Каллаш В. В. О приписываемом Пушкину стихотворном переложении молитвы «Отче наш» // Puschkiniana / Сост. В. В. Каллаш. — Киев, 1902—1903.
Вып. 2. — 1903. — С. 17—38.
http://feb-web.ru/feb/pushkin/biblio/ka3/ka320172.htm
Сила, простота и глубина молитвеннаго настроенія «Отче нашъ» давно обратили на себя вниманіе русскихъ писателей.
Попытки стихотворныхъ и прозаическихъ переложеній его начинаются съ XVIII в.
Онѣ представляютъ интересъ и сами по себѣ, какъ образчики выполненія очень трудной поэтической задачи — сохранить силу выраженія при полной простотѣ и безъ измѣненія тона, и по именамъ авторовъ, и при сравненіи разныхъ пріемовъ передачи, и по литературнымъ судьбамъ, иногда очень оригинальнымъ.
Первое изъ извѣстныхъ намъ переложеній принадлежитъ Сумарокову[1]:
Отче нашъ, небесный Царь,
Коему подвластна вся на свѣтѣ тварь,
Коему послушны суша, море, рѣки,
Горы и лѣса,
Солнце и лѣса, звѣзды, небеса!
Да Твое святится, Боже, имя въ вѣки,
Да пріидетъ царствіе Твое,
И въ Твоей да будетъ волѣ
Все селеніе сіе
И Тебя увидитъ на Твоемъ престолѣ.
Хлѣбъ насущный дай намъ днесь
И оставь намъ долги здѣсь,
Яко мы своихъ должниковъ прощаемъ
И не отмщаемъ.
Отъ искуса охраняй всякъ часъ
И отъ зла избави насъ.
Сколько лишнихъ словъ — въ погонѣ за ритмомъ и риѳмой, какой прозаизмъ мѣстами!
Въ принадлежащемъ одному изъ московскихъ букинистовъ (А. А. Астапову) рукописномъ сборникѣ отца митр. Филарета (Дроздова), по почерку — конца XVIII в., среди стихотвореній Державина помѣщено другое стихотворное переложеніе — можетъ быть, Державина же[2], еще болѣе многосложное и растянутое:
Отче нашъ, всѣхъ благъ податель,
Всей вселенныя творецъ:
Ты — Господь нашъ и создатель,
Царь нашъ, Богъ нашъ и отецъ!
Ты на небѣ пребываешь.
Ты всему кладешь предѣлъ,
Ты звѣздамъ повелѣваешь,
Ты царей на тронъ возвелъ.
Да прославится во-вѣки
Имя, Господи, Твое;
Да познаютъ человѣки
Прегрѣшеніе свое.
Все въ Твоей да будетъ волѣ,
Будь Господь и царь надъ всѣмъ.
Ни о чемъ не мысля болѣ,
Царства Твоего мы ждемъ.
Жизнью нашею управи,
Призри съ высоты небесъ,
Всѣ долги Ты намъ остави,
Хлѣбъ насущный даждь намъ днесь,
Равно какъ и мы прощаемъ
Тѣмъ, что намъ желаютъ зла,
Злобы въ насъ не ощущаемъ,
Не винимъ другихъ дѣла.
Ты насъ, Боже, не остави,
Искушенью не предай,
Отъ лукаваго избави,
Въ сѣть его насъ не ввергай.
Проще и сжатѣе переложеніе П. Голенищева-Кутузова (Стих. I, М., 1803, стр. 36):
О Отче, сущій въ небесахъ!
Да Имя въ-вѣкъ Твое святится!
Да царствуетъ во всѣхъ сердцахъ,
Твоя да воля совершится
Въ семъ мірѣ и во всѣхъ мірахъ.
Насущный хлѣбъ намъ даруй въ подкрѣпленье
И наши долги намъ оставь,
Какъ нашимъ должникамъ творимъ мы отпущенье,
Не ввергни насъ во искушенье
И отъ лукаваго избавь!
Очень многословенъ и шереховатъ по формѣ «Раздробительный смыслъ молитвы Отче нашъ» Николева («Творенія», I, М., 1795, стр. 85—86):
Рода смертнаго Отецъ! Удостой вниманьемъ,
Буди вѣдомъ и любимъ, славимъ по вселенной,
Мудрымъ дѣйствіемъ своимъ, дивнымъ дарованьемъ!
Долженъ славить ввѣкъ тебя духъ нашъ удивленной.
Небеса да чтутъ тебя, адъ да устрашится;
Да съ Тобою мы одно будемъ ввѣкъ любовью,
Жизнь и царствіе Твое въ насъ да утвердится,
Въ часъ суда да воспоютъ всѣ омыты кровью.
Да свершится на земли Отческая воля
Съ тѣмъ же духомъ правоты, въ небѣ какъ свершилась,
Да законъ Твой и совѣтъ наша будетъ доля,
Установятъ вѣчной путь, чтобъ судьба рѣшилась.
Даждь намъ Свой насущный хлѣбъ, жизнью нашей буди;
Мы не сыты безъ Тебя иль вкушаемъ яды,
А ко хлѣбу намъ прибавь въ пищу нашей груди
Слово, благодать Свою, тайныя отрады.
Отпусти намъ долгъ, Господь, яко отпускаемъ;
Сотворенные грѣхи истреби забвеньемъ,
Какъ досады и Свои съ сердца мы стираемъ:
Съедини сердца и духъ самъ Твоимъ прощеньемъ.
Плоть и адъ, и міръ, и грѣхъ душу соблазняютъ;
Кознь отрѣй ихъ отъ ума, случаи отъ взора,
Да въ призракахъ чувства въ насъ силы не теряютъ.
Коль соблазнъ неизбѣжимъ, будь душамъ подпора.
Свободи отъ лютыхъ золъ, что влечетъ природа,
И къ чему прибавилъ адъ злобу и гоненье,
Да надъ всѣмъ бы вознеслась благодать, свобода,
Претворя сердцамъ въ вѣнецъ лютое мученье.
Буди тако… Вашъ Господь праведенъ и вѣренъ.
Далъ молитву Іисусъ, вы ее свершите.
Насъ къ моленію зоветъ духъ нелицемѣренъ,
Что противно рвенью есть, то и отвратите.
Изящно въ своей простотѣ и очень близко къ подлиннику прозаическое переложеніе гр. Д. Н. Блудова (Мысли и замѣчанія гр. Д. Н. Блудова,, СПБ., 1866, 12): «Отецъ нашъ небесный! да будетъ свято имя Твое; да пріидетъ Твое царствіе; да исполняется воля Твоя и на землѣ, какъ въ небесахъ; даруй намъ и въ сей день нашъ хлѣбъ насущный; и прости насъ, Тебя прогнѣвавшихъ, какъ мы прощаемъ оскорбившихъ насъ; и не введи насъ во искушеніе, но избави насъ отъ зла. Аминь».
