Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ «Дня», «Москвы», «Руси» и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
О созваніи конгресса по программѣ Наполеона III.
правитьБыть или не быть конгрессу? вотъ о чемъ гадаютъ теперь всѣ и всюду, надъ чѣмъ ломаютъ голову публицисты, дипломаты, государственные люди всѣхъ Европейскихъ обществъ и кабинетовъ. И если быть конгрессу, то приведетъ ли онъ къ миру? И если, напротивъ того, не будетъ конгресса, то что послѣдуетъ за тѣмъ, — война ли, какъ пророчествуетъ Наполеонъ, или ни война, ни миръ, а то же самое положеніе, въ которомъ и теперь пребываетъ Европа? Съ худо скрываемой досадой, сквозь зубы проклиная геніальный фокусъ-покусъ Наполеона, работаетъ теперь Англійская и Нѣмецкая пресса надъ придуманною для нея Наполеономъ работою, т. е. надъ головоломными вопросами, которые его величеству угодно было задать Европѣ на разрѣшеніе! Въ Нѣмецкихъ газетахъ, кромѣ досады, явно высказывается еще — невольный страхъ и смущеніе. Вообще надо признаться, что никогда никакая попытка къ миру и соглашенію не возбуждала такихъ опасеній, такой тревоги, какъ миролюбивыя вожделѣнія, внезапно возчувствованныя Наполеономъ ІІІ-мъ! Впрочемъ, мы съ своей стороны считаемъ совершенно излишнимъ приходить въ негодованіе, какъ дѣлаютъ нѣкоторые, отъ лицемѣрной роли, принятой на себя императоромъ Французовъ, отъ того торжества, которое доставляетъ ему его ловкій маневръ, отъ тѣхъ честолюбивыхъ и тщеславныхъ замысловъ, которые онъ, ради приличія, для виду, прикрываетъ маскою миротворца. На то онъ и Наполеонъ, и если этотъ маневръ ему удастся, то значитъ, онъ, съ точки зрѣнія своихъ выгодъ, поступилъ очень искусно, сыгралъ вѣрно и хорошо зналъ своихъ партнеровъ. Англія, провозглашавшая гуманность Турокъ и вмѣстѣ съ ними, во имя цивилизаціи, подъ общимъ знаменемъ воевавшая* Россію, Англія, на дняхъ выжегшая дотла цѣлый беззащитный Японскій городъ и вырѣзавшая сотни Японскихъ безоружныхъ семействъ со всею тою безчеловѣчностью — грубою, надменною, полною презрѣнія — на которую способенъ только цивилизованный Европеецъ въ отношеніи къ варварамъ; Австрія, такъ предательски поступившая съ Россіей въ Крымскую войну и также вырѣзавшая руками Галиційскихъ крестьянъ сотни Польскихъ семействъ лѣтъ пятнадцать назадъ, — не имѣютъ, въ нашихъ глазахъ, ни та, ни другая, ни малѣйшаго права хвастать предъ Наполеономъ своею политическою нравственностью. Признаться сказать, есть даже нѣчто комическое въ той досадѣ, съ которою всѣ эти лгуны, лгавшіе въ послѣднее время въ такихъ громадныхъ размѣрахъ, поставлявшіе такіе grands spectacles лжи, съ такою пышною театральною обстановкою, путаются наконецъ въ собственной лжи и въ сѣтяхъ, разставленныхъ имъ болѣе ихъ искуснымъ мастеромъ.
