О новомъ французскомъ поэтѣ.
правитьВяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 2.
Спб., 1879.
Въ Парижѣ напечатаны на-дняхъ стихотворенія Ахилла дю-Клезьё (Achille du Clésieux) съ замѣчательнымъ предисловіемъ знаменитаго Балланша. Предлагаемъ читателямъ Современника нѣсколько выписокъ изъ него.
"Г. дю-Клезьё одинъ изъ современныхъ поэтовъ, на котораго глаза мои обращены съ нѣкоторымъ особеннымъ вниманіемъ и участіемъ. Легко объяснить причины тому. Голосъ его сливается съ пѣніемъ, которое исходитъ изъ Ѳивавды, совершенно чуждой слуху и голосамъ свѣта нашего. Въ виду сего общества, столь всемогущаго надъ вещественностію, надъ временемъ феноменальнымъ, которое оно сокращаетъ, надъ пространствомъ, которое уничтожается предъ его властію; въ виду сего общества, столь страстнаго, когда дѣло идетъ о земныхъ выгодахъ фортуны, уютности и довольствѣ общежитія, о личномъ уваженіи, возникаетъ другое общество, мыслящее и умозрительное: оно требуетъ выгодъ, болѣе возвышенныхъ, власти, болѣе самобытной надъ своими склонностями и направленіями, сберегаетъ часы досуга своего на созерцаніе судебъ человѣческихъ, на тайныя и душевныя соотношенія съ Создателемъ. Сіе общество вѣритъ, что наше пребывавіе на землѣ не что иное, какъ подобіе весьма несовершенное пребыванія, ожидаемаго наии и намъ обѣтованнаго въ другомъ отечествѣ, которое есть настоящая наша родина; сему обществу, наконецъ, и самыя возвышенныя и законныя чувства любви его и самыя благороднѣйшія стремленія его казались бы весьма недостаточными и скоротечными безъ проявленія въ нихъ понятія и чувства о Богѣ.
"Сіе общество, гонимое во времена первобытной Церкви и во времена унынія и утомленія доблести (de la défaillance de la vertu), господствующее надъ всѣми понятіями среднихъ вѣковъ, торжествующее и побѣдоносное въ великія эпохи исторіи религіозной, сіе общество, по видимому, малолюдное, но всегда сильное по самому свойству своихъ желаній, своихъ упованій и убѣжденій, сіе общество, которое умѣетъ проявлять неотвергаемыя назиданія для направленія и самыхъ человѣческихъ дѣйствій и событій, и свѣтозарные лучи для освѣщенія глубокихъ тайниковъ вѣры, нынѣ, общество сіе только въ изліяніяхъ поэзіи одинокой можетъ выражать тоску и сѣтованія изгнанія.
"И сія поэзія, которая отъ времени до времени вполнѣ отдается въ избранныхъ душахъ, забрасываетъ и въ другія души нѣсколько звуковъ, которые ихъ поражаютъ изумленіемъ.
"Между-тѣмъ она дѣйствуетъ невѣдомо отъ нихъ самихъ на умы гордые и упоенные, дабы ихъ нѣсколько покорить: они упорствуютъ, но они поколеблены.
"Безпрестанно нѣсколько человѣкъ пробуждаются отъ своихъ ежедневныхъ и житейскихъ попеченій и говорятъ другъ-другу евангельскія слова: «не о единомъ хлѣбѣ живъ человѣкъ». Они говорятъ еще: И такъ, въ нѣдрахъ человѣческихъ таятся страданія, которыя не принадлежатъ ни тѣлу, ни страстямъ раздражительнымъ или пресыщеннымъ.
"И сія одинокая поэзія Ѳиваидъ, невѣдомыхъ міромъ, болѣе и болѣе исходитъ изъ своей пустыни. Она также любитъ и воспѣваетъ природу, но любвтъ и воспѣваетъ ее какъ выраженіе благости безконечной. Скорби изгнанія и радости небесной отчизны безпрерывно повторяются въ пѣсняхъ г. дю-Клезьё, какъ смѣняющіеся припѣвы.
"Другое свойство поэзіи его знаменуется тѣмъ, что она прямо обращается къ душѣ, почти вовсе минуя воображеніе: она отличается тѣмъ отъ музыки, хотя, впрочемъ, облечена ея сладкозвучіемъ мечтательнымъ и идеальнымъ. Сверхъ того, она сострадательна и милостива какъ любовь.
