ОЧЕРКИ РУССКОЙ ЖИЗНИ.
правитьIX.
правитьРоссія и до сихъ поръ находится въ періодѣ «собиранія земли». Пространственность Россіи вдохновила Бенедиктова создать такую поэтическую картину:
Черезъ Алтай,
Бросивъ локоть на Китай,
Темя вспрыснувъ океаномъ,
Въ Балтъ ребромъ,
Плечемъ въ Атлантъ,
Въ полюсъ лбомъ,
Пятой къ Балканамъ,
Мощный тянется гигантъ.
И «мощный гигантъ» дѣйствительно все тянется (какъ говорятъ, самою силою вещей), забирая повсюду все, что только можетъ забрать, и въ послѣднее время, не безъ нѣкотораго упованія, гигантъ стадъ кидать свои взоры уже и за предѣлы Чернаго моря.
Въ этой шири, въ этомъ просторѣ, въ этой возможности выбора себѣ мѣста есть, должно быть, что-нибудь очень завлекательное, ибо наша національная гордость основана преимущественно на томъ, что мы очень велики. Но, разумѣется, тутъ не въ ростѣ дѣло, а въ безсознательномъ (а, можетъ быть, и сознательномъ) чаяніи того будущаго, которое создастъ намъ наша пространственность, когда минетъ эпоха «собираніи земли».
И теперь Россія, еслибъ она занялась, какъ слѣдуетъ, развитіемъ своихъ умственныхъ средствъ и производительныхъ источниковъ, могла бы быть и во сто разъ умнѣе, и во сто разъ богаче. Но пока, видно, по пришла еще пора для развитія умственнаго, и настолько еще не пришла, что у насъ есть вліятельная часть общественнаго мнѣнія, находящая умственность вредною для Россіи.
Въ чемъ же, однако, будущія выгоды нашей пространственности, вдохновлявшей и не одного Бенедиктова?
Россія занимаетъ теперь 22 милл. квадратныхъ километровъ и на этомъ пространствѣ считаетъ 100 милл. жителей, т. — е. по 5 человѣкъ на километръ. Ее даже и при теперешней своей умственности Россія могла бы прокормить легко на каждомъ километрѣ до 100 человѣкъ, а, слѣдовательно, вмѣсто 100 милл. населенія, имѣть 2.200.000,000 жителей. Эти два милліарда могли бы создать намъ армію въ 22 раза больше теперешней, т.-е. 22 милл. дѣйствующей арміи, 44 милл. резервовъ и 110 милл. ополченія, итого всей боевой силы 176 милл.
Такого благополучія (какъ бы оно ни желательно въ виду сосѣдства съ Бисмаркомъ) мы въ сей моментъ имѣть, однако, не можемъ, ибо, принимая періодъ удвоенія населенія въ 65 лѣтъ (Янсонъ), мы можемъ пріобрѣсти двухмилліардное населеніе, а армію въ 176 мидл. только въ 2196 году, т.-е. черезъ три столѣтія. Едва ли какое-нибудь изъ европейскихъ государствъ можетъ питать въ себѣ подобныя честолюбивыя мечтанія даже черезъ тысячу лѣтъ. Ее, однако, въ чемъ же тутъ гордость, что черезъ триста лѣтъ у насъ будетъ 176 милл. солдатъ? А что же у насъ будетъ еще? ея этотъ вопросъ, пожалуй, и отвѣчать ненужно, и лучше, читатель, благословимте судьбу, что у насъ теперь не два милліарда жителей. Что было бы, напримѣръ, съ Сибирью, если бы въ ней, вмѣсто 3 1/2 милл. жителей (по 0,27 человѣкъ на километръ), было бы ихъ въ 350 разъ больше (т.-е. по 100 человѣкъ на километръ)? Сибирь, очевидно, спасла пространственность. Отъ невозможности справиться съ этою пространственностью Сибирь останется еще на долго главнымъ земельнымъ фондомъ для всѣхъ излишковъ русскаго населенія. Когда Сибирь перестанетъ быть ссыльнымъ мѣстомъ и сдѣлается мѣстомъ правильной колонизаціи, тогда только она займетъ подобающее ей великое мѣсто въ нашей государственной экономикѣ. А насколько велика предстоящая Сибири спасательная роль, можно увидѣть изъ слѣдующаго приблизительнаго разсчета. Если Европейская Россія будетъ отправлять своихъ излишковъ по 1 1/2 милл. ежегодно (теперь она высылаетъ ихъ тысячъ двадцать), то Сибири достанетъ для русской колонизаціи лѣтъ на пятьсотъ (считая и удвоеніе сибирскаго населенія въ 65 лѣтъ). Вотъ какимъ драгоцѣннымъ и неистощимымъ источникомъ счастья является для насъ Сибирь. Своею безграничною пространственностью она спасетъ насъ на столѣтія отъ взаимнаго поѣданья. Еу, а въ эти столѣтія и Европейская Россія не будетъ стоять на одномъ мѣстѣ и придумаетъ тоже что-нибудь для своего собственнаго счастья.
Интеллигентная Сибирь, конечно, понимаетъ, какую спасательную роль въ будущихъ судьбахъ Россіи призвана сыграть Сибирь. Ее, кажется, только Европейская Россія до сихъ поръ понять этого не въ состоянія, — продолжаетъ снабжать Сибирь своимъ нравственнымъ отребьемъ и оставляетъ эту богатую и несчастную страну на жертву невѣжества и всякихъ неурядицъ. Въ виду великой будущей колонизаторской роли Сибири, ей необходимо предоставить самой создать ядро той благоустроенной гражданственности и того нравственнаго общежитія, которыя бы послужили воспринимающею руководящею силой для всего будущаго прилива населенія. Трудность пересозданія Сибири заключается не въ какихъ-либо ея внутреннихъ невозможностяхъ, а просто въ недостаткѣ самыхъ элементарныхъ гражданскихъ учрежденій и въ отсутствіи въ ней идейнаго руководящаго большинства. И только поэтому эта страна великаго будущаго, съ ея несмѣтными земельными резервами, является обездоленною, невѣжественною и одичалою страной, скорѣе идущею къ упадку, чѣмъ къ благосостоянію, и уже начавшею утрачивать свою прежнюю манящую привлекательность. Теперешняя Сибирь уже не тянетъ къ себѣ, какъ это было прежде, а скорѣе пугаетъ и отталкиваетъ, и манящею силой является другая окраина и тоже благословенная — Кавказъ.
Когда-то очень давно, когда теперешніе старики были дѣтьми, Кавказъ былъ для нихъ поэтическою страною, воспѣтою Пушкинымъ и Лермонтовымъ. И Прометей былъ прикованъ къ скалѣ Кавказа, и Демонъ Леталъ надъ его вершинами. Воодушевлялись мы и изумительнымъ геройствомъ идеальныхъ Мудда-Нура и Амалатъ-бека. Потомъ ихъ смѣнили уже и настоящіе герои — Казы-Мулла, Шамиль. То былъ героическій періодъ въ жизни Кавказа, переживавшійся и русскою молодежью. Скучная, холодная Сибирь никогда не давала такого матеріала для воображенія только начинавшихъ читать юношей. Изъ Сибири шли грустные разсказы; были извѣстны легенды о Меньшиковѣ, умершемъ въ Березовѣ, объ Остерманѣ, умершемъ тамъ же, о декабристахъ, о женахъ декабристовъ.
Впрочемъ, героическій періодъ Кавказа не исчерпывался только подвигами черкесовъ. Кавказъ создалъ и цѣлый рядъ легендарныхъ русскихъ героевъ съ Ермоловымъ во главѣ; Кавказъ создалъ и знаменитаго кавказскаго солдата, и знаменитаго кавказскаго козака. Борьба съ обѣихъ сторонъ шла упорная, и боролся не черкесъ съ русскимъ, — боролся Западъ съ Востокомъ, шла стихійная свалка двухъ разныхъ міровъ, двухъ разныхъ цивилизацій. И Востокъ, наконецъ, уступилъ Западу. Въ 1859 г. взятъ, наконецъ, Гунибъ, Шамиль увезенъ въ Калугу и послѣдовало «замиреніе» Кавказа. Всему этому ужь, кажется, такъ давно (а прошло всего 25 лѣтъ), что многіе объ этихъ старыхъ исторіяхъ никогда ничего не слышали, а кто слышалъ — успѣлъ ужь позабыть. Теперешній «замиренный» Кавказъ ничѣмъ не напоминаетъ своего яркаго, героическаго, кипучаго прошлаго, точно все кавказское прошлое унеслось какимъ-то вихремъ и на смѣну прежнихъ людей вырасли, какъ бы изъ земли, люди новые. Въ Баку, этой Меккѣ поклонниковъ Зороастра и священныхъ неугасимыхъ огней, явились новые огнепоклонники въ лицѣ Нобеля и Ко и Ротшильда и Ко. Вотъ какъ все это было давно и какъ начисто смелъ Западъ Востокъ.
Но что же этотъ Западъ и русская цивилизація дали «замиренному» и покоренному Востоку взамѣнъ его прежней жизни? Кавказъ тоже сталъ русскою колоніей и потянулъ къ себѣ русскія силы, и случилось то, что случается въ волшебныхъ фонаряхъ, когда одна картина смѣняется другою, — вмѣсто прежней ясной картины, получается туманное пятно, въ которомъ зритель не можетъ ничего разобрать. Именно въ этомъ положеніи туманнаго пятна и находится теперешній Кавказъ. Сонный магометанскій Востокъ столкнулся съ нахлынувшею въ него новою струей, — новою не по ея желательному западно-прогрессивному вліянію, а по ея скорѣе разъѣдающей, чѣмъ создающей силѣ. Кавказъ превратился въ арену, на которой сталкиваются, двигаются и что-то устраиваютъ всевозможные взаимнопротивуположные интересы чуждыхъ другъ другу народностей, и изображаетъ собою пока громадное тѣло въ моментъ химическаго броженія, прекрасную страну, надѣленную неисчерпаемыми естественными богатствами, чудною природой, чуднымъ климатомъ, но страну, какъ и Сибирь, лишь богатаго будущаго.
