Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
О мнимой опасности демократизма въ земскомъ дѣлѣ.
править«Мы видѣли бы залогъ великой силы въ будущемъ, если бы, безъ всякихъ фразъ и декламацій, безъ политическихъ пряностей, завязалась на Руси хоть бы только почка какого-нибудь серьезнаго, настоящаго, дѣльнаго дѣла, совмѣстно разрабатываемаго всѣми земскими сословіями, — хоть бы даже въ самыхъ малыхъ размѣрахъ и въ вопросахъ чисто-хозяйственныхъ». Такими словами закончили мы, мѣсяцъ тому назадъ, одну изъ нашихъ передовыхъ статей. И дѣйствительна: всякое высушенное болото, всякой мостъ — вновь построенный, всякую уѣздную проселочную дорогу приведенную въ исправность — мыслью, совѣтомъ, совокупнымъ иждивеніемъ и заботами уѣзднаго земства — мы готовы встрѣтить несравненно съ большею радостью, чѣмъ многія повидимому крупныя явленія общественнаго прогресса, — готовы привѣтствовать какъ зарю обновленія, освобожденія и всякой благой, возникающей наконецъ и у насъ, дѣятельности. Чего намъ недоставало до сихъ поръ — это именно дѣла, или вѣрнѣе сказать — умѣнья начать, затѣять и довершить, собственнымъ своимъ общественнымъ разумомъ и средствами, самое простое, малое дѣло — безъ помощи правительственной иниціативы, регламента, опеки и руководства. Въ чемъ заключалось до сихъ поръ наше безсиліе — это въ разрозненности силъ духовныхъ и вещественныхъ, въ неумѣньи слить ихъ вмѣстѣ въ одну общую силу для дружнаго, полезнаго дѣйствія, въ томъ наконецъ, что народъ чуждался общества, а общество народа, — народъ нуждался въ силѣ сознательной и просвѣщенной — и не находилъ ея, — общество же, обладающее повидимому этой силой, но чуждое народной стихіи и живой связи съ дѣйствительностью, оставалось безплоднымъ и немощнымъ. Если только намъ удастся — мостишко какой-нибудь (не въ фигуральномъ, а въ настоящемъ смыслѣ слова) создать общимъ совѣтомъ, — тогда можно будетъ уже смѣлѣе глядѣть въ будущность и провидѣть въ ней, въ ея туманной дали, очеркъ цѣлаго будущаго зданія нашего земства.
Конечно, мы не смѣемъ еще предаваться такимъ радужнымъ надеждамъ по поводу первыхъ, робкихъ опытовъ въ дѣлѣ земскаго самоуправленія, о которыхъ читатели ваши знаютъ какъ изъ «Дня», такъ и изъ прочихъ газетъ. До сихъ поръ извѣстно, съ большею или меньшею подробностью, о дѣйствіяхъ уѣздныхъ и губернскихъ собраній — только въ четырехъ губерніяхъ: Самарской, Костромской, Пензенской и Новгородской. Эти извѣстія гораздо утѣшительнѣе, чѣмъ можно было ожидать, — и земскія собранія съ самаго перваго раза явились несравненно дѣльнѣе, стройнѣе, порядливѣе — отдѣльныхъ сословныхъ собраній, хоть бы напримѣръ дворянскихъ. Почему это такъ? почему нельзя пожелать будущимъ земскимъ собраніямъ руководиться тѣмъ образцомъ, какой представляется на дворянскихъ съѣздахъ? почему сами дворяне (за немногими печальными исключеніями, о которыхъ смотри въ 64 и 65 No «Моск. Вѣд.» въ корреспонденціяхъ изъ Клина и изъ Солигалича) вносятъ въ земскія собранія совсѣмъ иной духъ, иные пріемы и оставляютъ за порогомъ дверей — тѣ непорядочные порядки, которые стали ихъ неотъемлемою привычкою на съѣздахъ дворянства? Отдѣльныя собранія купцовъ, мѣщанъ также не много представляютъ стройности и чинности, но мы указываемъ на дворянскія собранія собственно потому, что въ послѣднее время вздумали придавать этимъ собраніямъ ту важность, которой они никогда до сихъ поръ не имѣли, а на естественный, неотвратимый упадокъ ихъ значенія стали смотрѣть какъ на общественное зло. Ничто, кажется, никогда не мѣшало дворянству ввести болѣе стройности въ засѣданія и съ большимъ вниманіемъ заняться разсмотрѣніемъ земской смѣты… Если нѣкоторые дворяне захотятъ видѣть въ нашихъ словахъ какой-нибудь личный попрёкъ дворянскому сословію — они очень ошибутся. Тутъ личной вины почти нѣтъ: едвали даже и могло быть иначе. Искусственная организація дворянства, созданная Екатериною II, — столь прославляемою вновь съ недавняго времени, послѣ 19 февраля 1861 года, нѣкоторыми защитниками землевладѣльческихъ интересовъ, — не носила въ себѣ никакой органической силы; никакой живой связи съ землею и народомъ не установляла дворянская грамота. Она только укрѣпляла однѣ сословныя привилегіи, развивала духъ однихъ сословныхъ интересовъ; она не налагала на дворянъ никакого инаго контроля, кромѣ контроля правительственной же власти; она не ставила ихъ лицомъ къ лицу съ прочими сословіями, съ землей, съ народомъ — про котораго и рѣчи быть не могло, такъ какъ больше половины его находилось въ крѣпостномъ рабствѣ у тѣхъ же дворянъ. Конечно, привилегіи были обширны и даже не безъ политическаго оттѣнка, но развѣ могли онѣ создать прочное политическое значеніе для дворянства, когда десятки милліоновъ народа, составляющіе настоящій центръ тяжести Русскаго государства, были (благодаря отчасти этимъ же привилегіямъ) парализованы въ своемъ существованіи полнѣйшею гражданскою безправностью? когда органическая стихія нашего политическаго тѣла была скована по рукамъ и ногамъ? Въ самомъ дѣлѣ, если разсматривать народъ, какъ живой организмъ (а иначе его и разсматривать нельзя), то понятно, что при стѣсненіи естественныхъ отправленій, при нарушеніи правильнаго кровообращенія, при онѣмѣніи значительнѣйшихъ органовъ жизнь остальныхъ органовъ осуждена на анормальность, болѣзненность и безплодность. Мы скажемъ болѣе: неурядица и безалаберность нашихъ дворянскихъ выборовъ и съѣздовъ будетъ со временемъ поставлена исторіею въ заслугу дворянству, — если не лично дворянамъ, то той Русской стихіи, имъ присущей, которая не сумѣла никоимъ образомъ разукрасить ложь, не дала обмануть разсудку внутреннее чувство, не уложилась въ чуждую ея природѣ — форму заграничнаго издѣлія и протестовала противъ своего искаженія — безучастіемъ, бездѣйствіемъ, неподвижностью — въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ даже благодѣтельною. Да, благодѣтельною. Было время, довольно удобное, когда дворянство, еслибъ въ немъ было поменьше Русской природы, могло бы безъ особеннаго труда развить и упрочить въ себѣ элементъ аристократическій, и нѣтъ сомнѣнія, что Англичане и Нѣмцы воспользовались бы широкими привилегіями дворянской грамоты въ такой степени, что онѣ бы не обветшали такъ скоро и не сломились бы какъ подсохшее, не глубоко сидящее корнями въ землѣ дерево — въ теченіи какихъ-нибудь 75 лѣтъ!