«Я имѣлъ намѣреніе истолковать смыслъ трехъ частей, изъ коихъ составлена сія книга; но онѣ совершенно выражены особымъ заглавіемъ, приданныхъ каждой части, и эпиграфомъ, выставлевнымъ передъ каждою частью; эпиграфы въ нѣкоторомъ отношеніи печать, которая наложена на самую книгу, и самая книга, такъ сказать, сжатое и нераздѣльное выраженіе сихъ эпиграфовъ. Они извлечены изъ книги: О подражаніи Іисусу Христу, которая объемлетъ всю христіанскую жизнь въ высшемъ ея значеніи.
„Считаю однако же необходимымъ предостеречь, что не должно строго взыскивать за изліяніе нѣкоторыхъ звуковъ, подобныхъ тѣмъ, которые вырвались изъ груди Іова. Скорбь не можетъ совершенно подавить голосъ свой посреди ликованій упованія, посреди убѣжденій, посланныхъ и при жизни сей малому числу душъ, предызбранныхъ и одаренныхъ особою благодатью. Не должно также строго взыскивать за изляшнее изобиліе и плодовитость нѣкоторыхъ стихотвореній. Тутъ является родъ борьбы Іакова съ Ангеломъ; но Ангелъ былъ слишкомъ опасный и грозный боецъ — и Іаковъ остался уязвленнымъ“.
Чтобы познакомить нашихъ читателей съ самымъ талантомъ поэта, который нашелъ въ Балланшѣ столь краснорѣчиваго и убѣдительнаго ходатая, сообщаемъ имъ выписки изъ одного его стихотворенія, надписаннаго къ В. Гюго, въ отвѣтъ или въ опроверженія на нѣкоторыя нерелигіозныя выраженія, вкравшіяся въ поэму его на перенесеніе смертныхъ остатковъ Наполеона. Читатели, хотя нѣсколько знакомые съ новѣйшею школою Французской литтературы, не разъ замѣчали безъ сомнѣнія, съ какимъ нерриличнымъ и святотатственнымъ легкомысліемъ она, кстати и не кстати, къ-рѣчи и нѣтъ, заимствуетъ часто уподобленія свои изъ предметовъ и понятій, доступныхъ одному нѣмому благоговѣнію и молитвамъ, и огражденнныхъ святынею отъ общаго и житейскаго употребленія. Приводимое здѣсь стихотвореніе одушевлено негодованіемъ противъ сего своеволія мысли и поэзіи.
Le Christ déraciné tremble sur le Calvaire».
Cette parole impie a besoin d’un pardon;
Non, ce mot n’ira pas, furtif et funéraire,
Dans ta tombe, o Napoléon!
Peut-être, en dédaignant ce deuil qui t’environne,
O grande ombre éblouie à bien d’autres splendeurs!
Tu n’as bien retenu, de ces chants qu’on te donne.
Que ces seuls mots profanateurs?
Peut-être quand l’orgueil évoque tant de gloire,
Tandis qu’avec le Christ tu comptes seul à seul —
Les voyant oublier ta plus belle victoire,
Tu tressailles dans ton linceul?
Il ne se souvient pas, le barde du génie,
Des dernières lueurs qui dorèrent ton front;
De ta main qui pressait la croix dans l’agonie —
Il n’eut pas vomi cet affront.
Oh! pourquoi, tout à coup, par la vertu divine.
Ne te dresses tu pas debout dans ton cercueil,
Les bras croisée encore sur ta vaste poitrine
Et dardant l'éclair de ton oeil?
Silence! Il se ferait un effrayant silence…
Les innombrables voix se glaceraient soudain…
Mais Dieu n’a pas voulu de cette scèue immense,
Il t’a couché froid sous sa main.
Cadavre aussi néant que la poussière immonde
Mais qu’il doit réveiller au jour de ses décrets;
Soleil éteint déjà par delà notre monde,
Qui projette encore des reflets.
Et l’Océan nous rend la tombe impériale…
Le siècle la reèoit pour prier et bénir…
Et c’est alors, poète à la lyre fatale,
Que tu doutes de l’avenir!
C’est alors qu'à tes yeux la croix divine tremble;
Mais lève donc le front… Regarde, que vois tu?
Un temple étincelant où Napoléon semble
Etre attaché comme un vaincu.
Un pontife à l’autel, de l’encens qui s’allume,
Des hymnes éperdus, de joie et de douleur;
Un peuple haletant comme un coursier qui fume
Et s’abat au char du vainqueur.
Le vainqueur!… Ce n’est pas l’illustre capitaine:
Tu nous montres le ver prêt à le dévorer,
L'éternité l'étreint de sa main souveraine;
C’est pour lui qu’il faut implorer.
C’est pour lui que la gloire incline avec la France
Ces armes, ces drapeaux tachés de tant de sang;
C’est pour lui que les coeurs, inondés d’espérance,
Disent au Christ: «Toi seul es grandi»