О жизни и кончинѣ Авдотьи Павловны Глинки.
правитьАвдотья Павловна Глинка, урожденная Голенищева-Кутузова, родилась въ С. Петербургѣ іюля 19-го 1795 года, и крещена въ церкви Андрея Первозваннаго, на Васильевскомъ Острову. Воспріемниками, при святомъ крещеніи, были: дѣдъ ея, президентъ Адмиралтействъ-Коллегіи, адмиралъ Иванъ Логиновичъ Голенищевъ-Кутузовъ, и Евдокія Ильинична, супруга Михаила Иларіоновича, князя Смоленскаго.
Авдотья Павловна, въ младенчествѣ, оставалась въ домѣ дѣда своего, Ивана Логиновича, человѣка науки и дѣла. Домъ Кутузовыхъ, въ то время, былъ однимъ изъ первыхъ въ столицѣ, и отличался въ особенности радушнымъ пріемомъ ученыхъ, литераторовъ и художниковъ. Въ такомъ-то обществѣ развивалось дѣтство покойной вмѣстѣ съ ея способностями не по лѣтамъ, что и сдѣлало ее любимицею дѣда. Минулъ вѣкъ Екатерины. Въ царствованіе Павла I Иванъ Логиновичъ, обнаружившій во многихъ случаяхъ энергію непоколебинаго характера, устоялъ на своемъ мѣстѣ, и, за шестидесятилѣтнюю отличную службу, пожалованъ былъ знатными вотчинами. Изъ этихъ данныхъ можно заключить, что любимая внука одного изъ первыхъ сановниковъ, состоявшая также во внучатномъ родствѣ и съ Михаиломъ Иларіоновичемъ, имѣла всѣ права на счастіе земное. Но счастье такъ непостоянно! — Новыя времена возвели на первый планъ новыхъ людей; обстоятельства и обстановка прежнихъ знатныхъ домовъ измѣнились. Иванъ Логиновичъ Голенищевъ-Кутузовъ скончался въ первый годъ царствованія Императора Александра I. По докладѣ о семъ, Государь приказалъ хоронить его по рангу генералъ-адмирала, что и было исполнено. — Послѣ покойнаго остались три сына. Въ числѣ ихъ Павелъ Ивановичъ, — отецъ Авдотьи Павловны, — отличался обширными познаніями: онъ писалъ на пяти языкахъ, переводилъ классиковъ Греціи и Рима, былъ два раза попечителемъ Московскаго Университета, и кончилъ жизнь въ чинѣ тайнаго совѣтника, въ званіи сенатора. — Мать же покойной, изъ рода князей Долгоруковыхъ, была въ свойствѣ съ одною изъ историческихъ личностей этой фамиліи, съ княжною Долгоруковою, бывшею невѣстою Императора Петра II. — По смерти дѣда, Авдотья Павловна не разставалась съ своими родителями, и, подъ руководствомъ отца и профессоровъ Московскаго Университета, успѣвала въ наукахъ и особенно въ изученіи языковъ французскаго, нѣмецкаго и итальянскаго. Рано открылась въ ней неодолимая любовь къ поэзіи и музыкѣ, которую она изучила основательно. Кромѣ фортепіано, арфа была ея любиницею. Дядя ея, графъ Остерманъ-Толстой (герой Кульма), подарилъ ей богатую арфу, которая много лѣтъ услаждала ее въ печаляхъ житейскихъ. Смерть отца облекла печальную дочь въ глубокій трауръ, котораго она не снимала нѣсколько лѣтъ. Этотъ ударъ былъ предвѣстникомъ многихъ другихъ. Люди прежняго вѣка жили нараспашку, мало заботясь о будущности. Такъ случилось и съ семействомъ Кутузовыхъ. Со всѣхъ сторонъ предъявлены были векселя, и все значительное имѣніе подверглось описи. — Вдова покойнаго и неутѣшная дочь должны были оставить Москву, и заключиться въ сельскомъ уединеніи. Но друзья московскіе (а ихъ было много!) не оставляли своей любимицы, которая, въ свою очередь, писала къ нимъ часто и много. Въ этихъ письмахъ, если только можно назвать ихъ письмами, проявился впервые талантъ покойной. Письма ея были трактаты, разсужденія, оживленныя прекраснымъ слогомъ, на французскомъ и на отечественномъ языкахъ, и всегда пропитанныя глубокимъ чувствомъ.