Не въ обиду русской цивилизаціи говорю я это, а скорѣе въ ея разъясненіе. Мы сами (великороссы), въ качествѣ молодой культурной силы, еще лѣнимся и бродимъ и живемъ пока тоже только будущимъ. Если въ азіатскій Востокъ мы и вносимъ цивилизацію болѣе высокую, чѣмъ магометанская, то, однако, цивилизацію не такой высокой пробы, чтобъ эта русская цивилизація не нуждалась и сама во многихъ и многихъ улучшеніяхъ. Но, пріобщая Востокъ къ себѣ, сами-то мы приподнимаемся ли? Какую цивилизацію мы насадили у инородцевъ Сибири, да и вообще въ Сибири, кажется, хорошо извѣстно. Пошлите Сибирь цивилизовать Китай, — развѣ она создастъ Китаю высшую культуру? Положимъ, что на Кавказѣ являются вліянія болѣе гражданскія. Но что идетъ за ними, когда начинаетъ вливаться свободная бытовая русская волна и устанавливаются «свободныя» бытовыя отношенія? Цивилизаторомъ тогда является кабатчикъ, тавричанинъ, шибай, кулакъ, сибирскій кадыкъ, а надъ ними, въ верхнемъ слою, въ болѣе мягкой формѣ, — сначала буржуй, а потомъ коммерсантъ, умѣющій въ лайковыхъ перчаткахъ выжимать соки, пожалуй, лучше кулака. Кулакъ грубо выжметъ то, что видитъ, а коммерсантъ выжметъ деликатно и будущее, которое не народилось. А бытовыя наши вліянія?… Магометанинъ трезвъ и цѣломудренъ, правдивъ и честенъ. А что дастъ ему выскочившій изъ кабака Антошка-христопродавецъ, который всякую мораль разрушить можетъ, а взамѣнъ ея и для самого себя не создалъ еще ничего? Поэтому наша цивилизаторская миссія на Востокѣ можетъ съ первыхъ же шаговъ очутиться въ роковомъ положеніи, потому что рядомъ съ гражданственностью войдетъ съ нею и нѣчто сибирское, съ которымъ борьба подчасъ труднѣе, чѣмъ съ Востокомъ.
Есть въ нашей цивилизаторской миссіи и еще одна роковая сторона. Верхи русской цивилизаціи для Востока пока высоки и, имѣя постоянно дѣло съ Востокомъ, мы понизимъ свой собственный уровень. Еще опаснѣе, что, смотря слишкомъ пристально на Востокъ, мы отворачиваемся отъ Запада. Въ этомъ случаѣ такъ называемые національные интересы, если они не имѣютъ высшихъ умственныхъ гарантій, могутъ оказать плохую просвѣтительную услугу. И въ такое роковое положеніе Россію ставитъ неизбѣжно ея положеніе между Западомъ и Востокомъ, на который она переноситъ культуру, цивилизацію и науку Запада. Вѣдь, только отъ подобнаго положенія могло возникнуть мнѣніе, что интеллигенція Россіи не нужна, что она есть зло, отворачивающее Россію отъ Россіи. Конечно, еще какой-нибудь десятокъ лѣтъ — и это мнѣніе исчезнетъ, но оно, все-таки, сдѣлаетъ свое нехорошее дѣло. Вообще удержаться наверху, когда обстоятельства оттягиваютъ книзу, задача нелегкая; но если мы ее преодолѣемъ и удержимся на европейскихъ умственныхъ верхахъ, это будетъ достойно великаго народа, какимъ мы хотимъ быть.
Умиротвореніе Кавказа свершилось еще такъ недавно, такъ недавно Кавказъ изъ военнаго лагеря превратился въ гражданское общежитіе, что говорить о какомъ-либо законченномъ строительствѣ, разумѣется, не приходится. На Кавказѣ все пока только начинается, строится, перестроивается, возникаетъ, задумывается, и во всѣхъ этихъ начинаніяхъ и въ росткахъ возникающей новой жизни приходится наблюдать не столько архитектуру будущаго зданія, сколько матеріалъ, употребляющійся для постройки. Наблюденіе это любопытно, конечно, и въ интересахъ Кавказа, а еще болѣе для оцѣнки тѣхъ цивилизаторскихъ и культурныхъ силъ, которыя выдѣляетъ Россія для облагодѣтельствованія окраинъ. Въ Сибири въ теченіе, трехъ сотъ лѣтъ Россія выдѣляла такой культурный матеріалъ, что Сибирь, наконецъ, совсѣмъ одичала и проситъ, какъ милости, чтобъ ее оставили въ покоѣ. Съ Кавказомъ этого, къ счастію, не случилось, да и не случится, по, тѣмъ не менѣе, и на Кавказѣ культурный матеріалъ обнаруживаетъ настолько своеобразныя особенности, что позволяетъ заключить, что въ метрополіи еще въ полномъ дѣйствіи тѣ условія и обстоятельства, которыми этотъ матеріалъ создается. Однимъ словомъ, теперешнее положеніе Кавказа даетъ возможность судить не столько о Кавказѣ, сколько о бытовомъ и идейномъ состояніи самой Россіи.
Кавказъ изображаетъ пока удивительную смѣсь племенъ, нарѣчій, состояній, обычаевъ, нравовъ, климатовъ и поразительныхъ естественныхъ богатствъ и красотъ природы. Я не стану описывать, конечно, ни Дарьяльскаго ущелья, ни красотъ военно-грузинской дороги, ни Терека, ни могучихъ горъ Кавказа; но я приведу описаніе нѣкоторыхъ отдѣльныхъ мѣстностей Кавказа, чтобы читатель убѣдился, что Кавказъ дѣйствительно лучшій перлъ русскихъ владѣній. Вотъ, напримѣръ, село Бослеви, пріютившееся въ котловинѣ, образуемой предгорьями Лихской горы и рѣки Квирилой. Всѣ долины и низкіе отроги этого ущелья покрыты вѣковымъ лѣсомъ грецкихъ орѣховъ, каштановъ, шелковицы и дубовъ; на равнинахъ красуются миндальныя деревья, груши различныхъ сортовъ, яблони, черешни, одичалыя гранатники, съ чудными огненными цвѣтами, сливы. Густой и колючій ежевичникъ образуетъ непроходимыя заросли. Но красоту и своеобразный характеръ ландшафту даетъ виноградъ, окутывающій цѣлые лѣса. Взбираясь на самыя высокія вѣтви, онъ ниспадаетъ густыми гирляндами и выставляетъ отовсюду свои тяжелыя, синеватыя или золотистыя грозди, которыхъ нерѣдко съ одной дозы собираютъ до 25 пудовъ. Подобные виноградники стоятъ иногда вовсе безъ загородей и можно ѣхать десятками верстъ по холмамъ и долинамъ, покрытымъ виноградными рощами.
Или вотъ еще своеобразная и чисто-кавказская картина. Осень. Жатва кончилась. Отовсюду съ полей и по дорогамъ движутся вереницы ословъ. Каждый оселъ несетъ на себѣ по два огромныхъ снопа хлѣба, почти совсѣмъ его закрывающихъ. Эти движущіяся вереницы сноповъ провожаютъ толпы крестьянъ, большею частью въ синей одеждѣ, и все это направляется къ деревнѣ. Но эта деревня не русская деревенская куча, покрытая соломой. Залитыя лучами южнаго солнца, бѣлѣютъ высокія стѣны заборовъ, сложенныхъ изъ глины. Рѣзко надъ ними выдѣляются зеленыя пирамиды тополей, за которыми скрываются сады, виноградники, огороды. Заборы тянутся вдоль всей дороги, вдоль всѣхъ улицъ и переулковъ. Мѣстами изъ-за забора выступаютъ плоскія крыши саклей, образуя рядъ галлерей, на которыхъ постоянно толпятся люди. Все это вмѣстѣ, — и сакли съ ихъ плоскими крышами, проглядывающими черезъ зелень садовъ, и высокіе бѣлоствольные тополи, и глиняныя стѣны за боровъ, тянущіяся иногда на 10—15 верстъ, и вереницы ословъ со снопами, возвращающіеся домой, — образуетъ оригинальную, своеобразную картину, словно въ укрѣпленіе какое-то въѣзжаешь, словно это не Закавказье, какъ его привыкли видѣть въ болѣе посѣщаемыхъ мѣстахъ, а совершенно новая, невѣдомая страна. Передъ закатомъ солнца, въ деревнѣ замѣтно оживленіе около колодцевъ. Толпятся дѣти, женщины и мужчины; слышенъ говоръ, смѣхъ, иногда заунывная пѣсня. Но вотъ огненный шаръ солнца опустился за горизонтъ, обагривъ снѣжную вершину Арарата, наступила ночь, предвѣщая и на завтра такой же зной, какъ сегодня, — и въ селеніи все замерло. Взойдетъ луна и одѣнетъ синимъ свѣтлымъ туманомъ село, погруженное въ темную атмосферу. Не узнать села: видны только бѣлыя стѣны на черныхъ пирамидахъ, увѣнчанныхъ шарообразными гнѣздами; недвижно стоятъ бѣлыя фигуры аистовъ, бросая далекую тѣнь; ничто не шелохнется, развѣ только упадетъ листъ или застрекочетъ кузнечикъ. Отъ воды потянетъ свѣжестью. Сколько поэзіи въ этой южной ночи! — прибавляетъ корреспондентъ.
