ОЧЕРКИ ИЗЪ СТАРИННОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
правитьII. РУССКІЯ РЕДАКЦІИ СРЕДНЕВѢКОВЫХЪ СКАЗАНІЙ ОБЪ АЛЕКСАНДРѢ.
правитьРазобранная нами повѣсть, взятая изъ «Тысячи и Одной Ночи», приводитъ насъ къ любопытному вопросу въ исторіи старой нашей письменности, который теперь снова обратилъ на себя вниманіе изслѣдователей. Тринадцатое столѣтіе начало новый періодъ въ умственной и нравственной жизни древней Руси; внѣшнія несчастія и стѣсненіе самобытной дѣятельности должны были отразиться и на памятникахъ древней нашей словесности, такъ-что эпоха татарскаго ига кладетъ между ними рѣзкую грань. Съ тѣмъ вмѣстѣ, многія произведенія эпохи дотатарской или совершенно погибли, или остались уединенными свидѣтелями того, въ какихъ размѣрахъ и въ какомъ направленіи могли развиться эти начала, внезапно-остановленныя въ своемъ распространеніи. До насъ дошло только самое незначительное число рукописей отъ того времени, и нѣтъ сомнѣнія, что это произошло не случайно; напротивъ, гибель рукописей зависѣла именно отъ невыгодныхъ внѣшнихъ обстоятельствъ. Съ потерею рукописей терялись и самыя сочиненія, такъ-что нѣкоторые памятники существуютъ для насъ только въ догадкахъ и предположеніяхъ, и трудъ изслѣдователя древнѣйшнаго періода нашей литературы теперь главнымъ образомъ есть трудъ реставратора.
Однимъ изъ любопытнѣйшихъ памятниковъ въ этомъ отношеніи можно назвать повѣсть, занесенную въ тотъ же сборникъ, гдѣ находилось и сказаніе о Синагрипѣ. Повѣсть называлась, но словамъ Карамзина, «Дѣяніе и житіе Девгеніево Акрига»; вмѣстѣ съ сказкой о Синагрипѣ она переведена, безъ-сомнѣнія, съ греческаго. Византійская литература среднихъ вѣковъ до-сихъ-поръ еще мало обработана и извѣстна далеко-невполнѣ; наши древнія повѣсти получаютъ важное значеніе и для ея изслѣдованія, потому-что предполагаютъ въ ней существованіе такихъ произведеній, какія до-сихъ-поръ находимы были въ ней только въ ограниченной степени. «Дѣяніе Девгеніево» своимъ характеромъ указываетъ на греческое произведеніе, относящееся именно къ темному, въ византійской литературѣ, отдѣлу сагъ и разсказовъ о герояхъ и богатыряхъ; оно, кажется, легко пріурочивается къ тому кругу фантастическихъ исторій, который былъ порожденъ крестовыми походами и странствованіями западныхъ паладиновъ и рыцарей, и который ученые обозначаютъ именемъ византійско-палестинской поэзіи[1]. Столкновеніе Востока съ Западомъ открыло въ это время новый источникъ вымыслу: рѣзкое отличіе въ характерѣ жизни, приключенія въ далекихъ путешествіяхъ, поражающій эффектъ невиданныхъ земель и ожесточенная борьба съ невѣрными, дававшая просторъ и геройскимъ подвигамъ и находчивости — все это отражается на поэтическихъ памятникахъ западноевропейскихъ литературъ, которые брали отсюда свое содержаніе. Подобные мотивы, хотя и не въ одинаковой степени, были возможны и въ греческой жизни того же времени и точно такъ же могли найдти свое выраженіе въ произведеніяхъ словесности; но, къ-сожалѣнію, до-сихъ-поръ въ ней остается пробѣломъ эта интересная сторона. Именно къ ней принадлежалъ прототипъ «Дѣянія Девгеніева», доказывающаго вмѣстѣ и давнишній переходъ къ намъ памятниковъ византійской бельлетристики, которую представляютъ обыкновенно собраніемъ нѣсколькихъ стихотворныхъ, но не поэтическихъ произведеній.
Притомъ сказаніе это вовсе не было отдѣльнымъ примѣромъ; потеря его замѣняется отчасти нѣсколькими другими повѣстями того же происхожденія, которыя имѣли болѣе-счастливую участь и сохранились до нашего времени во многихъ спискахъ и редакціяхъ. Собирая въ одно цѣлое эти разрозненные Факты древней нашей письменности, мы приходимъ къ убѣжденію, что область византійскаго вліянія была въ ней очень-обширна и не ограничивалась тѣми предѣлами, которые мы привыкли назначать этому явленію. Переводы подобныхъ произведеній обнаруживаютъ тѣсную литературную связь; въ нихъ она выражается, можетъ-быть, всего прямѣе, потому-что оли всего-ближе къ народному пониманію.
Такое отношеніе византійской литературы къ древней русской началось уже давно. По недостатку спеціальныхъ изслѣдованій теперь еще трудно опредѣлить всѣ его обстоятельства и подробности; по оно довольно-ясно рисуется нѣкоторыми данными. Переводы греческихъ хронографовъ начались почти вмѣстѣ съ первыми попытками русской литературной дѣятельности; знаніе ихъ дало первому нашему лѣтописцу возможность представить въ началѣ своего труда короткій, но точный космографическій очеркъ; переводъ греческаго хронографа Малалы несомнѣнно принадлежитъ Х-му вѣку; столько же древенъ переводъ Георгія Амартола; въ посланіи м. Іоанна упоминается старинное изложеніе древней исторіи — палея; можно, наконецъ, дѣлать заключеніе о другихъ одинаково-древнихъ переводахъ. Въ такихъ памятникахъ, современныхъ первоначальной эпохѣ нашей литературы, уже заключается переходъ къ произведеніямъ чисто-литературнаго характера, которыя и не замедлили появиться у насъ изъ того же византійскаго источника. Были ли они результатомъ непосредственной дѣятельности русскихъ переводчиковъ или нѣтъ — другой вопросъ, по-крайней-мѣрѣ дѣйствіе ихъ на читателя, вліяніе на характеръ русской литературной производительности не измѣнялись отъ этихъ условій.
Первоначальная связь съ византійскою литературой не была у насъ прямою; довольно-долго, во времена своей политической самобытности и процвѣтанія, нашими посредниками были болгаре и сербы. Очень- многіе старинные памятники, на которые мы всего чаще смотримъ какъ на памятники русскіе, составляли принадлежность ихъ литературы, и уже потомъ, какъ-бы по наслѣдству, перешли къ намъ, почти не оставивъ у нихъ никакихъ слѣдовъ своего существованія. Въ числѣ главныхъ органовъ этого посредничества долго была Аоонская Гора: путешествія русскихъ къ святогорскимъ обителямъ упоминаются давно, и давно русскіе получили въ ней право гражданства[2]. Тамъ составлялось много переводовъ съ греческаго, тамъ писалось множество рукописей, которыя потомъ приносимы были въ Россію и распространялись во всѣхъ краяхъ ея. Характеръ сношеній много измѣнился впослѣдствіи, когда Аѳонская Гора, съ паденіемъ Византіи, подверглась преслѣдованію и угнетенію; но и тогда она не переставала еще приносить къ намъ плоды своей дѣятельности. Съ другой стороны, несомнѣнны и прямыя отношенія къ византійской литературѣ — переводы съ греческаго дѣлались и дола на Руси: языкъ этотъ, конечно, издавна былъ извѣстенъ у насъ многимъ и знаніе его не могло считаться большою рѣдкостью, тѣмъ болѣе, что у насъ было очень-много греческихъ выходцевъ. Лѣтописныя извѣстія о княжескихъ библіотекахъ и большихъ собраніяхъ книгъ, между которыми были и греческія, не могутъ не доказывать такого положенія, потому-что собираніе книгъ должно было имѣть свои основанія; лѣтопнь отмѣчаетъ иногда и самые переводы. Усвоеніе чужихъ южнославянскихъ переводовъ становилось важнымъ дополненіемъ къ собственнымъ трудамъ. Отличаясь всего-болѣе чертами нарѣчія старославянскаго, эти переводы были очень-близки, или даже нисколько не отступали отъ обыкновеннаго литературнаго языка того времени; частое переписываніе постоянно сглаживало нерусскія особенности, давая мѣсто оттѣнкамъ вполнѣ-русскимъ, и въ большей части этихъ памятниковъ, такъ, какъ они сохранились теперь въ позднѣйшихъ спискахъ, только немногіе слѣды выдаютъ ихъ первобытное происхожденіе.
