Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ «Дня», «Москвы», «Руси» и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
О нашихъ отношеніяхъ съ Англіею въ Азіи.
правитьБолѣе шести мѣсяцевъ прошло съ той поры, какъ пріостановилось наше изданіе. Полгода — даже не «день единъ» въ исторической жизни народовъ, однакожъ на долю этого промежутка времени въ русской жизни досталось нѣсколько событій, благодаря которымъ оно довольно рѣзко выдѣляется изъ цѣлаго ряда предшествовавшихъ полугодій. Черными грозовыми тучами обложился нашъ крайній восточный небосклонъ, и при всемъ томъ — въ "тогѣ есть нѣчто утѣшительное, какъ будто даже открывающее перспективу болѣе, отраднаго будущаго; есть нѣкоторая положительная нравственны прибыль, которою мы стали богаче противъ прежняго и которая (авось Богъ дастъ!) не убудетъ въ слѣдующемъ полугодіи, а тамъ и останется вашимъ достояніемъ. «Не то, чтобы легче, стало жить; совсѣмъ напротивъ; именно теперь гнететъ Россію такой экономическій кризисъ — торговый) промышленный, финансовый, сельско-хозяйственный, которому. и исхода не видать; да я давно ужъ, не въ одномъ экономическомъ отношеніи, никому на Руси легко не живется. Не то, чтобъ за эту пору мы по какой-либо отрасли общественнаго развитія или внутренняго строенія оказали неожиданно быстрые, дѣйствительные успѣхи или свалили съ плечъ бремя какой-либо гнетущей общественной задачи, найдя ей вѣрное разрѣшеніе; во прежнему, — увы! — въ нашемъ поступательномъ движеніи впередъ мы бредемъ скептически, наугадъ, — мучительно, словно по песку, грузно увязая ногами и спотыкаясь, чуть не на каждомъ шагу, о вопросительные знаки, которыми, по грѣхамъ нашей мысли и воли, какъ частоколомъ истыканъ нашъ путь… И не то также, чтобъ въ теченіи этихъ шести мѣсяцевъ въ наши руководящія и властныя сферы прибыло особенно ума и таланта, а въ общество — вѣры въ творческую мудрость правительствующаго Петербурга: наоборотъ, совсѣмъ извѣрилось ваше общество, извѣрилось не только въ Петербургъ, но даже и въ себя, въ свои силы, я почти во всѣ свои, когда-то на прокатъ изъ чужи взятые „идеалы“, которымъ такъ долго служило, съ такимъ страстнымъ суевѣріемъ и раболѣпствомъ! Безъ сомнѣнія, въ числѣ разныхъ административныхъ распоряженій и законодательныхъ новинокъ этого времени были и благія, полезныя, но были ужъ за то и такія, предъ которыми только диву далась вся Россія, въ недоумѣніи разводя руками (хоть бы, напримѣръ, новыя правила о питейной торговлѣ или проекты о замѣнѣ древней формы общиннаго землевладѣнія у государственныхъ крестьянъ началомъ личной земельной собственности, и пр. — ихъ не мало). Безъ сомнѣнія также, какъ бы мы плохо мы брели, мы — нѣтъ-нѣтъ, а все же подвигаемся впередъ, по крайней мѣрѣ въ сознаніи, и самое это современное духовное сиротство русскаго общества, это бранкрутство его заемныхъ идеаловъ, причиняющее видимую тоскуй голодъ духовный, должно неминуемо послужить ко благу и вызвать поиски, а можетъ-быть и обрѣтеніе, идеаловъ новыхъ, которые, коренясь въ самой стихіи нашего народнаго духа, отвѣчали бы въ то же время и требованіямъ высшей правды. Такое исканіе уже и начинается, но еще долго-конечно будутъ ходить у насъ по идеалы для русской жизни и Западную Европу, мѣняя старые, оказавшіеся несостоятельными, на новые, пока властные — французскіе на прусскіе, наполеоновскіе на бисмарковскіе, и вѣровать, что въ наши дни Премудрость создала себѣ домъ въ Берлинѣ (а по мнѣнію нѣкоторыхъ петербургскихъ вѣдомствъ, даже именно на самой Берлинской еврейской биржѣ)… Все же хороню и то, что и за эти шесть мѣсяцевъ подорвался кое-гдѣ авторитетъ той или другой лживой доктринерской аксіомы, — поизносилась кое-какая мнимо-либеральная и мнимо-консервативная фраза, такъ что ее хоть брось, — пуще облупился намалеванный фальшивый фасадъ, повысунулась и еще, тамъ и симъ, острыми углами правда и колетъ глава тѣмъ у кого они есть, разумѣется. Но все это не составляетъ еще отличительной принадлежности истекшаго полугодія.
