«Санитарное изслѣдованіе фабричныхъ заведеній Московскаго уѣзда». Ф. Ф. Эрисмана.-- «Образованіе растительнаго слоя дѣятельностью дождевыхъ червей и наблюденія надъ образомъ жизни послѣднихъ». Чарльза Дарвина. Переводъ съ англійскаго М. А. Оскудѣніе. Благородные". — Сергѣя Атавы (Н. Терпигорева).
Это уже третья большая работа д-ра Эрисмана по санитарныхъ изданіямъ фабрикъ и заводовъ Московской губерніи.
Намъ не разъ приходилось говорить о достоинствахъ этихъ изслѣдованій, о той тщательности и добросовѣстности, съ какой они производятся названнымъ ученымъ, а потому удержимся отъ повтореній того же разсмотрѣнія второй части изслѣдованій фабричныхъ заведеній Московскаго уѣзда.
Для читателя будетъ несравненно интереснѣе познакомиться въ сжатомъ видѣ съ любопытнымъ содержаніемъ названной книги.
Данный трудъ представляетъ подробное описаніе семи большихъ бумагопрядильныхъ фабрикъ Московскаго уѣзда. Въ концѣ книги приложена сводная таблица цифръ, полученныхъ при измѣреніи роста, окружности головы рабочихъ обоего пола на описанныхъ фабрикахъ.
Въ подробное описаніе каждой фабрики, кромѣ топографіи, общихъ свѣдѣній, свѣдѣній о строеніи, о мастерскихъ и т. д., но обычаю входятъ и условія найма рабочихъ, и описаніе ихъ жилищъ, продовольствія, одежды, говорится о числѣ рабочихъ часовъ въ сутки, объ устройствѣ школы, харчевой лавочки и т. д. Заканчивается описаніе каждой фабрики санитарнымъ состояніемъ рабочихъ и выводомъ автора о причинѣ дурной санитарной стороны на только-что описанной фабрикѣ.
Мы, разумѣется, не будемъ сообщать всѣхъ этихъ отдѣльныхъ, частныхъ, правда, весьма интересныхъ — подробностей о каждой фабрикѣ, а постараемся собрать въ одно всѣ типическія черты описанныхъ фабричныхъ заведеній.
На бумагопрядидьняхъ Московскаго уѣзда работа производится съ помощью паровыхъ машинъ. Работа идетъ круглый годъ и днемъ и ночью превращается только въ праздникъ раннимъ утромъ (часовъ въ 6), и начинается снова въ понедѣльникъ утромъ (часа въ 4). Рабочіе смѣняются парезъ каждые 6 часовъ, т. е. 6 часовъ отдыхаютъ и 6 часовъ работаютъ.
Такое число рабочихъ часовъ въ сутки приходится не только на взрослаго рабочаго, но и на дѣтей, которыя на описанныхъ фабрикахъ не разъ, встрѣчались 8—9 лѣтъ, и на женщину — даже беременную, и на старика, и на старуху… Кстати надо замѣтить, что между рабочими встрѣчаются (правда, не особенно часто) старики семидесяти пяти лѣтъ и старухи семидесятилѣтья, работавшіе на фабрикахъ по пятидесяти лѣтъ. Но даже и ихъ длинная трудовая жизнь не дала имъ права на большій отдыхъ и на меньшее число рабочихъ часовъ. Еще до сихъ поръ законъ ничѣмъ не гарантировалъ эту почтенную старость и не выдѣлилъ этихъ тружениковъ изъ общей массы фабричнаго люда. Для нихъ не существуетъ ни пенсій, ни наградъ, ни богадѣленъ… Законъ также не даетъ никакихъ льготъ и для беременныхъ женщинъ. Положеніе послѣднихъ на фабрикахъ очень интересуетъ изслѣдователя. Онъ не пропускаетъ ни одной бумагопрядильни, чтобы не освѣдомиться о положеніи беременныхъ женщинъ. И каждый разъ узнаетъ одно и то же, т. е. что для нихъ на фабрикахъ не только не существуетъ никакихъ льготъ, а даже не имѣется никакихъ приспособленій, гдѣ бы родильница могла спокойно родить и разсчитывать на уходъ за собой. Изслѣдователю приходилось наталкиваться даже на такія неожиданности: въ больницу, «существующую при фабрикѣ», не принимаютъ, и потому бѣдная женщина должна тащиться домой передъ родами или родить въ общей каморкѣ, или же искать себѣ помѣщенія и ухода на сторонѣ, за которые должна платить изъ своего заработка.
Женщина на описываемыхъ фабрикахъ зарабатываетъ отъ 6 до 20 р. въ мѣсяцъ. Больше половины этихъ денегъ уходитъ у нея на харчи, весьма понятно послѣ этого, что она работаетъ и остается при дѣлѣ до послѣдней возможности, до послѣдней минуты. Господину Эрисману относительно этого вопроса приходится повторять одно и то же при описаніи каждой фабрики. Вотъ что онъ говоритъ, описывая бумагопрядильную и самоткацкую фабрику товарищества Лапинской мануфактуры, а надо замѣтить, что эта фабрика не составляетъ исключенія въ данномъ случаѣ.
«Акушерская помощь на фабрикѣ, — говоритъ онъ, — вовсе не организована: беременныя работаютъ до послѣдняго часа, такъ что иногда еле-еле доползаютъ до своихъ каморокъ, въ которыхъ и рожаютъ. Никакими льготами роженицы я родильницы не пользуются, а съ момента оставленія работы получаютъ разсчетъ; послѣ родовъ онѣ по возможности скоро опять поступаютъ на фабрику» (стр. 221).
Такъ какъ нашъ законъ до сихъ поръ не обязываетъ фабриканта пѣть при фабрикѣ акушерку, которая даромъ оказывала бы родильницамъ надлежащую помощь, то каждой родильницѣ приходится прибѣгать къ услугамъ повитухи и, разумѣется, платитъ ей за эту услугу нерѣдко 50 коп. и даже 1 рубль.
Такой пробѣлъ нашего законодательства требуетъ непремѣнно дополненія. Не гарантировать родильницу на фабрикѣ значитъ мало придавать цѣны приросту населенія. Крайне прискорбно, что этотъ вопросъ до сихъ поръ почти совсѣмъ не обращалъ на себя вниманія ни политико-экономовъ, ни правительства. Г. Эрисманъ и г. Погожевъ упорно настаиваютъ, чтобъ общество и правительство обратили вниманіе на этотъ вопіющій недостатокъ. Онъ замѣчается даже на такихъ фабрикахъ, которыя во многихъ другихъ отношеніяхъ устроены недурно.