Всѣ эти обстоятельства чрезвычайно облегчали для русскихъ знакомство съ памятниками византійской литературы. Очень-естественно ожидать, что оно не ограничивалось какою-нибудь одною отраслью и, напротивъ, искало разнообразія, которое могло бы удовлетворять зарождавшимся литературнымъ стремленіямъ и охотѣ къ «почитанью книжному». И знакомство могло укрѣпляться тѣмъ болѣе, что византійская литература нелишена была этого разнообразія. Теперь бельлетристическій отдѣлъ ея, къ которому принадлежали первообразы сказанія о премудромъ Акирѣ и Девгеніева Дѣянія, вслѣдствіе разныхъ обстоятельствъ (или потери рукописей, или нелюбопытства ученыхъ), извѣстенъ всего- меньше; многіе памятники этого отдѣла или совсѣмъ неизвѣстны и сохранили слѣды свои только въ переводахъ, какъ обѣ русскія повѣсти, или изданы только въ послѣднее время[3].
Такова была до недавняго времени судьба и тѣхъ знаменитыхъ сказаній объ Александрѣ-Великомъ, которыя во все продолженіе среднихъ вѣковъ возбуждали общее любопытство, разсказывая подвиги завоевателя, одинаково-славнаго и въ Европѣ и въ Азіи. И тамъ и здѣсь сказанія объ Александрѣ пережили много вѣковъ, не теряя своего интереса; множество писателей выбирали ихъ сюжетомъ своихъ произведеній и занимались своимъ героемъ съ такой любовью, какая выпадаетъ на долю только самыхъ популярныхъ личностей изъ національныхъ преданій. Почти всѣ восточныя и западныя поэтическія обработки этого содержанія группируются около одного средоточія; первообразомъ ихъ было произведеніе греческой литературы.
Русскія редакціи сказаній объ Александрѣ произошли изъ того же источника, и притомъ прямо, и распространены были въ-старину болѣе всѣхъ другихъ повѣстей этого разряда. Особенная счастливая судьба вездѣ склоняла сочувствіе на ихъ сторону, и ученые объясняютъ его симпатичными качествами самой личности Александра и тѣмъ поэтическимъ колоритомъ, какой приданъ ему уже въ первоначальной формѣ этой саги. Его изумительно-далекіе походы съ перваго раза ускользали отъ испытующаго взгляда, и къ нему отнесли фантастическія преданія, собранныя отъ временъ миѳическихъ. Потрясеніе неподвижной Азіи, произведенное европейскимъ героемъ, вызвало сильное движеніе въ обѣихъ частяхъ свѣта; знакомство съ отдаленными странами и народами и вмѣстѣ съ тѣмъ важное значеніе его предпріятія въ отношеніи политическомъ и въ отношеніи исторіи образованія, оставили неизгладимое впечатлѣніе. Потому Александръ не забытъ для народовъ Востока даже и до нашего времени. На Западѣ онъ могъ сначала пріобрѣсти извѣстность, какъ основатель всемірной монархіи, и по связи съ другими знаменитыми личностями исторіи; но когда, съ крестовыми походами, снова все устремилось на Востоку, открылась въ немъ и другая интересная сторона. Латинскія редакціи этихъ сказаній, конечно, были доступны уже въ-теченіе многихъ столѣтій и отдѣльные миѳы рано усвоились народу; но главныя поэтическія произведенія съ этимъ содержаніемъ всѣ относятся къ концу XII-го вѣка. Личность Александра представлялась среднимъ вѣкамъ въ высшей степени привлекательною; самое противорѣчіе его благородныхъ качествъ и недостатковъ, которое стремилась разрѣшить поэзія, имѣло особенную прелесть. Удивительная мощь этого завоевателя, его великодушіе и врожденное благородство, счастіе его оружія и даже ранняя смерть ставили его блестящимъ образцомъ для бароновъ и рыцарей… Съ другой стороны, его характеризуетъ неудержимая пытливость ума: открытія его нашли такое же участіе, какъ и военные его подвиги. Въ немъ выразилось то же стремленіе узнать невѣдомыя страны, видѣть еще невиданныхъ людей, какое руководило древними путешественниками. Историки его собрали всѣ фантастическія преданія, ходившія со временъ Гомера, прибавили къ нимъ то, что доставили имъ обильные источники Востока, и разсказъ объ Александрѣ сталъ романическою этнографіею и романическимъ описаніемъ природы, гдѣ нашли себѣ мѣсто большая часть тѣхъ чудныхъ существъ, какъ гомерическіе циклоны и лестригоны, геродотовы аримаспы, ктезіевы макробіи и пр., которыми до того времени неперемѣнно заняты были греческіе миѳы и литература. Крестовые походы пробудили желаніе найдти тѣ странныя существа, удивительные камни и растенія, о которыхъ говорили древніе; и какъ, съ одной стороны, отодвигали миѳическую Атлантиду все далѣе-и-далѣе на Западъ, гдѣ старался открыть ее Колумбъ, такъ, съ другой стороны, на отдаленномъ Востокѣ искали таинственнаго эльдорадо, полнаго опасностей и чудесъ. Опасности не останавливаютъ Александра и, превозмогши всѣ трудности странствованія, онъ достигаетъ предѣловъ, далѣе которыхъ уже не можетъ проникнуть человѣкъ…[4]
Затрогивая общее любопытство своимъ содержаніемъ и сближаясь съ любимыми народными миѳами, сказанія объ Александрѣ должны были и получить обширное распространеніе и вмѣстѣ испытать много измѣненій. Каждый народъ, къ которому переходили они, оставлялъ на нихъ слѣды вліянія своихъ національныхъ понятій; отдѣльные миѳы получали тогда большее развитіе и новый смыслъ, или вставлялись вполнѣ изъ другаго источника, хотя бы основная форма сказанія и не допускала ихъ. Оттого сказанія отъ Александрѣ въ позднѣйшихъ видахъ отличаются смѣшаннымъ характеромъ; они соединяютъ въ себѣ разнообразныя черты, иногда лишенныя связи и порядка, потому-что появленіемъ своимъ обязаны были разнороднымъ причинамъ и обстоятельствамъ. Подъ перомъ нѣмецкихъ пѣвцовъ, труверовъ и вообще поэтовъ западныхъ, Александръ является со всѣми необходимыми качествами благороднаго рыцаря, тогда-какъ въ преданіяхъ Востока онъ рисуется истымъ мослеминомъ, который путешествуетъ въ Мекку и сражается съ врагами своего ученія.
