ОЧЕРКИ ПО ИСТОРІИ КУЛЬТУРЫ.
править(Продолженіе) *).
- ) См. «Міръ Божій», № 2, февраль 1895 г.
II.
Связь первоначальнаго заселенія Россіи съ ея геологическимъ прошлымъ. — Вопросъ о связи первобытнаго населенія Россіи съ ея позднѣйшими обитателями. — Древнѣйшее распредѣленіе племенъ. — Югъ. — Иранцы и тюрки. — Сѣверъ. — Древнѣйшее разселеніе финновъ: восточная и западная группа. — Дальній сѣверъ. — Древнѣйшія мѣста жительства восточныхъ славянъ. — Разселеніе племенъ въ приднѣпровьи. — Отношеніе древнихъ племенъ къ нарѣчіямъ. — Распредѣленіе малорусскихъ нарѣчій въ зависимости отъ условій разселенія малороссовъ. — Этнографическая основа полѣсскихъ говоровъ. — Великоруссы: вопросы о колонизаціи Поволжья и о смѣшеніи здѣсь восточныхъ славянъ съ финнами. — Новгородская колонизація сѣвера.Наблюденія надъ исторической статистикой русскаго населенія мы могли дѣлать только относительно двухъ послѣднихъ столѣтій русской исторіи. Напротивъ, вопросъ объ этнографическомъ составѣ русскаго населенія возвращаетъ насъ къ самому отдаленному прошлому нашей страны. Только раздвинувъ рамки нашихъ наблюденій далеко за предѣлы исторически извѣстнаго, мы можемъ составить себѣ опредѣленное понятіе о томъ, изъ какихъ составныхъ элементовъ сложилось современное населеніе Россіи.
Надо сказать, что и здѣсь, при всякой попыткѣ проникнуть въ сущность вещей, мы встрѣтимъ болѣе вопросовъ, чѣмъ отвѣтовъ, болѣе загадокъ, чѣмъ разъясненій. И антропологи, и археологи, и этнографы, и лингвисты еще менѣе политико-экономовъ приготовили намъ данныхъ для твердаго вывода.
Несомнѣнно, прежде всего, одно: — это то, что Россія послѣдней изъ европейскихъ странъ перешла изъ рукъ природы въ руки человѣка. Тогда какъ въ западной Европѣ человѣкъ жилъ, по всей вѣроятности, уже въ то время, которое геологи называютъ «третичной эпохой», — въ европейской Россіи нѣтъ никакихъ слѣдовъ существованія человѣка не только въ третичный, но даже во всю первую половину послѣ — третичнаго періода. Начиная съ Финляндіи и кончая Орловской и Курской губерніями, большая часть Россіи была въ это время покрыта сплошнымъ льдомъ; и дальше на югъ, огибая возвышенную плоскость этихъ губерній, ледникъ давалъ два длинные отростка въ низменности Днѣпра и Дона. На западъ отъ р. Онеги до Балтійскаго моря и на востокъ отъ сѣв. Двины до Урала, все пространство было покрыто моремъ, уровень котораго былъ на 150 метровъ выше теперешняго. Каспійское море при такомъ уровнѣ, доходило тоже до рѣкъ Камы и Бѣлой. Ледникъ сѣверной половины Россіи представлялъ собой покрытую льдомъ и снѣгомъ, лишенную всякой растительной и животной жизни, пустыню, походившую на теперешнюю Гренландію. На югѣ, параллельно сѣвернымъ ледникамъ, возникали многочисленныя прѣсноводныя озера; рѣки начинали прокладывать себѣ свои русла, обратившіяся теперь въ обширныя рѣчныя долины. У южной окраины ледника, во вторую половину ледниковой эпохи, вмѣстѣ съ мамонтомъ и носорогомъ появился, наконецъ, и человѣкъ, умѣвшій выдѣлывать себѣ орудія только изъ неполированнаго камня. Ледникъ мало-помалу таялъ, отступая на сѣверъ и на сѣверо-западъ. Слѣдомъ за нимъ подвигались въ томъ же направленіи и крупныя млекопитающія, и человѣкъ. Какъ долго они шли, пока не достигли до Финляндіи и до Балтійскаго моря, — это видно изъ того, что въ промежуткѣ вся физіономія природы измѣнилась и постепенно приняла современный характеръ. Только немногіе экземпляры мамонта добрались до Балтійскаго моря — и скоро исчезли. Человѣкъ, пришедшій сюда, уже умѣлъ полировать свои каменныя орудія, знакомъ былъ съ гончарнымъ искусствомъ, и т. д.
Какъ ни поздно, однако же, разселился человѣкъ впервые на пространствѣ теперешней Россіи, все-таки и эта эпоха цѣлыми десятками тысячелѣтій отдѣлена отъ того времени, о которомъ мы имѣемъ сколько-нибудь достовѣрныя свѣдѣнія. Что происходило въ этотъ длинный и темный промежутокъ, остается намъ совершенно неизвѣстнымъ. Напрасно было бы, поэтому, доискиваться, какъ относится первобытный человѣкъ Россіи къ современнымъ ея обитателямъ. Лѣтъ тридцать тому назадъ, когда только-что зарождалась антропологическая наука, основатель русской антропологіи, проф. Богдановъ, думалъ, что онъ нашелъ черепа представителей первобытной русской расы въ старинныхъ могилахъ. Впослѣдствіи онъ даже старался пріурочить этихъ старожиловъ Россіи къ какому-нибудь опредѣленному племени: онъ то считалъ ихъ финнами, то славянами. Но въ наше время антропологія уже вышла изъ младенчества и отказалась отъ смѣлыхъ рѣшеній такихъ трудныхъ и сложныхъ вопросовъ. Она не рѣшается теперь опредѣлить не только національность, но даже и расу, къ которой принадлежали первобытные жители Европы. Люди такъ давно и долго живутъ на земномъ шарѣ, что они успѣли совершенно перемѣшаться другъ съ другомъ. Поэтому, нѣтъ такихъ антропологическихъ признаковъ, по которымъ можно было бы раздѣлить человѣчество на естественныя группы и семьи. Опредѣлить принадлежность того или другого народа къ той или другой чистой расѣ — такъ же невозможно, какъ опредѣлить расу уличныхъ собакъ. Представителей всѣхъ «расъ», — въ антропологическомъ смыслѣ этого слова, — можно найти чуть ли не на любомъ пунктѣ земного шара. И такъ, мы должны признаться, что въ нашихъ свѣдѣніяхъ о населеніи Россіи существуетъ огромный оробѣлъ, который нѣтъ надежды заполнить. Когда занимается заря исторической жизни, мы встрѣчаемся уже съ извѣстными намъ и теперь національностями, антропологическое происхожденіе которыхъ покрыто совершеннымъ мракомъ.