Или побережье Чернаго моря, Сухумъ. Городъ окаймленъ съ восточной, сѣверной и западной сторонъ предгоріями Кавказскаго хребта и открытъ только съ юга и частью съ юго-востока. Въ Сухумѣ во всѣ времена года только два вѣтра. Днемъ дуетъ такъ называемый brise, теплый морской вѣтеръ. Онъ начинается съ 10 — 11 часовъ утра и продолжается до 6 — 7 часовъ вечера. Затѣмъ наступаетъ полное бегвѣтріе и около 9 — 10 часовъ ночи начинаетъ дуть горный вѣтеръ въ направленіи противуположномъ дневному. Этотъ вѣтеръ продолжается до утра, когда наступаетъ новое затишье и затѣмъ начинается опять brise. Въ Сухумѣ послѣ мягкой зимы наступаетъ вдругъ лѣто съ одинаковою температурой до позднихъ осеннихъ мѣсяцевъ. Днемъ температура не превышаетъ 35°, а ночью опускается не ниже 20° тепла. Въ Сухумѣ собственно два времени года: лѣто, которое тянется девять мѣсяцевъ, и весна, продолжающаяся три мѣсяца. Въ ноябрѣ, декабрѣ, январѣ и февралѣ температура колеблется между 9 и 20° тепла, ночью же падаетъ до 5—7° тепла. Въ этомъ благодатномъ климатѣ яблоки даютъ иногда по два урожая, а всѣ фруктовыя деревья въ октябрѣ и ноябрѣ цвѣтутъ второй разъ. Корреспондентъ разсказываетъ, что въ декабрѣ прошлаго года одинъ знакомый садоводъ принесъ ему цѣлое блюдечко свѣжей садовой малины, давшей второй плодъ.
Эти благодатные, райскіе уголки, конечно, не занимаютъ Кавказа сплошь, но они, особенно въ южномъ Кавказѣ, являются настолько частыми и большими пространствами, что создаютъ возможность культуры риса, хлопка, сахарнаго тростника, шелковицы, не говоря уже о виноградѣ и самомъ разнообразномъ и роскошномъ плодоводствѣ. И этотъ-то надѣленный богато климатомъ и плодородіемъ край тысячи лѣтъ пребываетъ въ какой-то летаргіи, не создавъ ничего культурнаго, не внеся на благо цивилизаціи ни одной крупицы. О кавказскихъ мусульманскихъ народностяхъ можно сказать то же, что говоритъ Вамбери вообще о тюркскихъ народностяхъ. При всемъ міровомъ значеніи своей исторіи, при всѣхъ гигантскимъ переворотахъ, вызванныхъ тюркскою народностью, она была неспособна утвердить свое національное существованіе и шла частью къ полному уничтоженію, частью къ существенному преобразованію. «Съ перваго своего появленія среди народовъ древности, въ качествѣ представителей постоянной войны и грубой силы, тюрки только до тѣхъ поръ умѣли удерживать свою власть, пока лучи новаго лучшаго міроваго устройства не прогоняли мрачныхъ тѣней государственнаго и общественнаго упадка, и по мѣрѣ того, какъ лучи эти становились явственнѣе, роль тюрковъ приходила къ концу». Такимъ же упадкомъ кончилъ и Кавказъ, не съумѣвшій воспользоваться благодатностью своего климата и почвы и потому уступившій свое мѣсто народу болѣе способному воспользоваться богатыми и разнообразными средствами его богатой природы.
На тѣхъ благодатныхъ мѣстахъ, о которыхъ я говорилъ, туземецъ не съумѣлъ воспользоваться ничѣмъ, и богатства природы не послужили ему ни къ чему. Ущелье, въ которомъ помѣстилось Бослеви, могло бы прокормить 20,000 челов., а оно прокармливаетъ только 2,000. «Проѣзжая по этому ущелью, — говорятъ корреспондентъ, — вы замѣчаете вездѣ страшную бѣдность. Сакли, разбросанныя по возвышеніямъ, безъ оконъ, печей и каминовъ. Внутренность жилой комнаты: земляной подъ, среди котораго находятся углубленіе для огня и приготовленія пищи; единственную мебель составляютъ широкія, низенькія тахты, сколоченныя изъ досокъ и покрытыя рогожею; полка съ посудой и нѣсколько сундуковъ». Главныя занятія жителей Бослеви — винодѣліе и земледѣліе, но то и другое совершенно неразвито. Мѣстность производитъ болѣе 150 отличныхъ сортовъ винограда и мѣстное вино занимаетъ далеко не послѣднее мѣсто въ Закавказье а, между тѣмъ, оно остается безъ всякаго сбыта. Садоводство по климатическимъ условіямъ могло бы процвѣтать, а, между тѣмъ, оно не дѣлаетъ ни шага впередъ.
Есть еще въ Закавказьи благодатный уголокъ — Ордубатское приставство (ю.-в. часть Нахичеванскаго уѣзда). Съ птичьяго полета мѣстность эта представляется рядомъ кряжей, образующихъ девять ущелій, закрытыхъ съ сѣвера, по скатамъ которыхъ раскинуты сады 62 селеній. Главное занятіе жителей составляютъ садоводство, виноградарство и шелководство. Изъ 22 тыс. жителей 3/5 составляютъ татары и 2/5 армяне. Населеніе вообще богато, въ особенности армяне, такъ что нѣкоторые изъ нихъ имѣютъ по нѣскольку сотенъ тысячъ рублей. Но молва гласятъ, что они разбогатѣли не отъ плодоводства или садоводства, а отъ операцій, не имѣющихъ ничего общаго съ хозяйствомъ. И, несмотря на эти сотня тысячъ, несмотря даже на то, что многіе изъ обитателей видѣла Европу, прогресса ни въ чемъ не замѣтно. Во всемъ участкѣ нѣтъ ни одного дома европейской архитектуры, ни одного сколько-нибудь благоустроеннаго хозяйства. Мѣстные сорта фруктовъ славятся по всей губерніи, отличаются богатствомъ сахара, ароматичностью и при хорошей сушкѣ могли бы дать видный въ торговлѣ продуктъ; а, между тѣмъ, никто изъ жителей и не подумалъ ввести какія-либо улучшенія въ это дѣло, и до сихъ поръ плоды сушатся, какъ они сушились при Авраамѣ, т.-е. просто на солнышкѣ, на крышѣ или на землѣ. Хозяинъ только смотритъ, чтобы плоды не растаскали птицы, а муравьямъ, жучкамъ, мухамъ позволяетъ ихъ ѣсть и портить сколько имъ угодно. Мѣстность продаетъ ежегодно около 11,000 пудовъ сушеныхъ абрикосовъ (курага) и, кромѣ того, до 100 пудовъ сушеныхъ персиковъ и груши. Продажная цѣна за пудъ абрикосовъ отъ 1—3 р.; а, между тѣмъ, за курагу лучшаго качества (еслибъ оно было) цѣна была бы отъ 12 до 20 р- за пудъ. Культура винограда тоже первобытная; отдѣльныхъ виноградниковъ нѣтъ и лоза садится вперемежку съ деревьями. Въ садахъ обыкновенно напихано все безъ всякаго порядка и системы: тутъ и абрикосъ, и орѣхъ, и тополь, и лоза, и чинаръ. Ухода за деревьями тоже нѣтъ ни какого: ихъ не окапываютъ, не подрѣзаютъ и не очищаютъ. Въ такомъ же положеніи находится и шелководство.
И подобная отсталость не составляетъ ни исключенія, ни принадлежности какихъ-нибудь отдѣльныхъ мѣстностей. Кавказъ есть сплошная Азія, гдѣ все приходитъ въ упадокъ, все ждетъ иной культуры и иного образованія, не похожаго на прошлое. На Кавказѣ нѣтъ ни одной отрасли и земледѣльческой промышленности, которая бы ушла дальше первобытныхъ пріемовъ. Да и откуда было явиться инымъ пріемамъ? А, впрочемъ, и при первобытныхъ пріемахъ нѣкоторыя производства отличались цвѣтущимъ состояніемъ сравнительно съ нынѣшнимъ. Напримѣръ, винодѣліе въ Кахетіи. По своимъ климатическимъ и почвеннымъ условіямъ, Кахетія представляетъ одинъ изъ прелестнѣйшихъ и богатѣйшихъ уголковъ Закавказья и занимаетъ далеко не послѣднее мѣсто не только въ краѣ, но и въ цѣлой имперіи. Было время, когда Кахетія служила житницей если не всей Грузіи, то, по крайней мѣрѣ, ея главнаго рынка — Тифлиса. «Лѣтъ сорокъ, пятьдесятъ тому назадъ, — говоритъ газета Иверія, — тифлисскій базаръ снабжался исключительно кизихскимъ хлѣбомъ; мало того, оттуда же доставлялись: водка, кукуруза, просо, рисъ, хлопокъ, шелкъ, превосходный душистый табакъ, красильныя вещества, несмѣтное количество фруктовъ, шерсть, рогатый скотъ и пр.». И все это какъ въ воду кануло. Иверія думаетъ, что одна изъ главныхъ причинъ этого — отсутствіе удобныхъ путей сообщенія. Поэтому Кахетія является какимъ-то оторваннымъ кускомъ и даже съ Тифлисомъ не соединена сколько-нибудь сносною дорогой. Такъ ли? Вѣдь, и прежде дорогъ не было, а Кахетія, однако, цвѣла! Не найдется ли еще какихъ-нибудь причинъ (и въ числѣ ихъ нѣсколько десятилѣтій постоянной войны), которыя уже, конечно, меньше всего помогали процвѣтанію какого бы то ни было хозяйства?