Описывая бумагопрядильную фабрику товарищества Реутовской мануфактуры, г. Эрисманъ даетъ намъ картину весьма благоустроенной во многихъ отношеніяхъ фабрики, при которой есть и прекрасная безплатная баня для рабочихъ, и харчевая лавка, которая, — по словамъ изслѣдователя, — «не служитъ здѣсь такимъ орудіемъ эксплуатаціи рабочихъ, какимъ она весьма не рѣдко является на фабрикахъ», я прекрасная больница съ 60-ю кроватями, съ безплатнымъ для рабочихъ содержаніемъ, — однимъ, словомъ, такой фабрики, про которую г. Эрисманъ могъ смазать, что медицинская помощь на описываемой фабрикѣ организована весьма удовлетворительна. Но, касаясь разсматриваемаго нами вопроса, авторъ и здѣсь долженъ былъ сказать: «Въ заключеніе не могу не замѣтить, что остается пожалѣть лишь объ одномъ — объ отсутствія при больницѣ родильнаго отдѣленіи съ акушеркой; обязанности послѣдней исполняетъ на фабрикѣ до сихъ поръ простая повитуха» (стр. 29).
Даже и такая благоустроенная фабрика, какъ Реутовская мануфактура, и та не отнеслась съ должнымъ вниманіемъ къ положенію родильницъ! Починъ этому дѣду надо ждать не отъ фабрикантовъ, а отъ законодательства. Оно должно придти на помощь къ этимъ несчастнымъ труженицамъ, которыя работаютъ на фабрикѣ, не отставая отъ мужика, спятъ и ѣдятъ также не досыта, какъ и онъ, но ко всему этому во время одного изъ тягчайшихъ, исключительно женскихъ, страданій, родовъ, но имѣютъ права на теплый, сухой, безплатный уголъ, необходимый уходъ и помощь.
Черезъ двѣ недѣли, а иногда и черезъ недѣлю послѣ родовъ баба опять является на работу. До теперь у нея за плечами осталась новая обуза, новая забота — ея ребенокъ. За нимъ надо ходить, его надо кормить собственной грудью. Если нѣтъ родной бабушки, которая бы походила за ребенкомъ, матери приходится нанимать для этого какую-нибудь старушку. Большинство же не въ силахъ дѣлать найма и потому какъ грудныя, тамъ и малолѣтнія дѣти остаются безъ призора, на произволъ судьбы. Что гарантируетъ этихъ безпризорныхъ отъ ушибовъ, вывиховъ, горбовъ и т. под. калѣченья? А вѣдь это — будущая сила государство, его работники. О нихъ-то именно и нѣтъ заботъ; при самомъ ихъ появленія на свѣтъ для нихъ нѣтъ того, что гарантируетъ природа для новорожденныхъ щенятъ, котятъ: нѣтъ материнской заботы, нѣтъ молока матери. За право отлучки съ работы для кормленія во время дневной смѣны, мать должна заплатить каждый разъ 1 копѣйку въ пользу той товарки, которая смотритъ за ея машиной (стр. 126). А въ ночную смѣну она совсѣмъ не можетъ для этого отлучиться даже на полчаса.
Колыбелекъ не имѣется ни при одной изъ описанныхъ фабрикъ Московскаго уѣзда. А между тѣмъ колыбельки составляютъ не меньшую необходимость на нашихъ фабрикахъ, какъ и помѣщенія для родильницъ. ли одинъ фабрикантъ до сихъ поръ еще не пришелъ къ сознанію необходимости хотя бы въ будущемъ устройства того и другаго учрежденія. На многихъ фабрикахъ еще до сихъ поръ нѣтъ ни надлежащихъ больницъ, ли школъ, но собственники такихъ фабрикъ при осмотрѣ ихъ санитарными изслѣдователями какъ бы конфузятся, что у нихъ отсутствуютъ эти учрежденія; но никому изъ нихъ и въ помышленіе не приходило совѣститься отсутствіемъ колыбелекъ и родовспомогательныхъ отдѣленій. Такъ не проникло еще въ общество (а отсюда къ фабрикантамъ) сознаніе необходимой важности того и другаго учрежденія при фабрикахъ.
Г. Эрисманъ не пропускаетъ ни одной фабрики, чтобы не освѣдомиться, есть ли при ней колыбельная и родильный покой, которые ему кажутся почти такъ же необходимы при каждой фабрикѣ, гдѣ работаютъ женщины, какъ и помѣщенія для рабочихъ, устройство ретирадъ и т. д. Такъ смотритъ на дѣло спеціалистъ-санитаръ. Онъ старается внушить этотъ взглядъ о необходимости всѣмъ, всему обществу, фабрикантамъ. Но важнѣе всего для успѣха дѣла, конечно, чтобъ этимъ взглядомъ прошлось правительство и сдѣлало бы для фабрикантовъ названныя учрежденія обязательными…
Главный контингентъ рабочихъ на описываемыхъ фабрикахъ — жители разныхъ уѣздовъ Московской губерніи; пришлые же рабочіе тянутся главнымъ образомъ изъ Смоленской или Калужской.
Рабочіе обычно нанимаются съ Пасхи до Покрова и съ Покрова до Пасхи". При наймѣ контора вручаетъ имъ разсчетныя книжки, въ которыхъ, кромѣ ссылокъ на законы, напечатаны еще условія найма, гарантирующія фабриканта и возлагающія рядъ обязанностей на рабочаго. Въ большинствѣ случаевъ въ этихъ правилахъ обозначается, какому штрафу подвергается рабочій за такую-то и такую провинность. Такъ обычно рабочему запрещается просить разсчета ранѣе срока, въ противномъ случаѣ у него дѣлаютъ вычетъ изъ жалованья за 6—9 рабочихъ дней. каждый прогульный день вычитаютъ три дня. Нѣкоторыя изъ интересныхъ правилъ мы выпишемъ сполна.
"Нарушители тишины и спокойствія, — говорится въ правилахъ, — штрафуются отъ 50 коп. до 1 руб., а за неисправную работу — отъ 50 коп. до 5 руб.