Прекрасное прозаическое же переложеніе даетъ Сперанскій («Дружескія письма графа М. М. Сперанскаго къ П. Г. Масальскому», Спб. 1862, приложеніе): «Отче нашъ, Ты, Который владѣешь и небомъ, и землею! Да будетъ священно и прославляемо имя Твое во вѣкъ, да царствуешь Ты въ сердцахъ, да исполняется вездѣ воля Твоя; хлѣбъ, нужный намъ для подкрѣпленія тѣла, Ты намъ пошли и прости намъ оскорбленія, кои мы Тебѣ наносимъ, такъ какъ мы прощаемъ ихъ нашимъ ближнимъ; отдали отъ насъ случаи ко грѣху и уклони отъ насъ все душѣ нашей опасное».
Очень вольное стихотворное переложеніе даетъ Кюхельбекеръ (1832 г.)[3]:
Отецъ Ты нашъ, живый на небесахъ!
Не ты ли исполняешь все Собою?
Всѣмъ правишь Ты вездѣ, во всѣхъ вѣкахъ,
Премудрый, всемогущею рукою!
Вселенную призвалъ Ты въ бытіе.
Во всей вселенной съ трепетомъ пріято
Да будетъ имя дивное Твое,
И всѣмъ странамъ, и всѣмъ народамъ свято!
Во тьмѣ стезею скользкою идемъ:
Спаси отъ искушенья насъ, Хранитель!
И будь свѣтиломъ нашимъ и вождемъ.
Изъ дому тлѣна въ вѣчную обитель!
И отъ лукаваго избави насъ,
И отъ всего строптиваго и злого,
И да почіемъ каждый день и часъ
Подъ сѣнью Твоего щита святаго!
О Боже! Ты единый нашъ покровъ;
Ты царь во вѣки, власть Твоя и сила,
Твоя же слава до конца вѣковъ
И отъ начала ихъ не заходила!
Настолько же далеко отъ подлинника и переложеніе неизвѣстнаго («Собраніе стихотвореній». М. 1892, стр. 35—36):
О Боже, Отче, въ небесахъ,
Прими моленіе мое,
Да славѣ въ славныхъ чудесахъ
Святится имя ввѣкъ Твое!
Всевѣдущъ Ты и всемогущъ,
Трепещетъ предъ Тобою все,
Всевидящъ Ты и вездѣсущъ —
Да придетъ царствіе Твое!
Премудрости Ты, Боже, полнъ,
И въ счастьѣ мысль одна моя:
Пусть средь житейскихъ бурь и волнъ
Да будетъ воля ввѣкъ Твоя!
Ты, всеблагій нашъ Богь и Царь,
Объемлешь, зиждешь міръ Ты весь,
И вся къ Тебѣ взываеть тварь:
Хлѣбъ нашъ насущный дай намъ днесь!
Ты милосердъ, Ты справедливъ:
Оставь долги Ты наши намъ,
Какъ, гнѣвъ и злобу позабывъ,
Прощаемъ мы своимъ врагамъ!
Кто безъ Тебя безгрѣшенъ былъ?
Во искушенье не введи!
Насъ немощныхъ, о Боже силъ,
Отъ злого духа огради!
Твое бо царствіе, Твоя
И сила, міра Властелинъ!
Тебѣ и слава и хвала
Во вѣки вѣчные, аминь!
Прозаическій перифразъ «Молитвы Господней» гр. Л. Н. Толстого (О. Миллеръ, Русскіе писатели послѣ Гоголя. П. Спб. 1886, стр. 417, со ссылкой на «Православное Обозрѣніе» 1885, май — іюнь, 327) носитъ на себѣ отпечатокъ его религіозныхъ мнѣній и вобще отличается большимъ своеобразіемъ: «Отецъ нашъ безначальный, какъ небо. Пусть будетъ будетъ свято Твое Существо, пусть будетъ власть только Твоя, такъ, чтобы воля Твоя совершалась безначально и безконечно на землѣ. Дай мнѣ пищу жизни въ настоящемъ. Ошибки мои прежнія загладь и сотри, такъ же какъ я заглаживаю и стираю всѣ ошибки братьевъ моихъ (и да не скрываютъ отъ насъ истинной жизни ошибки и заблужденія прошедшаго). Чтобы я не попалъ въ соблазнъ, избави меня отъ зла, потому что Твоя власть и сила, и Твое рѣшеніе».
Особенно замѣтенъ интересъ къ этой молитвѣ у Фета.
Н. Н. Черногубовъ, владѣющій большимъ количествомъ матеріаловъ относительно этого поэта (его стихотвореній, писемъ, записныхъ книжекъ и пр.), любезно предоставилъ въ наше распоряженіе нѣсколько очень цѣнныхъ фактовъ.
Въ старой записной книжкѣ поэта, безъ обозначенія времени, написано:
«Вѣчный смыслъ Молитвы Господней: такъ какъ я одинъ во вселенной сознаю Твою власть и недосягаемый идеалъ, то одинъ я раздвоенъ и долженъ уже сознательно искать хлѣба. Тѣмъ не менѣе звѣрь во мнѣ сидитъ. Дай мнѣ сегодня добыть хлѣба, но такъ какъ это идетъ рядомъ со звѣрскими искушеніями, которыхъ въ силу вѣчныхъ Твоихъ законовъ не избѣжишь, то прости безсильному, если я забылъ избавиться отъ лукавого сотвѣтственнымъ его давленію противувѣсомъ, въ видѣ надежной лѣстницы наказаній».
Въ его же бумагахъ сохранился листокъ, переписанный, по свидѣтельству близкихъ къ нему лицъ, рукой мужа его сестры, пожелтѣвшій отъ времени — повидимому, конца 40-хъ или начала 50-хъ годовъ.
На немъ написано стихотвореніе, которое много разъ приписывалось Пушкину, но подъ которымъ стоитъ подпись «А. Фетъ». Его историко-литературныя судьбы настолько интересны, что мы ниже остановимся на нихъ подробнѣе, а пока замѣтимъ, что, по нашему мнѣнію, подпись вполнѣ рѣшаетъ вопросъ, такъ какъ ни Фету, ни его шурину не было никакихъ основаній присваивать чужое стихотвореніе, въ общемъ очень слабое.
Вотъ его текстъ:
Я слышалъ въ келіи простой,
Старикъ молитвою чудесной
Молился тихо предо мной:
"Отецъ людей, отецъ небесный!