Необходимо прибавить, что историческая жизнь народовъ, подобно доисторической, — начинается въ Россіи позднѣе, чѣмъ въ остальной Европѣ. Только около времени Рождества Христова, — на нѣсколько столѣтій раньше или позже, — мы начинаемъ получать о населеніи Россіи сколько-нибудь положительныя или вѣроятныя извѣстія.
Среди этихъ извѣстій самыя раннія касаются Черноморья. Сколько мы можемъ судить, югъ Россіи заселенъ былъ тогда племенами, не игравшими почти никакой роли въ послѣдующей русской исторіи. Вѣка за три до P. X. здѣсь начинаютъ упоминаться сарматы. На основаніи ихъ собственныхъ именъ, сохраненныхъ намъ греческими надписями, мы можемъ утверждать, что сарматы были тотъ же народъ, который во время переселенія народовъ назывался аланами, а въ нашихъ лѣтописяхъ носитъ названіе ясовъ. Остатки этого народа живутъ и до сихъ поръ на склонахъ Кавказскаго хребта и называются осетинами. Они принадлежатъ къ той же арійской или индо-европейской группѣ народовъ, какъ славяне, германцы, греки и римляне; но еще ближе, чѣмъ къ этому (западному) отдѣлу арійцевъ, осетины стоятъ къ восточному отдѣлу — къ мидянамъ и персамъ. Когда-то они распространялись на всемъ югѣ, вплоть до Дуная; самыя имена Дуная, Днѣстра, Днѣпра, Дона, повидимому, даны этимъ народамъ: на языкѣ осетинъ, и до сихъ поръ слово «донъ» значитъ рѣка.
На мѣсто этого стараго «иранскаго» населенія въ историческое время выдвинулось на югѣ Россіи тюркское племя, принадлежавшее къ обширной урало-алтайской группѣ народовъ. Чтобы понять, какая сила толкнула тюрковъ въ Европу, намъ надо было бы заглянуть въ глубь азіатскаго материка. Тамъ мы увидѣли бы, по показанію китайскихъ лѣтописей, какъ на западныхъ границахъ Китая, втеченіе цѣлой тысячи лѣтъ послѣ P. X., произошелъ цѣлый рядъ политическихъ переворотовъ, сопровождавшихся этнографическими катастрофами. Каждый изъ такихъ переворотовъ, на протяженіи отъ III-го до XIII-го вѣка по P. X., выбрасывалъ изъ Азіи въ Европу новую толпу тюркскихъ кочевниковъ, побѣжденныхъ въ Азіи, но страшныхъ для Европы. За гуннами (IV вѣкъ) послѣдовали булгары, авары (VI вѣкъ); затѣмъ владычество на югѣ Россіи переходило поочередно къ хазарамъ (VII—X вѣкъ), печенѣгамъ (IX—XI), половцамъ (XI—XIII); наконецъ, за тюркскими нашествіями послѣдовало монгольское въ лицѣ татаръ, самыхъ опасныхъ и всего дольше державшихся на югѣ (XIII—XVIII вѣкъ). Всѣ эти волны кочевниковъ, захлестывавшія одна другую, смели безслѣдно старое осѣдлое населеніе южной Россіи, когда-то кормившее своимъ хлѣбомъ Аѳины. За полторы тысячи лѣтъ были конечно, и промежутки роздыха. Усѣвшись на мѣстѣ, каждая изъ этихъ ордъ замирялась и устанавливала прочныя отношенія съ сосѣдями. Смотря по силѣ орды, это были или отношенія союза, или отношенія подданства. Но едва успѣвали установиться эти отношенія, какъ слѣдомъ за старой волной набѣгала новая и безъ слѣда смывала предъидущую; жалкіе остатки кочевниковъ искали спасенія отъ своихъ соплеменниковъ на окраинахъ осѣдлыхъ поселеній и составляли съ пограничными жителями пеструю этнографическую смѣсь. Этими отложеніями на берегу степнаго моря и ограничилось, впрочемъ, вліяніе тюркскаго элемента. Какъ ни велико было значеніе кочевниковъ въ общемъ ходѣ русской исторіи, — въ образованіи племеннаго состава русскаго населенія роль ихъ была совершенно ничтожна.