"Рабочіе, явившіеся въ заведеніе въ пьяномъ видѣ, предаются суду.
«Если въ заведеніи окажется пропажа, то стоимость ея, при неоткрытіи виновныхъ, взыскивается со всѣхъ рабочихъ по разсчету, а потому всѣ обязаны смотрѣть другъ за другомъ, чтобы чего-нибудь не пропало. Уличенный въ кражѣ немедленно предается уголовному суду; тотъ же изъ рабочихъ, кто откроетъ кражу, получаетъ 2 руб. изъ жалованья виновнаго» (стр. 214 и 215).
«Если директоръ фабрики въ чемъ-нибудь недоволенъ рабочимъ, то и мѣетъ право во всякое время разсчесть рабочаго и уволить съ фабрики, удовлетворяя его заработными деньгами по условію» (стр. 119).
Мы ограничимся приведенными выписками, — дальнѣйшія были бы варіаціями тѣхъ же обязанностей, которыя возлагаются на рабочихъ во всѣхъ фабрикахъ, не упоминая при этомъ ни единымъ словомъ объ обязанностяхъ фабрикантовъ относительно тѣхъ же рабочихъ. Читая эти книжки, нельзя не видѣть, что тутъ всѣ старанія употреблены на то, чтобъ окончательно закабалить рабочаго фабриканту, который въ правѣ требовать отъ него многое множество обязанностей, не обязываясь при этомъ относительно рабочаго ровно ничѣмъ. Штрафовъ налагается на нихъ фабричною администраціей безъ конца.
Чтобы показать, насколько много собирается съ рабочихъ штрафныхъ, мы остановимся съ этою цѣлью на Реутовской мануфактурѣ, гдѣ не существуетъ особыхъ правилъ, сильно притѣсняющихъ рабочаго, гдѣ «за простую порчу товара штрафуютъ рѣдко». Но даже и на такой фабрикѣ штрафныхъ денегъ со всѣхъ рабочихъ въ годъ набирается до 1.000 рублей, — правда, что эта фабрика самая большая изъ всѣхъ описанныхъ: на ней работаетъ 2.320 чел., которымъ въ годъ выдается жалованья да 200.000 руб.[1].
Что же послѣ этого должно собираться на тѣхъ фабрикахъ, гдѣ администрація фабричная направляетъ на это свои усердныя старанія?
Обыкновенно однимъ изъ средствъ эксплуатаціи рабочаго служитъ харчевая лавка. Но на нѣкоторыхъ фабрикахъ заборъ изъ харчевой лавки не становится фабрикантомъ въ необходимое условіе найма; нерѣдко фабрикантъ даетъ рабочему полный просторъ забирать провизію, гдѣ онъ хочетъ самъ. Но положеніе дѣла отъ этой мнимой свободы нисколько не выигрываетъ. Гдѣ же можетъ рабочій забирать провизію безъ денегъ? Въ какой лавкѣ повѣрятъ ему въ долгъ, если фабрикантъ не поручится за него? — Разумѣется, нигдѣ. А фабрикантъ въ ручательствѣ отказываетъ. Ну, вотъ я приходится рабочему волей-неволей забирать въ лавкѣ фабриканта. Чтобы дать понять, сколько денегъ уходитъ у рабочаго въ эту лавочку, достаточно сказать, что на Реутовской мануфактурѣ «одними рабочими забирается въ годъ припасовъ приблизительно на 100.000 р.». Это на Реутовской мануфактурѣ, «гдѣ продаютъ по сравнительно умѣреннымъ цѣпамъ» (стр. 27), и все-таки харчевая лавочка поглощаетъ ровно половину всего заработка! Сколько же уходятъ въ нее въ томъ случаѣ, когда фабрикантъ отдаетъ лавочку въ аренду и гдѣ арендная плата доходить до 9.000 р.? Такъ по крайней мѣрѣ стоятъ дѣло на бумагопрядильнѣ Ба латинской мануфактуры. Въ такой лавочкѣ рабочихъ прямо обманываютъ. «Въ нашемъ присутствія, — говорятъ г. Эрисманъ, — рабочіе жаловались директору фабрики на то, что, при отпускѣ лавкой цѣлыхъ хлѣбовъ, послѣдніе не взвѣшиваются, а вѣсъ ихъ считается разъ навсегда опредѣленнымъ; отправившись вслѣдъ затѣмъ совмѣстно съ директоромъ въ лавку, мы слышала отъ лавочника не опроверженіе этого факта, какъ можно было бы ожидать, а, наоборотъ, подтвержденіе его; тѣмъ не менѣе однако содержатель лавки считалъ упрекъ, дѣлаемый ему по этому поводу со стороны директора, несправедливымъ, такъ какъ, по его словамъ, для рабочихъ такой способъ отпуска гораздо выгоднѣе (?!), нежели еслибы лавка каждый разъ стала взвѣшивать хлѣбъ».
На всѣхъ описанныхъ фабрикахъ, — изъ которыхъ на самой меньшей, фабрикѣ Гамсона при селѣ Борисовѣ, работаетъ отъ 170 до 220 человѣкъ, — для помѣщенія рабочихъ существуютъ спальни, раздѣленныя на каморки. Въ каждой каморкѣ живетъ по нѣскольку человѣкъ. Продовольствуются рабочіе на своихъ харчахъ семьями или въ одиночку и только на 2—3 фабрикахъ встрѣчается мужская продовольственная артель. Баня для рабочихъ существуетъ почти при всѣхъ фабрикахъ, только не всѣ фабриканты позволяютъ ею пользоваться безплатно. Есть такія фабрики, гдѣ ежемѣсячно вычитается изъ жалованья рабочаго по 40 копѣекъ за баню, слѣдовательно за каждый разъ берется по 10 копѣекъ (баню рабочіе обычно посѣщаютъ 4 раза въ мѣсяцъ). Такъ на фабрикѣ Измайловской мануфактуры «всѣ взрослые рабочіе и работницы платятъ за баню по 40 коп. въ мѣсяцъ…», а на фабрикѣ товарищества Лапинской мануфактуры «контора взимаетъ съ каждаго рабочаго по 1 коп. съ заработаннаго рубля» (стр. 222). Во что въ такомъ случаѣ обходится рабочему баня?
