Сочиненія И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество (1860—1886)
Статьи изъ «Дня», «Москвы», «Москвича» и «Руси». Томъ второй. Изданіе второе
С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
О лже-консерватизмѣ паразитнаго Русскаго міра.
правитьНесвободное отношеніе нашей Русской мысли къ авторитету западноевропейской цивилизаціи сказывается нерѣдко и на отношеніи нашемъ къ Россіи, мѣшаетъ свободному пониманію ея нуждъ и потребностей, порождаетъ у насъ самихъ, дома, недоразумѣнія за недоразумѣніями. Прикидывая къ Русской народной жизни чужой вѣсъ и чужую мѣру, мы то и дѣло промѣриваемъ да провѣшиваемъ. Чужая дѣйствительность кладетъ свои движущіяся тѣни поверхъ нашей Русской дѣйствительности; живыя явленія чуждаго міра населяютъ нашъ русскій міръ своими призрачными отраженіями. Впрочемъ, выраженіе «Русскій міръ» не совсѣмъ вѣрно, или, по крайней мѣрѣ требуетъ разъясненія. Мы разумѣемъ здѣсь тотъ особый міръ, также по внѣшнему своему составу Русскій, который сложился и живетъ въ общемъ мірѣ Русской земли. Повторимъ сравненіе, уже однажды употребленное нами въ «Днѣ»: на Русскомъ народномъ организмѣ есть какъ бы наростъ, питающійся его соками, живущій своею собственною, хотя также органическою, но отдѣльною отъ общаго организма и ускоренною жизнью. Между этими двумя организмами — паразитнымъ и настоящимъ, народнымъ, — не смотря на внѣшнюю связь, не только нѣтъ почти ничего общаго въ нравственномъ смыслѣ, но нѣтъ почти и способности взаимнаго постиженія, а подчасъ разверзается цѣлая бездна даже несознаваемыхъ противорѣчій. Конечно, бываютъ такія историческія минуты, когда возвышенная и усиленная жизненная дѣятельность основнаго организма охватываетъ собою всѣ его развѣтвленія и наросты, и объединяетъ въ общей съ собою жизни даже и паразитную жизнь, — но такія минуты рѣдки: прошли онѣ, и наросты лжи на Русской лѣнивой правдѣ заживаютъ снова всею спѣшною жизнью лжи. Къ этому-то паразитному міру принадлежитъ значительная часть насъ, такъ-называемыхъ образованныхъ Русскихъ, и преимущественно изъ высшихъ общественныхъ сферъ. Въ немъ-то и ратуемъ мы съ населяющею его толпою тѣней и призраковъ, и тратимъ силы въ борьбѣ, — то изнываемъ страхомъ, то бодримся надеждами, смиряемся предъ опасностями или празднуемъ побѣды… Небывалыя побѣды, небывалыя опасности, безсмысленныя надежды, — вздорные, безпричинные страхи, — ненужная, напрасная трата силъ! И тѣмъ не менѣе эта фантасмагорическая жизнь, повидимому столь призрачная, плотенѣетъ въ соприкосновеніи съ живою Русскою дѣйствительностью и отдается въ общей жизни нашего народа не какими-либо призрачными, фантастическими послѣдствіями, а грубою правдою боли и мучительныхъ судорогъ. И безсознательно, беззавѣтно гнемъ и мнемъ мы нерѣдко, напоромъ паразитной силы, самые лучшіе творческіе дары народнаго духа — для того только, чтобы наложить на него печать чужаго образа и подобія, — чтобы спасти народъ отъ не угрожающихъ ему или даже не существующихъ золъ! Нерѣдко, въ самообольщеніи нашихъ консервативныхъ, въ сущности же разрушительныхъ инстинктовъ, втискиваемъ мы насильственно живое явленіе народнаго строя въ узкую формулу отвлеченнаго начала, взятаго изъ чужаго, не сроднаго намъ быта, или, наоборотъ, запросы чужаго быта возводитъ въ званіе Русскихъ національныхъ потребностей и принциповъ! Такими печальными недоразумѣніями, такими пагубными qui pro quo полнится Русская земля.