Тоновое и утѣшительное, что, по нашему мнѣнію, за это время вошло въ русскую жизнь и обогатило ее, это — иной противъ прежняго образъ дѣйствій русскаго правительства въ англо-афганскомъ вопросѣ въ теченіи трехъ минувшихъ мѣсяцевъ, съ доблестно-самовольною, но тотчасъ же свыше признанною и одобренною побѣдою генерала Комарова; это — ставшее уже непривычнымъ, для нашего отечества, равно и для Европы, проявленіе со стороны русской власти нѣкотораго мужества и твердости въ охраненіи народной чести (въ области внѣшней политики). Точно благодатная роса на жаждующую землю, пали на тоскующую русскую душу извѣстія объ отвѣтахъ русскаго правительства назойливымъ, оскорбительнымъ требованіямъ Англичанъ. И тѣмъ могущественнѣе была дѣйствіе этихъ отвѣтовъ на Россію, что вѣдомо было каждому — кому именно обязанъ онъ такимъ неожиданнымъ, подъемлющимъ духъ утѣшеніемъ: не дипломатіи же нашей, давно сумѣвшей подорвать къ себѣ уваженіе довѣріе родной страны! При томъ политическомъ строѣ, которымъ живетъ и стоитъ наша Россія, нѣтъ радости сильнѣе и плодотворнѣе, и двигателя жизни могущественнѣе, какъ ощущеніе единства національнаго духа, какъ общеніе въ немъ народной власти съ подвластными, — и наоборотъ, нѣтъ скорби болѣе тяжкой и вредоносной, какъ въ ту пору, когда это единство и общеніе почему-либо не даютъ себя чувствовать…
Отрадны были эти испытанныя весной впечатлѣнія, но самая ихъ неожиданность оправдывала сомнѣніе, невольно вкрадывавшееся въ душу. Ужели и въ самомъ дѣлѣ это проявленіе твердости и достоинства въ настоящемъ частномъ случаѣ — залогъ общаго переворота въ нашей полигонѣ международной? Ужели она и взаправду вступитъ на путъ политики національной?.. Ужели и впрямь Россія уже болѣе не Россія 1878 года, и позоръ Берлинскаго трактата уже не повторится для нея во вѣки? Развѣ не на памяти всѣмъ тѣ историческія мгновенія, когда, казалось, и власть и народъ жили единымъ сердцемъ, единою мыслью, творились величавые исполинскіе подвиги, — а затѣмъ, мало-по-малу могущественная бюрократическая петербургская среда затягивала плѣсенью, засасывала болотомъ всѣ высокія стремленія и помыслы власти, всѣ внушенія національнаго чувства, и оффиціальная Россія, свившая тамъ, на окраинѣ, свое гнѣздо, тощая мыслью и духомъ, въ конецъ искажала дѣло Россіи исторической, народной, обращая въ ничто ея страшныя жертвы, въ постыдныя пораженія — ея блистательныя побѣды?
Въ томъ-то и дѣло, что въ Петербургѣ даже и до сихъ поръ не умѣютъ понять всей силы деморализующаго воздѣйствія Берлинскаго трактата на русскую жизнь, да и вообще не отдаютъ себѣ яснаго отчета въ органической нравственной связи политики внѣшней и внутренней. Неужели же думаютъ, что великій историческій народный органомъ можетъ безнаказанно для себя мириться съ поруганіемъ своего законнаго достоинства и чести, съ извращеніемъ своихъ историческихъ путей и, нахлебавшись по горло незаслуженнаго сраму и позору, чувствовать себя здоровешенькимъ, какъ ни въ чемъ не бывало? Вѣдь Берлинскій трактатъ — это нравственное паденіе Россіи какъ государства, и непосредственнымъ его результатомъ было совершенное ослабленіе довѣрія къ административному Петербургу. А развѣ такой недостатокъ довѣрія къ центральному управленію — явленіе нормальное и не разстраиваетъ правильности отправленій всего государственнаго организма, особенно же въ такой странѣ какъ Россія, гдѣ правительства — чуть не главный двигатель общественной жизни? развѣ при такомъ недостаткѣ довѣрія возможно преуспѣяніе, дѣятельность, всеобщій подъемъ благосостоянія и прибыль нравственныхъ, да и всяческихъ силъ? Вѣдь никакой даже матеріальный прогрессъ въ странѣ не возможенъ безъ оживленія мысли и воли, безъ творческой бодрости духа
Понятно, поэтому, что внезапное проявленіе въ правительствѣ достоинства и твердости по отношенію къ Англія, точно электрическая искра, пробѣжавшая по всему нашему организму, тотчасъ же оживило и приподняло духъ, и это — несмотря на суровый экономическій кризисъ. Даже перспектива войны никого не смутила. Охотно, повидимому, приняла бы Россія даже и самую войну, если ужъ невозможно ей иначе, какъ именно такою цѣною (неужели невозможно?), обрѣсти себѣ нравственное здоровье, почувствовать себя вновь мощнымъ единымъ цѣлымъ, вновь исполниться вѣры въ единство духа съ высшею властью — и не обмануться въ вѣрѣ! Затянувшіеся переговоры съ Англіей нѣсколько уже ослабили теперь благотворное впечатлѣніе весеннихъ мѣсяцевъ, но напряженно слѣдитъ русское общество, за дальнѣйшимъ развитіемъ событій и дальнѣйшимъ нашимъ дипломатическимъ поведеніемъ…
Мы не станемъ, конечно, пускаться въ подробный разборъ англо-афганской распри съ Россіей и всей исторіи нашихъ послѣднихъ съ лондонскимъ кабинетомъ сношеній я отношеній. Они хорошо извѣстны читателямъ. Перейдемъ прямо» къ вопросу: слѣдуетъ или не. слѣдуетъ ожидать въ близкомъ будущемъ войны Англіи съ Россіей? Еслибы въ исторіи человѣчества имѣли мѣсто лишь дѣйствія, основанныя на разсудочной логикѣ или даже на непосредственномъ здравомъ смыслѣ, то на поставленный вопросъ отвѣтъ долженъ бы быть только отрицательный, до такой степени война, на которую напрашиваются Англичане, представляется лишенною всякихъ разумныхъ поводовъ и основаній. Мы вѣдь искренно, не на словахъ только, войны не ищемъ и не желаемъ, даже теперь уклоняемся отъ нея — посколько такое уклоненіе совмѣстно съ нашимъ достоинствомъ, и въ этомъ отношеніи дошли уже до самой, послѣдней грани уступокъ, перейти за которую, даже на волосокъ, для насъ уже невозможно. Индіи намъ искренно не надо: мы и безъ того тяготимся нашимъ исторически вынужденнымъ распространеніемъ въ Средней Азіи. Насъ раздѣляетъ съ Англо-индійской имперіей пространство около 800 верстъ, пересѣченное величайшимъ въ мірѣ горнымъ хребтомъ, населенное къ тому же чуть не десятками милліоновъ полудикой разбойничьей азіяічины: понятно, что къ походу въ Индію мы никакой собственной охоты, имѣть не можемъ. Кромѣ того, самые простые практическіе разсчеты должны бы, казалось, убѣдить Англію, что никакихъ существенныхъ, прочныхъ выгодъ, даже ори самыхъ благопріятныхъ условіяхъ, война съ Росшей ей не доставитъ: вѣдь не сотретъ же она Русскую державу съ лица земли, а раздражать ее и подвигнуть на богатырскіе подвиги можетъ… Напротивъ, ни отъ кого, какъ отъ Англіи самой, зависѣло бы водворить для своей индійской границы полнѣйшую для себя, относительно Россіи, безопасность. Именно съ нами, болѣе чѣмъ съ какой-либо изъ державъ, могла бы, а потому и должна бы, Англія жить не только въ мирѣ, но и въ искренней дружбѣ, такъ какъ русскіе и англійскіе дѣйствительные интересы нигдѣ положительно между собою не сталкиваются. (Объ экономическихъ мы не говоримъ; теперь въ Европѣ вошло даже въ моду, при самомъ «сердечномъ согласіи» между державами, мирно воевать другъ съ другомъ «боевыми пошлинами»).