При каждой фабрикѣ существуетъ харчевая лавка, а при нѣкоторыхъ — и больница съ докторомъ, живущимъ на фабрикѣ. Такова Реутовская мануфактура, гдѣ на больницу отпускается ежегодно 12.000 руб. и гдѣ за содержаніе и пользованіе въ больницѣ съ рабочаго не берется ни копѣйки. За то есть и такія фабрики, гдѣ больница находится на рукахъ фельдшера, иногда нигдѣ не учившагося, и такія, гдѣ совсѣмъ нѣтъ больницы. Такова фабрика Гамсона. При Реутовской же мануфактурѣ есть, кромѣ указанныхъ учрежденій, училище, гдѣ обучаются дѣти, работающія на фабрикѣ, есть и библіотека. Изъ нея книги отпускаются дѣтямъ на домъ. «Впрочемъ, — говоритъ докторъ Эрисманъ, — выборъ книгъ этой библіотеки весьма ограниченъ, что фабричной администраціей объясняется стѣснительнымъ каталогомъ министерства народнаго просвѣщенія» (стр. 20).
Хотя данная фабрика представляетъ среди всеобщей фабричной эксплуатаціи самое отрадное явленіе, но, несмотря на это, «физическое развитіе рабочихъ этой фабрики весьма неудовлетворительно и значительно хуже, нежели у мастеровыхъ и чернорабочихъ» (стр. 35). Въ продолженіе послѣднихъ 4 лѣтъ въ больницѣ среднимъ числомъ пользовалось 16 %, а умирало 9,05 % на 1.000 человѣкъ. Изъ болѣзней чаще всего встрѣчалась рожа, затѣмъ тифъ, перемежающаяся лихорадка, натуральная оспа, далѣе — легочныя болѣзни, болѣзни кишечнаго канала и, наконецъ, травматическія поврежденія и т. д.
Эта постепенность въ частотѣ повтореній извѣстныхъ формъ болѣзней замѣчается почти на всѣхъ бумагопрядильныхъ фабрикахъ, а также и то обстоятельство, что малолѣтніе въ четыре раза чаще подвергаются травматическимъ поврежденіямъ, чѣмъ взрослые.
Несмотря на сравнительно хорошія условія жизни рабочихъ на Реутовской мануфактурѣ, авторъ находитъ причину ихъ плохого физическаго состояніи въ условіяхъ, пагубно дѣйствующихъ на здоровье рабочихъ, — въ условіяхъ, «которыя вообще свойственны нашемъ бумагопрядильнымъ фабрикамъ: ночная работа, шестичасовыя смѣны, привлеченіе малолѣтнихъ къ работѣ съ весьма ранняго возраста, пыльная атмосфера мастерскихъ» (стр. 71). Чтобъ улучшить физическое состояніе рабочихъ на подобной фабрикѣ, для этого еще много надо сдѣлать. Вотъ вагъ формулируетъ авторъ это необходимое: «Сократите ночную работу, увеличьте продолжительность гулевой смѣны, улучшите вентиляцію мастерскихъ, не допускайте работы дѣтей въ слишкомъ раннемъ возрастѣ — и жизнь рабочихъ на описываемой фабрикѣ съ санитарной точки зрѣнія будетъ сносна настолько, насколько вообще можетъ быть сносна жизнь фабричнаго рабочаго въ данное время» (стр. 71).
Любопытно, что нѣкоторые изъ фабрикантовъ только въ такомъ случаѣ находятъ въ будущемъ возможность сократить число рабочихъ часовъ въ сутки, вмѣсто 24, до 20 часовъ, если въ это же время будутъ уничтожены всѣ праздники. «Подобное сокращеніе рабочаго дня О. М. Луинъ; (одинъ изъ пайщиковъ Балашинской мануфактуры) считаетъ даже желательнымъ, тамъ какъ въ такомъ случаѣ уменьшилась бы починка машинъ, ибо именно ночью, при сильномъ утомленіи рабочихъ, часто ломаются машины» (стр. 83).
Работу и жизнь на описанныхъ фабрикахъ самъ рабочій находитъ настолько тяжелой, что при первой возможности уходить отсюда искать заработковъ на сторонѣ. Ничѣмъ инымъ, по нашему мнѣнію, нельзя объяснить то «постепенное уменьшеніе процента рабочихъ изъ мѣстныхъ жителей, но мѣрѣ увеличенія возраста», которое особенно замѣчается на фабрикѣ Лапинской мануфактуры.
Вотъ въ общихъ чертахъ положеніе жизни рабочихъ на бумагопрядильныхъ и самоткацкихъ фабрикахъ Московскаго уѣзда. Мы собрали самыя выпуклыя черты, оставляя въ сторонѣ многое весьма интересное, но имѣющее исключительный, единичный характеръ: такъ, напримѣръ, обычай на Измайловской мануфактурѣ переводить фабричные, часы еженедѣльно на часъ впередъ, отчего для хозяина, по словамъ автора, получается въ годъ прибыли въ 840 руб.; или, напримѣръ, обычай на фибринѣ Гамсона не платить рабочимъ за все время, пока фабрика не работаетъ по случаю порчи машины, а машина, надо замѣтить, здѣсь весьма часто портится, и т. п.
Въ заключеніе не можемъ не высказать сожалѣнія, что авторъ мало обратилъ вниманія, ни изслѣдованныя фабрики съ точки зрѣнія ихъ приспособленій къ пожарнымъ случаямъ.
Имя Дарвина настолько любимо и популярно въ Англіи, что его послѣдняя работа: «Объ образованіи растительнаго слоя» — разошлась, по словамъ переводчика, въ нѣсколько мѣсяцевъ въ количествѣ пяти тысячъ экземпляровъ.
Отличительная особенность всѣхъ работъ этого ученаго — это, какъ извѣстно, громадныя обобщенія, философскіе выводы, факты же служатъ въ его трудахъ только подпорками къ великому зданію и сами по себѣ не имѣютъ для него цѣны.
Данная книга представляетъ выводъ громадной важности участіе червей въ образованіи чернозема. Они, эти «гадкіе» дождевые черви, являются первыми главными пахарями, разрыхляющими и размельчающими растительный слой земли. Весь этотъ слой со времени существованія міра не разъ прошелъ черезъ кишечный каналъ дождевыхъ червей. «Плугъ, — говоритъ Дарвинъ въ заключеніи своей книги, — принадлежитъ къ числу древнѣйшихъ и имѣющихъ наибольшее значеніе изобрѣтеній человѣка; но еще задолго до его изобрѣтенія почва правильно обрабатывалась червями и всегда будетъ обрабатываться ими» (стр. 179).