Обратимся къ двумъ другимъ этнографическимъ элементамъ, изъ которыхъ и сложилась, главнымъ образомъ, русская національность: къ финнамъ и славянамъ. Отношенія между ними остаются далеко неразъясненными. Изслѣдованіе языковъ финнскихъ племенъ показало однако, что гораздо раньше славянъ сосѣдями финновъ были германцы и литовцы. Ихъ сосѣдскія отношенія установились, повидимому, около времени P. X. Западные финны тогда только-что стали отдѣляться отъ восточныхъ (мордвы). Литовское вліяніе они испытали (по новѣйшему мнѣнію ученаго Томсена) еще въ то время, какъ жили вмѣстѣ; на восточныхъ финновъ это вліяніе литвы сохранялось еще и послѣ раздѣленія. Напротивъ, западные финны уже одни, отдѣльно отъ восточныхъ, пережили вліяніе германцевъ (именно готовъ); и притомъ, это было въ такое время, когда готскій языкъ еще не принялъ того вида, въ которомъ онъ становится намъ извѣстенъ въ IV вѣкѣ по P. X. Затѣмъ, наконецъ, сосѣдями западныхъ финновъ становятся и славяне. Когда славяне пришли въ соприкосновеніе съ финнами, — это можно приблизительно опредѣлить тоже по даннымъ языка. Оказывается, что и русскій языкъ тогда еще не принялъ той формы, въ какой мы встрѣчаемъ его въ древнѣйшихъ памятникахъ IX—X вѣка. Русскосъ ь и ъ произносились еще тогда, какъ у и и; русское о произносилось, какъ короткое а[1]; полногласіе, составляющее особенность русскаго языка передъ другими славянскими нарѣчіями, еще не вполнѣ развилось[2]; даже носовые звуки[3], отсутствіе которыхъ считается обыкновенно другой русской особенностью, — еще сохранялись въ русскомъ языкѣ въ моментъ первой встрѣчи съ финнами. Такимъ образомъ, мы должны предположить, что встрѣча эта произошла, приблизительно, въ V—VII столѣтіи послѣ P. X.
Какъ видимъ, языкъ можетъ указать вамъ время, когда происходили всѣ эти древнѣйшія передвиженія народовъ на пространствѣ Россіи. Языкъ же остается нашимъ главнымъ помощникомъ и при опредѣленіи мѣста, гдѣ все это происходило. Географическія названія, обыкновенно, сохраняются долго спустя послѣ того, какъ исчезаетъ народъ, давшій эти названія. Чуждыя и непонятныя для племенъ, занявшихъ мѣсто этого народа, географическія имена снова оживаютъ въ рукахъ языковѣда и могутъ разсказать намъ любопытныя вещи про давно минувшее этнографическое прошлое данной страны. Всѣмъ извѣстны многочисленныя названія русскихъ рѣкъ, кончающіяся на ма и на, Недавно одинъ спеціалистъ по финнскимъ языкамъ, Веске, доказалъ, что это въ сущности — одинъ и тотъ же суффиксъ, имѣвшій первоначально значеніе «рѣка». Слѣдя за рѣками, носящими подобныя названія, мы приходимъ къ заключенію, что племя, которое давало эти имена, распространялось когда-то съ сѣверо-востока Россіи далеко на юго-западъ, включая Костромскую, Владимірскую, Московскую, Калужскую губерніи и отсюда переходя даже въ бассейнъ Днѣпра, — именно, въ область его верховьевъ и лѣвыхъ притоковъ, кончая Десной. Въ настоящее время на востокѣ отъ этой полосы живутъ два близкихъ другъ къ другу племени финновъ: черемисы и мордва. Что касается мордвы, мы знаемъ, что на своихъ теперешнихъ мѣстахъ она живетъ уже втеченіе полуторы тысячи лѣтъ: въ V вѣкѣ упоминаетъ впервые ея имя готскій историкъ Іорданъ, а въ X вѣкѣ довольно точно опредѣляетъ ея мѣсто жительства византійскій императоръ Константинъ Багрянородный. Тотъ же Іорданъ называетъ рядомъ съ мордвой и племя мери, хорошо извѣстное нашей лѣтописи. Поселенія мери какъ разъ соотвѣтствуютъ только-что очерченной площади распространенія рѣчныхъ названій. Мерей продолжаетъ называть себя до сихъ поръ черемисъ (мир, мари); и изъ ея языка объясняется цѣлая масса мѣстныхъ названій рѣкъ и деревень въ губерніяхъ центральной Россіи. Такимъ образомъ, не можетъ быть сомнѣнія, что древнѣйшимъ намъ извѣстнымъ населеніемъ центральнаго междурѣчья были восточные финны. Мы видѣли, что, по свидѣтельству языка, восточные финны испытали сильное вліяніе литвы. Должны ли были они, чтобы подвергнуться этому вліянію, жить западнѣе, чѣмъ жили потомъ, — или, наоборотъ, литва жила гораздо восточнѣе? Географическія названія даютъ намъ отвѣтъ и на этотъ вопросъ. На основаніи ихъ можно заключить, что литовскія поселенія когда-то, дѣйствительно, распространялись на востокъ, далеко отъ области Нѣмана. Еще на памяти исторіи въ XII вѣкѣ, одинъ оторванный клочокъ литовскаго племени (голядь) продолжалъ жить въ какой-нибудь сотнѣ верстъ отъ Москвы, на сѣверѣ Калужской губерніи.