Но ваше дворянство (какъ бы каждый дворянинъ въ отдѣльности ни хвастался вольностью дворянства и грамотою матушки-Екатерины) чувствовало себя постоянно неловко въ сочиненной для него роли сословія, на подмосткахъ той публичной арены, на которой разыгрывалась вся наша общественная жизнь со временъ Петра Перваго. Оно не стало настоящею политическою корпораціей (чѣмъ непремѣнно стало бы Нѣмецкое или Англійское дворянство), а состояло какъ бы «въ должности» политической корпораціи, внутренно тяготясь этою должностью и отбывая ее, какъ повинность. Поэтому оно никогда не могло заставить себя отнестись съ подобающею важностью къ своему общественному дѣлу или, какъ говорятъ Французы, prendre au eérieux свои общественныя права и привилегіи, — и этому, въ окончательномъ результатѣ, какъ оно иногда ни было безобразно, нельзя не порадоваться. Въ поясненіе нашей мысли приведемъ наши собственныя слова о безобразіи Русской жизни вообще, которыя съ полною основательностью могутъ быть отнесены и къ нашему родному дворянству. «Въ немъ, въ этомъ безобразіи, говорили мы, выражается протестъ живой и живучей, непокорившейся силы народной; въ немъ — отрицательный подвигъ (конечно, только отрицательный) самобытнаго народнаго духа, еще хранящаго смутно, можетъ быть безсознательно и инстинктивно, вѣру въ свое историческое призваніе». Были бы вы рады, читатель, спрашивали мы, если бы Русскій человѣкъ принялъ въ свою душу ложь цеховъ и сословныхъ корпорацій — обличенную теперь и въ Европѣ", еслибъ это иноземное начало пришлось ему по сердцу, еслибъ посѣянное разцвѣло въ немъ, такъ же какъ на Германской почвѣ, пышнымъ розаномъ Нѣмецкаго благоустройства? Жалуясь на безобразіе Руси, хотѣли бы вы развѣ, чтобъ Русскій человѣкъ пріобрѣлъ благообразіе Нѣмца, и для этого — какъ необходимое условіе, условіе sine qua noh — сталъ бы Нѣмцемъ, съузился бы въ Нѣмца, взялъ бы себѣ и идеалъ Нѣмецкій? Конечно, не желали бы, и не потому, чтобъ вы не цѣнили глубины Германскаго духа и исполинскихъ заслугъ, оказанныхъ имъ человѣчеству, но потому, что вамъ въ Нѣмцѣ было бы не по себѣ, что у васъ есть свой идеалъ, свои своеобразныя силы и дарованія, ожидающія соотвѣтственнаго себѣ свободнаго развитія и проявленія. «Съ тѣхъ поръ — поясняли мы дальше — какъ разстроилась цѣльность нашего организма, отшиблась память и взаимное недовѣріе и непониманіе раздѣлило простой народъ отъ служилой и образованной части общества, — Русская земля подвергалась всякаго рода пробамъ и испытаніямъ. Какъ китайскія тѣни въ фонарѣ, смѣнялись въ нашемъ обществѣ нововведенія, преобразовательныя и созидательныя доктрины и разныя модели, по которымъ отливались формы для Русскаго народа. Но формы были не по народу, всѣ лопались и разбивались, оставляя однакоже на немъ свои обломки. Видъ, конечно, не благообразный, но чтобъ порадовать наши взоры своимъ благообразіемъ, народу слѣдовало бы поприжаться, съежиться, пожертвовать своею оригинальностью я послушно влѣзть въ форму нынче Голландскую, завтра Шведскую, и т. д. Онъ не сталъ ни тѣмъ, ни другимъ, не польстился ни на какія блага, не измѣнилъ своей Русской природѣ и покрытый лохмотьями иноземныхъ одеждъ, предстоитъ предъ нами теперь въ своемъ многовѣщемъ безобразіи!»…