Приноровленіе къ извѣстной національности выразилось уже и въ начальныхъ редакціяхъ этой исторіи, при первыхъ попыткахъ соединять въ одно цѣлое отдѣльные ея элементы. Зародыши ея относятъ къ эпохѣ, слѣдовавшей за смертью Александра, когда исторія его уже начала подергиваться туманомъ, и полное развитіе первоначальнаго преданія, послужившаго основой для послѣдующихъ его метаморфозъ, пріурочиваютъ къ александрійскому періоду. Этимъ объясняется, почему во всѣхъ западныхъ редакціяхъ сказанія отцомъ Александра Македонскаго является египетскій царь Нектанебъ: происходя отъ него, Александръ становился уже не завоевателемъ Египта, а прямымъ наслѣдникомъ послѣдняго царя. Басню эту породило тайное чувство національной гордости, присвоивавшее своему народу славу чужаго героя и старавшееся скрыть свое собственное пораженіе; такимъ же образомъ восточныя сказанія объ Искендерѣ, несмотря на свое западное происхожденіе, вводятъ здѣсь другую басню и отцомъ Искендера представляютъ не Филиппа и не Нектанеба, а персидскаго царя Дараба Преданіе о Нектанебѣ, какъ отцѣ Александра, хотя и удержалось въ западно-европейскихъ обработкахъ этихъ сказаній, но уже потеряло въ нихъ тотъ смыслъ, который соединяла съ нимъ древнѣйшая редакція. Оно принято было тамъ какъ чисто-историческій фактъ и не имѣло никакого особеннаго значенія, но въ-замѣнъ того сказаніе мѣняло другія свои подробности и опять олицетворяло собою другую жизнь и народность. Измѣненіямъ и варьяціямъ не было конца, такъ-что одно и то же произведеніе въ различныхъ литературахъ является подъ самыми разнообразными формами. Чтобъ яснѣе опредѣлить отношенія къ нему старинныхъ русскихъ разсказовъ и вмѣстѣ указать, почему эти послѣдніе иногда значительно разнятся между собою, мы сообщимъ нѣкоторыя черты изъ обширной литературной исторіи сказаній объ Александрѣ — черты, въ которыхъ не трудно замѣтить ихъ космополитическій характеръ[5].
Первоначальное греческое произведеніе приписывается всего-чаще Каллисѳену, извѣстному философу, сопровождавшему Александра въ походахъ и погибшему жертвою своего прямодушія. Въ-сущности, какъ это бываетъ всегда въ подобныхъ случаяхъ, настоящій авторъ его неизвѣстенъ, но имя псевдо-Каллисоѳна осталось главнымъ обозначеніемъ баснословной исторіи. Уже въ древнѣйшихъ ея редакціяхъ Александръ, какъ мы замѣтили, называется сыномъ египетскаго царя Нектанеба (въ старинныхъ русскихъ переводахъ Нектанавъ, Невхонавтъ и т. п.). Греческая исторія, а сходно съ нею и русскіе переводы, разсказываютъ, что Нектанебъ обладалъ многими волшебными знаніями, посредствомъ которыхъ побѣждалъ всѣхъ враговъ своихъ. Но когда новое войско, составленное изъ разныхъ народовъ Востока, стало угрожать его царству, Нектанебъ увидѣлъ, что обыкновенныя средства защиты будутъ недостаточны, и что ему остается только бѣжать изъ отечества и искать спасенія въ далекихъ земляхъ. Египтяне долго ждали возвращенія своего властителя; наконецъ обратились къ оракуламъ и получили отъ нихъ такой отвѣтъ: «бѣжавшій царь снова воротится въ Египетъ, но не старцемъ, а молодымъ, и побѣдитъ враговъ нашихъ, персовъ» {Ὁ ϕυγὼν βασιλεὺς ἥξει πάλιν εὶς Αἴγυπτον, οὺ γηράσκων ἀλλὰ νεάζων, καὶ τοὺς ἐχϑρούς ἡμῶν Πέρσας ὑποτάξει. Müller — Callisthencs I, 34. Въ русскихъ переводахъ этотъ разсказъ сохранился съ нѣкоторыми варіантами.}. Между-тѣмъ переодѣтый Нектанебъ поселяется въ Македоніи, пріобрѣтаетъ тамъ извѣстность своею мудростью, знакомится съ Олимпіадою (которая считается дочерью эѳіопскаго царя Фола), приходитъ къ ней подъ видомъ и символами Юпитера-Аммона и дѣлается отцомъ Александра. Опускаемъ подробности разсказа — о мудрости и остроуміи маленькаго Александра, о смерти отца его и пр. Воспитаніе Александра поручено было Аристотелю вмѣстѣ съ Нектанебомъ, и уже рано можно было замѣтить въ ребенкѣ что-то необыкновенное; онъ укрощаетъ бѣшенаго букефала (въ русскихъ переводахъ «воловій конь» или «дучипалъ», «дучпалъ»), который съ-тѣхъ-поръ остался любимымъ конемъ его. По смерти Филиппа, онъ начинаетъ войну съ персидскимъ царемъ, но передъ тѣмъ предпринимаетъ нѣсколько походовъ противъ сосѣднихъ народовъ, покоряетъ ихъ своей власти и присоединяетъ къ своему воинству. Онъ приходитъ даже въ Италію, принимаетъ дары и покорность отъ римлянъ и отъ всѣхъ народовъ Европы[6]; былъ, наконецъ, и въ Египтѣ, жители котораго признаютъ его своимъ царемъ, потому-что предсказанія Нектанеба и оракуловъ исполнились и Александръ сдѣлался настоящимъ преемникомъ своего отца. Здѣсь онъ строитъ Александрію и потомъ отправляется въ Тиръ, посѣщаетъ Финикію и Палестину…
Дарій услышалъ о странствованіяхъ Александра и написалъ къ нему высокомѣрное письмо, въ которомъ называлъ его мальчикомъ и требовалъ дани и повиновенія; онъ прислалъ Александру и разныя дѣтскія игрушки, которыми ему будто всего приличнѣе заниматься. Александръ отвѣчалъ на его насмѣшки ловко и смѣло[7]. За первымъ письмомъ слѣдовали новыя посланія, наконецъ дѣло дошло до битвы. Здѣсь псевдо-Каллисѳенъ вообще удерживаетъ главные историческіе факты: Дарій побѣжденъ въ нѣсколькихъ сраженіяхъ, но не хочетъ признать себя побѣжденнымъ, проситъ помощи у царя индійскаго, Пора, обѣщаетъ половину царства ему и большіе дары воинамъ, но все напрасно: семейство его попадается въ руки Александра; самъ Дарій убитъ измѣннически. Александръ рыцарски-благородно обходится съ семействомъ противника и предаетъ казни убійцъ его. Въ описаніи сраженій псевдо-Каллисѳенъ не жалѣетъ aантазіи и сообщаетъ имъ много неисторичеcкаго блеска; къ числу его вставокъ принадлежитъ и путешествіе Александра къ Дарію подъ именемъ посла: онъ не былъ узнанъ; но когда одинъ изъ даріевыхъ вельможъ открылъ въ послѣ самого Александра, послѣдній счастливо избѣгаетъ опасности и смѣется надъ оплошностью стражей своего врага. Женившись на дочери Дарія, Роксанѣ, Александръ думаетъ о новомъ походѣ — въ Индію. Поръ встрѣтилъ его со львами и слонами и сопротивлялся очень-храбро, но Александръ побѣдилъ его хитростью въ единоборствѣ, овладѣлъ царствомъ Пора и сѣлъ на его престолѣ. Всѣ несметныя богатства индійскаго царя достались Александру; ему привели и коней Пора, «Ферезей индійскихъ», львовъ ловныхъ и леопардъ («сирѣчь бобровъ», объяснилъ русскій переводчикъ), «на златыхъ чепяхъ все то ко Александру приведоша, чѣмъ Поръ царь тѣшился». Затѣмъ Александръ пошелъ къ оксидраконтамъ, чтобъ познакомиться и бесѣдовать съ славными гимнософистами (въ рус. пер. «нагомудрецы» или «голомудрецы»), обитавшими въ пещерахъ. Они удивили его строгостью жизни и презрѣніемъ земной суеты. Александръ долго говорилъ съ главнымъ между ними мудрецомъ, задавалъ ему самые трудные вопросы и отвѣтъ всегда былъ простъ, кратокъ и ясенъ. Они не хотѣли покоряться его могуществу, котораго не признавали, и Александръ не рѣшался дѣйствовать противъ нихъ враждебно, потому-что чувствовалъ ихъ умственное и нравственное превосходство. Идя съ войскомъ дальше, увидѣлъ онъ на морѣ островъ, гдѣ была царская гробница, заключавшая огромныя сокровища; одинъ изъ полководцевъ его отправился осмотрѣть островъ, по едва вступилъ на него съ своими спутниками, какъ островъ скрылся въ пучинѣ.