Но въ томъ то и дѣло, что въ настоящемъ случаѣ рѣшеніе поставленнаго выше вопроса слѣдуетъ искать вовсе не въ логикѣ, а въ психологіи, въ нравственныхъ свойствахъ Британца, которыми опредѣляется и самая его политика. Главными двигателями здѣсь являются съ англійской стороны, кромѣ особенностей присущихъ островитянскому характеру племени, страхъ за свое владычество въ Индіи, страхъ внушаемый сознаніемъ своей неправды относительно населенія, и заслуженною ненавистью населенія, а затѣмъ и другіе закоренѣлые, грубые предразсудки. Съ этой точки зрѣнія война, въ той или другой формѣ, представляется болѣе чѣмъ возможною, и мы должны къ ней готовиться.
Что же касается Россіи и ея поступательнаго движенія въ Азіи, то правда ея — ярче солнца. Неправа Россія развѣ только относительно самой себя, своей чести и интересовъ. Признаемъ не излишнимъ припомнить здѣсь наше прошлое. Безсовѣстность и невѣжество Западно-Европейцевъ смѣютъ укорять насъ въ завоевательной алчности! Хороша алчность! Съ самой зари нашего государственнаго бытія вплоть до XVIII вѣка включительно приходилось намъ отбиваться у себя домъ отъ набѣговъ — сначала разноименныхъ кочевыхъ Азіятцевъ, а затѣмъ Крымской орды; въ XIII же вѣкѣ вся Русская земля была затоплена мощнымъ разливомъ хлынувшаго изъ-за Каспія монгольскаго моря и два вѣка слишкомъ несла позорное иго. Борьба съ Азіей стала такимъ образомъ для насъ вопросомъ существованія, самозащиты: такой характеръ сохраняетъ она и теперь. Медленнымъ процессомъ сплоченія разрозненныхъ силъ, цѣною пожертвованія областной вольности и независимости, созидалось русское единство и, возрастая въ могуществѣ, крѣпкими плотинами пятило назадъ азіятскія волны. Это была система наступательной обороны, которой мы вынуждены держаться и понынѣ. Стыдно какъ-то и вспоминать, что послѣднее нашествіе Крымскихъ Татаръ было вѣдь только сто съ небольшимъ лѣтъ назадъ, уже въ царствованіе Екатерины! Чтожь, уничтоженіе ею этого татарскаго гнѣзда, завоеваніе ею Крыма — дѣло властолюбія и корысти, какъ вопили завистливые современники?!.. Съ восточной стороны мы обезопасились ранѣе: царь Иванъ Васильевичъ IV еще въ половинѣ XVI вѣка высвободилъ изъ "подъ азіятской власти жизненную артерію Русской земли, вашу родную Волгу до самаго устья, разгромивъ и присоединивъ къ Россіи царство Каванское, да царство Астраханское со всею тою мѣстностью, куда такъ долго вынуждены были являться Русскіе князья на срамный поклонъ и гдѣ столько ихъ было перемучено! Вмѣстѣ съ Астраханью заняла Россія и крѣпкую позицію на западномъ берегу Каспійскаго моря, — и царь Иванъ Грозный провинился такимъ образомъ предъ Англичанами — заднимъ числомъ! Стали мы на западномъ берегу, но цѣлыхъ три вѣка борьбы съ Персами и съ Кавказскими мусульманами пошло у насъ только на то, чтобъ утвердиться на его протяженіи окончательно и обезпечить себѣ мирное имъ владѣніе. Что же касается восточнаго Каспійскаго берега, то къ серьезному, завладѣнію имъ Россія приступила уже только во второй половинѣ текущаго столѣтія, рѣшившись., наконецъ уважить требованіе самообороны и оградить безопасность русскихъ морскихъ промысловъ. Да, уводъ подданныхъ великой Русской державы въ полонъ для распродажи ихъ на азіятскихъ рынкахъ практиковался, къ стыду нашему, Хивинцами или подвластными имъ Туркменами (подстрекаемыми, какъ это теперь несомнѣнно доказано, тайнами англійскими эмиссарами) еще очень недавно, на памяти у всѣхъ! Такое долготерпѣніе конечно не согласно съ достоинствомъ могущественнаго правительства и объясняется единственно деликатнымъ его за послѣднія 50 лѣтъ, вниманіемъ къ британской пугливости.
Эта британская пугливость обусловливается, какъ мы сказали, не одними островитянскими свойствами Британской націи, вѣчно сторожимой океаномъ, вѣчно обособленной, а потому не имѣющей въ своихъ нравахъ даже преданій, и привычекъ сосѣдства, присущихъ континентальнымъ народамъ, — но и всѣмъ характеромъ британской завоевательной въ Индіи политики. Послѣдняя представляетъ совершенную противоположность политикѣ русской, какъ въ практикѣ, такъ и въ принципахъ, и вполнѣ достойна націи, которая силою оружія заставила Китай признать за англійскими купцами право свободной отравы китайскихъ подданныхъ, или торговли опіумомъ. Англійскій захватъ индійскихъ земель не былъ вынужденъ никакою нуждою самозащиты; онъ вызванъ единственно купеческою, вмѣстѣ съ тѣмъ и государственною корыстью. Это былъ просто грабежъ, говоря обиходною рѣчью, грубѣйшее насиліе надъ неповиннымъ слабымъ, — насиліе, впрочемъ, которое въ наши дни величаютъ на Западѣ «служеніемъ цивилизаціи»: подъ этимъ знаменемъ собираются теперь, но уже сообща (Англія опоздала!), всею просвѣщенною Европой, овладѣть для эксплуатаціи нутромъ Африки и заставить Негровъ, подъ страхомъ смерти, прикрывать стою наготу хлопчато-бумажными издѣліями европейскихъ фабрикъ… Но никакое Конго не можетъ сравниться съ богатствами захваченной себѣ Англичанами Индіи. Въ нынѣшнемъ столѣтія въ особенности вооруженный захватъ индійскихъ земель производился Англіею съ такою алчностью и успѣхомъ, что наши послѣднія азіятскія пріобрѣтенія даже по пространству въ нѣсколько кратъ уступаютъ имъ, а по цѣнности, сравнительно съ англійскими, просто нуль. Англо-индійская имперія имѣетъ населеніе что-то около. 250 милліоновъ въ 8 или болѣе разъ превышающее число жителей, покорившей его Великобританіи, — но населеніе, по признанію самихъ Англичанъ, до высшей степени враждебное своимъ просвѣщеннымъ властителямъ, и едва сдерживаемое военною силою. Но метрополія не въ состояніи содержать тамъ англійскую армію до слишкомъ большемъ размѣрѣ, — на туземное же войско положиться-не смѣетъ, А такъ какъ на штыки, извѣстно лишь опираться, возсѣдать же на нихъ неудобно, — то понятно, конечно, и вѣшая тревога Англичанъ: не чувствовалъ подъ собой, во странѣ составляющей теперь для Англіи главный родникъ величія, богатства, и мощи, сѣдалища прочнаго!…
Проведемъ же параллель между Россіей въ Средней Азіи, вѣчно упрекаемой въ завоевательной алчности и властолюбіи, и между Англіей, чаще другихъ расточающей намъ эти упреки. Индія для Англіи неправое, корыстное стяжаніе; наши среднеазіатскія завоеванія — вынужденныя, противъ всякаго нашего желанія и охоты, — наше стяжаніе вполнѣ правое. Индія, для Англіи источникъ обогащенія; наши среднеазіатскія владѣнія въ прямой и значительный убытокъ русскому государственному бюджету, — что намъ, впрочемъ, вовсе не въ честь, свидѣтельствуя лишь о неумѣлости нашего управленія, Но за то туземное населеніе Индіи, разоряется: но свидѣтельству самихъ Англичанъ (въ этой странѣ чудаковъ, рядомъ съ безнравственною національною политикою, не мало людей высокой, мужественной честности), нѣсколько сотъ тысячъ Индусовъ умираетъ съ голода ежегодно; Россія же вноситъ къ туземцамъ, вмѣстѣ съ культурою, миръ и благоденствіе. Англичане горды, оскорбляютъ туземцевъ презрѣньемъ, недовѣрчивы и жестоки въ обращеніи съ ними; мы же, вовсе не изъ хитрости и не по системѣ, а просто по свойствамъ нашей славянской природы, отчасти и потому, что сами — полу восточный народъ, чужды гордости и простодушны, легко уживаемся съ туземцами и внушаемъ имъ довѣріе. Англичанинъ ненавидятъ и проклинаютъ, — съ нетерпѣніемъ чаютъ пришествія избавителя (кто же въ этомъ виновенъ, какъ не они сами и не отъ нихъ ли зависитъ исправить это зло?). Съ нашею же властью, разъ покореніе совершилось, мирятся легко, охотно поступаютъ въ русскую службу, а нѣкоторыя племени, какъ мы недавно видѣли, сами призываютъ русскую власть, сами просятся въ. подданство.
Вотъ въ этомъ-то, во всей этой нравственной противоположности русской азіятской политики, весь и грѣхъ Россія предъ Англичанами. Inde ігае! Вѣрнѣе сказать, мы предъ ними безъ вини виноваты, просто уже тѣмъ, что существуемъ на бѣломъ свѣтѣ, что мы такіе, какими создала насъ исторія и природа, что несмотря на наше неуклюжество и смиренство, доходящее до постыднаго самоотверженія предъ Западной Европой, несмотря на все отчужденіе отъ народности петербургскихъ властныхъ «сферъ» вкупѣ со всею мнимо-либеральною «интеллигенціей)», несмотря на нашу бѣдность и внутреннюю административную неурядицу, на все наше усердное стараніе низиться и малиться, имя Россіи на Востокѣ грозно и обаятельно, угнетенныя народныя массы устремляютъ къ ней взоры, чая освобожденія, и мы не могли никогда, не можемъ и теперь, отбиться отъ роковой чести служить для Англичанъ пугаломъ.
Да и для однихъ ли Англичанъ? Положеніе Россіи по истинѣ трагикомическое. Съ одной стороны наши западные сосѣди тѣснятъ насъ къ Востоку, въ силу своего Drang nach Osten, стараются вылѣчить насъ отъ «византійской горячки» и въ минуту гнѣва грозятъ отбросить насъ за Уралъ, въ Азію, — а Англичане съ своей стороны хотѣли бы насъ и изъ Азіи выдеретъ! Извольте тутъ угодить!…
Но о западныхъ друзьяхъ мы поговоримъ въ другой разъ, а теперь на первой очереди для Россіи Англичане, предъ которыми она въ вѣчномъ отвѣтѣ — за то что индійскіе подданные ихъ ненавидятъ. Страхъ фантастиченъ, всюду создаетъ себѣ призраки опасности, особенно при нечистой совѣсти, и вотъ, подъ воздѣйствіемъ такихъ-то призраковъ, сложилась у Англичанъ, по отношенію къ намъ, цѣлая система политики не только враждебной, но озлобленной, политики фальшивой и близорукой.
Въ теченіи нынѣшняго столѣтія, за исключеніемъ эпизода борьбы съ Наполеономъ (разумѣется первымъ), не было у Россіи противника ожесточеннѣе Англіи, ни отъ кого не претерпѣли мы столько зла, сколько отъ державы, съ которой именно-то не было у насъ нигдѣ прямаго столкновенія интересовъ, да могло бы и вовсе не быть — при вѣрномъ ихъ, со стороны Англіи, разумѣніи. Ей одной обязаны мы уничтоженіемъ нашего флота въ Крымскую войну и оскорбительнѣйшими ограниченіями нашей власти на Черномъ морѣ; Англія же, главнымъ образомъ, не объявляя войны, воевала съ нами и въ послѣднюю нашу Турецкую кампанію, и была виновницей нашего берлинскаго позора.
И къ чему же, въ концѣ концовъ, привела эта поражающая своею недальновидностью политика англійскихъ препрославленныхъ государственныхъ мужей? Севастополь отстраивается и Черноморскій флотъ нашъ возраждается снова; Россія, упираясь и нехотя, дошла однакожъ до самыхъ границъ Афганистана; въ Европѣ возникла новая могущественная держава — Германія, которая сумѣла уже дать почувствовать Англіи свою силу и, по отношенію къ себѣ, посбить съ нея спѣси; Германія же болѣе или менѣе хозяйничаетъ и въ самомъ Константинополѣ. Выгоднѣе ли послѣднее для Англіи, чѣмъ русское преобладаніе на Босфорѣ? А если Германія утвердится на Занзибарскомъ берегу, кто будетъ ближе къ Индіи, Россія или Германія? Однакожъ такова сила англійскихъ предразсудковъ, что по отношенію къ намъ Англія не образумилась и до сихъ поръ. Но въ этомъ есть значительная доля и нашей вины.
Понятное Дѣло, что образъ дѣйствій Англіи и явный на весь міръ ея страхъ за Индію не могли же, наконецъ, не надоумить Россію, что единственное для нея средство укротить наглость почтенныхъ островитянъ — постараться уязвить ихъ именно "въ эту ахиллесову пяту, но нисколько не въ видахъ покоренія Индія, а съ цѣлью заставить Англію придти къ разумному и прочному съ нами соглашенію. Мыслью о походѣ въ Индію увлекался, по внушенію впрочемъ Бона? нарта, еще Императоръ Извелъ, во затѣмъ, при послѣдующихъ царствованіяхъ, она не только была оставлена, но чѣмъ наглѣе дѣйствовали Англичане, тѣмъ болѣе признавали мы нужнымъ отъ нея открещиваться и отплевываться, какъ отъ бѣсовскаго навожденія. Вообще ничего не можетъ быть слабодушнѣе русской среднеазіятской политики относительно Англіи за послѣднія 50 лѣтъ. Забота: «что скажутъ Англичане?», или: «какъ бы не раздражить Англичанъ», если не парализовала, то до крайности замедляла историческій кодъ нашей наступательной обороны. О томъ, какъ въ царствованіе Императора Николая упало наше значеніе въ Средней Азіи вообще и особенно въ Афганистанѣ, прежде чрезвычайно сильное (послы отъ Достъ-Магомета являлись къ намъ въ Оренбургъ съ просьбой о покровительствѣ), имѣется документальное свидѣтельство въ перепискѣ нашего Министерства иностранныхъ дѣлъ съ русскимъ посланникомъ въ Персіи Дюгамелемъ въ 38—40-хъ годахъ (См. біографію Дюгамеля въ «Русскомъ Архивѣ» нынѣшняго года № 5). Тотъ же Дюгамель, когда Англія въ 1854 г., въ составѣ европейской коалиціи, ринулась на насъ войною, представилъ Императору Николаю, какъ знатокъ дѣла, записку о возможности произвести диверсію англійскихъ силъ, подвигнувъ противъ Индіи Афганистанъ. Записка осталась безъ послѣдствій. А между тѣмъ, вслѣдъ за подписаніемъ нами Парижскаго трактата, вспыхнуло давно готовившееся возстаніе сипаевъ, которое поставило на край гибели англійское владычество, и будь оно годомъ раньше, не