Прежде чѣмъ осѣниться такою мыслью, необходимо было именно познакомиться съ строеніемъ и жизнью дождевого червя. И вотъ авторъ въ этомъ порядкѣ и подготовляетъ читателя къ пониманію этого важнаго вывода. Умѣнье посвятить и профана въ такую великую идею и сдѣлать ее доступной, понятной и интересной — это исключительная особенность Дарвина. Онъ въ названной работѣ съ первыхъ же страницъ заинтересовываетъ жизнью этихъ кольчатыхъ, показываетъ ихъ норки, заставляетъ читателя присутствовать при ихъ работахъ, когда они своимъ переднимъ концомъ пробуравливаютъ рыхлую землю, словно буравомъ; если же земля не достаточно рыхла, то вбираютъ ее въ себя и выкидываютъ черезъ заднее отверстіе и такимъ образомъ прорываютъ себѣ норку. Послѣднюю они устилаютъ хвоями и разными листьями, которые и жъ служатъ также и пищею. Въ то время, когда они таскаютъ къ себѣ этотъ запасъ, они выказываютъ много сообразительности, а не руководится только инстинктомъ. Потому авторъ признаетъ въ нихъ присутствіе разума. По, обладая, по мнѣнію автора, разумомъ, дождевые черви, однако, лишены слуха, а также почти и способности воспріятія свѣта. За то они обладаютъ громадной — сравнительно съ размѣромъ своего тѣла — силой: могутъ перетаскивать большія тяжести. Пропуская землю черезъ свой кишечный каналъ, они только часть ея удерживаютъ и ассимилируютъ, остальная же въ перетертомъ и измельченномъ видѣ выбрасывается жми, какъ экскременты, на поверхность земли и образуетъ небольшія возвышенія. Эти возвышенія, размытыя дождемъ, стекаютъ въ наклонную сторону, а не тронутыя сохнутъ и распадаются на мелкіе кусочки, которые въ свою очередь разсыпаются и въ видѣ пыли переносятся въ «подвѣтреную» сторону, зарывая камни, а нерѣдко и цѣлыя зданія. Этимъ путемъ, благодаря червямъ, сохранились зарытыми въ землѣ многія постройки древняго Рима и многія зданія изъ средневѣковыхъ временъ въ Англіи.
Въ сейчасъ приведенномъ наброскѣ мы только намѣтили тѣ интересные. вопросы, которые составляютъ предметъ послѣдней работы покойнаго Дарвина. Для ближайшаго знакомства съ ними, рекомендуемъ самую книгу, о переводѣ которой достаточно сказать, что онъ сдѣланъ естественникомъ-спеціалистомъ. Послѣдняго можно попросить на случай втораго изданія исправить только вкравшіеся немногіе корректурные недосмотры, какъ, напримѣръ: «къ землѣ горшковъ, въ которой содержались черви….» (стр. 32), «въ ихъ рту… (стр. 42).
Теперь трудно найти губернію, въ которой нельзя бы было встрѣтить разореннаго помѣщичьяго гнѣзда. Стоитъ отъѣхать верстъ 15—20 отъ города — и непремѣнно нападешь на нѣкогда бывшую помѣщичью усадьбу со всѣми жалкими остатками бывшей роскоши, ботъ какими-то судьбами уцѣлѣлъ нѣкогда прекрасный паркъ, съ „старинными“ липами, съ аллеями шириной въ проѣздъ тремъ-четыремъ каретамъ въ рядъ, съ вдали виднѣющимся прудомъ или рѣчкой, взвивающейся у подножія холма, ни вершинѣ котораго обыкновенно расположенъ барскій домъ съ террасами, громадными окнами, бель-ведеромъ и небольшимъ цвѣти макомъ, куда ведетъ съ террасы широкая лѣстница, нѣкогда украшенная вазами и статуями… Все это можно встрѣтить и теперь, и сейчасъ; но только нѣтъ у этого гнѣзда прежняго торжественнаго, праздничнаго вида, какимъ отличалась во времена до 19-го февраля 1861 года каждая усадьба. Все здѣсь постарѣло, запылилось, скривилось на бокъ. И эти остатки прежней роскоши стоятъ, какъ бы конфузясь, безъ призора, въ ожиданіи, когда явится „дѣловой“ человѣкъ и приспособитъ ихъ къ чему-нибудь настоящему. Кое-гдѣ усадьба успѣла нѣсколько „приспособиться“, принять „дѣловой характеръ“, сохранивъ за собой только остатки недавняго прошлаго.
Послѣднія картины очень часто встрѣчаются въ Самарской и Саратовской губерніяхъ. Тамъ многія усадьбы безъ всякихъ особыхъ фундаментальныхъ приспособленій обращены въ кумысо-лѣчебныя заведенія. Такъ старинный барскій домъ обращенъ въ курзалъ. Но что значить обращенъ? Если барская зала оказалась мала для столовой, новый владѣлецъ усадьбы преспокойно проламываетъ стѣну, отдѣлявшую залу отъ гостиной, и такимъ образомъ получается длинная столовая, въ которой могутъ спокойно умѣститься за столомъ человѣкъ 60, даже 100. Заботъ объ изящномъ, о красотѣ — у новаго владѣльца нѣтъ; онъ считаетъ да» же лишнимъ оклеить разношерстную столовую новыми обоями. «Не все ли ему, больному кумыснику, равно, какъ и чѣмъ оклеена столовая?» разсуждаетъ онъ. А кумыснику дѣйствительно все равно, — у него и дома не лучше… Ну, такъ я происходитъ обоюдное довольство. — Изъ столовой идетъ дверь въ кабинетъ барина. Здѣсь все осталось на прежнемъ мѣстѣ: и старинный турецкій диванъ, и нѣкогда любимое хозяиномъ волтеровское кресло, и громадные шкафы, уставленные книгами… Все стоитъ на прежнемъ мѣстѣ, только безъ прежней солидности, а какъ бы для того, чтобы потѣшать честную компанію кумысниковъ, пріѣзжающую въ усадьбу съ серьезною цѣлью — лѣчиться. Что-то насмѣшливое виднѣется въ улыбкѣ больного, когда онъ раскрываетъ одну книгу за другой въ основательныхъ, а иногда я изящныхъ переплетахъ съ золотыми обрѣзами. Вотъ и Вѣстникъ Европы 1808 года, и Живописецъ Новикова, и комедія «О время» Екатерины ІІ-ой; а вотъ и старинный календарь съ собственноручными на полахъ помѣтками прежняго хозяина, — помѣтками, въ родѣ слѣдующей: «На диванъ куплено 42 аршина матеріи…» и т. д.