Перейдемъ теперь къ западнымъ финнамъ. Отдѣлившись отъ восточныхъ еще до великаго переселенія народовъ, они постепенно продвигались отъ верхняго теченія Волги на сѣверо-западъ, въ область озеръ. Отсюда, отъ Ильменя, Ладоги и Онеги, западные финны продолжали двигаться по направленію къ Балтійскому морю. Можно думать, что передовые отряды ихъ, ливы и куроны, въ VII—VIII вѣкахъ уже достигли остзейскихъ береговъ, и что въ то же, приблизительно, время проникли карелы на сѣверъ и на западъ отъ Ладоги. Позже поднялись тавасты и раздѣлились на двѣ группы: одна пошла югомъ финскаго залива и осѣла въ Эстляндіи, другая двинулась по сѣверному берегу залива въ свое теперешнее мѣсто жительства, — въ такъ наз. Тавастландъ. Послѣднии и шли близко родственные тавастамъ собственно финны; частью они остались въ Эстлядіи, частью, — вѣроятно, черезъ заливъ, — искали пути въ юго-западную Финляндію. Всѣ эти племена и теперь сидятъ въ тѣхъ мѣстахъ, куда пришли тысячу лѣтъ назадъ; но исторія замела за ними тотъ слѣдъ, который они оставили за собой въ своемъ продвиженіи на западъ. Сохранились только признаки того, что племя тавастовъ, извѣстное русскимъ подъ названіемъ еми (или гамскаго народа), жило прежде гораздо дальше на востокъ. Къ племенамъ западныхъ финновъ мы имѣемъ полное право относить также и исчезнувшій народъ веси, обитавшій по лѣвымъ притокомъ верховья Волги. Наконецъ, весьма возможно, что «гамскій» же народъ далъ свои названія рѣкамъ, имена которыхъ кончаются на -нга. — енга, -юга (финл. іоки = рѣка). Подобныя названія разбросаны на всемъ сѣверѣ Россіи, начиная съ Ярославской губерніи. Здѣсь, впрочемъ, западные финны встрѣчались уже съ финнами пермской группы (зыряне, пермяки и вотяки) и съ еще болѣе отдаленными родственниками финновъ, лопарями. Теперь только жалкіе остатки лопарей держатся еще тамъ и сямъ на Кольскомъ полуостровѣ; въ древности же это племя занимало все обширное пространство на западъ отъ Двины и на сѣверъ отъ Ладожскаго озера. По своей отдаленности, ни лопари, ни пермская группа не могли, конечно, играть никакой роли въ образованіи русской національности.
Намъ пора теперь вернуться къ первоначальному разселенію русскихъ племенъ, исключивъ всѣ тѣ мѣстности, которыя, по нашимъ предъидущимъ наблюденіямъ, заняты были иранцами и потомъ тюрками, литовцами и финнами, — мы должны будемъ искать древнѣйшихъ поселеній славянъ на югъ отъ Нѣмана и на западъ отъ Днѣпра. Въ самомъ дѣлѣ, различныя соображенія, которыя не мѣсто излагать здѣсь, приводятъ къ выводу, что недалеко отъ этихъ мѣстъ, — въ прикарпатьи, на верхней Вислѣ, въ теперешней Галиціи и Волынской губерніи находилось самое древнее мѣстопребываніе славянъ, какое мы только можемъ услѣдить. Изъ этого центра, въ прямой связи съ передвиженіями германцевъ, начиная съ III-го вѣка по P. X., славяне стали распространяться на западѣ къ Одеру, на югъ къ Дунаю и на сѣверо-востокъ — вверхъ по Днѣпру и его притокамъ. Мы уже видѣли, что не позже, какъ въ VII столѣтіи, славяне прорѣзали поясъ литовскихъ поселеній на верхнемъ Днѣпрѣ и столкнулись (гдѣ-нибудь около Валдайской возвышенности) съ западными финнами. Навѣрное, къ этому времени славянскія поселенія успѣли уже пустить и другой длинный отростокъ на востокъ — черезъ Десну и Сеймъ къ Дону. Два-три вѣка спустя (IX—X вв.), мы уже застаемъ восточно-славянскія племена окончательно усѣвшимися въ приднѣпровьи — на тѣхъ самыхъ мѣстахъ, которыя затѣмъ втеченіи вѣковъ остаются за ихъ потомками. Передвиженія здѣсь были, конечно, и при свѣтѣ исторіи; но большихъ перемѣнъ въ племенномъ составѣ днѣпровскаго бассейна эти передвиженія не произвели. Главныя племенныя различія, повидимому, уже въ это древнее время опредѣлились съ достаточной отчетливостью; каждое племя уже заняло свою опредѣленную территорію и держалось за свою «землю» съ замѣчательной цѣпкостью и постоянствомъ. Княжескимъ линіямъ XI—XIII вѣка оставалось только принять эти племенныя «земли» за основу, для опредѣленія границъ своихъ владѣній.
Для насъ интереснѣе, однако же, вопросъ: что сдѣлалось съ древнерусскими племенами послѣ того, какъ территоріи древнихъ княжествъ были перетасованы и вошли въ новыя и болѣе крупныя политическія сочетанія XV—XVI вѣка? Старыя племенныя названія за этотъ промежутокъ времени исчезаютъ, затрудняя этимъ нашу задачу. За-то на смѣну названіямъ является новый, болѣе надежный признакъ: особенности языка. Русскія нарѣчія сложились, конечно, не тогда, когда они впервые становятся намъ извѣстными. Разница нарѣчій должна восходить къ болѣе ранней по времени разницѣ племенныхъ группъ. Какъ же относятся къ древнимъ племенамъ современныя русскія нарѣчія?
Надо признаться, что отвѣтить на этотъ вопросъ теперь, когда не изучены, какъ слѣдуетъ, ни древнія племена, ни современныя нарѣчія, — довольно трудно. Но все-же сомнѣваться и колебаться можно только въ извѣстныхъ предѣлахъ: важно намѣтить и эти предѣлы, такъ какъ и они не всегда соблюдаются.
