Очерки русской жизни (Шелгунов)/Версия 3/ДО

Очерки русской жизни
авторъ Николай Васильевич Шелгунов
Опубл.: 1886. Источникъ: az.lib.ru

Очерки русской жизни *). править

*) Русская Мысль, кн. II.

III. править

Въ концѣ января, въ самый разгаръ земскаго собранія, пришелъ къ намъ № 24 Московскихъ Вѣдомостей съ передовою статьей противъ земства. Статья была вполнѣ сезонная. Московскія Вѣдомости не безъ ядовитости замѣчаютъ, что защитники земства теперь перемѣнили тактику. Они уже не отрицаютъ фактовъ, даже сами разсказываютъ о самоуправленіи чудовищныя вещи и, въ то же время, увѣряютъ, что «самоуправленіе, конечно, не можетъ нести за это никакихъ упрековъ», потому что «отдѣльныя злоупотребленія» (курсивъ Московскихъ Вѣдомостей'): возможны повсюду, и Русская Мысль справедливо де вооружается противъ пріема, излюбленнаго Московскими Вѣдомостями (Моск. Вѣд. дѣлаютъ выписку изъ Русскихъ Вѣдомостей), — по случаю отдѣльнаго (курсивъ тоже Моск, Вѣдом.) злоупотребленія въ общественныхъ учрежденіяхъ вопіять о необходимости сокрушенія нашего самоуправленія. Московскія Вѣдомости думаютъ, что у насъ злоупотребленія не отдѣльныя, а повальныя. Ну, что же, это, пожалуй, и такъ. И статья Московскихъ Вѣдомостей была бы еще убѣдительнѣе, если бы она была богаче фактами и не изъ одной земской области.

Первый и дѣйствительно чудовищный фактъ взятъ Моск. Вѣд. изъ Недѣли. Въ изложеніи почтенной газеты онъ нѣсколько длиненъ; я приведу его изъ другаго источника и еще въ большемъ безобразіи (вѣроятно, это не огорчитъ Моск. Вѣдомости) и съ финаломъ, котораго ни въ Недѣлѣ, ни въ Моск. Вѣдом. нѣтъ. «Предсѣдатель суражской земской управы (Черниговской губ.) Чернявскій на созванномъ имъ земскомъ собраніи, съ цѣлью избавиться отъ ревизіи отчетности, напаивалъ гласныхъ изъ крестьянъ настолько, насколько это нужно было, чтобы пьяною толпой испугать гласныхъ изъ дворянъ (едва ли они, однако, такъ пугливы) и принудить ихъ, изъ опасенія скандаловъ, оставить земское собраніе. Съ отбытіемъ послѣднихъ собраніе заключилось въ тѣсный кругъ 15 пьяныхъ писарей, старшинъ и кабатчиковъ и постановило единогласно: утвердить всѣ отчеты управы безъ ревизіи, предсѣдателю Чернявскому изъявить благодарность, прибавить ему 800 р. содержанія, избрать его почетнымъ мировымъ судьею, портретъ его повѣсить въ управѣ, сложить съ него всѣ недоимки и т. д. Постановленіе это не могло состояться, потому что не было законнаго числа гласныхъ; губернаторъ донесъ о безобразіи министру и Чернявскій смѣщенъ по высочайшему повелѣнію. Кто же этотъ Чернявскій: крестьянинъ, купецъ, кабатчикъ? Нѣтъ, онъ не крестьянинъ, не купецъ и не кабатчикъ, онъ землевладѣлецъ и дворянинъ, онъ именно тотъ устой земства, на которомъ теперь покоятся надежды и упованія не однѣхъ Московскихъ Вѣдомостей».

Послѣ этого яркаго факта другіе, приводимые газетой, уже утрачиваютъ цвѣтъ. Напримѣръ, въ посадѣ Добрѣнки (тоже Черниговской губ.) ведутся очень небрежно приходо-расходныя книги, записи дѣлаются большею частью огульно и т. д. Въ глуховской городской управѣ (и опять въ Черниговской губ.) въ теченіе десяти лѣтъ ни разу не провѣрялись отчеты; наконецъ, по настоянію нѣкоторыхъ гласныхъ, было приступлено къ ревизіи, но управа никакъ не хотѣла дать денежнаго ящика. Когда же ящикъ былъ полученъ ревизіонною коммиссіей, въ немъ не оказалось ни копѣйки. Въ Звенигородкѣ (Кіевской губ.) при ревизіи расходныхъ книгъ не оказалось оправдательныхъ документовъ на нѣсколько тысячъ рублей, а, между тѣмъ, секретарь думы въ протоколѣ написалъ, что все обстоитъ благополучно, и т. д. Въ Сызрани (Симбирской губ.) правленіе мѣстнаго банка роздало деньги въ такія руки, что какъ только будетъ прекращена переписка старыхъ векселей на новые, то положительно нельзя разсчитывать, чтобы по вексельному портфелю можно было получить въ возвратъ болѣе 20 копѣекъ за рубль. Въ Старобѣльскѣ капиталы общественнаго банка разобраны самими членами правленія подъ учетъ векселей въ суммахъ, въ пятьдесятъ разъ превышающихъ ихъ имущественное состояніе; резервный и запасный капиталы тоже взяты ими подъ векселя; кассовыя книги совсѣмъ не ведутся и т. д. Наконецъ, орловскій общественный банкъ сдѣлалъ крахъ чуть не на милліоны.-Грабежъ, какъ выражается корреспондентъ Моск. Вѣдом., начался около 15 лѣтъ назадъ и по вѣтру пускались чужіе милліоны.

Нельзя сказать, чтобы эти факты производили особенно давящее впечатлѣніе. Во-первыхъ, ихъ всего семь, а въ Россіи земскихъ и городскихъ управъ 1,200; далѣе, изъ семи фактовъ, собственно, земскій фактъ одинъ; всѣ остальные изъ городской банковой практики, обыкновенно заправляемой купцами; еще далѣе, за исключеніемъ Орла, въ безпорядкахъ фигурируютъ все какія-то захолустья: посадъ Добрѣнки, никому невѣдомый, не особенно извѣстный Глуховъ, такая же отдаленная трущоба Звенигородка и тоже трущоба Старобѣльскъ; всѣ эти мѣста лежатъ отъ своихъ губернскихъ городовъ верстъ за триста. Конечно, трущобность ихъ не оправдываетъ, но она, однако, даетъ право на вопросы: почему никто не видѣлъ и не зналъ въ теченіе десяти лѣтъ, что дѣлается въ глуховской городской управѣ? Еще любопытнѣе, что въ губернскомъ городѣ Орлѣ, уже совсѣмъ лежащемъ на очень большой дорогѣ, только черезъ 15 лѣтъ стало извѣстно о расхищеніи милліоновъ. Конечно, на это можно отвѣтить, что Керчь лежитъ и еще на большей дорогѣ и тоже никто не видѣлъ и не зналъ больше пяти лѣтъ, что цѣлая масса людей занимается тамъ аваріями; Вальяно. съ К° тоже много лѣтъ очищался въ казенной таможнѣ и этого тоже никто не зналъ, никто десять лѣтъ не зналъ, какъ Головачевъ очищалъ Кронштадтъ, и т. д. Дополнивъ свою картину этими или подобными имъ фактами, Московскія Вѣдомости выразили бы свою мысль объ огульности или всеобщности гораздо полнѣе, въ особенности если бы они обратили вниманіе на провинціальныя газеты.