Еще до войны съ Поромъ, Александръ встрѣчалъ на пути много удивительныхъ вещей, останавливавшихъ его вниманіе {Въ томъ же спискѣ исторіи разсказывается, что Александръ «на десную страну востока пойде и до красныя земли дойде. Въ ней бѣ земля всякимъ цвѣтомъ цвѣтящеся и древеса ростаху всякимъ прекраснымъ видомъ, и овощи, и благоуханіе испущающе велми… Позади той же красной земли бяше множество языкъ безсловесныхъ и скотовъ дивіихъ и звѣрей человѣкообразныхъ. Ими языцы кричатъ яко гуси, образомъ подобны людемъ, лише (только) пернаты, рукъ не нмѣяху, вмѣсто рукъ крилѣ у нихъ малы — не летаху ими, лише махаху. Пни языцы яко коровы мичаху, подобіемъ аки человѣки, мохнаты, у рукъ и у ногъ, аки у лва когти, а платья не нмѣяху.» Александръ встрѣтилъ здѣсь такихъ большихъ муравьевъ, которые таскали въ свои норы и съѣдали его воиновъ; нашелъ рѣку съ горькою водою, и потомъ другую рѣку или «езеро — сладко бяше велми, аки медъ вода въ немъ, и на край езера того стоитъ столпъ каменный высокъ, и на столпѣ въ златѣ вылитъ и поставленъ образъ Навходоносора царя…» Въ греческомъ текстѣ послѣднее мѣсто читается такъ: ὐτύχρμεν γλυκέος ὕδατος, ὥστε δοκεῖν μέλιτος διαφέρειν. Λίαν οὖν περιχαρεῖς γενόμενοι εἴδομεν ἐπὶ τοῦ ἀκρωτηρίου στήλην ψηφίνην. Ἦν δὲ ἐγγεγραμμένα τᾶυτα." Σεσόγχοσις κοσμοκράτωρ ὕδρευμα ἀποίησα τοῖς τὴν ἐρυϑρὰν ϑάλασσαν πλοϊζομένοις". Müller, Pseudo--Gallisth. III. 17.}; теперь походы его представляютъ цѣлый рядъ чудесъ. Характеръ его страпствовапій измѣняется; прежнія воинственныя цѣли уступаютъ мѣсто другимъ; единственною причиною его походовъ становится непреодолимая и неопредѣленная любознательность. Не думая о новыхъ завоеваніяхъ, онъ старается узнать и проникнуть все таинственное, чѣмъ такъ богата природа, и она, повидимому, не скрываетъ отъ него своихъ тайнъ: множество необыкновенныхъ людей и животныхъ находитъ онъ въ невѣдомыхъ до него странахъ. Здѣсь соединяются всѣ Фантастическія существа, которыми богата греческая миѳологія и разсказы позднѣйшихъ историковъ и описанія которыхъ такъ часты въ старинныхъ русскихъ сборникахъ и азбуковникахъ; это люди съ собачьими головами, люди съ птичьими йогами и туловищемъ, съ глазами и ртомъ на груди, одноногіе, циклоны, великаны и пигмеи, или столько же уродливыя и Фантастическія животныя. Вмѣстѣ-съ-тѣмъ его останавливаютъ и невиданныя явленія Физической природы; то приходитъ онъ въ страну, гдѣ войско- его мучится отъ жестокаго зноя, то теряетъ дорогу отъ непроницаемаго мрака, то встрѣчаетъ непроходимый ровъ и строитъ черезъ него желѣзную «комару». Множество препятствій и опасностей затрудняютъ его путешествіе, но ничто не въ-состояніи положить границъ его предпріимчивости: онъ отправляется и въ воздушное странствованіе на грифахъ, прислушивается къ говору птицъ, которыхъ разспрашиваетъ о ихъ жизни, законахъ, обыкновеніяхъ; опускается въ глубины моря, чтобъ видѣть морскія чудовища въ ихъ собственной средѣ, и рыбы толпами стекаются около него и изъявляютъ свою покорность его власти. Онъ приходитъ къ солнечному городу «откуду солнце восходитъ», встрѣчаетъ ужасныхъ и отвратительныхъ народовъ, въ которыхъ нѣтъ никакого человѣческаго чувства и подобія, и чтобъ избавить отъ нихъ вселенную, заключилъ ихъ камнемъ сунклитомъ въ горахъ сѣверныхъ, откуда имъ нѣтъ исхода[8]. Въ одномъ озерѣ велѣлъ онъ поймать рыбу, и въ ней нашли «камень свѣтелъ, яко солнце сіяетъ въ нощи»; потомъ сражался съ чудными людьми «горѣ человѣкъ, долу конь, иже нарицахуся исполины»[9], встрѣчаетъ царство амазонокъ и посылаетъ имъ вмѣсто себя копье, какъ царя. Наконецъ, услышавъ о говорящихъ деревьяхъ, Александръ поспѣшилъ къ нимъ спросить ихъ о будущемъ; деревья предсказали ему, что онъ умретъ въ Вавилонѣ и не оставитъ потомства.