"Да имя вѣчное Твое
"Святится нашими сердцами;
"Да прійдетъ царствіе Твое,
Твоя да будетъ воля съ нами.
"Какъ въ небѣсахъ (sic) такъ на земли,
"Насущный хлѣбъ намъ низпошли
"Своею щедрою рукою;
"И какъ прощаемъ мы людей,
"Такъ насъ, ничтожныхъ предъ Тобою,
"Прости Отецъ Своихъ дѣтей!
"Не ввергни насъ во искушенье,
"И отъ лукаваго прельщенья
«Избави насъ!»…
Такъ онъ молился: свѣтъ лампады
Мерцалъ въ потьмахъ издалека;
И сердце чаяло отрады
Отъ той молитвы старика.
А. Фетъ.
Въ этомъ стихотвореніи нельзя счесть удачными и умѣстными — эпитеты «простой» и «чудесный», мысль поэта заставить старика молиться тихо предъ собой, риѳмы: — «твое — твое» и пр.
Повидимому, недовольный первой передѣлкой, Фетъ вернулся къ той же темѣ въ половинѣ 80-хъ годовъ, съ большимъ успѣхомъ[4]:
Чѣмъ болѣ я живу, чѣмъ больше пережилъ,
Чѣмъ повелительнѣй смиряю сердца пылъ,
Тѣмь для меня яснѣй, что не было отъ вѣка
Словъ, озаряющихъ свѣтлѣе человѣка:
«Всеобщій нашъ Отецъ, Который въ небесахъ!
Да свято имя мы Твое блюдемъ въ сердцахъ,
Да прійдетъ царствіе Твое, да будетъ воля
Твоя какъ въ небесахъ, такъ и въ земной юдоли.
Пошли и нынѣ хлѣбъ насущный отъ трудовъ,
Прости намъ долгъ: и мы прощаемъ должниковъ,
И не введи Ты насъ, безсильныхъ, въ искушенье,
И отъ лукаваго избави самомнѣнья».
По указанію Н. Н. Черногубова, Фетъ въ одномъ изъ своихъ писемъ (1888 г.) упоминаетъ, какъ онъ, «проникнувшись глубокимъ нравственнымъ и жизненнымъ значеніемъ Молитвы Господней», «переложилъ ее стихами». Есть основанія думать, что эти слова относятся ко второй передѣлкѣ; о первой Фетъ въ данномъ случаѣ или забылъ, или не хотѣлъ упоминать.
Выше мы указали уже на то, что стихотвореніе Фета: «я слышу въ келіи простой» не разъ приписывалось, не смотря на неоднократныя возраженія, Пушкину.
Насколько намъ извѣстно, впервые это сдѣлано въ заграничномъ изданіи: «Русская Библіотека т. VIII. Новые (sic) стихотворенія Пушкина и Шавченка (sic)». (Лейпцигъ, 1859, стр. 1—2)[5]
Сравнительно съ приведеннымъ выше рукописнымъ текстомъ въ печатномъ текстѣ встрѣчаются слѣдующіе варіанты:
| 1—2. |
Я слышалъ — въ келіи простой Старикъ и пр. |
| 8. | Да будетъ воля Твоя съ нами. |
| 11. | Твое. |
| 15. | Искушенья. |
| 20. | Прибавлено: Передъ крестомъ |
| 19. | Чуть-чуть издалека. |
| 20. | А сердце и пр. |
Въ 1861 г. Русскій (Гербель) издалъ въ Берлинѣ книгу: «Стих. Пушкина, не вошедшія въ послѣднее собраніе его сочиненій». Между прочимъ, въ ней перечислены «стихотворенія, приписываемыя Пушкину, но вовсе ему не принадлежащія, что доказано въ послѣднее время критикою», и указано, «кто и гдѣ именно печатно призналъ ихъ за Пушкинскія, тогда какъ впослѣдствіи обнаруживалось, что они были написаны совершенно другими лицами». На стр. IX въ числѣ другихъ подобныхъ стихотвореній указана и «Молитва», «стихотвореніе неизвѣстнаго», изданное Головинымъ («Стихотворенія Пушкина и Шавченка»).
Это не помѣшало однако г. Чирикову («Замѣтки на новое изданіе сочиненій Пушкина», «Русскій Архивъ» 1881, I, 214 и П. И. Бартеневъ, «Пушкинъ». М., I, 1881, 125—126) приписать его Пушкину — со ссылкой на «два (?) заграничныхъ изданія 1859 и 1861 г. (?)»: «по стиху и манерѣ, по всей вѣроятности» это стихотвореніе принадлежитъ Пушкину. П. И. Бартеневъ включилъ даже его въ свое «общедоступное изданіе» стихотвореній Пушкина (М., 1887, стр. 196—197).
Съ этимъ указаніемъ посчитался въ 1881 г. П. А. Ефремовъ («Соч. Пушкина», V, Спб., 1881, стр. 540): «По прочтеніи Байронова Каина и „Молитва“ вовсе не имѣютъ за себя никакихъ данныхъ и засорять изданіе ими едва ли кто рѣшится, тѣмъ болѣе, что „Молитва“ совсѣмъ напоминаетъ Ѳедора Глинку».
Въ своихъ «Этюдахъ объ А. С. Пушкинѣ» (П, Варшава, 1894, стр. 73—75) проф. Сумцовъ опять вернулся къ прежней точкѣ зрѣнія и выдвинулъ противъ П. А. Ефремова рядъ «возраженій».
"Это замѣчательное стихотвореніе написано поэтомъ, вѣроятно, въ концѣ жизни, можетъ быть, въ 1835 году, когда была написана молитва «Отцы пустынники», и представляетъ такимъ образомъ послѣдній полный аккордъ той религіозной симфоніи, которая зародилась въ душѣ Пушкина въ дѣтствѣ, звучала затѣмъ и въ древне-русской, и во французской, и въ магометанской формѣ, пока не получила окончательнаго своего завершенія въ связи съ «Молитвой Господней»… На мой взглядъ, «Молитва» — безусловно Пушкинское стихотвореніе, и вмѣсто предполагаемаго «засоренія» внесеніе ея въ собранія сочиненій Пушкина дастъ имъ лишь новое немаловажное украшеніе. Эта «Молитва», вѣроятно, написана одновременно съ переложеніемъ извѣстной молитвы Ефрема Сирина. Въ обѣихъ молитвахъ («Я слышалъ» и «Отцы пустынники») обнаруживаются сходные пріемы поэтическаго творчества; обѣ имѣютъ въ началѣ нѣчто въ родѣ вступленія, обѣ одинаково гармонируютъ съ душевнымъ настроеніемъ Пушкина. «Молитва воспроизводитъ… излюбленный Пушкинымъ мотивъ о ночной лампадѣ и стоитъ въ близкой связи съ …подражаніемъ Корану».