Довольно ли мы защитили наше дворянство отъ попрековъ за безобразіе дворянскихъ съѣздовъ? Конечно, ни одинъ изъ присяжныхъ защитниковъ дворянскихъ правъ и привилегій не оказывалъ дворянскому сословію такой услуги, и мы увѣрены, что разумнѣйшіе изъ дворянъ будутъ намъ искренно благодарны. Но дворянамъ не слѣдуетъ однакожъ очень-то и кичиться теперь своимъ безобразіемъ, какъ потому, что предложенное нами оправданіе вовсе не оправдываетъ лицъ, а есть оправданіе такъ-называемое историческое, — такъ и потому, что органическому отпору со стороны непосредственной жизни приличнѣе быть въ простомъ народѣ, чѣмъ въ образованномъ мыслящемъ сословіи, съ развитымъ сознаніемъ. Здѣсь могла бы быть работа и инаго рода. Сознательной защиты народной, духовной самобытности въ дворянскомъ сословіи, къ сожалѣнію, не было, кромѣ нѣкоторыхъ исключеній, — и только непосредственное Русское чувство, Русскій инстинктъ, Русская природа спасала дворянъ отъ опаснаго нѣмецкаго благообразія и протестовала пассивнымъ образомъ противъ ихъ же собственныхъ доктринъ и теорій, ихъ же собственныхъ неразумныхъ усилій. Эта Русская природа беретъ наконецъ свое и въ дворянствѣ, — беретъ положительный верхъ со времени уничтоженія крѣпостнаго права, со времени прилива новыхъ жизненныхъ органическихъ силъ, высвобожденныхъ изъ долгаго плѣна. Она окончательно возьметъ верхъ и скажется скоро уже не пассивнымъ, а дѣятельнымъ образомъ — несмотря на всѣ старанія нѣкоторыхъ публицистовъ замѣнить ее англійской органической стихіей! Впрочемъ, ничто не въ состояніи дать такого превратнаго понятія объ истинныхъ стремленіяхъ и влеченіяхъ нашего дворянства, т. е. огромнаго большинства его, какъ неумѣстная и неловкая, въ высшей степени безтактная защита дворянскихъ интересовъ, предпринятая въ наше время нѣкоторыми Органами нашей журналистики. Мы надѣемся, что здравое чувство собственной пользы помѣшаетъ нашимъ дворянамъ внимать и слѣдовать совѣтамъ этихъ неудачныхъ своихъ адвокатовъ. Въ самомъ дѣлѣ: какъ было бы хорошо, какъ согласно съ требованіями политическаго такта, какой вѣрный, могучій способъ пріобрѣсти довѣріе народа — еслибъ дворяне, на земскихъ всесословныхъ собраніяхъ, вдохновляемые извѣстною газетою, вздумали предложить способы обезземелить крестьянъ и создать массы бродячихъ рабочихъ, — или же стали бы соблазнять гласныхъ отъ сельскихъ сословій плѣнительною картиною — чужаго крова, теплаго угла въ чужой избѣ, неудобствами домосѣдства и хозяйства, и прелестью житья въ работникахъ и батракахъ?!!
