Ученіе о человѣческомъ разумѣ, его законахъ, усовершенствованій и возвышеній составляетъ очень важную часть Психологіи или науки о душѣ; но чтобъ занимательнѣе и яснѣе предложить сіе ученіе, нужно соединить оное съ исторіею о просвѣщеніи и образованіи цѣлыхъ народовъ. Кажется, что не всѣ въ томъ между собою согласны, можно ли называть времена наши просвѣщенными, или не можно. Если съ одной стороны, къ чести нашего вѣка, видимъ великіе успѣхи наукъ; то съ другой находимъ такихъ писателей, которые сочиненіями своими очень близко подходятъ къ древнему варварству. Чтобы рѣшить сей споръ, нужна сперва согласиться вразсужденіи признаковъ просвѣщенія. Сіе розысканіе заслуживаетъ все вниманіе наше; ибо мы изъ онаго усматриваемъ, сколь много ученые способствовали къ достиженію столь высокой цѣли, какова есть просвѣщеніе временъ нашихъ.
И такъ, изъ чего должны мы познавать народное просвѣщеніе?
Изъ того ли познается оно, что между народамъ находятся ученые мужи, которые своимъ глубокомысліемъ и свѣдѣньями приводятъ всѣхъ въ удивленіе, — которые до того проникли въ глубину своей науки, что ни одинъ взоръ смертнаго не можетъ наслѣдовать туда за ними?
Если ето служитъ знакомъ просвѣщенія вѣковъ, которые имѣли таковыхъ мужей; то мы не должны болѣе называть, варварскими тѣ времена, коимъ до сихъ поръ привыкли давать сіе названіе; и тогда, какъ я опасаюсь, принуждены мы будемъ искать просвѣщенія въ такихъ мѣстахъ, гдѣ менѣе всего ожидали; въ отдаленнѣйшихъ монастырскихъ стѣнахъ, въ самыхъ уединенныхъ кельяхъ, гдѣ весь умъ обитателя истощается надъ изобрѣтеніемъ тончайшихъ хитрословій. Самыя мрачныя времена въ Европейской Исторіи имѣли ученыхъ, на розысканія коихъ человѣкъ со вкусомъ и проницательностію взираетъ нынѣ съ справедливымъ презрѣніемъ; но которыхъ не можетъ разсматривать безъ удивленія тотъ, кто болѣе свѣдущъ въ софизмахъ. Не задолго еще предъ симъ были мудрецы, богословы, законовѣдцы, которые, если измѣрять достоинство человѣческаго просвѣщенія толщиною книгъ и безмѣрною въ нихъ расточительностію лжеумствованій, должны бы занять первое мѣсто въ спискѣ ученыхъ; и сколь бы далеко тогда мы отъ нихъ отстояли!
Но обратимъ вниманіе наше на ту непроницаемую мрачность, въ которой сіи люди усматриваются какъ блестящія точки; если обозримъ все вмѣстѣ, то должны будемъ картину просвѣщенія тѣхъ временъ представить совсѣмъ въ иномъ видѣ.
Послѣ сихъ чудовищъ учености и софизмовъ находимъ мы религію, законодательство, политику, права и самыя общественныя забавы въ чрезвычайномъ варварствѣ. Во всѣхъ странахъ пылаютъ костры для еретиковъ; распри рѣшаются поединками и ордаліями; нигдѣ нѣтъ безопасности на дорогахъ, нигдѣ нѣтъ учрежденій противу заразъ и всенародныхъ бѣдствій; каждое необыкновенное явленіе природы, каждая комета, каждое сѣверное ciяніе предвѣщаетъ устращеннымъ, слабаумнымъ людямъ конецъ свѣта, или по крайней мѣрѣ паденіе какой нибудь имперіи. Кому не извѣстны позорныя и опасныя забавы карнавала, которыя всегда сохранялись въ уваженіи, не смотря на то, что лишили ума Карла VI, Короля Французскаго, и многимъ вельможамъ стоили жизни? — Такъ велико могущество варварства! — Кто не знаетъ, что сіи гнусныя и для человѣческаго разсудка унизительныя игры, что столь извѣстныя fêtes des fous (празднества дураковъ) даже вмѣшивались въ божественную службу, и оскверняли церковные обряды?