Нужны ли доказательства? Стоитъ только развернуть газету «Вѣсть», этотъ излюбленный органъ нашего паразитнаго міра, — и доказательствъ не оберешься. Не хлопочетъ ли у насъ паразитный міръ уничтожить, напримѣръ, общинное землевладѣніе, подводя его подъ иностранное понятіе коммунизма? Не превращается ли, въ разумѣніи паразитнаго міра, Русскій народъ въ какой-то честолюбивый злостный демосъ, жаждущій политической власти? Не вызываютъ ли негодованіе нашей паразитной среды — тотъ фактъ и то начало, что каждый русскій крестьянинъ имѣетъ часть въ Русской землѣ, и не хотѣла ли бы она, эта среда, подъ видомъ охраненія Россіи отъ соціализма, навязать Россіи всѣ муки Европейской соціальной задачи и обезземелить крестьянъ? Нуженъ ли примѣръ краснорѣчивѣе этого? Можно ли идти далѣе этихъ геркулесовыхъ столбовъ неразумѣнія? И однакожъ эта дикая теорія — только звено изъ общей цѣпи доктринъ и теорій, господствующихъ въ нашей паразитной средѣ, — даже въ сферахъ, не лишенныхъ вліяній и власти. Насильственное и искусственное сосредоточеніе поземельной собственности въ рукахъ привилегированныхъ верхнихъ классовъ, недостатокъ простора, невозможность дать народнымъ массамъ равную, извѣстную долю крайняго обезпеченія въ землѣ — все это породило въ Европѣ классъ пролетаріевъ, классъ безземельныхъ батраковъ и рабочихъ, угнетаемыхъ деспотизмомъ капитала, дающаго имъ необходимую для пропитанія работу; все это создало грозные вопросы пауперизма, пролетаріатства и другіе не менѣе опасные для Европы, — создало то положеніе народныхъ массъ, которое тяготѣетъ надъ общественнымъ строемъ Европы и угрожаетъ ему разрушеніемъ. По милости Божіей, благодаря нашему многоземелію и другимъ условіямъ, мы отъ такой опасности избавлены, и въ будущемъ намъ подлежитъ избѣгать именно тѣхъ причинъ, которыя привели Западъ въ такимъ бѣдственнымъ послѣдствіямъ. Казалось бы такъ, — но у паразитнаго міра логика иная. Усматривая, что въ Европѣ народныя массы служатъ вѣчно-горючимъ матеріаломъ для всякихъ революцій, наши паразитные мыслители вздумали и къ нашему народу отнестись какъ въ таковому же революціонному элементу, и давай настаивать на необходимости принять противъ него энергическія, спасительныя мѣры!.. Но какія же? Именно тѣ самыя, которыя и негорючіе матеріалы способны обратить въ горючіе и сотворить элементы революціонные тамъ, гдѣ они, по самой природѣ вещей, немыслимы и невозможны. Въ безсмысліи своего европеизма, они ищутъ привить Россіи тотъ самый недугъ, которымъ страждетъ Европа, и отнять у Россіи то, что служитъ предохранительнымъ средствомъ и врачеваніемъ противъ этого недуга, — чего тщетно ищетъ и не можетъ обрѣсти у себя Европейскій міръ. Они проповѣдуютъ, однимъ словомъ, неотложную необходимость сосредоточить и въ Россіи поземельную собственность во владѣніи меньшинства, возвести это меньшинство въ особое сословіе съ политическими привилегіями, съ властью надъ большинствомъ или народными массами, выкроить изъ нашего древняго служилаго сословія, переформированнаго въ «благородное Россійское дворянство» Екатерининскою грамотою — нѣчто въ родѣ Англійской аристократіи… Намъ случилось даже, недавно, читать въ запискѣ одного офиціальнаго лица, что "преданность престолу и существующему въ Россіи принципу верховной власти — въ Русскомъ народѣ находится на степени непосредственнаго чувства, слѣдовательно не представляется надежною и подвержена шатости, — поэтому слѣдовало бы-де подчинить народъ политическому руководству высшихъ сословій!! Не говоря уже о заключающейся въ этихъ словахъ клеветѣ на народъ, — да и клеветѣ на способность высшихъ сословій въ такому политическому руководству, — не напоминаютъ ли эти совѣты басню Крылова: «Листы и корни»?.. Наши петербургскіе Европейцы изъ стана газеты «Вѣсть», — тѣ, которые ее издаютъ, и тѣ, которыхъ она хвалитъ, въ своихъ поискахъ консервативнаго начала — не примѣчаютъ только… слона въ Русскомъ мірѣ: именно нашего многомилліоннаго сельскаго сословія, осѣдлаго, владѣющаго землей и представляющаго самую твердую охрану отъ того шатанья, которому именно грозятъ подвергнуть Россію безсмысленные консервативныя похоти паразитнаго Русскаго міра. Да и какъ примѣтить, если этого сословія нѣтъ въ Западной Европѣ?! Если же они и примѣчаютъ, то, безсильные понять его, тѣмъ пуще его ненавидятъ, какъ ненавидитъ инстинктивно чужеядная сила органическій кряжъ, кость и все твердое, неспособное претвориться въ паразитную сущность. Поэтому понятно, что ничто такъ не раздражаетъ нашихъ петербургскихъ консерваторовъ, какъ всякое консервативное притязаніе Русскаго народа — быть самимъ собою, всякій порывъ Русской народности въ самостоятельному развитію.