Русскія нарѣчія дѣлятся, обыкновенно, на два отдѣла: сѣверно-русскія и южно-русскія (или малороссійскія). Съ послѣднихъ, какъ болѣе близкихъ къ исконному мѣсту жительства восточныхъ славянъ, мы и начнемъ. На прилагаемой картѣ къ чисто малорусскимъ нарѣчіямъ относятся четыре. Полоса по западной границѣ съ Австріей представляетъ небольшой отрывокъ червонорусскаго нарѣчія, примыкающій къ такому же говору русскихъ жителей Галиціи. Начиная отъ этой полосы, тянутся съ запада на востокъ въ три ряда — три главныхъ оттѣнка украинскаго нарѣчія: сѣверно-, средне- и южно-украинское. Какимъ же древнимъ жителямъ этихъ мѣстностей соотвѣтствуютъ теперешніе малороссы?
Опустошенія, произведенныя на югѣ тюркскими кочевниками, значительно облегчили намъ объясненіе этой загадки. Всѣ мѣстности на югъ отъ теченія Десны и отъ линіи, проведенной между Кіевомъ и верховьями южнаго Буга, безусловно не могли сохранить своего древняго населенія, такъ какъ подверглись полному раззоренію со стороны тюрковъ. Теперешнее населеніе всѣхъ этихъ мѣстностей, несомнѣнно, явилось сюда въ качествѣ новыхъ поселенцевъ съ запада. Такимъ образомъ, изъ списка древнихъ народностей русскаго юга мы можемъ вычеркнуть добрую половину. Всѣ эти дулебы, уличи, тиверцы, даже поляне и значительная часть древлянъ и сѣверянъ, навѣрное не пережили эпохи тюркскихъ нашествій. Но и населеніе, уцѣлѣвшее на ближайшихъ окраинахъ, едва ли могло сохранить свою этнографическую чистоту: дѣло, въ томъ, что здѣсь одни за другими селились тѣ же тюрки, выгоняемые новыми пришельцами, — своими же родичами, — изъ степи. Пограничное населеніе было, такимъ образомъ, или инородческимъ, или смѣшаннымъ. Жители Сквирскаго уѣзда Кіевской губ. называли себя половцами еще въ XVI столѣтіи.
Сколько-нибудь чистаго и безпримѣснаго славянскаго населенія мы можемъ, стало быть, искать только на западъ отъ Кіевской губерніи. Древнее населеніе Волынской губерніи такъ и называлось — волынянами; но это названіе ничего не говоритъ намъ, такъ какъ оно, очевидно, означаетъ не племенной составъ жителей, а только ихъ географическое положеніе. Такимъ образомъ, этнографическій составъ, волынскаго населенія остается для насъ загадкой до XIV вѣка, когда эта загадка разъясняется сразу. Дѣло въ томъ, что въ это время Волынь вмѣстѣ съ Галиціей начинаетъ называться въ источникахъ «Малой Россіей», а вмѣстѣ съ тѣмъ на противоположныхъ окраинахъ обѣихъ мѣстностей обнаруживаются ясные признаки того, что жители говорятъ нарѣчіемъ, которое мы теперь называемъ малорусскимъ. Въ Галиціи, несомнѣнно, жили въ древнюю эпоху «бѣлые хорваты». Нѣтъ никакихъ основаній думать, что они только въ XIV вѣкѣ пробрались отсюда на Волынь и замѣстили волынянъ. Такимъ образомъ, мы пріобрѣтаемъ увѣренность, что уже старожилы Волыни были близко родственны хорватамъ и вмѣстѣ съ ними принадлежали къ предкамъ малорусскаго племени.
Верховья Днѣстра, двухъ Буговъ и Припяти мы должны, стало быть, считать самымъ древнимъ извѣстнымъ намъ мѣстомъ жительства малороссовъ. Отсюда, гонимыя польскими государственными порядками, господскими поборами и религіозными преслѣдованіями, массы простого малорусскаго люда пробирались на юго-востокъ втеченіе столѣтій. Но съ юго-востока грозили тюрки, — и эта опасность заставляла малороссовъ до поры до времени держаться, въ своемъ движеніи, на сѣверъ отъ степи. Этнографическая карта сохранила намъ нѣмую исторію этой борьбы двухъ противоположныхъ тенденцій. Узкая полоса сѣверно-украинскаго нарѣчія напоминаетъ о времени, когда со стороны степи грозила сильнѣйшая опасность, когда въ окрестностяхъ Житомира населеніе склонялось къ союзу съ татарами (XIII вѣкъ). Сѣверные украинцы держались въ малодоступномъ оазисѣ по верховьямъ Припети и по всему теченію Стыри. Внѣ этого оазиса сѣверно-украинское населеніе сохранилось только въ узкой полосѣ отъ Луцка къ Житомиру и Кіеву. Дальше за Днѣпромъ полоса сѣверно-украинскаго нарѣчія становится шире, охватывая всю часть Черниговской губ. на югъ отъ Десны и сѣверную часть Полтавской. Отъ того ли это, что здѣсь всегда дышалось свободнѣе со стороны степи, или оттого, что степь перестала быть грозной къ тому времени, когда пришли сюда сѣверные украинцы? Отвѣтъ, будетъ различный, смотря по тому, будемъ ли мы видѣть въ здѣшнемъ населеніи потомковъ древняго племени сѣверянъ, уцѣлѣвшихъ отъ татарскаго разгрома, или новыхъ пришельцевъ, заселившихъ эти мѣста постѣ того, какъ прошла опасность. Выше мы отвергли первое предположеніе. Теперь мы должны, слѣдовательно, принять второе. Сѣверные украинцы разселились на лѣвомъ берегу Днѣпра, вѣроятно, въ промежуткѣ XIV—XVI столѣтій.