Не для оправданія нашихъ городскихъ и земскихъ управъ говорю я это, да и обвиненіе ихъ тоже не ведетъ ни къ чему. Ужь одно то, что у насъ явилось новое, небывалое слово «хищеніе», показываетъ, что мы обогатились и новымъ понятіемъ. И дѣйствительно, въ этомъ вопросѣ мы вступили въ послѣдующій «историческій» фазисъ. Прежде Россія знала только «казнокрадство», теперь ужь она занимается «хищеніями»; сундуки размножились и уразнообразились, рукъ къ нимъ тянется больше и эффектъ не могъ не усилиться. Но если вся историческая перемѣна заключается только въ томъ, что «казнокрадство» превратилось въ болѣе широкое «хищеніе», то очевидно, что условія, создающія это наше специфическое историческое явленіе, или остались безъ перемѣны, или даже ухудшились. Ну, конечно, посадъ Добрѣнки и Глуховъ съ Старобѣльскомъ обвинить не трудно, для этого не нужно умѣть писать даже и передовыя статьи. Но развѣ весь складъ нашей общественной жизни могъ создать что-нибудь другое? Если бы онъ могъ это сдѣлать, то и сдѣлалъ бы, и если не сдѣлалъ, значитъ, не могъ, и никакими «моралями» тутъ ничего не подѣлаешь. Все послѣднее двадцатипятилѣтіе имѣло «индивидуалистическій» характеръ; поощрялись только личная энергія, личная предпріимчивость, крупныя производства, даже у крестьянъ поддерживалось крупное землевладѣніе; отъ почина, энергіи, предпріимчивости лица ожидалось все наше экономическое и общественное спасеніе. И вотъ, когда спасители размножились, когда размножились энергія и починъ кулаковъ и всякихъ видовъ хищниковъ, крупныхъ и мелкихъ, высоко и низко стоящихъ, тогда пошло во всемъ хищническое хозяйство, а при общемъ хищническомъ направленіи не могъ же одинъ только общественный сундукъ составлять исключеніе. Какъ же было старобѣльскимъ купцамъ, засѣдавшимъ въ банкѣ, не устроить себѣ долгосрочнаго и дешеваго кредита (изъ общественнаго сундука), когда вся Россія была охвачена кредитными стремленіями, мыслями и чувствами; когда кредитовались всякій купецъ, всякій фабрикаитъ, кредитныя предпріятія расли, крупное производство процвѣтало, заманивало къ себѣ сотни тысячъ новыхъ рабочихъ, женщинъ и дѣтей, станки работали день и ночь, склады были завалены фабрикатами, лавочники торговали бойко; когда даже въ земледѣліе проникло хищническое хозяйство (князь Васильчиковъ говоритъ, что хищническое земледѣліе началось у насъ еще при крѣпостномъ правѣ)? И вотъ повсюдная хищническая система, — система, вытягивающая послѣдніе соки изъ всего, гдѣ ихъ можно только вытянуть, стала общею заразой; она, правда, сильно подняла пульсъ нашей производительности (стоитъ сравнить недавнюю всеобщую промышленную бойкость съ дореформеннымъ застоемъ и повальною спячкой) и творцы этого искусственнаго внѣшняго оживленія не ошиблись въ своихъ соображеніяхъ и разсчетахъ: капиталовъ прибавилось, число капиталистовъ вырасло въ десять, если не во сто разъ, сами творцы кредитной системы стали милліонерами; но, въ концѣ-концовъ, получилось повсюду то, что разсказываетъ Оренбургскій Листокъ объ Оренбургскомъ краѣ. Десять лѣтъ тому назадъ замѣчался въ Оренбургскомъ краѣ значительный подъемъ общественной и экономической жизни. Постройка желѣзной дороги, развитіе банковаго кредита, расширеніе торговли, распространеніе земледѣлія, какъ главной сельско-хозяйственной промышленности, умиротвореніе средне-азіатскихъ окраинъ нашихъ и упорядоченіе степной торговли, большой спросъ на продукты скотоводства и побѣдоносное появленіе бухарскаго хлопка, а также и шелка на московскомъ рынкѣ, — все это оживляло мѣстную жизнь, вызывало множество предпріятій, стягивало капиталы и сулило краю экономическую будущность, достойную не только вниманія, но и коммерческаго риска. Это была картина прошлаго; а вотъ и картина настоящаго: на всѣхъ частяхъ торгово-промышленнаго и экономическаго міра отражаются слѣды какого-то невѣдомаго кризиса. Торговля слабѣетъ, рынокъ съуживается, предпріятія вянутъ, не видно энергіи и увлеченія въ дѣлахъ, земледѣліе поглотило капиталы, степное скотоводство не двигается впередъ, подешевѣли земли, кредитъ въ банкахъ напряженъ, желѣзная дорога жалуется на недостатокъ грузовъ, новыя предпріятія тяготѣютъ къ сыръ-и аму-дарьинскому району, а торговля хлопкомъ и прочими предметами средне-азіатскаго рынка въ недалекомъ будущемъ собирается оставить Оренбургъ и по закаспійскому пути пробирается на Волгу. Недаромъ же московскій торговый банкъ ликвидировалъ свою оренбургскую контору, блестяще просуществовавшую болѣе 12 лѣтъ. Даже въ нравственномъ отношеніи бытовая сторона мѣстной жизни понизилась. Хищенія, растраты и крахи перестаютъ насъ пугать, простота обычаевъ жизни замѣняется безтолковою роскошью, побужденіе къ образованію стоитъ на почвѣ коммерческаго разсчета и даже число учебныхъ заведеній перестало увеличиваться.

Нѣтъ ни одной провинціальной газеты, которая бы не жаловалась на упадокъ мѣстной производительности, на сокращенія потребленія, на глубокое экономическое разстройство, на всеобщій упадокъ духа, на равнодушіе, овладѣвшее всѣми. И корень всего этого печальнаго положенія лежитъ въ деревнѣ, въ разстройствѣ нашего земледѣльческаго хозяйства. На югѣ, напримѣръ, въ Новороссійскомъ краѣ, земля до того стала давать мало, что не стоитъ заниматься земледѣліемъ. Послѣ баснословныхъ урожаевъ, когда мы были всемірною житницей, югъ дошелъ теперь до жалкаго урожая въ 3 четверти съ десятины, и это для цѣлаго края. Обнищавшій сельчанинъ долженъ былъ сжаться во всемъ, даже въ пищѣ и питьѣ. Я это отразилось не только на нашемъ фабричномъ производствѣ, но и на заграничномъ ввозѣ не только полуобработанныхъ и сырыхъ матеріаловъ, нужныхъ для фабричнаго производства, но и предметовъ излюбленнаго потребленія — чая, кофе, селедокъ. По цѣнности ввозъ чая упалъ на половину, кофе на 20 %, сельдей на 25 %. На желѣзныхъ дорогахъ сократился провозъ сахара, спирта, сельдей, рыбы, мяса. Въ Астрахани ныньче судакъ, лещь, сушеная рыба, которыми кормится земледѣльческая Россія въ посту, продаются купцамъ по небывало дешевой цѣнѣ, а «относительно селедки (какъ пишетъ Астраханскій Справочный Листокъ) въ настоящее время нѣтъ никакого разговора, какъ бы ея и не существовало, тогда какъ въ прошлые годы совершались покупки еще до рождественскихъ праздниковъ». Въ нашихъ мѣстахъ мельницы работаютъ на половину, потому что у крестьянина молоть нечего. Надо жить въ деревнѣ, чтобы увидѣть, а, слѣдовательно, и понять, какъ положеніе земледѣльца отражается на всемъ и всѣхъ. Чуть мужикъ зачахъ и видитъ недохватки, онъ сейчасъ же начинаетъ сокращать себя на всемъ, даже на соли; а если такое сокращеніе сдѣлаютъ 90 милліоновъ деревенскаго населенія, то, разумѣется, и остальные 10 милліоновъ, живущіе въ городахъ, почувствуютъ, что мужикъ сидитъ безъ соли, что ему не на что покупать и нечего продавать. Только подати еще мужикъ старается очищать. Поэтому государственное казначейство уже послѣ всѣхъ имѣетъ возможность судить — много или мало у мужика соли. Впрочемъ, косвенно мужикъ дѣлаетъ намеки на свое платежное безсиліе нѣсколько ранѣе, чѣмъ онъ становится недоимщикомъ: онъ начинаетъ пить меньше водки и тогда падаетъ питейный доходъ казны, что уже и случилось въ послѣдніе два года. Конечно, государственное казначейство могло бы и ранѣе увидѣть истинную платежную силу крестьянина, если бы ее не маскировала полиція. Въ февралѣ въ засѣданіи московскаго общества сельскаго хозяйства, при обсужденіи положенія русскаго земледѣлія, одинъ изъ членовъ, между прочимъ, сказалъ, что первою мѣрой спасенія отъ сельско-хозяйственнаго кризиса должно быть поднятіе благосостоянія крестьянъ, и, «прежде всего, слѣдовало бы позаботиться, чтобы крестьяне не разорялись систематически исправниками и приставами при сборѣ этими послѣдними недоимокъ (прибавлю и податей). Дѣйствія этихъ администраторовъ часто ведутъ къ разоренію цѣлыхъ уѣздовъ, что, конечно, совсѣмъ не согласуется съ видами высшаго правительства». И такое мнѣніе высказывается вполнѣ компетентнымъ лицомъ въ вполнѣ компетентномъ учрежденіи. Когда дѣло доходитъ до того, что земля перестаетъ кормить того, кто ее обрабатываетъ, когда она отказывается давать урожаи, оплачивающіе расходы воздѣлыванія, когда въ Лондонѣ за нашъ хлѣбъ даютъ почти лишь столько, сколько онъ намъ стоитъ на мѣстѣ, и каждый, кто сидитъ на землѣ, готовъ сбѣжать съ нея, вдругъ неожиданно столичные руководители деревни, точно одержимые, выступаютъ на общее спасеніе съ проповѣдью о «духѣ». «Бодрость духа, — вотъ чего да пошлетъ Россіи новый 1886 годъ, — провозглашаетъ свѣтскій проповѣдникъ. — Бодрости духа и бодрствованія. Близки великія испытанія. Уже стучится въ двери исторія, и „блаженъ рабъ его же (она) обрящетъ бдяща, недостоинъ же паки его же обрящетъ унывающа“. Горе намъ, если грядущія событія застанутъ врасплохъ нашу мысль, если русское общество, словно недугомъ малокровія одержимое, не стряхнетъ съ себя того гнетущаго унынія, которому такъ легко, безъ борьбы отдалось лѣнивое умомъ, вялое сердцемъ». Какія же насъ ждутъ «близкія великія испытанія»? Какая стучится въ двери исторія? Вы думаете, какой-нибудь поразительный финалъ угнетающаго насъ кризиса и неустройства, какая-нибудь безъисходная бѣда, которая подавитъ насъ, лѣнивыхъ умомъ и вялыхъ сердцемъ, пассивно и безсознательно отдающихся увлекшей всѣхъ насъ волнѣ личнаго своекорыстія и эгоизма и забывшихъ объ общественныхъ интересахъ и нуждахъ? Нѣтъ, совсѣмъ не то. Насъ ждетъ не нужда, а пиръ, и не простой, «историческій пиръ — это смерть Турціи и раздѣлъ ея наслѣдства; насъ долженъ занимать лишь одинъ вопросъ: какой жребій въ этомъ вселенскомъ переворотѣ выпадетъ на долю Россіи?» (Русь).