Этихъ примѣровъ, кажется, достаточно, чтобы судить, какая бы опасность предстояла Россіи, — какой лжи, злостной и гибельной, «не наколобродили бы», по выраженію Ломоносова, въ Русской народной жизни наши петербургскіе консерваторы, еслибы, вмѣстѣ съ паразитными инстинктами, обладали въ равной степени и довольною силой для ихъ воплощенія. Чего бы тутъ не было! И сосредоточеніе поземельной собственности во владѣніи привилегированнаго меньшинства, и обезземеленіе крестьянъ; и обдѣленіе сельскаго сословія гражданскими правами, и надѣленіе крупныхъ землевладѣльцевъ политическими правами, патримоніальною юрисдикціей и всякими преимуществами; и созданіе аристократіи, — слѣдовательно и демократіи, на Русской почвѣ, не знающей ни того, ни другаго, въ смыслѣ политическаго принципа; и безнародная, отвлеченная государственная національность, и отрицаніе правъ Русской народности на самобытность, на особое призваніе въ исторіи человѣчества; и цѣлая теорія о неблагонадежности Русской сердцевины, рядомъ съ какими то центробѣжными стремленіями нашихъ окраинъ; и необходимость ассимиляціи, не инородцевъ Русскому народу, а Русскаго народа болѣе цивилизованнымъ инородцамъ — во имя началъ безличнаго, безразличнаго, безнароднаго европеизма, — началъ легальности и порядка, — выгодныхъ, впрочемъ, для интересовъ не народныхъ массъ, не Русской органической жизни, а только и единственно для соумышленниковъ партіи, которымъ органомъ служить «Вѣсть», да еще для Поляковъ и для Нѣмцевъ! Само собой разумѣется, что съ подобнымъ подобострастнымъ отношеніемъ представителей паразитнаго Русскаго міра въ европеизму, съ подобнымъ взглядомъ на права Русской народности, всякое сочувствіе въ міру Славянскому должно возбудить по меньшей мѣрѣ только глумленіе… Таковъ политическій и соціальный катихизисъ паразитной среды, наросшей на Русскомъ организмѣ.
Но, къ сожалѣнію, эти паразитные инстинкты находятъ себѣ выраженіе не въ одной какой-нибудь газетѣ «Вѣсть», а начинаютъ оказывать свое присутствіе и въ сферахъ административныхъ. Нельзя не смутиться, когда видишь, какъ иныя отвлеченныя теоріи, взятыя цѣликомъ изъ Западной Европы, и не общечеловѣческаго, а чисто мѣстнаго національнаго содержанія, вводятся въ Русскую практику всѣмъ реализмомъ Русской власти, — какъ иная, не Русская доктрина распоряжается всѣми Русскими способами насилія и принужденія. Мы уже достаточно объяснили, напримѣръ, какъ лживы у насъ, въ Россіи, призраки соціализма, коммунизма, демократизма — этихъ мнимыхъ опасностей, изобрѣтенныхъ петербургскими консерваторами. А между тѣмъ не ради ли ихъ, этихъ мнимыхъ опасностей, уже не разъ обнажался административный мечъ и, разсѣкая воздушный призракъ, разилъ и ранилъ живое тѣло Русскаго народа?… Развѣ не видѣли мы этого въ Сѣверозападномъ краѣ, въ эпоху, предшествовавшую послѣднему мятежу, когда ради «консервативныхъ началъ» и сохраненія «престижа» помѣщичьей власти, Русское правительство, собственными руками, подавляло, въ лицѣ сельскаго сословія, Русскую народность и предавало ее въ безграничную волю народности Польской — въ лицѣ помѣщиковъ-землевладѣльцевъ? И не побуждаютъ ли администраторовъ нашихъ и теперь, на подобные же подвиги въ тонъ же краѣ, нѣкоторыя петербургскія газеты своимъ непрестаннымъ карканьемъ на мировыхъ посредниковъ и другихъ участниковъ крестьянскаго дѣла?