Опредѣленнѣе можно говорить о средней полосѣ украинскаго говора. Заднѣпровская часть этой полосы лежитъ какъ-разъ на самой границѣ, тюркскихъ и татарскихъ опустошеній. Только къ XVI вѣку мѣстное населеніе начало оправляться отъ этихъ опустошеній. Только въ этомъ викѣ украинцы средней полосы могли придвинуться въ Кіевскую губернію. Дальше же на востокъ, заДнѣпръ ихъ выгнала только окончательная унія Литвы съ Польшей. Заселивъ въ первую половину XVII вѣка Полтавскую губернію, они въ срединѣ столѣтія толпами бросились бѣжать дальше, въ Харьковскую губернію.
Наконецъ, поселенія южныхъ украинцевъ, въ самыхъ древнихъ своихъ частяхъ (Подольская губ., югъ Кіевской, Харьковской и Воронежской), не восходятъ ранѣе XVII вѣка. Болѣе же позднія изъ нихъ (въ Херсонской и Екатеринославской губ.) явились только въ прошломъ столѣтіи, когда степь стала окончательно безопасной.
Перейдемъ теперь къ мѣстностямъ, до которыхъ рѣдко или вовсе не доходили опустошенія кочевниковъ. На сѣверъ отъ украинскаго нарѣчія, по сю и по ту сторону Днѣпра, тянется припетское и десненское полѣсье. Народные говоры обоихъ полѣсьевъ, называемые «полѣсскими», представляютъ переходный характеръ. Нарѣчіе припетскмхъ жителей составляетъ переходъ отъ малорусскаго къ бѣлорусскому; жители черниговскаго задесенья говорятъ языкомъ переходнымъ отъ малорусскаго къ великорусскому. Одинъ этотъ фактъ, — если только считать его твердо установленнымъ, — долженъ свидѣтельствавать о томъ, что Населеніе обоихъ полѣсьевъ является смѣшаннымъ. Но какую роль въ этомъ смѣшеніи съиграло древнее населеніе, которое на этотъ разъ, навѣрное, никуда не дошло и не исчезло, сказать трудно. На Припети сталкивались въ древности дреговичи съ сѣвера, и древляне съ востока. За Десной долженъ былъ сохраниться остатокъ сѣверянъ. Былъ ли языкъ этихъ племенъ и первоначально переходнымъ, или же прежде онъ былъ чище, — въ послѣднемъ случаѣ, къ кому изъ своихъ составныхъ элементовъ онъ былъ ближе, къ малорусскому, или же къ великорусскому и бѣлорусскому, — все это вопросы, которые нельзя разрѣшить при настоящемъ состояніи нашихъ знаній.
Относительно бѣлорусскаго племени вопросъ рѣшается легче. Теперешнія поселенія бѣлорусомъ почти совершенно соотвѣтствуютъ своими предѣлами распространенію кривичей въ каплей древней лѣтописи. Вопросъ можетъ быть только относительно того, куда дѣлись радимичи, жившіе на пространствѣ Могилевской губерніи. Но и этотъ вопросъ можно рѣшить довольно опредѣленно, не углубляясь въ древнѣйшій періодъ русской исторіи. Территорія Могилевской губерніи подвергалась столькимъ опустошеніямъ втеченіе долгой борьбы московской и литовской Руси, что древнее населеніе ея едва-ли могло сохраниться[4].
Съ переходомъ къ великорусскому племени, затрудненія опять растутъ и становятся неразрѣшимыми. Литовцы дѣлятъ великорусское нарѣчіе на сѣверно- и южно-великорусское; между обоими въ среднемъ Поволжья существуетъ промежуточное нарѣчіе, которое Даль называлъ «восточнымъ». Взаимныя отношенія между этими нарѣчіями, а тѣмъ болѣе подраздѣленія ихъ на говоры, далеко еще не уяснены спеціалистами по исторіи языка. Такъ же мало сдѣлано антропологами для уясненія физическаго типа великорусса.
Главный интересъ вопроса заключается въ томъ, что мы несомнѣнно имѣемъ здѣсь дѣло съ областью, позже колонизованной славянами, и должны предполагать смѣшеніе ихъ съ коренными жителями, финнами. Но, прежде всего, какое изъ славянскихъ племенъ колонизовало Поволжье? Шелъ ли славянскій притокъ на Волгу сверху, изъ Новгорода, или съ запада, изъ смоленской области кривичей, или съ юга, съ Оки, изъ вятичской области? Или же, наконецъ, всѣ три эти теченія существовали и слились въ одно цѣлое? Можетъ. быть, нѣкоторый отвѣть заключался бы и тутъ въ наблюденіяхъ надъ распредѣленіемъ нарѣчій. На картѣ нарѣчій обозначена, приблизительно, линія, на сѣверъ отъ которой великоруссы говорятъ на о, а на югъ — на а. Окающее и акающее нарѣчія, несомнѣнно, указываютъ намъ на два параллельные потока колонизаціи: одинъ, направлявшійся изъ новгородской области внизъ по Волгѣ; другой изъ смоленской области кривичей и изъ вятичской области (Калужской губ.) внизъ по Окѣ. Теперь и бѣлоруссы смоленской области, и великоруссы Калужской губерніи, и рязанцы — одинаково акаютъ. Но когда и какъ произошло это сходство въ говорѣ — рѣшить довольно трудно. Какъ давно бѣлоруссы и южно-великоруссы начали акать, объ этомъ лингвисты держатся самыхъ противоположныхъ взглядовъ. Если аканіе очень древне, то можно было бы предположить, что между кривичами и вятичами существовало старинное родство. Если же, напротивъ, аканіе относится къ числу позднихъ явленій языка, то оно могло явиться и вслѣдствіе вліянія одного племени на другое; и тогда является вопросъ, которое именно, племя оказывало вліяніе. Историку напрашивается предположеніе, что кривичи повліяли на вятичей и — вмѣстѣ съ ними, или одни — создали поздній (XIV вѣка) рязанскій говоръ; но лингвисты высказывали и противоположное мнѣніе. Во всякомъ случаѣ въ отношеніи южно-великорусскаго нарѣчія къ бѣлорусскому много неяснаго и загадочнаго. Съ одной стороны, между ними такъ много общаго, что бѣлорусскій многими считался и отчасти до сихъ поръ считается однимъ изъ южно-великорусскихъ нарѣчій. Съ другой стороны, напротивъ, въ бѣлорусскомъ есть такія коренныя особенности, которыя заставляли выдѣлять его въ особую группу, равноправную съ великорусской и малорусской. Произошли ли черты, роднящія бѣлорусскій съ южно-великорусскими говорами, изъ ихъ первоначальнаго родства, или онѣ возникли путемъ позднѣйшаго вліянія одного на другія, и котораго именно на которое, — всѣ эти вопросы могутъ быть рѣшены только языковѣдами.