Почтенный изслѣдователь забылъ, насколько могутъ быть опасны пріемы такихъ чисто внѣшнихъ сопоставленій и субъективныхъ оцѣнокъ: извѣстно, что подражатели какъ разъ перенимаютъ внѣшнія особенности, «излюбленные мотивы», и послѣ этого любое подражательное произведеніе можно отнести — къ первоисточнику этихъ «мотивовъ»…
Новое оживленіе внесъ въ этотъ вопросъ г. Острогорскій. Въ 1898 году онъ посѣтилъ «Пушкинскій уголокъ» и свои впечатлѣнія сначала изложилъ на страницахъ «Міра Божьяго» (1898. сент.), а потомъ въ отдѣльномъ изданіи (М., 1899). Изъ своего путешествія онъ вывезъ «неизвѣстное стихотвореніе будто бы Пушкина, найденное въ альбомѣ покойной А. Н. Вульфъ, сплошь составленномъ изъ стихотвореній Пушкина, но уже напечатанныхъ». «Въ этотъ-то альбомъ и былъ вложенъ листочекъ съ этимъ стихотвореніемъ, но безъ подписи Пушкина и безъ даты, когда оно написано». «Утверждать, что это стихотвореніе принадлежитъ непремѣнно Пушкину, я, конечно, не могу; да и вовсе не утверждаетъ этого и семья Вревскихъ, но читалъ я его Е. И. Фокъ, тоже его не знавшей, и многимъ другимъ, и всѣ говорятъ единогласно, что оно можетъ принадлежать ему, какъ по поэтической силѣ, сжатости и стиху, такъ и по своему характеру, совсѣмъ Пушкинскому; а что до сего времени оно извѣстно не было, въ этомъ ничего удивительнаго нѣтъ. Пушкинъ, какъ и Лермонтовъ, писалъ очень много и въ альбомахъ, и на клочкахъ бумаги, даря свои экспромты тому или другому изъ знакомыхъ или близкихъ, и часто забывалъ о написанномъ. Мы увѣрены, что такихъ сюрпризовъ отыщется еще не мало. Если же стихотвореніе принадлежитъ въ самомъ дѣлѣ Пушкину (можетъ быть, это только неотдѣланный набросокъ), то относится оно, по всей вѣроятности, приблизительно, къ послѣднему періоду его дѣятельтельности (1834—1836 г.г.), когда, особенно, съ 1834 г., начинаетъ проявляться въ поэтѣ, подъ вліяніемъ угнетающихъ обстоятельствъ жизни и всякихъ предчувствій, раздумья надъ прожитой жизнью, настроеніе религіозное. Оно-то и вызвало нѣсколько чудныхъ вещей въ этомъ родѣ… Это же настроеніе легко могло вызвать и Отче нашъ, составляющее какъ бы pendant къ предыдущему» (стр. 94—96).
Рядъ сдѣланныхъ въ печати возраженій не помѣшалъ г. Острогорскому перепечатать во второмъ изданіи своего «Пушкинскаго уголка» стихотвореніе — съ слѣдующимъ примѣчаніемъ, которое очень мало вяжется съ текстомъ: «стих. Отче нашъ приписывается также и Ѳ. Глинкѣ; въ Сборникѣ дѣтскихъ пѣсенъ Г. Маренича оно напечатано съ подписью Архимандрита (?) Анатолія; тѣмъ не менѣе (?) мы рѣшились привести его».
Сравнительно съ приведеннымъ выше рукописнымъ текстомъ г. Острогорскій даетъ слѣдующіе варіанты:
1. Я слышалъ — въ келіи простой.
3. Такъ передо.
14. Твоихъ.
17. Передъ крестомъ.
19. Чуть-чуть мерцалъ.
20. А сердце.
Многія газеты (напр., «Астраханскій Листокъ», 1898 № 204; «Одесскія Новости», 1898, № 4400 и пр.) перепечатали эту «сорокалѣтнюю новость» съ большимъ восторгомъ и безъ всякихъ оговорокъ. Г. Сумцовъ назвалъ въ «Харьк. Губ. Вѣд.» (1898, № 239) это открытіе «недоразумѣніемъ или, правильнѣе, недосмотромъ» и прибавилъ при этомъ: «Въ 1894 году на страницахъ „Рус. Филол. Вѣстника“ (№ 4) я сдѣлалъ разборъ этого стихотворенія и пришелъ къ тому мнѣнію, что „Молитва“ несомнѣнно написана Пушкинымъ и принадлежитъ къ числу весьма цѣнныхъ его произведеній».
Г. Драгановъ («Новое Время» 1898 № 8178) напомнилъ о г. Чириковѣ, привелъ прозаическое переложеніе «Отче нашъ» гр. Л. Н. Толстого, но въ принадлежности этого стихотворенія Пушкину не усомнился.
Скоро на страницахъ того же «Новаго Времени» завязалась полемика, которая отчасти разъяснила вопросъ, а въ другомъ отношеніи еще болѣе запутала его.
Въ замѣткѣ: «Развѣ это Пушкинъ?» («Новое Время», 1898, № 8179) г. А. С-нъ заподозрилъ принадлежность этого переложенія Пушкину — на основаніи двухъ неудачныхъ стиховъ: «какъ на небесахъ, такъ на земли» и «передъ крестомъ такъ молился онъ», кстати ошибочно процитированныхъ г. Драгановымъ въ его замѣткѣ (тамъ же, № 8178).
«Библіографическая замѣтка» г. А. Ф. П.: "О стихотворномъ переложеніи молитвы «Отче нашъ» («Новое Время», 1898, № 8185) указала два факта: "въ моей записной книжкѣ имѣется это самое стихотвореніе, списанное мною лѣтъ 10 назадъ, не помню откуда, но съ помѣткою: «Пушкина» (судя по приводимымъ дальше варіантамъ, точная копія съ заграничнаго изданія[6]. Важнѣе было другое указаніе: "къ этому считаю не безынтереснымъ прибавить еще, что въ одномъ изъ имѣющихся въ моей семьѣ сборниковъ пѣсенъ для дѣтей есть одинъ, довольно обширный, но, къ сожалѣнію, безъ обложки, что не позволяетъ мнѣ назвать имя его автора или издателя. Въ этомъ сборникѣ, на стр. 111—117, помѣщены ноты для двухголоснаго исполненія трехъ молитвъ: «Царю Небесный», «Отче нашъ» и «Владыко дней моихъ». Всѣ три молитвы въ стихотворномъ переложеніи, при чемъ въ заголовкѣ каждой молитвы напечатано имя автора переложенія, именно для молитвы «Владыко дней моихъ» «слова А. Пушкина», для двухъ же первыхъ молитвъ «Слова архіепископа Анатолія».
