Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 1.
Спб., 1878.
Въ любопытной перепискѣ извѣстнаго барона Гримма, въ Парижѣ напечатанной въ 1812 году, находится письмо Екатерины къ трагику Сумарокову. Не могу совершенно убѣдиться въ его достовѣрности и въ томъ, извѣстно-ли оно въ Россіи или нѣтъ, но съ одной стороны, находя на немъ печать если не истины, то по крайней мѣрѣ вѣроятія, а съ другой, зная по опыту, что мы часто похожи на безпечныхъ хозяевъ, кои отъ сосѣдей узнаютъ, что дѣлается у нихъ дома, рѣшился перевести его изъ помянутой книги. — Вижу самъ, что, переводя на Русскій языкъ вѣроятно Русскій подлинникъ, я иду по слѣдамъ того добраго Нѣмца, который, по дружбѣ въ Французамъ, подарилъ ихъ своимъ Французскимъ переводомъ Фенелонова Телемака, съ коимъ познакомился онъ на Нѣмецкомъ языкѣ. Но если удалось ему попасть на безпечныхъ хозяевъ, то безполезно-ли истратилъ онъ свои труды? Вотъ и мое утѣшеніе: инымъ, быть можетъ, напомню, а другихъ увѣдомлю о письмѣ, которое достойно занимать одно изъ первѣйшихъ мѣстъ между грамотами въ архивѣ республики Русской словесности. Не умѣю придумать великолѣпнѣйшаго и поучительнѣйшаго зрѣлища, какъ примѣръ владыки народа, съ престола братски подающаго руку писателямъ, образователяхъ народовъ. И въ семъ священномъ зрѣлищѣ Екатерина играетъ первое лицо. Возьмите ея переписку съ избраннѣйшими писателями ея вѣка. Великій Фридерихъ былъ самъ Французскій авторъ, и ласками своими, быть можетъ, хотѣлъ подкупить необходимое для него одобреніе старшинъ Французской словесности: но Екатерина Великій, по счастливому выраженію принца де-Линь, была безкорыстнѣе въ своихъ сношеніяхъ. И если (я не боюсь унизять ея симъ предположеніемъ), если славолюбіе и управляло иногда ея дружбою, то и сіе славолюбіе, основанное на благородномъ побужденіи дорожить уваженіемъ людей превосходныхъ, достойно похвалы и почтенія. Въ царяхъ же, коимъ, по несчастію, столь легко и простительно пріучиться презирать общее современное мнѣніе, такое славолюбіе есть высочайшая добродѣтель. Многіе возопіютъ противъ меня, потому что я говорю не въ сегодняшнемъ духѣ; но я увѣренъ, что переписка Екатерины съ Вольтеромъ, Даламбертомъ и другими философами ея вѣка займетъ въ глазахъ справедливаго потомства не послѣдніе листы въ исторіи ея блестящей жизни. Лучшими успѣхами своими на поприщѣ уха обязаны мы движенію, данному ею; оглянемся безъ предубѣжденія: гдѣ и что были бы мы, если вычесть изъ гражданственнаго я политическаго бытія Россіи тридцать четыре года ея дѣятельнаго царствованія? Какъ желательно, чтобы у насъ собрали, такъ сказать, частные памятники ума и великодушія Екатерины! Въ другихъ краснорѣчивыхъ памятникахъ ея славы искалъ бы я государя; въ сихъ скромныхъ, но не менѣе краснорѣчивыхъ для вниманія наблюдателей, искалъ бы я человѣка. Они утвердили бы иныхъ въ справедливой народной гордости, а другихъ, можетъ быть, со временемъ увѣрили бы, что они напрасно опираются въ любви своей къ отечеству на враждѣ къ просвѣщенію и образованности, считая ихъ чуждыми и пагубными для насъ новизнами. Но обратимся къ барону Гримму; вотъ, что онъ говоритъ въ письмѣ къ Мармонтелю:
«Русскій поэтъ, сочинитель многихъ трагедій, Сумароковъ, въ бытность свою въ Москвѣ, поссорился съ первою актрисою столичнаго театра; такіе случаи бываютъ въ Москвѣ, какъ и въ Парижѣ. Однажды Московскій градоначальникъ назначилъ представленіе трагедіи Сумарокова; но поэтъ не захотѣлъ этого, ибо помянутая актриса играла въ ней первое лицо. Такая причина не убѣдила градоначальника отступиться отъ своего намѣренія, и раздраженный поэтъ забылся до того, что при поднятіи занавѣса взбѣжалъ на сцену, схватилъ первую актрису, уже убранную въ трагическіе доспѣхи, и бросилъ ее за кулисы. Такое нарушеніе общественнаго порядка не показалось ему достаточнымъ проступкомъ, и въ поэтическомъ своемъ изступленіи написалъ онъ нескромно и дерзко къ самой Императрицѣ сряду два письма, исполненныя жалобъ и ругательствъ противъ актрисы. Ручаюсь, что и Французскій поэтъ не могъ бы его въ этомъ случаѣ перещеголять».
