ОЧЕРКИ РУССКОЙ ЖИЗНИ
правитьVIII.
правитьВозьмите, читатель, нарту Россіи и отчертите на ней Сибирь, Кавказъ, Финляндію, Прибалтійскій край (остзейскія губерніи), Сѣверо-западный край (литовскія губерніи), Привислянскій край (Царство Польское) и у васъ получится небольшой овалъ, который составляютъ Великороссія и Малороссія. Этотъ небольшой овалъ и есть тотъ обѣтованный край, которому одному досталось множество благъ, окраинамъ еще пока неизвѣстныхъ.
Крестьянская реформа прошла по всей Россіи, также какъ и воинская повинность; но судъ (правый и милостивый), земскія учрежденія и реформа печати составляютъ еще привилегію немногихъ мѣстностей. Только столицы (двѣ маленькія черныя точки на картѣ Россіи) пользуются всѣми безъ исключенія благами русской гражданственности, культуры и цивилизаціи. У нихъ и газовое и электрическое освѣщеніе, и пути сообщенія, и самоуправленіе, и цивилизованная укрощенная полиція, и судъ присяжныхъ, и свобода печати. Затѣмъ эти блага, начиная совращаться за предѣлами столицъ, въ провинціи Европейской Россіи входятъ только частью, а въ окраинамъ уже настолько расплываются, что, напримѣръ, Сибири (вѣроятно, потому, что она очень большая) остается одинъ только мракъ.
Сибирь вполнѣ страна мрака, о которой обитатель Европейской Россіи знаетъ только, что въ ней есть «мѣста отдаленныя» и «мѣста не столь отдаленныя». И дѣйствительно, это страна невозможная; ничего подобнаго Сибири нельзя найти въ исторіи колоній всѣхъ странъ и народовъ въ мірѣ. Читая сибирскія газеты, приходишь въ ужасъ и отчаяніе и за Сибирь, и за русскій геній. Гдѣ же эта прославленная русская способность къ колонизаціи? Что мы сдѣлали съ Сибирью въ триста лѣтъ принадлежности ея Россіи? Что сдѣлала сама Сибирь въ это время? Какъ люди могутъ жить среди подобныхъ неустройствъ? Какъ это люди могутъ еще терпѣть другъ друга болѣе трехсотъ лѣтъ и не разбѣгутся отъ самихъ себя?
И въ то хе время эту дикую, распущенную страну, гдѣ весь воздухъ зараженъ насиліемъ и произволомъ, люди любятъ, да еще какъ! И любятъ они не отдѣльно Иркутскую губернію или Енисейскую, не Минусинскій округъ или Амуръ. Нѣтъ, они любятъ Сибирь, всю Сибирь, какъ она есть, отъ Ледовитаго океана до Китая. Разсказываютъ про одного датчанина, служащаго телеграфистомъ гдѣ-то въ Иркутской губерніи (и, между прочимъ, изучившаго Салтыкова до того, что онъ можетъ сказать на какой страницѣ, въ какомъ томѣ стоитъ тотъ или другой его сатирическій перлъ), что этотъ телеграфистъ, прослужившій въ Сибири десять лѣтъ, поѣхалъ, наконецъ, въ Данію къ отцу и матери, чтобы съ ними проститься и затѣмъ поселиться въ Сибири навсегда, потому что онъ не знаетъ лучшей страны въ мірѣ. Что же влечетъ его къ Сибири, почему это лучшая страна, чего въ ней ищутъ, что въ ней находись, какому она отвѣчаетъ идеалу? Должно же быть, что-нибудь есть въ ея широкомъ просторѣ, а не одно насиліе и произволъ. Теперь эта страна ссылки, лежавшая до сихъ поръ мертвымъ пластомъ, какъ бы хочетъ проснуться уже и для внѣшней политической жизни. Не въ Константинополѣ разрѣшится восточный вопросъ, говорятъ сибиряки, а здѣсь, у насъ, на границахъ Китая и въ столкновеніи съ нимъ. И въ Сибири дѣйствительно много внутренней жизни, какой нѣтъ въ Европейской Россіи; много въ ней и свѣжихъ нарастающихъ силъ, и энергіи, и желанія перемѣнъ и стремленій къ лучшей гражданственности и къ широкимъ идеаламъ, просторъ которымъ даетъ и пространственная необъятность Сибири, и ея громадныя мертвыя богатства, и плодородіе земли, и разнообразіе климатовъ, и разнообразіе племенъ, ее населяющихъ. Именно такою, какою Сибирь теперь, Сибирь неустроенная, Сибирь бѣдная умственно и матеріально, она и даетъ просторъ не только желаніямъ и стремленіямъ, но и фантазіи.
Но не потому ли такъ велико и желаніе перемѣнъ, что въ теперешней Сибири почти жить нельзя? И не потому ли преувеличиваетъ сибирская печать неустройство Сибири, что въ сибирякахъ уже наболѣло до послѣдней степени чувство недовольства безправіемъ и заброшенностью? Молчала же Сибирь триста лѣтъ? Отчего она заговорила такъ громко теперь? Или неустройствъ прибавилось? Нѣтъ. Ихъ убавилось. Заговорило въ Сибири сознаніе, заговорила въ Сибири интеллигенція, которой у этой страны до сихъ поръ не было. Сибирь теперь также наканунѣ, какъ была наканунѣ Россія до освобожденія, раньше создавшая свою интеллигенцію и раньше подумавшая о своихъ распорядкахъ. Но это «наканунѣ» наступило для Сибири не сегодня. Оно наступило для Сибири такъ давно, что многіе изъ ея патріотовъ успѣли придти даже въ отчаяніе и у нихъ опустились руки. «Даже Щаповъ, этотъ горячій идеалистъ, мечтатель, человѣкъ глубокой вѣры въ обновленіе я грядущее человѣчество, опускалъ руки передъ мрачнымъ существованіемъ сибирскаго общества, отданнаго матеріальнымъ интересамъ и предоставленнаго одной наживѣ», — говорятъ Восточное Обозрѣніе.
Чтобы понять и почувствовать Сибирь, нужно читать ея газеты не отдѣльными нумерами, между другимъ чтеніемъ, а сплошь, залпомъ, въ большомъ количествѣ. Только при «большомъ количествѣ» понимается громадная разница въ особенностяхъ Сибири и Россіи и почему между Сибирью и Россіей бывали всегда недоразумѣнія. Ихъ создавала не Сибирь. Ихъ создавали тѣ «обрусители», которые являлись въ Сибирь изъ Россіи и хотѣли кроить ее по-русскому. Сибирь и до сихъ поръ для Россіи такая же новая страна, какою она была при Иванѣ Грозномъ. Тогда знали, что въ Сибири есть инородцы и мѣха — и только; а ныньче русскіе о Сибири знаютъ еще, что въ ней есть мѣста отдаленныя и не столь отдаленныя. Прогрессъ въ знаніи не особенно большой. И съ подобными-то знаніями о громадномъ разнообразномъ краѣ ѣхали въ него привлекаемые привилегіями будущіе правители Сибири. Они считали себя жертвами обстоятельствъ, ибо брали мѣста потому, что не находили ничего лучшаго въ Россіи; они ѣхали въ каторжную Сибирь, какъ въ ссылку, чувствовали себя въ Сибири чужими, смотрѣли на нее свысока, какъ обыкновенно смотрятъ люди высшей культуры на страны низшей культуры, и, служа, отбывали только повинность, да и то лишь ради денежныхъ и другихъ привилегій. Такъ поступали лучшіе. Худшіе же прямо ѣхали въ Сибирь только для наживы. И Сибирь дала этимъ заѣзжимъ гостямъ прозвище «навозныхъ» и «гамадриловъ». Но ни отношенія отъ этого не улучшались, ни Сибири не становилось отъ этого лучше. Наплывы служащихъ смѣнялись одни другими, а Сибирь, все-таки, продолжала оставаться для Россіи такою же невѣдомою страной, какою была нѣкогда Мексика для Испаніи. До сихъ поръ привилегированное населеніе Сибиры не съумѣло создать для нея даже внутренней безопасности.
Когда читаешь русскія газеты, то совсѣмъ и не замѣчаешь полицейскихъ извѣстій о кражахъ, воровствахъ и уголовныхъ происшествіяхъ. Мелкія уголовныя исторіи совсѣмъ теряются среди массы извѣстій другаго рода и другаго интереса. Но въ сибирскихъ газетахъ, напротивъ, центръ тяжести именно въ уголовщинѣ, и въ уголовщинѣ гомерическаго и невозможнаго въ Россіи размѣра. Если въ Россіи выдастся иногда преступленіе, поражающее жестокостью или безстрастностью, какъ ныньче убійство въ Лиговѣ, газеты съ непритворнымъ ужасомъ описываютъ его, какъ нѣчто необычное, невозможное, нежелательное и возмущающее чувство. Сибирь въ подобныхъ случаяхъ ничѣмъ не возмущается и не ужасается; она въ своей печати лишь коротко отмѣчаетъ факты и дѣлаетъ это не ради самихъ фактовъ, а ради общихъ выводовъ и общихъ требованій, которые они вызываютъ въ населеніи. Для Россіи уголовныя событія представляютъ интересъ сами по себѣ, они служатъ даже матеріаломъ для занимательныхъ разговоровъ, какъ романъ, какъ сказка, ну, макъ выходящее изъ ряду событіе, и никакихъ общихъ выводовъ обыкновенно изъ нихъ не дѣлается. Въ Сибири же всякій подобный фактъ есть новая капля въ чашу сибирскихъ бѣдствій, капля, идущая въ счетъ, капля, наполняющая чашу, чтобы ее переполнить, капля, истощающая мѣру общаго терпѣнія и усиливающая желаніе перемѣнъ и устройства новаго порядка. Въ Россіи создался уже типъ интеллигентныхъ и тонкихъ уголовныхъ преступниковъ, какъ князь Гокчайскій, какъ пойманный недавно въ Москвѣ Огрызко, обворовавшій московское отдѣленіе государственнаго банка; которыхъ жизнь похожа на романъ, полный всякихъ приключеній; которые средствомъ преступленій сдѣлали умъ и достигли замѣчательной ловкости и изворотливости въ обманахъ, но которые не пойдутъ на насиліе. Въ Сибири же до сихъ поръ употребляютъ -простыя средства: гирьку, топоръ, крюкъ, и съ человѣческою жизнью не церемонятся.