было бы можетъ-быть ни Крымской войны, ни Парижскаго мира! Переходъ отъ пассивной политики къ активной въ Средней Азіи, именно въ Туркестанской области, совершился уже послѣ смѣны царствованій, благодаря лишь личному самовольному почину Черняева, увѣнчавшемуся взятіемъ Ташкента. Эту заслугу генерала Черняева не можетъ не признать даже недругъ, если въ немъ есть хоть на золотникъ добросовѣстности; (Тѣмъ болѣе странно, что на публичной лекціи прошлою весною, читанной въ Главномъ Штабѣ одними изъ его чиновъ, при обзорѣ вашего наступательнаго движенія въ Азіи, обѣ этой заслугѣ Черняева и ея значеніи было совершенно умолчано… Кому въ угоду??…) Завоеваніе Ташкента, отъ котораго отречься было неудобно, привело постепенно къ усмиренію Хивы и Бухары, но при каждомъ нашемъ шагѣ впередъ; при каждомъ успѣхѣ одержанномъ Нами надъ азіятскими хищниками, дипломатія наша, какъ бы краснѣя и конфузясь, Спѣшила извиняться предъ Англичанами и увѣрить униженно, что это «въ послѣдній разъ, больше не будемъ»; впослѣдствіи; къ счастію, стали прибавлять оговорку на случай «непредвидѣнныхъ обстоятельствъ». Въ 1878 году, въ послѣднюю войну, сдѣлана была наконецъ робкая попытка воспользоваться враждою Ширъ-Али къ Англичанамъ; весь Афганистанъ готовъ былъ вамъ отдаться, во мы поспѣшили его оттолкнуть, успѣвъ только осрамиться, погубить Ширъ-Али… И все это по неспособности къ рѣшительному, смѣлому дѣйствію, да по увлеченію какимъ-то упорнымъ, сантиментально-маниловскимъ упованіемъ нашей дипломатіи, что авось-либо Англія, узнавъ про наше смиреніе, умилится и произведетъ насъ въ генеральскій чинъ культурной дружественной націи.
Послѣ разгрома Текинцевъ и занятія Асхабада, послѣдовалъ испугъ, не столько со стороны Англіи, сколько съ нашей, какъ бы вождь-побѣдитель не занялъ и Мерва и не переполнилъ чашу негодованія Англичанъ. Удивительное явленіе! Вторгаются англійскія войска въ Афганистанъ, занимаютъ Кандахаръ: намъ и въ голову не приходитъ обезпокоить ихъ вопросомъ; зачѣмъ да почему Англія себѣ это дозволяетъ? Мы же сами, не только терпѣли, но какъ бы сами признавала, да и прививали надъ собою британскій контроль; не только смиренно, до ихъ требованію, отдавали имъ отчетъ въ каждомъ нашемъ шагѣ, но даже спѣшили предупредить строгій запросъ… Такъ, послѣ побѣды Скобелева, наше Министерство завѣряло Англію, что Россія о Мервѣ и не помышляетъ. Но если наша дипломатія — Маниловъ, вѣчно утопающій въ слащавыхъ мечтахъ о «дружбѣ», то исторія — Собакевичъ и по медвѣжьи, то и дѣло, ступаетъ дипломатія на ноги. Вышло такъ, что Мервцы, а затѣмъ и всякіе остальные Туркмены попросились въ наше подданство. Отъ новой верховной власти они отказа не встрѣтили, и мы стали непосредственными сосѣдями Афганистана. Тѣмъ не менѣе — такова сила маниловской традиціи въ нашей дипломатіи! — доводя до свѣдѣнія Англичанъ о такомъ неожиданномъ приключеніи, она посмѣшила напомнить, что всегда признавала Афганистанъ входящимъ въ сферу ихъ политическаго вліянія и интересовъ, и сама пригласила англійское правительство къ участію въ опредѣленіи русской новой государственной границы…
Не будь этого отреченія отъ Афганистана и этого… приглашенія, дѣло бы вѣроятно приняло иной оборотъ, за такъ или иначе уладились бы съ Афганцами бежъ затрудненія. А какъ обернулось дѣло, какъ повела себя коммиссй сэра Петера Лёмсдена, какія требованія предъявило намъ англійское министерство, какъ пыталось оно застращать насъ угрозами и всяческими демонстраціями — читателямъ разсказывать нечего. Къ счастію, на этотъ разъ роль русской дипломатіи (по отношенію къ Средней Азіи) стушевалась, или точнѣе сказать во всѣхъ нашихъ отвѣтахъ послышался голосъ иной, твердый, заставившій встрепенуться отъ радости всѣ русскія сердца. Надо признаться впрочемъ, что никогда и наглость Англичанъ не доходила до такого предѣла. Спрашивается: существуетъ ли какая иная въ Европѣ держава, изъ не самыхъ мелкихъ, къ которой бы кто позволилъ себѣ обратиться съ тѣми требованіями, съ какими посмѣла Англія обратиться къ намъ? Недавно одинъ англійскій журналъ откровенно сознался, что сама Россія избаловала Англичанъ своею робкою уступчивостью, своими дипломатическими книксенами въ теченіи свыше сорока лѣтъ. Поэтому, въ сравненіи съ англійскими требованіями, нельзя не признать данные