Другая столичная газета, на этотъ разъ петербургская, увѣряетъ, что все идетъ не такъ и мы заснули потому, что играемъ въ карты (или играемъ въ карты потому, что заснули). Вездѣ играютъ теперь въ карты въ разныхъ сферахъ, въ разныхъ слояхъ, въ частныхъ домахъ, въ публичныхъ собраніяхъ, играютъ не изъ страсти, не ради легкой наживы, а «чтобы какъ-нибудь убить время». «Какимъ же образомъ понимать это выраженіе? — спрашиваетъ газета. — А вотъ какъ: людямъ лѣнь напрягать мозгъ, чтобы быть разговорчивыми, занятными, остроумными, имъ лѣнь проявлять свои таланты, когда таковые имѣются, имъ иногда просто лѣнь не только самимъ говорить, но и слушать, что говорятъ другіе, лѣнь напрягать вниманіе, лѣнь думать, и вотъ, чтобы потворствовать этой лѣни и, въ то же время, не сидѣть байбакомъ, а быть въ обществѣ, они и садятся за карты». Такимъ образомъ, по этимъ двумъ столичнымъ рецептамъ стоитъ только раздѣлить Турцію и стать разговорчивыми, занятными и остроумными, — и внезапно явится «бодрость духа», умственная лѣнь исчезнетъ и иностранцы повезутъ къ намъ и чай. и кофе, и селедки, которые они у себя теперь припрятали.

Есть у меня еще корреспонденція, на этотъ разъ провинціальная; она тоже говоритъ о картахъ и о развитіи въ обществѣ карточной игры, тоже приводитъ фактъ, но у ея факта другой смыслъ. Вотъ что говоритъ корреспонденція: «съ винта начинаютъ, винтомъ кончаютъ; разговоровъ въ обществѣ, какихъ-нибудь другихъ увеселеній, книжки или газеты — со свѣчей не найти. Картъ иногда не хватаетъ въ лавкахъ, за то игранныхъ въ городѣ столько, что полная колода стоитъ не дороже бублика, и мужики, вмѣсто бубликовъ, покупаютъ на гостинцы дѣтямъ карты. Рядомъ съ картами процвѣтаетъ, конечно, и торговля винная». Тутъ ужь не о лѣни мысли рѣчь, люди не говорятъ не потому, что имъ «лѣнь думать», имъ просто не о чемъ и незачѣмъ думать, имъ не о чемъ говорить, имъ не нужны книжки и газеты, потому что они не находятъ въ нихъ того, чего ищутъ, потому что и газеты только «играютъ въ карты» и безплодно напрягаютъ свое остроуміе въ комбинаціяхъ, не дающихъ никакого содержанія мысли. Конечно, есть занятія достойнѣе и умнѣе игры въ винтъ или въ стуколку; но если люди, вмѣсто достойнаго, занимаются недостойнымъ, на это должны же быть причины, вниманіе неизбѣжно направляется на пустяки, если передъ нимъ нѣтъ ничего серьезнаго. Я не стану говорить о городахъ, гдѣ люди живутъ преимущественно жалованьемъ, но и въ городахъ есть цѣлая категорія интеллигентныхъ работниковъ, которые сегодня не знаютъ, что они будутъ ѣсть завтра. Люди съ высшимъ образованіемъ зарабатываютъ въ мѣсяцъ 15—25 руб. За частные уроки, съ условіемъ ходить къ ученику на домъ и каждый день, платится обыкновенно 4—5 руб. въ мѣсяцъ и только въ богатыхъ домахъ даютъ 10 руб. За переписку, за листъ убористаго письма, платятъ отъ 8 до 12 коп.; это работа обыкновенно кончившихъ курсъ въ средне-учебныхъ заведеніяхъ. Такъ разсказываетъ Саратовскій Листокъ о Саратовѣ, но и въ другихъ губернскихъ городахъ, особенно университетскихъ, гдѣ наплывъ интеллигентной молодежи, повторяется то же. Въ этихъ голодныхъ бѣднякахъ не поднимешь «бодраго духа» приглашеніемъ ихъ на «историческій пиръ раздѣла Турціи». А отъ деревни эта пресловутая «историческая Турція» еще дальше. Гдѣ ужь намъ о ней думать! Напримѣръ, нынѣшняя зима съ ея бездорожьемъ была чистымъ бѣдствіемъ особенно для юга. «Убытки, причиненные бездорожьемъ и непогодою, какими насъ подарила эта зима, неисчислимы и невознаградимы, — пишетъ полтавскій деревенскій житель въ Одесскій Вѣстникъ.-- Я даже увѣренъ, что представители интересовъ нашего больнаго сельскаго хозяйства на харьковскомъ съѣздѣ въ январѣ не разъ повторяли: „ -не правда ли, какое прекрасное время“; а, между тѣмъ, это „прекрасное время“ унесло у сельскаго населенія милліоны, потому что прекратило почти всякое сообщеніе. Сегодня морозъ, а завтра тепло; потекли рѣки и ручьи, балки наполнились водою, затоплено и сѣно въ стогахъ, и накошенный камышъ; по дорогамъ грязь, мосты сорвало прибылою водой; вмѣсто прямаго зимняго пути въ 20 верстъ, буквально приходилось дѣлать объѣзды въ 90 и 120 верстъ; это не выдумка, а дѣйствительность». Чтобы кормить скотъ и топить печи, «жители на рукахъ вывозятъ и сѣно, и камышъ, предварительно вырубивъ и камышъ, и сѣно топорами; при этомъ третья часть остается подо льдомъ, третья замочена и только одна третья часть при неимовѣрномъ трудѣ спасается бѣднымъ хозяиномъ, который, измученный, мокрый и голодный, возвращается уже поздно домой не для того, чтобы поѣсть, обсохнуть и, отогрѣвшись, отдохнуть. Нѣтъ, опять за топоръ, за лопату, надо прорубить полони на чистомъ мѣстѣ, чтобы набрать воды для домашняго обихода, надо напоить и накормить скотъ, надо придумать, какъ топить убогую хату мокрымъ и обмерзшимъ топливомъ». И вотъ начинаются всякія простудныя заболѣванія — тифъ, лихорадка, дифтеритъ. «Нашихъ больныхъ и калѣкъ по заведенному порядку лечатъ въ земской больницѣ, которая отъ насъ за 40 верстъ. Трудно сказать, кому удобнѣе ѣздить по такимъ дорогамъ, больнымъ ли къ медицинскому персоналу, или персоналу посѣщать своихъ больныхъ. Понятно, что никто ни къ кому не ѣздитъ. Кому на роду написано умереть, тотъ и умираетъ, а кто не долженъ умереть, тому остается сладкая надежда на сооруженіе подъѣздныхъ путей. Тогда и мы будемъ похожи на цивилизованныхъ европейцевъ, а до того мы „захолустники“ и ничего болѣе». Отъ этой ироніи весело не становится! И такихъ захолустниковъ, которые зависятъ только отъ Божьей воли, у насъ десятки милліоновъ. Все у насъ отъ случая, отъ какой-то планиды, которой никто не знаетъ. Напримѣръ, нынѣшнею осенью тѣ, у кого хозяйство побольше (землевладѣльцы), продавали хлѣбъ по январскимъ цѣнамъ, потому что цѣнъ еще не было, а крестьянинъ, нуждавшійся въ деньгахъ на подати и что другое, продавалъ безъ цѣны, т.-е. за то, что ему давали. И до сихъ поръ мы еще не знаемъ цѣнъ, а тутъ пишутъ изъ Варшавы, что въ ней явилась персидская пшеница (лучше и дешевле нашей), и вотъ еще новый конкуррентъ, кромѣ Америки, Турціи, Венгріи. Въ деревнѣ теперь жить очень тяжело, читатель, такъ тяжело, что городскимъ жителямъ этого и не понять. Положеніе человѣка, сидящаго на землѣ, поймутъ развѣ только тѣ городскіе «интеллигенты», которые бѣгаютъ за грошовыми уроками или берутъ за переписку по 8 коп. съ листа, да и этой работы еще не могутъ найти. Тутъ, какъ и въ деревенскомъ урожаѣ, все зависитъ отъ случая. И этимъ-то людямъ, знающимъ только законъ случайностей, проповѣдуютъ бодрость духа!

Когда посмотришь на эту девяносто-милліонную земледѣльческую громаду, копошащуюся въ своей землѣ, дѣтски-смѣшными становятся всѣ возгласы благороднаго негодованія на какой-нибудь жалкій посадъ Добрѣнки за то, что онъ не ведетъ, какъ слѣдуетъ, приходо-расходныхъ книгъ. Уходятъ куда-то въ воздухъ сотни милліоновъ отъ непроизводительнаго народнаго труда, отъ отсутствія всякой организаціи народнаго хозяйства, отъ жалкихъ производительныхъ средствъ, съ которыми мы являемся на международный рынокъ, и тутъ вамъ говорятъ, что во всемъ виноваты Добрѣнки и Звенигородка! Ну, совершенно какъ Собакевичъ, который, съѣвъ цѣлаго осетра, тыкалъ потомъ вилкой въ маленькую рыбку. Но кто же съѣлъ цѣлаго осетра? Наша неурядица, наша неумѣлость, наша отсталость. Мы на рынокъ экономическихъ международныхъ отношеній выступаемъ съ такими же отсталыми и непригодными средствами, какъ тѣ кремневыя ружья, съ которыми мы выступили противъ европейскихъ штуцерныхъ въ крымскую войну. Тогда получился военный Севастополь, теперь наступилъ для насъ Севастополь экономическій. Въ этомъ экономическомъ Севастополѣ наше земство не больше, какъ маленькая дружина, которой, какъ бы она ни была храбра, неусыпна и дѣятельна, Севастополя одной не отстоять.