Въ концѣ быль поставленъ библіографомъ вопросъ: «почему переложеніе молитвы „Отче нашъ“ буквально такое, какъ въ моемъ спискѣ, — приписано архіепископу Анатолію, тогда какъ другіе приписываютъ это переложеніе А. С. Пушкину»?
Въ 8187 No «Новаго Времени» г. П. Н. К--ъ указалъ фамилію составителя Сборника — Г. Маренича и его заглавіе: «Пѣсни для школы, дѣтскія и народныя, на одинъ и на два голоса» (Спб., 1878; 2-ое изд. 1881 г.). Въ первомъ изданіи на стр. 108—9 помѣщена молитва Анатолія «Царю небесный», на стр. 109—110 «Отче нашъ» его же (во второмъ изд. стр. 115—116), на стр. 111 — «Владыко дней моихъ» Пушкина.
Сравнительно съ рукописью Фета въ самой молитвѣ у Маренича мы замѣтили слѣдующіе варіанты:
8. Да будеть воля Твоя.
10. Хлѣбъ нашъ насущный ниспошли.
11. Твоей намъ щедрою.
14. Твоихъ.
17. Отъ всякихъ бѣдъ избави насъ.
С. П-въ («Конечно, не Пушкинъ» — «Новое Время», 1898, № 8194) какъ будто бы окончательно рѣшилъ вопросъ.
«Никто изъ прежнихъ редакторовъ (Плетневъ, Анненковъ, Ефремовъ, Геннади, Гербель, Морозовъ и другіе), никто изъ людей, понимающихъ поэзію, не приписывалъ Пушкину этого переложенія. Развѣ Пушкинъ могъ позволить себѣ риѳмы — „твое“ и „твое“? Развѣ онъ могъ допустить неправильное удареніе въ стихѣ: „Да будетъ воля Твоя съ нами?“[7] А слова „келія“, „старикъ“ (т. е. монахъ), „лампада“ ясно даютъ понять, что это — монашеское издѣліе[8]… Въ Россіи, сколько мнѣ извѣстно, въ первый разъ напечатано было это переложеніе въ книгѣ „Вѣра, Надежда и Любовь, А. А. М. М.“ (т. е. Анатолія, Архіепископа Могилевскаго-Мстиславскаго). Ко второй части этой книги были приложены „Духовныя стихотворенія“, отпечатанныя еще ранѣе — въ 1853, а цензурою дозволенныя въ 1850 г. И вотъ въ этомъ приложеніи, на стр. 42, напечатанъ перифразъ пѣсни церковной „Отче нашъ“, безъ келіи, старика и лампады[9] и съ мелкими варіантами. Въ 1867 г. вышло уже пятое, дополненное изданіе той же книги, и въ приложеніи къ ней, на стр. 32, напечатано то же самое переложеніе, съ новымъ варіантомъ въ послѣднемъ стихѣ. Въ обоихъ изданіяхъ стихотвореніе это напечатано безъ подписи; но очевидно (?), что эту редакцію переложенія, это уничтоженіе первыхъ и послѣднихъ стиховъ, однимъ словомъ — эту передѣлку могъ по праву сдѣлать только (?) авторъ, жившій въ 50-хъ годахъ (а не Пушкинъ, сконч. въ 1837 году). И этимъ авторомъ несомнѣнно (?) былъ архіепископъ Анатолій, помѣстившій его скромно (?) въ своей книгѣ и писавшій тогда много духовныхъ стихотвореній, подъ псевдонимомъ Авдія Востокова, которыя встрѣчаемъ и въ названной книгѣ. Несмотря на недостатки переложенія, надо сказать однако, что оно довольно близко къ подлиннику, и въ настоящемъ своемъ видѣ съ пользою можетъ обращаться въ кругу любителей духовной поэзіи. Прочтемъ его въ послѣдней редакціи:
Отецъ людей, Отецъ небесный!
Да имя вѣчное Твое
Святится нашими сердцами;
Да придетъ царствіе Твое;
Да будетъ воля Твоя съ нами,
Какъ въ небесахъ, такъ на землѣ1);
Хлѣбъ нашъ насущный ниспосли2)
Твоей намъ щедрою рукою;
И какъ прощаемъ мы людей,
Такъ насъ, ничтожныхъ предъ Тобою,
Прости, Отецъ, Твоихъ дѣтей;
Не ввергни насъ во искушенье,
И отъ лукаваго прельщенья,
Отъ всякихъ бѣдъ3) избави насъ!»
Въ первомъ изданіи: 1) земли, 2) низпошли, 3) избави насъ. В. К.
Послѣднее слово какъ будто бы осталось за г. П-вымъ. Его мнѣніе показалось настолько убѣдительнымъ, что на него стали ссылаться, какъ на несомнѣнный фактъ.
Въ замѣткѣ: «Сорокалѣтняя новость» («Рус. Вѣд.», 1899, № 30) П. А. Ефремовъ справедливо вооружился противъ легкомыслія нѣкоторыхъ газетъ и журналовъ: «въ послѣднее время въ нашихъ газетахъ и въ нѣкоторыхъ историческихъ журналахъ, къ сожалѣнію, начали печататься, какъ новость, давнымъ-давно извѣстныя произведенія нашихъ лучшихъ писателей прежняго времени, а иногда даже вовсе имъ не принадлежащія, не говоря уже о поддѣлкахъ». «Для примѣра достаточно указать… на мнимое стихотвореніе Пушкина „Отче нашъ“, напечатанное, какъ новость, въ прошедшемъ году въ Мірѣ Божьемъ только на томъ основаніи, что рукопись (неизвѣстной руки) найдена въ альбомѣ, въ которомъ были написаны рукою Пушкина нѣкоторыя изъ его стихотвореній». «Что же касается до „Отче нашъ“, то и это стихотвореніе было напечатано еще въ 1881 г. въ Русскомъ Архивѣ, и тогда же была основательно заподозрѣна его принадлежность Пушкину. Въ прошломъ году (1898) возникла цѣлая литература за и противъ (всего до 10 статей), причемъ харьковскій профессоръ Ѳ. Сумцовъ[10] даже похвалялся, что своимъ филологическимъ (помнится) разборомъ[11] въ Воронежскихъ Запискахъ[12] онъ несомнѣнно доказалъ принадлежность этихъ стиховъ Пушкину. Оказалось, однако, что „принадлежность“ кому-нибудь какой-нибудь пьесы разборомъ, хотя бы и филологическимъ, доказывать трудно, потому что „Отче нашъ“ было отыскано С. И. Пономаревымъ въ изданіи сочиненій архіепископа могилевскаго и мстиславскаго Анатолія».
