Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дѣламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
О вожделѣніяхъ газеты «Вѣсть» къ англійскому аристократизму
правитьВыдающая себя за органъ дворянства, Санктпетербургская газета «Вѣсть» съ примѣчательною настойчивостью продолжаетъ разыгрывать варіаціи на тему восхваленія и расширенія Дворянской Грамоты. «Пусть дворянскія учрежденія — такъ диѳирамбически заканчиваетъ „Вѣсть“ одну изъ своихъ статей — послужатъ прочною основою къ дальнѣйшему развитію нашего самоуправленія, сообразно съ высокою мыслію, уже неоднократно заявленною у насъ Верховною властію! Пусть на этотъ разъ не будетъ равнодушныхъ! Пусть дворянство спѣшитъ подъ знамя своей Дворянской Грамоты, пусть дворяне не останутся глухи къ голосу исторіи, къ голосу основнаго и непрелагаемаго закона нашего, призывающаго ихъ служить Россіи въ собраніяхъ исторически созданныхъ и существующихъ!»… «Такія рѣчи пріятно и слушать», скажемъ мы словами Гоголя, но впрочемъ и не шутя, а очень серьезно, мы готовы и сами, вмѣстѣ съ «Вѣстью», выразить желаніе, чтобы дворяне — сей «разумъ всей Русской страны», какъ говоритъ Санктпетербургская газета — не были глухи къ голосу исторіи. Но что говоритъ ея голосъ, этого дворянскій ораторъ «Вѣсти» точно не объясняетъ, и какой собственно періодъ нашей исторіи разумѣетъ онъ — также не видно. Если мы захотимъ назвать здѣсь «исторіей» періодъ послѣднихъ ста лѣтъ, или даже полутораста, то при самомъ напряженномъ вниманіи, — мы ничего не услышимъ… т. е. не услышимъ ничего такого, что бы хоть сколько-нибудь могло быть пригодно и поучительно для нашей общественной современной, хоть бы даже только дворянской дѣятельности. Исторія 80-лѣтняго существованія нашей Дворянской Грамоты или хартіи, какъ нѣкоторые ее называютъ, — надобно признаться — очень скромна и не блеститъ никакими особенными подвигами (кромѣ патріотическихъ жертвъ въ эпохи опасности для всего государства). Помянуть ее нечѣмъ. 80 лѣтъ сряду пользовалось дворянство правомъ, чрезвычайно обширнымъ и въ высшей степени важнымъ, т. е. избирало само и назначало личный составъ мѣстнаго суда и полиціи; но новыя преобразованія правительства отчасти уже упразднили, отчасти имѣютъ въ скоромъ времени окончательно упразднить это обширное и важное право, — и, удивительное дѣло, не только объ этомъ упраздненіи «страна» не сожалѣетъ, но никто даже этого и не замѣчаетъ:
Была безъ радости любовь,
Разлука будетъ безъ печали!
упраздненіе совершается безъ малѣйшаго болѣзненнаго чувства, — напротивъ, дворянство первое спѣшитъ благодарить правительство и прославить его мудрость. Мы вполнѣ раздѣляемъ въ этомъ случаѣ мнѣніе дворянства, но спрашивается: что же это за историческое право, которое такъ легко вырывается изъ жизни сословія? Вѣроятно — не глубокіе корни пустило оно; а если не глубоко и не крѣпко держались его корни въ землѣ, то и плодъ долженъ былъ быть, по необходимости, тощъ и скуденъ. Это дѣйствительно такъ было и есть. Что же затѣмъ остается у Дворянской Грамоты, подъ знамя которой призываетъ «Вѣсть» Россійскихъ дворянъ, и что еще говоритъ голосъ исторіи по поводу этой Грамоты? Если всѣ права, дарованныя Грамотою, взятыя каждое порознь, а потомъ и всѣ вмѣстѣ, не ознаменовались ничѣмъ особеннымъ въ исторической жизни дворянскаго сословія, ничѣмъ такимъ, что бы сохранилось въ благодарной памяти «страны» и самого дворянства; если они оказываются пустившими самый слабый корень въ общественную почву, — до того слабый, что онъ даже вовсе не держится, — то невольно возникаетъ вопросъ: зачѣмъ же собственно дворянству спѣшить подъ знамя этой Грамоты и что станетъ оно слушать подъ «ея сѣнію? Дворянская Грамота есть дѣйствительно документъ историческій, но у него нѣтъ исторіи, какъ и у многихъ подобныхъ ему историческихъ документовъ, нынѣ безъ особеннаго труда упраздненныхъ и упраздняемыхъ. Нѣтъ исторіи потому, что вообще послѣдній полуторасталѣтній періодъ послѣ реформы Петра не представляетъ намъ никакой самодѣятельной гражданской жизни Русскаго общества, какъ и вообще земства. Поэтому, когда намъ говорятъ про „голосъ исторіи“, мы по необходимости должны предположить, что здѣсь разумѣютъ то время, когда Русская государственная и земская жизнь развилась цѣльно и органически, т. е. до переворота Петра Великаго; можетъ-быть это же въ нѣкоторомъ смыслѣ предполагалъ и публицистъ дворянской газеты, — но, вопервыхъ, у до-Петровской Руси очень не много общаго съ Дворянской Грамотой Екатерины, а вовторыхъ, до-Петровская Русь не представляетъ въ своей исторіи никакихъ внѣшнихъ готовыхъ формъ, за которыя можно было бы ухватиться и перенесть ихъ подъ сѣнь Дворянской Грамоты. Пожалуй, и найдутся какія-нибудь формы; слова: земство и земщина и теперь у всѣхъ на устахъ, но кто знакомъ съ Русской исторіей — знаетъ также, что эти древнія формы небыли строго формулированы, а какъ живое выраженіе жизни — растягивались, совращались и видоизмѣнялись согласно съ требованіями жизни; что наконецъ дѣло не въ формахъ, а въ духѣ оживлявшемъ эти формы, влагавшемъ въ нихъ смыслъ и значеніе, создавшемъ эти формы изъ себя, органически… Понятыя же съ одной своей внѣшней стороны, оторванныя отъ своей исторической обстановки, лишенныя пребывавшаго въ нихъ духа, эти формы, которыя окончательно формулировать пришлось бы теперь не самою жизнью, а отвлеченнымъ бюрократическимъ трудомъ, едвали бы принесли какой-нибудь добрый жизненный плодъ, едвали бы не явились и въ свою очередь наложенными на жизнь механически, извнѣ… Что же касается до духа то съ нимъ не такъ легко справиться, какъ съ внѣшнею формой. Голосъ исторіи, къ которому приглашаетъ дворянъ прислушаться публицистъ „Вѣсти“, свидѣтельствуетъ намъ о той бывалой цѣльности нашего духовнаго народнаго организма, о той силѣ органическаго творчества жизни, которыя не могутъ быть замѣнены никакимъ искусно устроеннымъ механизмомъ самой лучшей, хотя бы нѣмецкой или аглицкой работы, — которыхъ теперь намъ положительно недостаетъ, и которыя могутъ быть обрѣтены только тяжелымъ подвигомъ духа, разработкою нашего народнаго самосознанія, возрожденіемъ не формъ только, но самихъ духовныхъ началъ нашей народности и окончательнымъ освобожденіемъ насъ отъ духовнаго рабства предъ западной цивилизаціей.
Вслѣдъ за приглашеніемъ прислушаться къ голосу исторіи, а также „не быть равнодушнымъ!“, восторженный дворянинъ газеты „Вѣсть“ весьма равнодушно относится въ дворянскому равнодушію по поводу Земскихъ Учрежденій — и видитъ въ этомъ „въ тысячный разъ доказательство необходимости высокаго ценза, чему, говоритъ онъ, дворянскія собранія и удовлетворяютъ, требуя отъ дворянина не менѣе 100 душевыхъ надѣловъ“ — ибо, прибавляетъ онъ далѣе, „благородное честолюбіе, которое побуждаетъ человѣка жертвовать своимъ временемъ и трудомъ общественнымъ дѣламъ, является только тогда, когда человѣкъ не чувствуетъ на себѣ гнета нужды“. Мы не станемъ входить въ подробное разсмотрѣніе этого послѣдняго довода, несмотря на нѣкоторую странность — сопоставленія идеи честолюбія съ безкорыстнымъ служеніемъ общему благу; мы готовы допустить, что эта странность происходитъ болѣе отъ плохаго перевода съ французскаго noble ambition, такъ какъ легко могло случиться, что Русскій дворянинъ, приглашающій дворянъ прислушаться къ голосу исторіи подъ сѣнію Дворянской Грамоты, думалъ въ это самое время — по французски. Мы не будемъ также доискиваться отъ автора и объясненія, почему онъ думаетъ, что