О религиозном социализме (Бердяев)
Leonhard Rogaz. Von Christus zu Marx — von Marx zu Christus
правитьРогац швейцарский протестантский теолог, возглавляющей движение религиозного социализма. Он пробрел известность во время мировой войны своим радикальным пацифизмом. Подобно Ромену Роллану он соединился с Лениным и Троцким в борьбе против войты. Троцкий в своей автобиографии выражает недоумение и возмущение по поводу того, что Рогац соединяет левый с социализм с верой в Св. Троицу и Христа. Социализм Рогаца христианский и этический по своей основе, но не эволюционно-реформаторский, а революционный. Это прежде всего есть социализм бедных, угнетенных, несчастных. социализм происхождения пророческого. Розгац верит что социализм создаст совершенно новый мир, радикально и принципиально противоположный буржуазному. Социализм — революция, а не реформизм. И Рогац хочет пробудить религиозный дух в социалистическом движении. Он более всего дорожит мессианской идеей социализма, в марксизме ему дорога его мессианская сторона. Он видит опасность обуржуазивали социалистического движемся и хочет духовно бороться против этого обуржуазивайся. Социализм связывает себя с миросозерцанием, которое он заимствовал у буржуазно-капиталистического мира. Рогац особенно подчеркивает что материализм есть порождение капитализма и буржуазии и в этом он, конечно, совершенно прав. Социализм заимствовал свои идеалы жизни у буржуазии. Рогац обличает буржуазность большевистского культурного идеала. Он склонен отрицать всякую связь исторического материализма с философским и в этом вряд ли получил бы одобрение советских философов. Деборин в недавно вышедшей брошюре делает грубые выпады против Рогаца, обвиняет его в неискренности и в желании использовать социализм для целей христианства. Рогац действует в рабочей среде, обращается к рабочим. Он хочет привить рабочим христианский дух и соединить его с революционным социализмом. Христианство само по себе для него революция. Он не хочет подобно марксизму и марксистскому коммунизму завоевать для пролетариата капитализм, он хочет, чтобы пролетариат создал совершенную новую жизнь, новую духовность. В известном смысле он ближе к Св. Франциску Ассизскому, чем к Марксу. Он как будто смешивает социалистическую мораль с христианской аскезой. Его возмущает богатство и собственность у социалистов. Жизнь социалистов должна быть интегральна новой, лучшей жизнью. Социалистическая жизнь есть не только новая социальная, но и новая личная жизнь. Рогаз выкладывает в социализм всю полноту своей религиозной веры и надежды. Социализм его идеальный и духовный, хотя он и придает большое значение материальной стороне жизни. В книге Рогаца поражает высота его нравственного характера и его необычайная человечность. иногда он бывает наивен и слишком оптимистичен. У него нельзя найти утонченности и усложненности мысли, которую мы находим у немецкого теоретика религиозного социализма Тиллиха, который недоступен массам и вряд ли может быть вождем движения. Практически Рогац во многом близок к де Маку, который все более склоняется к религиозному социализму, но он более революционен. Он видит трагический разрыв тех, которые верят в Бога и не верят в царство Божье на земле, и тех, которые верят в царство Божье на земле и не верят в Бога. Для Рогаца христианское упование на наступление царства Божьего есть также упование на наступление царства Божьего и на земле. Он борется против материализма и атеизма марксистов-социалистов, но видит в этом восстании против веры в Бога и против христианской церкви и отрицательную правду, правду обличения лжи. Заслуга марксизма — срывание маски с ложной религии. Ложь, неправда и несправедливость были абсолютизированы и освящены. Действительность была идеализирована вместо того, чтобы быть измененной. Социалисты справедливо восстают против реакционного, загрязненного христианства, обслуживающего земные интересы. Но в борьбе против лже-святынь марксистский социализм низверг и подлинные святыни. В этом трагичность положения современного мира. Бороться приходится на два фронта. Рогац думает, что марксизм отпадает от мессианского духа и впадает в натурализм. Я думаю, что это верно для западной обуржуазившейся социал-демократии, ко неверно для русского коммунизма, которому свойственен лже-мессианский дух. Но Рогац как будто бы не видит двойственности самого мессианского сознания. Оп как будто бы не видит, что именно марксизм, как религия, а не как социальная система, есть ложь и соблазн и противен христианству. Но он верно говорит, что классовая борьба принимаешь империалистически-милитаристическую форму. Это и произошло в большевизме.