Въ это время, въ тридцатыхъ годахъ, семейство Кутузовыхъ посѣщало Тверь, куда переведенъ былъ на службу (бывшій полковникъ гвардіи) Ѳедоръ Николаевичъ Глинка. Тамъ встрѣтились двѣ личности: одна — въ своемъ траурномъ костюмѣ; другая — съ трауромъ въ душѣ. Не много надобно было времени, чтобъ сердце подало вѣсть сердцу, и взаимный обмѣнъ колецъ соединилъ ихъ навѣки. Обрядъ вѣнчанія совершенъ былъ во Владимірской церкви. Тамъ началось счастіе обоихъ, тамъ и кончилось оно для одного: вѣнчаніе невѣсты и отпѣваніе тѣла ея происходило предъ однимъ и тѣмъ же алтаремъ.
Изъ Твери Ѳ. Н. Глинка переведенъ былъ старшимъ совѣтникомъ въ Орловское Губернское Правленіе. Тамъ болѣе нежели познакомилась Авдотья Павловна съ симпатическимъ семействомъ бывшаго губернатора, Аркадія Васильевича Кочубея, и душею прилѣпилась къ сестрѣ и незабвенной супругѣ его. Наконецъ Ѳ. Н. Глинка вышелъ въ отставку, и оба супруга (съ 1835 года) поселились въ Москвѣ. Тамъ пріобрѣли они маленькій домикъ, который часто посѣщаемъ былъ людьми великаго ума и дарованій. Въ каждый понедѣльникъ съѣзжались на вечеръ всѣ, того времени, писатели, мыслители, артисты. Нерѣдко сбиралось до сорока человѣкъ, и, несмотря на тѣснбту помѣщенія, гости оставались до двухъ и трехъ часовъ за полночь. Разумѣется, что Авдотья Павловна, съ ея музыкальнымъ и литературнымъ талантомъ, была душею этихъ московскихъ понедѣльниковъ, повторявшихся въ послѣдствіи въ С. Петербургѣ. Съ сороковаго года Глинки (мужъ и жена) проводили лѣто въ Тверской Губерніи, въ деревнѣ престарѣлой ея родительницы. Тамъ, у постели больной матери, Авдотья Павловна обдумывала и написала много сочиненій въ прозѣ, отличавшихся простымъ, доступнымъ и, такъ сказать, задушевнымъ слогомъ. Поэтическія же произведенія ея всегда полны были мысли и чувства глубокаго, большею частью религіознаго. Первымъ опытомъ ея, появившимся въ печати, былъ изящный переводъ Шиллеровой Пѣсни о Колоколѣ. Жуковскій, прочтя его, поздравилъ переводчицу письмомъ, а потомъ лично сказалъ ей: «Я нѣсколько разъ принимался за Колоколъ, но никогда не былъ доволенъ собою и оставлялъ; вашъ же переводъ такъ отчетистъ и красивъ, что самъ Шиллеръ полюбовался бы имъ!» По случаю этого перевода Ея Императорское Высочество Великая Герцогиня Веймарская, наша Марія Павловна, почтила переводчицу, отъ 27 іюля 1844 года, изъ Веймара, лестнымъ собственноручнымъ рескриптомъ. Затѣмъ Авдотья Павловна издала «Жизнь Богородицы», которую и по сей день охотно читаютъ уже въ пятомъ изданіи. Эта книга сблизила ее со многими духовными особами. Въ эту же эпоху, кромѣ отличныхъ переводовъ изъ Гёте и Шиллера и своихъ собственныхъ стихотвореній, напечатала она, въ журналахъ и отдѣльно, нѣсколько повѣстей, между которыми, по доступности и завлекательности слога и пригодности для народнаго чтенія, отличались: «Гибель отъ пустаго чванства», и «Катя» — граціозное и трогательное произведеніе. С. Петербургскій Совѣтъ Дѣтскихъ Пріютовъ тогда же одобрилъ и призналъ «Гибель отъ пустаго чванства» книгою, достойною принятія въ его заведеніяхъ. Вслѣдъ за этими, вышли въ свѣтъ два замѣчательные романа: «Графиня Полина», и «Леонидъ». Всѣ эти изданія разошлись очень скоро, и теперь нельзя ихъ найти