Г. Сумцовъ, указавъ нѣсколько мелкихъ неточностей въ этой замѣткѣ (онѣ указаны и нами въ примѣчаніи), прибавилъ въ концѣ («Рус. Вѣд.», 1899, № 36): «проф. Сумцовъ, основываясь на внутренней связи молитвы „Отче нашъ“ со многими другими Пушкинскими стихотвореніями, и нынѣ продолжаетъ считать его Пушкинскимъ и по духу, и по формѣ».
Въ 47 No «Рус. Вѣдом.» 1899 г. П. А. Ефремовъ закончилъ эту полемику такъ: «при чемъ же тутъ Пушкинъ? Г. Пономаревъ указываетъ, что стихотвореніе это преосвященный перепечатывалъ въ своихъ сочиненіяхъ[13] нѣсколько разъ и при томъ каждый разъ[14] съ новыми варіантами, которые могъ сдѣлать только авторъ, жившій въ 50-хъ годахъ, а не Пушкинъ, скончавшійся въ 1837 г. Прибавлю еще, что даже „разборъ по мотивамъ, по духу и по формѣ“ долженъ бы былъ остановиться въ недоумѣніи передъ началомъ и окончаніемъ стихотворенія: такъ, въ началѣ говорится, что старикъ „молился такъ передо мною“, а въ концѣ: передъ крестомъ такъ онъ молися». Пушкинъ подобнаго неряшества не оставилъ намъ даже въ своихъ «черновыхъ» наброскахъ! "
Обратимся теперь къ вопросу объ авторствѣ архіепископа Анатолія.
Мы уже видѣли раньше, что его доказывали слѣдующими соображеніями: 1) стихотвореніе «Отче нашъ» включено въ его сборникъ «Духовныхъ Стихотвореній»; 2) Мареничъ прямо называетъ его авторомъ этого стихотворенія: 3) архіепископъ Анатолій слегка варіировалъ стихотвореніе въ разныхъ изданіяхъ и даже вносилъ болѣе существенныя перемѣны (отсѣченіе начала и конца), что могъ себѣ позволить только авторъ.
Всѣ эти положенія основаны на недоразумѣніи или даже рядѣ недоразумѣній.
«Духовныя стихотворенія» преосв. Анатолія — сборникъ стихотвореній разныхъ авторовъ.
Подъ большинствомъ стихотвореній поставлены имена авторовъ: Ломоносовъ, Державинъ, Языковъ, Ѳ. Глинка, Мерзляковъ, Пушкинъ, В. А-скій (Аскоченскій?) и пр. Иногда обозначено изданіе: «изъ журнала Маякъ», «изъ книгъ Священныя пѣснопѣнія древняго Сіона». Подъ семью сихотвореніями подпись А. или Авдій Востоковъ, которою, несомнѣнно, собиратель хотѣлъ выдѣлить свое авторство.
Изъ 146 стихотвореній 44 остались анонимными — потому, что собиратель не хотѣлъ или не могъ указать автора.
Мы убѣждены, что, произведя тщательныя сличенія этого сборника съ другими соотвѣтствующими, можно было бы установить авторовъ многихъ анонимныхъ стихотвореній. Что это такъ, видно изъ слѣдующаго примѣра.
У преосв. Анатолія на стр. 47—49 2-го изданія его сборника напечатано анонимное переложеніе молитвы: «душе моя, душе моя! востани! что спиши?» Мы разыскали его въ сборникѣ: «Для дней поста святой четыредесятницы» (М., 1868, стр. 3—5). На заглавномъ листѣ этой брошюрки сначала было напечатано: «Соч. Прот. Пл. Капустина», но потомъ это обозначеніе было заклеено особымъ листкомъ съ типографскими украшеніями, хотя на свѣтъ его очень легко разобрать: авторъ сначала хотѣлъ было огласить свою фамилію, а потомъ передумалъ, но обложки не перепечаталъ. Любопытно, что въ текстѣ сборника преосв. Анатолія сравнительно съ текстомъ автора допущены нѣкоторые варіанты: вм. «во-вѣкъ» — «во вѣки вѣковъ», вм. «непокорныхъ» — «ослѣпленныхъ», вм. «воздаяній» — «испытаній».
Вѣроятно, стихотвореніе прот. Капустина было напечатано гдѣ-нибудь раньше или попало въ руки преосв. Анатолія въ рукописномъ видѣ. Трудно, конечно, сказать, не имѣя подъ руками первоначальной редакціи, чѣмъ объясняются варіанты: особенностями той версіи, которою пользовался собиратель, или его собственными поправками. Насколько свободно относился онъ вообще къ тексту печатаемыхъ произведеній, можно видѣть изъ того, что онъ, напр., отбросилъ начало стихотворенія Пушкина: «Отцы и пустынники и жены непорочны» и оставилъ только одну молитву, т. е. сдѣлалъ именно то, чѣмъ доказывалось его авторство переложенія «Отче нашъ»… Въ томъ же стихотвореніи Пушкина вмѣсто «Владыка» поставлено «Владыко».
Мы не видимъ затѣмъ основаній не вѣрить собирателю, выдѣлившему свои стихотворенія особыми обозначеніями, и предполагать, что ему могутъ принадлежать и стихи не подписанные (напр., «Царю небесный», «Отче нашъ»): какая у него могла быть цѣль при такомъ раздѣленіи?
Мареничъ, зная, что сборникъ составленъ преосв. Анатоліемъ, приписалъ ему анонимные стихи, т. е. впалъ въ ошибку, допущенную и новѣйшими библіографами. Между тѣмъ «Царю небесный» очень нескладно, гораздо ниже обозначенныхъ стихотвореній Анатолія и нисколько не соотвѣтствуетъ имъ ни по языку, ни по общему строю, такъ же какъ и «Отче нашъ». Среди анонимныхъ стихотвореній, судя по языку, много произведеній XVIII и самаго начала XIX в.; несомнѣнно они принадлежатъ разнымъ авторамъ, такъ какъ рѣзко отличаются другъ отъ друга фактурой стиха и свойствами стиля.
Г. Сумцовъ, такимъ образомъ, приведя высказанныя выше соображенія, легко могъ бы обезоружить своихъ противниковъ и, при желаніи, настаивать дальше на принадлежности злополучнаго переложенія Пушкину.
Онъ предпочелъ болѣе легкій путь: отдѣлаться отъ возраженій противниковъ соображеніями общаго, очень не убѣдительнаго свойства — и повтореніемъ аргументаціи «Этюдовъ».