Если судить по тону газетъ Австрійскихъ и Англійскихъ, то Англія и Австрія, въ принципѣ, согласны уступить требованію Наполеона и допустить конгрессъ. Разсчетъ ихъ, кажется, слѣдующій: если онѣ обѣ откажутся отъ конгресса, а Россія приметъ предложеніе, то Наполеонъ протянетъ руку Россіи и заключитъ съ нею союзъ къ крайней невыгодѣ Англіи и Австріи; если не только, онѣ, но и Россія отвергнетъ предложеніе конгресса, и конгрессъ не состоится, то за все и прежде всѣхъ поплатится Австрія, на которую Наполеонъ спуститъ сдерживаемаго имъ до сихъ поръ Итальянскаго сокола, и въ которой чрезвычайно легко возбудить вопросъ Венгерскій и многіе другіе. Слѣдовательно Австріи нѣтъ возможности отказаться отъ конгресса, хотя конгрессъ ей невыгоденъ, противенъ и страшенъ. Если же Австрія приметъ участіе въ конгрессѣ, то и Англія дастъ свое согласіе. Хотя бы съ тѣмъ только, чтобъ участіемъ своимъ стѣснить свободу дѣйствій Наполеона и парализировать то зло, которое можетъ возникнуть для нея изъ конгресса. Общая Европейская коалиція противъ Наполеона въ настоящее время состояться еще не можетъ. Австрія такъ имъ ущемлена, что должна поневолѣ двигаться по его указанію, а прочія державы не чувствуютъ себя въ силахъ, не имѣютъ достаточно побужденій, да и слишкомъ разрознены другъ съ другомъ въ своихъ интересахъ, чтобъ отважиться на наступательную войну противъ Франціи. Погнѣваться каждая изъ нихъ не прочь; но еслибъ дошло до дѣла, то коалиція бы распалась: еще не пришло время! — Италія уже выразила, говорятъ, свое согласіе, хотя, по нашему соображенію, высказанному въ прошлой статьѣ, для нея было бы въ высшей степени невыгодно, еслибъ конгрессъ затянулъ еще крѣпче и надолго узелъ Папскаго вопроса. Но вѣроятно правительство Виктора-Эммануэля разочло, что ему прежде всего нужно упрочить за собою то, что оно успѣло создать и что уже имѣетъ; вѣроятно также, оно обнадежено обѣщаніемъ Наполеона выхлопотать ей на конгрессѣ Венецію. Труднѣе сказать что-нибудь положительное о намѣреніяхъ Пруссіи. Едвали, впрочемъ, захочетъ она своимъ отказомъ стать снова въ то одинокое положеніе въ Европѣ, которое и безъ того ей уже надоѣло. Такимъ образомъ можетъ случиться, что всѣ государства въ Западной Европѣ, волей-неволей, скрѣпя сердце, дадутъ свое согласіе на конгрессъ — въ въ общемъ его основаніи. Остается одна Россія, но объ ней послѣ.
Но давши согласіе на конгрессъ, Европейскія державы, по всей вѣроятности, обстановятъ это согласіе разными условіями и не продадутъ его дешево, поторгуются-таки съ Наполеономъ на счетъ программы конгресса. Такъ какъ Наполеону хочется непремѣнно конгресса, то нѣтъ сомнѣнія, что онѣ могутъ выторговать для себя довольно выгодныя ограниченія программы, и что Наполеонъ съ каждой изъ нихъ (мы разумѣемъ только крупныя державы) заключитъ предварительныя, тайныя, успокоительныя для нихъ сдѣлки. Именно потому, что большинство державъ явится на конгрессъ нехотя, что конгрессъ вовсе не представляется необходимымъ послѣдствіемъ современнаго положенія дѣлъ, — именно поэтому можно полагать, что державы будутъ всемѣрно хлопотать о сохраненіи statu quo и о наивозможно-меньшемъ измѣненіи Европейской карты. Это не то что въ 1815 году, когда все было сдвинуто съ мѣста, когда приходилось и настояла потребность разобрать, разсортировать, разставить награможденные Наполеономъ І-мъ факты, и передѣлать съизнова уже совершенно исковерканную карту Европы. Ничего