Что наше земство только очень маленькая дружина, но дружина очень хорошая, насколько ей позволяютъ обстоятельства, я представлю сейчасъ доказательства. Нынѣшнюю сессію я провелъ на одномъ губернскомъ земскомъ собраніи. Какомъ, это все равно, потому что всѣ наши земства и въ компетенціи, и въ занятіяхъ ничѣмъ не отличаются одно отъ другаго. Утромъ, въ день открытія собранія, гласные съѣхались въ домъ губернской земской управы (у насъ домъ очень хорошъ и собраніе происходитъ въ залѣ большомъ, хорошемъ и свѣтломъ) и, въ ожиданіи пріѣзда губернатора, убивали время какъ кто зналъ: ходили, сидѣли, говорили. Въ 12 часовъ пріѣхалъ губернаторъ въ полной формѣ, съ лентой и орденами; всѣ встали и почтительно поклонились. Губернаторъ прошелъ въ конецъ зала и остановился у предсѣдательскаго мѣста, гдѣ стоялъ губернскій предводитель дворянства (предсѣдатель собранія). Среди полной тишины губернаторъ началъ рѣчь. Всѣ губернаторы въ нынѣшнемъ году начинали свои рѣчи при открытіи собраній однимъ и тѣмъ же: описаніемъ народной нужды и необходимости придти на помощь народу выдачей хлѣба на обсѣмененіе и продовольствіе. Не было, кажется, ни одной губерніи, гдѣ бы губернаторская рѣчь начиналась чѣмъ-нибудь другимъ.

Напомнивъ земству, что нужно помочь голодающему народу (что земство знало и само очень хорошо), губернаторъ перешелъ ко второй половинѣ своей рѣчи, очень характерной въ томъ отношеніи, что въ ней выразился распространенный у насъ взглядъ на сказочное могущество земства и его отвѣтственность. Губернаторъ сказалъ, что въ прошедшемъ году были въ губерніи сильные лѣсные пожары, что полиція дѣлала все, отъ нея зависящее, чтобы предупредить и уничтожить это бѣдствіе, но народъ являлся съ деревянными лопатами, которыми нельзя ни рыть земли, ни копать канавъ, ни тушить огня. И потому губернаторъ проситъ земское собраніе обратить на это обстоятельство свое вниманіе. Губернаторъ не сказалъ, что онъ проситъ земство сдѣлать для народа желѣзныя лопаты, но смыслъ его словъ былъ почти такой. Если у крестьянъ есть желѣзныя лопаты, то чтобы онъ выходилъ для тушенія лѣсныхъ пожаровъ съ желѣзными, а не съ деревянными лопатами, — дѣло полиціи; если же желѣзныхъ лопатъ у народа нѣтъ, то тутъ земству ужь ничего не подѣлать. Мало ли чего нѣтъ у народа: у него нѣтъ шинныхъ телѣгъ, у него нѣтъ порядочныхъ избъ, у него нѣтъ скота, нѣтъ денегъ, нѣтъ, наконецъ, хлѣба. И этотъ странный взглядъ на обязанности земства у насъ очень распространенъ. Точно земство какой-то волшебникъ, который все можетъ сдѣлать по щучьему велѣнью, и не дѣлаетъ чудесъ только по лѣни. Если бы земцы были такіе чудотворцы, то ужь они, конечно, давно бы постарались о чудесахъ для самихъ себя, потому что земскимъ представителямъ народа и самимъ живется не лучше этого народа и у самихъ у нихъ нѣтъ желѣзныхъ лопатъ, сами они ѣздятъ по тѣмъ же дорогамъ и мостамъ, сами терпятъ отъ неурожаевъ и лѣсныхъ пожаровъ. Наши газеты (даже тѣ, которыя защищаютъ земство) никакъ не могутъ понять, что не въ обвиненіи или въ оправданіи земства вопросъ; это было хорошо, когда земство только начинало хозяйство, тогда указаніе на тѣ или другіе факты имѣло смыслъ. Двадцать лѣтъ повторяя одно и то же и не сдвинувшись за все это время съ мѣста, нужно же, наконецъ, подумать, отчего мы не двигаемся, и не твердить одну и ту же испошлившуюся фразу, что земство дѣлаетъ все очень худо, что оно вяло и апатично. Должно быть, оно и не можетъ поступать хорошо.

И хотя бы подобныя требованія предъявляли земству только столичные газетные руководители провинціи, а то вы услышите то же самое не только отъ провинціаловъ городскихъ (эти повторяютъ слова столичныхъ газетъ, для нихъ авторитетныхъ), но и отъ лицъ, стоящихъ близко къ земству и въ нихъ участвующихъ. Въ Одесскомъ Вѣстникѣ помѣщена дѣльная (въ предѣлахъ ея спеціальности) статья «санитарнаго попечителя» о сибирской язвѣ. Проживая постоянно въ деревнѣ, близко зная деревенскую дѣйствительность со всѣмъ ея убожествомъ, невѣжествомъ и рутиною, санитарный попечитель утверждаетъ, что деревенщина насквозь проѣдена эпидемическими ядами. Не говоря объ эпидемическихъ болѣзняхъ человѣка, какъ скарлатина, корь, дифтеритъ, кровавый поносъ, оспа, которыми деревня повсемѣстно болѣетъ изъ года въ годъ, но во всѣхъ уѣздахъ Бессарабской губ. ящуръ, чума на рогатомъ скотѣ, сапъ на лошадяхъ, оспа на овцахъ стали чуть ли не обыденными явленіями, сибирская же язва поселилась и совсѣмъ какъ дома (что она сдѣлала я не въ одной Бессарабіи, а и по Шекснѣ, по Ладожскому каналу, въ губерніяхъ Новгородской, Петербургской). Эти ужасныя болѣзни домашняго скота отражаются слѣдующимъ образомъ на нашей экономикѣ. Въ прежнее время (по словамъ санитарнаго попечителя) для сбыта рогатаго скота, овецъ, свиней намъ были открыты рынки Румыніи, Австро-Венгріи, въ настоящее время противъ насъ, какъ зачумленныхъ, воздвигнута китайская стѣна запрещеній. До нынѣшняго года пропускали гурты свиней въ Австрію, которыя въ сѣверной Бессарабіи при замѣтномъ улучшеніи породъ составляли выгодный и довольно значительный предметъ промысла, и въ прошломъ году, по примѣру прежнихъ лѣтъ, была скуплена у крестьянъ и помѣщиковъ масса свиней для Австріи и на границѣ скопилось болѣе 60,000 свиней. Австрійское правительство, узнавъ объ этомъ, запретило безусловно провозъ русскихъ свиней на австрійскую территорію. Скупщики очутились въ безвыходномъ положеніи и большинство ихъ совершенно разорилось. «Насъ боятся, и съ полнымъ основаніемъ», — замѣчаетъ санитарный попечитель. Но кто же въ этомъ виноватъ? Конечно, земство, кто же можетъ быть виноватъ, кромѣ него?