Но какой интересъ во всемъ этомъ для кумысника? Зачѣмъ все это стоитъ въ курзалѣ? — При кумысолѣчебномъ заведеніи должна быть библіотека, — ну, вотъ это и есть самая библіотека…
Эта комната больше другихъ сохранила на себѣ слѣды прошлаго: вонъ съ вершины высокихъ шкафовъ, чуть не достающихъ до потолки барскихъ хоромъ, выглядываютъ всѣ запыленные, почернѣвшіе отъ времени бюсты Вольтера, Дидро и другихъ просвѣтителей XVIII в… Отъ другихъ комнатъ барскаго дома не осталось ухо прежнихъ слѣдовъ: тѣмъ труднѣй оказалось приспособить къ новому, «полезному», потому всѣ «угольныя», дѣвичьи, спальни и т. д., — всѣ превращены въ одинъ сплошной большой сарай, который раздѣленъ тоненькой, какъ картонъ, перегородкой, на узенькій, темненькій корридоръ и нѣсколько небольшихъ каморокъ, изъ которыхъ въ каждую ведетъ особая дверь изъ корридора. Эта часть дома приняла видъ самой плохой гостиницы захолустнаго уѣзднаго города… Людскія службы, флигеля, бани и т. д. — все такимъ же способомъ превращено въ помѣщенія для кумысниковъ, — превращено, разумѣется, при самой минимальной затратѣ; даже разбитыя стекла въ окнахъ не замѣнены новыми, въ выбитыя мѣста вмазаны черешки, вырванные обои заклеены простой или газетной бумагой, и т. д. А паркъ… Боже, что сдѣлали съ паркомъ! Дорожекъ въ немъ нѣтъ и слѣда, весь паркъ по крайней мѣрѣ на полъаршина усыпанъ старыми засохшими листьями, изъ груды которыхъ мѣстами выглядываютъ съ отбитыми крыльями и ногами амуръ, купидонъ или какой-другой старый, всѣми забитый, оставленный богъ…
Но куда же дѣвались прежніе владѣльцы этихъ нѣкогда роскошныхъ палаццо, что сталось съ ними? Какъ и почему они рѣшились разстаться съ своими старыми привычными гнѣздами? — Отвѣты на эти вопросы въ видѣ отдѣльныхъ картинъ и составляютъ содержаніе «Оскудѣнія» г. Атавы.
Событіе 19-го февраля 1861 года застигло помѣщиковъ въ-расплохъ, несмотря на то, что освобожденіе крестьянъ въ сущности подготовлялось весьма давно: помѣщики не вѣрили въ возможность его осуществленія, и потому, когда манифестъ былъ объявленъ, они оказались бекъ: всякой подготовки къ новой жизни, къ жизни труда. А деньги между тѣмъ были по-прежнему нужны. Оставалось одно: закладывать и проживать и тянуть такъ до тѣхъ поръ, пока будутъ давать подъ залогъ, а такъ…. продавать родовое. И вотъ запутавшійся съ ногъ до головы; у какого-нибудь «Лоха — не клади плохо», которые въ «Оскудѣніи» именуются Подъугольниковыми (представители современнаго кулачества) и Сладкопѣвцевыми — изъ семинаристовъ, помѣщикъ спускалъ имъ уже за безцѣнокъ и свои родовыя, изъ которыхъ Подъугольниковы понадѣлали вышеописаннымъ способомъ кумысолѣчебныя заведенія.
Такъ поступали папеньки и маменьки съ хорошими, «благородными» привычками: жуировать, веселиться безъ удержу, и бражничать; тамъ поступали «широкія натуры», безнадежно махнувшія на новую форму жизни, въ которой имъ, «широкимъ натурамъ», привыкшимъ хорошо жить, и обладавшимъ до сихъ поръ одной производительною силой — «приказывать», все было непонятно.
Были между ними и другіе болѣе подвижные и отважные. Эти искали приспособленій. Если отъ нихъ отошли мужики, — думали эти послѣдніе, — то осталась земля, которую можно было обрабатывать съ помощью машинъ. И вотъ нѣкоторые рѣшили завести. «раціональное хозяйство» и принялись закупать машины. День привоза машинъ вмѣстѣ съ ихъ изобрѣтателями-нѣмцами превращался въ праздникъ, а день пробы машинъ — въ торжество, на которое съѣзжались чуть не всѣ помѣщики губерніи, а также допускались и «депутаты» изъ крестьянъ. Сцены этихъ пробъ весьма комичны. Мы приведемъ одну изъ нихъ, на которой присутствовалъ и самъ чего превосходительство", и батюшка, и пр. и пр. Всѣ собрались на лугу.
«Къ намъ приблизилось пять нѣмцевъ, въ животамъ которыхъ были привязаны на помочахъ какія-то плетушки съ ручками съ боку, какъ у шарманки.
— При помощи этой сѣялки одинъ сѣятель можетъ въ день посѣять до пяти десятинъ. Цѣна такая-то. Начинать! — скомандовалъ Григорій Ивановичъ.
Нѣмцы одѣляли направо кругомъ, завертѣли ручки, и два жиденькихъ фонтанчика ржаныхъ сѣмянъ посыпались направо и налѣво черезъ голову каждаго изъ нихъ.
Нѣмцы шагали стройно нога въ ногу, и Григорій Ивановичъ и его превосходительство сіяли радостью.
— Хорошо? — обратился я опять къ мужикамъ.
— А Господь ее знаетъ, какъ она сѣетъ-то. Развѣ на лугу, въ травѣ, можно замѣтить, какъ зерно надаетъ?… На будущій годъ коли уродится, увидимъ.
— Василій Михайловичъ, послушайте-ка, что говорятъ!… Вѣдь, дѣло, а никому изъ васъ и въ голову не пришло.
— Что такое?
Мужикъ повторилъ свои слова и ему.
— Вѣрю, вѣрно! — выкликнувъ онъ. — Природнаго ума у нихъ нельзя отнять! — какъ-то даже, съ грубостью добавилъ онъ. — Григорій Ивановичъ!