«П-въ приводитъ передѣлку Молитвы Господней въ сборникѣ духовныхъ стихотвореній могилевскаго архіепископа Анатолія въ началѣ 50-хъ годовъ. Но это указаніе г. П-ва совсѣмъ неубѣдительно, такъ какъ указанное стихотвореніе имѣетъ совершенно самостоятельный характеръ; нѣтъ въ немъ ни келіи, ни старика, ни лампады, т. е. всего того, что� характерно для Пушкинскаго стихотворенія, что� доказываетъ подлинность Пушкинскаго переложенія „Молитвы Господней“. Г. С-нъ и г. П-въ въ оцѣнкѣ Пушкинскаго стихотворенія исходятъ, очевидно, изъ совершенно ошибочнаго предположенія о существованіи какого-то Пушкинскаго абсолюта, Пушкинскаго совершенства, и потому требуютъ полной безукоризненности въ риѳмахъ и удареніяхъ. Точка зрѣнія совершенно не научная. Ѳ. Е. Коршъ въ своемъ разборѣ окончанія Русалки прекрасно выясняетъ, что� нужно понимать подъ словами Пушкинскій стихъ, Пушкинскій языкъ, и какъ осторожно нужно въ научномъ отношеніи трактовать о стилѣ Пушкина». (Проф. Сумцовъ, «Пушкинъ». Изслѣдованія. Харьковъ. 1900. Стр. 155).
Г. Сумцовъ, повидимому, забылъ о текстуальномъ совпаденіи молитвъ, при которомъ не можетъ быть и рѣчи о самостоятельности стихотвореній, и не зналъ о сдѣланномъ преосв. Анатоліемъ отсѣченіи начала другого стихотворенія Пушкина.
Кромѣ того, относясь вообще несочувственно къ точкѣ зрѣнія Ѳ Е. Корша и неоднократно возражая противъ нея въ своей книгѣ, онъ въ данномъ случаѣ воспользовался ею для собственной аргументаціи.
На это противорѣчіе обратилъ вниманіе г. Суворинъ («Новое Время», 1900, № 8591), при чемъ онъ очень внимательно разобралъ художественную сторону спорнаго стихотворенія.
«Переложеніе „Отче нашъ“ напоминаетъ только самые слабые лицейскіе стихи Пушкина, а хорошіе изъ нихъ гораздо лучше этого переложенія. Три начальныхъ стиха и четыре съ половиною конечныхъ, т. е. треть всего стихотворенія, даже темноваты. „Старикъ молился молитвою чудесной“: „молиться молитвою“ — развѣ это хорошо? „Въ келіи простой (?) молился тихо предо мной“. Передъ кѣмъ? Въ концѣ стихотворенія: „передъ крестомъ такъ онъ молился“. Въ началѣ „передо мной“ молился, въ концѣ „передъ крестомъ“ молился — это и понять невозможно. „Свѣтъ лампады мерцалъ чуть-чуть издалека́… А сердце чаяло отрады отъ той молитвы старика“. Почему „издалека“ мерцалъ „свѣтъ лампады“ въ „простой келіи“ („простой“ не опредѣляетъ кельи: эпитетъ только для риѳмы, какъ келія для размѣра)? Келья — маленькая комната. Очевидно, „издалека“ для риѳмы „старика“. Гдѣ былъ крестъ, гдѣ была лампада, гдѣ молился старикъ и гдѣ слушалъ его незнакомецъ? Въ этой декораціи молитвы все сбивчиво до послѣдней степени. Чье сердце „чаяло отрады“, самого ли старика или того незнакомца, передъ которымъ старикъ молился молитвой? Когда такіе недоумѣнные вопросы возникаютъ при чтеніи стихотворенія, то лучше отложить его въ сторону. Пушкинъ, конечно, абсолютъ въ сравненіи и не съ такимъ перелагателемъ. Возьмите самое переложеніе. „Отецъ людей“, „прощаемъ мы людей“ (вмѣсто „должниковъ“), „да имя вѣчное Твое святится сердцами“, „да прійдетъ“, „да будетъ воля Тво�я съ нами“ (почему съ нами: это не выражаетъ подлинника, а только искажаетъ его); „не ввергни насъ во искушенья и отъ лукаваго прельщенья избави насъ“ — все это ученически плохо и водянисто въ сравненіи съ краткостью и выразительностью подлинника. Нѣть, „Отче нашъ“ останется прекрасною молитвой, а переложеніе этой молитвы стихами останется плохимъ стихотвореніемъ».
Подобныя простыя и естественныя соображенія (высказывались они и до г. Суворина) не разрушили гипноза и не пріостановили дальнѣйшаго движенія легенды. Она оказалась очень живучей и способной возраждаться, подобно фениксу, изъ пепла…
Свящ. Троицкій («Религіозный элементъ въ произведеніяхъ Пушкина». Кіевъ, 1899, стр. 39—40) всецѣло присоединился къ аргументаціи г. Сумцова — въ его «Этюдахъ».
Г. Рождественскій («Пушкинъ. Черты внутренняго облика». М., 1889, стр. 24—25, и «Вѣра и церковь», 1899, V, 851—2) пополняетъ ее и своими соображеніями.
"Считая недоказаннымъ еще принадлежность стих. арх. Анатолію, укажемъ данныя для присвоенія его Пушкину. 1) Оно сильно напоминаетъ по манерѣ извѣстное Пушкинское переложеніе молитвы Ефрема Сирина: «Отцы пустынники и жены непорочны». Такая же (?) сжатость и близость къ подлиннику, почти такъ же мало дополненій ради стиха, и они такъ же удачны[15]. 2) Переложеніе начинается и оканчивается разсказомъ о молящемся старикѣ, который непонятенъ, если представляетъ цѣльное, произведеніе, но вполнѣ возможенъ, какъ отрывокъ изъ поэмы[16]. 3) Образъ подвижника, старца свойственъ Пушкину[17]… 4) У Пушкина по нѣскольку разъ повторяются разъ употребленныя, полюбившіяся выраженія и слова[18]… Представленіе кельи и лампады любимое у Пушкина… Что нѣкоторыя выраженія молитвы Господней[19] часто «приходили ему на уста», видно, напр., изъ… стих. «Родригъ»: Но Твоя да будетъ воля… Срв. также «Короля въ уединеньи сталъ лукавый искушать». О прощеніи срв. «Обиды, пѣсни — все прощаю, а мнѣ пускай долги простятъ»… «Царствіе небесъ» («Родригъ»)[20]. 5) Размѣрь стих. — четырехстопный ямбъ, обычный у Пушкина для поэмъ[21]. Это, можетъ быть, отрывокъ изъ недоконченнаго или уничтоженнаго произведенія…[22] (стр. 25—26).