подобнаго теперь нѣтъ и никакого особеннаго преобразованія нельзя ожидать собственно отъ затѣваемаго конгресса, — по крайней мѣрѣ въ громадныхъ размѣрахъ. Очевидно, что на этомъ мирномъ конгрессѣ нѣтъ никакой нравственной возможности для Наполеона — предложить Германскимъ государямъ, такъ гостепріимно приглашаемымъ имъ въ Парижъ, чтобъ они отдали Франціи Рейнскія провинціи! или же, напримѣръ, просить короля Ганноверскаго, чтобъ онъ «сократился» и вознаградилъ своимъ королевствомъ Пруссію за отходящія отъ нея въ пользу Франціи земли! Такія требованія предъявляются только, по Французскому выраженію, на остріѣ меча, такіе замыслы исполняются не на основаніи протоколовъ по большинству голосовъ на конгрессѣ, а на основаніи кровавыхъ побѣдъ и воли народонаселеній. Даже и Турецкому султану, къ которому также, говорятъ, отправлено пригласительное любезное письмо, даже и ему нѣтъ возможности предложить, хотябы самымъ наилюбезнѣйшимъ образомъ, чтобъ онъ пересталъ существовать въ Европѣ въ качествѣ владыки Балканскаго полуострова и убирался съ своими 3 милліонами Турокъ въ Азію! Точно также не думаемъ мы, чтобы Наполеонъ рѣшился, въ присутствіи католическихъ державъ на конгрессѣ, возбудить вопросъ объ упраздненіи свѣтскаго владычества Папы. Оно упадетъ, это владычество, въ этомъ нѣтъ сомнѣнія, но вслѣдствіе собственной дряхлости, подведенныхъ подкоповъ, при помощи событій и всеобщаго политическаго землетрясенія, — а не по предварительному рѣшенію католическихъ государей въ Парижѣ, — которое и немыслимо!
Такимъ образомъ, вѣроятно, будутъ обойдены всѣ крупные вопросы. Иначе конгрессъ не состоится. Малѣйшее прикосновеніе къ нимъ разгонитъ собравшихся членовъ конгресса, сдѣлаетъ конгрессъ невозможнымъ. Мы не думаемъ, чтобы именно такова была цѣль Наполеона. Мы полагаемъ, напротивъ, что онъ не столько хлопочетъ о серьезномъ переобразованіи внутреннихъ границъ Европы, сколько о формальномъ и торжественномъ упраздненіи Вѣнскаго трактата, объ укрѣпленіи своей династіи, о придачѣ Франціи и своему имени новаго блеска и славы, объ удовлетвореніи Французскаго національнаго тщеславія. Ему нуженъ конгрессъ вовсе не ради дѣйствительнаго умиротворенія Европы, но для того, чтобъ занять выгодную позицію и уничтожить рея кую возможность враждебныхъ ему коалицій. Это не значитъ, чтобъ онъ не желалъ передѣлать карту Европы и не питалъ разныхъ честолюбивыхъ намѣреній; но не можетъ же онъ серьезно помышлять объ осуществленіи своихъ громадныхъ проектовъ путемъ мирнаго конгресса! И какого конгресса? конгресса государей, предубѣжденныхъ противъ Французскаго императора, не чувствующихъ въ себѣ никакой охоты къ революціоннымъ подвигамъ, проникнутыхъ духомъ консерватизма и старыхъ преданій, — и прибавимъ, еще не истощенныхъ борьбою! Поэтому мы полагаемъ, что Наполеонъ сдѣлаетъ Европейскимъ государямъ, которые согласятся на конгрессъ, большія уступки, лишь бы они не противились формальному уничтоженію Вѣнскаго трактата, или, лучше сказать, замѣнѣ Вѣнскаго трактата новымъ, въ который будутъ съ любезностью внесены имъ всѣ тѣ статьи Вѣнскаго, которыя не лишены еще своей исторической силы, еще живы! Этотъ одинъ результатъ (т. е. упраздненіе Вѣнскаго трактата) такъ для Наполеона важенъ и славенъ, что для достиженія его онъ отстранитъ на время все, что можетъ послужить ему помѣхой, — т. е. что способно слишкомъ напугать и разогнать собравшуюся на конгрессѣ Европу.