Мнѣ не нужно сей ужасной картинѣ противупоставлять приятной и восхитительной картины нашихъ временъ, чтобы преимущество ихъ въ просвѣщеніи передъ тѣми мрачными вѣками содѣлать чувствительнымъ даже величайшему поносителю своихъ современниковъ[1]. Стоитъ только взглянутъ вокругъ себя, чтобы примѣтить счастливое измѣненіе Европы. Правительства приобрѣли болѣе твердости и силы, древняя анархія уступила мѣсто благоустройству и тишинѣ; знатная часть владѣніи освобождена отъ своего прежняго рабства, a съ свободою вмѣстѣ возникли изобрѣтательность и промышленность; благоразумное правительство обезпечиваетъ собственность и жизнь самаго слабаго гражданина; и если мучительныя пытки еще не вездѣ уничтожены, то часто бываютъ тому причиною обстоятельства и противныя благости Монарха. Но за то ни одинъ мудрый Государь не дозволяетъ духовенству притѣснить невинно заблуждшихся; одному Богу предоставлено наказывать несправедливыя о Божествѣ мнѣнія; мѣсто грубыхъ придворныхъ увеселеній заступили остроумныя празднества, заимствующія прелесть свою отъ искусства Музъ, оживляющія промышленность и очищающія нравы. Есть даже Государи, коихъ вкусъ изящный и духъ изобрѣтательный могутъ руководствовать самаго художника, Государи, которые умѣютъ украшать торжества свои, соединяютъ удовольствіе забавъ съ достоинствомъ разума; словомъ, желаютъ, чтобъ самыя наслажденія и утѣхи всегда согласовались съ благоразуміемъ.
Сравнивая обѣ картины, легко усмотрѣть можно, въ какихъ отношеніяхъ просвѣщеніе вашихъ временъ заслуживаетъ преимущество; и сіи-то отношенія показываютъ намъ существенные признаки, по которымъ должно судить о степени просвѣщеніи какого-нибудь народа или столѣтія. По моему мнѣнію, можно признаки сіи раздѣлить на три класса:
1. Мы не можемъ отрицать высшей степени просвѣщенія какого-либо народа или столѣтія, когда видимъ, что въ немъ ниодна часть учености не остается безъ обработанія. Науки соединены между собою столь крѣпкими узами, что ниодна изъ нихъ не можетъ быть распространена безъ того, чтобъ сіе не послужило къ пользѣ и всѣхъ прочихъ; но также ниодна изъ нихъ не можетъ быть пренебрежена безъ того, чтобъ и всѣ сродныя ей науки не потерпѣли отъ сего пренебреженія. Сколько выиграли времена наши тѣмъ, что ниодно человѣку полезное знаніе не исключено изъ круга дѣйствій ученаго! Мудрость правителей предписала возникающему генію столь очевидный путь, что онъ долженъ только шествовать по немъ, дабы не заблудиться. Просвѣщенные Государи возбудили соревнованіе и распространили оное на всѣ отрасли наукъ не только тѣмъ вниманіемъ, коимъ удостоиваютъ они произведенія художниковъ, равно какъ и всѣ роды полезныхъ знаній, но они открыли еще новыя аудиторіи и учредили катедры въ факультетахъ для такихъ познаній, о коихъ, въ прежнихъ вышнихъ училищахъ ни малѣйшаго не имѣли понятія. Сей-то есть тотъ истинный путь, по которому безошибочно приводятся науки въ цвѣтущее состояніе, и симъ-то образомъ заслуживается въ самомъ дѣлѣ названіе покровителя Музъ.