«Сказочникъ Мармонтель, что думаешь о послѣдствіяхъ такой непростительной выходки? Не мудрено догадаться! наглыя письма поэта Сумарокова недошли до Императрицы: министръ, завѣдывающій поэтическимъ департаментомъ, ихъ прочелъ, и приказалъ, впредь до повелѣнія, засадитъ господина поэта въ темницу, гдѣ вѣроятно онъ и теперь еще сидитъ».
"Къ чорту историческая сказка и сказочникъ историческій! такія развязки хороши въ государствахъ, прославленныхъ за кротость и учтивость нравовъ; но государственная образованность въ Россіи далека еще отъ такого совершенства. Ея Императорское Величество получила оба письма поэта, и давши свои повелѣнія въ Архипелагъ, въ Молдавію, въ Крымъ, въ Грузію и на берега Чернаго моря, успѣла написать и слѣдующій отвѣтъ:
«Александръ Петровичь! Я весьма удивилась письму вашему отъ 28 января, а еще болѣе письму 1 февраля. Оба, какъ кажется, заключаютъ въ себѣ жалобы на актрису, которая виновата только въ томъ, что исполнила приказаніе графа Салтыкова. Фельдмаршалъ желалъ видѣть представленіе вашей трагедіи; это вамъ дѣлаетъ честь. Вамъ надлежало бы согласиться съ желаніями особы, по мѣсту своему, первой въ Москвѣ; но если разсудилось и приказать, чтобы трагедія ваша была представлена, то должно было безъ сопротивленія исполнить ея волю. Я думаю, что вы лучше другихъ знаете, какого почтенія достойны люди, служившіе со славою, и коихъ голова покрыта сѣдинами: и потому совѣтую вамъ впредь избѣгать подобныхъ ссоръ. Такимъ образокъ сохраните вы спокойствіе души, нужное вамъ для вашихъ трудовъ и мнѣ всегда пріятнѣе будетъ видѣть страсти, изображенныя вами въ драматическихъ твореніяхъ, чѣмъ читать ихъ въ вашихъ письмахъ. Впрочемъ, остаюсь вамъ доброжелательная».
«Совѣтую всякому министру, завѣдывающему департаментомъ ссылочныхъ грамотъ (Lettres de cachet), списать это письмо, дабы оно могло служить ему формою для переписки съ поэтами и со всѣми другими, имѣющими право быть рода раздражительнаго, то есть право быть по званію дѣтьми и сумазбродами. Послѣ такого письма, безсмертіе заслуживающаго не менѣе другихъ памятниковъ мудрости и славы, ознаменовавшей нынѣшнее царствованіе въ Россіи, боюсь еще болѣе утвердиться въ грѣшной мысли, что умъ нигдѣ не портитъ, даже и на престолѣ».
Въ другомъ мѣстѣ баронъ Гриммъ, приводя извѣстный отвѣтъ Вольтера къ Сумарокову, прибавляетъ:
«Пускай г. Сумароковъ заставляетъ писать себѣ письма первѣйшихъ людей своего вѣка; но не получитъ онъ никогда такого, которое достойно было бы войти въ сравненіе съ письмомъ, коимъ удостоенъ онъ былъ отъ своей августѣйшей государыни. Сіе письмо обнаруживаетъ душу великую, столь простую и превосходную на первой земной степени, что я его свято буду хранить въ числѣ прекраснѣйшихъ дѣлъ царствованія Екатерины II. Въ первый разъ съ того времени, какъ существуютъ правительства, государственная власть признаетъ въ подданномъ сѣдины и заслуги, отечеству оказанныя, почтеннѣе представительнаго званія, ею на него возложеннаго; въ первый разъ Царица обширнѣйшей имперіи въ Европѣ не стыдятся обратить къ здравому смыслу, съ добротою истинно материнскою, голову поэта, пользующагося правомъ иногда отъ него отклоняться, но у коего такое право было бы во всякомъ иномъ мѣстѣ оспорено посредствомъ правильныхъ или неправильныхъ ссылочныхъ грамотъ».