Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
О необходимости постепеннаго введенія судебной реформы.
правитьЕсли слухи вѣрны, вопросъ о судебной реформѣ получитъ наконецъ скоро практическое разрѣшеніе и, переставъ быть «вопросомъ», станетъ «дѣломъ» судебнаго преобразованія. Въ Высочайшемъ указѣ 20 ноябри 1864 года, обнародованномъ одновременно съ новыми судебными уставами, сказано, что «порядокъ приведенія ихъ въ дѣйствіе будетъ неотложно за симъ указанъ». Публика съ нетерпѣніемъ ожидала этого указанія, но — надо сказать правду — вмѣстѣ съ этимъ, весьма понятнымъ, нетерпѣніемъ имѣть скорѣе судъ скорый и правый, обнаруживалось нерѣдко — крайне легкомысленное отношеніе къ дѣлу и неразумѣніе его практическихъ трудностей. Не многіе понимали, что едвали не легче было начертать, составятъ, сообразить — процессомъ отвлеченной умозрительной работы — идеалъ судоустройства и судопроизводства въ формѣ законодательнаго проекта, чѣмъ приводить его въ дѣйствіе, т. е. переводить съ бумаги на языкъ практической жизни и облекать общія идеи, принципы, начала — въ живую плоть современныхъ явленій. При сочиненіи уставовъ могло быть еще умѣстно сморить о томъ, какія формы суда предпочтительнѣе, англійскія или французскія, вводить ли единогласіе или большинство въ судъ присяжныхъ и т. д.; но какъ скоро насталъ чередъ исполненія, то вступаетъ въ свои права сама Русская дѣйствительность и волей-неволей приходится съ нею считаться; нужно по крайней мѣрѣ — и этого требованія обойти нельзя, какъ бы ни горячились нетерпѣливые ревнители реформы — хоть оглядѣть, ощупать почву, на которой предстоитъ класть фундаментъ новаго проектированнаго зданія — такихъ великолѣпныхъ, громадныхъ и тяжеловѣсныхъ размѣровъ.
Вообще въ характерѣ нашего общества замѣчаются два направленія, повидимому противоположныя, въ сущности же истекающія изъ одного источника и нерѣдко уживающіяся вмѣстѣ въ одномъ и томъ же лмцѣ Пры очевидномъ расположеніи къ скептицизму — т. е. недовѣрію и мнительности въ дѣлѣ всякихъ нововведеній и преобразованій, мы же (и самые либеральнѣйшіе изъ насъ) отличаемся особеннымъ расположеніемъ къ мѣрамъ радикальнымъ и вообще деспотическими наклонностями по отношенію къ жи8ми. Мы не воспитали въ себѣ уваженія къ ней, уваженія въ ея органическому процессу, къ правамъ народа, какъ живаго организма, и за то, при малѣйшей неудачѣ нашихъ радикальныхъ мѣръ, при малѣйшемъ со стороны жизни протестѣ за бесцеремонное съ нею обхожденіе, готовы впасть въ невѣріе и сомнѣніе и махнуть съ отчаяніемъ на все рукою. Большинству кашей публики хотѣлось бы, чтобы проснувшись утромъ, въ одинъ прекрасный день, она могла себя поздравить съ тѣмъ, что старой судебной кривдѣ, вѣками въѣдавшейся и наконецъ въѣвшейся въ народную жизнь, сказанъ конецъ, что по мановенію магическаго жезла власти — неуклюжій существующій судебный порядокъ смѣненъ вдругъ, на пространствѣ всея Россіи, порядкомъ новымъ, высшаго сорта, самымъ наилучшимъ во всей Европѣ. Въ самомъ дѣлѣ, что могло бы быть величественнѣе такого зрѣлища (а мы до подобныхъ зрѣлищъ охотники): стоитъ только подавить пружину, и въ одинъ день и часъ, отъ Финскихъ скалъ до Колхиды и отъ Тавриды до Перми — и весь механизмъ новаго суда придетъ въ движеніе! Конечно, мы можемъ назвать похвальною такую вѣру въ Русскій народный организмъ, что какую ни поддавай ему работу — онъ все вынесетъ, все въ себѣ переработаетъ. со всѣмъ подъ конецъ управитоя, что онъ расхлебаетъ всякую кашу, какую ни заваривай, что жерновъ его все перемелетъ. Но, къ сожалѣнію, въ нашей публикѣ замѣчается не столько вѣра въ Русскій организмъ, сколько легковѣріе или легкомысліе, привычка смотрѣть на народъ, какъ на мягкій, ко всему пригодный матеріалъ, и наклонность къ тому, чтобы все дѣлалось какъ въ сказкѣ: «но щучьему велѣнью, по моему прошенью».
Нѣкоторые сравниваютъ дѣло освобожденія крестьянъ съ судебной реформой. Но но нашему мнѣнію нѣтъ сравненія болѣе неправильнаго! Въ крестьянскомъ дѣлѣ вся задача со стороны правительства была отрицательнаго свойства: надо было снять оковы съ самой жизни, съ ея существеннѣйшей органической стихіи, воплощенной въ милліонахъ народа; въ этомъ дѣлѣ былъ лично заинтересованъ — и чѣмъ заинтересованъ? вопросомъ быть или не быть — весь Русскій народъ, т. е. цѣлые десятки милліоновъ единицъ, всѣ вмѣстѣ и каждая порознь; здѣсь двигателемъ дѣла, близкаго, кровнаго, понятнаго, яснаго каждому мужику, была та часть населенія Русской земли, которая одна хранитъ въ себѣ родникъ истинной жизненной силы, которая, если приметъ въ чемъ-либо непосредственное участіе, придаетъ каждому дѣлу реальное историческое значеніе. Крестьянская реформа почти не касалась прямо сферы условныхъ отношеній государственнаго строя, а касалась битоваго склада простонародной и дворянской живы и, и въ этомъ отношеніи, кромѣ свободы и земельнаго надѣла, не организировала, не созидала сама почти ничего новаго, а только нѣсколько формулировала юридически уже существующее (напр. сельское самоуправленіе). Самое существенное, впрочемъ, въ крестьянскомъ дѣлѣ, было и есть — не административное устройство крестьянъ, а самый фактъ уничтоженія неволи, и въ этомъ, повидимому только отрицательномъ, дѣйствіи правительства и лежитъ великая зиждительная сила, несравненно большая, нежели въ какомъ-либо положительномъ административномъ созиданіи Крестьянское дѣло было личнымъ вопросомъ, вопросомъ существованія для каждаго мужика и каждаго дворянина въ Россіи — бездѣлица! Никакая «кассація» въ сравненіе съ этимъ идти не можетъ! Въ этомъ дѣлѣ не могло быть постепенности, потому что, снявши разъ плотину, вы уже не въ состояніи удержать и направить потокъ, пока не схлынетъ его накопившаяся сила! Судебная же реформа вовсе не есть простое разрѣшеніе узъ, а дѣло положительнаго созиданія, — не жизнью самой производимаго, а налагаемаго на жизнь извнѣ. Еще не очищена почва — уже замѣчали мы однажды — отъ щепъ и осколковъ сокрушеннаго крѣпостнаго быта, еще не освобождены изъ-подъ нихъ ея производительныя силы, а уже задвигается она новыми, совсѣмъ готовыми, извнѣ привнесенными формами. Жизнь, возбужденная къ сознанію и дѣятельности событіемъ 19 Февраля 1361 года, еще не успѣла сказать свое слово и явиться въ могуществѣ свободныхъ органическихъ отправленій, какъ ей приходится снова становиться въ пассивное отношеніе къ внѣшнимъ формамъ, принимать, а не производить, освоиваться съ чужимъ, улаживаться, принаравливаться, вообще тратить силы на работу въ извѣстномъ заданномъ намъ извнѣ направленіи, а не на трудъ самостоятельнаго созиданія. И если настоитъ въ этомъ неотложная необходимость — въ чемъ никакъ нельзя сомнѣваться — то позволительно желать, по крайней мѣрѣ, чтобъ эти силы не тратились на работу напрасную, чтобъ избавлены онѣ были отъ ненужнаго, излишняго труда, чтобъ осмотрительно и бережно расходовались яти силы — внѣшнею властью…
Мы лично наклонны относиться скорѣе съ недовѣрчивостью ко всѣмъ законодательнымъ предпріятіямъ, имѣющимъ въ виду не столько освобожденіе жизни и ея духа отъ наложенныхъ путъ, сколько новую регуляризацію и организацію жизни извнѣ; мы охотнѣе сочувствуемъ всяческому уничтоженію узъ, нежели положительному созиданію новаго строя — путемъ внѣшней власти. Мы можетъ быть ошибаемся, но съ нашей личной точки зрѣнія — нужно во сто разъ менѣе осторожности и осмотрительности въ расширеніи простора печати и вообще свободы слова, нежели во введеніи новыхъ порядковъ суда. Но было бы совершенно ошибочно заключать изъ этого, что