Потомъ Александръ отправляется къ Кандакіи, царицѣ земли муринской, то-есть Эѳіопіи, или, по другимъ, преемницѣ Семирамиды; до него дошелъ слухъ о ея богатствахъ и мудрости, и Александръ хотѣлъ самъ видѣть ее. Сынъ ея Кандавлусъ, или Капдаулъ, съ немногими провожатыми подошелъ случайно къ лагерю Александра и былъ стражами взятъ и приведенъ къ Птолемею, потому-что Александръ въ это время спалъ. Кандаулъ принялъ его за самого царя и разсказалъ, что онъ сынъ мудрой царицы Кандакіи, и теперь преслѣдовалъ варваровъ, которые похитили жену его, но не могъ побѣдить ихъ и снова собираетъ войско. Проснувшись, Александръ узналъ объ этомъ, но велѣлъ Птолемею поддерживать Кандаула въ его заблужденіи, помогъ Кандаулу выручить изъ плѣна супругу и, подъ именемъ Антигона, отправился вмѣстѣ съ нимъ къ царицѣ Кандакіи. Но Александръ не могъ укрыться отъ ея проницательности, потому-что еще прежде, узнавъ о его хитростяхъ, она тайно послала изографа (живописца) снять портретъ съ Александра, и теперь узнала его съ перваго раза. Александръ дивился великолѣпію дворца и чудесамъ ея владѣній. Кандакія приняла его радушно, но предупредила объ опасности, которой можетъ онъ подвергнуться отъ младшаго ея сына {Charogos у Юлія Валерія, у псевдо-Каллисѳена и въ русскихъ переводахъ «Дорифъ» (Δωρήφ).}, который былъ женатъ на дочери Пора и непремѣнно хотѣлъ отмстить Александру за смерть индійскаго царя. Но Александръ спасся хитростью и, послѣ новыхъ странствованій, отправился въ Вавилонъ и умеръ тамъ отъ отравы. Передъ смертью, онъ простился съ Роксаною, со всѣми придворными, воинами и конемъ дучипаломъ, который съ яростью растерзалъ его отравителя, кравчаго Вріонуша. Александръ раздѣлилъ все свое царство, сдѣлалъ наставленіе «волостелямъ» и умеръ при восходѣ солнца. Царица Олимпіада и Роксана причитали горько и жалостно, и «голикъ плачь и рыданіе бысть тогда о царѣ Александрѣ, якоже отъ созданія міра никто такова плача не видалъ и не слыхалъ, и потомъ не чаютъ быти и до скончанія міра: понеже бо вся вселенная и вся земля рыдаху объ немъ и плакаху отъ мала и до велика, яко отъ гласу плачевнаго и земли возстонати и чаяти вопля того гласъ былъ и до небеси слышать»…
Исторія оканчивается исчисленіемъ городовъ, построенныхъ Александромъ.
Въ этомъ очеркѣ она передана сообразно съ старыми русскими сказаніями. Весьма-трудно, впрочемъ, согласить въ одно разные списки исторіи, потому-что нерѣдко варіанты ихъ очень-значительны и становятся иногда совершенно-независимыми одинъ отъ другаго текстами. При общемъ сходствѣ содержанія подробности разсказываются не всегда одинаково, подборъ событій не всегда одинъ и тотъ же. Это разнообразіе зависѣло и отъ самаго греческаго текста и объясняется большею- частью изъ исторіи псевдо-каллисѳенова романа. Мы коснемся ея, на сколько изъ нея видно постепенное преобразованіе сказаній изъ одной формы въ другую, и тотъ видъ ея, въ какомъ дошла она до нашей литературы.
Исторія этихъ сказаній въ главныхъ чертахъ своихъ разъяснена только въ новѣйшее время. Старинные, а иногда и нынѣшніе ученые пренебрегали псевдо-Каллисѳеномъ за совершенное отсутствіе въ немъ историческаго достоинства, называли сочиненіе его «нелѣпой выдумкой, лишенною всякой пользы и интереса»[10], и на этомъ основаніи считали совершенно-лишнимъ заниматься псевдо-каллисѳеновой quasi-исторіей Александра, хотя, замѣтимъ, у насъ нѣтъ никакого права налагать на нее историческія требованія. Правда, и въ-древности и въ средніе вѣка многіе понимали ее именно въ такомъ смыслѣ, но это ничего не значитъ, потому-что тогда безъ дальнѣйшихъ критическихъ соображеній принимали на вѣру и всѣ другія баснословныя сказанія; теперь интересъ ея и значеніе заключаются вовсе не въ томъ — мы, конечно, не можемъ почерпнуть изъ нея новыхъ фактовъ для объясненія эпохи и подвиговъ Александра — а въ-отношеніи къ исторіи литературы и народныхъ преданій, гдѣ она фигурируетъ какъ главный источникъ западныхъ и восточныхъ разсказовъ объ Александрѣ.
Сочиненіе, которое означаютъ обыкновенно именемъ псевдо-Каллисѳена, не дошло до нашего времени въ первобытномъ видѣ, и заключенія о немъ остаются болѣе или менѣе предположительными. Нѣтъ сомнѣнія, однако, что оно было извѣстно еще въ-древности, и съ-тѣхъ-поръ слѣды знакомства съ нимъ легко замѣтить у многихъ греческихъ и латинскихъ писателей; несмотря на то, опредѣлить имя автора нѣтъ никакой возможности. Кромѣ Каллисеена, который не могъ написать этой исторіи уже и потому, что умеръ гораздо-раньше Александра (328 г. до P. X.), сочиненіе приписывали какому-то Езопу, Симеону Споу, Антисеену и пр. Этотъ Езопъ — личность совершенно-неизвѣстная, и онъ могъ не имѣть никакого отношенія къ исторіи Александра; ученые думаютъ по-крайней-мѣрѣ, что имя его, какъ автора ея, могло явиться случайно, потому-что древніе манускрипты часто соединяютъ басни извѣстнаго Езопа съ романомъ псевдо-Каллисѳена, и первое имя могло быть отнесено къ обоимъ произведеніямъ. Такъ же неосновательно болѣе новое мнѣніе, считающее авторомъ исторіи греческаго писателя XI столѣтія Симеона Сиѳа, который извѣстенъ переводомъ на греческій языкъ басень Бидпая; оно объясняется такимъ же quiproquo {I. Berger de Xivrey р. 189. Въ образчикъ того, какъ составляются подобныя запутывающія мнѣнія, приводимъ объясненіе Б. де-Ксиврея. По словамъ его, исторія Александра приписана была Симеону Сноу въ первый разъ Фоссомъ, который, однако, не привелъ основаній своей догадки. Дѣло въ томъ, что въ одной рукописи лейденской библіотеки передъ исторіей Александра помѣщенъ Στεφανίτης Сиѳа, и Фоссъ, который жилъ въ Лейденѣ и пользовался этою рукописью, счелъ Сиѳа авторомъ обоихъ произведеній, тогда-какъ ему принадлежало только первое, и такимъ-образомъ возникло и распространилось мнѣніе, что псевдо-Каллисѳенъ или сочиненъ Сиѳомъ, или, по аналогіи съ баснями Бидпая, переведенъ имъ съ какого-нибудь восточнаго языка.}. Имя Антисѳена явилось вслѣдствіе ошибки переписчика, вмѣсто Каллисѳена; армянскій переводъ V столѣтія называетъ авторомъ Аристотеля, еврейскій — Птолемея; не приводимъ другихъ именъ, права которыхъ столько же неопредѣленны[11]. Время появленія исторіи опредѣлялось различно: отъ ХІ-го столѣтія, когда жилъ Симеонъ Сиѳъ, его отодвигали и дальше въ древность, до александрійской эпохи и Птолемеевъ. Критика дошла, впрочемъ, до нѣкоторыхъ заключеній, согласныхъ съ несомнѣнными историческими фактами и характеромъ произведенія, и удачно-объясняющихъ спорный вопросъ. Всего-вѣроятнѣе, что псевдо-каллисѳенова исторія Александра составилась не вдругъ, и потому не имѣетъ одного автора, которому бы можно было присвоить цѣлое произведеніе. Преданія тѣсно привязаны къ македонскому герою и встрѣчаются у разныхъ писателей изъ первыхъ вѣковъ нашей эры, такъ-что становится возможнымъ, или даже необходимымъ, отнести начало ихъ къ самой эпохѣ Александра. Личность великаго человѣка уже для ближайшихъ потомковъ облекается блестящимъ ореоломъ, рѣдко-скрывающимъ за собою ея дѣйствительное значеніе; здѣсь лежитъ начало тѣхъ неправдоподобныхъ преданій, которыми затемняется исторія каждаго лица, возбуждавшаго особенное сочувствіе и любопытство народа. Оно становится центромъ, къ которому собирается все чудесное и великое, хотя бы оно и не принадлежало ему. Это мы можемъ замѣтить и теперь на множествѣ анекдотовъ, необыкновенныхъ фразъ и поступковъ, которые приписываются, часто несправедливо, разнымъ знаменитостямъ. Какъ въ наше время распространены подложные мемуары, такъ въ древнихъ литературахъ были подложныя жизнеописанія историческихъ лицъ, подложныя сочиненія, письма, которыя заинтересовывали именемъ знаменитаго лица, получали общую извѣстность и общее довѣріе. Они появляются очень-скоро по смерти мнимаго автора, потому-что разсчитываютъ на неостывшее сочувствіе, иногда даже при жизни его. Такого рода могли быть и письма Александра къ его наставнику, Аристотелю[12], Олимпіадѣ, къ амазонкамъ и брахманамъ, которыя вносятся обыкновенно въ текстъ псевдо-Каллисѳена, но встрѣчаются въ древнихъ манускриптахъ и отдѣльными, независимыми статьями. Письма эти разсказываютъ о чудесахъ, видѣнныхъ Александромъ въ Индіи, и составляютъ, можетъ-быть, самую любопытную часть исторіи; немудрено, что появленіе ихъ было очень-давно и что охота читать эти разсказы долго не пропадала. Съ другой стороны, существовали, безъ-сомнѣнія, и мѣстныя преданія объ Александрѣ, въ которыхъ имя его соединялось съ частными обстоятельствами, привязывалось къ исторіи отдѣльной страны или города; авторъ исторіи могъ внести ихъ въ свое сочиненіе, на сколько самъ интересовался ими; предпочтеніе, выказанное имъ въ-отношеніи къ тому или другому разсказу, должно выражать для насъ и его собственную личность и характеръ источниковъ, которыми онъ пользовался. Ко всему этому должно прибавить сочиненія предшествовавшихъ историковъ, болѣе или менѣе вѣрныя или баснословныя, и такимъ-образомъ возникаетъ связь между Александромъ историческимъ и Александромъ псевдо-Каллисѳена. Въ разной степени эти источники можно указать и въ извѣстныхъ редакціяхъ псевдо-каллисѳеновыхъ сказаній. Къ нимъ прибавляютъ и другіе: поэмы, или вообще поэтическіе разсказы о дѣяніяхъ Александра, большею частью недошедшіе до нашего времени или уцѣлѣвшіе въ небольшихъ фрагментахъ, не лишены были, конечноф Фантастическаго колорита, и съ своей стороны способствовали къ тому, чтобъ личность Александра, вмѣсто опредѣленныхъ фактовъ исторіи, окружена была заманчивыми картинами воображенія. Здѣсь были и прекрасные сюжеты для упражненій въ ораторскомъ искусствѣ, которыя такъ были любимы въ декламатическую эпоху греко-римской литературы. Что псевдо-Каллисѳенъ могъ пользоваться отчасти и ими, можно, кажется, заключать изъ примѣра книги Квинта Курція, наполненной высокопарными и нисколько-неисторическими рѣчами[13].
Слѣды этихъ источниковъ еще остались въ исторіи псевдо-Каллисѳена. Переписка Александра (разумѣется, подложная) существовала, вѣроятно, и до нея; уцѣлѣвшіе отрывки Клитарха, Онезикрита (πῶς Ἄλέξανδρος ἤχϑη), Аристовула и другихъ не разъ сходятся съ псевдо-Каллисоѳномъ; съ нимъ согласны иногда и другіе, болѣе-поздніе писатели объ Александрѣ, заимствовавшіе свои свѣдѣнія у этихъ историковъ. Владѣя такими источниками, различные редакторы этихъ сказаній легко могли видоизмѣнять первоначальный текстъ, дополняя или сокращая его, или измѣняя тонъ и направленіе разсказа. Они могли вносить, и въ-самомъ-дѣлѣ вносили, и сами новыя подробности, которыя иногда такъ ярко отдѣляются отъ остальныхъ частей произведенія, что отличить ихъ можно безъ большаго труда. Всего опредѣленнѣе выступаютъ тѣ черты его, по которымъ ученые не сомнѣваются считать эту исторію произведеніемъ александрійской эпохи. Они уцѣлѣли почти во всѣхъ редакціяхъ и касаются главныхъ фактовъ исторіи, такъ-что очень-естественно признать ихъ основное происхожденіе: такова басня о Нектанебѣ, безъ-сомнѣнія, внесенная египтянами, которые посредствомъ ея хотѣли связать личность Александра съ своими національными династіями[14]. Точно также гордости египтянъ не оскорбляло завоеваніе ихъ отечества Камбизомъ, потому-что мать Камбиза, но словамъ ихъ, была египтянка. Преданіе о ІОпитерѣ-Аммонѣ было, вѣроятно, современно самому Александру. Юстинъ, заимствовавшій у Клитарха, уже знаетъ его; Эратосоѳнъ считаетъ его общеизвѣстнымъ фактомъ. Что касается до личности Нектанеба, она, вѣроятно, прибавлена впослѣдствіи и, какъ замѣна Юпитера-Аммона, отзывается эвгемеристическими понятіями, тѣмъ неменѣе, однако, обличаетъ александрійское происхожденіе. Египетскіе папирусы, по изслѣдованіямъ Летроння, упоминаютъ о магическихъ знаніяхъ Нектанеба, и вообще въ разсказѣ о немъ есть какое-нибудь историческое основаніе, потому-что смерть его отъ руки Александра, описанная псевдо-Каллисѳеномъ, не могла льстить самолюбію египтянъ. Другое мѣсто, указывающее въ авторѣ александрійца, заключается въ разсказѣ объ основаніи этого города: авторъ упоминаетъ разныя мѣстности его, какъ извѣстныя всѣмъ, называетъ мѣсяцы египетскими именами и пр. То же пристрастіе къ Египту и Александріи замѣтно и въ другихъ случаяхъ: Александріи достается право владѣть гробомъ знаменитаго завоевателя; жителей ея Александръ называетъ «своими александрійцами» (οἱ ἡμέτεροι Ἄλεξανδρεῖς). Отдѣливъ эти и подобныя мѣста, очевидно принадлежавшія основному тексту, можно составить себѣ понятіе о томъ, какъ опредѣлилась первоначальная редакція этого романа[15].
Но во всѣхъ извѣстныхъ теперь греческихъ редакціяхъ замѣтно многое, что появилось уже вслѣдствіе новыхъ вліяній. Александру присвоены такія особенности, которыя никакъ не были бы возможны въ первобытной формѣ исторіи. Сюда должно отнести главнымъ образомъ тѣ вставки, которыя произошли отъ еврейскихъ читателей, какъ, напримѣръ, подробное описаніе александрова похода въ Палестину, и тѣ, въ которыхъ отразились византійскія понятіи[16]. Эти вставки важны особенно потому, что вполнѣ сохранились въ русскихъ редакціяхъ, или даже получили въ нихъ большій объемъ, тогда-какъ въ западно-европейскихъ романахъ развилась преимущественно другая сторона личности и подвиговъ Александра. Различіе редакцій могло увеличиваться и чисто- случайными обстоятельствами. Къ числу подобныхъ измѣненій относится, напримѣръ, разсказъ о походѣ Александра въ Римъ, гдѣ онъ явился побѣдителемъ и властелиномъ. Трудно объяснить его политическими обстоятельствами и какимъ бы то ни было историческимъ Фактомъ, и въ случайности его появленія можно убѣдиться но рукописямъ, которыми пользовался Мюллеръ въ своемъ изданіи. Въ одной говорится, что, перейдя Гранинъ, Александръ направился въ Ликаонію — область малоазійскую; въ другомъ спискѣ переписчикъ вмѣсто Ликаоніи поставилъ Луканію — область южной Италіи, потомъ и вмѣсто Луканіи явились сперва Сицилія, потомъ Италія. Мы видѣли, съ какими подробностями пребываніе Александра въ Римѣ описывается въ русскихъ редакціяхъ.