Если справедливо, что выкупные акты въ Сѣверозападныхъ губерніяхъ, нѣсколько разъ повѣренные и приведенные въ исполненіе, подвергаются теперь новой перемѣркѣ, и отрѣзанная, именемъ правительства, въ собственность крестьянъ земля будетъ отбираема отъ нихъ вновь и отдаваема помѣщикамъ, — то спрашивается, «консервативно» или разрушительно поступитъ въ такомъ случаѣ администрація края? По понятіямъ паразитнаго міра — «консервативно», и на практикѣ такая мѣра окажется дѣйствительно консервативною, — но только для Польскаго національнаго элемента, и, напротивъ того, положительно разрушительною 4для Русскаго народонаселенія края. Замѣчательно, что настаивающіе на такой мѣрѣ петербургскіе адепты отвлеченной легальности — и консерватизма не отваживаются и, конечно, не отважатся предложитъ ее для коренныхъ Русскихъ губерній и даже для Югозападнаго края, — хотя, нѣтъ сомнѣнія, и здѣсь во многихъ мѣстностяхъ буквальное примѣненіе закона 19 февраля относительно разверстки и опредѣленія размѣровъ надѣла было невыгодно для помѣщиковъ и даже въ сущности не совсѣмъ справедливо. Они не отважатся, повторяемъ, совѣтовать правительству отнимать, въ срединной Россіи и даже въ Югозападныхъ губерніяхъ, у крестьянъ землю, закрѣпленную за ними однажды, потому что имѣютъ здѣсь дѣло съ народомъ — готовымъ упорно отстаивать свои права; да и большинство Русскихъ помѣщиковъ этого не захочетъ, предпочитая сохраненіе мира въ Русской странѣ — возстановленію формальной справедливости. Почему же то, что оказывается неудобнымъ, опаснымъ и даже невозможнымъ внутри Россіи, признается удобнымъ, возможнымъ и неопаснымъ въ Сѣверозападномъ краѣ? Не потому ли, что здѣсь дѣло идетъ о пользахъ именно Польскихъ помѣщиковъ, для которыхъ вовсе не безвыгодно, чтобы Русскія власти раздражали своими дѣйствіями Русское мѣстное, смирное и забитое населеніе и подорвали въ немъ вѣру въ Русское правительство, — причемъ помѣщики могли бы разыграть роль великодушныхъ Поляковъ, уступающихъ Русскимъ мужикамъ то, что отниметъ у нихъ Русская администрація?.. Мы вполнѣ готовы допуститъ и даже вѣримъ, что наши «консерваторы» не имѣютъ прямаго намѣренія причинить какой-либо существенный вредъ Россіи и еще менѣе совершить измѣну, — но они дѣлаются здѣсь жалкимъ орудіемъ Польской интриги, умѣющей такъ искусно играть на слабыхъ струнахъ нашего высшаго петербургскаго общества и эксплоатировать въ свою пользу ученіе паразитнаго міра о безнародности Россійскаго государства, объ узкости національныхъ стремленій, о легальности, о порядкѣ и проч., и проч., и проч. Гдѣ тутъ охранительное начало и гдѣ разрушительное?
Если правда, что извѣстный всей Россіи своей борьбой съ Поляками за права Русской народности въ Галиціи и перезванный Русскимъ правительствомъ въ Россію, Русскій ученый Галичанинъ Я. Ѳ. Головацкій вынужденъ удалиться изъ Сѣверозападнаго края, гдѣ Русское правительство еще полгода тому назадъ находило его присутствіе возможнымъ, гдѣ указана била ему дѣятельность, вполнѣ полезная и вовсе не политическаго свойства, — то спрашивается, какой «консервативный» смыслъ имѣетъ такая мѣра? Кому собственно можетъ быть ненавистенъ о. Головацкій? Конечно, только Польскому національному элементу въ краѣ. Кого порадуетъ такое оскорбительное удаленіе Головацкаго изъ края? Конечно, только Поляковъ въ Галиціи и Россіи. Koro, напротивъ. огорчитъ оно, смутитъ и встревожитъ? Кого? всего только три милліона Русскихъ, населяющихъ сосѣднюю намъ Галицію. да и всѣхъ Русскихъ, понимающихъ важность нашихъ отношеній къ Галиціи и вообще къ Славянамъ. Но стоитъ ли обращать на нихъ вниманіе! стоитъ ли давать какое значеніе всему этому «узкому патріотизму», «этой дикости, этому варварству», этому «soi-disant чувству Русской народности», этой «славянщинѣ» и всему тому, что городятъ московскіе публицисты, славянофилы, вся эта «вольная дружина» и «мрачное сонмище»! Все это, равно какъ и Русская народность и славянщина, представляется такимъ вздоромъ, такою мелочью изъ прекраснаго петербургскаго далека. — Наконецъ это все свое и свои. Ну, а съ своими что за счеты, — церемониться нечего. Однакожъ спрашиваемъ: кто въ этомъ случаѣ побѣдитель и кто побѣжденный? Не Польская ли національность является здѣсь побѣдителемъ, хотя, конечно, не въ грубой формѣ явнаго Польскаго торжества?..
Побѣда Поляковъ здѣсь въ томъ, что Русская мѣстная администрація, предложившая такую мѣру, оказывается лишенною живаго чувства Русской народности и даже способна на явное ему оскорбленіе. Вотъ въ чемъ побѣда. Для Польской партій задача, конечно, не въ ополяченіи Русскихъ властей: это немыслимо и недостижимо, а въ томъ именно, чтобы Русская власть явилась безнародною и космополитическою, — чтобы паразитныя силы вытянули наконецъ изъ Русскаго организма всѣ его живые народные соки.