въ лавкахъ книгопродавцевъ. Этимъ не ограничилась литературная дѣятельность покойной. Послѣ ея остались въ рукописи нѣсколько увлекательныхъ повѣстей и одинъ большой романъ. Душевныя качества и литературный талантъ Авдотьи Павловны были оцѣнены и въ кругу лицъ, дружныхъ съ нею, и въ литературномъ свѣтѣ. Въ 1856 году, предъ отъѣздомъ ея изъ Петербурга въ Тверь, общество дамъ избраннаго круга, всегдашнихъ ея посѣтительницъ, поднесло ей драгоцѣнный альбомъ, въ изящной артистической отдѣлкѣ, съ ея вензелемъ. Поэты и художники придали еще большую цѣну этому прекрасному подарку, украсивъ его рисунками и стихами. — Общество любителей Русской Словесности при Императорскомъ Московскомъ Университетѣ избрало ее въ число своихъ почетныхъ членовъ, и прислало ей патентъ за подписью А. Ст. Хомякова, въ которомъ сказано: «Общество любителей Русской Словесности, въ засѣданіи своеимъ 6 мая (1859 г.), въ засвидѣтельствованіе уваженія своего къ отличнымъ дарованіямъ вашимъ и трудамъ на поприщѣ отечественной литературы, избрало васъ въ свои почетные члены единогласно». Покойная, уважая достоинство литературное, чрезвычайно дорожила этимъ вниманіемъ почтеннаго Общества. Такой дѣятельности, казалось достаточно бъ было для личности, занятой въ то же время всѣми мелочами хозяйства, при небольшихъ матеріяльныхъ средствахъ; но у нея, кромѣ того, что она слѣдила, шагъ за шагомъ, за движеніемъ современности, была еще обширная и многосторонняя дѣятельность. Избранная въ попечительницы одной изъ частей Москвы голосами почетнѣйшихъ дамъ «Московскаго Благотворительнаго Общества», подъ предсѣдательствомъ княгини Щербатовой, она получила въ завѣдываніе Яузскую часть, гдѣ насчитывалось девяносто семействъ бѣдныхъ, стыдившихся просить милостыни. Тамъ познакомилась она на дѣлѣ съ чердаками, подвалами и темными углами бѣдныхъ. И чего не дѣлала она для пособія имъ?! Всѣ дни ея наполнились перепискою за бѣдныхъ и для бѣдныхъ. Она писала, просила, рекомендовала, часто заступалась и отстаивала! И этого было еще недостаточно. Бѣдный людъ прослышалъ, что съ ея легкой руки удаются всѣ просительныя письма. И вотъ, часто, и очень часто, она сочиняла и (прекраснымъ своимъ почеркомъ) переписывала для бѣдныхъ письма и прошенія въ разнымъ государственнымъ лицамъ и на Высочайшее Имя. Мысль и чувство, вложеныя въ эти бумаги, почти всегда, какимъ-то магическимъ вліяніемъ, имѣли счастливый исходъ для просителей. Въ этотъ періодъ ея неусыпной дѣятельности, зародилась въ ней мысль о составленіи «Товарищества доброхотной копейки». Составленный ею проэктъ понравился многимъ. П. Я. Чаадаевъ мастерски перевелъ этотъ проектъ для напечатанія, на французскомъ языкѣ, въ заграничныхъ вѣдомостяхъ. Нѣсколько почетныхъ дамъ присоединились къ товариществу; но обстоятельства, предшествовавшія Севастопольской войнѣ, остановили ходъ дѣла, которому суждено было осуществиться въ послѣдствіи въ благородномъ обществѣ тверскихъ дамъ и мужчинъ, принявшихъ въ товариществѣ живое и дѣятельное участіе. Тогда же Авдотья Павловна была избрана въ попечительницы женскаго училища, учрежденнаго въ городѣ Кашинѣ, и сдѣлала, для этого заведенія пожертвованіе деньгами и большимъ числомъ книгъ на разныхъ языкахъ.
