Bотъ наконецъ вышла книга, въ которой нравственность является въ одеждѣ очаровательной приятности, изящнаго слога, рѣдкой точности въ словахъ и мысляхъ, учености со вкусомъ и богатаго воображенія. Сочинитель, подробно разсматривая хорошія и худыя качества сердца человѣческаго, прикрасами тонкаго, прелестнаго остроумія закрываетъ суровость справедливыхъ своихъ замѣчаній. Онъ говоритъ языкомъ человѣка, всегда жившаго въ отборнѣйшемъ обществѣ, среди людей высокаго класса, а между тѣмъ употребляетъ слова и цѣлыя мысли самыхъ строгихъ писателей и философовъ древности, и сія смѣсь не только не тяготитъ читателя противуположностями, но имѣетъ еще выгоды привлекательнѣйшаго разнообразія?
Чтобы увѣрить читателей въ достоинствѣ книги, всего лучше предложить имъ небольшія изъ нее выписки. Вотъ нѣкоторыя, взятыя на удачу и безъ выбора.
Вопросы. "Для чего честь бываетъ не одно и то же въ разныя времена, въ разныхъ странахъ, въ разныхъ образахъ правленія? Не лучше ли назвать ее чувствомъ, нежели правиломъ? Въ одной извѣстной странѣ тотъ нарушаетъ честь свою, кто въ двадцать четыре часа незаплатитъ денегъ, проигранныхъ какому нибудь плуту, между тѣмъ какъ, неоскорбляя чести ни на волосъ, можетъ неплатить долговъ своихъ честнымъ заимодавцамъ.
«Дозволитъ ли духъ партіи согласиться объ истинной чести?
„Другъ свободы держится того мнѣнія, что честь велитъ ему жертвовать всѣмъ, имуществомъ, спокойствіемъ и жизнію, для независимости своего отечества для обороны его отъ вліянія и отъ оружія чуждаго. Противникъ его думаетъ, что честь дозволяетъ ему сражаться, даже и совокупно съ чуждымъ народомъ за священное дѣло, которое онъ защищаетъ, и которое почитаетъ неразлучанмъ отъ своего отечества.“
Глава о модѣ изобилуетъ историческими воспоминаніями. Предложимъ изъ нее одно замѣчаніе, служащее, можетъ бытъ, не въ похвалу Французамъ, но которое по крайней мѣрѣ употребить имѣемъ право вмѣсто оборонительнаго оружія противу порицателей нашихъ нравовъ.
„Всегдашнее непостоянство нашихъ обычаевъ причиною, что слишкомъ уже часто называютъ насъ вѣтренными; но чужестранцы, порицающіе насъ за вѣтренность забываютъ, что и они подлежатъ тому же извиненію: мы часто перемѣняли средства нравиться, а они всегда намъ подражали; мы изобрѣтали моды, конечно пустыя и вздорныя, а они рабски и неловко ихъ перенимали. Неприлично медвѣдю насмѣхаться надъ тѣмъ, кто заставляетъ его плясать подъ свою дудку[1].“
О дружбѣ. Однажды, въ Пале Роялѣ, Шевалье С., выигравшій тысячу пятьсотъ луидоровъ, держалъ ихъ въ своей шляпѣ. Нѣкто подходитъ к нему и говоритъ: Любезной другъ! сдѣлайте милость, одолжите меня сотнею луидоровъ. — Охотно, любезный другъ, отвѣчаетъ Шевалье, если вы скажете мнѣ мое имя. — Просившій денегъ молчитъ. Вотъ видите, любезной другъ, прибавилъ Шевалье, что вы были бы въ страшномъ затрудненіи; искавши способовъ отдать мнѣ сто луидоровъ, еслибъ теперь отъ меня ихъ получили.»
О призракахъ. «И такъ доказано, что мы раждаемся, живемъ и умираемъ подъ господствомъ призраковъ, и что нѣтъ возможности избавиться намъ отъ ихъ власти. Достовѣрность сія не должна впрочемъ, лишатъ насъ бодрости; ибо, еслибъ возможно было намъ совершенно освободиться отъ призраковъ, то можетъ быть надлежало бы разстаться и съ самой жизнію: міръ сдѣлался бы для насъ мраченъ; любовь утратила бы всѣ свои прелести и красота, свой поясъ, а слава свой лавры; поеты разбили бы свою лиру; молодость оставила бы свое оружіе и свой химеры; печальная старость лишилась бы утѣшенія; прошедшее, настоящее и будущее, смѣшавшись вмѣстѣ, не имѣли бы ни надежды, ни воспоминаній, и пустота ничтожества была бы неужаснѣе здѣшняго міра, лишеннаго своихъ очарованій. Воображенію предназначено украшать его; будемъ же чтить могущество его, и не станемъ разрушать сладостной его магіи.»
Если и мы необольщаемся призракомъ, то намъ кажется, что сей отрывокъ долженъ понравиться всѣмъ людямъ хорошаго вкуса, и даже самымъ строгимъ нравоучителямъ; ибо хотя призраки принадлежатъ къ обманамъ, но мы находимъ ихъ и въ самой Натурѣ. «Если башня четыреугольная издали кажется намъ крутою, если солнце и луна глазамъ нашимъ представляются такими, что онѣ весьма удобно помѣстились бы въ нашей комнатѣ, если сводъ небесный кажется намъ сопредѣльнымъ съ Землею при концѣ горизонта; то всмотрѣвшись пристально, вы увидите, что Натура также участвуетъ въ Призракахъ страстей вашихъ и чувствованій, какъ то любви, дружбы, и проч. и проч.»