И ему передается замѣчаніе депутата. А нѣмцы все идутъ дальше и разсыпаютъ рожь по травѣ.
— Остановите же ихъ! — кричитъ Василій Михайловичъ. — Это обстоятельство, милѣйшій Григорій Ивановичъ, надо было предусмотрѣть. Вѣдь, мы компрометируемъ себя передъ ними. — И онъ злобно повелъ глазами въ сторону депутатовъ» (стр. 79—80).
И такъ далѣе въ томъ же неизмѣнно-комическомъ духѣ. Разумѣется, что при такомъ полномъ непониманіи дѣла и при непривычкѣ дѣлать что-нибудь дѣльное, «раціональное хозяйство», для веденія котораго покупались машины, было не болѣе какъ шутка. А между тѣмъ на покупку машинъ ухлопывались громадныя суммы — и богатый помѣщикъ приходилъ въ полное «оскудѣніе»: имѣніе его переходило тѣмъ же порядкомъ залоговъ и перезалоговъ къ Подъугольниковымъ и Сладкопѣвцевымъ.
Другіе, у которыхъ сильно была развита фантазія, съ освобожденія крестьянъ начинали грандіозныя, фантастическія предпріятія и на нихъ ухлопывали иногда значительный, оставшійся отъ прошлаго, капиталъ.
Такъ одинъ помѣщикъ вздумалъ, вмѣсто веденія «раціональнаго хозяйства», словить и скупать зайцевъ, чтобы разводить ихъ — на племя и продавать ихъ шерсть. Мало ли худа шерсть ихъ можетъ идти? Всюду пойдетъ. Въ продажѣ, вѣдь, ни у кого, хромѣ меня, этой шерсти не будетъ, — что захочу, то и возьму за нее. Поняли?…" (стр. 93).
Этотъ наивный фантазеръ вѣрилъ въ несомнѣнную возможность не только жить на счетъ зайцевъ, какъ онъ нѣкогда жилъ на счетъ мужиковъ, но и въ несомнѣнную возможность разбогатѣть отъ нихъ. Онъ разсчитывалъ такъ: каждый годъ каждая зайчиха должна принести штукъ но шести дѣтенышей. «Если въ этомъ году, при Божьей помощи, у меня будетъ 500 зайчихъ, на будущій годъ ихъ будетъ ужь три тысячи. Если и» этого числа только половина окажется самокъ, а остальные самцы, то ихъ будетъ значить 1.500; на третій годъ у меня такимъ образомъ будетъ значитъ 10.000 зайцевъ!…" Вотъ какими фантазіями питались и въ чемъ находили исходъ помѣщики, застигнутые событіями 19-го февраля! Мы не будемъ больше слѣдятъ за тѣми формами разоренія и оскудѣнія, которыя довели ихъ до продажи родоваго гнѣзда въ руки Подъугольниковыхъ.
Естественно послѣ выше приведенныхъ фактовъ, что во всѣхъ новыхъ формахъ жизни, которыя выдвигались, пакъ непосредственное продолженіе событій 19-го февраля, они оказывались до жалости смѣшны, безпомощны и производили впечатлѣніе «безнадежности», «отчаянія».
Именно такое впечатлѣніе производитъ на читателя первое земское собраніе, на которомъ въ первый разъ помѣщики должны были думать и говорить о дѣлѣ, объ общественныхъ интересахъ.
Оказалось, что они настолько не привыкли ни къ чему дѣловому, серіозному, что между ними не нашлось ни одного, который бы могъ взять на себя во время засѣданія должность секретаря, который бы могъ составятъ протоколъ. Пришлось волей-неволей снова обращаться въ ненавистному Сладкопѣвцеву, для котораго эта работа не представила никакого затрудненія: перо у него такъ быстро и легко побѣжало по бумагѣ, оставляя за собой строки красиваго почерка.
Когда оказалось необходимо каждому изъ присутствовавшихъ резюмировать свою рѣчь, чтобы занести ее въ протоколъ, то любопытно, какъ отнеслись къ этому вопросу наши добродушные помѣщики.
— Пишите, что хотите! — сказали они.
— Пишите, — все подпишемъ!
— Только не векселя, — кто-то съострилъ.
— Господа, господа! — усовѣщевалъ предводитель, — что-жь это такое? развѣ можно такъ? Почтеннѣйшій Ардаліонъ Васильевичъ (такъ звали Сладкопѣвцева) былъ такъ любезенъ, такъ добръ…
Но уже его никто не слушалъ, и всѣ толпой повалила къ дверямъ. Слышался смѣхъ, хохотъ. Кто-то въ передней началъ насвистывать «Хуторокъ», и черезъ нѣсколько минутъ въ валѣ остался предводитель, Сладкопѣвцевъ, человѣкъ пять волостныхъ старшинъ, выбранныхъ мужика" въ гласные по указанію мировыхъ посредниковъ, да двое или трое дворянъ, приглашенныхъ къ предводителю на обѣдъ и теперь дожидающихся его, чтобы ѣхать вмѣстѣ" (стр. 135).
Не понять было этимъ людямъ значеніе новыхъ формъ жизни, не заняться ими, не заинтересоваться самоуправленіемъ. Съ такой дѣтской шуткой отнеслись они къ земскимъ дѣламъ и къ земскимъ учрежденіямъ вообще. Не годился сюда старый крѣпостникъ.
Сынки этихъ старыхъ крѣпостниковъ, на воспитаніе которыхъ посаживались остатки нерѣдко весьма значительнаго состоянія, чувствуя себя очутившимися послѣ 19-го февраля «на вѣтру», вздумали приспособляться къ новой жизни, оставаясь по-прежнему при желаніяхъ и требованіяхъ отцовъ, т. е. жить и сорить деньгами. Для удовлетворенія такихъ, требованій новая жизнь открывала только одинъ путь — мошенничество, а форму его каждый выбиралъ уже по своимъ вкусамъ и наклонностямъ. Одинъ принимался за ростовщичество, другой устраивалъ у себя игорный домъ съ рулеткой, третій втирался къ желѣзнодорожникамъ. «Идти по другому пути» не было возможности, какъ въ силу отсутствія хоть какой-нибудь дѣльной подготовки, такъ и потому, что «дворянскій гоноръ» запрещалъ браться за черную работу.