Въ Томскѣ, напримѣръ, просто жить нельзя; грабители держатъ весь городъ въ осадѣ и никто не можетъ поручиться за цѣлость своей головы и имущества, говоритъ Сибирская Газета. Грабители разъѣзжаютъ по городу въ кошевахъ и вооружены арканами, крючьями, домами и револьверами. А на какіе смѣлые подвиги способны молодцы, разъѣзжающіе въ кошевахъ, читатель убѣдится изъ слѣдующаго. Около 7 часовъ вечера подъѣзжаетъ кошева къ магазину и изъ нея выходитъ человѣкъ средняго роста, широкоплечій, одѣтый въ азямъ, и съ головой, обмотанной шарфомъ; въ кошевѣ сидятъ еще три человѣка въ маскахъ. Отворивъ дверь въ магазинъ и придерживая ее ногой, чтобы она не захлопнулась, грабитель схватилъ въ охапку лежавшіе на прилавкѣ у самой двери 30 паръ брюкъ съ жилетами и бросился къ кошевѣ. Прикащики минулись за нимъ и одинъ изъ нихъ схватилъ грабителя за ногу, но тотъ, бросивъ ограбленное въ сани, вынулъ изъ-за пазухи револьверъ и -выстрѣлилъ въ прикащика. Кошева умчалась во весь опоръ. Вся эта исторія происходила въ центрѣ города, въ мѣстѣ самаго бойкаго уличнаго движенія, саженяхъ въ 15 отъ извощичьей биржи, на которой стоитъ до десятка извощиковъ. Ни одного городоваго по близости не оказалось, извощики тоже не тронулись съ мѣста и кошева благополучно продолжала свой путь. Иди возвращается вечеромъ около 10 часовъ ученикъ ремесленнаго училища, его обгоняетъ кошева и одинъ изъ сидѣвшихъ набрасываетъ на ученика арканъ съ петлей. Ученикъ сбрасываетъ ее съ себя и бѣжитъ, а одинъ изъ грабителей выскакиваетъ изъ кошевы и гонится за утекающимъ ученикомъ; къ счастью, на улицѣ помазался экипажъ и грабитель, выругавъ убѣгавшаго ученика, вернулся къ кошевѣ. И что, казалось бы, взять съ ученика ремесленнаго училища жди съ гимназиста; но вотъ около 3 часовъ дня, когда ученики гимназіи и учителя выходили съ гимназическаго двора на улицу, мчится кошева и у одного изъ гимназистовъ срываютъ съ головы шапку. Это конечно, милостиво, потому что кошевы дѣлаютъ еще и не то. Напримѣръ, въ 2 часа ночи подъѣзжаетъ кошева съ пятью молодцами къ дому; двое изъ молодцовъ перелѣзаютъ черезъ заборъ, отворяютъ ворота, въѣзжаютъ во дворъ и ворота затворяютъ. Все дѣлается спокойно, увѣренно и безбоязненно, какъ у себя дома. Когда одинъ изъ проживающихъ въ домѣ сталъ кричать обходнаго, то въ крикуна бросили арканъ съ гирей и цѣпью, но промахнулись и, попавъ въ окно, разбили обѣ рамы. Хорошъ ударъ! Впрочемъ, ограбить дома молодцамъ не удалось и кошева уѣхала ни съ чѣмъ, наведя на всѣхъ только паническій страхъ.
Кошева, это путешествующій сибирскій разбой, приноровленный къ мѣстнымъ обстоятельствамъ. И дѣйствительно, для грабителей способъ этотъ оказывается наиболѣе удобнымъ, потому что если въ кошеву запряжены лихіе кони, то за нею и не угонишься. И подобныя кошевы разъѣзжаютъ не только по улицамъ Томска, но и по большой дорогѣ. Нынѣшнею зимой двѣ кошевы, запряженныя тройками лихихъ лошадей, напали на обозъ изъ 15 подводъ, пригрозили возчикамъ, срѣзали пять кулей крупичатой муки и ускакали въ городъ. Въ Томскѣ, и тоже двѣ кошевы, ограбили въ одномъ домѣ нѣсколько тысячъ рублей, забрали все, что можно было забрать и уложить въ кошевы (а въ кошеву, — глубокія рогоженныя сани, — умѣщается столько, что купецъ, отправляющійся на ярмарку съ краснымъ товаромъ, укладываетъ весь его въ одну кошеву), и уѣхали, прихвативъ кстати еще и лошадь. Для подобныхъ подвиговъ, конечно, требуется особенная смѣлость. Чаще же кошева, разъѣзжая по улицамъ, прибѣгаетъ къ помощи крюка, которымъ зацѣпляютъ проходящаго, втаскиваютъ въ кошеву, обираютъ и выбрасываютъ. Понятно, что кошева, появляющаяся на какой-нибудь улицѣ, производитъ на проходящихъ паническій страхъ и всѣ отъ нея бѣгутъ, какъ отъ внезапно выскочившаго тигра или бѣшенаго волка. Вотъ, напримѣръ, около шести часовъ вечера на людной улицѣ появляется кошева, публикой овладѣваетъ паническій страхъ и раздаются предостерегающіе криви: «кошевка, кошевка»; верховой полицейскій останавливаетъ кошеву, въ ней оказываются два пассажира, а у нихъ два большихъ ножа и револьверъ; на вопросъ куда кошева ѣдетъ, пассажиры отвѣчаютъ, что они ѣдутъ «такъ», кататься, и какъ кататься никому не запрещено, то полицейскій отпускаетъ кошеву и она отправляется благополучно дальше, чтобы найти улицу менѣе людную, гдѣ ей не помѣшаютъ.
Кошева стала для Томска и его большаго тракта болѣе страшной, чѣмъ пожаръ или холера, такъ что для охраненія городскихъ жителей пришлось прибѣгнуть къ содѣйствію войска. «Томскій губернскій воинскій начальникъ, — пишетъ Сибирская Газета, — получилъ предложеніе изъ главнаго штаба, чтобы въ распоряженіе томской полиціи для ночнаго надзора командировалось до 50 человѣкъ военной стражи», а Томскія Епархіальныя Вѣдомости предлагаютъ церковному начальству для охраненія церквей нанимать вооруженныхъ стражниковъ, вооружить трапезниковъ и зажигать на колокольняхъ фонари. Ужь это совсѣмъ какъ въ Абиссиніи или въ Марокко, гдѣ безъ ружья и безъ кинжала нельзя выйти изъ дому. И ничего не подѣлаешь; каждому приходится защищать себя, какъ онъ знаетъ, и на револьверъ отвѣчать револьверомъ, потому что томскіе молодцы иначе не ходятъ, какъ съ гирьками и револьверами. Даже архіерея разбойники не оставили въ покоѣ. Нынѣшнею зимой забрался въ архіерейскій домъ какой-то любопытный и въ щель запертой двери разглядывалъ что-то въ помѣщеніи преосвященнаго. Когда служка хотѣлъ крикнуть, разбойникъ пригрозилъ ему револьверомъ и быстро ушелъ. Дѣло дошло до того, что въ Иркутскѣ передъ праздниками укради лошадь у губернатора, похитили какія-то вещи у и. д. губернатора и полицеймейстера. Если разбои и грабежи доходятъ до такой безбоязненности, что воры проникаютъ въ дома архіерея, губернатора и полицеймейстера, то очевидно, что это уже не цвѣточки, а ягодки. Тутъ даже и не смѣлость, а просто издѣвательство надъ властью. И эта смѣлость, и это издѣвательство растутъ въ Сибири все больше и больше, проникая даже въ такіе уголки, которые до сихъ поръ Богъ хранилъ. Минусинскій корреспондентъ Сибири говоритъ, что и въ благословенномъ Минусинскомъ округѣ стало развиваться воровство, грабительство и убійство. «Тамъ, гдѣ прежде не слыхать было о нихъ, теперь они свершаются въ значительномъ числѣ. Никогда еще не бывало, чтобы инородцы участвовали въ убійствахъ, а теперь и они стали убивать».
И все это неизбѣжная логика фактовъ и совершенно въ порядкѣ сибирскихъ вещей. Обитатель Петербурга или Москвы, и не только обитатель столицъ, но обитатель какого-нибудь Царевококшайска или убогаго вологодскаго Никольска, въ которомъ тоже немало ссыльныхъ воровъ, поступитъ совершенно праздно, если станетъ переносить на себя ужасъ обитателей Томска, потому что ничего подобнаго въ городахъ Европейской Россіи и произойти не можетъ. И русскіе города никѣмъ не охраняются (кромѣ столицъ, да и въ нихъ только въ одномъ Петербургѣ полиція приведена въ нѣкоторый порядокъ) и ихъ блюдетъ пока лишь десница Божія; но въ русскихъ городахъ и деревняхъ совсѣмъ иное напластованіе и гораздо выше и культурнѣе умственная и нравственная формація; гражданственность больше осѣла, понятія объ общежитіи выработались точнѣе и время разбойничьихъ нравовъ относится уже къ воспоминаніямъ о томъ прошломъ, когда были еще цѣлы брынскіе лѣса, да изъ Жигулевскихъ горъ на Волгѣ можно еще было нападать на судовые караваны. Но въ Сибири не тотъ слой напластованія, который осѣлъ уже въ Россіи. Сибирь еще бродитъ, какъ свѣжая опара, въ которую подкладываются все новыя и новыя дрожжи. При этихъ условіяхъ ничего не подѣлаешь и получится то, что должно получиться.