Россіей отвѣты, при всей твердости и достоинствѣ, еще чрезвычайно воздержными, а долготерпѣніе наше по истинѣ безпримѣрнымъ. Вмѣсто вѣжливыхъ, деликатныхъ намековъ на странность присутствія англійскихъ офицеровъ въ афганскомъ лагерѣ въ битвѣ при Кушкѣ, — присутствія, въ значеніи котораго ни мы, да и никто въ Европѣ не ошибался. — мы имѣли полное основаніе прервать всякіе переговоры съ Англичанами и послѣ непосредственнаго кроваваго столкновенія съ самими Афганцами — непосредственно съ ними же вести дѣло и о границѣ. Но вмѣсто этого, разбивъ Афганцевъ, мы удалились снова въ мѣста нашей стоянки — ожидать что угодно будетъ предпринять гг. Англичанамъ. Они и сунулись было съ рѣшительнымъ требованіемъ, чтобы Русскій Царь покаралъ своего генерала, получили, конечно, должный отпоръ, — но самое это нахальное требованіе было уже оскорбленіемъ. Тѣмъ не менѣе, мы терпѣливо выжидали исхода переговоровъ. Достолюбезность наша объясняется, впрочемъ, желаніемъ сохранить во главѣ англійскаго правительства старика Гладстона, который, хотя и посылалъ намъ нахальные ультиматумы; но все же не принадлежитъ къ числу такихъ руссоненавистниковъ, какъ Сольсбери и Ко, послѣдователи политики лорда Беконсфильда. Приходитъ на мысль, не согласились ли мы съ Гладстономъ напередъ, благодушно входа въ его трудное положеніе, или не были ли имъ заранѣе извѣщены, что съ цѣлью снискать себѣ благоволеніе большинства онъ уснаститъ свою рѣчь оскорбительными выраженіями по нашему адресу?! «Ну чтожъ за бѣда, — этого ему въ счетъ ставить нельзя, вѣдь у нихъ безъ этого невозможно, а намъ не прививать стать», — таковъ, по крайней мѣрѣ, былъ тонъ рѣчей издающейся на казенныя деньги нашей французской петербургской газеты. Но и это не помогло. Въ виду предстоящихъ новыхъ въ парламентъ выборовъ, Гладстонъ предпочелъ не компрометтироваться какими-либо уступками въ пользу Россіи со стороны Англіи, а навязать развлеку афганскаго вопроса на шею своимъ противникамъ, которые я заняли его мѣсто.
Въ какомъ же положеніи дѣло?
Маркизъ Сольебери съ лордомъ Чёрчилемъ (министромъ по индійскимъ дѣламъ) твердо вѣдаютъ, что при предстоящихъ новыхъ въ парламентъ выборахъ имъ не препобѣдить либераловъ помощью политики внутренней. Единственное поприще, на которомъ они могутъ имѣть преимущество — это политика внѣшняя, гдѣ либералами надѣлано много ошибокъ, гдѣ съ именемъ партіи торіевъ связаны лестныя для національнаго самолюбія традиціи Беконсфильда, о которыхъ новый премьеръ и поспѣшилъ вспомянуть въ своихъ публичныхъ рѣчахъ. Мы знаемъ по опыту прошлой войны, что значатъ эти традиціи по отношенію къ Россія. Новыхъ блистательныхъ успѣховъ во внѣшней политикѣ и блистательной развязки спора съ Россіей — вотъ чего ожидаетъ отъ новаго министерства Англія и чѣмъ рѣшается для него вопросъ: быть или не быть. Но какъ достигнуть этой «блистательной» развязки? Мирнымъ способомъ могла бы она быть достигнута развѣ лишь въ такомъ случаѣ, когда бы Россія согласилась, принять указанную ей границу и затѣмъ торжественнымъ формальнымъ договоромъ обязаться соблюдать ее во вѣки вѣчные. Но такимъ договоромъ Россія связать себя конечно во можетъ, да онъ былъ бы ей въ прямой ущербъ. Оффиціально дѣло наше съ Англіей стоить, — и вотъ уже нѣсколько месяцевъ; — на вопросѣ о Зульфагарскомъ проходѣ.. Но этотъ предлогъ проволочки спора, по. вздорности своей, становится просто забавенъ. Не Зульфагаръ, не Пенде, не начертаніе границы десятками верстъ ближе или далѣе, правѣе или лѣвѣе, способны, съ англійской точки зрѣнія, обезпечить безопасность англо-индійскаго владычества. Газета «Times» однажды цинически проболталась, что прими даже Россія границу ей предложенную, выгоды для Англіи отъ этого не будетъ никакой, если, чего добраго, — поясняетъ газета, — удастся Россіи пріобрѣсть себѣ симпатія афганскаго населенія, точно такъ же какъ она сумѣла пріобрѣсть ихъ себѣ въ средѣ Туркменъ!… Вотъ въ чемъ опасность! Очевидно — того же мнѣнія и Лондонскій кабинетъ, и Индійское правительство. Мы желаемъ добраго, мирнаго сосѣдства и, еслибъ не Англичане, вѣроятно бы его и добились. Англичанамъ же нужно, чтобы Афганистанъ былъ намъ враждебенъ, сдѣлался для насъ чѣмъ-то въ родѣ Кавказа былой памяти, а мы бы, связавшись формальнымъ договоромъ, усмирять его не имѣли даже и права!