Стая старыхъ паразитовъ сходила въ могилу, оставляя за собой такимъ образомъ уже не добродушіе, какимъ отличалось само, а вороновъ, которые были не прочь высасывать у другихъ соки, подобно Сладкопѣвцевымъ и Подъугольниковымъ. Отъ послѣднихъ они отличались отсутствіемъ терпѣнья, выдержки, а потому избирали для своихъ цѣлей путь тонкаго мошенничества, позволявшій имъ поддерживать въ полномъ составѣ декорумъ прежней жизни.
Вотъ что составляетъ содержаніе перваго тома «Оскудѣнія». Передъ читателемъ словно въ панорамѣ проходитъ картина старой и новой деревни, гдѣ на мѣстѣ стараго крѣпостника-помѣщика явился новый хозяинъ Подъугольниковъ или Сладкопѣвцевъ. Контрастъ старой деревни съ жизнью въ усадьбѣ былъ поразительный: безустанный трудъ и темненькая, сѣренькая жизнь съ одной стороны и жизнь «бѣгущая вѣчнымъ праздникомъ», съ отсутствіемъ всякаго признака труда — съ другой. Рельефная картина человѣческаго паразитизма. Теперь этого уже нѣтъ; но контрастъ деревня и усадьбы если и измѣнялъ форму, то нисколько не уменьшился. Хозяинъ усадьбы и теперь продолжаетъ высасывать соки изъ обитателя деревня, только уже безъ прежняго добродушія и безъ прежняго far niente. Но, разумѣется, такое положеніе есть положеніе переходное всколыхнутой старой жизни, не успѣвшей еще принять должнаго вида и формы, болѣе уравновѣшенныхъ отношеній, которыя впослѣдствіи не будутъ производить такого ужасающаго положенія діаметральности.
Г. Атава не предъявляетъ никакой претензіи на художественность, но даетъ довольно вѣрныя и рельефныя фотографіи того недавняго прошлаго, которое уже отходитъ въ исторію. И съ этой стороны первый шагъ «Оскудѣнія» представляетъ "будетъ представлять любопытную лѣтопись той жизни, о которой съ полною справедливостью можно сказать: «Свѣжо преданіе, а вѣрится съ трудовъ». Еслибы не частыя повтореніи нѣкоторыхъ положеній, которыя нерѣдко утомляютъ читателя, книга «Оскудѣніе» представляла бы большій интересъ.
Второй тонъ этого сочиненія не имѣетъ въ историческомъ отношеніи такого же значенія. Его «матери» или лучше выведенные имъ женскіе типы изъ помѣщичьей среды: напр. «Неутомимая», «Овца» — не имѣютъ ничего общаго съ главною причиной "Оскудѣнія " — паденіемъ крѣпостничества. Какъ та, такъ и другая женщина, выведенныя подъ названіемъ «Неутомимая» и «Овца» — обѣ обладали весьма порядочнымъ состояніемъ, и если «Неутомимая» въ концѣ концовъ осталась безъ средствъ, то съ ней могло случиться то же самое и при крѣпостномъ правѣ: вѣдь, и при немъ бывало, что закладывали и спускали все, когда не доставало на кутежъ. Такія женщины, какъ «Неутомимая», есть всегда; это — просто плодъ жизненной пустоты, богатая сила, не нашедшая разумнаго выхода и примѣненія. Вся разгульная, разнузданная жизнь, которую она вела, могла быть и внѣ помѣщичьей среды. Этотъ типъ съ событіемъ 19-го февраля, къ которому пріурочивается вся жизнь изображенная въ обоихъ томахъ, не имѣетъ ничего общаго, какъ равно и другой типъ — «Овца» — менѣе всѣхъ удавшійся г. Атавѣ. Въ этомъ разсказѣ, какъ намъ кажется, авторъ сильно спуталъ хронологію событій[2]. Такъ посѣщеніе женщинами университетскихъ лекцій онъ пріурочиваетъ въ зимѣ 1861 года и указываетъ на этотъ фактъ, какъ на предшествовавшій освобожденію крестьянъ (стр. 392). А насколько мы знаемъ, посѣщеніе университетскихъ лекцій было уже послѣ 19-го февраля.
Но если со стороны исторической разсказъ 2-го тома и не имѣютъ того значенія[3], какъ разсказы помѣщенные въ первомъ томѣ, за то читаются они несравненно быстрѣй и имѣютъ много преимуществъ въ литературномъ отношеніи. Здѣсь почти нѣтъ повтореній; разсказы не представляютъ такой отрывочности, въ нихъ больше цѣльности. Кромѣ того, тутъ задѣваются новые типы: княжна, посѣщающая публичную библіотеку, студентъ, устраивающій шабаши, — правда, все это захватывается походомъ, съ чисто внѣшней, фотографической стороны.
Впрочемъ, мы предупреждаемъ читателя, что авторъ силенъ только умѣньемъ фотографировать отдѣльныя сцены, — болѣе глубокій анализъ лицъ ему плохо удается. Такъ, туманными и неудачными вышли у него отецъ, мать и дочь, открывшіе модную мастерскую (въ разсказѣ «Тихія пристани»), когда онъ вздумалъ было заглянуть въ нихъ поглубже. Еще нѣсколько болѣе въ этомъ случаѣ удался ему абрисъ князя, разорившагося по милости жены и поступившаго въ помощники станціоннаго смотрителя на какой-то станціи желѣзной дороги (въ разсказѣ «Шалая»).
Манера писать у автора довольно игрива, и еслибъ онъ бросилъ привычку стараться быть игривымъ и не старался бы поражать читателя словами: «слопать», «сцапать», а говорилъ бы ихъ просто къ мѣсту, безъ подчеркиванія, — думается намъ, было бы лучше.
- ↑ А въ 1878 г. выдано было 220.000 р., въ 1879 г. — 231.000 р. Въ послѣдніе 4 года заработокъ увеличился на 14 %.
- ↑ Во второмъ томѣ у него хронологія и мелкихъ фактовъ весьма хромаетъ. Такъ въ разсказѣ «Кукушка» авторъ безпрестанно мѣшаетъ свои года и года Леши; то говоритъ, что ему было 12, когда Лешѣ было 10, то на стр. 138 говоритъ, что онъ былъ старше Леши на 1 годъ и т. д.
- ↑ За исключеніемъ разсказа «Кукушка», гдѣ весьма интересно описаніе пансіона и педагоговъ того времени.