Напротивъ того, чѣмъ далѣе будемъ идти къ началу исторіи человѣческаго разума въ Европѣ, тѣмъ болѣе видѣть будемъ примѣровъ небреженія о драгоцѣнныхъ отрасляхъ всеобщей учености, и, къ сожалѣнію, о тѣхъ самыхъ, которыя имѣютъ ближайшее вліяніе на человѣческую жизнь, на разсужденія о естественныхъ явленіяхъ, на распространеніе гражданскаго благосостоянія и на умноженіе невинныхъ удовольствій. Самыя полезныя отдѣленія наукъ, Математика, Физика и Географія, были чрезвычайно несовершенны, и недостатокъ въ сихъ знаніяхъ имѣлъ весьма вредное вліяніе даже на тѣ самыя науки, въ коихъ исключительно тогда упражнялись. Богословскія и философическія разсужденія не были подкрѣпляемы опытностію, которая одна только дѣлаетъ ихъ полезными. Авторы сихъ разсужденій, погружаясь въ глубину непроницаемую для здраваго разсудка, не могли просвѣтить его, ниже быть самимъ отъ него просвѣщенными и обогащенными. Многія теоріи затемнялись разными баснями, и самыя науки, съ ревностію воздѣлываемыя, оказывали мало успѣха, потому что имъ недоставало свѣта тѣхъ частей учености, которыя однѣ только подкрѣпляютъ глубокомысленныя философическія размышленія, просвѣщаютъ ихъ и дѣлаютъ употребительными.
Ничто недоказываетъ справедливѣе сего благотворнаго вліянія математическихъ и физическихъ наукъ на умозрительныя, какъ исторія послѣдняго исправленія Философіи. Можно простить Баконy, Галилею, Кеплеру то, что они презирали Философію своего времени; они конечно не поступили бы такъ съ нею въ нынѣшнемъ ея видѣ, когда она великими ихъ открытіями направлена по лучшимъ путямъ, особливо съ того времени, какъ Декарть, Локкъ, Невтонъ, Лейбницъ, Вольфъ при свѣтѣ опытовъ своихъ отважились проникнуть въ самую глубину Философіи. — И такъ всеобщее воздѣлываніе всѣхъ отраслей учености есть одинъ изъ самыхъ надежныхъ признаковъ просвѣщенія народа или столѣтія. Какъ скоро полезныя науки, дотоль презираемыя, начинаютъ приходить между народомъ въ уваженіе, то вмѣстѣ съ симъ онѣ приходятъ и въ цвѣтущее состояніе; чѣмъ ревностнѣе и счастливѣе занимаются ими, тѣмъ болѣе возрастающее просвѣщеніе распространяетъ свой благотворный свѣтъ.
2 e. Второй признакъ просвѣщенія конечно есть соединеніе тонкаго и правильнаго вкуса съ важными науками. Сей вкусъ открываетъ въ нихъ любителю то, что истинно велико, благородно, возвышенно, изящно и полезно. Столь драгоцѣнный небесный даръ не есть однакожь плодъ неутомимаго прилѣжанія и труда, онъ рѣдко достается въ удѣлъ запыленному или отъ глубокихъ разсужденій изсохшему ученому въ уединенной кельѣ: онъ образуется только въ обществахъ, въ обращеніи съ особами различнаго состоянія, онъ неизвѣстенъ тѣмъ, которые отъ уединенія содѣлались суровыми и угрюмыми, и которые имѣютъ нечувствительное сердце; онъ живетъ съ тѣми только, коихъ нравъ и сердце тихими радостями, и чистымъ наслажденіемъ, невинными удовольствіями сохраняютъ и подкрѣпляють его кротость и природную чувствительность. По сему можно судить о просвѣщеніи того вѣка, въ которомъ проклинаемы были образцовыя, удивленія достойныя произведенія древности, a уважаемы самыя бѣдныя повѣсти и безобразнѣйшія школьныя сочиненія, — когда ученый, отчужденный отъ обращенія съ людьми и незнакомый съ радостями общества, долженъ былъ всю жизнь свою провождать въ принужденномъ или добровольномъ, но всегда неестественномъ удаленіи отъ свѣта: и особенно отъ обхожденія съ тѣмъ поломъ, который сообщаетъ суровому нраву нѣчто изъ своей кротости, который стараніемъ нравиться и своею нѣжною чувствительностію умягчаетъ сердца и нравы мужчинъ, считаетъ вкусъ ихъ, дѣлаетъ ихъ способнѣйшими къ чувствованію изящнаго.