Итакъ мы думаемъ, что на этомъ конгрессѣ не будутъ ни разрѣшены, ни даже возбуждены тѣ громадные міровые вопросы, которыхъ назрѣваніе чуетъ и слышитъ Западъ съ невольнымъ трепетомъ и мрачнымъ предчувствіемъ, — которые носятся зловѣщими призраками надъ Европой, — которыхъ разрѣшенія чаетъ одна лишь Россія и міръ Славянскій. Мы разумѣемъ вопросъ о свѣтскомъ владычествѣ Папы, который въ сущности есть вопросъ о паденіи католицизма, — потому что идея свѣтскаго владычества Папы неразлучна съ идеей католицизма, какимъ онъ явился, жилъ и дѣйствовалъ въ исторіи, неразлучна съ понятіемъ о католицизмѣ, какъ о церкви-государствѣ. Вселенное значеніе Рима — древняго владыки міра — неразрывно съ вселенскимъ характеромъ духовнаго владычества латинства; съ паденіемъ Римскаго престола — несомнѣнно рухнетъ и все зданіе католицизма. Но католицизмъ породилъ духовно и держитъ собою весь Западный міръ, — что же будетъ изъ него, изъ этого міра, когда упразднится его духовная основа? Теперь не мѣсто и не время пускаться въ предрѣшеніе этого вопроса: достаточно для насъ его обозначить и, въ соотвѣтствіе вопросу о сокрушеніи латинства въ Западномъ мірѣ, указать на другой громадный вопросъ — Восточный, — т. е. на вопросъ объ освобожденіи и призваніи къ жизни духовной и политической Восточнаго христіанства и Славянскаго міра… Очевидно, что Западъ не можетъ рѣшить этихъ міровыхъ вопросовъ на конгрессѣ, не можетъ совершить надъ собою самоубійства мирнымъ порядкомъ, собравшись, въ лицѣ своихъ оффиціальныхъ представителей, въ Парижѣ, въ одной изъ дворцовыхъ залъ Наполеона! Напротивъ того, онъ приметъ всѣ мѣры къ тому, чтобы задержать роковую развязку, чтобъ равными палліативами еще разъ поддержать существованіе «больнаго человѣка» на Востокѣ, или чтобъ дать заранѣе направленіе будущимъ не отвратимымъ событіямъ, захватить въ свои руки, если возможно, ключъ къ разрѣшенію вопроса, отвлечь на свою сторону тѣхъ или другихъ Славянъ.
Чѣмъ же займется конгрессъ, если онъ обойдетъ эти два великіе вопроса?
Онъ, вопервыхъ, можетъ упразднить Вѣнскій трактатъ, постаравшись въ то-же время сообщить новому трактату характеръ консервативный, — т. е. обманчивый, ложный колоритъ консерватизма. Прочнаго и твердаго конгрессъ не создастъ ничего.
Онъ, вовторыхъ, можетъ отдать Венецію Италіи и вознаградить Австрію или частью Турціи, или Дунайскими княжествами. Все это не можетъ быть противно видамъ и выгодамъ Западной Европы, — напротивъ, на такую сдѣлку охотно согласится Европа: этому могутъ противиться только Турція и Россія, — но Турція безсильна, — слѣдовательно одна Россія и здѣсь, какъ и вездѣ, діаметрально противустоитъ своими интересами интересамъ Запада.
Онъ, втретьихъ, можетъ выговорить у Турціи какихъ-нибудь новыхъ правъ для Сербіи и Босніи, можетъ принять подъ свое покровительство Черногорію, сдѣлать что-нибудь незначительное и для Греціи. Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что если конгрессъ состоится, то всѣ эти вышеупомянутыя земельки пришлютъ на конгрессъ своихъ депутатовъ, на поклонъ къ Наполеону, и дадутъ ему поводъ принять подъ свою высокую защиту и уважить — хотя бы и дешевымъ способомъ — «законныя желанія народовъ», les aspirations légitimes des peuples (какъ выразился онъ въ своей рѣчи).