На основаніи высочайше утвержденныхъ временныхъ правилъ 9 марта 1879 г. земство составило обязательныя постановленія и развѣсило ихъ во всѣхъ волостныхъ правленіяхъ и во всѣхъ земскихъ управахъ. Для наблюденія за точнымъ исполненіемъ обязательныхъ постановленій уѣзды раздѣляются на санитарные участки, въ каждомъ назначается санитарный попечитель (служащій безплатно), который выбираетъ себѣ по селамъ помощниковъ. Санитарный попечитель долженъ наблюдать за точнымъ исполненіемъ обывателями всѣхъ санитарныхъ постановленій земства, составлять акты въ случаѣ нарушенія постановленій, принимать ближайшія мѣры противъ распространенія эпидемическихъ болѣзней на скотѣ и людяхъ. Все, повидимому, хорошо и земство пока обвинять еще не въ чѣмъ. Но именно въ этомъ хорошемъ только, повидимому, и заключается корень вины земства. Санитарный попечитель снабжаетъ это «хорошее» слѣдующимъ ѣдкимъ комментаріемъ: «Очевидно, что земство проявило достаточно заботливости о благѣ обывателей, немало находчивости и ума потратило оно, организуя такъ просто и, главное, безъ малѣйшихъ расходовъ изъ земскихъ средствъ такое первостепенной важности дѣло, какъ оздоровленіе корней. Повидимому, земство возлагало очень много надеждъ на даровыхъ санитарныхъ попечителей, предполагая въ нихъ и нужныя для этого дѣла знанія, опытность и готовность добросовѣстно и безкорыстно послужить общественной пользѣ. Имѣло ли земство достаточно серьезныхъ и положительныхъ основаній къ тому?» Въ чемъ же тутъ виновато земство, когда, какъ утверждаетъ самъ «санитарный попечитель», въ санитарныхъ попечителяхъ не оказалось ни добросовѣстности, ни безкорыстія, ни желанія послу жить общему дѣлу? Но, можетъ быть, все это явилось бы, если бы санитарамъ было назначено жалованье, и тогда земство очутилось бы внѣ всякихъ упрековъ? Такъ ли? Обязательнымъ постановленіемъ требуется: навозъ и другія нечистоты вывозить за черту села и тамъ сожигать; дома хозяева обязаны отхожія мѣста и помойныя ямы своевременно очищать; трупы павшихъ животныхъ вывозить за черту селенія и тамъ закапывать; кожи животныхъ, павшихъ отъ заразительныхъ болѣзней, не снимая, порѣзать и закопать съ трупами животныхъ. Уже, кажется, и эти параграфы въ состояніи навести паническій страхъ на нашу непривычную деревню, но «еанитарный попечитель» находитъ, что они еще не договорены и не ясны. По его мнѣнію, недостаточно сказать, чтобы свозить нечистоты «за черту села», потому что за чертой села есть балки, проѣзжія дороги, пруды, и нужно точнѣе обозначить эти мѣста. Правда, въ инструкціи на случай появленія холеры говорится, что содержимое отхожихъ мѣстъ, помойныхъ ямъ и т. д. нужно вывозить за черту поселенія, на мѣсто, указанное врачемъ. «Ergo, — прибавляетъ „санитарный попечитель“ иронически, — пока не станетъ угрожать намъ серьезная опасность, до тѣхъ поръ можно невозбранно развозить и разбрасывать всякія нечистоты, закапывать трупы вокругъ своихъ жилищъ гдѣ попало?!» Хотя «санитарный попечитель» и закрѣпилъ свою иронію такими страшными двумя знаками, но его «гдѣ попало?!» все-таки, въ цѣль не попадаетъ. А для чего же санитарные попечители? Если все дѣло въ томъ, что въ обязательномъ постановленіи не сказано, что мѣста должны указать они (какъ въ холерной инструкціи это поручается врачамъ), въ такомъ случаѣ недоразумѣніе сводится къ легко поправимому, однимъ почеркомъ пера, редакціонному пропуску и совсѣмъ незачѣмъ метать въ земство громы, точно оно наплодило и чуму, и сапъ, и сибирскую язву, и холеру! Но «санитарный попечитель» знаетъ то, что онъ знаетъ: «въ это дѣло, — говоритъ онъ, — не вложено земствомъ ni oleam, ni operam и, надо полагать, въ виду апатичности земствъ (!), урегулированіе такого важнаго дѣла, какъ санитарное благополучіе населенія, не обойдется безъ правительственнаго вмѣшательства». Вотъ куда пошло! Впрочемъ, «санитарный попечитель» можетъ успокоиться, потому что правительство уже утвердило санитарную коммиссію, хотя и неизвѣстно еще, какое она будетъ имѣть отношеніе къ земству въ смыслѣ того «правительственнаго вмѣшательства», какое желательно «санитарному попечителю».

Впрочемъ, и у самого «санитарнаго попечителя» есть небольшое указаніе на такъ называемыя «бытовыя» условія и народныя привычки, борьба съ которыми стоитъ борьбы съ громомъ, молніею и другими стихійными силами. «Что же дѣлаютъ поселяне и землевладѣльцы совмѣстно съ своими санитарными попечителями въ случаяхъ появленія сибирской язвы?» — спрашиваетъ «санитарный попечитель» и отвѣчаетъ на этотъ собственный вопросъ такъ: «Ни больше, ни меньше, какъ только что заболѣвшую скотину дорѣзываютъ для употребленія въ пищу, а съ павшей снимаютъ кожу, трупы же, если ихъ немного, выбрасываютъ собакамъ на съѣденіе на пустопорожнее мѣсто среди деревни, въ ровъ, въ рѣчку, если есть по близости». А есть еще у народа и предупредительныя или предохранительныя средства противъ эпидемій. Такъ, у животнаго, павшаго отъ сибирской язвы, отрѣзываютъ ноги, голову и хвостъ и закапываютъ на межу или за межой на перекресткѣ дороги, а туловище отвозятъ, такъ чтобы никто не видѣлъ, въ глубокій ровъ или водомоину. Этою очистительною операціей, по мнѣнію не только крестьянъ, но и землевладѣльцевъ и старыхъ опытныхъ управителей, болѣзнь выпроваживается вонъ изъ деревни, къ сосѣду. Не знаю, какія средства думаетъ «санитарный попечитель» предложить земству для борьбы съ народными предразсудками и привычками, но что касается борьбы съ сибирскою язвой, то средство «санитарнаго попечителя» очень просто. Наука, — говоритъ онъ, — указываетъ «два пути». Одинъ путь, который проложилъ Пастеръ и по которому идетъ проф. Ценковскій, — опыты прививки сибирской язвы; это путь длинный и «рессурсы, которыми мы обладаемъ въ этомъ отношеніи, ничтожны» (значитъ, путь не годится). Затѣмъ есть еще второй путь, указанный тѣмъ же Пастеромъ, — путь оздоровленія мѣстныхъ условій или, вѣрнѣе, уничтоженіе вредныхъ условій данной среды — очищеніе почвы, воды, дворовъ и жилищъ (это, вѣдь, очень просто, въ особенности въ деревняхъ). Но, главное, чтобы не было полумѣръ. А для этого усилить въ губерніяхъ ветеринарную часть, въ каждой деревнѣ устроить скотскія кладбища, кладбища обвести заборомъ или глубокою канавой, на кладбищахъ выкопать нѣсколько глубокихъ ямъ и въ нихъ сжигать трупы павшихъ животныхъ. Чтобы проектъ этотъ не остался только на бумагѣ, въ каждой деревнѣ долженъ быть санитарный попечитель съ помощникомъ; а чтобы санитарное поведеніе ихъ можно было контролировать, сельскій староста снабжается шнуровою книгой, въ которую онъ записываетъ павшую скотину и причину ея смерти. Проектъ дѣйствительно не только радикальный, но и грандіозный. Если въ тѣ же книги заносить и все крестьянское имущество, домашнее и полевое, и вообще всѣ тѣ свѣдѣнія, которыя собираются статистиками, то каждая деревня будетъ имѣть свое статистическое бюро и вопросъ о земской статистикѣ, благодаря идеѣ «санитарнаго попечителя», разрѣшится тоже просто и радикально. Если еще въ каждой деревнѣ устроить школу, больницу съ лѣкаремъ для людей (нельзя же заводить больницы только для коровъ) и провести между деревнями шоссейныя дороги, то можно уже и совсѣмъ пристыдить земство, не съумѣвшее въ двадцать лѣтъ разрѣшить ни одного изъ этихъ вопросовъ какъ слѣдуетъ. Ну, вотъ вамъ, читатель, противники земства и ихъ способъ оцѣнки земской дѣятельности. «Санитарный попечитель» — откровенный порицатель земства; онъ называетъ земство апатичнымъ, невѣжественнымъ и въ одномъ мѣстѣ дѣлаетъ даже ясный намекъ, что у земства нѣтъ «здраваго смысла». Затѣмъ, чтобы окончательно посрамить здравый смыслъ земства, «санитарный попечитель» излагаетъ свой проектъ устройства въ каждой деревнѣ коровьихъ кладбищъ и коровьихъ лазаретовъ (проектъ «санитарнаго попечителя» я изложилъ съ буквальною точностью). Теперь, подражая Демосѳену, я могу сказать: «я кончилъ», а затѣмъ попрошу читателя изъ міра фантазіи опуститься на землю и отправиться со мною опять въ земское собраніе.

Пожелавъ, чтобы у крестьянъ были желѣзныя лопаты, губернаторъ заключилъ свою рѣчь обычнымъ выраженіемъ: «объявляю собраніе открытымъ» и, поклонившись, оставилъ залъ. За громаднымъ столомъ въ видѣ составнаго четыреугольника, покрытымъ зеленымъ сукномъ, размѣстились гласные; предсѣдатель собранія, почтенный сѣдой старикъ, съ большою сѣдою бородой, съ симпатичнымъ краснымъ лицомъ, занялъ предсѣдательское мѣсто; по правую его руку помѣстился предсѣдатель губернской управы, по лѣвую — секретарь собранія; гласные, которымъ не нашлось мѣста за столомъ (всѣхъ гласныхъ было до шестидесяти), размѣстились вдоль стѣны, по ту и по другую сторону стола, а за рѣшеткой, въ концѣ зала, отведенномъ для публики, человѣкъ 5—6 интересующихся земскими дѣлами (въ городѣ 33 тысячи жителей). Бывали, впрочемъ, собранія, когда въ публикѣ сидѣло человѣкъ 25—30, и преимущественно «барышень» съ ихъ родителями. Равнодушіе публики къ земскимъ дѣламъ было бы несправедливо поставить ей въ вину; въ этомъ читатель убѣдится сейчасъ. Всѣхъ докладовъ губернской управы, представленныхъ губернскому собранію, было 68, и вотъ о чемъ: о передачѣ дома, принадлежащаго земству и городу, учебному вѣдомству подъ реальное училище; объ избраніи двухъ членовъ отъ земства въ губернское податное присутствіе; о передачѣ въ губернскій оспенный комитетъ денегъ на распространеніе оспопрививанія; о назначеніи пособій разнымъ лицамъ, служившимъ въ земствѣ; объ удовлетвореніи судебныхъ слѣдователей квартирными деньгами; о ремонтѣ дома умалишенныхъ; о разрѣшеніи принимать на страхъ по добровольному страхованію зданія училищъ въ полной оцѣночной суммѣ; объ исправленіи дома, занимаемаго городскимъ училищемъ; о ремонтѣ крѣпостной стѣны и т. д. Рѣшительное большинство докладовъ было только исполненіемъ постановленій предъидущаго губернскаго собранія или же управа просила утвердить расходъ, ею сдѣланный. Были доклады по поводу покушеній на земскій пирогъ. Такое покушеніе давно уже, и очень настойчиво, обнаруживаетъ резидирующее въ Петербургѣ общество улучшенія народнаго труда. Задачи и цѣли этого теоретическаго общества очень обширны и совершенно неясны. Когда комитетъ учредителей общества обратился года два тому назадъ къ нашему земству съ просьбой принять участіе въ осуществленіи цѣлей общества, то наше собраніе постановило оставить этотъ вопросъ открытымъ, «пока общество проявитъ свою дѣятельность настолько, что объ успѣхахъ его можно будетъ собрать положительныя данныя». Теперь комитетъ учредителей старается доказать нашему земству, что оно поступило такъ по недоразуменію; но собраніе, выслушавъ докладъ управы, опять осталось при прежнемъ «недоразумѣніи» (кажется, все русское земство раздѣляетъ недоразумѣніе нашего собранія); но комитетъ учредителей не падаетъ духомъ и не теряетъ надежды улучшать народный трудъ во всей Россіи, для чего въ сентябрѣ 1883 г. и открылъ въ Екатеринославской губерніи ремесленное училище и послѣ этого не сдѣлалъ ничего. Наконецъ, у насъ есть ремесленное училище, на которое земство отпускаетъ ежегодно по 2,000 руб. (всего расходуется на училище 12,000 руб.)