3 е. Третій признакъ просвѣщенія, по моему мнѣнію, есть распространеніе онаго во всѣхъ состояніяхъ. Пока науки будутъ исключительною собственностію одного какого-либо сословія людей, которое сверхъ того еще по особливымъ законамъ совершенно отдѣлено отъ всѣхъ прочихъ; до тѣхъ поръ можно утверждать съ достовѣрностію, что въ такомъ народѣ не льзя ожидать значительныхъ успѣховъ просвѣщенія, въ мрачныя времена среднихъ вѣковъ одно только духовенство занималось науками; прочія же сословія упорно оставались въ невѣжествѣ, которое воинскую суровость дѣлало почтенною. Въ сіи мрачныя времена ученое сословіе людей съ одной стороны и прочія состоянія съ другой, можно сказать, были нѣкоторымъ образомъ двумя другъ отъ друга совершенно отчужденными народами у которые жили между собою въ толикомъ отдаленіи, что одинъ отъ другаго не могъ заимствовать никакого образованія; отъ чего въ одномъ осталось невѣжество, a въ другомъ варварская ученость. Хотя жалкіе остатки прежде просвѣщеннаго народа по видимому и соединялись съ дикими ордами своихъ побѣдителей; но сіе соединеніе для обоихъ не имѣло никакой выгоды въ просвѣщеніи. Все, что могли ученые предложить своимъ побѣдителямъ, состояло только въ обезображенныхъ истинахъ, во множествѣ непонятныхъ лжеумствованій, убивающихъ всякое просвѣщеніе; и потому сумнительно даже, могъ ли такой даръ быть очень полезнымъ для варваровъ, хотя бы и предположить, что они приняли его отъ своихъ учителей. Но сего не могло быть; ибо отчужденіе между просвѣтителями и просвѣщаемѣыми сдѣлалось еще значительнье отъ того, что тѣ и другіе не имѣли общаго языка, который могъ бы служить имъ орудіемъ ко взаимному сообщенію. Книги ученыхь очень мало способствовали къ просвѣщенію неученаго состоянія, потому что онъ писались на такомъ языкъ, который не былъ даже понятенъ другому ученому. Латинскій языкъ обыкновенно употреблялся въ книгахъ и во всенародномъ богослуженіи; отечественный же не имѣлъ еще словъ, изгибовъ и оборотовъ, которые могли бы выражать со всѣми красками и оттѣнками, какъ мысли, такъ и чувствованія, составляющія отличіе народа хотя мало просвѣщеннаго; а, языкъ ученыхъ потерялъ всѣ выраженія и обороты, которые въ успѣхъ просвѣщенныхъ Грековъ и Римлянъ были столь богаты, сильны и звучны.
Сіе зло, произшедшее отъ пренебреженія отечественнаго языка, исправлено было часто чрезъ возобновленіе наукъ. Правда, что сокровища древности нѣсколько питали души ученыхъ и содѣйствовали къ очищенію ихъ вкуса; но сіе частное исправленіе мало имѣло вліянія на цѣлое. Упражненія ученыхъ въ древней словесности нисколько необогащали разума ихъ познаніями. Сіи ученые спорили между собою о словахъ, опредѣляли ихъ значеніе, истощали весь умъ свой, чтобъ вывесть по крайней мѣрѣ красивую фразеологію. Но когда любовь къ произведеніямъ древности стала повсемѣстною, когда она распространилась на всѣ прочія состоянія, то Римская и Греческая ученость появилась между вельможами, даже при дворахъ и между прекраснымъ поломъ въ такомъ блескъ, которому невозможно не удивляться. Симъ ученымъ образованіемъ всегда доказывается стремленіе къ драгоцѣннымъ познаніямъ, заслуживающимъ все наше уваженіе; имъ доказывается какія чудеса знакомство съ Платономъ, Цицерономъ, Епиктетомъ и Маркомъ Авреліемъ производить въ душахъ, имъ подобныхъ; хотя мы и должны признаться, что Анна Грей и Королева Елисавета, очень хорошо разумѣвшія Латинскій и Греческій языки, заслуживаютъ наше удивленіе болѣе возвышенностію мыслей и чувствованій, почерпнутыхъ ими изъ собственной души своей, нежели упражненіями въ ученыхъ языкахъ, и что онѣ природные таланты свои образовали въ школѣ великихъ происшествій и важныхъ занятіи, a не наставленіямъ ни ученыхъ изслѣдователей языковъ, ни самыхъ лучшихъ схоліастовъ, ни комментаторовъ.
