О детях (Аверченко)
У детей всегда бывает странный, часто недоступный пониманию взрослых уклон мыслей. Мысли их идут по какому-то своему пути; от образов, которые складываются в их мозгу, веет прекрасной дикой свежестью.
Вот несколько пустяков, которые запомнились мне.
I
правитьОдна маленькая девочка, обняв мою шею ручонками и уютно примостившись на моём плече, рассказывала:
— Жил-был слон. Вот однажды пошёл он в пустыню и лёг спать... И снится ему, что он пришёл пить воду к громадному-прегромадному озеру, около которого стоят сто бочек сахару. Больших бочек. Понимаешь? А сбоку стоит громадная гора. И снится ему, что он сломал толстый-претолстый дуб и стал разламывать этим дубом громадные бочки с сахаром. В это время подлетел к нему комар. Большой такой комар — величиной с лошадь...
— Да что это, в самом деле, у тебя, — нетерпеливо перебил я. — Всё такое громадное: озеро громадное, дуб громадный, комар громадный, бочек сто штук...
Она заглянула мне в лицо и с видом превосходства пожала плечами:
— А как же бы ты думал. Ведь он же слон?
— Ну так что?
— И потому что он слон, ему снится всё большое. Не может же ему присниться стеклянный стаканчик, или чайная ложечка, или кусочек сахара.
Я промолчал, но про себя подумал:
«Легче девочке постигнуть психологию спящего слона, чем взрослому человеку — психологию девочки».
II
правитьЗнакомясь с одним трёхлетним мальчиком крайне сосредоточенного вида, я взял его на колени и, не зная, с чего начать, спросил:
— Как ты думаешь: как меня зовут?
Он осмотрел меня и ответил, честно глядя в мои глаза:
— Я думаю — Андрей Иваныч.
На бессмысленный вопрос я получил ошибочный, но вежливый, дышащий достоинством ответ.
III
правитьОднажды летом, гостя у своей замужней сестры, я улёгся после обеда спать.
Проснулся я от удара по голове, такого удара, от которого мог бы развалиться череп.
Я вздрогнул и открыл глаза.
Трёхлетний крошка стоял у постели с громадной палкой в руках и с интересом меня разглядывал.
Так мы долго молча смотрели друг на друга.
Наконец он с любопытством спросил:
— Что ты лопаешь?
Я думаю, этот поступок и вопрос были вызваны вот чем: бродя по комнатам, малютка забрался ко мне и стал рассматривать меня, спящего. В это время я во сне, вероятно, пожевал губами. Всё, что касалось жевания вообще, и пищи в частности, очень интересовало малютку. Чтобы привести меня в состояние бодрствования, малютка не нашёл другого способа, как сходить за палкой, треснуть меня по голове и задать единственный вопрос, который его интересовал:
— Что ты лопаешь?
Можно ли не любить детей?