Въ счетѣ причинъ всякихъ упадковъ Кавказа играетъ не малую роль и восточная косность, которою, кромѣ аборигеновъ, отличаются и просвѣтители Кавказа. Приведу одинъ примѣръ, который беру изъ статьи о разведенія хлопка (г. Сакакини: Кавказъ). Авторъ говоритъ: «Изо всѣхъ странъ, почва и климатъ которыхъ благопріятны для культуры этого растенія, Кавказъ, быть можетъ, одинъ только не вступилъ на путь прогресса. Достаточно бросить бѣглый взглядъ на здѣшнія поля, чтобъ убѣдиться, что почти все въ названномъ краѣ находится по сю пору въ первобытномъ положеніи, что здѣсь повсюду господствуетъ самая грубая рутина, что лѣнь составляетъ наслѣдственный порокъ той массы населенія, которая должна была бы представлять самую жизненную часть страны, и, наконецъ, что здѣшнему крестьянину не знакомы самыя элементарныя практическія свѣдѣнія по земледѣлію и землевоздѣдыванію». Во время американской войны, — продолжаетъ г. Сакакини, — стали было думать, что Кавказъ послѣдуетъ за всеобщимъ движеніемъ. Нѣкоторые кавказскіе землевладѣльцы занялись было культурой хлопка, но рвеніе ихъ остыло такъ же быстро, какъ и явилось. Съ той минуты, какъ хлопокъ Новаго Свѣта снова появился на европейскихъ рынкахъ, Кавказъ прекратилъ его производство и съ тѣхъ поръ не сдѣлалъ ни одного шага для его разведенія.
Кавказъ переживаетъ въ настоящее время кризисъ, — кризисъ не только экономическій, промышленный, но и бытовой, соціальный, гражданскій. Онъ готовится измѣнить всю свою физіономію подъ воздѣйствіемъ новой культуры, вносимой Россіей на смѣну прежней, уже установившейся восточной культуры. Какъ это сдѣлается, и сдѣлается ли быстро, въ какую сторону измѣнится нравственный обликъ кавказскаго аборигена, — сказать, конечно, трудно; но несомнѣнно, что, подъ воздѣйствіемъ русской цивилизаціи, многія симпатичныя черты горцевъ исчезнутъ. Аборигеновъ Кавказа нельзя стричь подъ одну гребенку, ибо каждое племя представляетъ свои не только расовыя особенности, но особенности въ міровоззрѣніи, развитіи и культурѣ. И, тѣмъ не менѣе, разъѣдающій элементъ уже явился, повидимому, твердо и непоколебимо установившійся бытъ уже поколебался подъ разлагающею силой западной культуры. Между горцами Кавказа есть одни, обнаруживающіе особенную консервативную живучесть, напримѣръ, дагестанцы и чеченцы, весь строй домашней жизни которыхъ застылъ въ неподвижной формѣ. Дагестанцы — фанатики въ дѣлѣ религіи и отличаются страстью къ теологіи и вообще къ религіозному формализму. Но, кромѣ саддукеевъ, есть на Кавказѣ и свои фарисеи, для которыхъ религіозныя установленія и правила имѣютъ житейскій практическій смыслъ и подлежатъ выполненіямъ и измѣненіямъ сообразно практическимъ требованіямъ. Если, по мнѣнію чеченца и ногайца, обычаи — неприкосновенная святыня, преемственно перешедшая отъ предковъ, то кумыки обычаи только уважаютъ, но не благоговѣютъ передъ ними и во многихъ случаяхъ безтрепетно отступаютъ отъ нихъ. Такъ, обычай гостепріимства у нихъ сильно подчиненъ соображеніямъ объ общественномъ положеніи хозяина и гостя и объ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ. Правда, есть представители княжескихъ и узденскихъ фамилій, считающіе дѣломъ чести принять и угостить всякаго, кто въѣдетъ въ ихъ дворъ и привяжетъ свою лошадь къ традиціонному столбу посреди двора; но большинство населенія тяготится безразличными пріемами и безъ церемоній уклоняется отъ нихъ. Обычай кровной мести въ этомъ народѣ, къ чести его, не проникнутъ жгучею страстью, какъ у горцевъ Дагестана, чеченцевъ, кабардинцевъ и другихъ, а потому и примиреніе по кровнымъ дѣламъ устраивается довольно просто и легко. Куначества, какъ залога беззавѣтной связи между собою лицъ разныхъ фамилій, у кумыковъ почти не существуетъ. Вліяніе родства среди кумыковъ ограничивается предѣлами двухъ-трехъ поколѣній отъ одного главы, не распространяясь на всѣхъ представителей отдѣльной фамильной группы, какъ, напримѣръ, въ чеченскомъ племени. Обычаи по сватовству и женитьбѣ соблюдаются, какъ отличный предлогъ для пированья и вообще пріятнаго препровожденія времени, существенныя же стороны этихъ актовъ держатся на почвѣ торговыхъ сдѣлокъ. Даже общеизвѣстные традиціонные взгляды горцевъ на хищничество, какъ на актъ молодечества, среди кумыковъ вовсе не пользуются авторитетомъ непоколебимой истины. Бумыки въ большинствѣ вырасли изъ этого младенческаго положенія и смотрятъ на хищниковъ, какъ на представителей зла, а не добра" (Кавказъ). И во всей своей внутренней жизни кумыки обнаруживаютъ ту же прогрессивную податливость. Они живутъ въ сакляхъ хотя и общаго горскаго типа, по во внутреннемъ убранствѣ у лихъ господствуетъ полная смѣсь стилей, начиная чисто-европейскимъ и кончая чисто-персидскимъ. Одѣваются кумыки, подобно другимъ горцамъ, въ черкеску, папаху, бешметъ, чювяки; но случается, что папаху замѣняютъ фуражкою и носятъ съ большимъ удовольствіемъ русскую обувь и русское пальто военнаго покроя, вмѣсто народной шубы. Въ селеніи Аксаѣ даже женщины и дѣвушки носятъ модные ботинки, вмѣсто чювякъ, и на вечеринкахъ появляются съ вѣерами и зонтиками послѣднихъ фасоновъ.
При этой прогрессивной податливости аксаевскій кумыкъ отличается безпечностью, легкомысліемъ и веселостью. Онъ любитъ ловкую плутню, острую шутку, веселое бездѣлье, пѣсню я пляску. Аксаевецъ купитъ, продастъ, обманетъ, украдетъ, подерется и убьетъ, — и все это съ легкимъ сердцемъ, чуть не съ улыбкой, и что бы ни сдѣлалъ, на все махнетъ рукой. Если этотъ подвижной типъ и облегчаетъ очень задачу цивилизаціи Кавказа, то онъ же грозитъ и разрушеніемъ традиціонной магометанской нравственности.
Пока изъ нравственныхъ элементовъ аборигеновъ Кавказа и воздѣйствія на нихъ русской нравственности создастся что-нибудь общее и среднее, менѣе восточное и болѣе западное, смѣнится жизнь еще не одного поколѣнія. До того же времени, то здѣсь, то тамъ, Кавказъ будетъ еще, вѣроятно, обогащать уголовную лѣтопись кровавыми фактами. Въ томъ и бѣда имѣть дѣло съ горцемъ, что онъ сейчасъ же берется за кинжалъ, и это практикуется не одними обитателями саклей, но и горцами, вкусившими отъ культуры и цивилизаціи. Такая ужь у нихъ горячая и неукротимая кровь. Мы, сѣверяне, вообще разсудочные, холодные и разсчетливые, дѣлаемъ уголовныя преступленія, выпивая для рѣшимости шкаликъ; горцу для убійства не нужно никакого шкалика; онъ вспыхнулъ, выхватилъ кинжалъ — и конецъ. Идетъ дорогой мальчикъ-пастухъ; ему на встрѣчу ѣдетъ горецъ верхомъ. Горецъ вглядывается въ мальчика, узнаетъ въ немъ того пастуха, у котораго въ прошломъ году пропала его овца, соскакиваетъ съ лошади и убиваетъ кинжаломъ мальчика. Или: нѣсколько человѣкъ крестьянъ выѣхали въ ближайшее поле съ арбами за камнемъ. Откуда ни возьмись какой-то осетинъ и началъ ругать крестьянъ всячески — за то, какъ говорилъ онъ, что они собираютъ камень, принадлежащій его барину, князю Амидахвари. Осетинъ выхватилъ кинжалъ и одному изъ крестьянъ нанесъ такой страшный ударъ въ животъ, что внутренности вышли наружу и несчастный на другой день умеръ. Или: празднуется свадьба въ домѣ горца. Пляска и джигитовки кончились. Гости расходятся по саклямъ. Группа молодежи, разнаго пола и возраста, идетъ переулкомъ. Дорогой одному изъ горцевъ, постоянно карабчившему невѣстъ для другихъ, явилась внезапная мысль скарабчить невѣсту себѣ. Онъ обхватываетъ рукой вокругъ тонкаго стана одну красивую пери и тащитъ ее къ своей саклѣ. Дѣвушка сопротивляется и зоветъ на помощь… Вдругъ черезъ плетень перескакиваетъ какой-то герой и всаживаетъ кинжалъ по самую рукоятку въ сердце похитителя. Братъ убитаго, видѣвшій эту сцену изъ своего двора, мигомъ очутился возлѣ убійцы, но тотъ ударилъ его кинжаломъ въ щеку, еще кого-то онъ ударилъ въ ногу и, затѣмъ, пользуясь наступившею ночью, сѣлъ на подвернувшагося чужаго коня и ускакалъ. Или: два кровные врага, Гиго Чхарти-швили и Сесика Дарчія-швили, встрѣтились въ церкви въ день новаго года. По мѣстному обычаю, въ этотъ день примиряются самые ярые враги. Чхарти-швили подошелъ къ своему противнику и поздравилъ его съ праздникомъ, а тотъ выхватилъ кинжалъ и вонзилъ его прямо въ животъ поздравителя. Раненый выбѣжалъ изъ церкви, а ранившій пустился за нимъ въ догонку. Первому перерѣзываетъ путь Дарчія-швили и стрѣляетъ въ него изъ револьвера, но пуля, миновавъ того, въ кого была направлена, попала въ отца стрѣлявшаго. Наступаетъ страшный переполохъ, толпа дѣлится на двѣ партіи и вступаетъ въ ожесточенный бой: кинжалы сверкаютъ, отчаянные крики оглашаютъ воздухъ и въ результатѣ получается девять убитыхъ.
