ танцовъ, было бы теперь неприлично предлагать о возобновленіи употребленія оныхъ при самыхъ важныхъ случаяхъ, какъ то нѣкогда было въ обычаѣ у разныхъ народовъ. Наше время нетерпитъ тѣхъ обрядовъ при общественныхъ празднествахъ, какіе у народовъ, еще хранившихъ первобытную простоту свою, имѣли великую силу. Чѣмъ болѣе распространяется кругъ умозрительныхъ наблюденій, тѣмъ менѣе дѣйствуютъ пышные обряды на чувства. Здѣсь было бы не у мѣста изслѣдованіе, болѣе ли отъ того человѣкъ лишается, или пріобрѣтаетъ.
И такъ нынѣ остается одно только публичное употребленіе танцованья, то есть на театрѣ. Оно требуетъ большихъ поправокъ для своего усовершенствованія. Судя по важности искусства танцовальнаго, всякой просвѣщенной любитель изящности имѣетъ право требовать отъ балетмейстера, чтобы онъ спорилъ о преимуществѣ съ драматическимъ стихотворомъ.
Нѣтъ нужды желать, чтобы древніе пантомимическіе танцы возобновились точно въ томъ видѣ, въ какомъ были они прежде. Трагическое или комическое дѣйствіе со всѣми обстоятельствами, необходимыми для стихотворца, не прилично для танцовъ. Драма, представляемая безъ рѣчей, стѣснена гораздо болѣе драмы піитической, и балетмейстеръ отнюдь не долженъ забывать о сей ограниченности. Въ статьи о балетахъ отчасти показано будетъ, въ чемъ состоитъ сія ограниченность.
Очень вѣроятно, что танцованье и музыка старѣе всѣхъ прочихъ искусствъ изящныхъ. Исторія свидѣтельствуетъ, что у Грековъ и другихъ древнихъ народовъ танцы были употребляемы не только въ бесѣдахъ, но и при общественныхъ обрядахъ празднествѣ богослужебныхъ и гражданскихъ. Какъ далеко у древнихъ, а особливо у Грековъ, доведено было танцевальное искусство, ничего опредѣлительно сказать не можно, потому что танцы ихъ для насъ не сохранились; но что древніе танцовщики, по крайней мѣрѣ жившіе въ позднѣйшихъ временахъ, а именно при Августѣ и нѣсколько ранѣе, очень хорошо знали важнѣйшую часть своего искусства и умѣли выражать душевныя чувства и страсти, о томъ изъ многихъ сказаній можемъ выводить свѣдѣнія почти несомнительныя. Здѣсь предлагается только одинъ случай. Циникъ Димитрій никогда невидавши пантомимическихъ танцовъ, презиралъ ихъ, и думалъ, что удивленіе, съ которымъ вообще отзывались обѣ нихъ, болѣе происходило отъ дѣйствія музыки, нежели отъ танцовъ. Одинъ изъ тогдашнихъ танцовщиковъ, жившій во время Императора Нерона, упросилъ Димитрія посмотрѣть своего искусства. Танцовщикъ, приказавши музыкѣ молчать, безъ помощи звуковъ одними только тѣлодвиженіями представилъ извѣстную баснословную исторію о любви Марса и Венеры. Философъ, пришедши въ восторгъ отъ удовольствія, закричалъ къ танцовщику: «Не только вижу, но слышу, что ты представляешь! Мнѣ кажется, будто говоришь ты руками».
