О Вересаеве (Дорошевич)/ДО
| О Вересаевѣ |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ IV. Литераторы и общественные дѣятели. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 156. |
«Wozu denn Lärm?».Первая фраза Мефистофеля.
Докторъ Приклонскій кончилъ свой докладъ противъ Вересаева, — и предсѣдатель объявилъ:
— Желающіе возражать — благоволятъ записаться.
Немедленно записалось 16 врачей.
— Объявляю перерывъ на 10 минутъ.
Вѣроятно, для того, чтобы докторъ Приклонскій могъ проститься съ близкими.
Перерывъ кончился, г. Приклонскій поднялся на подмостки и покорно сѣлъ за столъ, покрытый сукномъ цвѣта крови, — около него за зловѣщимъ пюпитромъ, въ декадентскомъ стилѣ, сталъ первый возражатель.
— Вамъ будетъ такъ удобно? — спросилъ его предсѣдатель съ любезной улыбкой великаго инквизитора.
— Покорнѣйше благодарю! Мнѣ будетъ такъ очень удобно! — сказалъ первый возражатель, со вкусомъ смотря на доктора Приклонскаго.
Аудиторія затаила дыханіе.
И началось.
Мнѣ вспомнилась сцена изъ «Тараса Бульбы».
На помостѣ сидѣлъ г. Приклонскій и около него стоялъ оппонентъ.
А передъ помостомъ чернѣло море головъ. И молодой шляхтичъ въ толпѣ объяснялъ сидѣвшей рядомъ съ нимъ хорошенькой панянкѣ:
— Вотъ видите, дорогая Юзя, тотъ, который сидитъ, это и есть преступникъ. А тотъ, что стоитъ около за декадентскимъ столомъ, будетъ его казнить.
— Что же онъ сдѣлалъ такое? — кокетливо спрашивала хорошенькая Юзя.
— А сдѣлалъ онъ, душенька Юзя, то, что обругалъ Вересаева. И за это его будутъ казнить. По перемѣнкамъ казнить будутъ, красавица Юзя. Одинъ устанетъ, другой казнить начнетъ. Сначала ему отрубятъ руки, и онъ будетъ очень кричать. Потомъ ему отрубятъ ноги, и тогда онъ тоже будетъ очень кричать. А, наконецъ, и совсѣмъ отрубятъ голову. Тогда ужъ онъ больше кричать не будетъ!
И море головъ волновалось въ ожиданіи интереснаго зрѣлища.
На помостъ одинъ за другимъ всходили врачи пожилые, юноши, люди съ именами, неизвѣстные, пріѣзжіе, здѣшніе — и рубили доктору Приклонскому руки и ноги.
И при каждомъ удачномъ и сильномъ ударѣ публика разражалась громомъ аплодисментовъ.
Поощряя:
— Еще его! Bis!
Какой-то молодой человѣкъ такъ разгорячился, что вскочилъ и протестовалъ:
— Зачѣмъ докторъ Приклонскій возражаетъ каждому оппоненту въ отдѣльности? Пусть слушаетъ не возражая!
Но докторъ Приклонскій, который очень кричалъ, когда ему отрубали руку или ногу, заявилъ, что онъ хочетъ кричать послѣ каждаго удара.
И пока шла эта безконечная экзекуція, мнѣ казалось, что у доктора Приклонскаго вотъ-вотъ вырвется тяжкій вздохъ и пронесется съ помоста надъ затихнувшей толпой:
— Батько Гиппократъ, слышишь ли ты меня?
Изъ толпы раздастся голосъ стараго, убѣленнаго сѣдинами практикующаго врача, который отвѣтитъ за Гиппократа:
— Слышу, мой сынку, слышу!
И вздрогнетъ толпа.
А казнь продолжалась.
Когда доктору Приклонскому отрубили руки и ноги, поднялся г. Ермиловъ, журналистъ, съ явнымъ намѣреніемъ «и совсѣмъ отрубить голову».
Онъ размахнулся:
— Вы? Вы критикъ? Вы докторъ? Вы… вы… вы фельетонистъ!
Простонародье ругается «химиками».
Журналистъ г. Ермиловъ ругается «фельетонистомъ».
По мнѣнію г. Ермилова, вѣроятно, это должно убивать на-смерть.
Но ударъ попалъ плохо.
Докторъ Приклонскій поднялся съ полуотрубленной головой и крикнулъ г. Ермилову:
— Сами вы фельетонистъ!