Но вотъ совсѣмъ при иныхъ условіяхъ и при чисто-гражданской обстановкѣ, повидимому, не располагающей къ проявленію воинственныхъ наклонностей, свершается слѣдующій фактъ. Идутъ въ Баку городскіе выборы (по III разряду). Нѣкто Ага-Бала-Гаджи-Ага-Гаджи-огды (избиратель) употребляетъ всѣ усилія, чтобы провести своего кандидата; онъ вертится въ толпѣ, проситъ, требуетъ и нещадно ругаетъ тѣхъ, кто не соглашается поддержать его кандидата. Одинъ изъ задѣтыхъ дерзкою назойливостью Ага-Балы выбранилъ его и, кажется, еще и толкнулъ. Затѣмъ произошла общая свалка и тотъ же Ага-Бала, выхвативъ изъ-подъ полы пистолетъ, намѣревался выстрѣлитъ въ кого-то, но его схватили за руку и пуля, отведенная отъ того, кому она назначалась, попала въ совершенно неповиннаго наборщика типографіи. Корреспондентъ впрочемъ, увѣряетъ, что при избраніи управы не будутъ ни шумѣть, ни стрѣлять и все пойдетъ тихо и чинно. Такъ ли все это случилось, или Ага-Бада опять явился съ пистолетомъ, чтобы подстрѣлить кого-нибудь, неизвѣстно.
Волшебный, поэтическій Кавказъ, создавъ южную, страстную породу людей, придумалъ такіе же южные и нравы.
Пусть весь міръ возстанетъ противъ меня,
Я не оставлю тебя, о дѣва!
Пусть страшный судъ настанетъ на землѣ, моя дѣва,
Я не оставлю тебя.
Съ снѣжныхъ горъ пусть пророкъ шлетъ свое повелѣніе
Среди громовъ: «Да разлучатся Арзу и Гамборъ!» —
И, все-таки, не покину тебя, о дѣва!
Сахаръ падаетъ съ твоихъ устъ.
Пусть соловей оставляетъ свою любимую розу,
Но я, — о дѣва моя! — я не оставлю тебя.
Такія любовныя пѣсни, полныя страсти и поэзіи, поютъ трухменцы, и эти пѣсни находятъ себѣ отзвучіе въ сердцѣ каждаго истиннаго горца. Нельзя сказать, чтобы, поджигаемая воображеніемъ, страстность создала кавказской женщинѣ какое-нибудь почетное или уважаемое положеніе. Нѣтъ. Женщина на Кавказѣ — вещь, и только. Ее можно купить; а если купить не на что, то украсть. И тутъ опять возникаетъ цѣлый рядъ путаницъ, совсѣмъ неудобныхъ въ гражданскомъ общежитіи, съ очень прозаическимъ, а иногда и уголовнымъ концомъ. Вотъ молодой абазинецъ, Аковъ, влюбленъ въ 15-ти лѣтнюю дочку-красавицу своего сосѣда. Заплатить за нее нужно не менѣе 1,000 руб., а влюбленный голъ, какъ соколъ. И онъ рѣшается на отчаянное средство. Поздно вечеромъ, когда сосѣда не было дома, Аковъ проникаетъ въ его саклю, схватываетъ дѣвушку и пытается бѣжать съ нею. Тетка дѣвушки хочетъ удержать похитителя, но онъ ударомъ кинжала освобождается отъ старухи и спѣшитъ съ добычей къ товарищу, сидѣвшему въ засадѣ. Перепуганная дѣвушка кричитъ дорогой отчаяннымъ образомъ и на крикъ является ея дядя съ родственниками, нагоняютъ Акова, отнимаютъ отъ него дѣвушку, и дядя, мстя за поруганную честь дѣвушки, ударомъ кинжала кладетъ на мѣстѣ влюбленнаго.
При взаимности чувства подобные романы кончаются благополучнѣе. На р. Урунѣ, близъ Армавира, живетъ вдова княгиня М., а у нея есть молодая дочь. На-дняхъ, какъ пишетъ корреспондентъ Сѣвернаго Кавказа (т.-е. въ концѣ марта нынѣшняго года), княгинѣ донесли, что явились послы отъ князя Л….а за княжной. Не желая выдавать дочь за Л., княгиня М. приняла, на случай похищенія нѣкоторыя стратегическія мѣры: дочь спрятала на чердакъ, а сама вооружилась шашкой. Посланные, замѣтивъ, что прислуга въ кунацкой, бросились въ комнаты княгини, но храбрая княгиня оказала очень мужественный отпоръ и даже ранила одного изъ посланныхъ. Къ концѣ-концовъ, впрочемъ, отъ храброй княгини отняли шашку и связали ей руки. Княжна, наконецъ, была найдена и увезена, а возмущенная княгиня отправилась съ жалобой въ горскій судъ. Вызванъ былъ народный кадій, приглашены обвиняемые и, къ общему изумленію, оказалось, что похищенная княжна уже обвѣнчалась съ своимъ молодымъ похитителемъ и никакихъ претензій на него не имѣетъ.
Обычай карабченія невѣстъ подъ русскимъ вліяніемъ начинаетъ понемногу исчезать, и горцы, получившіе образованіе въ русскихъ учебныхъ заведеніяхъ, старыхъ традицій уже не придерживаются. Но образованіе пока не въ силѣ уничтожить сословныхъ предразсуровъ, которыми горцы гораздо богаче насъ, русскихъ, и благодаря этимъ предразсудкамъ и приходится прибѣгать къ старымъ традиціоннымъ средствамъ въ грубой, насильственной формѣ, съ кинжалами и шашками, съ связываніемъ рукъ. Въ томъ-то и бѣда Кавказа, что склонность къ традиціонному восточному насилію въ немъ жива еще и до сихъ поръ. Кавказецъ ходитъ вооруженный съ ногъ до головы, точно онъ въ военномъ лагерѣ и ждетъ каждую минуту вооруженнаго нападенія со стороны. Похищеніе невѣстъ есть только романическая форма насилія, смягченные верхи цѣлаго строя жизни, въ послѣднихъ низахъ своихъ кончающагося конокрадствомъ, скотокрадствомъ, грабежами и разбоемъ. Есть на Кавказѣ мѣстности, въ которыхъ настолько развилось конокрадство, что жители, отправляющіеся на заработки куда-нибудь подальше, берутъ съ собою не лошадь, а только сѣдло. Подвиги отчаяннаго Керима вызвали снаряженіе для поимки его особаго военнаго отряда изъ трехъ сотенъ Козаковъ и одной сотни дагестанскаго конно-иррегулярнаго полка подъ начальствомъ командира этого полка. Отряду поручалось поймать Керима съ товарищами и истребить разбойничьи шайки, ужь очень расплодившіяся на югѣ Кавказа. Отрядъ началъ свои дѣйствія въ концѣ апрѣля нынѣшняго года, а въ концѣ іюня Керимъ ушелъ въ Турцію, наколобродивъ вездѣ достаточно. Но Керимъ и самъ только болѣе пышный цвѣтъ бытовыхъ порядковъ Кавказа; разбои на кавказской почвѣ возникаютъ легко и въ составленіи разбойничьихъ шаекъ изъ разныхъ головорѣзовъ на Кавказѣ никакихъ затрудненій никогда не представляется. Даже кровомщеніе создалось на Кавказѣ какъ мѣра самозащиты противъ безправія и для огражденія личной и имущественной безопасности. И тонъ кавказской жизни (разумѣется, не въ городахъ) даетъ инородческое населеніе, преобладающее настолько, что на 1 1/2 милліона русскихъ приходится 4 миля, инородцевъ.
Стихійною силой забираясь все дальше и дальше на Кавказъ, мы добрались до границъ Персіи и присоединили къ Россіи край съ такими естественными богатствами, какихъ не заключали въ себѣ ни Перу, ни Чили, ни Мексика, когда ихъ Богъ послалъ Испаніи. Но трудность задачи заключалась, конечно, не въ присоединеніи, хотя оно и продолжалось почти сто лѣтъ, а въ тѣхъ послѣдующихъ просвѣтительныхъ и культурныхъ вліяніяхъ, которыя должна была обнаружить на окаменѣвшій Востокъ европейская цивилизація, которой мы явились представителями. Просвѣтительныя вліянія не могутъ быть выше тѣхъ, кто ихъ вносить. Въ нашихъ же просвѣтительныхъ вліяніяхъ, внесенныхъ на Кавказъ рѣзко обрисовываются двѣ струи — вліяніе правительственное, путемъ мѣропріятій и учрежденій, и вліяніе бытовое, путемъ той свѣжей волны, призванной нравственно обновить край, которою явились русскіе переселенцы. Я буду говорить только о бытовой волнѣ и бытовыхъ вліяніяхъ, и матеріаломъ для меня будутъ служитъ кавказскія газеты и ихъ мѣстная хроника за нынѣшній годъ.