На открытое единоборство съ нами (такое, которое неминуемо нанесло бы ущербъ англійской торговлѣ и подвергая бы опасности на моряхъ англійскій торговый флотъ) Англія едвали отважится. Она могла бы рѣшиться на войну съ нами лишь въ томъ случаѣ, когда бы ей удалось зажечь пламя европейской войны, т. е. въ составѣ цѣлой коалиціи державъ. Но разсчетъ этотъ ей очевидно не удался, что свидѣтельствуется, между прочимъ, даже нашимъ «Journal de St.-Péterebourg», оффиціозно подтрунивавшимъ надъ перемѣною тона въ рѣчахъ маркиза Сольсбери: «видно, говорила газета, благородному маркизу не удалось найти себѣ союзниковъ, въ Европѣ и расторгнуть пріязнь Россіи съ Германіей и Австро-Венгріей». Похваляться тутъ, особенно не чѣмъ. Для обѣихъ этикъ державъ, нѣтъ ни повода къ войнѣ, ни разсчета воевать съ нами… Война съ Россіей дѣло во всякомъ случаѣ, страшное и рискованное, да и къ чему она; когда обѣимъ симъ державамъ такъ легко и удобно, съ полною для себя безопасностью, ловить да ловить рыбу въ мутной водѣ мира и дружбы! Отвлечь вниманіе Россіи отъ Босфора и Балканскаго полуострова и вообще отъ западно-европейской политики, занять и Россію и Англію тамъ, далеко отъ Европы, въ Средней Азіи, заставить ихъ обѣихъ источать свои силы во взаимной борьбѣ, — да что же можетъ быть болѣе на руку, желаннѣе для Германіи съ Австріей?! Едвали можно и сомнѣваться, что Германія охотно гарантируетъ намъ нейтралитетъ, даже пожалуй съ напутственнымъ благословеніемъ, — какъ нельзя сомнѣваться и въ томъ, что она сумѣетъ придать этому, выгодному для нея самой, нейтралитету значеніе великой досуга, намъ спеціально изъ пріязни оказываемой. Извѣстно, однако, что въ Германіи держатся правила: услуга за услугу, — и вотъ чего не должна упускать изъ виду наша дипломатія… Нельзя конечно не дорожить добрыми отношеніями Россіи съ Германіей, но слѣдуетъ однако остерегаться, чтобы ради мнимыхъ услугъ эти узы дружбы не превратились современенъ въ петлю дружбы, которая бы все туже стягивалась на русской шеѣ… Про миссію же сэра Друммонда Вольфа толковать нечего: Турція поступитъ такъ, какъ ей укажетъ Германія, — Германія хе европейской войны не желаетъ.
Намъ же сдается, что Англичане примутъ другое рѣшеніе. Имъ не для чего и объявлять формально Россіи войну: воевать съ Россіею Англія можетъ (вѣроятно и будетъ) чужими руками, — для этого ей и полезно затянуть переговоры съ Россіей. Оффиціально оставаясь въ сторонѣ, оффиціально пребывая съ нами въ мирѣ; она поведетъ войну изъ-за спины Афганцевъ. Она снабдитъ, да и снабжаетъ, Афганцевъ деньгами и усовершенствованнымъ европейскимъ оружіемъ; командовать или руководить ими будутъ англійскіе офицеры, и даже не прячась, — а мы… Неужели однако мы согласятся доставить себя вновь въ то же самое комическое положеніе, въ какомъ очутились послѣ побѣды при Кушкѣ? Mы имѣли дѣло тогда не съ самовольно дѣйствующей ордой, а съ регулярными войсками Афганскаго эмира, предводимыми однимъ изъ его сановниковъ-генераловъ. Однако же, отразивъ ихъ нападеніе, мы, сколько извѣстно, не потребовали даже и объясненія отъ эмира, какъ будто эти войска совсѣмъ отъ него не зависятъ или какъ будто мы сами согласились признать ихъ маскированную зависимость отъ ея величества Индійской Императрицы. Но въ такомъ случаѣ не отъ Афганцевъ, а отъ англо-индійскаго правительства должны бы мы потребовать удовлетворенія за пролитую при Кушкѣ русскую кровь! Никакого удовлетворенія отъ Англичанъ мы не но требовали. Странное же это положеніе, при которомъ за на паденіе на насъ афганскихъ войскъ не отвѣчаетъ никто: ни эмиръ, ни Англія!
По всѣмъ послѣднимъ извѣстіямъ оказывается почти несомнѣннымъ, что Англія заключила съ Китаемъ наступательный и оборонительный союзъ. Это даетъ основаніе заключать, что Англія предполагаетъ, тоже вѣроятно безъ объявленія пока войны, воевать съ нами и изъ-за спины Китая… Конечно, въ предвидѣніи этой случайности она и заняла, подъ самымъ нашимъ Владивостокомъ съ его замерзающимъ портомъ, незамерзающій портъ Гамильтонъ на Корейскомъ полуостровѣ. Какъ могли прозѣвать этотъ захватъ наши министерства — морское и иностранныхъ дѣлъ — неизвѣстно, но безъ сомнѣнія это не можетъ внушать Россіи большаго довѣрія къ ихъ предусмотрительности и расторопности, столь нужнымъ именно теперь, въ виду грозящихъ опасностей…
Та маскированная война, которую, какъ кажется, думаетъ повести съ нами Англія, представляетъ для насъ одни лишь неудобства. Не выгоднѣе ли было бы для Россіи прямо теперь же объявить Англичанамъ, что при первомъ нападеніи на насъ Афганцевъ всякія прежнія соглашенія наши съ Англіей будутъ пригнаны лишенными силы и въ дальнѣйшемъ образѣ дѣйствій мы станемъ руководиться единственно лишь своими интересами, хотя бы для этого пришлось подойти вплоть къ Индіи? Однимъ словомъ: сорвать съ Англія маску и вызвать тайнаго врага на открытый бой?..
Тяжелыя испытанія, быть-можетъ, предстоятъ вскорѣ Россіи, но она встрѣтитъ ихъ, конечно, «не въ пьянствѣ похвальбы безумной» и не «въ пьянствѣ гордости слѣпой», а съ мужественною покорностью и трезвостью, духа. Что должно вселять въ нее бодрость и силу это — сознаніе своей правоты, а также я утѣшительное упованіе, что честь ея теперь въ надежныхъ рукахъ, и что опытъ Берлинскаго конгресса съ печальными послѣдствіями дипломатической нашей рутины и съ вѣскими дарами сосѣдской дружбы — не можетъ же пропасть для нашего сознанія совсѣмъ даромъ…