И такъ просвѣщеніе не могло сдѣлать знатныхъ успѣховъ въ Европѣ. Пока науки преподаваемы были только на ученыхъ языкахъ, до тѣхъ поръ пребыли онъ собственностію одного только класса людей; и даже самое сіе состояніе не могло успѣшно обработывать наукъ, пока упражненіе въ оныхъ продолжалось посредствомъ иностраннаго и притомъ еще мертваго языка. Обѣ сіи истины должно доказать въ особенности, и мы начнемъ съ послѣдней.
Мертвый языкъ имѣетъ свое опредѣленное количество выраженій изъ коего почерпать долженъ тотъ, кто желаетъ употреблять ихъ. Сіи выраженія имѣютъ свои постороннія понятія, свои оттѣнки, показывающіе каждое понятіе съ той стороны, съ которой разсматриваютъ его тѣ, къ природному языку коихъ выраженія принадлежали. Желающій пользоваться сими мертвыми языками, не можетъ обогатить ихъ ни изображеніями новыхъ понятій, ниже означеніемъ древнихъ понятій съ новой стороны. И такъ онъ находится въ неприятной дилеммѣ, либо лишить науку знатнаго ея распространенія, либо заслужить упреки за варварскій слогъ. Признаюсь охотно, что большая часть Латыни въ среднія времена возникла отъ недостатка во вкусѣ, однакожъ невижу, какъ бы можно было соблюсти чистоту слога, когда писатель хотѣлъ выражать понятія, для которыхъ онъ не находилъ словъ во всемъ запасъ классической Латыни.
Почти столъ же великое препятствіе въ исправленіи наукъ есть иностранный языкъ, на которомъ занимаются ими въ какомъ нибудь народѣ. Иностранному языку научаемся сперва посредствомъ природнаго; посредствомъ сего послѣдняго получаемъ первыя ясныя о вещахъ понятія о ему собственно принадлежатъ выраженія и чувствованія, которыя служатъ основаніемъ всей нашей мысленной системѣ, между тѣмъ какъ слова иностранныхъ языковъ даютъ намъ одни только понятія о словахъ нашего природнаго языка. Ученый не родится ученымъ, ниже становится таковымъ съ своего младенчества, умъ его развивается сначала подъ руководствомъ матери, или няньки. И такъ первыя предварительныя понятія свои о предметахъ, чувствамъ подлежащихъ, заимствуетъ онъ подъ руководствомъ тѣхъ, кои не могутъ ему внушить ихъ ни на какомъ чужеземномъ языкѣ; онѣ вкореняются въ душѣ его тѣми самыми выраженіями, посредствомъ которыхъ получилъ онъ ихъ въ первый разъ, и все еще болѣе утверждаются въ ней чрезъ употребленіе ихъ въ общежитіи. По сей причинѣ выраженія понятій на отечественномъ языкѣ должны быть гораздо яснѣе, должны возбуждать понятія опредѣленнѣе, точнѣе, живѣе, явственнѣе, нежели выраженія иностраннаго языка. Легко можно судить, сколь бы много лишилась вся мысленная система ясности, живости, силы и красоты, еслибъ она была облечена въ одежду иностраннаго языка. A посему, сколь для любителя наукъ желательно, чтобы, для обогащенія нашего разума изъ сокровищницы ученыхъ языковъ и для сообщенія нашихъ свѣдѣній чужестраннымъ ученымъ, сохранилась древняя словесность, столь же будетъ желать онъ для блага наукъ, чтобы не пренебрегали обработыванія природнаго языка.