Русскіе переселенцы, явившіеся просвѣтителями и обновителями Кавказа, были частью изъ козаковъ, частью изъ сосланныхъ сектантовъ, частью изъ русскихъ крестьянъ (въ послѣднее время явились на Кавказѣ даже эсты.) Являясь на Кавказъ въ качествѣ культурной силы, русскій вносилъ и свой обиходъ, и свои привычки, и свои деревенскіе мірскіе и общественные порядки. Кабатчикъ, поэтому, долженъ былъ играть на новомъ мѣстѣ важную роль и выдвигаться въ качествѣ перваго піонера русской цивилизаціи. Вмѣстѣ съ кабатчикомъ, развивалось и пьянство, а за нимъ шли традиціонный русскій волостной писарь и старшина (атаманъ). Кабатчикъ устанавливалъ основы легкой наживы, а писарь и атаманъ — основы гражданскихъ отношеній.
Насколько неустойчивый культурный элементъ самъ подчинялся вліянію мѣстныхъ условій, указываютъ молокане и другіе сектанты Карской области. Они утратили здѣсь почти всѣ свои земледѣльческія качества и хлѣбопашество, напримѣръ, у молоканъ не выходитъ за предѣлы удовлетворенія ихъ личныхъ нуждъ. Собственно въ Карсѣ сектантовъ мало, но въ области почти всѣ видныя и плодородныя мѣста отданы молоканамъ, духоборцамъ, прыгунамъ и субботникамъ. Изъ нихъ духоборцы несравненно трудолюбивѣе другихъ, а потому и живутъ лучше. Молоканъ же соблазнила легкая нажива и окончательно отбила ихъ отъ земледѣлія. «Молоканинъ, — говоритъ карскій корреспондентъ Сѣвернаго Кавказа, —
лучше употребитъ день въ страдную пору (хотя у него страдной поры собственно и нѣтъ) на поѣздку въ городъ къ какому-нибудь барину за совѣтомъ, какъ бы ему повыгоднѣе продать то сѣно, которое онъ еще собирается косить, чѣмъ тотъ же день употребить на покосъ и уже тогда запродавать скошенное. женскій полъ сектантовъ тоже не отличается трудолюбіемъ. Молоканка, напримѣръ, лучше снесетъ за семь верстъ въ городъ для продажи на гривенникъ молока, чѣмъ пойдетъ въ поле грести сѣно. Вообще же, можно сказать о закавказскихъ рускихъ сектантахъ, преимущественно же о молоканахъ, составляющихъ большинство сектантовъ, — заключаетъ корреспондентъ, — что изъ русскаго мужика, безустанно работавшаго сохой въ Россіи лѣтъ 40—60 тому назадъ, ненормальныя жизненныя условія Закавказья выработали до крайности лѣнивый и продувной пролетаріатъ, самоувѣренно возлагающій всѣ свои упованія на карманъ чиновнаго барина, какъ на дойную корову».
И на противуположномъ концѣ Кавказа, на крайнемъ его сѣверѣ, наблюдается то же самое. Въ № 10 Недѣли писалось изъ Калмыцкой степи, что тамъ возникло нѣсколько десятковъ цвѣтущихъ русскихъ селъ, которыя теперь приходятъ въ упадокъ, потому что калмыцкіе зайсанги не хотятъ сдавать крестьянамъ въ аренду ни клочка калмыцкой земли. На это г. Д. Ивановъ (въ Сѣверномъ Кавказѣ) предлагаетъ корреспонденту Недѣли нѣсколько слѣдующихъ вопросовъ для отвѣта: «Легко было богатѣть и „цвѣсти“ крестовцамъ (Крестовская волость, о которой шла преимущественная рѣчь), наживаясь на счетъ простодушнаго калмыка, полюбившаго на свое несчастіе русскую водку. Но что же сдѣлали сами крестовцы для восхваляемой культуры? Развели ли они лѣса, устроили ли ключи? Въ самомъ „цвѣтущемъ селеніи“ имѣются ли порядочные сады? Оврагъ за огородами вдоль селенія — укрѣпленъ ли? Установлено ли правильное водораспредѣленіе и проч.?» И ни на одинъ изъ этихъ вопросовъ корреспондетъ Недѣли не отвѣчаетъ. «А сколько мнѣ извѣстно, — говоритъ г. Ивановъ, — что въ той же самой Крестовой врядъ ли кто когда-нибудь объ этомъ заботился. Каждый старался взять побольше изъ того, что было готоваго: „лучшія земли“ распахалъ, остальныя вытравилъ и выбилъ скотомъ, а потомъ пошелъ къ калмыку, благо у него много пустующей земли, никогда не паханной и рѣдко посѣщаемой стадами. Дикій разбойникъ калмыкъ беретъ немного денегъ, немного муки, — богатѣй, „умѣлый колонистъ“, ни о чемъ не заботясь!»
Въ той же корреспонденціи г. Ивановъ говоритъ о сообщеніи, сдѣланномъ имъ въ географическомъ обществѣ о вліяніи русской колонизаціи на природу Сѣвернаго Кавказа. «И общій выводъ, — говоритъ г. Ивановъ, — получался далеко не въ пользу русскаго колониста, разбогатѣвшаго только на счетъ самаго широкаго расхищенія природныхъ богатствъ страны, и расхищенія, произведеннаго самыми немудрыми пріемами, изъ которыхъ наиболѣе видное мѣсто занимаетъ ревностное лѣсоистребленіе и несообразно большое скотоводство. Послѣднее велось и’ведется на счетъ быстраго стѣсненія мѣстнаго кочевника, котораго замѣнилъ русскій колонистъ, познавшій всю силу доходности отъ скотоводства при неограниченномъ легкомъ пользованіи обширными землями». На Кавказъ, какъ и повсюду, русскіе колонисты не приносили никакой серьезной земледѣльческой культуры, веди хозяйство экстензивное (хищническое) и главную силу видѣли въ обширномъ скотоводствѣ. При первомъ же препятствіи продолжать ту же систему, т.-е. захватывать все шире и шире, колонистъ терялся, бѣднѣлъ и начиналъ плакаться. Это именно и случилось съ крестовцами, когда калмыки отказали имъ въ землѣ.
Колонизація Кавказа производилась или правительственнымъ путемъ, преимущественно съ военными цѣлями, или же путемъ свободнаго переселенія и наплывомъ крупныхъ собственниковъ, коммерсантовъ и промышленныхъ людей.
Заселеніе Закубанскаго края, а затѣмъ (1864 г.) прибрежья Чернаго моря сдѣлалось по добровольному вызову правительства и только меньшая часть поселенцевъ взята по жребію изъ кубанскихъ же казаковъ.
Поселенцамъ было оказано отъ казны большое пособіе и, кромѣ провіанта, выдано на каждое семейство по 240 руб. Въ первые же дни по прибытіи переселенцевъ между ними появились болѣзни и такая смертность, которую слѣдовало объяснить только неудачнымъ выборомъ мѣстъ и, пожалуй, еще и дурными привычками переселенцевъ.. Получивъ на руки сравнительно цѣлое богатство, да, кромѣ того, обезпеченные казеннымъ провіантомъ, поселенцы запьянствовали и загуляли и забыли о всякомъ хозяйствѣ. Вмѣсто того, чтобы построить себѣ дома, они сколотили кое-какіе шалаши, — ну, и, разумѣется, должны были болѣть и вымирать, подвергаясь всякимъ неблагопріятнымъ вліяніямъ лихорадочной мѣстности. Такихъ станицъ (Шапсугскій батальонъ) было поселено 12, а чтобы поселенцы просвѣтились въ мѣстномъ хозяйствѣ, къ станицамъ было присоединено до полусотни дворовъ горцевъ. Такимъ образомъ, не мы явились просвѣтителями азіятамъ, а азіаты намъ. Конечно, отъ военныхъ поселеній и не требовалось культурнаго вліянія и оно не входило въ планы военной колонизаціи.
Цѣли этой должны были удовлетворить колоніи чисто-гражданскія, основанныя въ разныхъ пунктахъ прибрежной полосы. Предположено было эти пункты заселить крестьянами, а участки земли, лежащіе между поселеніями, раздать, на извѣстныхъ условіяхъ, частнымъ лицамъ. По предположенію, эти частныя и, конечно, интеллигентныя лица должны были внести въ край свои капиталы, знанія, таланты и благоустроенными большими хозяйствами послужить образцовымъ примѣромъ для крестьянъ-колонистовъ. Участки предполагалось частью продавать съ торговъ, а частью отводить безплатно до 50 десятинъ въ однѣ руки, съ обязательствомъ обработки. Но на торги никто не явился, а для дароваго полученія участковъ нахлынула такая масса охотниковъ, что относительно ихъ желанія спекулировать на счетъ казенной даровщинки не было никакого сомнѣнія. Всего на даровыхъ условіяхъ было роздано въ этотъ періодъ 6,153 десятины, въ числѣ 133 участковъ, на которыхъ до настоящаго времени заведено хозяйство только въ девяти участкахъ!
Послѣ неудачи первыхъ торговъ было рѣшено допустить продажу земель по выбору самихъ покупателей, но не свыше 3,000 дес. въ однѣ руки. Продажная цѣна назначена по 10 руб. за десятину и деньги разрѣшалось уплачивать въ теченіе 10 лѣтъ. Конечно, владѣльцевъ уже не стѣсняли обязательствами обработки земли и на добрую ихъ волю предоставлялось служить или не служить культурною силой и быть или не быть образцами раціональнаго хозяйства.