Такими чисто внѣшними сопоставленіями можно доказать все, что угодно — напр., что «Вѣтка Палестины» и «Три пальмы» написаны Пушкинымъ.
Кажется, съ нашей стороны не будетъ слишкомъ смѣлымъ утверждать, что это стихотворное переложеніе «Молитвы Господней» не можетъ принадлежать ни Пушкину, ни арх. Анатолію, а написано Фетомъ въ ранніе годы его литературной дѣятельности.
Мы остановились такъ подробно на исторіи этого стихотворенія не безъ задней цѣли. По нашему мнѣнію, она чрезвычайно характерна для нашихъ ученыхъ нравовъ.
Характерно все — и періодическое воскресаніе ни на чемъ не основанной легенды, ея исключительная живучесть, — и самая возможность неоднократныхъ открытій «сорокалѣтнихъ новостей», и самовнушеніе изслѣдователей, принявшихъ ни съ того, ни съ сего плохое юношеское стихотвореніе начинающаго поэта за вѣнецъ зрѣлаго творчества Пушкина, увѣришихъ себя въ этомъ и пытавшихся увѣрить въ этомъ и другихъ…
Память у насъ коротка…
Пройдетъ нѣсколько лѣтъ, досужій журналистъ найдетъ, быть можетъ, пожелтѣвшій и запыленный листокъ все съ тѣмъ же переложеніемъ и указаніемъ на Пушкина, съ радостью объявитъ о своей находкѣ urbi et orbi, ее напечатаютъ и перепечатаютъ, начнутся комментаріи, возникнетъ цѣлая литература — однимъ словомъ, начнется опять все та же старая исторія…
Такъ было уже три раза, но на этомъ, вѣроятно, дѣло не остановится…
- ↑ Полное собраніе всѣхъ сочиненій Сумарокова I, М., 1787 стр. 228 изъ «Трудол. Пчелы» 1759 г.).
- ↑ Въ изданіи Я. К. Грота его нѣтъ.
- ↑ «Русск. Стар.» 1875, XIII, 497—8.
- ↑ Полное собраніе стихотвореній. Спб., 1901, II, 587.
- ↑ Срв. также «Стих. А. Пушкина», 2 изд. Лейпцигъ, 1879, стр. 507.
- ↑ Въ «Новомь Времени» 1899 г. (№ 8201) г. А. Б. указалъ, что въ дѣтствѣ, въ 50-хъ годахъ онъ училъ это стихотвореніе, какъ Пушкинское. По пути онъ дѣлаетъ довольно любопытную общую характеристику переложенія. "Единственная погрѣшность противъ версификаціи — въ томъ, что 5 и 7 строки риѳмуются однимъ и тѣмъ же словомъ — «Твое». Но эта «вольность» имѣетъ себѣ нѣкоторое оправданіе: при помощи ея получилась возможность передать слова молитвы почти буквально. Въ остальномъ версификація безукоризненна. «Прошеніе» молитвы: «и остави намъ долги наши, яко же и мы оставляемъ должникомъ нашимъ» передано неудачно: «какъ прощаемъ мы людей» не передаетъ мысли — прощать нашихъ обидчиковъ; и стихи: «такъ насъ, ничтожныхъ предъ Тобою, прости Отецъ, своихъ дѣтей» — шероховаты… Можно найти дефектъ и въ самой композиціи стихотворенія. Картина такая: старикъ молится у себя въ келіи, не замѣчая присутствія свидѣтеля поэта, который откуда то «подслушиваетъ» молитву. «Лучъ лампады мерцалъ впотьмахъ издалека»: «издалека» — надо полагать, для поэта, ибо старикъ молился «передъ крестомъ», гдѣ, слѣдуетъ думать, горѣла и лампада. Я не умѣю представить себѣ эту картину: «келія простая» (маленькая комната) и «издалека» — трудно совмѣстно. Или поэтъ видѣлъ молящагося изъ другого помѣщенія въ открытую дверь келіи? Но «издалека» не были бы «слышны» слова молитвы. Далѣе: «старикъ», «келія», «крестъ», «лампада» — все это отнюдь не усиливаетъ, а скорѣе ослабляетъ впечатлѣніе молитвы: она сильнѣе въ устахъ грѣшника, еще сильнѣе — въ устахъ гонимаго, чѣмъ въ устахъ праведника въ тишинѣ келіи (или, напр., младенца подъ диктовку няни). А главное, стихотвореніе производитъ такое впечатлѣніе, будто поэтъ умиленъ молитвой, которую слышитъ впервые («Отче нашъ»!!). Сопоставьте это съ стихотвореніемъ: «Отцы пустынники и жены непорочны»; — молитву «Господи, владыко живота моего» поэтъ, конечно, давно знаетъ наизусть: она только чаще другихъ ему «приходитъ на уста».
- ↑ Г. П-въ не замѣтилъ, что это только одинъ изъ варіантовъ — неудачный.
- ↑ Развѣ эти слова — монополія монаховъ? Тогда и „Вѣтку Палестины“ за слова „свѣтъ лампады“, „крестъ“, „кивотъ“ и пр. можно тоже счесть „монашескимъ издѣліемъ“…
- ↑ А ихъ-то какъ разъ и слѣдовало ожидать въ „монашескомъ, издѣліи“!
- ↑ Н. Ѳ.
- ↑ Разборомъ по мотивамъ.
- ↑ Въ „Рус. Филол. Вѣстн.“ за 1894 г. (и отдѣльно).
- ↑ Въ составленномъ имъ сборникѣ.
- ↑ Это не точно: варіанты, очень незначительные въ общемъ, начинаются со второго изданія; затѣмъ печаталось безъ перемѣнъ.
- ↑ Выше мы видѣли, насколько состоятельны всѣ эти субъективныя, ничѣмъ не обоснованныя утвержденія.
- ↑ Какимъ образомъ это можетъ доказывать авторство Пушкина?
- ↑ Какъ и многимъ другимъ поэтамъ (напр., Ѳедору и Авдотьѣ Глинкамъ, Шаховой и пр.).
- ↑ А развѣ это составляетъ его исключительную особенность?
- ↑ Несомнѣнно, онъ зналъ ее — съ дѣтства…
- ↑ Послѣднія три цитаты представляютъ результатъ простого недоразумѣнія: «лукавый искушалъ», «царствіе небесъ» — обычныя разговорныя выраженія; «прощать долги» — не совсѣмъ подходящій въ данномъ случаѣ каламбуръ…
- ↑ Ямбъ сдѣлался любимѣйшимъ размѣромъ русскихъ поэтовъ еще со временъ Ломоносова.
- ↑ Одна гипотеза обосновывается другой: circulus vitiosus.