Но этого еще мало, чтобъ придать пышность и серьезное значеніе конгрессу. Необходимы результаты болѣе существенной, осязательной важности; и потому, мы думаемъ, что главною задачею (le bouc-émissaire) конгресса Западно-Европейскихъ государей пришлось бы быть — Польско-Русскому вопросу! Только насчетъ Россіи можетъ поживиться Наполеонъ выгодами отъ конгресса, — и уже теперь Нѣмецкія газеты проговариваются, что на конгрессъ согласиться можно и слѣдуетъ, если онъ будетъ спеціализированъ однимъ Польскимъ вопросомъ. Постараемся пояснить нашу мысль подробнѣе.
Нѣкоторое уничиженіе и ослабленіе Россіи не противно ни одному интересу Запада. Напротивъ, можно сказать, что истинные интересы Россіи, ея призваніе, состоятъ въ совершенной противоположности съ выгодами и тенденціями Западной Европы. Это до такой степени вѣрно, что ни одного союза съ Западно Европейскимъ государствомъ не можетъ купить для себя Россія безъ ущерба для своихъ интересовъ, безъ уклоненія отъ своего настоящаго пути. Священный союзъ блаженной памяти былъ выгоденъ для Австріи и Пруссіи, но былъ положительно вреденъ для Россіи, связавъ ей руки для дѣйствія и подвергнувъ ее ненависти Европейскихъ народовъ. Нѣмецкій абсолютизмъ, такъ долго тяготѣвшій надъ Прусскимъ, Австрійскими и разными Германскими народами, опирался, по общему мнѣнію Европейцевъ, только на Россію, и только разрывомъ Священнаго Союза могли Германскіе государи обрѣсти вновь симпатію своихъ подданныхъ и спасти свое политическое значеніе. Если Австрія и прибѣгнетъ вновь къ тѣсному союзу съ Россіей, то этотъ союзъ будетъ вынужденный обстоятельствами, союзъ непопулярный ни въ Австріи, ни въ Россіи, полезный для первой, но для нашей политики въ высшей степени стѣснительный, и потому уже не обѣщающій прочности. Соювъ нашъ съ Англіей можетъ быть пріобрѣтенъ только дорогою цѣною — уступкою нашего значенія и вліянія на Востокѣ. Союза же одной Пруссіи съ Россіей недостаточно при несимпатичности этого союза въ Прусскомъ народѣ и при враждебномъ отношеніи къ этому союзу всей остальной Европы. Что бы ни дѣлала Россія, какъ бы смиренно себя ни держала, какъ бы ни старалась прикинуться Европейской, — она была, есть и останется не своя Западу, будетъ вѣчнымъ пугаломъ Западно-Европейскому міру. Эти отношенія Россіи къ Европѣ происходятъ не только отъ нашихъ политическихъ дѣйствій. Они, эти отношенія, коренятся глубже въ самой природѣ вещей, въ историческомъ призваніи Россіи, которое предносится сознанію всего человѣчества, — хотя бы даже сама Россія не сознавала этой природы, не понимала этого призванія, — хотя бы даже она отрекалась отъ него торжественно и явно! Чѣмъ заслужили мы такую всеобщую ненависть Европы, мы, столько разъ ее облагодѣтельствовавшіе, спасавшіе, избавившіе ее отъ ярма Наполеона І-го, жертвовавшіе