мы не желаемъ судебной реформы, или полагаемъ необходимымъ ее отсрочить. Нисколько. Позволяемъ себѣ напомнить то, что уже было сказано нами при первомъ обнародованіи началъ новаго суда, еще въ 1862 году. Въ послѣднія полтараста лѣтъ обрадованные классы общества привѣтствовали столько «просвѣтительныхъ и цивилизаціонныхъ» начинаній и столько разъ были потомъ разочаровываемы опытомъ, что понятно — почему съ недовѣріемъ относятся теперь многіе къ пользѣ и добру законодательныхъ предпріятій даже и тогда, когда польва и добро, кажется, очевидны. Сочувствіе съ какою-либо извѣстною мѣрою либеральной части нашего Русскаго общества не всегда можетъ служить достаточнымъ ручательствомъ во внутреннемъ достоинствѣ этой законодательной мѣры. Здѣсь мѣриломъ достоинства можетъ явиться только сама жизнь, но какъ быть — когда жизнь еще молчитъ, еще не сказалась въ несомнѣнномъ опытѣ, когда нѣтъ у нея ни примѣровъ, ни преданій? гдѣ критеріумъ для оцѣнки? Гдѣ точка опоры для законодателя? Во всякой другой странѣ, при нормальномъ развитія своихъ народныхъ началъ, самый вопросъ былъ бы неумѣстенъ; законодательный органъ, будучи самъ естественнымъ простымъ выраженіемъ народнаго сознанія, творилъ бы свободно, безъ всякихъ заботъ и безпокойствъ о своемъ согласія съ основами быта, безъ всякихъ поисковъ за народностью. У насъ же этотъ, по истинѣ мучительный вопросъ прежде всего и неизбѣжно представляется уму каждаго, для кого народъ не есть tabula rasa. Можно было бы утвердительно сказать, что нигдѣ такъ не затруднительно положеніе законодателей, какъ у насъ въ Россіи — именно вслѣдствіе самой легкости сочинять законы — при отсутствіи положительныхъ указаній жизни, — такъ сказать въ безвоздушномъ пространствѣ… Мы убѣждены, что пока не возстановится духовная цѣльность нашего расколотаго (въ смыслѣ народности) общественнаго организма, пока то, что живетъ на степени началъ и смутныхъ потребностей въ народѣ, не найдетъ себѣ полнаго и сознательнаго выраженія въ обществѣ, — до тѣхъ поръ никакая личная изобрѣтательность, никакое мастерство въ сочетаніи и выводѣ отвлеченныхъ понятій, не восполнятъ ощущаемаго нынѣ недостатка доморощеннаго матеріала, котораго жизнь еще не успѣла выработать и безъ котораго трудно себѣ представить совершенно самостоятельное органическое законодательство. Но что же дѣлать законодателю при отсутствіи этого необходимаго органическаго матеріала? Но настои щеку ждать, пока этотъ матеріалъ выработается жизнію, а до того времени направить свою дѣятельность къ облегченію для жизни ея производительнаго труда — устраненіемъ всего, что ее жметъ и тѣснитъ. Ждать! но если время не ждетъ, если почему-либо преобразованіе представляется неотложною необходимостью? если, напримѣръ, старой судебный порядокъ, развившись до безобразія, долѣе терпимъ быть не можетъ? что дѣлать законодателю, если онъ не находитъ возможнымъ отсрочить реформу? Откуда взять новое? своего готоваго нѣтъ, потому что старый судебный порядокъ мы даже и своимъ назвать не можемъ, а если даже признать въ народѣ присутствіе своеобразнаго юридическаго созерцанія, то оно еще такъ не выяснено, что полагать его въ основу какого-нибудь законодательнаго зданія, какъ готовый матеріалъ, не возможно. Приходится по необходимости брать готовое чужое и переносить на Русскую почву. Но можно ли при этомъ вынужденномъ способѣ дѣйствія поступать съ рѣшительною самоувѣренностью? Какой мудрый хозяинъ разомъ засѣетъ свои поля зерномъ новаго, не туземнаго хлѣба, не извѣдавъ его предварительно на опытѣ въ одной части своего поля? Можетъ ли онъ довольствоваться опытомъ другихъ странъ, надѣленныхъ совсѣмъ другими климатическими и почвенными условіями?
