(*) Симъ переводомъ изъ Génie du christiаnisme обязаны мы женскому перу. И.
Все изящное, любезное, великое въ жизни составляютъ вещи таинственныя, чувства удивительнѣйшія суть тѣ, которыя волнуютъ насъ смѣшаннымъ образомъ. Стыдливость, любовь, непорочная дружба добродѣтельная исполнены таинства. Можно сказать, что любящіяся сердца разумѣютъ другъ друга въ половину, и что, онѣ только полуоткрыты. Невинность, которая есть ничто иное, какъ святое невѣденіе, не можетъ ли, въ свою очередь, быть самою недовѣдомою изъ таинствъ. Младенчество по тому щастливо, что не знаетъ ничего; старость по этому бѣдственна, что знаетъ все; но, къ ея щастію, при концѣ таинствъ жизни начинаются тайны смерти.
Что сказали мы о чувствованіяхъ, то можно сказать и о добродѣтеляхъ: самыя священныя, непосредственно произтекающія отъ Бога — какова есть милосердіе (charité) — любятъ скрываться отъ взоровъ, подобно Источнику своему.
Въ отношеніяхъ ума мы находимъ и удовольствія мысли черезъ тайны. Тайна имѣетъ столь высокое свойство, что первые люди: Азіи не говорили иначе какъ символами. Къ какой наукъ обращаются, безпрестанно, какъ не къ той, которая всегда оставляетъ что нибудь угадывать и которая останавливаетъ взоры на безконечной перспективѣ? Когда мы бродимъ въ пустынѣ, то нѣкоторое неизъяснимое побужденіе заставляетъ насъ убѣгать равнинъ, гдѣ можно все обнять однимъ взоромъ: мы ищемъ лѣсовъ, колыбели религгіи, сихъ лѣсовъ, которыхъ и сѣнь и шумъ и безмолвіе исполнены чудесъ; сихъ пустынь, въ коихъ враны и пчелы питали первыхъ отцевъ церкви, и гдѣ святые мужи, вкушая небесныя сладости, восклицали: Господи! я умру отъ радости, естли Ты не умѣришь моего блаженства! — Наконецъ, мы не останавливаемся у подножія новѣйшихъ памятниковъ; но естьли на необитаемомъ островѣ среди океана представится намъ бронзовое изваяніе, котораго простертая рука указываетъ на западъ, и котораго основаніе, покрытое гіероглифами, разрушено волнами и временемъ: то какой источникъ размышленій для странника! Все сокровенно, все неизъяснимо во вселенной. Самый человѣкъ не есть ли чудесная тайна? Откуда приходитъ молнія, которую мы называемъ жизнію? и въ какой нощи угасаетъ она? Всевѣчный поставилъ рожденіе и смерть въ видъ двухъ закрытыхъ фантомовъ на обоихъ концахъ пути нашего; первое есть непостижимое мгновеніе нашего существованія, неизбѣжно поглощаемое другимъ.
Послѣ такого стремленія человѣка къ таинственному, нѣтъ удивительнаго въ томъ, что религіи всѣхъ народовъ имѣютъ свои таинства. Индія, Персія, Еѳіопія, Скиѳія, Галлія, Скандинавія имѣли свои пещеры, горы и священные лѣса, гдѣ Брамины, Маги, Гимнософисты, Друиды прорицали непостижимую волю боговъ своихъ.
Мы, конечно, не хотимъ сравнивать сихъ таинствъ съ таинствами истинной вѣры и непроницаемой глубины Всевышнягo, съ бренностію и тьмою сихъ боговъ, дѣла рукъ человѣческихъ; но замѣтимъ, что нѣтъ религіи безъ таинствъ. Таинства сіи, соединенныя съ жертвоприношеніемъ, составляютъ сущность Богослуженія. Богъ Самъ есть великая тайна натуры; божество Египтянъ изображалось покровеннымъ, и сфинксъ всегда представлялся у преддверія его храмовъ.