Между тѣмъ, состояніе Авдотьи Павловны, со стороны матеріяльной, улучшилось: ей досталось по наслѣдству имѣніе, обремененное, правда, долгами, но все-таки не совсѣмъ бездоходное. Тогда началась ея новая дѣятельность. Прежде всего обратила она вниманіе на бытъ и положеніе крестьянъ. Оброкъ былъ ослабленъ значительно; хлѣбныя и прочія дани уменьшены на половину. Далѣе, она такъ обходилась съ крестьянами, что, незамѣтно для нихъ и для себя, вошла въ полное сліяніе съ ними. Старики и старушки приходили безъ робости, садились, просто безъ чиновъ, на ступеняхъ крыльца у проѣзжей дороги, и простодушно разговаривали съ барынею, которая ихъ слушала, лѣчила — и очень удачно (гомеопатіею), и входила во всѣ ихъ нужды. Замѣтивъ, что крестьянскихъ дѣтей-малютокъ приносятъ въ церковь съ голыми головками и по сырой погодѣ, она принялась сама кроить и шить дѣтскія шапочки изъ остатковъ разныхъ цвѣтныхъ матерій. Это составляло ея постоянное занятіе по вечерамъ, въ деревнѣ и въ Москвѣ. Чрезъ нѣсколько времени, въ деревенской церкви, въ праздничный день, запестрѣлъ цѣлый цвѣтникъ дѣтскихъ головокъ: наканунѣ раздано было матерямъ нѣсколько сотъ разноцвѣтныхъ шапочекъ. Такому патріархальному быту отъ души радовался и Л. И. Ростовцевъ, пріѣзжавшій нарочно изъ Петербурга съ супругою своею на нѣсколько дней погостить къ Авдотьѣ Павловнѣ, которую онъ и она искренно любили, и для которой, переставъ быть на минуту государственнымъ человѣкомъ, Ростовцевъ сталъ поэтомъ, написавъ къ ней прекрасное посланіе въ стихахъ. Нѣсколько зимъ сряду, въ послѣднее десятилѣтіе, Авдотья Павловна, съ мужемъ, проживала въ С. Петербургѣ. Тамъ, въ квартирѣ ея повторялись московскіе понедѣльники съ болѣе изящною обстановкою. Въ восемь часовъ вечера съѣзжались дамы, поэты, писатели, артисты, иностранцы и русскіе. Разговоръ, чтеніе стиховъ и прозы, и музыка задерживали гостей далеко за полночь, иногда до трехъ часовъ. Но въ текущемъ, роковомъ для нея году она не могла уже быть въ С. Петербургѣ, куда звали ее столько голосовъ друзей, поэтовъ и людей, душею ей преданныхъ. Оставаясь въ Твери, она все еще сбиралась то въ Москву, то въ Петербургъ, не предчувствуя, что ей готовилась иная невозвратная дорога!
Задержанная обстоятельствами въ Твери, она задумала осуществить свою задушевную мысль — учрежденіе «Товарищества доброхотной копейки». Мысль эта пришлась по сердцу благороднымъ тверскимъ дамамъ. Князь Багратіонъ — (военный губернаторъ) и достойная супруга его поняли ее умомъ и сердцемъ, и дѣло скоро сладилось. Мужчины не захотѣли отстать отъ дамъ, и заявили себя участниками. Въ первомъ же засѣданіи, голосами двадцати дамъ и десяти мужчинъ, Авдотья Павловна избрана была предсѣдательницею. Но это былъ уже послѣдній предѣлъ ея земной дѣятельности!
Съ началомъ іюня начались дни печали. За двое сутокъ до своей болѣзни, покойница была еше свѣжа, бодра, и даже удивляла своею скорою походкою по улицамъ города. Вслѣдъ за тѣмъ почувствовала она какъ будто легкую простуду, и затѣмъ слегла въ постель, съ которой уже не вставала!
Чего не было сдѣлано?! — Друзья петербургскіе, московскіе и общее сочувствіе всѣхъ сословій города Твери употребляли все, что только можно было придумать.
Пять тверскихъ врачей съѣзжались часто на общія совѣщанія, и посѣщали больную поодиночкѣ. Постояннымъ былъ молодой докторъ Андреевъ, который ухаживалъ за своею паціенткою съ какою-то родственною заботливостью. Жены чиновниковъ, которымъ покойная помогала, выпросивъ дозволеніе ходить за больною, дни и ночи напролетъ сидѣли у постели ея. И это не ограничилось только здѣшними. Три особы, безъ зова, по одному слуху, пріѣхали изъ Петербурга, и одна изъ нихъ (Е. А. Л….я), покинувъ блестящее общество, собиравшееся у нея въ домѣ, поспѣшила въ Тверь, и провела двѣ недѣли, въ сумеркахъ закрытой комнаты, при блѣдной лампадѣ, не отходя отъ одра болѣзни. Она привезла съ собою много писемъ отъ другихъ особъ, желавшихъ сдѣлать то же, но удержанныхъ непреодолимыми обстоятельствами. Это вниманіе заботливой дружбы отразилось, позднѣе, и на мужѣ покойной. Самое полное участіе въ судьбѣ глубокоогорченнаго выражалось въ письмахъ и на самомъ дѣлѣ. Отъ лица многихъ, задержанныхъ обстоятельствами, пріѣзжалъ изъ Петербурга въ Тверь, одинъ, съ единственною цѣлью: утѣшить, по возможности, глубоко опечаленнаго хозяина въ сиротствующемъ его домѣ. Этотъ благородный посѣтитель былъ тайный совѣтникъ В. Н. Ж., недавно еще объѣхавшій Сирію, Египетъ и Палестину.