Въ нынѣшнемъ году въ Тобольскихъ Губернскихъ Вѣдомостяхъ были напечатаны свѣдѣнія о сибирской ссылкѣ за 10 лѣтъ. Изъ этихъ свѣдѣній становится совсѣмъ яснымъ, какими сильными дрожжами являются въ сибирской жизни отброски, которыми Россія такъ щедро снабжаетъ Сибирь каждый годъ. Съ 1875 по 1885 годъ прибыло въ Тобольскую губернію 66,583 ссыльныхъ обоего пола. Умерло изъ нихъ 11 т., бѣжало 10 т., сосланы далѣе или перемѣщены 4,735 ч., приписаны въ мѣщане и крестьяне 28,670 ч. Приписанные къ городамъ, эти новые граждане составляютъ ⅐ городскаго населенія, а въ нѣкоторыхъ городахъ (Ишимѣ) ровно половину. Въ деревняхъ поселенцы составляютъ 1/16.
Какой же свѣтъ культуры и просвѣщенія вносятъ въ Сибирь эти новые, подневольные граждане? «Не охотою идутъ ссыльные въ Сибирь, — говоритъ тобольскій отчетъ, — да неохотной водворяются въ ней. Несмотря на казенное пособіе, ссыльные вообще неохотно обзаводятся домами и хозяйствомъ; въ теченіе десяти лѣтъ обзавелось домами только 1,813. Хозяйство даже и тѣми, которые принимаются за него, ведется черезъ пень въ колоду; только и встрѣчаешь помѣтки противъ сельскихъ хозяевъ изъ ссыльныхъ: „земли обрабатываютъ самое необходимое количество для своего пропитанія, остальную отдаютъ въ аренду“, ботъ и перебивается такимъ образомъ каждый изъ нихъ, стараясь при первой возможности уйти или по паспорту на заработокъ, или улизнуть совсѣмъ безъ всякаго паспорта и примкнуть къ громадной арміи бродягъ, которыми наводнена Сибирь. Изъ причисленныхъ къ мѣстамъ большая часть помѣчена: „въ безъизвѣстной отлучкѣ“ и бродитъ не вѣсть Богъ гдѣ, распложая массу преступленій».
"Десять лѣтъ тому назадъ, — говоритъ тотъ же отчетъ, — былъ представленъ исправнику, для водворенія на прежнее мѣсто жительства, какой-то чахлый, изморенный, босой и въ одномъ бѣльѣ субъектъ, только что пойманный изъ бѣговъ; на немъ числилось казенной недоимки девяносто съ чѣмъ-то рублей. Надо было видѣть отчаяніе исправника, съ которымъ онъ, осматривая съ ногъ до головы пойманнаго ссыльнаго, повторялъ: «попробуйте съ этого сокола подучить что-нибудь», а соколъ при этомъ хоть бы глазомъ моргнулъ и только на вопросъ исправника: «вѣдь, ты опять убѣжишь, шельмецъ?» медленно, не спѣша и не перемѣняя позы, отвѣтилъ: «хворается что-то, ваше в--діе, а Богъ силы дастъ, какъ поди бы не уйтить».
Въ 1875 году бывшимъ генералъ-губернаторомъ Западной Сибири, генераломъ Базнаковымъ, были затребованы свѣдѣнія о ссыльныхъ, и ихъ недочетъ противъ списочнаго числа оказался въ 16,829 человѣкъ. Въ десятилѣтній періодъ времени населеніе Тобольской губерніи увеличилось на 1/17, число преступленій въ 13 разъ, а число осужденныхъ въ 2½ раза (Восточное Обозрѣніе).
Изъ исторіи ссыльныхъ съ перваго ихъ шага на сибирской землѣ читатель увидитъ, что и это все тоже въ порядкѣ вещей и иначе быть не можетъ. Беру эту исторію изъ газеты Сибирь.
Съ открытія навигаціи и до глубокой осени, ежедневно, партіями человѣкъ въ 150 и болѣе, прибываютъ ссыльные въ Тюмень. Здѣсь, въ приказѣ, ихъ сортируютъ и назначаютъ имъ мѣста жительства. Это дѣлается такъ (хотя законъ велитъ поступать иначе): въ глухія волости, напримѣръ, назначаютъ мастеровъ всякаго рода, начиная съ ювелировъ, а крестьянъ, не видавшихъ у себя на родинѣ ничего, кромѣ сохи, причисляютъ (хотя это и не всегда) къ городамъ. Ошибка въ распредѣленіи для ссыльныхъ всегда бываетъ роковою, ибо нѣкоторые изъ нихъ приписываются безъ права отлучекъ; другіе же, не лишенные этого права юридически, лишаются его фактически, потому что паспортъ въ Сибири стоитъ не дешево. Затѣмъ разъ въ недѣлю, человѣкъ но 700 и болѣе, отправляютъ ссыльныхъ изъ Тюмени этапомъ въ другіе города и округи. Это тоже путина, и, главное, имѣющая развращающее вліяніе и на арестантовъ, и на солдатъ, и на мѣстное населеніе. До Тюкалинска, напримѣръ, партія идетъ 28 дней, до Тары 42 дня, а если къ этому прибавить еще путь отъ города до волости, то нѣкоторымъ приходится идти дней по 60. Путь этотъ есть путь всякихъ безобразій, ибо солдаты смотрятъ на командировку съ партіей, какъ на время отдыха и пріятнаго препровожденія времени. Но помѣхой служитъ партія, за которою нужно слѣдить, и тутъ является на выручку компромиссъ: арестанты обѣщаютъ не быть особенно требовательными и слѣдить другъ за другомъ, чтобы никто не убѣжалъ, и вообще не подводить команду, а команда обѣщаетъ не стѣснять партію, дозволять арестантамъ покупать водку, играть въ карты, посѣщать въ деревняхъ «веселые дома». «Разъ соглашеніе состоялось, — говоритъ авторъ статьи, — сейчасъ же начинается кутежъ, пьянство и всякія безобразія какъ солдатъ, такъ и арестантовъ, и продолжается до тѣхъ поръ, пока не смѣнится конвой. Тамъ новое соглашеніе, новый кутежъ, и такъ вплоть до мѣста назначенія. Надо отдать справедливость солдатамъ: по части разгула они далеко оставляютъ за собой арестантовъ», — замѣчаетъ авторъ.
На какіе же доходы пьетъ арестантъ, когда у него нѣтъ на рукахъ денегъ (деньги отбираются и выдаются на мѣстѣ)? Въ этомъ случаѣ помогаетъ арестанту тотъ же конвой, который выдаетъ ему кормовыя за нѣсколько дней впередъ, чаще до мѣста смѣны, и ради выпивки арестантъ голодаетъ. Или же арестантъ продаетъ свои и казенныя вещи, а случается, что и воруетъ дорогой. Въ мѣстному населенію у арестанта въ пути возникаютъ скорѣе вражескія, чѣмъ дружескія чувства, и понятно почему. Крестьяне по этапному пути, видя нескончаемые кутежи и дебоширство солдатъ и арестантовъ и обремененные постоемъ и подводами, смотрятъ на арестантскія партіи далеко не дружелюбно. Кромѣ постоянныхъ ссоръ и стычекъ, не разъ повторялись и случаи побоищъ. Ужь какая при этомъ между ссыльнымъ и туземцемъ можетъ возникнуть пріязнь!
Но вотъ, наконецъ, партія добралась до города. Начинается опять сортировка. Назначенныхъ въ волости отправляютъ на мѣста съ полицейскими и сотскими, а тѣмъ, которые приписаны къ городу, говорятъ: «можете идти!» А куда идти? Городъ незнакомый, въ карманѣ ни гроша, на плечахъ рубище, часто еще съ «тузомъ» на спинѣ. Кто же возьметъ человѣка съ такою рекомендаціей? До ссыльнаго нѣтъ никому никакого дѣла. Есть ли у него работа, или нѣтъ, сытъ онъ или голоденъ, живъ онъ или пропалъ подъ заборомъ, какъ собака, — это всѣмъ и всякому все равно. Поселенецъ — парія, и о судьбѣ его не заботится ни одинъ живой человѣкъ. Парію поможетъ развѣ такой же парій, какъ онъ. Во всякомъ ссыльномъ городѣ есть «отпѣтые» изъ такихъ же ссыльныхъ, живущіе всякими темными дѣлами, содержащіе притоны жулья и эксплуатирующіе это жулье и вновь прибывшихъ поселенцевъ. Хозяева такихъ притоновъ еще за городокъ поджидаютъ прихода партіи и приглашаютъ къ себѣ желающихъ. Поселенецъ, которому дѣться некуда, идетъ въ притонъ, гдѣ его продержатъ день, два, недѣлю и потомъ выгонятъ, и опять онъ ни при чемъ, если не съумѣетъ найти работы; а это совсѣмъ не такъ легко.
Самое, выгодное время для работы лѣто, когда есть и спросъ на рабочихъ, и цѣны даются хорошія. Ссыльные пользуются этимъ временемъ и массами идутъ въ деревни наниматься на сельскія работы. Но какъ ни великъ лѣтомъ спросъ на руки, многіе изъ ссыльныхъ остаются безъ дѣда и потому, что оказываются лишними, и потому еще, что не пригодны по малосилію и недостатку навыка. Да и для того, кто оказался пригоднымъ, сельскія работы не больше, какъ счастливая случайность, потому что продолжаются онѣ слишкомъ недолго; а тамъ опять слоняйся и опять ищи дѣда.