только 100 душевыхъ надѣловъ позволяютъ человѣку не чувствовать на себѣ гнета нужды, тогда какъ и при 100 душевыхъ надѣлахъ дворянинъ, обремененный семействомъ, не избавленъ отъ чувства гнета, и при 6-ти-десятинномъ надѣлѣ, въ иной мѣстности, крестьяне свободны отъ этого чувства и считаютъ себя вполнѣ обезпеченными. Но дѣло не въ этомъ, а въ той тенденціи, какая слышна въ этомъ оправданіи равнодушія къ Земскимъ Учрежденіямъ, сопоставленномъ рядомъ съ возгласами о неравнодушіи къ Дворянской Грамотѣ, съ восхваленіями сей грамоты и дворянскаго учрежденія съ высокими цензами вообще, и съ выраженіями желанія, чтобы дворянское учрежденіе было „расширяемо“ и совершенствуемо Это еще яснѣе высказывается въ слѣдующихъ словахъ статьи 49-го No, столь же диѳирамбической, какъ и вышеприведенная статья, какъ и статьи той же газеты о дворянскомъ банкѣ. „Наше дворянское учрежденіе, говоритъ авторъ, заключаетъ въ себѣ всѣ зародыши для развитія строя жизни подобнаго, какой упрочился въ Англіи“. Такъ вотъ въ чемъ дѣло! Другими словами, это значитъ, что дворянское учрежденіе заключаетъ въ себѣ всѣ зародыши для созданія въ Россіи аристократіи на западный ладъ, на манеръ аглицкій, да еще съ признаніемъ за дворянствомъ правоспособности быть исключительнымъ представителемъ всего населенія Русской земли, какъ это раскрывается изъ смысла всей статьи. Это стремленіе, идущее наперекоръ всей Русской исторіи, всѣмъ началамъ, присущимъ нашему историческому развитію, и въ то же время имѣющее притязаніе на какое-то историческое основаніе, но не находящее его нигдѣ, кромѣ Дворянской Грамоты, подъ сѣнью ея „знамени“, — это стремленіе, какъ оно ни красиво, ни громко, въ сущности совершенно невинно и осуждено на участь мыльнаго пузыря. Это мертворожденное дитя, плодъ Русскаго дворянскаго безсилія и фантазіи, разгоряченной блескомъ англійской аристократической жизни. Мы не можемъ даже и отнестись къ этому стремленію съ той серьезностью, которой бы желалъ, можетъ-быть, отъ насъ авторъ и которой болѣе или менѣе заслуживаетъ всякое искреннее убѣжденіе. Но ужъ если подражать Англичанамъ, такъ подражать имъ и въ той честности, съ которой они служатъ общественнымъ интересамъ, и въ той политическое мудрости, съ которою они пользуются существующими, а не мечтательными правами, и въ той настойчивости, при которой у нихъ изъ рукъ не вываливается никакое дѣло. Мы полагаемъ, что еслибъ Англичане пользовались въ теченіи 86 лѣтъ такими правами, какими, благодаря Дворянской Грамотѣ, обладало Русское дворянство, они бы конечно ознаменовали чѣмъ-нибудь замѣчательнымъ этотъ довольно долгій періодъ времени, и съ большимъ бы вниманіемъ отнеслись къ праву назначать судей и исправниковъ. Мы думаемъ также, что они не стали бы такъ свысока смотрѣть и на Земскіе Учрежденія, и не допустили бы въ себѣ равнодушія къ тому, отъ чего во многомъ будетъ зависѣть матеріальное благосостояніе земства, какъ бы скромна ни казалась эта дѣятельность, — равнодушія, которое аристократическая газета „Вѣсть“ такъ легко оправдываетъ недостаткомъ высокаго ценза! Увы! какъ мало существенной любви къ общему благу подъ это» шумихою фразъ! Какъ будто люди высокаго ценза исключены изъ Земскихъ Учрежденій! Какъ будто присутствіе людей низшаго ценза мѣшаетъ первымъ внести въ дѣло то «благородное честолюбіе», на которое даетъ имъ возможность и право ихъ общественное положеніе! Пусть, напротивъ, они — эти богатые люди — займутъ въ дѣятельности земства почетное мѣсто, — но не по юридической привилегіи, а въ силу того естественнаго и ни для кого не обиднаго права, которое доставляетъ образованіе, опытность, даровитость, независимость матеріальная и духовная, и общее сочувствіе остальныхъ представителей земства!..