Кромѣ почтенныхъ тверскихъ врачей, сношенія происходили съ именитѣйшими врачами обѣихъ столицъ. Такъ, изъ Петербурга, пользовались совѣтами профессора Боткина, изъ Москвы — вниманіемъ, близкаго по давней дружбѣ къ покойной, Аркадія Алексѣевича Альфонскаго. Извѣстный профессоръ Разсвѣтовъ и наконецъ, пользующійся обширною извѣстностью докторъ Захарьинъ лично посѣтили и свидѣтельствовали больную. И, странно! при всѣхъ изслѣдованіяхъ находили, что весь организмъ больной цѣлъ и здоровъ, почему и болѣзнь ея сначала оставалась безъимянною; въ послѣдствіи уже опредѣлили, что это былъ «катаръ на желудкѣ». Все, что могли придумать и сдѣлать дружба, любовь и преданность, было сдѣлано. Болѣзнь слабѣла; но силы испарялись!! Насталъ день рожденія усопшей — 19-е іюля. На столѣ, подлѣ ея постели, между множествомъ вынутыхъ просфоръ, принесенныхъ бѣдными, лежалъ цѣлый рядъ писемъ изъ обѣихъ столицъ, изъ разныхъ губерній и даже изъ Забайкальскаго края, и писемъ заграничныхъ: дружба и признательность вездѣ помнили день 19 іюля. Нельзя не подивиться той кипучей, часто почти лихорадочной дѣятельности, которая проявлялась въ послѣдніе годы покойной. Записывая все по хозяйству, она, въ то же время, писала свой романъ; переводила Лобштейна (Христіанскія Размышленія), изготовляла къ изданію большое собраніе своихъ стихотвореній, и вела обширную переписку по Россіи и за границею. За всѣмъ тѣмъ успѣвала она еще, большею частью пѣшкомъ и схороходью, всякій день обойти часть города, навѣстить больныхъ и знакомыхъ, принять сердечное участіе въ чужомъ горѣ и, прійдя домой, хлопотать о бѣдныхъ. И эта кипучая дѣятельность, эта переполненная жизнь угасла, безъ стона, безъ восклицанія, тихо, незамѣтно, въ половинѣ втораго часа ночи на 26-е іюля. За минуту до кончины она дышала ровно, свободно, и вдругъ перестала! Между жизнію и смертыо была одна секунда! Плачъ и рыданія раздались въ домѣ. Какъ во все время болѣзни экипажи почти не отъѣзжали, и добрые люди не отходили отъ крыльца, такъ и по кончинѣ ея домъ былъ наполненъ посѣтителями. Люди всѣхъ сословій приносили въ домъ печали молитву, слезы и цвѣты, въ которыхъ, во всѣ трое сутокъ, почивала покойная безъ малѣйшаго признака тлѣнія. Панихиды заказныя назначены были два раза въ день, но онѣ не прекращались съ утра довечера. Священники съ причтами четырехъ ближайшихъ церквей (Иліи Пророка, Вознесенской, Всѣхъ Скорбящихъ и Космы и Даміана), просили позволенія служить панихиды, и одинъ послѣ другаго служили во всѣ три дня безвовмездно — изъ дружбы и уваженія къ покойной. Такъ напутствовала Св. Церковь земную дочь свою, сподобившуюся святаго елеосвященія и дважды удостоенную святаго причастія. Но выше всякой благодарности останется въ памяти сердечное и дѣятельное участіе всѣми глубокоуважаемаго тверскаго и кашинскаго Архіепископа Филоѳея. При первомъ извѣстіи о кончинѣ, онъ пріѣхалъ въ домъ опечаленнаго мужа, почтилъ молитвою и благословеніемъ почившую, и сказавъ: «я хочу исполнить долгъ моего сердца!» самъ вызвался совершить лично весь обрядъ погребенія. Такъ и сталось! 