Еще легче можно усмотрѣть вредныя слѣдствія сего небреженія для неученыхъ состояній; ибо еще доказывается какъ природою вещей, такъ и опытностію. Поелику въ средніе вѣки познанія ученыхъ мужей, хотя бы онѣ впрочемъ и были полезны для общежитія, не могли простираться на прочія состоянія, будучи заключены въ сокровенныхъ и недоступныхъ убѣжищахъ темнаго школьнаго языка; то весь народъ нашелся принужденнымъ просвѣщаться самъ собою, безъ помощи ученыхъ. И сіе образованіе должно было, такъ сказать, родиться между нимъ; родиться — какъ будто въ мірѣ совсѣмъ не существовали науки, коихъ свѣтъ могъ бы озарить мрачный умъ его!
Первые плоды словесности, произведенные таковымъ народомъ на своемъ отечественномъ языкѣ, должны были необходимо заключать въ себѣ исторію его дѣяній и происхожденія. Но сія исторія не могла служить поученіемъ и руководствомъ ни для политики государей, ни для благоразумія гражданъ, ибо занятія народныя ограничивались только воинскими, часто странными предприятіями, да и самая военная наука еще не приведена была въ систему. Она служила только къ возбужденію чванства, къ разгоряченію страсти къ опаснымъ подвигамъ, къ питанію и оживленію воинственнаго духа въ часы уединенія. Сего намѣренія тѣмъ лучше достигали, чѣмъ болѣе душа была поражаема изумленіемъ, страхомъ; ужасомъ, страстями, которыя однѣ только способны потрясать душу суроваго человѣка, находящую по свойству своему приятную пищу въ сильныхъ движеніяхъ. Чудесные и рыцарскіе вымыслы, коими необразованный умъ съ великимъ удовольствіемъ занимается, должны были: либо наполнять пустые промежутки въ исторіи, либо, въ случаѣ ихъ особливой вѣроятности, занимать мѣсто существенныхъ событій, когда посредствомъ оныхъ вымысловъ надлежало достигать цѣли, недостигаемой съ помощію одной обнаженной истины.
Подобнымъ образомъ составились бывшія тогда единственными народными лѣтописями сочиненія, называемыя на отечественномъ ихъ языкъ романсами, коихъ историческое достоинство просвѣщенные вѣки достаточно опредѣлили.
Я слишкомъ бы распространился, еслибь сталь обстоятельно и подробно замѣчать всѣ шаги, коими два главные народные класса сближались между собою, Довольно вообще замѣтить, что въ обоихъ классахъ людей познанія дотоль умножались, пока пропасть ихъ раздѣлявшая совсѣмъ не загладилась; тогда просвѣщеніе на весь народъ стало распространяться.
Сей періодъ въ одномъ государствѣ начался ранѣе, въ другомъ позже; сперва въ Италіи, потомъ во Франціи, Англіи, наконецъ въ Германіи, и сіе то различіе бываетъ причиною тому, что ранѣе просвѣщенные народы обыкновенно съ презрѣніемъ взираютъ на другіе, позже просвѣтившіеся. Было время, когда Италіянецъ, едва только образовавшійся, называлъ варваромъ Француза; было время, когда и Французъ называлъ всякаго иностранца полудикимъ. Но сіи времена давно уже прошли; причины порицанія исчезли, хотя онъ все еще не перестаютъ дѣйствовать на предразсудокъ. Просвѣщеніе распространилось нынѣ въ большей части Европы. Духъ изслѣдыванія объемлетъ всѣ предметы, и одну часть наукъ озаряетъ другою; правильный и тонкій вкусъ препятствуетъ испытателю углубляться въ безполезныя лжеумствованія и заниматься трудными мѣлочами; очищеніе и распространеніе отечественныхъ языковъ и общественности: между всѣми состояніями споспѣшествуютъ сообщенію полезныхъ свѣдѣній. Знатнѣйшіе изъ народа поставляютъ преимущество и славу свою въ отличеніи себя учеными познаніями, далеки будучи отъ того, чтобы просвѣщеніе разума предоставить только одному какому либо состоянію, или чтобъ гордиться невѣжествомъ, несообразнымъ съ ихъ достоинствомъ Европейскіе престолы украшаются нынѣ Государями, между преимуществами коихъ образованіе ума непослѣднее занимаетъ мѣсто; они окружены министрами, которые съ величайшею дѣятельностію въ государственныхъ дѣлахъ соединяютъ всѣ роды учености.