Рогац не является особенно оригинальным теологом. Но для вас интересно отметить что он один из немногих западных христиан, которым свойственна идея Богочеловечества, основная идея русской религиозной мысли. Он повторяешь идею Св. Афанасия Великого, что Бог стал человеком, чтобы человек обожился. Он растаиваешь на человечности Бога. В противоположность бартианству, он утверждает религиозное значение человека и человечности. Религиозный социализм Рогаца основан на верховной ценности человеческой личности. Он близок к тому, что я называю персоналистическим социализмом. Христианство Рогац понимает прежде всего, как благую весть о наступлении царства Божьего. Но царство Божье не только лично, оно и социально. Как теолог, он ближе всего к Блумгарту. Царство Божье не наступило, вместо него была создана церковь и в своем историческом пути она подверглась искаженно и извращенно вследствие социальных влияний и интересов. Очень тонко у Рогаца определение буржуазности, как связанности и ограниченности, как отрицания бесконечности, как закрытия для бесконечности. Власть денег и собственности связывает и ограничивает, не допускает открытия души для бесконечности. Рогац верит, что пролетариат, не связанный и не ограниченный деньгами и собственностью, легче может открыться для бесконечности, чем буржуазия. Тут может быть он не свободен от иллюзий, так как пролетариат легко обуржуазивается и оказывается по новому связанным и ограниченным. Но дилемма поставлена верно — Бог или деньги, свобода от владения, открытость для бесконечности или скованность владением и закрытие бесконечности. В основании капитализма — деньги, в основании социализма должен быть человек. Рогац видит справедливое восстание против фарисейской буржуазной морали. Он также справедливо настаивает на религиозном значении материального начала в человеческой жизни.
Но Рогац придает социализму слишком абсолютное значение. Он не хочет признать, что социализм все-таки свойствен известной эпохе, он не вечен. Он не видит, как уже было сказано, двойственности мессианского сознания в марксистском социализме. Он слишком оптимистичен. Социализм не побеждает рока, не побеждает смерти. Но морально Рогац почти всегда бывает прав, у него верный моральный инстинкт и чуткая христианская совесть. Он делает нужное дело, религиозно и социально нужное и важное, он пытается снять одиум с христианства в сознании рабочих масс. Это есть миссионерское служение. У Рогаца совсем нет противного большевизанства, свойственного сейчас многим представителям европейской интеллигенции, хотя социально он не менее революционен, чем коммунисты, даже более. Чтение книги Рогаца очень полезно для русских, которые потеряли способность судить по существу о социальных вопросах и об отношении к ним христианства и находятся во власти реакционных аффектов. Рогац прежде всего берет до конца в сериоз осуществление христианства в полноте жизни.
Emmanuel Mounier. Revolution personaliste et communautaire. Ed. Montaigne
правитьКнига Мунье состоит из статей, напечатанных в журнале «Esprit». Книга эта интересна не столько как произведение индивидуального мыслителя, сколько как свидетельство поколения молодежи, ищущей правды. Симптоматическое ее значение очень велико. Значение это прежде всего духовное, а не политическое, хотя говорится в ней очень много о политике. То течение молодежи, которую представляет Мунье, свидетельствует о пробуждении христианской совести. Это коллективная, соборная работа совести. Очень хорошо говорит Мунье от лица близкой ему молодежи, группирующейся вокруг «Еsprit», что она стремится не к успеху, а к свидетельству истины, к исповедничеству. Это поразительно для эпохи, которая одержима волей к мужеству и к успеху. В книге Мунье, написанной на злобы дня, поражает верность его нравственного инстинкта, высота нравственных суждений. Необыкновенна человечность этой книги, написанной в одну из самых бесчеловечных эпох истории. Мунье демократ, не в политическом, а в моральном смысле слова, народник. Он любит бедность, в нем есть сильный аскетический элемент. Он враждебен фразе, показному героизму, горделивой элите, в нем есть настоящая скромность. Христианин для него есть человек возмутившийся. Книга проникнута революционным духом, она отрицает буржуазный мир, обличает его неправду и прежде всего его глубокую противоположность христианству, измену Христу. Буржуазное христианство, буржуазное католичество есть измена Христу. Дух для Мунье всегда революционен. И он глубоко в этом прав. Наиболее чувствуется у Мунье влияние Шарля Пеги и Леона Блуа. Из мыслителей и писателей старшего поколения сочувствует новой католической молодежи один Жан Маритен, да и то не вполне. Мунье и все течение стоит вне традиционной «правости» и «левости». Эти категории все более и более теряют всякий смысл. Но по обычной терминологии это течение признается все-таки очень левым.