А въ глазахъ его читалось:
— Прописалъ бы я тебѣ чего-нибудь какъ слѣдуетъ! Да «карманная книжка для врачей», гдѣ таксирована дозировка, не дозволяетъ!
Два россійскихъ интеллигента заспорили о матеріяхъ важныхъ.
Дошли до ража.
А мимо проходила кошка.
— У-у, проклятущая! — сказалъ одинъ, потому что былъ взволнованъ, и запалилъ въ нее камнемъ.
— Въ бокъ! И въ кошку-то попасть не умѣешь какъ слѣдуетъ!
И запалилъ самъ:
— Въ ногу!
На томъ споръ и кончился.
Высокіе вопросы остались неразрѣшенными, а ни въ чемъ неповинная кошка оказалась съ переломленной ногой.
Этимъ часто кончаются русскіе споры о возвышенныхъ предметахъ.
Изругавши фельетонистами, спорящіе разошлись.
Докторъ Приклонскій съ полуотрубленной головой.
Г. Ермиловъ съ недоумѣвающимъ видомъ:
— Думалъ другому усѣчь голову, — самому усѣкли!
Казнь кончилась.
Я сидѣлъ во время нея въ уголкѣ, и одна фраза не шла у меня изъ головы.
Первая фраза, съ которой обращается къ Фаусту Мефистофель:
— Къ чему весь шумъ?
На свѣтѣ всегда были Вагнеры и всегда были Фаусты.
Спокойные и безмятежные Вагнеры и вѣчные мученики Фаусты.
Вагнеры, довольные собой, своей наукой и судьбой. И безпокойные Фаусты, вѣчно недовольные, вѣчно стремящіеся, вѣчно мучащіеся, вѣчно живущіе между надеждой и отчаяніемъ.
И Мефистофель, духъ сомнѣнья, «частицы силы той, которая, стремясь ко злу, творитъ одно добро», — этотъ демонъ съ глазами, впалыми и пронизывающими, съ изстрадавшимся лицомъ, съ отравленной и отравляющей улыбкой на тонкихъ губахъ, — является только Фаусту.
У Вагнера Мефистофель удавился бы съ тоски.
У Вагнера Мефистофелю дѣлать нечего.
Вагнеръ говоритъ:
— Я знаю, что на свѣтѣ есть болѣзни. Но на свѣтѣ есть и «Обиходная рецептура». Все устроено премудро. Есть страданіе, но есть и книги. Я вѣрю въ салициловый натръ. А другая моя вѣра — хининъ. Когда я пріѣзжаю къ больному и вижу симптомы лихорадочнаго состоянія, я даю ему хинина или салициловаго натра.
И если Мефистофель посмѣетъ что-нибудь сказать, — Вагнеръ вынетъ «карманную книжку для врачей», гдѣ въ этихъ случаяхъ показанъ салициловый натръ.
— А достаточно ли ты знаешь? — шепчетъ Мефистофель
Фаустъ ищетъ отвѣта въ собственномъ сердцѣ, Вагнеръ въ карманѣ.
Фаустъ въ ужасѣ хватается за голову:
— Я видѣлъ только пятнадцать больныхъ! Это называется учиться?!
Вагнеръ спокойно развертываетъ дипломъ:
— Вотъ. Какъ же не имѣю права лѣчить,? Посѣщалъ клиники исправно, соотвѣтственно указаніямъ профессора. Есть экзамены. Есть государственная комиссія. Если ужъ государственная комиссія сказала: «можешь лѣчить!» — какъ же я не имѣю права лѣчить?
И ротъ сомнѣнію заклеивается казенной печатью. Чтобъ не шептало.
У Фауста есть Маргарита.
Это та дѣвочка, о которой разсказываетъ Вересаевъ.
Она задыхалась въ дифтеритѣ, онъ сдѣлалъ ей операцію, — освободилъ дыханіе, и дѣвочка, улыбаясь, прошептала ему счастливымъ дѣтскимъ голоскомъ:
— Спасибо!
Онъ не могъ заснуть.
Онъ все видѣлъ передъ собой ребенка, и ему звучалъ милый дѣтскій голосокъ:
— Спасибо!
Этотъ чистый, какъ Гретхенъ, образъ грѣетъ его душу.
Но неудачныя операціи…
Сомнѣнія тысячами набѣгаютъ на его душу.
И Мефистофель, пользуясь минутой, шепчетъ:
— А не кажется ли тебѣ, что медицина идетъ по трупамъ? И учится на живыхъ и страдающихъ людяхъ?