Если предложенные мною признаки просвѣщенія вѣрны, то надѣюсь, что наше столѣтіе безъ всякаго сомнѣнія можно почесть просвѣщеннымъ. — Очень знаю, что многіе охотно держатъ сторону нѣкоторыхъ лжемудрыхъ Французскихъ и Нѣмецкихъ писателей, и отличаются сатирами на свои вѣкъ и отечество. Всего бы лучше можно опровергнуть сихъ презрителей своихъ современниковъ, переселя ихъ въ непросвѣщенныя времена перваго и вторагонадесять столѣтія, въ которыя возчувствовали бы они всѣ бѣдствія, отъ невѣжества и безначалія происходящія, и можетъ быть жестокобы раскаялись въ полезныхъ своихъ намѣреніяхъ, a вмѣстѣ съ неприятностію испытали бы, что мудрый въ своевольной толпѣ дикарей столь же несчастенъ, какь и человѣкъ здраваго ума въ печальномъ жилищѣ сумасшедшихъ.
Основательнѣе можно порицать просвѣщеніе нашего вѣка тѣмъ, что отъ времени до времени усматриваемъ неистовства грубаго и вздорнаго суевѣрія; что здѣсь какой-нибудь злобный фанатикъ увлекаетъ за собою простой народъ, a тамъ безумная чернь возстаетъ противъ благодѣтельнѣйшихъ намѣреній терпѣливыхъ Монарховъ. Вотъ, присовокупляютъ нѣкоторые, — исчисливъ всѣ подобные примѣры, — вотъ каково славное просвѣщеніе нашего вѣка!
Но мы должны объясниться. Называя вѣкъ свой просвѣщеннымъ, почитаемъ его таковымъ только въ сравненіи съ протекшими столѣтіями. Весьма безразсудно поступили бы мы, еслибъ опочили на мнимыхъ лаврахъ своихъ, и увѣрились, что свѣтъ просвѣщенія не можетъ далѣе распространенъ быть. Если сумазбродство и суевѣріе иногда и появляются въ низшихъ состояніяхъ, то и ето уже доказываетъ, что всеобщее просвѣщеніе еще до нихъ не достигло.
Но сіе обстоятельство, смѣю утверждать, приноситъ честь нашему вѣку. Чудовища суевѣрнаго фанатизма обитаютъ повсюду во мракѣ невѣжества; онѣ появлялись бы всегда съ своимъ гибельнымъ бѣшенствомъ, еслибъ не были связаны законами духовной власти. Земли, стенящія подъ игомъ инквизиціи, были бы частыми позорищами ужасовъ, еслибъ сіе судилище не удушало ихъ еще въ утробѣ. Только тамъ, гдѣ владычествуетъ просвѣщеніе, a съ онымъ вмѣстѣ терпимость и свобода мыслить, только тамъ видны онѣ, ибо дерзаютъ появляться; только тамъ бываютъ онѣ слѣдствіемъ столь благодѣтельной для человѣчества терпимости, и вмѣстѣ съ плодами ея возрастаютъ подобно плевеламъ съ полезною травою. И такъ должныли мы, для подавленія сего зародыша, отнять питательный сокъ у благодѣтельныхъ плодовъ ума человѣческаго, возбраняя просвѣщенію? Напротивъ, потщимся болѣе о распространеніи онаго; тогда тѣмъ лучше успѣемъ въ намѣреніи избѣжать сихъ изчадія фанатизма. Остережемся, нестанемъ презирать полезныхъ наукъ, но да споспѣшествуемь паче воздѣлыванію оныхъ, не будемъ издѣваться надъ искусствами Музъ, ниже поносить изящнаго вкуса. И во времена мрачныя были великіе богословы, проницательные законоискусники, глубокомысленные философы; но только съ того времени, когда стали обработывать науки когда съ основательностію соединился вкусъ, когда полезныя знанія начали распространяться во всѣхъ состояніяхъ, только съ того времени узрѣли мы на небосклонѣ своемъ восходящее свѣтило истиннаго просвѣщенія.
Село Урусово.
- ↑ Ж. Ж. Руссо.