Городскіе заработки постояннѣе, но и они кормятъ плохо. Напримѣръ, въ Тарѣ и Тюкалинскѣ развито болѣе сапожное ремесло, а за нимъ стоитъ кузнечное, въ Ишимѣ же главное ремесло кузнечное, а сапожное занимаетъ второе мѣсто. Остальныя ремесла, портняжное, столярное, находятся въ зачаточномъ положеніи. Поэтому поселенецъ, назначенный въ Тару, Тюкалинскъ, Ишимъ, долженъ быть или сапожникомъ, или кузнецомъ. Какъ же такой счастливецъ устроится въ этихъ городахъ? А вотъ какъ. Въ сапожныхъ мастерскихъ, — а ихъ, особенно въ Тарѣ, много, потому что громадное количество сапоговъ шьется для вывоза въ киргизскую степь, — работаютъ по 16—18 часовъ въ день и платится за такой день на хозяйскихъ харчахъ 20 коп. И это въ лучшихъ мастерскихъ, работающихъ по заказу. При мѣсячной платѣ рабочій на хозяйскихъ харчахъ получаетъ 4 руб., при поштучной платѣ за пару мужскихъ сапоговъ отъ 40 до 80 коп. (работается пара отъ 2 до 4 дней); за женскіе ботинки отъ 30 до 50 коп. (работаются 1½ — 2 дня). Въ мастерскихъ, работающихъ на базаръ и на вывозъ, плата еще меньше, такъ что за пару бродней платится на хозяйскихъ харчахъ отъ 7 до 10 коп. Круглый годъ работа бываетъ только въ мастерскихъ, шьющихъ по заказу, въ остальныхъ лишь лѣтомъ. Кузнечная работа оплачивается лучше, во за то она труднѣе, да и работаютъ въ кузницахъ, особенно весною, дольше, чѣмъ въ сапожныхъ мастерскихъ.
Больше всего работы даютъ заводы кирпичные, кожевенные, винокуренные, но за то плата на нихъ ничтожная, да и работа почти каторжная. Напримѣръ, на кожевенныхъ заводахъ (кожевенное производство сильно развито въ Тобольской губерніи) работаютъ съ 3 часовъ утра до 9 вечера и чернорабочій (а ихъ 90 %) получаетъ лѣтомъ по 20 коп., а зимой 7—8 коп.; мастеръ, отдѣлывающій кожи, лѣтомъ получаетъ отъ 30 до 40 коп., а зимой 20 коп. Работа на кожевенныхъ заводахъ трудная, многимъ рабочимъ приходится быть цѣлый день въ водѣ, обращеніе съ ними крайне грубое и принимаютъ исключительно поселенцевъ, дошедшихъ до послѣдней степени обнищанія. Поселенцу, мало-мальски сносно одѣтому, отвѣчаютъ: «намъ такихъ не надо; иди, пропейся до послѣдней рубахи, тогда приходи, примемъ». И какъ ни тяжка жизнь на подобныхъ заводахъ, ссыльные тянутся къ нимъ и положеніе ихъ, все-таки, сравнительно завидное, потому что есть за то какой-нибудь кусокъ хлѣба. А кто не нашелъ себѣ мѣста, тотъ или христарадничаетъ, или убѣгаетъ, или творитъ что-нибудь и похуже.
Авторъ, которымъ я пользуюсь, приводитъ факты поразительнаго упадка физическаго и нравственнаго этихъ несчастныхъ, тоже когда-то, можетъ быть, бывшихъ людьми, теперь же утратившихъ всякій человѣческій образъ и совсѣмъ одичавшихъ. «Намъ случалось, — говоритъ онъ, — заходить въ Тарѣ въ одинъ изъ пріютовъ нищеты (есть въ Тарѣ такой Тимошка, изъ поселенцевъ, который даетъ у себя безплатный пріютъ ссыльнымъ, сколько бы ихъ ни пришло, но на условіи, что бы они не занимались никакими темными дѣлами, пока живутъ у него; тарская голытьба считаетъ Тимошку своимъ благодѣтелемъ и спасителемъ). На пространствѣ 4—5 кв. аршинъ помѣщалось человѣкъ 20, иногда и болѣе; тутъ были мужчины и женщины, старики и дѣти. Костюмы на всѣхъ жалкіе: иной едва прикрытъ лохмотьями какого-то подобія рубахи, изъ-подъ которыхъ проглядываетъ грязное тѣло. Жили всѣ они поденною работой и милостыней. Случалось, что на всю артель было два-три халата и армяка, въ которыхъ можно выйти на работу или за милостыней. Въ такихъ случаяхъ соблюдалась очередь: одни шли на работу, другіе оставались дома. И такая обстановка не изъ худшихъ». Или, говоритъ тотъ же авторъ: «Идя какъ-то по Тарѣ, мы замѣтили сидящаго подъ заборомъ оборванца, что-то дѣлающаго. Подойдя ближе, мы увидѣли, что передъ нимъ навалена куча сѣрыхъ капустныхъ листьевъ, которые онъ посыпалъ солью и жадно ѣлъ безъ хлѣба. Когда мы окликнули его, онъ поднялъ на насъ помутившіеся глава; лицо было худо до послѣдней степени; покрывавшая его грязь и тупое, безсмысленное выраженіе дѣлали его еще ужаснѣе: вся фигура имѣла какой-то животный, скотскій видъ. Оказалось, что весной онъ пришелъ въ городъ, нѣкоторое время работалъ на заводѣ, но затѣмъ остался безъ работы (она прекратилась), теперь второй мѣсяцъ безъ мѣста и нѣсколько дней ничего не ѣлъ. Бѣдняга набралъ на огородѣ брошенныхъ листьевъ, а соль у кого-то выпросилъ». Или: «въ бурную ночь, когда дождь и вѣтеръ прохватывали до костей, на кучѣ наваленныхъ бревенъ лежала какая-то фигура и не то всхлипывала, не то стонала. Изъ разспросовъ мы угнали, --говоритъ авторъ, — что это не имѣющій пристанища и работы поселенецъ, недавно присланный въ городъ. Когда я привелъ его къ себѣ, то увидѣлъ сгорбленнаго старика, лѣтъ подъ 60, съ всклоченною сѣдою бородой, худаго, кожа да кости, въ рубищѣ, съ котораго ручьями лила вода… И это во всѣхъ сибирскихъ городахъ…» Нѣкоторые до того тяготятся подобною жизнью подъ заборами, вѣчнымъ холодомъ и голодомъ и неувѣренностью въ завтрашнемъ днѣ, что добровольно идутъ въ тюрьмы, объявляя себя бродягами, взводя на себя небывалыя преступленія, чтобы отдохнуть въ острогѣ отъ мукъ, которыя имъ приходится выносить на волѣ. Такъ поступаетъ «середина», которая, какъ вездѣ, преобладаетъ и между поселенцами. Люди болѣе энергическіе, сильные я здоровые выбираютъ себѣ другой путь, отъ преступленія къ преступленію, отъ острога къ острогу, а въ концѣ ихъ ждетъ или каторга, или самосудъ сибиряка. Середина, эта сѣрая безличная масса, отощавшая, обнищавшая, упавшая до самаго низшаго уровня потребностей, затупѣлая, загнанная и задерганная жизнью, является въ Сибири элементомъ такого гражданскаго прогресса, съ которымъ можно дойти до людоѣдства. Что же касается «рѣшительныхъ», то этотъ «элементъ гражданскаго прогресса» творитъ только панику, превращаетъ Сибирь въ разбойничій вертепъ и вызываетъ мѣры военной охраны.
Въ послѣднее время въ Сибири далъ себя почувствовать наплывъ интеллигентныхъ жуликовъ, "которые, — говоритъ Сибирь, — при прежнемъ судопроизводствѣ, навѣрное, остались бы только въ сильномъ подозрѣніи и спокойно продолжали бы мошенничать на родинѣ. Теперь не то: присяжные безжалостно осудили ихъ, и они явились въ Сибирь не въ качествѣ «несчастненькихъ», которымъ въ былое время такъ сочувствовалъ простой народъ; они явились «культуртрегерами», просвѣтителями невѣжественной окраины, они втираются въ довѣріе богатыхъ людей, становятся помощниками проворовавшихся чиновниковъ и совокупно съ ними управляютъ различными торговыми заведеніями. Сначала скромные, они, присмотрѣвшись и пообжившись, начинаютъ ужь выпускать свои когти и жить насчетъ людской довѣрчивости и добродушія, возвращаясь къ той же практикѣ, которая и въ Россіи довела ихъ до скамьи подсудимыхъ. Они сбываютъ дутыя акціи, получаютъ деньги по подложнымъ телеграммамъ, совершаютъ поджоги ради полученія страховыхъ премій, выманиваютъ у простоватыхъ людей мошенническими способами деньги и пускаютъ въ ходъ всю свою умственную изворотливость, чтобы жать, гдѣ не сѣяли.
Всѣ эти отброски Россіи имѣютъ въ сибирской жизни значеніе инородныхъ тѣлъ и составляютъ въ ней какъ бы налетъ и прожилки. Тѣмъ не менѣе, налетъ и прожилки создаютъ собою заражающую атмосферу, подобно тому, какъ коховскія запятыя создаютъ холеру. Основной слой сибирской жизни, лежащій внизу глубокимъ и сильнымъ пластомъ и составляющій ту почву, на которой должна вырасти сибирская гражданственность, есть коренное сибирское населеніе, если, можетъ быть, и нуждающееся въ пришломъ населеніи, то ужь ни въ какомъ случаѣ не въ отброскахъ, доказавшихъ уже свою неспособность къ гражданскому общежитію.
Сибирь искони извѣстна какъ золотое дно, какъ источникъ неисчерпаемыхъ естественныхъ богатствъ и безграничнаго земельнаго простора, гдѣ на каждаго земледѣльца приходится до 100 десятинъ земли, какъ страна, не знавшая никогда крѣпостнаго права, несмотря на то, что не разъ въ высшихъ петербургскихъ сферахъ заявлялось о необходимости для блага Сибири ввести въ ней частную земельную собственность. Какъ же живетъ коренное населеніе этого золотаго дна и свободной страны, не знавшей никогда крѣпостнаго права?