Вопросъ о смѣшеніи славянъ съ финнами тоже остается до сихъ поръ невполвѣ рѣшеннымъ. Всѣ мы на глазъ готовы признать финскія черты въ типѣ великорусса; но, тѣмъ не менѣе, физическіе признаки смѣшенія до сихъ поръ не поддаются точному научному опредѣленію. Въ недавней работѣ проф. Зографа мы нашли, было, антропологическое подтвержденіе нашихъ апріорныхъ ожиданій: славянинъ оказывался — высокорослымъ блондиномъ, финнъ — низкорослымъ брюнетомъ; въ среднемъ Поволжья авторъ думалъ найти слѣды различныхъ степеней смѣшенія между тѣми и другими. Къ сожалѣнію, антропологи разрушили цифры, на которыхъ пр. Зографъ основывалъ свои заключенія, и мы опять остаемся при однихъ предположеніяхъ. Намъ остается упомянуть о распространеніи сѣверно-великорускаго нарѣчія на всемъ сѣверѣ Россіи, въ предѣлахъ поморскаго бассейна. Это нарѣчіе, несомнѣнно, явилось здѣсь вмѣстѣ съ новгородскими колонистами. Съ самыхъ древнихъ временъ новгородцы начинаютъ это движеніе на востокъ и сѣверо-востокъ, за «волокъ» (т. е. водораздѣлъ) озернаго бассейна; сперва они появляются здѣсь въ роли сборщиковъ дави; потомъ начинаютъ въ качествѣ звѣропромышленниковъ эксплуатировать мѣстныя лѣсныя богатства; а черезъ посредство ли мѣстнаго населенія, или съ помощью новгородскихъ «ватагъ», наконецъ, они разбираютъ между собой лучшія земли по теченію рѣкъ, уже въ качествѣ осѣдлыхъ поселенцевъ. Естественно, что весь этотъ ходъ новгородской колонизаціи совершается постепенно, втеченіе нѣсколькихъ столѣтій. Отдѣльные смѣлые авантюристы еще въ XI вѣкѣ проникаютъ изъ Новгорода чуть не до самаго Урала; но вплоть до конца XII вѣка владычество Новгорода на востокъ отъ Двины остается очень непрочнымъ. Оно выражается исключительно въ дани, которую очень неохотно и нерегулярно платятъ инородцы, возставая по временамъ и даже убивая сборщиковъ. Но и на западъ отъ Двины власть новгородцевъ, повидимому, до самой средины XII вѣка не сопровождается колонизаціей. Въ XIII столѣтіи начинается борьба новгородцевъ съ суздальскими князьями за волокъ, — на всемъ протяженіи отъ Твери до Устюга. Борьба эта ведетъ ко взаимному размежеванію, и новгородской вольной колонизаціи полагается предѣлъ. На перерѣзъ ей съ юга идетъ уже съ XIV вѣка московское вліяніе. Въ это время самой восточной областью, прочно колонизованной новгородцами, оказывается теченіе Двины; надо прибавить, что въ послѣднюю четверть того же XIV вѣка вольные новгородскіе колонисты успѣваютъ сдѣлать послѣднее усиліе и пробраться на Вятку. Затѣмъ, Новгородъ втягивается въ борьбу, которая все болѣе и болѣе становится борьбою за существованіе. Какъ подѣйствовала эта борьба и ея исходъ на дальнѣйшій ходъ колонизаціи, — видно изъ того, что и теперь инородческія поселенія финновъ пермской группы начинаются вблизи рѣкъ тѣхъ самыхъ мѣстъ, на которыхъ остановилась новгородская колонизація XIV-го вѣка.