Въ противоположность тѣмъ органамъ нашей печати, которые старались поддерживать въ нашихъ дворянахъ какое-то нерасположеніе къ земскимъ учрежденіямъ и видѣли въ нихъ нѣчто въ родѣ посягательства на политическое значеніе дворянства, — мы, напротивъ, настойчиво и неутомимо призывали дворянъ принять въ земскихъ учрежденіяхъ самое дѣятельное участіе. Мы приглашали ихъ: отложивъ въ сторону всякія заботы объ организаціи себя, какъ политическаго сословія, о пріобрѣтеніи новыхъ или объ упроченія старыхъ правъ, — искренно и откровенно примкнуть съ своею общественною силою къ земству. Если теперь, предупреждали мы. на встрѣчу поднимающемуся въ своемъ ростѣ народу мы понесемъ свои галломанскія или англоманскія замашки, то ничего добраго отъ этой встрѣчи не выйдетъ; напротивъ, всякое недоброжелательство къ народному подъему, въ народнымъ началамъ и бытовымъ основамъ со стороны нашего образованнаго общества — можетъ имѣть вредныя послѣдствія для свободы. Обличая безсиліе — этотъ поразительный недугъ Русской общественной среды, мы постоянно пытались убѣдить нашъ образованный классъ въ той простой истинѣ, что если онъ хочетъ дѣйствовать на пользу Россіи — онъ долженъ стремиться стать силою — нравственною, общественною, а таковою силою онъ можетъ стать только тогда, когда, признавъ фактъ духовнаго своего разрыва съ народомъ, смиритъ свое высокомѣріе и постарается заслужить довѣріе народа. Мы предсказывали дворянству, что ему предстоитъ занимать на земскихъ собраніяхъ самую почетную роль, если оно отнесется къ дѣлу вполнѣ честно и искренно. Какъ на одно изъ средствъ къ пріобрѣтенію это довѣрія, мы указывали на участіе въ земскихъ учрежденіяхъ.
Благодаря Положенію о земскихъ учрежденіяхъ, мнѣнія различныхъ частей земства, при избраніи лицъ, могли высказаться довольно свободно. Преобладаніе гласныхъ отъ крестьянъ на уѣздныхъ собраніяхъ, дававшее имъ возможность (какъ того боялись нѣкоторые наши англоманы) не допустить къ участію въ управахъ и въ губернскомъ собраніи ни одного дворянина, не только не помѣшало, но способствовало тому, что въ управахъ и въ губернскомъ собраніи представительство и власть ввѣрены по преимуществу образованнымъ лицамъ, т. е. дворянамъ. Гражданскій тактъ, обнаруженный крестьянами, несравненно выше такта, проявленнаго нашими публицистами, которые, требуя отъ народа довѣрія къ дворянству, въ то же время проповѣдываютъ недовѣріе къ народу и необходимость гарантій «противъ преобладающаго вліянія въ земскомъ дѣлѣ необразованныхъ классовъ населенія». Тогда какъ дворяне должны были бы особенно дорожить тѣмъ довѣріемъ, которое такъ непринужденно, такъ свободно и такъ разумно оказано лучшимъ изъ нихъ — крестьянами, — неловкіе адвокаты дворянскихъ интересовъ хотѣли бы устранить всѣ эти свободныя выраженія довѣрія и на первыхъ же порахъ установить закономъ — внѣшнее, а не нравственное преобладаніе надъ земствомъ крупныхъ землевладѣльцевъ, призвавъ право непосредственнаго личнаго участія въ земскихъ собраніяхъ за каждымъ представителемъ крупной собственности. Такое притязаніе могло бы подать поводъ думать, что крупные собственники не слишкомъ надѣются на прочное къ себѣ довѣріе со стороны крестьянъ и стараются принять заранѣе свои мѣры, чтобы можно было и вовсе обходиться безъ этого довѣрія и благодѣтельствовать крестьянамъ насильно, помощью перевѣса голосовъ. Но нашему убѣжденію, едвали не надежнѣе для пользы дѣла, для истинной пользы самихъ дворянъ — преобладаніе голосовъ крестьянскихъ, чѣмъ дворянскихъ. Крестьяне наши чужды всякихъ демократическихъ поползновеній, которыя мерещатся въ нихъ нашимъ пугливымъ защитникамъ дворянства, и доказываютъ это блистательныхъ образомъ — избирая дворянъ въ свои представители. Они, какъ народъ по преимуществу бытовой, признаютъ все значеніе разницы быта, и съ своимъ трезвымъ разумомъ очень хорошо понимаютъ, что дворянинъ по своему образованію, по своему общественному положенію и служилой опытности, способнѣе вести сложное и письменное дѣло земской администраціи, нежели человѣкъ неграмотный, подавленный нуждой и заботами. Хотя они, можетъ-быть, и не имѣли бы особеннаго повода довѣрять дворянамъ, какъ помѣщичьему сословію, да и до сихъ поръ не слишкомъ-то имъ довѣряютъ тамъ, гдѣ интересы помѣщичьи противоположны крестьянскимъ, — но они настолько чужды сословнаго антагонизма, что личныя качества дворянина способны всегда вызвать съ ихъ стороны полное, безграничное довѣріе, если онъ того истинно заслуживаетъ. Но свидѣтельству самихъ помѣщиковъ, выборъ крестьянъ, падавшій на дворянина, отличался особенною строгостью и былъ всегда очень вѣренъ. Напротивъ того, намъ извѣстенъ случай, здѣсь, въ Московской губерніи, какъ одинъ изъ мировыхъ посредниковъ, постоянно прикидывавшійся демократомъ, былъ самымъ рѣшительнымъ образомъ забаллотированъ крестьянами, которыхъ вѣрный нравственный слухъ давно почувствовалъ фальшивую ноту посредническаго демократизма. Если же, напротивъ, преобладаніе крупныхъ собственниковъ было бы утверждено на внѣшнемъ, юридическомъ основаніи, тогда конечно здоровѣвшій элементъ земства обрѣтался бы не въ авантажѣ, по выраженію Петра, и земскія собраніи могли бы принять характеръ собраній дворянскихъ, — чего конечно ни одинъ разумный человѣкъ пожелать не можетъ.
Если и теперь крестьяне, когда еще такъ свѣжа въ памяти эпоха крѣпостнаго права, способны были съ такимъ безпристрастіемъ отнестись къ дворянству, то и на будущее время образованному нашему классу еще менѣе есть основанія чего-либо опасаться. Конечно, здѣсь требуется одно условіе: заслужить честнымъ образомъ довѣріе народа Земскія учрежденія, своею «демократическою», какъ выражается одна газета, организаціею, представляютъ къ тому довольно сильныя побужденія. Наоборотъ, еслибъ чего и кому можно было опасаться, такъ это именно крестьянамъ — возобладанія, въ средѣ крупныхъ собственниковъ, теорій гг. Бланка и Безобразова о барщинномъ трудѣ, или одной извѣстной газеты объ обезземеленіи крестьянъ. И никакъ нельзя было бы поручиться, чтобъ на собраніи, которое было бы организовано согласно съ совѣтомъ этой газеты, изъ крупныхъ собственниковъ, на основаніи личнаго права, а не но выбору, — не составилось иной разъ большинства дворянскихъ голосовъ въ пользу какого-нибудь мнѣнія, равносильнаго по своему достоинству знаменитому проекту — сѣять кукурузу на архангельской почвѣ! — Напротивъ, въ игомъ взаимномъ равновѣсіи матеріальной, количественной силы народа, какъ живаго неотвратимаго факта, и качественной силы образованныхъ классовъ, въ этомъ сочетаніи разума народныхъ массъ съ народнымъ самосознаніемъ и просвѣщеніемъ отдѣльныхъ единицъ — и отражается вполнѣ тотъ ходъ нашего развитія, какой начертанъ намъ исторіей. Регуляторомъ здѣсь долженъ явиться, по преимуществу, умъ и тактъ, искреннее чувство народности въ образованномъ обществѣ. Если же вы будете постоянно питать недовѣріе къ народу, проникнетесь подозрительностью къ нему, какъ это внушаютъ нѣкоторые публицисты, — то вы