для нея своими выгодами и своей кровью? Чѣмъ не старались мы укротить эту ненависть, успокоить недовѣріе и заслужить милостивое расположеніе и дружбу Запада? Ничто не помогло и не поможетъ. Западъ чувствуетъ, что Россія не связана съ нимъ — ни единствомъ преданій, ни единствомъ исторической жмени, ни единствомъ духовнымъ — единствомъ началъ. Напротивъ — просвѣтительныя начала Россіи и Запада, выразившіяся въ латинствѣ и православіи и обусловливающія собою духовное развитіе народовъ литинскаго и православнаго исповѣданія (фактъ историческій, котораго не можетъ отрицать самый отчаянный атеистъ), діаметрально, противоположны. Россія задерживаетъ Западъ на пути его духовныхъ завоеваній на Востокѣ, и однимъ своимъ бытіемъ въ мірѣ, однимъ соотвѣтственнымъ своему призванію развитіемъ, — грозитъ исторгнуть у Запада его Славянскую добычу, освободить порабощенный Востокъ, сокрушить блескъ и силу духовнаго владычества Запада. Все это, пожалуй, можно называть мечтою, фантазіей, утопіей — недостойною практическихъ умовъ, непригодною для высшихъ государственныхъ соображеній, но такой отзывъ обличилъ бы только крайнюю ограниченность пониманія и умственную близорукость. Жалки были бы тѣ дипломаты, которые не принимали бы въ соображеніе нравственныхъ силъ, историческихъ тенденцій обществъ и народовъ, ихъ симпатій или антипатій! А что же такое всѣ эти нравственныя силы, тенденціи, симпатіи или антипатіи, откуда онѣ берутся? изъ чего слагаются и образуются? почему переживаютъ онѣ невзгоды, пересиливаютъ препятствія, выдерживаютъ борьбу, вопреки всякимъ благоразумнымъ разсчетамъ? Впрочемъ, нѣтъ дипломатовъ, которые бы не принимали всего этого въ соображеніе, — ихъ искусство даже и состоитъ въ томъ, чтобъ ловко играть на нравственныхъ струнахъ — въ былое время, однихъ потентатовъ міра, — а въ настоящее время, обществъ и даже народовъ; но тѣмъ не менѣе, по странному противорѣчію, ваши практики готовы назвать слова о борьбѣ двухъ міровъ, двухъ цивилизацій — мечтою и вздоромъ!
Мы, впрочемъ, заговорили здѣсь объ этомъ только для того, чтобъ указать на присутствіе въ разрѣшеніи возникшихъ политическихъ вопросовъ — особаго элемента, элемента естественной, внутренней безсознательной вражды къ Россіи. — Затѣмъ, самые положительные интересы Европы только выигрываютъ отъ униженія и ослабленія Россіи. Лишить Россію наслѣдства въ Турціи, отдать Дунайскія княжества Австріи, подчинить Славянъ Восточныхъ Германскому вліянію и владычеству, отодвинуть Россію на Востокъ — всего этого Европа можетъ лишь желать, всему этому можетъ она только радоваться Ей опасно, конечно, преобладаніе Наполеона; но если Наполеонъ сумѣетъ расширить, укрѣпить, воэвеличить Германскій элементъ насчетъ Славянскаго Востока, то Германія нечего особенно бояться преобладанія Наполеона.