Намъ воаравятъ, по обыкновенію, что новыя начала суда суть общечеловѣческія истины, пригодныя для всѣхъ странъ и народовъ. Все это прекрасно. Мы сами сказали, что при выборѣ готоваго чужаго необходимо требовать отъ законодательнаго преобразованія, если оно касается народнаго быта, чтобы оно какъ можно менѣе стѣсняло дѣятельность самой жизни, не лишало ея свободы движеній и давало ей достаточно простора для ея органической производительности и для проявленія ея протестовъ; чтобы оно не противорѣчило кореннымъ началамъ народной жизни. Дѣйствительно, начала новой судебной реформы не противорѣчатъ имъ: открытость, скорость, гласность, устность суда и участіе совѣсти въ оцѣнкѣ уголовныхъ преступленій — эти начала вполнѣ народны, и въ провозглашеніи этихъ началъ состоитъ великая заслуга новыхъ судебныхъ уставовъ. Другое достоинство реформы въ томъ, что она помогаетъ намъ сдвинуть съ мѣста тотъ судебный порядокъ, которымъ мы до сихъ поръ болѣли. Но отъ признанія общихъ началъ до воплощенія ихъ въ жизни — разстояніе неизмѣримое; формы для этого воплощенія могутъ быть безконечно разнообразны, смотря по условіямъ мѣста и времени, бытовымъ, индивидуальнымъ особенностямъ каждой народности. Принципъ «участія совѣсти» конечно сроденъ Русскому народу, и тѣмъ не менѣе нельзя еще поручиться, чтобъ учрежденіе присяжныхъ засѣдателей удалось вполнѣ при современныхъ условіяхъ народной жизни и быта, чтобы крестьяне увидѣли воплощеніе этого принципа въ томъ моментѣ, когда ихъ будутъ сгонять по наряду за десятки верстъ въ окружной городъ и заставлять на вопросы, формулируемые судомъ, отвѣчать категорически (какъ во Французскихъ судахъ) «да» и «нѣтъ» — въ чемъ же? въ дѣлѣ уголовномъ, при извѣстномъ ихъ опасеніи — «Припять напрасно грѣхъ на душу». Кто сколько-нибудь имѣетъ понятіе о судебной практикѣ, знаетъ — какая бездна мелкихъ деталей или подробностей сопровождаетъ въ жизни всякое примѣненіе общихъ юридическихъ началъ, какъ извращается и искажается иногда до вопіющей несправедливости иное, совершенно вѣрное само но себѣ начало, но которому навязаны внѣшнія формы выраженія, противорѣчащія съ современнымъ складомъ мѣстной жизни.
Едвали найдется въ Россіи человѣкъ, который, взвѣсивъ всѣ условія нашей жизни, всю нашу общественную и гражданскую обстановку, могъ бы поручиться за несомнѣнный успѣхъ судебной реформы. А между тѣмъ успѣхъ ея желателенъ, и именно/потому, что такъ святы и истинны провозглашенныя ею начала. Мы должны дорожить тѣмъ, чтобъ эти «начала» не были обезславлены, подорваны въ своемъ авторитетѣ прежде чѣмъ будутъ вполнѣ поняты и усвоены народомъ, — какъ уже опошлено многое очень хорошее. При такомъ отношеніи жизни къ дѣлу судебнаго преобразованія, можно ли на него смотрѣть иначе, какъ на «экспериментъ» — колоссальный опытъ въ одной изъ важнѣйшихъ сферъ жизни? А если это экспериментъ, такъ можно ли желать, чтобъ онъ былъ разомъ произведенъ на пространствѣ чуть не цѣлой части свѣта, чтобъ онъ не былъ сначала испытанъ на ограниченномъ пространствѣ, на виду у всѣхъ? Самое уваженіе къ жизни и къ правамъ живаго народнаго организма не дозволяетъ въ этомъ случаѣ дѣйствовать слишкомъ безцеремонно, на авось и какъ-нибудь: этого послѣдняго всегда будетъ довольно и при самомъ строгомъ отношеніи къ дѣлу. Чѣмъ больше вчитываемся и вдумываемся мы въ новые судебные уставы, тѣмъ рѣшительнѣе приходимъ къ признанію необходимости постепеннаго введенія судебной реформы, — т. е. предварительнаго введенія ея въ полномъ составѣ въ одномъ какомъ-либо округѣ (хотя бы даже на пространствѣ нѣсколькихъ губерній, какъ предполагаютъ нѣкоторые). Любопытно разсмотрѣть подробнѣе мнѣнія экспертовъ объ этомъ важномъ предметѣ, — что мы и сдѣлаемъ въ слѣдующемъ No, развивши обстоятельнѣе и нашъ собственный взглядъ.