приведете къ тому, что и народъ съ своей стороны будетъ питать къ вамъ недовѣріе и станетъ подозрителенъ къ вамъ. Если вы будете клеймить демократизмомъ и эпитетомъ «демократическаго» все то, что не болѣе. какъ присущій Русской землѣ фактъ (именно ея громадное, свободное, сельское осѣдлое населеніе); если вы будете принимать мѣры противъ вами же созданнаго призрака демократизма и соціализма, и станете обнаруживать ваши стремленія къ созданію у насъ аристократіи въ смыслѣ западномъ, то кончится, пожалуй, и дѣйствительно по вашему, т. е. вы вызовете въ народѣ, въ отпоръ вамъ, демократическіе инстинкты, отъ которыхъ, какъ и отъ аристократическихъ, равномѣрно сохрани насъ Боже. Намъ нужно единеніе и единеніе; это единеніе, къ величайшему счастію и сверхъ нашихъ историческихъ заслугъ, оказывается возможнымъ… Къ чему же вносить рознь между сословіями? А что же, какъ не недовѣріе къ народу, какъ не рознь могутъ внушить такія слова, напримѣръ, одной извѣстной газеты: «Мы дѣлаемъ теперь лишь первые опыты въ знакомствѣ съ характеромъ демократическихъ учрежденій, но уже теперь набралось не мало данныхъ, заставляющихъ серьезно задуматься объ ожидающемъ насъ будущемъ!..» Какія же это данныя, «эти тревожныя вѣсти», подумаетъ читатель, давшія поводъ къ такимъ зловѣщимъ предвареніямъ?.. Два-три случая, совершенно не важныхъ, изъ которыхъ главный тотъ, что кѣмъ-то побитый крестьянинъ затѣваетъ политическія совѣщанія по кабакамъ… Однакожъ въ томъ самомъ уѣздѣ, въ которомъ такіе ужасы творилъ этотъ крестьянинъ, дворяне выбраны крестьянами-собственниками въ гласные въ значительномъ количествѣ, — и выборы, какъ извѣстно, отличались совершенною справедливостью… Далѣе та же газета толкуетъ объ «условіяхъ самосохраненія для образованныхъ классовъ въ той борьбѣ за политическое существованіе, которая предстоитъ имъ». Какая борьба, съ кѣмъ, о какомъ политическомъ существованіи идетъ здѣсь рѣчь, кого здѣсь пугаютъ, или кого спасаютъ — понять трудно, особенно въ виду мирнаго и благополучнаго исхода земскихъ выборовъ, съ явнымъ оказательствомъ предпочтенія со стороны крестьянъ «образованнымъ» людямъ, если они того заслуживаютъ и по нравственнымъ качествамъ". «Пусть всякой патріотъ — продолжаетъ тотъ же органъ нашей печати — внимательно подумаетъ о положеніи дѣлъ, вступающемъ теперь въ силу: отъ него не укроется, какъ необходимо, чтобъ образованный землевладѣльческій классъ не упускалъ ни одного законнаго средства, могущаго устранить или смягчить опасность».
Что же это наконецъ? Чуть народъ выпущенъ изъ крѣпостныхъ узъ, — находятся «образованные» люди, которые вновь кричатъ о необходимости барщины. Чуть упрочилось его скромное благосостояніе, — кричатъ о необходимости вытянуть изъ-подъ него землю. Чуть вздохнулъ онъ свободно, — незлобиво и довѣрчиво относясь къ тѣмъ, кто не безъ грѣха въ его прошлыхъ страданіяхъ, — кричатъ объ опасности! Онъ протягиваетъ руку на единеніе, — ее хотѣли бы оттолкнуть! Неужели же такія мнѣнія мы должны принять за выраженіе мыслей всего дворянскаго класса? Неужели этотъ органъ журналистики есть дѣйствительно органъ землевладѣльческихъ интересовъ, экономической и всяческой свободы? Къ чести нашего образованнаго сословія и въ огражденіе настоящихъ его интересовъ, равно какъ и интересовъ свободы и общественнаго развитія, мы громко объявляемъ: нѣтъ! Это только болѣзненныя мечтанія нѣкоторыхъ отдѣльныхъ лицъ, и мы надѣемся, что наше «нѣтъ» подтвердитъ и большинство нашего образованнаго дворянства…