И меркнетъ грѣющій душу своей улыбкой милый образъ дѣвочки, которая спасена отъ задушенія. Блѣдностью покрывается ея лицо. Ужасъ и слезы въ свѣтившихся радостью глазахъ.
— А сколько дѣтей погибло, — шепчетъ съ ужасомъ ея голосъ, — прежде чѣмъ выучились на нихъ дѣлать операціи, въ которой меня спасли?
И Фаустъ въ ужасѣ, отчаяніи.
— Да! Да! Это шествіе по трупамъ!
Тогда какъ Вагнеръ спокойно сказалъ бы маленькой дѣвочкѣ:
— То, что ты говоришь, мое дитя, очень глупо. И безъ операціи тѣ дѣти все равно бы померли. Почему же не сдѣлать операціи?
— Давай, Фаустъ, пересчитаемъ твои ошибки! — говоритъ Мефистофель въ безсонную ночь.
И предъ Фаустомъ появляется страшный призракъ.
Призракъ профессора Коломнина, который приговорилъ себя къ смерти, потому что его ошибка стоила жизни другому человѣку.
Фаустъ въ ужасѣ ночью бѣжитъ къ Вагнеру:
— Проснитесь! Проснитесь! Неужели вы можете спать всегда спокойно? Мнѣ мерещатся страшные призраки! Я видѣлъ Коломнина!
— А! Помню этотъ непріятный анекдотъ! Врачъ не пережилъ больного. Онъ поступилъ неправильно. Ему слѣдовало написать о случаѣ въ журналѣ. Конечно, въ спеціальномъ!
— Вагнеръ! Вагнеръ! Я схожу съ ума отъ ужаса! Вагнеръ, вѣдь я вѣрю въ нашу науку! Въ ея будущее! Но будущее! Будущее! А сейчасъ, при теперешнемъ состояніи науки, не приносимъ ли массу вреда тамъ, куда насъ призываютъ на помощь? Какое право…
— Читайте же чаще вашъ дипломъ, докторъ Фаустъ. Это помогаетъ. Напишите, пожалуй, о вашихъ кошмарахъ въ медицинскомъ журналѣ, — будетъ интересная статья. А главное, кладите ночью подъ подушку «карманную книжку для врачей». Это отгоняетъ бѣсовъ сомнѣнія. Ну, примите, пожалуй, kali bromati, чтобъ окончательно быть правымъ передъ фармакопеей!
Фаусты спятъ плохо. Вагнеры спятъ всегда отлично, потому что у нихъ есть дипломъ на право спать спокойно.
И они знаютъ, что лучшее средство противъ Мефистофеля — бромистый калій.
Но въ эти мучительныя ночи, въ которыя не спятъ Фаусты, — и двигается человѣчество впередъ и впередъ по пути умственнаго и нравственнаго совершенствованія.
Въ эти безсонныя ночи, полныя сомнѣній, и завоевано все-все: успѣхи правды, знанія, морали.
Міръ движется ночью, безсонною ночью, полный грезъ о будущемъ, кошмаровъ настоящаго.
И, право, ужасно жаль этихъ бѣдныхъ Вагнеровъ, которыхъ казнятъ, когда они жалуются, что Фаусты мѣшаютъ спать своимъ бредомъ.
Казнятъ безжалостно, казнятъ ужасно.
Говорятъ: Вересаевъ подвергся нападкамъ. Неправда!
Нападкамъ, общественной казни подвергаются тѣ, кто нападаетъ на Вересаева.
По 16 человѣкъ выходятъ одинъ за другимъ и казнятъ, казнятъ такого человѣка безъ конца.
А общество требуетъ:
— Еще! Еще! Еще!
За что?
Гдѣ справедливость?
Вы казните Вагнера за то, что онъ не Фаустъ?
Эта казнь милаго, аккуратнаго, добросовѣстнаго Вагнера только за то, что онъ не Фаустъ, производила бы совсѣмъ тяжкое впечатлѣніе, если бы не ея гомерическіе размѣры.
На одного Вагнера 16 Фаустовъ.
16 Фаустовъ, которые говорятъ, что, прочитавъ эти «Записки доктора Фауста», они узнали того же Мефистофеля, который приходилъ и къ нимъ.
Остается благодарить Небо, что такъ много Фауста въ душѣ русскаго врача, и такъ слабо откликается въ ней голосъ Вагнера.