29-го числа іюля, въ десять часовъ утра, Преосвященный, сопровождаемый духовенствомъ и полнымъ хоромъ пѣвчихъ, прибылъ въ домъ печали, и выносъ послѣдовалъ по чину церковному. Улицы, отъ недавнаго дождя, были сыры; подвезли экипажъ; но Преосвященный пожелалъ итти пѣшкомъ до церкви Пресвятыя Богородицы Владимірской. Тамъ совершилось торжественное служеніе литургіи, а за онымъ отпѣваніе. Казалось, достаточно бъ было утружденія для архипастыря, — мужа молитвы и строгаго поста, но онъ изъявилъ желаніе проводить покойницу, и не садился опять въ экипажъ. Гробъ также не былъ поставленъ на колесницу. Военный губернаторъ города Твери и другіе высшіе чиновники почтили покойную несеніемъ ея гроба. Погребальная процессія должна была итти по одной изъ самыхъ длинныхъ улицъ города (Милліонной), ведущей на дорогу въ Желтиковъ монастырь. Прояснившійся день, перезвонъ по церквамъ, шествіе двѣнадцати священниковъ и присутствіе самого архипастыря, сопровождаемаго архимандритомъ Отрочъ-монастыря Серафимомъ, а равно и личное участіе высшихъ гражданскихъ чиновъ, привлекло огромныя толпы народа. По всей длинѣ Милліонной, изъ разныхъ, вовсе незнакомыхъ домовъ, высылали букеты цвѣтовъ, которыми густо устлали гробъ, а кто-то, незамѣтно, положилъ на него и вѣнокъ. Между тѣмъ высокопреосвященный все шелъ впереди до собора, за рѣчку Тьмаку и далѣе. Только на убѣдительныя просьбы согласился онъ сѣсть въ экипажъ, сказавъ: «я встрѣчу ее въ Желтиковѣ!» И въ самомъ дѣлѣ, когда траурная колесница приближалась, величавый архипастырь уже стоялъ въ живописныхъ вратахъ историческаго монастыря, и привѣтствовалъ молитвою и осѣненіемъ новую жилицу древнихъ стѣнъ Желтиковской обители. Здѣсь участвовалъ въ общемъ служеніи и хозяинъ Желтикова, досточтимый Архимандритъ Платонъ.
Литію, послѣднее отпѣваніе и всѣ священнодѣйствія, при которыхъ Церковь ввѣряетъ гробъ могилѣ, совершалъ самъ архипастырь. Въ эти торжественныя минуты воображеніе, переносясь за осьмнадцать вѣковъ христіанства, видѣло въ особѣ его одного изъ двѣнадцати мужей палестинскихъ, слѣдовавшихъ за Божественнымъ Воскресителемъ Лазаря. Благодушный архипастырь не могъ сказать усопшей: «возстани и живи!» но изъ жизни призрачной проводилъ ее въ жизнь дѣйствительную; изъ условной временности — въ безусловную вѣчность. Съ высокою любовью и умиленіемъ прочелъ онъ самъ разрѣшительную грамоту и, отъ имени Церкви, силою пріемственной власти отъ Христа, простилъ усопшей грѣхи ея!
Лишь только разнеслась вѣсть о кончинѣ Авдотьи Павловны, старшій священникъ села Прудова и волостной старшина, по порученію мірскаго схода, отъ всѣхъ крестьянъ волости, съ дозволенія посредника, пріѣхали, за пятьдесятъ верстъ, поклониться праху усопшей и отслужить соборную панихиду надъ ея могилою. Добрые люди, по чувству благодарности, и по сей день украшаютъ могилу цвѣтами, а друзья петербургскіе прислали для нея два огромные вѣнка изъ цвѣтовъ и растеній неувядаемыхъ.
Между двухъ надгробныхъ камней особъ, любезныхъ почившей, явилась ея свѣжая могила: съ одной стороны отецъ — Павелъ Голенищевъ-Кутузовъ; съ другой — знаменитый витія, архіепископъ Амвросій, ея второй отецъ по любви въ ней духовной. Избравъ это мѣсто, мужъ покойной, съ невыразимою скорбью, изъ объятій супружескихъ, сдалъ дочь въ объятія отца.
Источникъ: Задушевныя думы Авдотьи Павловны Глинки. — М.: Въ Типографіи Ѳ. Б. Миллера, 1869. — С. 1-11. [2-я паг.]
Оригинал здесь.