Вообще можно замѣтить, что въ древніе вѣки понятіе о танцеваньи было гораздо обширнѣе нежели въ наше время. По одному мѣсту Иліады, а особливо по замѣчанію, которое сдѣлалъ Лукіанъ въ своемъ разговорѣ о танцовальномъ искусствъ, надобно догадываться, что гимнастическія упражненія, похожія на наше фехтованье, принадлежали въ танцамъ; а изъ вышеупомянутаго событія, также изъ многихъ другихъ извѣстій историческихъ, заключать можемъ, что вообще нѣмая игра актеровъ у древнихъ Римлянъ принадлежала къ танцамъ. Сверхъ того знаемъ, что у древнихъ особливые характеры знатнѣйшихъ лицѣ баснословныхъ и нѣкоторыхъ героевъ весьма часто были представляемы въ соло-танцахъ; такія изображенія мало извѣстны нашимъ танцовщикамъ. Есть примѣры, что древніе даже отвлеченныя понятія изображали танцомъ. Секстъ Емпирикъ повѣствуетъ, что танцовщикъ Состратъ, служившій при Царѣ Антіохѣ, когда отъ Государя приказано ему было танцовять вольность, не хотѣлъ исполнить повелѣнія, потому что Антіохъ поработилъ себѣ Пріену, отечественный городѣ Сострата. Признаться должно, что такое непослушаніе не дѣлаетъ никакого безчестія древнему танцовщику, мнѣ неприлично, сказалъ онъ, танцовать вольность, коея лишилось мое отечество." Однакожь у древнихъ были и такіе птицы, къ которымъ принадлежали необыкновенные скочки и весьма трудныя тѣлодвиженія, ибо Критонъ говоритъ у Лукіана, что стыдно смотрѣть на такого человѣка, которой надмѣру ломаетъ члены своею тѣла.
Въ новѣйшая времена Италіянцы возобновили древнее обыкновеніе танцовать за театрахъ, и ето, по всей вѣроятности, случилось при новомъ образованіи оперы. Въ семьнадцатомъ столѣтіи во Франціи прилѣжно занимались усовершенствованіемъ танцовъ. Вообще почитаютъ первымъ, искуснѣйшимъ балетмейстеромъ Бошана (Beauchamp), бывшаго директоромъ танцовальной академіи при Лудовикѣ XIV. Въ прочемъ театральное танцованье новѣйшихъ временъ вовсе незаслуживало особеннаго уваженія отъ людей, имѣющихъ надлежащее понятіе обѣ изящности и вкусѣ. Не прежде какъ въ послѣдней половинѣ истекшаго столѣтія оно начало являться въ та комѣ видѣ, по которому достойно можетъ занимать мѣсто на ряду съ прочими изящными искусствами. Тому очень много способствовалъ извѣстный Новеръ какъ Письмами своими о танцахъ, такъ многими сочиненными имъ балетами, представленными на разныхъ театрахъ. Одинъ просвѣщенный и опытный знатокъ театра увѣряетъ, что Гидьфердингъ сдѣлалъ первое начало въ Вѣнѣ къ усовершенію театральныхъ танцовъ[4]. По сему надобно думать, что для усовершенія танцовальнаго искусства сдѣлано хорошее и прочное начало, и что оно доведено будетъ до той степени важности и достоинства, которая прилична изящнымъ искусствамъ. Т.
О танцовальном искусстве / [Пер. с фр.] Т. [М. Т. Каченовского] // Вестн. Европы. — 1810. — Ч. 54, N 24. — С. 292-301.
- ↑ Вѣстн. Евр. 1810 № 23, стр. 207.
- ↑ Позитурою, т. е. неподвижнымъ положеніемъ тѣла можно выражать состояніе духа, внутреннія чувства и даже страсти: веселость, скуку, благосклонность, презрѣніе, ужасѣ и проч.
- ↑ Il eil honteux que la dance renonce a Fernpire quelle peut avoir fur l’ame et qu’elle ne attache qu’а plaire aux yeux. Lettres fur la fiance.
- ↑ On peut affiner hardiment que nous n’avons connu (jusque au tems de Hilverding) que le simple alphabet de la Dance. — Des fpectateurs froids et tranquilles ont admire nos pas, nos attitudes, nos mouvernens, notre’cadence, notre à plomb avec la meme indifférence qu’on admire des yeux, des bouches, des nez, des mains, artiftement crayonnés. Такъ написано въ предисловіи къ сочиненному r-мъ Анжіолини балету Празднество Петра, и представленному въ Вѣнѣ Октября 1761 года.