Въ общемъ, всѣ доклады были по мелкимъ текущимъ дѣламъ, — дѣламъ такого рода, которыя уже десять лѣтъ назадъ навлекли на русское земство упрекъ, что оно стало канцеляріей и бухгалтеріей. Понятно, что для публики слушать дѣла земства такой же интересъ, какъ слушать дѣла губернскаго правленія или казенной палаты. Если земство пользуется у насъ симпатіями общества, то только за его земскую идею, за его выборное представительство. И земство въ этомъ смыслѣ и близко, и дорого обществу и пользуется его уваженіемъ. Земцы (и нужно отдать имъ эту справедливость) чувствуютъ свое земское достоинство, свое выборное отличіе, какъ представители нуждъ и интересовъ тѣхъ, кто ихъ почтилъ этимъ отличіемъ, и не забываютъ, что они земцы. Меня интересовали не доклады управы, а общій тонъ поведенія земскаго собранія, его умственное настроеніе; и тонъ этотъ, выяснившійся вполнѣ въ первыя засѣданія, сохранился послѣдовательно до конца, точно у земства уже выработалась и установилась земская традиція. Земство, которое я видѣлъ ныньче, земство не только преимущественно, но почти исключительно дворянское. Есть, правда, одинъ гласный крестьянинъ, но и тотъ въ сюртукѣ. И, несмотря на дворянскій составъ собранія, оно разрѣшало всѣ вопросы чисто-земски, и никакого другаго рѣшенія, хотя немножко сословнаго, не допускалось. Былъ одинъ докладъ, возбудившій было сомнѣніе въ его земскомъ основаніи. Желая обезпечить народное продовольствіе, губернская управа предполагала образовать особый «продовольственный крестьянскій капиталъ» извѣстными ежегодными отчисленіями изъ страховаго (пожарнаго) капитала, чтобы въ распоряженіи земства были, такимъ образомъ, два продовольственныхъ капитала: одинъ крестьянскій, исключительно для крестьянъ, а другой общій, губернскій, ссудой котораго могло бы пользоваться безразлично все населеніе, но только для обсѣмененія полей въ случаяхъ исключительныхъ бѣдствій отъ градобитія, наводненій, пожаровъ и т. п. Вотъ это-то дѣленіе капитала на крестьянскій и общій и вызвало сомнѣніе. Но потомъ выяснилось, что никакой сословной идеи у управы не было (проектъ управы принятъ не былъ, но по другимъ причинамъ). Впрочемъ, земскій характеръ собранія зависѣлъ не отъ земскихъ чувствъ гласныхъ, а отъ ихъ строгой законности. Собраніе держало себя строго въ предѣлахъ, установленныхъ для него Положеніемъ о земскихъ учрежденіяхъ, и не позволяло себѣ ни малѣйшихъ отъ него уклоненій. При дебатированіяхъ вопросовъ было достаточно сказать, что предполагаемое несогласно съ Положеніемъ, что «законъ» не уполномочиваетъ земство на ту или другую мѣру, что мнѣніе или предположеніе не имѣетъ земскаго (всесословнаго) основанія, чтобы вопросъ или мнѣніе были не приняты. Этотъ уравновѣшенный, охранительный характеръ земскихъ собраній составляетъ общую черту всего нашего земства. Оно не порывается уже никуда, у него нѣтъ ничего новаго, что бы оно хотѣло ввести, провести или устроить, оно не прокладываетъ никакихъ путей, не проводитъ никакихъ идей, оно строго, практично и стоитъ на почвѣ закона. Еще особенность земства — его строгая экономія; прежде оно было и смѣлѣе, и рискованнѣе въ расходахъ, да въ то время и денегъ было больше, и курсъ нашъ лучше, и еще не обнаруживался въ такой тяжелой, безъисходной формѣ нашъ земледѣльческій и всякій другой кризисъ. Мы тогда еще надѣялись и не были такъ прижаты къ стѣнѣ, какъ теперь. Эта всеобщая безъисходная нужда, не позволяющая накладывать на плательщиковъ новыя тягости, заставляетъ земство отказываться даже отъ такихъ безусловно-полезныхъ мѣръ, въ необходимости и справедливости которыхъ оно убѣждено. Такимъ вопросомъ было ныньче учрежденіе общей эмиритальной кассы для народныхъ учителей и учительницъ, — вопросъ, возбужденный петербургскимъ комитетомъ грамотности и разрѣшенный пока однимъ московскимъ губернскимъ земствомъ, составившимъ уже и проектъ эмиритальной кассы для учителей и учительницъ.

Еще особенность земскаго собранія, видная только для тѣхъ, кто знакомъ съ другими земствами, — его изолированность. Вы чувствуете, что это муравейникъ, живущій самъ въ себѣ и отдѣленный отъ всѣхъ остальныхъ такихъ же земскихъ муравейниковъ китайскою стѣной. Поэтому каждое земство живетъ своимъ умомъ, какой у него есть, своими традиціями и даже своими привычками. Въ этой обособленности заключается главная причина, почему, вмѣсто земскаго единства, мы имѣемъ земское многообразіе. Даже въ такихъ самыхъ существенныхъ и самыхъ важныхъ вопросахъ, какъ взаимное земское страхованіе отъ пожаровъ и система обезпеченія народнаго продовольствія, каждое земство думаетъ и поступаетъ по своему. Идеалъ взаимнаго земскаго страхованія отъ огня ужь, конечно, въ томъ, чтобы не было страховаго капитала, что при единствѣ кассы и не представляется нужнымъ. А, между тѣмъ, отъ разности оцѣнокъ и неодинаковости страховыхъ премій у одного земства страховой капиталъ составляетъ 850 тысячъ (у новгородскаго), у другаго болѣе 600 тысячъ (смоленскаго). Или московское земство выработало строгій систематическій порядокъ устройства шоссе, котораго и держится изъ года въ годъ. Можетъ быть, положеніе московскаго земства въ отношеніи устройства дорогъ удобнѣе другихъ земствъ, но, вѣдь, изъ этихъ «другихъ» многія ничего и не слышали о московской системѣ. То же московское земство отличается превосходно организованною статистикой; петербургское земство извѣстно устройствомъ школъ, учительскихъ семинарій и земскою медициной. Изъ провинціальныхъ земствъ нѣкоторыя тоже составили себѣ извѣстность, напримѣръ, екатеринославское, школами; другія, начавъ бойко, потомъ померкли, не выработавъ и не установивъ традиціи; нѣкоторыя земства страдаютъ недостаткомъ въ своемъ составѣ лицъ съ университетскимъ образованіемъ. Вообще нужно признать, что на провинціальныхъ земствахъ отражается слабо вліяніе земскихъ умственныхъ центровъ, потому что никакого умственнаго общенія между земствами нѣтъ; а безъ идей и безъ умственнаго общенія умно не проживешь, и не голодомъ и нуждой прогрессируютъ народы, а идеями. Я не берусь рѣшить, какъ широкъ районъ умственнаго вліянія петербургскаго и московскаго земствъ, но неоспоримо, что и по своимъ средствамъ и по другимъ благопріятнымъ обстоятельствамъ эти два земства составляютъ наши главные «умственные земскіе очаги» и вліяніе ихъ было бы неустранимо, если бы между земствами состояло хотя какое-нибудь умственное общеніе. При теперешней же замкнутости земствъ вліяніе московскаго земства едва ли простирается даже и на всѣ смежныя съ нимъ земства; по крайней мѣрѣ, есть губерніи, лежащія рядомъ съ Москвой (Смоленская), на которыхъ вліяніе московскаго земства совсѣмъ незамѣтно. Насколько вліяніе умственнаго центра дѣйствуетъ благотворно, можно видѣть на новгородскомъ земствѣ, неоспоримо одномъ изъ наиболѣе законченныхъ и организовавшихся. Въ этомъ земствѣ вліянія первоначальнаго земскаго настроенія создали настолько плодотворныя традиціи, что, повинуясь даже безсознательно установившемуся навыку, новгородское земство останется надолго и прогрессивнымъ^ благоустроеннымъ. За то есть у насъ и другія земства, которыя точно сегодня явились на свѣтъ Божій, настолько еще въ нихъ не установился внутренній порядокъ и незамѣтна твердая и точная программа. Эти земства живутъ какъ бы изо дня въ день и зависятъ отъ случайностей, не зная сегодня, что они будутъ дѣлать завтра. Московскій земецъ, случайно попавшій на земское собраніе такого земства, живущаго изо дня въ день и не выработавшаго себѣ твердаго и сознательнаго пути, съ изумленіемъ слушаетъ запальчивые споры о болѣе уравнительныхъ способахъ оцѣнки и раскладки, о пользѣ статистики и о томъ, точно ли она дастъ какіе-нибудь плодотворные практическіе результаты. Эти споры переносятъ москвича за пятнадцать лѣтъ назадъ, къ годамъ первой молодости земства, когда приходилось выяснять азбуку земскаго хозяйства. И такихъ земствъ, которыя до сихъ поръ сидятъ на земскихъ складахъ или не вырасли изъ перваго класса, у насъ немало. Но за то эти недозрѣвшія земства имѣютъ выгоду будущаго, чего нѣтъ у земствъ зрѣлыхъ. Въ недозрѣвшихъ земствахъ, которымъ еще надъ многимъ приходится думать, можетъ явиться больше внутренней жизни и больше умственныхъ интересовъ, чѣмъ въ зрѣлыхъ земствахъ, которымъ остается пока только безмятежное путешествіе по наторенному пути. И чѣмъ больше жизнь зрѣлыхъ земствъ будетъ механической, тѣмъ, конечно, она будетъ рутиннѣе, тѣмъ меньше будетъ земской энергіи и тѣмъ сильнѣе будутъ обвиненія земства въ апатіи. Механическій трудъ и контроль и провѣрка бухгалтерскихъ счетовъ губернской управы могутъ убить всякую охоту къ такому «общественному» дѣлу и приведутъ лишь къ отупѣнію или къ полному равнодушію даже къ истинному земскому интересу, котораго тогда не найдешь нигдѣ съ фонаремъ. Нѣчто подобное есть возможность наблюдать уже и теперь.