Авторъ — дворянинъ газеты «Вѣсть»" — возмущается мнѣніемъ, будто все значеніе дворянства заключалось въ крѣпостномъ правѣ и спрашиваетъ: «гдѣ тѣ дворянскіе исключительные интересы, которые были бы враждебны интересамъ прочнаго населенія»? Да именно интересы крѣпостнаго права. Не можетъ же авторъ не признать, что эти интересы, исключительно дворянскіе, были враждебны интересамъ прочаго населенія. Но крѣпостное право уже уничтожено? Это правда, но давно ли? Безъ году недѣля, какъ выражается народная поговорка! Да и теперь отношенія крестьянъ къ помѣщикамъ еще не развязаны окончательно. Конечно, благодушный Русскій народъ не злопамятенъ, и мы убѣждены, что между обоими сословіями скоро возродится самое дружественное согласіе, но преданія еще слишкомъ свѣжи, — и вообще эта громадная соціальная реформа только еще совершается, а не совершилась. Между тѣмъ изъ исторіи дворянскихъ собраній не видно, чтобы дворянство имѣющее право ходатайствовать о нуждахъ и пользахъ края, когда-либо прибѣгло къ этому праву съ тѣмъ именно, чтобъ ходатайствовать объ отмѣнѣ крѣпостной зависимости 20 милліоновъ Русскаго народа. Да и самая эта дворянская газета, устами своихъ публицистовъ-дворянъ, развѣ не издѣвалась надъ нами за то, что мы съ такимъ восторгомъ привѣтствовали освобожденіе крестьянъ въ началѣ существованія нашего «Дня»? Нельзя не замѣтить, что всѣ эти стремленія видѣть въ Россіи подобіе англійской аристократіи и прочіе тому подобные толки возникли въ нашемъ дворянскомъ кругу съ особенною силою только послѣ 19 февраля 1861 года. Оно и дѣйствительно не совсѣмъ было ловко походить на англійскаго лорда при крѣпостномъ правѣ, — но любопытно то, что пользуясь тѣмъ новымъ положеніемъ, которое создано дворянству правительствомъ чрезъ отмѣну крѣпостнаго права, ревнители дворянскихъ интересовъ продолжаютъ ссылаться на Дворянскую Грамоту, какъ будто въ ней именно и лежитъ основаніе ихъ новому общественному положенію, и совсѣмъ упускаютъ изъ виду главный, существенный, новый фактъ, создавшійся одновременно съ этимъ положеніемъ. Мы разумѣемъ здѣсь появленіе на арену Русской исторіи тѣхъ 20 милліоновъ Русскихъ людей, которые прежде какъ бы не существовали вовсе и которые введены манифестомъ 19 Февраля въ кругъ Русской гражданской жизни. Но дворянская партія, выражающая себя въ газетѣ «Вѣсть», какъ бы не признаетъ ихъ существованія, и перескакивая, такъ сказать, чрезъ событіе 19 Февраля 1801 года, спѣшитъ съ своими новыми англо-аристократическими тенденціями подъ знамя Грамоты 1785 года, — какъ будто самымъ этимъ тенденціямъ возможно было появиться безъ 01 года, какъ будто, пользуясь выгодами новаго положенія, этимъ годомъ созданнаго, оно не обязано признать и его послѣдствія, нести s его повинности!
Было время, когда дворянство дѣйствительно въ нѣкоторомъ смыслѣ могло назваться единственнымъ представителемъ земства, но не теперь однако, когда призвано къ жизни и прочее земство. Мы лучше думаемъ о нашемъ дворянствѣ, нежели именующій себя представителемъ дворянскихъ интересовъ, органъ нашей періодической литературы — газета «Вѣсть» и К°. Русское дворянство — повторимъ еще розъ — слиткомъ просвѣщено, чтобъ идти наперекоръ исторіи и созидать то, что, несмотря ни на какія попытки, не могло выработаться въ теченіи тысячи лѣтъ историческаго существованія Русской земли, что не совмѣстно ни съ началами народными, ни даже съ степенью развитія современнаго общечеловѣческаго просвѣщенія. Всякія новыя привилегіи дворянству могли бы быть даны только къ ущербу прочихъ сословій, только бы стѣснили и ограничили нрава чужія и еще болѣе бы уединили, слѣдовательно бы и обезсилили, новопривилегированное дворянское сословіе — раздоромъ и враждебностью отношеній съ сословіями низшими. Нравственное единство и цѣльность Русской земли, столь желанныя и столь необходимыя для ея преуспѣянія, были бы рѣшительно невозможны, еслибъ въ XIX вѣкѣ, въ началѣ втораго тысячелѣтія ея историческаго бытія, было создано новое привилегированное сословіе или аристократія на западный ладъ.
Но не однѣ аристократическія тенденціи волнуютъ Русское дворянство. Можно даже сказать, что онѣ наименѣе его волнуютъ… На всѣ прочія тенденціи мы отвѣтимъ только одно: нѣтъ ничего опаснѣе пустоцвѣта. Пустоцвѣтъ только обезсиливаетъ корень, истощаетъ въ немъ жизненные соки, мѣшаетъ явиться настоящему цвѣту и здоровому плоду. Благодаря Богу -мы богаты опытомъ, мы довольно видали на памяти послѣднихъ полутораста лѣтъ — историческихъ пустоцвѣтовъ!! Мы какъ огня должны бояться новыхъ пустоцвѣтовъ и подумать прежде всего о томъ, чтобъ воспитать и возрастить въ себѣ то здоровье, ту внутреннюю органическую силу, при которой пустоцвѣты были бы невозможны.