Начнемъ хоть съ такого факта, повидимому, мелкаго и единичнаго. Корреспондентъ изъ Олекмы пишетъ въ Сибирь: «Если якутскій обыватель въ сотый разъ кричитъ „караулъ, грабятъ!“ то въ Олекминскомъ округѣ отъ этого крика жители и голосъ потеряли и осталось имъ одно: молчать и охать. Полиція здѣсь состоитъ изъ двухъ лицъ и, по разсказамъ, дѣла у нихъ столько, что оба должны сидѣть въ присутствіи, а округъ отданъ на волю судебъ. Вдобавокъ въ многочисленнымъ русскимъ поселенцамъ, назадъ тому болѣе 10 лѣтъ сюда прислали нѣсколько сотъ татаръ, которыхъ причислили въ нашъ единственный улусъ, и на всю эту массу не дали ни аршина земли, такъ что нѣтъ мѣста, гдѣ бы можно поставить юрту или вырыть землянку. Кромѣ золотыхъ пріисковъ, никакой промышленности въ округѣ нѣтъ, на золотые же пріиски семейныхъ не принимаютъ. Лѣтомъ часть этихъ ссыльныхъ зарабатываетъ деньги на полевыхъ работахъ у скопцовъ, а зимой и того нѣтъ, а жить надо, питаться нужно, и какъ у самихъ ничего нѣтъ, то волей-неволей несчастные берутся за чужое. Мѣстные обыватели лишаются каждый годъ не одной сотни скота, а о медкомъ воровствѣ и говорить нечего; въ самомъ же городѣ попрошаекъ не перечтешь. Ходятъ за милостыней старые и молодые, слабые и здоровые, трезвые и пьяные, и за этимъ никто не слѣдитъ. Людей бьютъ въ городѣ, бьютъ, сжигаютъ и топятъ въ округѣ» а виновныхъ не находятъ. Впрочемъ, нельзя винить однихъ ссыльныхъ: якутъ тоже переимчивъ; говорятъ, что одного татарина подстрѣлили, а его семью перерѣзали и сожгли якуты".
И такъ, коренной житель не только кричитъ и охаетъ, но отъ крику потерялъ даже голосъ, и, все-таки, его никто не услышалъ. И кричитъ юнъ не отъ однихъ ссыльныхъ, а и отъ многаго другаго. Прежде всего, юнъ кричитъ отъ страшныхъ поборовъ, не казенныхъ, конечно. Казенные платежи составляютъ гласный бюджетъ сибирскаго крестьянина, а есть еще у него и бюджетъ негласный, превышающій гласный въ 1½ раза. Нѣкоторые же изслѣдователи увѣряютъ, что негласный бюджетъ превышаешь гласный въ 2, 3 и даже 4 раза. И, судя по массѣ свѣдѣній, которыя публикуются сибирскими газетами, нужно думать, что цифры эти не преувеличены. Главными обиралами народа являются волостные писаря, ихъ помощники и кулаки. Они продѣлываютъ вещи, возможныя развѣ только въ Сибири. Поборы дѣлаются или въ прямой формѣ, т.-е. берется съ души, что тамъ окажется нужнымъ, или въ формѣ косвенной, болѣе удобной по ея запутанности и менѣе замѣтной для плательщика, какъ и всякіе косвенные налоги. Напримѣръ, въ Минусинскомъ округѣ подводная повинность стоила крестьянамъ только одной волости 126,340 руб. въ 6 лѣтъ. Ревизіонная коммиссія, дѣлавшая учетъ, прямо говоритъ, что многіе изъ незаконныхъ доходовъ и поборовъ настолько неуловимы, что ихъ и опредѣлить нельзя. Удостовѣрено, напримѣръ, что, кромѣ 2,682 руб., которые шли на взятки головы и писаря, съ каждой деревни, желавшей освободиться отъ гоньбы, бралось 100 руб.; за выдачу удостовѣренія въ состоятельности ямщика 5 руб.; опредѣленное обществомъ число паръ увеличивалось по произволу писаря и головы, а на этихъ подводахъ возились экипажныя и телѣжныя колеса, барочныя снасти, свѣжая рыба, масло, ягоды, птица для лицъ на государственной службѣ, не говоря уже о томъ, что засѣдатель и его семейство ѣздили на увеселительныя прогулки на земскихъ подводахъ. Изъ 126 тыс. ушло на писарей, голову и т. д. не меньше половины. И это только по одной подводной повинности; по другимъ повинностямъ, напримѣръ, дорожной, ближайшее крестьянское начальство поступало по тому же финансовому принципу; волостной голова дралъ и бралъ, точно башибузукъ въ непріятельской странѣ, такъ что съ общества сошло переплатъ 32,180 руб. Послѣ этихъ цифръ, читателю не покажется невѣроятнымъ и бюджетъ одного приленскаго исправника, сообщаемый газетою Сибирь: жалованья, столовыхъ и квартирныхъ отъ правительства 1,650 руб., съ трехъ волостныхъ правленій, двухъ степныхъ думъ и одной инородческой управы по 600 р. въ годъ — 3,600 р., съ одного винокуреннаго завода 1,000 руб., съ двухъ крупныхъ кабацкихъ фирмъ по 1,000 руб. — 2,000 руб., съ трехъ городскихъ складовъ по 300 руб. — 900 руб., съ прочихъ складовъ въ округѣ minimum до 3,000 руб., итого 12,150 руб. При этомъ еще и квартира даромъ, стоющая обществу по меньшей мѣрѣ 350 руб. въ годъ, и получается круглая цифра въ 12,500 р. Не преувеличеннымъ покажется и общій разсчетъ, дѣлаемый Сибирью натуральнымъ повинностямъ. Повинности эти, переведенныя на деньги, составляли среднимъ числомъ 23 р. 65½ коп. въ годъ съ человѣка. Это по отчету; въ дѣйствительности же крестьянинъ платилъ въ десять разъ больше того, что выставлялось въ отчетахъ. Какое же крестьянское хозяйство, даже богатой Сибири, выдержитъ такой налогъ? И окажется, въ концѣ-концовъ, что сибирскій земледѣлецъ отдаетъ все, что онъ заработаетъ, и золотое дно выходитъ золотымъ для всѣхъ, кромѣ того, кто его разрабатываетъ. Приведенный разсчетъ, положимъ, сдѣланъ для житницы Сибири, Минусинскаго округа, но его безошибочно можно обобщить для всей Сибири. Гдѣ похуже, тамъ, конечно, и сборы меньше, но, въ силу установившейся всеобщей, одинаковой системы, мужикъ вездѣ отдаетъ все, что получаетъ, и изъ него выжимается все, что выжать можно.
Рядомъ съ этимъ выжимающимъ сибиряка прессомъ, т.-е. головой, писарями и другими властями, стоитъ еще болѣе ужасный и безжалостный прессъ — кулакъ, этотъ изумительный продуктъ русской жизни, и только русской жизни. Ничего подобнаго не знаетъ европейская цивилизація. Это не буржуа и даже не «буржуй», это «кадыкъ» (по минусинскому прозвищу), это мертвая петля, опутывающая каждаго крестьянина; онъ держитъ въ трепетѣ даже администрацію и «подъ ея охраною вершитъ дѣда, за которыя всякій другой пошелъ бы на каторгу» (Сибирь). Вотъ характеристика одного такого «кадыка».
Давно уже въ Сибирь былъ сосланъ за воровство нѣкій Р--чъ. Долго онъ бѣдствовалъ и пресмыкался, пока судьба не сжалилась намъ нимъ. Изъ состраданія его приняли прикащикомъ на золотые промыслы. Прослуживъ недолго на пріискѣ, Р--чъ попалъ писаремъ къ кочевымъ инородцамъ и здѣсь выказалъ свои необыкновенныя способности къ самымъ возмутительнымъ беззаконіямъ. Пріобрѣтя капиталъ и укрѣпившись, Р. бросилъ писарство и явился въ с. Абаканское, гдѣ открылъ множество кабаковъ. Абаканское — село богатое и ладить съ нимъ не такъ легко, какъ съ инородцами. И вотъ Р., какъ и всѣ кулаки, входитъ въ сдѣлки съ администраціей. Для него составляются незаконные приговоры и онъ открываетъ кабаки противъ желанія крестьянъ. На дорогѣ «кадыку» стоитъ, однако, писарь Половниковъ, держащій сторону крестьянъ. Боясь отвѣтственности за мошенничество, Р., при посредствѣ связей, смѣняетъ писаря; затѣмъ, подкупивъ писцовъ волостнаго управленія, Р. выкрадываетъ изъ волости свои дѣла о подлогахъ и съ помощью вновь присланнаго засѣдателя П. и его письмоводителя О., сосланнаго въ Сибирь за подлоги, сочиняетъ доносъ на Половникова и добивается того, что честный человѣкъ, прослужившій 20 лѣтъ писаремъ, извѣстный начальству, имѣвшій похвальные листы и медаль «за усердіе», былъ не только исключенъ изъ службы, но и посаженъ въ острогъ. Такому ли сильному человѣку, которому повинуется начальство, не скрутить мужика! И скрутилъ. Такъ, раздувъ одно свое кабацкое дѣло, онъ не только отобралъ въ одномъ селеніи скотъ и крестьянское имущество, но и нѣкоторыхъ изъ крестьянъ отправилъ на каторгу «за возмущеніе противъ властей». Про Р. говорятъ, что онъ ворочаетъ не только волостною, но уѣздною и отчасти губернскою администраціей. «Таштыпскій куланъ Л--тинъ открыто выражаетъ свое презрѣніе къ администраціи, которая ничего не можетъ съ нимъ сдѣлать, несмотря на массу мошенническихъ дѣлъ, уголовныхъ преступленій, совершаемыхъ имъ чуть не ежедневно по отношенію къ закабаленному имъ таштынскому краю» (Сибирь)."