Былъ принятъ и еще одинъ способъ колонизаціи порожнихъ земель — пожалованіемъ какъ высшимъ чинамъ администраціи, за ихъ кавказскую службу, такъ и нѣкоторымъ другимъ лицамъ. «Эта раздача лучшихъ въ округѣ земель, — говоритъ оффиціальный источникъ, которымъ я пользуюсь, — точно также не привела къ той цѣли, ради которой была допущена, во, напротивъ, усилила спекуляцію и надолго затормазила правильный ходъ колонизаціи.
Я боюсь утомлять читателя мелкими подробностями неудачъ предпринятой колонизаціи и представлю ему лишь общіе ея результаты. Въ 15 лѣтъ поселено въ Черноморскомъ округѣ въ селеніяхъ 10 т. душъ обоего пола, а въ городахъ 12 т. Среднимъ числомъ на милю крестьянское населеніе составляетъ только 106 ч., тогда какъ у кочующихъ калмыковъ считается на милю 164 ч., а на Кавказѣ вообще 675 ч. на милю.
По національностямъ колонисты составляютъ именно смѣсь е племенъ, нарѣчій, состояній». Между ними и русскіе, и нѣмцы, и чехи, и молдаване, и греки, и армяне, и черкесы. Русскихъ, конечно, всего больше. Степень благосостоянія, которой достигли колонисты, очень не одинаковая. Нѣкоторыя селенія обжились и хорошо устроились, за то другія не подвинулись ни на шагъ впередъ со времени водворенія и бѣдствуютъ такъ же, какъ они бѣдствовали вначалѣ. Наименѣе способными колонизаторами оказались русскіе: «имъ не удалось, хотя сколько-нибудь удовлетворительно, устроить свои хозяйства, они плохо выдерживаютъ лихорадочный климатъ, не могутъ привыкнуть къ горной мѣстности и мечтаютъ лишь объ обратномъ выселеніи на равнины, на которыхъ жили въ прежнее время. Если у нѣкоторыхъ русскихъ поселянъ хозяйство идетъ удачнѣе, то нельзя не обратить вниманія на то, что даже и у подобныхъ хозяевъ обрабатываются только однѣ ровныя поляны, склоны же горъ и холмы, бывшіе у горцевъ въ обработкѣ, зарастаютъ лѣсомъ и кустарниками».
Самыми удачными вышли поселенія чеховъ, молдаванъ и другихъ инородцевъ, а также, конечно, и черкесовъ, какъ коренныхъ обитателей края.
Кромѣ земель, отведенныхъ въ надѣлъ крестьянамъ, роздано еще болѣе 90 т. дес. лучшей въ округѣ земли.
Изъ всей этой массы розданной и проданной земли обработано только 420 десятинъ или меньше 1/2 процента!
Эти свѣдѣнія я беру изъ опубликованной въ газетѣ Кавказъ «Поѣздки его сіятельства главноначальствующаго гражданскою частью на Кавказѣ но Кубанской области и Черноморскому округу». Свѣдѣнія эти не только вполнѣ оффиціальныя, но и прямо устанавливающія взглядъ теперешней высшей администраціи Кавказа на его заселеніе. Оказывается, въ послѣднемъ выводѣ, что «богато одаренный природою край, вмѣщавшій въ себѣ стотысячное горское населеніе, представляетъ, послѣ 15-ти лѣтнихъ заботъ объ его колонизаціи, почти пустыню… Ни въ какой другой части имперіи не предоставлялось поселенцамъ такихъ значительныхъ льготъ и не выдавалось такихъ щедрыхъ пособій, какъ въ Черноморскомъ округѣ, а, между тѣмъ, многіе изъ поселенцевъ считаютъ себя до сихъ поръ временными пришельцами и готовы во всякое время покинуть мѣста, насиженныя въ продолженіе 15 лѣтъ. Очевидно, что въ планѣ заселенія округа и въ способахъ его исполненія были допущены крупныя ошибки». Одною изъ причинъ неудачи считается отсутствіе хорошо устроенныхъ дорогъ, и пока дороги не будутъ устроены, не можетъ быть приступлено и къ правильной колонизаціи.
Конечно, нельзя отрицать, что пути сообщенія играютъ въ дѣлѣ колонизаціи не малую роль. Но вопросъ вотъ въ чемъ: долженъ ли сначала явиться поселенецъ и самъ устроить не только дороги, но и школы, и церкви, и телеграфы (такъ, по крайней мѣрѣ, поступаютъ американцы), или же болѣе правильно устроить сначала всю обстановку для поселенца и уже затѣмъ водворить его въ готовый домъ и на готовое хозяйство? Кажется, и подобные опыты бывали. Въ Сибири и до сихъ поръ можно встрѣтить по большой дорогѣ дома съ заколоченными окнами. Это были тоже готовые дома съ готовыми хозяйствами, куда водворяли поселенцевъ, да только поселенцы разбѣжались. И на Кавказѣ были опыты поселенія съ усиленными денежными и всякими другими пособіями и даже съ готовымъ провіантомъ, что же вышло? Поселенцы запьянствовали, загуляли и на половину вымерли. И почему это русскій оказывается вездѣ и во всемъ какимъ-то неудачникомъ? Многое, конечно, нужно приписать его винѣ, но многое зависитъ и отъ внѣшнихъ условій, которыя совсѣмъ не въ его власти. У насъ все дѣлается какъ-то силой, да нажимомъ, и до сихъ поръ еще не перевелись попечители и опекуны, которые то вышлютъ переселенцевъ силой или по жеребью, то выберутъ имъ мѣсто, по своимъ соображеніямъ, гнилое, болотное, ядовитое; то отправятъ для колонизаціи людей, совсѣмъ къ этому неспособныхъ, или превратятъ колонизацію въ ссылку, и затѣмъ оказывается, что колонизація не удалась только потому, что забыли выстроить дороги.
И въ то время, когда гдѣ-то тамъ, внизу, маленькіе люди карабкаются, копошатся, какъ муравьи, обязанные изображать изъ себя культурную, цивилизующую силу, вносящую Европу въ Азію, — другая волна, волна крупная, захватывающая широко, разливается потокомъ и вершитъ свое дѣло, не встрѣчая ни неудачъ, ни смертоносныхъ лихорадокъ. У насъ только маленькимъ ничего не удается. И на Кавказѣ представителями цивилизаціи явились тоже только тѣ, кто могъ взять побольше. Не знаемъ, насколько заслуживаетъ вѣроятія сообщеніе новороссійскаго корреспондента газеты Кавказъ, что «Цемесская долина съ окрестностями заняла первое мѣсто въ ряду другихъ вновь заведенныхъ хозяйствъ на Черноморскомъ берегу» и что руководящее начало по части высшей культуры дается благоустроенными хозяйствами гг. Пиленко, Пенчула, Гейдука, Мензелинцева, Каткова, Лилле и другихъ. Самъ корреспондентъ, кажется, сомнѣвается въ этомъ, ибо замѣчаетъ, что «одинъ въ полѣ не воинъ». Но, вѣдь, и кромѣ того извѣстно, что крупныя владѣнія, очень выгодныя тѣмъ, кому они принадлежатъ, особыхъ услугъ культурѣ нигдѣ и никогда не оказывала и ни въ какомъ случаѣ не могутъ служить колонизующею силой. Для этого требуется масса мелкихъ, энергичныхъ я дѣятельныхъ непосредственныхъ работниковъ, тѣхъ неутомимыхъ и безстрашныхъ піонеровъ, способныхъ преодолѣвать всякія препятствія, которыми только и создавалась успѣшная колонизація пустырей и новыхъ земель. Крупные владѣльцы могли создать Виргинію и невольничество, невѣдомое до нихъ въ Америкѣ, но они были не въ силахъ создать сѣверныхъ американскихъ колоній съ ихъ энергическимъ, предпріимчивымъ, образованнымъ и свободнымъ населеніемъ.
Кавказъ, пока онъ не выработаетъ для себя піонеровъ колонизаціи и не привлечетъ къ себѣ отдѣльныхъ дѣятельныхъ, энергичныхъ и знающихъ силъ, способныхъ не только къ механическому труду, но и способныхъ развить въ себѣ власть надъ кавказскою природой, останется вѣчно бѣдною, пустынною степью, какого бы состоянія ни достигали отдѣльные крупные владѣльцы. И эти отдѣльные богатѣй чѣмъ больше будутъ шириться и забирать силу, тѣмъ большую массу мелкихъ производителей они будутъ подчинять своей власти; но Кавказъ отъ этого не станетъ ни богаче, ни благосостоятельнѣе, и все больше и больше будетъ утрачивать свое значеніе, какъ колоніи. Latifundia не создали благоденствія Риму, а, напротивъ, привели его къ бѣдности. Теперь на Кавказѣ пять милліоновъ жителей, но онъ можетъ прокормить еще 45 милл. Превратите земли, на которыхъ могли бы помѣститься эти 45 милл. людей, въ крупныя отдѣльныя хозяйства, куда вы помѣстите излишекъ русскаго населенія, когда ему понадобятся свободныя земли Кавказа? Главная ошибка Кавказа заключается въ томъ, что онъ въ колонизаціи, вмѣсто государственнаго начала, выставилъ на первое мѣсто начало личное. И любопытно, что, несмотря на рядъ неудачныхъ опытовъ, повторявшихся и въ Оренбургскомъ краю, и въ Самарскомъ, и въ Уфимскомъ, и на Кавказѣ, личное начало до сихъ поръ еще признается какимъ-то могучимъ факторомъ благосостоянія и общественнаго развитія.