О любви, о времени, о привычкѣ, о старости — пройдемъ мимо; надлежало бы все выписывать. Въ главѣ о Заблужденіяхъ видна та снисходительная философія, которая особливымъ образомъ обнаруживаетъ духъ и характеръ сочинителя. «Оставимъ при себѣ тѣ заблужденія, которыя лаская, насъ обманываютъ, которыя не вредя намъ нравятся, и которыя заставляютъ насъ мечтать о счастіи, невозмущая счастія ближнихъ нашихъ. Станемъ вѣрить постоянству всѣхъ друзей нашихъ, утѣшатъся неизмѣняемымъ усердіемъ нашей подруги; одолжая, станемъ питатъ себя надеждою признательности; не будемъ сомнѣваться въ справедливости общественнаго мнѣнія, стараясь снискать его благоволеніе; будемъ надѣяться, что Природа сохранитъ наше здоровье, или что врачь возстановитъ его; не будемъ отказываться отъ умѣренныхъ удовольствій; особенно же съ полною довѣренностію предадимся наукамъ, художествамъ, словесности. Знаю, что Музы сулятъ вамъ славу, а даютъ часто одну надежду; но вспомнимъ слова Делилля: Esrer c’est jouir — надежда есть наслажденіе. Вотъ заблужденія сладостныя, съ которыми никакъ недолжно разставаться; безъ нихъ бытіе тяготило бы человѣка, съ ними жизнь длится, какъ приятное мечтаніе.»
О несчастіи. «Три сутъ главныя причины всѣхъ несчастій человѣческихъ: забвеніе настоящаго, безпокойство о будущемъ и зависть, дѣлающая насъ равнодушными къ тому что имѣемъ, когда видимъ, что другіе люди имѣютъ больше.» Сочинитель мало жалуется на несчастія; онъ предлагаетъ противъ нихъ средства, которыя всѣ заключаются въ слѣдующемъ правилѣ: не смотри вверхъ; смотри внизъ."
О сеукѣ. «Не станемъ слишкомъ порицать скуку. Желаніе душевныхъ движеній, потребность удовольствій, боязнь ослабленія духомъ и тѣломъ, производятъ все, чему удивляются въ мірѣ, что оживляетъ его и украшаетъ; работа, бесѣда, чтеніе, танцы, стихотворство, музыка, все что составляетъ прелесть общежитія, все то получило бытіе свое отъ спасительной боязни скуки. Человѣкъ побуждается въ дѣятельности двумя главными нуждами: потребностію пищи для тѣла, и забавы для разума; все что ни дѣлается въ жизни единственно имѣетъ цѣлію удовлетвореніе того и другаго. Двумя очень простыми средствами можно лишить землю очаровательной ея прелести: дайте человѣческому роду возможность питатъся травою, и отнимите у него потребность забавляться; работа остановится, искусства исчезнутъ, и мало будетъ разницы между обществомъ людей и стадомъ барановъ. Нахожу весьма страннымъ, что весь свѣтъ жалуется на скуку, и при всемъ томъ весь свѣтъ желаетъ себѣ участи людей наиболѣе подверженныхъ сему роду несчастія — участи людей богатыхъ, могущественныхъ, незанятыхъ дѣлами.»
О страхѣ. «Въ Австерлйцкую кампанію одинъ изъ нашихъ врачей, сбившись съ прямой дороги, забрелъ въ нѣкоторой городъ, которой почиталъ онъ принадлежавшимъ нашему войску, но которой въ самомъ дѣлѣ былъ занятъ четырьмя стами Австрійцевъ. Врачъ увидѣлъ опасность неизбѣжную; но ему пришло на мысль сказать, что въ слѣдъ за нимъ идетъ Французская армія и что онъ пришелъ для учрежденія: лазарета. Испугались Австрійцы, бросились бѣжать изо всей силы, и врачь, одинъ человѣкъ, овладѣлъ городомъ. Всѣмъ извѣстно, что отважность, чаще нежели страхъ, избѣгаетъ опасностей, и что между бѣгущими болѣе раненыхъ, нежели между храбрыми; за то уже храбрость сдѣлалась столь общею, сто одна только безразсудная отвага можетъ отличиться и быть замѣченною. Но мужество нравственное мужество, есть рѣдкое явленіе; оно — первое изъ добродѣтелей, ибо даетъ возможность исполнять всѣ прочія.»
Предѣлы статьи сей лишаютъ насъ удовольствія выписывать болѣе. Окончимъ ее однимъ отрывкомъ, которой можетъ служить зеркаломъ философіи и нравственной политики нашего автора. «Кто несоображается съ духомъ своего времени, тотъ подвергаетъ себя всѣмъ его несчастіямъ. Я желаю свободы безъ своевольства; религіи безъ фанатизма, вѣры безъ суевѣрія, философіи безъ атеизма, политическаго равенства безъ неистовыхъ сатурналій, монархій безъ деспотизма, повиновенія безъ рабства; тишины безъ слабости и спокойствія безъ мертвенной нечувствительности.»
О новом сочинении графа Сегюра: [Galerie morale et politique]: (Из Minerve Francaise) / [Пер.] К. [М. Т. Каченовского] // Вестн. Европы. — 1818. — Ч. 98, N 6. — С. 108-115.
- ↑ И дѣльно! Что сказать противъ етаго?