«Допотопные засѣдатели, прожженные писаря, кабатчики и міроѣды-кулаки въ должностяхъ волостныхъ и сельскихъ начальниковъ учиняютъ дѣянія, истинно невѣроятныя, и уму непостижимыя, — пишутъ въ ту же газету Сибирь.-- Разные живоглоты закабаляютъ и разоряютъ цѣлыя селенія, поѣдаютъ цѣлыя семьи, сѣкутъ налѣво и направо всѣхъ, имъ противящихся и дерзающихъ „пикнуть“ противъ ихъ произвола и насилія (сѣкутъ и заковываютъ въ кандалы даже корреспондентовъ). Потомъ эти „звѣроподобные“, — говоритъ Сибирь, — выходятъ въ купцы, въ золотопромышленники, засѣдаютъ во главѣ городскихъ управленій, а то на 10—12 подводахъ, украшенные регаліями, отъѣзжаютъ въ страны далекія, во-свояси, или въ Крымъ, Италію и подалѣе… И такихъ непочатые углы въ Сибири. Вотъ болѣе десятка лѣтъ царитъ въ одномъ хлѣбномъ округѣ одинъ фешенебельный писарь. Домъ у него полная чаша; въ кухнѣ чуть не французскій поваръ; за столомъ чуть не каждый день шампанское. Изъ какихъ источниковъ образуется это разливанное море? Какіе ручьи и рѣки наполняютъ эту пучину? Источникъ у насъ одинъ, — говоритъ корреспондентъ, — крестьянскія слезы. Говорятъ, что по всему теченію Ангары, на протяженіи всей волости, гдѣ купается въ шампанскомъ г.-м-т-р-въ, вода въ нашей матушкѣ горько-соленая».
Способы выжиманія и установленія авторитета доведены до такой примитивно-грубой виртуозности, которая идетъ вполнѣ параллельно съ томскою кошевой, и наводятъ такой же паническій страхъ. Вотъ, напримѣръ, участковый писарь Тесинской волости, Малиновскій, приглашаетъ съ собою волостнаго писаря и кандидата волостнаго головы рыскать по волости съ цѣлью добычи (совершенно какъ рыскаютъ, отыскивая добычи, молодцы въ кошевахъ; но вотъ что странно: отчего иногда въ сибирскихъ газетахъ прописываются фамиліи виртуозовъ большихъ дорогъ всѣми буквами, какъ въ настоящемъ случаѣ, а иногда въ видѣ шарадъ: г.-м-щ-р-въ; вѣдь, кажется, тоже писарь?). Странствуя по дебрямъ округа, эти господа натыкаются на заимку третьяковскую и начинаютъ провѣрять паспорты. Все оказалось въ исправности. Только у крестьянъ Цывилевыхъ, имѣвшихъ на заимкѣ собственные дома, паспорты были просрочены на 12 дней. «Поступить съ ними, какъ съ бродягами!» — кричитъ Малиновскій. Кандидатъ головы арестуетъ крестьянъ. Тѣ, конечно, молятъ, чтобы начальство смилостивилось, потому что время страдное. И начальство смилостивилось. Взыскало по пятнадцати рублей за каждый просроченный паспортъ въ свою собственную пользу (на двухъ писарей и кандидата) и возвратило паспорты крестьянамъ.
Еще случай, похожій больше на анекдотъ. Участковый карелинскій пксарь пожелалъ имѣть къ обѣду холодное изъ овечьихъ ножекъ и головы и гонялъ для этого земскихъ лошадей за 30 верстъ. А ѣздилъ старшина, получившій оффиціальный пакетъ на свое имя; въ пакетѣ же было предписаніе о ножкахъ и головѣ. Или еще «анекдотъ», хотя и перепечатанный русскими газетами, но который я повторю, придерживаясь правила: «хорошее скажи, да еще разъ скажи». Крестьянинъ Чебышевъ не исполнилъ какого-то волостнаго распоряженія, основаннаго на предписаніи исправника (случай этотъ былъ въ 1881 г.). Голова поколотилъ крестьянина, а крестьянинъ пожаловался исправнику. Исправникъ пріѣзжаетъ въ Аб--скъ и разбираетъ дѣло въ волости.
" — И ты ударилъ его? — разглаживая бакенбарды, спрашиваетъ задумчиво исправникъ голову.
" — Ударилъ, ваше-скородіе, виноватъ! — отвѣчаетъ развязно голова.
" — И… за что же это онъ ударилъ тебя, братецъ? — продолжаетъ исправникъ, обращаясь къ крестьянину.
" — Да оно точно, ваше скородіе, я маленько проштрафился, — говоритъ мужикъ, — да, вѣдь, драться нонѣ заказано, а коли въ чемъ виноватъ, такъ представляй къ законному суду.
" — Заказано? Драться-то заказано?! — меланхолически восклицаетъ исправникъ. — Ну-ка, голова, поднеси ему въ морду при мнѣ!
"Голова, исполняя приказаніе начальства, «подноситъ», и авторитетъ поколебавшейся было власти возстановляется.
«Все это свершается среди господствующаго русскаго племени, явившагося въ Сибирь исполнить свою цивилизаторскую миссію. Но въ Сибири есть и коренное его племя, исконные обитатели страны — инородцы. Наши первые землепроходцы отнимали по праву сильнаго имущество и добычу у этого исконнаго обитателя и принуждали его нести непосильную дань. За первыми пришельцами явились новые, осѣвшіе на мѣстахъ, которые съ перваго же шага принялись за широкую эксплуатацію инородцевъ, подъ покровительствомъ русской власти и при помощи спиртныхъ напитковъ. Въ послѣдующій и болѣе къ намъ близкій періодъ сибирской исторіи русское населеніе, продолжая туже „экономическую политику“, заявило уже права на земли и угодья инородцевъ. Съ ограниченіемъ землевладѣнія, съ уничтоженіемъ лѣсовъ, съ отобраніемъ рыболовныхъ статей, прежнее приволье и благосостояніе инородцевъ исчезли. Инородецъ не могъ не уступать русскому, потому что-за русскимъ стояла власть; не могъ инородецъ и бороться съ русскимъ путемъ развитія самостоятельной жизни, потому что законы были чужды его устоевъ, и вотъ, вмѣсто прежняго величія, инородческія общества представляютъ теперь какія-то отребья человѣчества»).
Въ числѣ сибирскихъ инородцевъ одни стоятъ на самой низкой степени культуры, какъ остяки, самоѣды, орочены, гиляки; другіе поднялись уже до извѣстной степени культуры, не уступающей культурѣ русскаго пришельца (киргизскія и бурятскія народности). Съ первыми было бороться не трудно, вторые же вели постоянную и упорную борьбу за существованіе и продолжаютъ ее и теперь. Но кулакъ силенъ и всемогущъ. Онъ умѣлъ за мизерныя крохи пріобрѣсти отъ инородца его" рыболовныя статьи и когда инородецъ умиралъ отъ голода, кулакъ наживалъ себѣ состояніе. Среди сибирскаго приволья и простора кулакъ не встрѣчалъ никакого удержу и далъ полную волю своей дикой и необузданной натурѣ. Онъ настроилъ у инородцевъ водочныхъ заводовъ и кабаковъ, «радѣлъ» о краѣ, среди дня грабилъ почты, нападалъ съ оружіемъ на почтальоновъ и беззащитныхъ ямщиковъ-киргизовъ, сокрушалъ ланиты и скулы туземцевъ, для уменьшенія въ народѣ пьянства началъ платить рабочимъ за трудъ урюкомъ (и не ошибся въ разсчетѣ); чтобы помочь бѣднѣющимъ киргизамъ, устроилъ сберегательную кассу, первымъ внесъ въ нее сто рублей, а когда въ кассѣ накопилось порядочно киргизскихъ денегъ, взялъ всю кассу себѣ; учинялъ всякое насиліе и самое невозможное взяточничество (конечно, въ союзѣ съ уѣздными письмоводителями). Разсказываютъ, что для кулака и Ко самымъ благодарнымъ полемъ дѣятельности были киргизскіе съѣзды для выбора волостныхъ старшинъ и біевъ. Съ одного съѣзда вывозилось по пятнадцати тысячъ и болѣе. Уѣздные письмоводители (перечислены фамиліи), которымъ, — говоритъ В. О.-- красная цѣна грошъ, вывозили отъ пяти до восьми тысячъ съ одного съѣзда.
Кулаки всего Минусинскаго округа, — пишетъ Сибирь, — слетаются, какъ коршуны въ степи, и выжимаютъ всѣ соки у аборигена. Все это совершается не только съ вѣдома, по и при помощи сельской и городской администраціи, которая весьма часто и сама устраиваетъ охоту на инородцевъ. Въ настоящее время (конецъ 1885 г.) въ Минусинскѣ организовано цѣлое общество охотниковъ, во главѣ которыхъ стоитъ нѣкій У--евъ, бывшій писаремъ въ инородческихъ управахъ и знающій экономическое положеніе каждаго татарина. Этотъ У--евъ состоитъ при слѣдователѣ П--овѣ и каждую субботу докладываетъ ему, какого татарина можно «пощипать». Слѣдователь отправляется на базаръ и ловятъ, кого указано. Такъ былъ уловленъ и обобранъ татаринъ Булгашевъ, котораго П--овъ арестовалъ, забралъ у него 14 рублей, мѣдныя стремена и даже сорвалъ крестъ съ шеи (татаринъ былъ крещеный). Продержавъ татарина въ каталажкѣ, П--овъ выпустилъ его, возвратилъ ему 4 рубля, а 10 рублей, стремена и крестъ удержалъ у себя (этотъ же фактъ, съ подробностями, которыя я не привелъ, чтобы не слишкомъ омрачать картины, напечатанъ и въ О.). Тотъ же слѣдователь выслалъ административнымъ порядкомъ изъ города подъ надзоръ инородческаго общества двухъ татаръ за то, что они нашли вора, укравшаго сѣдло у ихъ земляка, и выкупили это сѣдло; воръ остался цѣлъ и невредимъ, а татары высланы… за покражу.
