О моем некрологе
правитьЗасыпан я
Всем известно, как правдивы бывают мемуары об умерших писателях, и счастливы те покойники, которые могут исправить свои некрологи и посмертные воспоминания друзей! Едва я успел умереть, как и у меня нашелся Тенеромо — г. Аркадий Аверченко, — и да простит ему Бог те дружеские клеветы, которые он на меня возводит. Я же спешу воскреснуть, чтобы вернуть его к истине.
Г. Аверченко уверяет читателей, будто при встречах с ним я расточал перед ним комплименты. Не стану его разубеждать. И Булгарин когда-то уверял, что его покойный друг Грибоедов был в восторге от его писаний.
Но напрасно мой друг утверждает, что в своих личных беседах я восхвалял его выше небес, а в своих статьях и книгах — бранил нехорошею бранью. В тот самый год, когда словесно я «поощрял его юный талант», — вот что было писано мною в газете:
«Во главе даровитой артели — беллетрист Арк. Аверченко, которого давно пора „открыть“, так как в иных его вещах больше наблюдательности и таланта, чем во всем, например, Арцыбашеве».
Где же разноречие между моими словесными и печатными отзывами? И «устно», и «письменно» я равно с похвалой отзывался о таланте г-на Аверченко.
Но талант — это дело одно, а направление таланта — другое. Скоро я мог убедиться, что в «Сатириконе» направление откровенно канканное. И я тотчас же указал на это как в печати, так и в своих личных беседах. Не дальше, как на прошлой неделе, встретившись с членами этой редакции, гг. Л. и Р., я говорил им, что их журнал смотрит на всю вселенную из окна отдельного кабинета, что он как будто экзамен сдает по науке кокотологии, что только тип проститутки по-настоящему изучается им, а русского крестьянина и русского рабочего он изображает кое-как, трафаретно, и что очень жаль, когда такие таланты работают для «веселых устриц».
Так что и здесь мои писания не расходились с моими словами!
А если бы они расходились — кому какое до этого дело! Быть может, я направо и налево хвалю г-жу Вербицкую, пишу любовные письма Владимиру Гордину и пою серенады пред дядей Михеем! Быть может, я всем сообщаю, что Брешко-Брешковский — Данте! Это никого не касается. Свои вкусы я выражаю в статьях, и только с ними надлежит считаться.
Первая публикация: «Речь» / 26 нояб. (9 дек.) 1911 года.