Вопросъ для Наполеона становится такимъ образомъ: что для него выгоднѣе: союзъ съ Россіей или союзъ съ Европой? Россія не имѣетъ никакихъ причинъ противиться передѣлкѣ Европейской карты. Россіи нѣтъ надобности пылать консервативнымъ жаромъ за Европу; ей нѣтъ никакого дѣла до сохраненія въ Европѣ феодальной старины; она не можетъ питать никакихъ сантиментальныхъ сочувствій къ дряхлымъ основамъ Европейскаго зданія. Революціонная разрушительная миссія Наполеонидовъ ей не противна, доколѣ она не сталкивается съ положительнымъ, зиждущимъ, историческимъ призваніемъ самой Россіи. Пусть рушится католицизмъ — мы этому можемъ только радоваться, какъ сокрушенію лжи и очищенію мѣста для истины, грядущей съ Востока. Пусть слабѣетъ Австрія, рушится Турція, освободятся Славянскіе народы, пусть воздвигается знамя народностей, — всему этому — что такъ страшно для Западной Европы, — мы можемъ только сочувствовать! Пусть рушатся увы Вѣнскаго трактата, — мы только почувствуемъ себя на волѣ, какъ скоро свалится съ насъ это старое бремя… Но именно поэтому союзъ съ Россіей пугаетъ и вооружаетъ противъ Наполеона Европу, не доставляя ему въ то же время никакихъ особенныхъ выгодъ. Вся выгода, покуда, состоитъ въ томъ, чтобы страхомъ союза съ Россіей держать Англію въ уѣздѣ. Сама же Россія не можетъ и отчасти не хочетъ быть дѣятельною помощницею личныхъ замысловъ Наполеона, и въ этомъ отношеніи надежды его на Россію не оправдались. Хотя онъ и благодаритъ Россію за поддержку его въ Итальянскомъ дѣлѣ, но извѣстно, что не того добивался отъ Россіи Наполеонъ, и если бы Россія начала, какъ онъ въ то время этого требовалъ, войну съ Австріей, то Итальянская кампанія не окончилась бы Виллафранкскимъ миромъ. Кромѣ того, въ какомъ бы союзѣ ни была съ Наполеономъ Россія, рано или поздно — ихъ расширившіеся интересы должны были бы встрѣтиться. Союза Россіи съ Наполеономъ такъ боятся Англія и Германія, что пожертвовавъ этимъ союзомъ, онъ можетъ купить у нихъ много прибыльныхъ для себя уступокъ, — а такъ какъ союзъ съ Россіей въ настоящее время не можетъ придать ему много существенной силы, то самый простой разсчетъ указываетъ ему на необходимость принести его въ жертву.
Итакъ, если конгрессъ состоится, то Польскому вопросу придется, такъ-сказать, выносить на своихъ плечахъ весь успѣхъ Наполеоновскаго маневра. Главные расходы проектируемаго Наполеономъ умиротворенія Европы и собственнаго возвеличенія, — должны, по его предположенію, пасть на Россію… Россія приглашается въ тронной рѣчи императора Французовъ — перенести Польское дѣло на судъ «верховнаго трибунала» Европы, — т. е. явиться какъ бы подсудимою.
Что же дѣлать Россіи? Идти на конгрессъ или не идти? Разумѣется, ни въ какомъ случаѣ не идти, какъ подсудимой. Объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Но не можетъ ли она отнестись къ конгрессу не въ качествѣ подсудимой? Что будетъ, если Россія просто откажется отъ участія въ конгрессѣ, не предъявивъ никакой своей политической программы? Мы должны знать заранѣе, что не идти на конгрессъ — значитъ не только поставить себя въ изолированное положеніе въ Европѣ, но создать противъ себя цѣлую коалицію, ибо, нѣтъ сомнѣнія, всѣ державы, даже нежелающія конгресса и радующіяся въ душѣ тому, что отказъ Россіи дѣлаетъ его несостоятельнымъ, непремѣнно изъявятъ согласіе на конгрессъ, какъ скоро Россія откажется, — дабы такимъ дешевымъ способомъ сохранить добрыя отношенія къ Наполеону! Кромѣ того, конгрессъ все-таки можетъ состояться даже и безъ участія Россіи, и совершить нѣкоторыя измѣненія въ Турціи въ положеніи Славянъ, въ положеніи Дунайскихъ княжествъ. Россіи останется тогда протестовать противъ рѣшенія конгресса и поддерживать свой протестъ оружіемъ; — между тѣмъ значеніе ея на Востокѣ сильно поколеблется, если ей придется, напримѣръ, протестовать противъ такихъ безъ ея участія сдѣланныхъ, распоряженій въ Турціи, которыя въ сущности полезны Славянскому населенію.
Простой положительный отказъ Россіи, безъ предъявленія политической программы, ведетъ къ войнѣ и ставитъ ее въ фальшивое положеніе въ Европѣ. Посмотримъ на вопросъ съ другой стороны. Съ какого рода программой могла бы Россія согласиться на участіе въ конгрессѣ?
Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что разрѣшеніе Польскаго вопроса не Россіей, а конгрессомъ чрезъ отдѣленіе Польши, поставленной подъ гарантію Западной Европы, было бы въ высшей степени невыгодно для Россіи. Оно еще тѣснѣе примкнуло бы Польшу къ Западу и создало бы на границахъ Россіи сильнаго, безпокойнаго врага, вооруженнаго гарантіей и поддержкою всей Европы. Нравственному дѣйствію полонизма, Польской пропагандѣ былъ бы открытъ свободный ходъ, безъ возможности для Россіи держать источникъ этой пропаганды въ уздѣ, достать руками до гнѣзда враждебныхъ ей интригъ и козней. Нечего уже и говорить о томъ, что, согласившись на подобное разрѣшеніе, Россія утратила бы всѣ выгоды своего настоящаго положенія, добытыя искусствомъ ея дипломатіи и крестьянскою реформою, предпринятою въ Царствѣ Польскомъ! — Но такъ какъ и сама Россія желаетъ скорѣйшаго разрѣшенія Польскаго вопроса, — разрѣшенія для себя выгоднаго и соотвѣтственнаго ея историческому призванію, то она могла бы поставить разрѣшеніе Польскаго вопроса въ зависимость отъ вопроса Восточнаго и вообще Славянскаго. Она можетъ поднять на конгрессѣ знамя освобожденія угнетенныхъ народностей и такимъ образомъ вызвать къ себѣ сочувствіе всѣхъ этихъ угнетенныхъ народностей. Разумѣется, одно предъявленіе такого знамени, одно выраженіе такой политической программы равняется сигналу къ общей Европейской войнѣ, въ состояніи поднять на ноги всю Европу. Но Россія такою программою могла бы увлечь на свою сторону всѣхъ Славянъ.
Въ обоихъ случаяхъ война: не идти на конгрессъ — война, и идти на конгрессъ подъ условіемъ вышеизложенной программы — также война, но въ послѣднемъ случаѣ на нашей сторонѣ будетъ больше выгодъ, ибо наше знамя будетъ сочувственно Славянскимъ угнетеннымъ племенамъ и можетъ поднять на ноги все Славянство.
И такъ вотъ наше мнѣніе:
Россія должна бы прежде всего стремиться къ тому, чтобы конгрессъ не состоялся, — помѣшать конгрессу.
Если же конгрессъ все-таки состоится, то Россіи ни въ какомъ случаѣ не слѣдуетъ являться на конгрессъ какъ подсудимой предъ верховнымъ судилищемъ.
Просто отказываться отъ конгресса для Россіи, если онъ состоится, — невыгодно. Гораздо выгоднѣе и гораздо совмѣстнѣе съ ея достоинствомъ изъ оборонительной позиціи перейти въ позицію наступательную. Россія можетъ, по нашему мнѣнію, явиться на конгрессъ только съ тѣмъ, единственно лишь съ тѣмъ, чтобы не "допускать разрѣшенія Польскаго вопроса независимо отъ вопроса Славянскаго и Восточнаго, съ тѣмъ, чтобы смѣло поднять знамя народностей и вступить на новый путь народной, Славянской политики. Намъ кажется, что эту программу могла бы Россія поставить, предварительно, непремѣннымъ условіемъ своего участія на конгрессѣ, условіемъ sine qua non.
Если же Россія приметъ участіе въ конгрессѣ безъ предъявленія этихъ условій и допуститъ разрѣшеніе Польскаго вопроса конгрессомъ независимо отъ вопроса Восточнаго, если она такимъ образомъ признаетъ въ этомъ дѣлѣ принципъ верховнаго суда Европейскаго, то она утратитъ выгоды не только матеріальныя, но и нравственныя своего настоящаго положенія и измѣнитъ своему историческому призванію.