Или еще фактъ, дополняющій картину нашего культурнаго вліянія на инородцевъ. Съѣзжій праздникъ у инородцевъ. Пьютъ члены думы, пьютъ родовые старосты, пьютъ подвластные имъ старшины, пьютъ бабы, — все пьяно. Гуляютъ старосты, гуляютъ старшины, пропивая общественныя деньги. Этотъ неизсякаемый источникъ для пьянства образовался слѣдующимъ образомъ: инородцы платятъ подати по числу ревизскихъ душъ; за умершихъ и неспособныхъ платятъ родившіеся послѣ ревизіи. А такъ какъ родившихся въ теченіе двадцати пяти лѣтъ послѣ десятой ревизіи гораздо больше, чѣмъ умершихъ, то въ каждомъ родѣ число наличныхъ платежныхъ душъ превышаетъ число ревизскихъ. Эта разница въ числѣ душъ даетъ старшинамъ и родовымъ старостамъ по нѣскольку сотъ рублей въ годъ. Усчитать ихъ нѣтъ возможности, потому что при взысканіи податей никакихъ списковъ не ведется, да и нѣтъ, впрочемъ, основаній усчитывать, потому что и сами степно-думскіе письмоводители ежегодно налагаютъ на тѣхъ же инородцевъ, а родовые старосты взыскиваютъ сверхъ-смѣтные сборы на удовлетвореніе нуждъ именно ихъ письмоводителей и земскихъ властей. Тотъ же авторъ сообщаетъ еще болѣе характерный фактъ. Помощникъ письмоводители Баталовъ былъ изобличенъ въ мошенничествахъ по отношенію къ инородцамъ и начальство обязало его подпиской не вмѣшиваться въ инородческія дѣла. И вотъ этотъ человѣкъ, только что обязавшійся подпиской оставить инородцевъ въ покоѣ, командируется письмоводителемъ думы въ белтирскій родъ для раскладки податей. Баталовъ беретъ съ собою водку, спаиваетъ родоваго старосту и старшинъ и уговариваетъ ихъ собрать съ инородцевъ по 89¼ коп. съ души, на пополненіе суммы, затраченной на подарки какимъ-то начальникамъ. Кромѣ мужества, нужна для такого подвига и увѣренность, что въ Сибири все сойдетъ съ рукъ.
Еще обираютъ инородцевъ, если и не всѣхъ, а тѣхъ, кому выпала такая несчастная доля, т.-е. преимущественно якутовъ, «наслѣдники». Такъ зовутъ якуты поселенцевъ, которыхъ въ Якутской области развелось въ послѣднее время достаточно. Голодный поселенецъ требуетъ отъ якута хлѣба, а якутъ и самъ-то ѣстъ сосновую кору; поселенецъ требуетъ земли, а у якута и ея нѣтъ. И возникаютъ между голодными поселенцами и голодными якутами недоразумѣнія, очень часто кончающіяся убійствомъ. Корреспонденціями о печальномъ положеніи якутовъ наполнены всѣ сибирскія газеты.
Въ жизни Сибири и не разберешь, когда кончаются нравы и когда начинаются порядки. Нравы создали порядки, а порядки питаютъ нравы, и получается неисходный кругъ безъ начала и конца, въ которомъ никакъ не размежуешься. Сибирь, создавшаяся для Россіи завладѣніемъ, занятіемъ, захватомъ, до сихъ поръ осталась вѣрна этой трарціи и, кромѣ «захвата», не выработала никакого другаго гражданскаго уклада. Всякій захватываетъ, гдѣ и что можетъ и кого можетъ, и переноситъ свою личную практику и въ общественныя отношенія. И любопытно, что уголовные факты, составляющіе въ русскихъ газетахъ содержаніе судебной хроники, въ сибирскихъ газетахъ составляютъ хронику обыденныхъ происшествій, какъ заурядныя и мало кого удивляющія дѣла. Такъ они, какъ кажется, и кончаются только доведеніемъ ихъ до свѣдѣнія читателей. Вотъ хотя бы такіе факты. Торговый пароходъ Кяхта бросаетъ якорь въ Усть-Карѣ для продажи разныхъ товаровъ. Собирается публика, начинается продажа и прикащики ловятъ съ поличнымъ одного барина, имѣющаго Станислава, обладающаго рангомъ коллежскаго ассесора и занимающаго постъ, требующій неподкупной честности. Чиновника плѣнила дюжина японскихъ платковъ и одна карта полотняныхъ пуговицъ! Правда, чиновника убрали, — говоритъ корреспондентъ, но прибавляетъ, — что «щуку бросили въ море, на берегъ Байкала». А то, пришла въ магазинъ Дмитріева (въ Иркутскѣ) дама, извѣстная хозяевамъ, взяла золотые часы съ эмалью, чтобы показать ихъ мужу, и въ тотъ же день заложила ихъ за 60 руб. При закладѣ «дама» представила полицейское удостовѣреніе, что часы принадлежатъ ей. Корреспондентъ спрашиваетъ, какъ станетъ полиція производить слѣдствіе о мошенничествѣ, когда сама же удостовѣрила, что часы принадлежатъ дамѣ? Конечно, полиція въ неловкомъ положеніи, но главное дѣло, все-таки, въ томъ, что тутъ запутались нравы и порядки, одинаково, какъ видно, практикуемые и тѣми, надъ кѣмъ производятся слѣдствія, и тѣми, кто ихъ производитъ. Въ Иркутскѣ на мучномъ базарѣ хозяинъ догналъ вора, уѣхавшаго на его конѣ въ кошевѣ, и, схвативъ вора, хотѣлъ съ нимъ расправиться. Но внезапно явившійся полицейскій закричалъ на хозяина: «какъ ты смѣешь его бить, ему, навѣрное, кто-нибудь велѣлъ сѣсть въ кошеву, а не саиъ онъ это выдумалъ?» И вора онъ отпустилъ, а хозяина потащилъ въ полицію. Когда другой хозяинъ двухъ покраденныхъ лошадей нашелъ у вора на вышкѣ свои хомуты, то чинъ полиціи сказалъ: «мало ли хомутовъ продается на базарѣ», и воръ тотчасъ же повторилъ его слова и сказалъ, что онъ купилъ хомуты у татарина. У одного поселенца въ харчевнѣ хотѣли выкрасть изъ кармана какой-то толстый пакетъ (думали, что деньги). Поселенецъ вора притащилъ въ полицію; но затѣмъ достаточно было явиться въ полицію хозяину харчевни, чтобы все дѣло получило совсѣмъ другой оборотъ. Поселенецъ былъ обвиненъ въ избіеніи трехъ жуликовъ, продержанъ подъ арестомъ (и голодомъ) 1½ сутокъ и препровожденъ для водворенія; пакетъ же, хотя не съ деньгами, а съ табакомъ, оказался, все-таки, украденнымъ. Ѣдетъ верхомъ мимо второй частной управы господинъ. Лошадь чего-то испугалась и сшибла его. Сброшенный ударился головой о землю и потерялъ сознаніе. Полицейскіе отправили его въ больницу, гдѣ онъ не нашелъ у себя въ карманѣ ни часовъ, ни цѣпочки. Въ часть представленъ еврей съ воровскимъ пальто, снятымъ вмѣстѣ съ блузой, пиджакомъ, шапкой и сапогами съ рабочаго типо-литографіи и продаваемыми евреемъ на базарѣ. Пальто, пролежавшее недѣлю въ части, было возвращено хозяину, «но интересно знать, спрашиваетъ Сибирь, — гдѣ остальныя вещи и что дѣлается съ лицами, занимающимися торговлей крадеными вещами, и особенно съ тѣми, кто занимается грабежомъ?» Объ одномъ убійствѣ въ с. Александровскомъ было узнано въ 3 часа утра; но вмѣсто того, чтобы тотчасъ послать погоню за преступниками, стали грабить все, что не было увезено убійцами: у убитаго были запасы хлѣба, крупъ, — и все это расхищено (Сибирь). Около одной заимки найдены два трупа и лошадь и дознанія не было никакого произведено. Недалеко отъ Алек--то поднятъ трупъ въ енотовой шубѣ; потомъ шубы не оказалось, а на убитомъ очутился казенный халатъ. Съ дѣвочкой въ лѣсу было сдѣлано насиліе и сельскія власти не хотѣли даже принять заявленія родителей. Изъ г. Н. Сибирь подучила множество жалобъ на одного алгвазила. На глазахъ своего начальника онъ вторгается въ дома мирныхъ обывателей, отбираетъ у нихъ лошадей, производитъ обыски и т. д. Удивительнѣе всего, — говоритъ газета, — что ближайшее начальство какъ будто ничего не замѣчаетъ и на жалобы даже не отвѣчаетъ. Только что вышедшая замужъ молодая женщина отравилась спичками и упорный слухъ обвиняетъ въ звѣрскомъ обращеніи молодаго мужа и свекровь. Священникъ отказался хоронить и всѣ ожидали вскрытія, но послѣдовало распоряженіе засѣдателя похоронить покойницу. Приводятъ въ городскую больницу поселенца, избитаго крестьянами до того варварски, что все тѣло несчастнаго было черно, какъ уголь. На третій день избитый умеръ. Въ актѣ вскрытія показано, что смерть послѣдовала отъ прилива крови въ головной мозгъ. Ну, и т. д., потому что нѣтъ и конца подобнымъ фактамъ, и факты эти никого не тревожатъ и не безпокоятъ, точно Сибирь осуществила собой тотъ счастливый общественный идеалъ, когда люди, не зная ни помощи, ни суда и никакихъ общественныхъ учрежденій, живутъ внѣ власти и закона. Да, можетъ быть, внѣ закона, но уже не внѣ власти, по крайней мѣрѣ, не внѣ власти отдѣльнаго лица, свободнаго дѣлать все, что оно вздумаетъ.