Вся революционно-настроенная французская молодежь обличает современный беспорядок и стремится к порядку. Ordo есть общий лозунг и в этой терминологии чувствуется латинский дух. Но Мунье подчеркивает, что спокойствие не есть порядок. Политически у Мунье и группы «Esprit» есть анархический уклон, который определяется их резко выраженным антиэтатизмом. Но они вместе с тем борются против современной духовной анархии во имя духовного порядка. Книга Мунье есть прежде всего свидетельство о разрыве христианства и духа с реакционностью. Это есть новое и ценное в молодых христианских движениях Запада. Но Мунье католик и в качестве католика не может не испытывать трудностей в отношении к социализму. В папских энцикликах социализм был осужден. На ряду с этим энциклики осуждают злые стороны капиталистического режима и призывают к социальным реформам. Но положение официального католичества в отношении к социализму остается двусмысленным. Мунье решительный враг капитализма, интегральный враг и должен быть признан социалистом, хотя, конечно, не в марксистской форме. Он близок к Прудону. Иногда чувствуется, как ему трудно говорить о праве частной собственности, которое признается обязательным официальной социальной программой католической церкви. Мунье признает лишь собственность, основанную на труде. Но экономическая программа группы «Esprit» вообще недостаточно ясна. Против марксизма защищается экономическая децентрализащя. Не ясно, в каком смысле Мунье считает возможным сохранить категории капитала. Очевидно слово капитал он употребляет не в марксистском смысле. Частную собственность католичество зачищает прежде всего потому, что связывает с ней неразрывно семью. Это мне представляется коренной ложью. Эгоизм семьи, который тут утверждается, не лучше, а еще хуже личного эгоизма. Право наследства создает неисчислимое количество кошмарных семейных драм, изображенных в литературе. Семейный эгоизм и семейная собственность есть основа буржуазного мира и эту основу должна разрушить персоналистическая революция. Буржуа есть человек, который имеет (собственность), а не есть. Мунье сам прекрасно определяет буржуа, как человека, который потерял смысл бытия, того, чтобы быть, и прогуливается среди вещей. Католичество иногда связывает Мунье и мешаешь ему сделать все выводы, но он очень возвышается над официально преобладающими католически мнениями, он человек нового духа.
Мунье видит цель не в счастье и благе общества, а в духовной реализации человека. Это есть несомненно и верховная истина христианского персонализма, отличающего его от всех социологических учений о человеке. Развитой персоналистической философии нельзя найти в книге Мунье. Но он ставит в центр проблему личности, верно отличая личность от индивидуума. Духовное для него всегда личное. Любовь возможна лишь между «я» и «ты». Но духовная реализация человеческой личности связана с социальной стороной человеческого существования. Личность может реализовать себя лишь в communauté, в общине. Персоналистическая революция есть также революция социальная. Мунье настолько связывает личность с communauté, что не хочет говорить «я», хочет говорить «мы». Это очень родственно тому, что в православной мысли называется соборностью. Мунье и его единомышленники объявляют восстание против анонимности, против on (Das Маn). Капиталистическое общество есть общество анонимное, в нем личность задавлена. Но и коммунизм столь же антиперсоналистичен. Индивидуализм и тирания коллективизма — одинаковое зло. Наиболее сомнительным мне представляется понимание communauté, как личности. Это есть очень сложная проблема о применимости категории личности не к человеку, а к общностям и социальным целым. Можно ли, напр., мыслить церковь, как личность? У Мунье это не разработано. Возражение также вызывает его боязнь понять личность, как творческий акт. В этом чувствуется влияние томизма, для которого человек не творец.
Aнтиэтатизм Мунье мне представляется очень здоровой реакцией против современного отвратительного обоготворения государства, которое есть самая дурная форма язычества. Здоровым является также протест против власти политики в демократиях. Мунье совершенно свободен от демократического доктринерства. Он отрицает идеологию 89 года, которой до сих пор придерживается буржуазный радикализм. Но Мунье демократ в более глубоком, христианском смысле слова. Он очень отделяет себя от аристократической тенденции некоторой части французской молодежи. В этой тенденции он подозревает группу «Ordre nouveau», с которой группа «Esprit» разошлась. «Ordre nouveau» подозревается в фашистском уклоне, в поклонении силе жизни, в тайном ницшеанстве. Правую часть французской молодежи, которая также считаешь себя революционной и враждебной капитализму, Мунье обвиняет в аморализме, в апеллировании к инстинкту, которое соединяется с рационализмом. Он очень враждебен тому, что называешь спиритуализмом салонов, и готов против него защищать частичную правду материализма. Он хочет быть реалистом. Мунье совсем не отрицает активных средств борьбы. Он идет кь революции не только во внутреннем, духовном смысле, во и во внешнем, социальном смысле. Понятие революции у него углублено, но все-таки недостаточно выяснено, что является предметом нападений на все направления и со стороны сторонников революции и со стороны ее врагов. Христианское сознание требует прежде всего внутреннего, духовного переворота. Для него дороже всего, выше всего человеческая личность. Духу принадлежит примат и только дух универсален, жизнь же не универсальна. Революция начинается в духе. Это истина несомненная. Но персонализм имеет свою социальную проекцию. Социальный проекцией персонализма является новая общность, общинность (communauté) людей. Персонализм несовместим с капиталистическим обществом, для которого личность есть средство и вещь. Систему наиболее соответствующую христианскому персонализму я называю персоналистичным социализмом. Мунье и все движение «Esprit» наиболее близко персоналистическому социализму, хотя выражения этого не употребляет. Нельзя не пожелать, чтобы русские читали такие книги, как книга Мунье. Это может быть способствовало бы освобождение их от многих болезненных аффектов и ассоциаций, мешающих рассматривать проблемы по существу. Книга Мунье рассматривает проблемы по существу перед христианской совестью.