При земской изолированности, когда нѣтъ никакой возможности провѣрять себя и видѣть высшіе умственные образцы, силы уходятъ на безплодное кипяченіе и ненужную нисколько для пользы дѣла раздражительность, зачастую принимающую оскорбительный, личный характеръ. Зачѣмъ это? А, между тѣмъ, это неизбѣжно, если, вмѣсто дѣйствительной жизни и живой дѣятельности, люди располагаютъ одними ихъ суррогатами. Земскія собранія нынѣшней сессіи представили, вѣроятно, не одинъ фактъ подобной суррогатности и приходится жалѣть, что провинціальныя газеты скупы на стенографическіе отчеты земскихъ преній.

Приведу одинъ случай. Бессарабское земское собраніе провѣряетъ отчетъ управы по пунктамъ. Доходитъ очередь до 22 п., въ которомъ говорится: «Пригласить въ больницу одного врача-психіатра ко времени перевода больныхъ въ новое зданіе». Постановленіе это значится исполненнымъ.

— Нельзя ли знать, какъ это постановленіе исполнено? Я слышалъ, что приглашенъ не психіатръ, а акушеръ, — говоритъ одинъ гласный.

На это предсѣдатель управы отвѣчаетъ, что приглашенъ молодой врачъ Бернштейнъ, который хотя и занимался одно время спеціально акушерствомъ, но теперь болѣе года практикуетъ въ больницѣ и пріобрѣлъ достаточно опытности. Членъ управы прибавляетъ, что имѣетъ отъ декана того университета, гдѣ учился Бернштейнъ, извѣстнаго ученаго, самый лестный отзывъ о молодомъ человѣкѣ и такіе же отзывы онъ получилъ и въ Вѣнѣ.

— По постановленіе собранія, все-таки, не исполнено, — возражаетъ другой гласный.

— Его и нельзя было исполнить, — вступается за управу гласный Шмидтъ, — потому что на 800 р., ассигнованныхъ собраніемъ, психіатра имѣть нельзя.

— Къ сожалѣнію, это еще разъ доказываетъ, что управа систематически (?) не исполняетъ постановленій собранія, — говоритъ гласный Ратко.

Его мнѣніе поддерживаетъ еще одинъ гласный, а гласный Эржіу добавляетъ, что надо теперь же замѣнить приглашеннаго врача психіатромъ.

— Но, вѣдь, его на 800 р. нанять нельзя, — отвѣчаетъ предсѣдатель. — Кромѣ того, молодой врачъ, приглашенный управой, занялся психіатріей; о немъ отовсюду получаются лестные отзывы.

— Больница не университетъ; въ ней не мѣсто врачу учиться на земскій счетъ, — возражаютъ гласные Ратко и Эржіу.

Затѣмъ опять споры, а гласный Ратко снова пользуется случаемъ, чтобы послать по адресу предсѣдателя стрѣлу съ довольно тупымъ концомъ. Предсѣдатель говоритъ, что психіатра Леона нельзя было пригласить, потому Что противъ него высказалось собраніе, но что онъ докторъ, дѣйствительно, подходящій; а г. Ратко на это отвѣчаетъ:

— Я не зналъ до сихъ поръ, что существуетъ степень дѣйствительнаго или недѣйствительнаго психіатра, какъ степень дѣйствительнаго или недѣйствительнаго статскаго совѣтника.

Только гл. Шмидтъ сохраняетъ самообладаніе и опять замѣчаетъ, что управа не виновата, а скорѣе виновато собраніе, ассигновавшее 800 р., и что управа заслуживаетъ еще благодарности, что достала врача.

И вотъ чѣмъ отвѣчаетъ на это г. Эржіу:

— Собраніе нисколько не виновато. Управа, испросивъ добавочный расходъ въ 800 р. на психіатра, который собраніе и ассигновало, вѣроятно, сдѣлала это не спроста (?).

А г. Ратко, у котораго въ колчанѣ имѣется неистощимый запасъ острыхъ стрѣлъ, прибавилъ:

— Если бы управа издержала больше, чѣмъ ассигновано, пригласила психіатра за 1,000—1,500 р., то это было бы съ ея стороны превышеніемъ власти, но симпатичнымъ превышеніемъ (?); приглашать же, вмѣсто психіатра, ветеринара… то акушера, за это, господа, управа не заслужила бы благодарности.

Стенографъ не отмѣтилъ, какъ эти «не спроста» и «психіатръ-ветеринаръ» были приняты собраніемъ.

Въ концѣ-концовъ, споръ привелъ къ новому вопросу, съ котораго, можетъ быть, слѣдовало бы начать:

— Что такое собственно психіатръ-спеціалистъ? — спросилъ гл. Шмидтъ.

— Въ самомъ дѣлѣ, что такое психіатръ? — какъ-то радостно повторилъ вопросъ гл. Кристи и предложилъ попросить д-ра Блуменфельда объяснить, «какъ можно узнать психіатра».

Докторъ далъ такое объясненіе: «психіатръ занимается извѣстное время подъ наблюденіемъ спеціалиста, уже признаннаго, и преимущественно душевными болѣзнями». Нужно думать, что это объясненіе не подвинуло ни на шагъ бессарабскихъ гласныхъ и, вѣроятно, они и до сихъ поръ еще не знаютъ, «какъ можно узнать психіатра».

Что это за внутренняя война, что это за тонъ, недостойный общественнаго собранія, обсуждающаго общественныя дѣла? И, въ то же время, когда ослабѣваетъ идея общественности, неизбѣжно является такое настроеніе, когда каждый начинаетъ чувствовать себя больше и отношенія принимаютъ ненормально увеличенный личный характеръ. Въ первую пору земства общественная идея овладѣвала всѣми гораздо сильнѣе, чѣмъ ныньче; тогда и всѣ дѣла разрѣшались единодушнѣе, а, главное, не было никакихъ поползновеній на мѣстничество. Теперь же во многихъ управахъ, и губернскихъ, и уѣздныхъ, замѣчается поползновеніе предсѣдателей къ единоличному управленію и дѣло иногда доходитъ до скандальныхъ развязокъ. Когда же отношенія начинаютъ устанавливаться такъ, что люди перестаютъ знать свои мѣста, имъ это мѣсто необходимо указать. Такъ и поступило бессарабское собраніе. Наговоривъ по поводу психіатра другъ другу дерзостей (психіатръ былъ, кажется, только козломъ отпущенія), гласные сдѣлали перерывъ и затѣмъ гл. Ратко (какъ видно, главный боецъ) обратился къ собранію съ слѣдующимъ заявленіемъ: «Я воспользовался перерывомъ, — сказалъ онъ, — чтобы поговорить съ нѣкоторыми членами управы, и они сообщили мнѣ, что нѣкоторые члены управы совсѣмъ ничего не знали о дѣйствіяхъ управы (вѣроятно, слѣдуетъ читать: предсѣдателя), что занятія между членами не распредѣлены, что они собираются для обсужденія дѣлъ чуть ли не разъ въ годъ, такъ что коллегіальности никакой нѣтъ: члены управы находятся какъ-то между небомъ и землей и что имъ надо дѣлать, не знаютъ. Однимъ словомъ, существуетъ неурядица, которую на будущее время слѣдуетъ устранить». И затѣмъ гл. Ратко внесъ предложеніе объ избраніи коммиссіи для составленія инструкціи для управы. Вѣроятно, предложеніе гл. Ратко попало въ больное мѣсто, потому что послѣ небольшихъ дебатовъ было не только принято предложеніе, но тутъ же избрана я коммиссія изъ четырехъ членовъ (все это происходило 11 января), а 18 января была уже доложена собранію и инструкція.