Въ Читѣ издано обязательное постановленіе, запрещающее покупать на базарѣ гуртомъ хлѣбные припасы до 12 ч. дня. Является на базаръ войсковой старшина и покупаетъ возъ овса. Базарный староста заявляетъ войсковому старшинѣ, что гуртовая покупка въ это время не допускается, и предъявляетъ экземпляръ обязательнаго постановленія. На это войсковой старшина отвѣчаетъ, что, во-первыхъ, староста не смѣетъ мѣшать ему покупать, во-вторыхъ, что постановленіе для него, войсковаго старшины, не обязательно, потому что не подписано военнымъ губернаторомъ, и, въ-третьихъ, что онъ, войсковой старшина, не хочетъ знать ни базарнаго старосты, ни городскаго учрежденія, издавшаго постановленіе, ни представителей этого учрежденія, которымъ, — заключилъ войсковой старшина, — «поди и скажи»… ну, и сказалъ хорошія слова.
Войсковой старшина былъ, конечно, еще изъ кроткихъ; менѣе сдержанные поступаютъ въ Сибири, даже и не въ подобныхъ случаяхъ, совсѣмъ иначе. На почтовую станцію пріѣзжаетъ нѣкто Р--цкій. Войдя въ комнату, онъ разражается невозможною бранью за то, что станція плохо освѣщена, и требуетъ фонарей. Смотритель замѣчаетъ, что у него жена и дѣти, и проситъ такъ не браниться. Р--цкій сталъ браниться еще больше. Въ это время входитъ въ комнату горный инженеръ С--вскій и требуетъ лошадей. Смотритель извиняется, что пока лошадей нѣтъ, беретъ подорожную и идетъ въ переднюю. Тогда Р--цкій совѣтуетъ пріѣзжему побить смотрителя — и лошади будутъ. С--вскій находитъ совѣтъ резоннымъ, бьетъ смотрителя по лицу и требуетъ, чтобы ямщикъ принесъ ему изъ экипажа револьверъ. Еще не такъ давно станціонный смотритель былъ застрѣленъ подобнымъ же господиномъ изъ револьвера. И это все цивилизаторы края, которые знаютъ только кулакъ да насиліе. Должно быть, уже такой воздухъ въ Сибири, что люди, даже пріѣзжіе изъ климатовъ умѣренныхъ, сейчасъ пріобрѣтаютъ особый пошибъ, чувствуютъ свой необыкновенный ростъ и дичаютъ. Да и нельзя не почувствовать роста и не одичать, когда все можно дѣлать и дѣлать безъ мѣры. Подобная свобода создаетъ, наконецъ, особенное чувство достоинства и щепетильной неприкосновенности, такъ что воры и мошенники считаютъ себя честными людьми, а общественные грабители и служащіе карманники — блюстителями общественнаго спокойствія и охранителями. Вотъ, напримѣръ, идетъ татаринъ по улицѣ, идетъ онъ выпивши и напѣваетъ пѣсенку. Пѣвуна арестовали и потащили въ кутузку, но скоро, впрочемъ, выпустили. «Все, повидимому, обошлось хорошо, — говоритъ Сибирь, — но у татарина пропало 146 р. и ихъ не нашли». Попробуйте сказать, что они пропали въ кутузкѣ! До чего можетъ доходить щепетильность и впечатлительность человѣка, чувствующаго въ Сибири всегда очень большой ростъ, приведу два факта. Въ Киренскѣ живетъ политическій ссыльный, полякъ Д--скій, который болѣе десяти лѣтъ имѣлъ кузницу, построенную имъ на городской землѣ. Въ концѣ прошлаго года кузница эта сгорѣла. Д--скій обратился въ думу съ просьбой уступить ему тотъ клочекъ земли, чтобы построить новую кузницу, но городской голова категорически заявилъ, что дума землю не продастъ и строить кузницы не позволитъ. И почему? А потому, что пожаръ кузницы Д--скаго былъ причиной, что въ Сибири явилась корреспонденція, указывающая на плохое состояніе киренской пожарной части. Еще лучше слѣдующій фактъ. Въ Сибири былъ сдѣланъ упрекъ одному врачу, не поѣхавшему по призыву бѣднаго крестьянина. Черезъ нѣсколько времени полученъ въ редакцію слѣдующій отвѣтъ врача: "Учу: законъ не воспрещаетъ высшей платы отъ богатыхъ. Хочешь помощи даромъ, не говори, что богатъ и не оскорбляй. Цѣни трудъ врача, а не количество и ѣдкій вкусъ лѣкарствъ; и на то, и на другое потрачены средства, но, «снявши голову, по волосамъ не плачутъ». Бѣденъ — жди объѣзда врача, зови фельдшера, кой въ нуждѣ вызоветъ врача; но лекарь не машина, чтобы даромъ изо дня въ день кататься. Ради Терентьева я могъ потерять три дня. Заключаю: гг. корреспонденты! оглашайте «случай» въ осторожныхъ выраженіяхъ; не судите не провѣривши.
"Баргузинъ.
И г. Кириловъ, можетъ быть, правъ, можетъ быть, и корреспондентъ Сибири судилъ не провѣривши, но чтобы написать подобное письмо, нужно жить въ Сибири, совсѣмъ распуститься и даже отвыкнуть краснѣть. И въ Сибири, дѣйствительно, не краснѣютъ, до того въ ней примитивны нравы и понятія.
Въ этихъ господствующихъ нравахъ и причина, что борьба, которую ведетъ съ сибирскими порядками высшая сибирская администрація, до сихъ поръ оказывалась совершенно безплодною. Въ Россіи администрація до того властна и сильна, что едва не управляетъ совѣстью гражданъ. Въ Сибири же нравы, обычаи и порядки настолько устойчивы, что, какъ бы администрація ни была полномочна, она отступаетъ передъ ними, какъ Петръ В. отступилъ передъ раскольничьей бородой. Въ Россіи крѣпостное право и его злоупотребленія уничтожены однимъ почеркомъ пера; а попробуйте почеркомъ пера уничтожить сибирскіе нравы и порядки! Ихъ можно уничтожить только уничтоженіемъ всѣхъ сибирскихъ учрежденій и главенствомъ интеллигенціи. Теперь же главенствуютъ кулакъ и нажива. Генералъ-губернаторъ Синельниковъ очень заботился объ искорененіи всякихъ злоупотребленій и сильно желалъ избавить крестьянъ и инородцевъ отъ темныхъ поборовъ, и, однако, темные поборы нисколько не уменьшились и всѣ факты, приведенные въ настоящемъ очеркѣ, принадлежатъ ближайшему послѣ него времени. Взоры упованія сибирскихъ патріотовъ устремлены теперь на генералъ-губернаторовъ графа Игнатьева и барона Корфа. Съ какимъ упованіемъ смотрятъ на графа Игнатьева сибиряки, можно видѣть изъ слѣдующей замѣтки Сибирской Газеты. «Свѣдѣнія, доходящія до насъ со всѣхъ сторонъ, рисуютъ дѣятельность нынѣшняго исправляющаго должность генералъ-губернатора Восточной Сибири графа Игнатьева въ весьма симпатичномъ свѣтѣ. Графъ Игнатьевъ во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ искренно заботится о нуждахъ края. Его главное вниманіе обращено на вопросы крестьянской жизни, и къ обсужденію этихъ вопросовъ онъ привлекаетъ людей независимыхъ, чуждыхъ бюрократическихъ фантазій и знакомыхъ съ жизнью мужицкою близко-практически. Систематически и упорно графъ очищаетъ административный персоналъ края. При немъ удалены были прославившіеся въ Восточной Сибири гг. (слѣдуетъ перечисленіе удаленныхъ лицъ). Во всякомъ случаѣ, если дѣятельность графа будетъ продолжаться въ томъ же направленіи, онъ можетъ надѣяться, что Сибирь сохранитъ о немъ такія же пріятныя воспоминанія, какія оставили послѣ себя Синельниковъ, Деспотъ-Зеновичъ и др.». А Восточное Обозрѣніе, изъ котораго взята эта выписка, прибавляетъ: «тѣ же самыя благопріятныя вѣсти доносятся и къ намъ изъ Восточной Сибири о дѣятельности графа А. П. Игнатьева. Это одно изъ самыхъ счастливыхъ управленій. Дай Богъ успѣха графу въ его добрыхъ намѣреніяхъ».
А въ Сибири помѣщено такое извѣстіе: «Въ то время, когда соединенными усиліями высшей администраціи принимаются всѣ мѣры къ упорядоченію дѣлъ въ сельскихъ и волостныхъ управленіяхъ, въ видахъ возможнаго облегченія лежащихъ на крестьянахъ повинностей, въ средѣ заскорузлыхъ агентовъ низшей администраціи и сподручныхъ имъ выборныхъ лицъ крестьянскаго управленія идетъ глухая, но неустанная борьба съ начинаніями, исходящими отъ высшихъ властей. Учеты должностныхъ лицъ, попрежнему, или вовсе не производятся, или дѣлаются слабо и безтолково, — не потому, чтобъ собравшіеся на сходы были неспособны произвести правильный учетъ волостныхъ и мірскихъ суммъ, а единственно потому, что крестьяне еще не освободились отъ страха передъ сюртукомъ и кокардой. Въ одной, напримѣръ, волости на волостномъ сходѣ было убавлено число междудворныхъ подводъ, въ виду безполезности держать при волости десятки лошадей безъ дѣла. И что же? Рѣшеніе схода намѣренно не введено въ приговоръ, и волостной старшина, по своему ли почину, или по чьему-либо внушенію, тотчасъ началъ прибавлять по парѣ, въ надеждѣ довести число подводъ до прежняго числа. Ему, видите ли, необходимо ежедневно двѣ пары для поѣздокъ домой, нужны подводы для его помощниковъ: казначеевъ и писарей. Дошло до того, что гг. помощникамъ волостнаго старшины для того, чтобы сходить закусить за 30—40 саженей отъ волости, подается особая подвода. Мы того и ждемъ, что возстановится даровое кормленіе чиновниковъ на общественныхъ квартирахъ, а затѣмъ, глядишь, и „общественная рубашка“, и прочія прелести. Хоть бы эти господа брали примѣръ кое съ кого, кто недавно посѣтилъ многія волости и не желалъ даже выпить чашки чаю даромъ. Новое вино, видно, не вливаютъ въ старые мѣха!» Должно быть, что такъ!