Геологическій очеркъ сдѣланъ по статьямъ гг. Никитина (Sur la constitution des dépôts quaternaires en Russie et leurs relations aux trouvailles résultant de l’activité de l’homme préhistorique) и Чернышева (Aperèu sur les dépôts poettertiaires en connexion avec les trouvailles des restes de la culture préhistorique au nord et à l’est de la Russie d’Europe) въ Congrès international d’archéologie préhistorique et d’anthropologie. 11-me session, à Moscou т. I. М. 1993. Теорія проф. Богданова изложена въ рядѣ работъ, резюмированныхъ въ его статьѣ: quelle est la race la pins ancienne de ln Russie centrale? См. тѣ же труды международнаго конгресса и мой «Научный обзоръ» въ"Русской Мысли", 1892 г. Сводъ старой литературы по исторической этнографіи Россеія сдѣланъ во II томѣ названнаго уже ранѣе труда Schmizler’tL, L’empire des Tsars. Болѣе новаго общаго свода не существуетъ. Объ иранствѣ сарматовъ см. Müllenthoff, Deutsche Akerthnmskiinde, т. III. статью В. О. Миллера: Эпиграфическіе слѣды нряества на югѣ Россіи, «Журн. Мин. Нар. Просв.», ч. CCXLVII. отд. 2 и его же Осетинскіе этюды, т. III. О тюркахъ, см. Hermamt Vàmbéry "Ursprung der Maifyaren. Leipz. 1882 и его же Das Turken Volk, Leipz., 1885. О роли тюрковъ я а югѣ Россіи въ древнѣйшую эпоху см. Л. Голубовскаго, Печенѣги, тюрки и половцы до нашествія татаръ; Исторія южно-русскихъ степей IX—XIII в. Наблюденія нагъ историческими связями финскаго, готскаго, литовскаго и славянскаго языковъ сдѣланы въ сочиненіяхъ датскаго ученаго В. Томсона: Den gotiake sprogklasses indflydelse pâ den finske, Копенгагенъ, 1869 (нѣмец. переводъ 1870, Halle) и Beröringer mellem de finаke og de baltiske (litauisk-lcttiske) Sprog. Копенг. 1890, и финскаго ученаго loos, L Milckoia, Beruhrugen zwischen den westftnnischen und slawischen Sprachen. I. Slawische Lehnwörter in den westfinnischen Sprachen-Helsingfors, 1894 (въ Mémoires de la société finno-ougrienne. VIII). Наблюденія надъ распространеніемъ финскихъ рѣчныхъ названій см. у Веске: Славяно-финскія культурныя отношенія по даннымъ языка. Казань, 1890 (въ «Извѣстіяхъ Общ. археологіи, исторіи и этнографіи при Казан. унив.» Т. УЩ, вып. 1) и И. И. Смирнова, Вотяки (ibid. т. VIII, вып. 2), его же Пермяки (ibid. т. IX. вып. 2), Мордва (ibid. т. X) и резюмирующая статья въ трудахъ московской сессіи международнаго конгресса антропологіи и доисторич. археологіи, т. I. О родствѣ мери съ черемисами см. статью Т. Семенова подъ этимъ заглавіемъ (къ вопросу etc.). Очеркъ разселенія западныхъ финновъ сдѣланъ, на основнніи Аспелина, по Шюбергсону. Finlande Historia. Карта русскихъ княжествъ XI—XIII в. въ связи съ древними племенами составлена на основаніи Н. Барсова, Очерки русской исторической географіи, изд. 2-е, 1885, Варшава; его же Матеріаловъ для историко-географическаго словаря, 1865, Вильна, и сочиненій по исторіи отдѣльныхъ княжествъ кіевской Руси, особенно М. Грушевскаго, Очеркъ исторія Кіевской земли до конца XIV столѣтія, Кіевъ, 1891 и Довнара-Запольскаго, Очеркъ исторіи кривичской и дреговичской земель до конца XIII в., Кіевъ, 1891. О русскихъ нарѣчіяхъ см. статью Даля въ «Вѣстникѣ русск. геогр. общества», 1852 и IV вып. его «Толковаго словаря», Потебни, Два изслѣдованія о звукахъ русскаго языка, А. Соболевскаго. Лекціи по исторіи русскаго языка, изд. 2-е, Спб., 1891. Его же Очерки изъ исторіи русскаго языка, Очерки русской діалектологіи («Живая Старина», 1892), Будде, къ діалектологіи великорусскихъ нарѣчій (изслѣдованіе особенностей рязанскаго говора), Варшава, 1892; А. Шахматова. Къ вопросу объ образованія русскихъ нарѣчій. «Русск. Филологич. Вѣстникъ», 1894, А. Смирнова, Сборникъ древнерусскихъ памятниковъ и образцовъ народной русской рѣчи. Варшава, 1882. Кромѣ указанныхъ сочиненій, пособіями при составленіи карты нарѣчій (№ 3) служили: этнографическая карта Риттиха и Карта южнорусскихъ нарѣчій и говоровъ, составленная въ 1871 и изданная въ Трудахъ этнографическо-статистической экспедиціи въ западнорусскій край; Матеріалы я изслѣдованія, собр. П. П. Чубинскимъ, т. VII, вып. 2-й, Спб., 1877. О великоруссахъ см. статью проф. Анучина, въ «Энциклопедич. словарѣ» Арсеньева и Петрушевскаго. Теорія проф. Н. Ю. Зографа изложена въ его Антропометрическихъ изслѣдованіяхъ мужскаго великорусскаго населенія Владни, Ярославской и Костромской губ. М. 1892, и опровергнута въ брошюрѣ гг. А. А. Ивановскаго и А. Г. Рождественскаго: Насколько вѣрны выводы проф. Н. Ю. Зографа etc. и имѣютъ ли эти «Изслѣдованія» какое-либо научное значеніе? Москва, 1894. О времени основанія Вятки см. «Два реферата, читанныхъ въ засѣданіи VII археологическаго съѣзда въ Ярославлѣ». Вятка, 1887. Здѣсь, какъ и въ другихъ случаяхъ, названы только тѣ пособія, которыя или непосредственно послужили для составленія очерка, или могутъ помочь читателю основательнѣе ознакомиться съ предметомъ изложенія.
- ↑ Это, впрочемъ, могло быть а особенностью того нарѣчія, которое оказалось въ сосѣдствѣ съ западными финнами, т. е., вѣроятно, бѣлорусскаго (кривичскаго).
- ↑ Напомню, что «полногласіемъ» называется употребленіе двухъ о вмѣсто славянскаго а (борода, волосы, вм. брада, власы). Какъ произошло полногласіе, не рѣшили еще сами лингвисты.
- ↑ Ж = французск. on; А — фр. in.
- ↑ И если бы даже оно сохранилось, есть основанія думать, что уже въ древнѣйшую эпоху радимичи были въ значительной степени ассимилированы сѣверянами.