Наши земскіе дѣятели уже давно понимаютъ, насколько земская разобщенность мѣшала вообще развитію земскаго хозяйства. У насъ существуютъ съѣзды спеціалистовъ — натуралистовъ, медиковъ, психіатровъ; а въ Петербургѣ во время выставки охотничьяго оружія предполагается «съѣздъ россійскихъ охотниковъ». Это будетъ, вѣроятно, очень солидный съѣздъ, ибо обѣщаетъ «выработать мѣры къ устраненію чрезмѣрнаго истребленія животныхъ, послѣдствіемъ чего является исчезновеніе нѣкоторыхъ породъ» (программа съѣзда); если бы охотничій съѣздъ «выработалъ мѣры» какъ уничтожить сусликовъ и саранчу (осенью саранча заложила свои яйца въ Измаильскомъ уѣздѣ на площади въ 3,100 десятинъ), это, конечно, было бы полезнѣе сохраненія «нѣкоторыхъ породъ». Нельзя сказать, чтобы земство совсѣмъ устранялось отъ съѣздовъ, и оно собирается для обсужденія частныхъ мѣръ, напр.: противъ эпизоотій или по страховому дѣлу. Такъ, казанское, уфимское и симбирское земства ходатайствуютъ объ открытіи въ Казани съѣзда земскихъ представителей для предварительнаго и совмѣстнаго обсужденія именно этихъ мѣръ; а въ Одессѣ 10 февраля открылся областной съѣздъ представителей земствъ шести губерній южной Россіи, чтобы, подъ предсѣдательствомъ одесскаго градоначальника, разсуждать «о насѣкомыхъ на растеніяхъ». Былъ еще ныньче въ Харьковѣ областной съѣздъ сельскихъ хозяевъ, которому заранѣе петербургскія газеты не предрекали успѣха, и только потому, что на немъ предполагались овцеводы, пивовары, винокуры, сахарозаводчики, торговцы, фабриканты сельско-хозяйственныхъ машинъ, были и землевладѣльцы или ихъ арендаторы и управляющіе, не было лишь земцевъ. Вообще наши земцы до сихъ поръ являлись на всевозможные съѣзды спеціалистовъ въ видѣ ученыхъ энтомологовъ, орнитологовъ, ботаниковъ, сельскихъ хозяевъ, можетъ быть, даже и психіатровъ и медиковъ, а, можетъ быть, будутъ участвовать и на петербургскомъ съѣздѣ «россійскихъ охотниковъ», но земцами ихъ тамъ пока никто не видѣлъ. Между тѣмъ, именно въ интересахъ земскаго хозяйства, въ интересахъ народной экономики, въ интересахъ точнаго установленія опредѣленнаго воззрѣнія на платежныя силы и средства народа, въ интересахъ популяризаціи богатаго статистическаго и хозяйственнаго матеріала, которымъ располагаютъ уже многія земства и который никому неизвѣстенъ, кромѣ этихъ земствъ, — однимъ словомъ, въ интересахъ распространенія экономическаго и хозяйственнаго знанія Россіи (въ нашихъ столичныхъ умственныхъ центрахъ и ихъ канцеляріяхъ извѣстной едва ли болѣе Луизіаны), наконецъ, въ интересахъ единства земскаго хозяйства необходимо установленіе нѣкоторой связи между совершенно разобщенными нынѣ земствами.

Мои земскія впечатлѣнія, вызванныя земскимъ собраніемъ, имѣли дворянскій финалъ. Ожили воспоминанія о чемъ-то давно видѣнномъ, о годахъ молодости, о Россіи до освобожденія; но картина была уже не та; тѣ же краски, но куда дѣлась ихъ прежняя живость и яркость; тѣ же, повидимому, традиціи, но ужьвъ нихъ нѣтъ ни прежняго духа, ни прежней силы. Тогда у нашего помѣстнаго сословія была въ рукахъ вся экономическая власть, была и власть управленія (Екатерина II говорила о помѣщикахъ: «мои сто тысячъ полицеймейстеровъ»); оно было и единственнымъ служилымъ сословіемъ, поставлявшимъ гражданскихъ чиновъ (преимущественно высшихъ) и офицеровъ, оно раздавало провинціальныя полицейскія должности, и вся эта власть покоилась на даровомъ трудѣ, дававшемъ помѣщикамъ огромную матеріальную силу, и на исключительной земельной собственности, служившей основаніемъ этой силы. Теперь вся эта сила, сконцентрированная при крѣпостномъ правѣ въ замкнутыхъ предѣлахъ одного сословія, распредѣлилась между множествомъ новыхъ рукъ и экономическій центръ тяжести перешелъ давно на промышленность, захватившую (напр., акціонерныя и въ особенности желѣзно-дорожныя предпріятія) главные капиталы. Денежная власть теперь сосредоточилась уже въ промышленности, да и образовательный цензъ не составляетъ исключительной принадлежности дворянства, какъ это было при крѣпостномъ правѣ.

О дворянствѣ я заговорилъ вотъ почему. Земское собраніе должно было кончиться 25 января, а 27 начинались дворянскіе выборы. Съѣздъ былъ большой: земскихъ гласныхъ было не больше 60, дворянъ же явилось нѣсколько сотъ. Въ блестящее время крѣпостнаго права дворянскіе выборы вносили необыкновенное оживленіе въ сонную жизнь губернскихъ городовъ. Помѣщики съѣзжались съ женами, дѣтьми, съ прислугой, съѣзжались, чтобы стряхнуть деревенскую скуку, чтобы «пожить» и повеселиться. Ну, и веселились! Балы, обѣды, нескончаемые визиты, всевозможныя покупки во всевозможныхъ магазинахъ и лавкахъ, безконечная ѣзда съ ранняго утра до глубокой ночи, попойки, карты, — все это имѣло нѣчто ярмарочное и перевертывало кверху ногами весь мирный порядокъ губернской жизни, точно въ нее вошла внезапно съ шумомъ и гамомъ широкая масляница. Теперь ничего подобнаго не было и ничего не повторилось. Дворяне съѣхались тихо, безъ женъ и дѣтей, не на тройкахъ и четверкахъ, не въ баулахъ и возкахъ, какъ было прежде, а на парахъ, въ санкахъ; были и обѣды (уѣзды давали своимъ предводителямъ); былъ и дворянскій балъ (на который городскія барышни заранѣе уже сшили и платья), но не отъ предводителей дворянства, какъ бывало, а въ складчину, по 5 р. съ каждаго дворянина, желавшаго въ немъ участвовать.

Даже дворянская традиція не имѣла прежняго мажорнаго тона. Всѣ, правда, были въ возбужденномъ состояніи, чувствовали, что они собрались для чего-то, что нужно что-то высказать, что-то заявить, о чемъ-то просить, за что-то благодарить. Но выдающихся ораторовъ не нашлось: болѣе сильные и краснорѣчивые, участвующіе въ земствѣ, ничего не говорили; говорили не земцы-дворяне, а дворяне не у дѣлъ. Говорилъ всего одинъ ораторъ съ нѣкоторымъ успѣхомъ, хотя его и немногіе разслышали (дворянскій залъ очень великъ и гулокъ). Онъ говорилъ на общую тему, созданную теперешнимъ вѣяніемъ, о чемъ и вездѣ говорятъ и пишутъ дворяне. Послѣ этой рѣчи случился небольшой эпизодъ: выступилъ юноша и поблагодарилъ оратора отъ имени молодаго поколѣнія дворянъ за то, что онъ пробуждаетъ истинныя дворянскія чувства въ молодежи, уже начавшей ихъ утрачивать. Собраніе отнеслось къ этой благодарности молча, но потомъ юному энтузіасту было замѣчено, что онъ могъ говорить только отъ себя, а не отъ молодаго поколѣнія, не дававшаго ему никакого полномочія.

Сравнительно съ губернскимъ земскимъ собраніемъ дворянское собраніе было какимъ-то вѣчеваніемъ. Земское собраніе шло стройно, вызывало оживленныя пренія, въ немъ чувствовались порядокъ, цѣльность, дѣловитость, самообладаніе и спокойствіе, наконецъ, въ немъ чувствовался предсѣдатель, ставившій на очередь вопросы; вопросы эти читались въ видѣ докладовъ управы, затѣмъ наступали пренія и голосованія. Однимъ словомъ, царилъ дѣловой порядокъ, уже установившійся, который всякій земецъ зналъ и ему подчинялся. Ничего подобнаго не было въ дворянскомъ собраніи. Оно собралось собственно для выборовъ, это была его единственная дѣловая сторона, и выборы оно сдѣлало хорошо, скоро и въ порядкѣ; но когда ему пришлось изображать изъ себя совѣщательную силу и выяснить и формулировать какія-то неясныя цѣли, для осуществленія которыхъ могутъ быть такія же неясныя средства, собраніе уподоблялось волнующемуся и шумящему озеру, не признававшему надъ собой никакой укрощающей силы. Порядокъ исчезалъ, стоялъ шумъ и гудъ, всѣ говорили чуть не въ одинъ голосъ, одни апплодировали, другіе шикали и расшумѣвшееся озеро не обнаруживало ни малѣйшей наклонности подчиниться какой-нибудь дисциплинѣ. Внутренней же дисциплины, цѣльности, единства задачи (какія существуютъ въ земствѣ) въ собраніи дворянъ не было.

Дворянскій балъ удался вполнѣ; онъ начался въ 11 ч. и кончился въ 7 ч. утра. Танцовали много и весело.

Н. Ш.
"Русская Мысль", кн. III, 1886