Намекъ на ту роль, какую этотъ факторъ сыгралъ уже на Кавказѣ, читатель могъ замѣтить въ приведенномъ выше отзывѣ г. Иванова о русскомъ колонистѣ. Этотъ колонистъ, расхитившій природныя богатства Кавказа, есть тавричанинъ. Тавричане — выходцы изъ Таврической губерніи и потомки молоканъ, въ концѣ прошлаго и началѣ нынѣшняго столѣтій переселенныхъ насильно или переселившихся добровольно въ Таврическую губернію. Въ Таврической губерніи они получили большіе надѣлы и, «благодаря хорошимъ матеріальнымъ условіямъ жизни и парившей среди нихъ строгости нравовъ, изъ нихъ выработалась совершенно особенная, крѣпкая, чрезвычайно развитая физически, умная, энергичеческая, трезвая и крайне умѣренная раса людей, — говоритъ г. Абрамовъ» (Дѣло, 1883 г.). «Къ сожалѣнію, — продолжаетъ г. Абрамовъ, — они сосредоточили всѣ силы своей души исключительно на достиженіи возможно большихъ матеріальныхъ выгодъ. Къ этому въ значительной мѣрѣ толкало ихъ безправное положеніе, при которомъ ихъ грабили и обдирали всѣ, кто хотѣлъ, и благодаря которому они могли существовать спокойно, только пуская въ ходъ деньги. Суровая дѣйствительность научила ихъ видѣть въ деньгахъ главную силу жизни». И та же неприглядная дѣйствительность сплотила ихъ въ крѣпкое, тѣсное общество и научила глядѣть враждебно на всѣхъ, кто не принадлежитъ къ ихъ обществу. «Здѣсь мы видимъ, — говоритъ г. Абрамовъ, — одно изъ печальныхъ послѣдствій той несчастной политики, которая такъ долго практиковалась по отношенію въ раскольникамъ». Но здѣсь же можно усмотрѣть еще и другое. Можно усмотрѣть вообще воспитательное вліяніе тѣхъ или другихъ обстоятельствъ, способныхъ создавать совсѣмъ новые типы людей. А это даетъ не только надежду, но и увѣренность, что при благопріятныхъ условіяхъ, которыхъ пока лишена русская деревня, она можетъ создать и тотъ типъ піонера колонизаціи, котораго пока Россія не имѣетъ, чтобы вносить на Востокъ культурное вліяніе и исполнять свою цивилизаторскую миссію. Съ тѣмъ же, что есть и съ чѣмъ мы пытаемся служить общечеловѣческому прогрессу, настоящей цивилизаціи мы на Востокъ не внесемъ. «Тавричанъ» въ нѣкоторыхъ мѣстахъ и до сихъ поръ зовутъ молоканами, но они уже давно перестали быть ими. Хотя нѣкоторые изъ нихъ и числятся православными, но это только «политика». Ихъ религія заключается въ наживѣ и деньги — ихъ единственный богъ, которому они молятся. Между собой тавричапе держатся дружно и сплоченно и оказываютъ другъ другу поддержку, но за то всю остальную массу населенія они эксплуатируютъ съ тою безпощадною, безжалостною и холодною, разсудочною безсердечностью, которая составляетъ принадлежность кулака.
Тавричане, занявшись овцеводствомъ, скоро разбогатѣли до того, что для ихъ стадъ не хватало мѣста въ Таврической губерніи. Тогда они разошлись съ своими стадами по всему югу Россіи, начиная съ Бессарабіи и кончая Терскою областью. Очень можетъ быть, что на этомъ дѣло бы и кончилось, т.-е. тавричане остались бы тѣми же тавричанами-овцеводами. Но явилось одно обстоятельство, творцами его, конечно, непредвидѣнное, создавшее тавричанамъ совершенно новое общественное положеніе, и тавричане превратились въ крупныхъ ландъ-лордовъ. Случилось это такъ. На югѣ и юго-востокѣ Россіи, съ цѣлью созданія крупнаго землевладѣнія и насажденія культуры, огромныя пространства земли были розданы козачьимъ офицерамъ и вообще военнымъ и гражданскимъ чинамъ. Конечно, ни офицеры, ни чиновники не знали, что имъ дѣлать съ этою землей и какъ насаждать въ краѣ культуру, и потому почти всѣ подобныя земли попали, въ концѣ-концовъ, въ руки тавричанъ. О размѣрѣ земельныхъ владѣній тавричанъ читатель можетъ судить послѣдующимъ цифрамъ, которыя я беру изъ Сѣвернаго Кавказа. Мазаевъ, напримѣръ, скупилъ въ Баталпашинскомъ уѣздѣ у различныхъ лицъ 4,697 дес.; онъ же купилъ у горцевъ близъ рѣки Урупа 3,190 дес.; кромѣ того, хутора его на арендуемыхъ земляхъ раскинуты по всему Ейскому уѣзду. Площадь арендуемыхъ имъ дополнительныхъ падѣловъ только въ трехъ станицахъ составляетъ 42,987 дес.; но онъ владѣетъ дополнительными надѣлами еще четырехъ станицъ. Два брата Петрика купили на правомъ берегу Кубани 6,250 дес., у генерала Баженова 3,054 дес., у генерала Зотова 4,090 дес. Хутора этихъ братьевъ-тавричанъ раскинуты по всему Сѣверному Кавказу и въ особенности въ сѣверной части Кубанской области, на земляхъ, арендуемыхъ за самую низкую плату у войска и станичныхъ обществъ. Въ одномъ мѣстѣ братья Петрики арендуютъ 10,890 дес., а въ Кущейской степи 80,053 дес. Братья Николенко скупили у князя Святополкъ-Мирскаго 3,005 дес. и у генерала Филиписона 6,039 дес., у генерала Ольшевскаго 4,052 дес., у генерала Тарханъ-Моуравова 3,025 дес., у генерала Козловскаго 5,500 дес. Цифры внушительныя и, какъ нужно думать, ниже дѣйствительныхъ, потому что относятся къ 1882 году.
При пропорціональномъ отношеніи силъ крупное земледѣліе бывшихъ пастуховъ-чабановъ, можетъ быть, и не нарушило бы гармоніи отношеній съ мѣстнымъ населеніемъ, но разъ поднявшійся кулакъ не знаетъ никакой пропорціи и сейчасъ же начинаетъ давить и пользоваться всѣми правдами и неправдами. Въ этомъ случаѣ сибирскій «кадыкъ» и кавказскій тавричанинъ сформировались по одному типу и дѣйствуютъ по одному закону наживы, являясь разлагающею общественною силой, творящей смуту и разоренье и нарушающей спокойное и правильное теченіе жизни. Конечно, тавричанинъ, пока онъ тавричанинъ, и долженъ поступать такъ, какъ онъ поступаетъ. Овцеводъ, владѣющій громадными стадами, по мѣрѣ того, какъ стада его увеличиваются, долженъ увеличивать для нихъ и пастбища. Но вотъ, что, при теперешнемъ общественномъ развитіи тавричанина и при условіяхъ нашей жизни, можетъ возникнуть изъ этой вполнѣ естественной причины.
Есть въ Екатеринодарскомъ уѣздѣ Бузиновскій поселокъ, лежащій въ десяти верстахъ отъ станицы Новомалороссійской. По какому-то межевому проекту вышло такъ (все это подробно объясняетъ Сѣверный Кавказъ), что 30,000 дес. земли оказались у нѣкоторыхъ станицъ излишними и опредѣлены въ дополнительные надѣлы другимъ станицамъ, яко бы нуждающимся въ землѣ. Пронюхавъ, что въ окрестностяхъ Новомалороссійской станицы объявилась излишняя земля, тавричане поспѣшили въ Екатеринодаръ и устроили дѣло такъ, что земля эта оказалась ими арендованной отъ 70 коп. и до 1 руб. 20 коп. за десятину. Какъ все это случилось, неизвѣстно, и корреспондентъ не берется даже объяснить, хотя и пишетъ со словъ крестьянъ и тавричанъ. Часть населенія Бузиновскаго поселка подчинилась этой неожиданной бѣдѣ и переселилась въ Новомалороссійскую станицу, но другая часть захотѣла искать правды и послала куда-то своихъ ходоковъ. А, между тѣмъ, тавричане понастроили на арендованной землѣ дома, сараи, помѣщенія для овецъ, для крупнаго скота, затѣмъ нагнали скотъ, опахали поселокъ межой и запретили бузиновцамъ выгонять свой скотъ за межевую борозду. Читатель ужь, конечно, догадывается, чѣмъ кончилась эта «обыкновенная исторія». Одни считали себя въ своемъ правѣ, другіе — въ своемъ. Пошло въ ходъ дреколіе, трое оказались убитыми, нѣсколько человѣкъ ранеными. Потомъ у бузиновцевъ явились союзники и подъ защитою коннаго и пѣшаго вооруженнаго конвоя бузиновцы стали увозить сѣно, заготовленное тавричанами. Какъ разсказываетъ корреспондентъ, тавричане пользовались арендною землей безъ всякихъ документовъ. Корреспонденція оканчивается такъ: «по послѣднимъ извѣстіямъ, шестеро бузиновцевъ посажены въ тюрьму и послѣдуютъ въ ссылку. Бузиновцанъ (не козакамъ) предоставлено возвратиться въ Россію».
Конечно, другаго конца и нельзя было ожидать; но такъ какъ настоящій очеркъ посвященъ колонизаціи Кавказа, то вопросъ, конечно, не въ томъ, какой конецъ имѣло бузиновское дѣло, а въ томъ, какой конецъ можетъ грозить всему Кавказу, если его колонизаторами, просвѣтителями и гражданскими устроителями явятся тавричане. Мы уже знаемъ, какіе «гражданскіе» порядки создалъ кулакъ (тотъ же тавричанинъ) въ Сибири и какъ онъ развратилъ деревенскую администрацію, неужели и изъ Кавказа онъ сдѣлаетъ Сибирь?