Такимъ-образомъ въ самомъ началѣ сказанія объ Александрѣ должны были выражать ту или другую національность, тѣ или другія черты жизни. Греческіе списки разныхъ мѣстностей, александрійскіе, еврейскіе, византійскіе, замѣтно отличаются другъ отъ друга; латинскій переводъ Юлія Валерія, относимый къ IV-му вѣку но P. X., имѣетъ свои варіанты… Изъ этого понятно будетъ для насъ, почему старинныя русскія редакціи псевдо-каллисѳенова романа заключаютъ иногда такъ много отличій, которыя не всегда можно объяснить изъ извѣстнаго теперь греческаго текста, и почему два перевода одного и того же произведенія бывали далеко несходны между собою.
На Востокѣ псевдо-Каллисоѳнъ долженъ былъ преобразоваться еще болѣе. Онъ распространился тамъ очень-давно: Моисей Хоренскій, армянскій писатель V-го столѣтія, согласно съ нимъ разсказываетъ преданіе о Нектанебѣ; къ тому же времени относятъ и цѣлый армянскій переводъ исторіи Александра; еврейскій писатель бен-Горіонъ или псевдо-Горіонидъ буквально повторяетъ то же преданіе, какъ и христіанско-арабскій историкъ Абульфараджъ, потому-что непосредственно слѣдовали греческому прототипу. Совершенно-иначе представляется исторія Александра въ сказаніяхъ Мухаммеданскихъ[17]. Хотя, по новѣйшимъ изслѣдованіямъ, и у нихъ главнымъ источникомъ оставался тотъ же романъ псевдо-Каллисѳена, но восточные разсказы объ Александрѣ носятъ сильный отпечатокъ новой національности[18]. По тѣмъ же побужденіямъ, какъ это было у александрійскихъ передѣлы- вателей, исторія рожденія Александра у Фирдоси приноровляется къ извѣстнымъ требованіямъ народной гордости. Здѣсь Александръ уже не сынъ Нектанеба, который былъ совершенно чуждъ персидскому писателю; онъ прямо происходитъ отъ персидскаго царя Дараба, который, начавъ воину съ царемъ Рума, Филикусомъ, принудилъ его просить мира и отдать въ супруги Дарабу свою дочь, знаменитую красавицу. Но на другой день послѣ свадьбы Дарабъ отослалъ ее къ отцу, и черезъ девять мѣсяцевъ у нея родился Искендеръ; Филикусъ усыновилъ его. Дарабъ женился снова въ своемъ отечествѣ и второй сынъ его былъ Дара (Дарій), побѣжденный впослѣдствіи Искендеромъ. Такимъ- образомъ и здѣсь варьированіе главнаго Факта бросаетъ на всю исторію другой свѣтъ; дальнѣйшія подробности, хотя и взятыя у псевдо-Каллисѳена, передѣланы въ томъ же смыслѣ. То, что оставалось чуждо и непонятно въ своемъ первоначальномъ видѣ, въ передѣлкѣ Фирдоси получаетъ персидскій колоритъ и оживляется новыми чертами, заимствованными изъ тогдашней современности. Потому, неизвѣстная для него Кандакія, наслѣдница Семирамиды, обращается въ Кидазу, царицу Андалузіи, знакомой Фирдоси но господству арабовъ въ Испаніи; отправляясь въ Египетъ, Искендеръ не думаетъ о Юпитерѣ-Аммонѣ и, напротивъ, посѣщаетъ Мекку, чтобы поклониться каабѣ; простую дань, которую Дарабъ заставляетъ платить своего противника, Фирдоси осмыслилъ для себя, считая ее мухаммеданскимъ «харай». Правда, отъ подобныхъ перестановокъ историческое вѣроятіе разсказа немного страдаетъ, по забота о немъ была уже второстепенною: такъ Искендеръ, разставшись съ Кидазой, быстро переходитъ изъ Андалузія въ землю брахмановъ, то-есть Индію. Этотъ переходъ былъ очень-возможенъ у псевдо-Каллисѳена, который помѣщаетъ Кандакію недалеко оттуда, но персидскій поэтъ также скоро и безъ дальнихъ околичностей приводитъ Искендера въ Индію и изъ Андалузіи. Описаніе чудесъ, которыя видѣлъ Искендеръ въ своихъ странствованіяхъ, Фирдоси оживляетъ и богатствомъ фантазіи и связываетъ съ восточными мноами.
Такое сближеніе чуждаго въ-сущности содержанія съ интересами національными, быть-можетъ, еще сильнѣе отразилось на поэмѣ Низами. Благодаря этому стремленію осмыслить для себя подвиги славнаго героя Фактами близкими и понятными, «Искендеръ-наме» Низами становится особенно-любопытна для насъ по отношенію къ древней русской исторіи. Главная основа псевдо-Каллисѳена удерживается и здѣсь, но слабѣе, чѣмъ у Фирдоси. Искендеръ — сынъ не Филиппа и не Дараба, а просто одной благочестивой женщины, которая умираетъ, произведя его на свѣтъ; Филиппъ находитъ случайно безпомощное дитя, отдаетъ его на воспитаніе Аристотелю и, по смерти даря, Искендеръ сталъ его преемникомъ. Но замѣнивъ этимъ безразличнымъ разсказомъ преданіе, вставленное у Фирдоси, Низами вознаграждаетъ недостатокъ его другими чертами: походы Александра обращены у него къ странамъ мухаммеданскимъ (напримѣръ, странствованіе въ Аравію), или такимъ, которыя были съ ними въ ближайшихъ сношеніяхъ, такъ-что направленіе экспедицій Александра совершенно измѣнилось Между-тѣмъ, какъ войска его непріятеля, Дара, составлены изъ жителей IIрана, Харезма, Газны, въ рядахъ своего Александръ считаетъ, кромѣ македонянъ, и египтянъ, франковъ, грековъ, русскихъ[19]. Побѣдивъ Дара и женившись на его дочери Рушенгъ (Роксанѣ), Искендеръ посѣщаетъ Арменію, Абхазію, строитъ Тифлисъ и наконецъ отправляется въ Бердау (Вепіаа). Тогда этотъ городъ, съ превосходной окрестной страной, повиновался царицѣ Нуніабе, которая славилась мудростью и красотой. Это — та же Кидаза, по вмѣсто Андалузіи она перенесена въ другую страну, также извѣстную персидскому поэту. Искендеръ явился къ ней подъ именемъ своего посланника; Нуніабе узнала его по портрету и Искендеръ не могъ ей противорѣчить. Заключивъ съ ней дружбу, онъ достигаетъ потомъ до резиденціи Кейхосру, смотритъ въ его волшебное зеркало, искусно-сдѣланное изъ разныхъ металловъ, идетъ затѣмъ въ Индію и Китай. Здѣсь получилъ онъ извѣстіе, что русскіе напали на его союзницу Нуніабе и разрушили Бердау. Искендеръ предпринялъ новый походъ, пришелъ сперва въ Кипчакъ, гдѣ ему очень понравилось, что женщины не закрываютъ своихъ лицъ покрывалами, и потомъ выступилъ противъ русскихъ: войско ихъ состояло изъ самихъ русскихъ и, кромѣ-того, въ немъ были буртасы, алане и хазары. Русскіе сражались мужественно, сопротивлялись геройски, по, послѣ двухъ походовъ, онъ остался побѣдителемъ и получилъ богатую добычу, между-прочимъ, много драгоцѣнныхъ мѣховъ, употребленія которыхъ сначала онъ никакъ не могъ понять. «Любопытно въ историческомъ отношеніи (замѣчаетъ Гаммеръ), что персидскій поэтъ VI-го вѣка геджиры, или XII-го по христіанскому лѣтосчисленію, упоминаетъ о русскихъ такъ обстоятельно и придаетъ имъ такую важность. Оканчивая въ одинъ походъ войны съ египтянами, персами, армянами, индійцами и китайцами, Искендеръ предпринимаетъ два похода противъ русскихъ, царь которыхъ, Кайталъ (или Кинталъ), дѣлается наконецъ его плѣнникомъ»[20]. Что касается значенія русскихъ въ поэмѣ Низами, никому, конечно, не пріидетъ въ голову искать въ ней историческихъ фактовъ, которые бы говорили о дѣйствительныхъ сношеніяхъ Александра съ русскими; но нельзя принять и мнѣнія г. Эрдмана, который думаетъ, что Низами описываетъ здѣсь походъ Игоря на Византію, отнесенный ко временамъ Александра. Низами не было нужды вставлять въ поэму событіе, нимало для него неинтересное, особенно если онъ постоянно старается сблизить это произведеніе съ исторіей и географіей своего отечества. Напротивъ, вставка разсказа о русскихъ въ Искендеръ-наме именно доказываетъ, что самъ Низами зналъ или слышалъ о русскихъ, и въ- сущности вставка имѣетъ историческое основаніе уже въ ІХ-мъ вѣкѣ русскіе имѣли сношенія съ этимъ краемъ Востока, а Х-ое столѣтіе представляетъ двѣ извѣстныя и, кажется, несомнительныя экспедиціи рускихъ на Востокѣ, о которыхъ говорятъ Масуди и Иби-эль-Атиръ. Отсутствіе критическаго такта у Низами, какъ и вообще у восточныхъ писателей, дало ему возможность перемѣшать совершенно эпохи и отнести къ Александру событія, хотя гораздо-позднѣйшія, по тѣмъ неменѣе дѣйствительныя[21]. Въ то же время Низами удерживаетъ много подробностей и мелкихъ обстоятельствъ, принадлежащихъ псевдо-Каллисѳену: точно также описываетъ онъ посольство Дарія къ Александру, посѣщеніе Дарія Александромъ инкогнито, подъ именемъ посла, какъ и къ царицѣ Кандакіи[22] и др.; но вообще всему содержанію приданъ чисто-мусульманскія характеръ и Александръ получаетъ физіономію тѣхъ неудержимыхъ воителей, которые явились первыми распространителями ислама.
Также рѣзко измѣнился характеръ псевдо-каллисѳенова романа въ передѣлкахъ западно-европейскихъ, но въ противоположномъ направленія. Мы замѣтили, что уже въ греческихъ его рукописяхъ замѣтно вліяніе новыхъ понятіи, не тѣхъ, которыми проникнуто было это произведеніе въ первоначальномъ видѣ; эти новыя понятія принадлежали уже христіанскому обществу. Въ западныя литературы псевдо-Каллисѳенъ перешелъ, вѣроятно, въ византійской передѣлкѣ, хотя былъ извѣстенъ и болѣе-древній переводъ, Юлія Валерія. При-всемъ-томъ западныя обработка этого сюжета внесли и свой элементъ; онѣ были вообще очень-обширны и очень-самостоятельны. Не вдаваясь въ подробности, замѣтимъ нѣкоторые характеристическіе факты. Сказанія объ Александрѣ распространились тамъ сперва въ греческихъ рукописяхъ, потомъ гораздо-болѣе въ латинскихъ переводахъ; между послѣдними очень-древенъ переводъ, который былъ напечатанъ вскорѣ по изобрѣтеніи книгопечатанія, подъ названіемъ: Liber Alexandri Magni de preliis, и пользовался огромной популярностью. Латинскія редакціи во многомъ отличаются одна отъ другой, что говоритъ въ пользу ихъ извѣстности, и вмѣстѣ съ тѣмъ уже носятъ слѣды вліянія различныхъ національностей. Эта макароническая латинь, столь общая въ средніе вѣка, бываетъ иногда очень-любопытна; въ старинной латинской рукописи этой исторіи, одно заглавіе передается слѣдующими словами, обличающими въ переводчикѣ, или передѣлывателѣ, итальянца: «Sicut rex Alexander invenit unam hominem agrestem et fecit eum ardere quia non habebal ullum intellectual, sed erat sicut una bestia», или «comorfo rex Alexander est in suis tendis et loquitur eum suis baronibus». Въ подобныхъ переводахъ, употребляющихъ нисколько не латинскія слова, лежитъ зародышъ тѣхъ передѣлокъ, которыя исторію Александра дѣлали чисто-національнымъ произведеніемъ, комментировали ее по крайнему разумѣнію и даже превращали въ цѣлую энциклопедію. Поэтическія обработки этого содержанія, какъ нѣмецкая Лампрехта, переодѣвали классическаго героя въ образецъ средневѣковаго рыцаря, съ его дѣлами и помышленіями, трудами и забавами, и вообще обращали на него все свое сочувствіе; оно и оправдывалось тѣми качествами и особенностями, какими надѣляли его ревностные поэты. Въ романѣ оставался только голый историческій фактъ — рожденіе, походъ, встрѣча, сраженіе и т. п., но Фактъ передавался въ другомъ смыслѣ; его обстоятельства и подробности не имѣли почти ничего общаго съ первоначальной формой сказанія[23]. Во французскихъ chansons de gestes du noble roy Alixandre и другихъ подобныхъ произведеніяхъ, разсказъ объ Александрѣ связанъ съ воспоминаніями о подвигахъ Артура. Бретонскій король, въ заключеніе своихъ странствованій въ самую глубину востока, поставилъ тамъ двѣ золотыя статуи; цѣль Александра — открыть ихъ. Дѣйствительно, онъ находитъ статуи Артура; но, желая проникнуть еще дальше, теряетъ часть своей арміи и самъ едва избѣгаетъ тысячи опасностей. Вся внѣшняя обстановка, картины нравовъ, вполнѣ принадлежатъ тогдашней французской современности; романъ наполненъ турнирами и феями; Александръ постоянно является съ характеромъ феодальнаго владѣтеля; его сопровождаютъ двѣнадцать перовъ, которые такъ заботятся о своей рыцарской чести, что никто изъ нихъ не соглашается оставить поля битвы, когда нужно привести вспомогательныя войска.
Вообще, въ каждой изъ западно-европейскихъ литературъ среднихъ вѣковъ исторія Александра, съ одной стороны, возбуждала общее любопытство и сочувствіе, съ другой, принимала различныя видоизмѣненія, сообразныя съ характеромъ народа, духомъ времени, особенностями быта и образованія. Такова была судьба ея и у насъ. Въ славянскихъ литературахъ она появляется очень-давно, изъ двухъ разныхъ источниковъ: болгарамъ, сербамъ и русскимъ она стала извѣстна прямо изъ византійскихъ редакцій псевдо-Каллисѳена, тогда-какъ у чеховъ и поляковъ ея происхожденіе было западно-европейское, изъ нѣмецкихъ и латинскихъ переводовъ. Въ чешской литературѣ знакомство съ псевдо-Каллисѳеномъ очень-давно: стихотворные отрывки чешской Александреиды, составленной, какъ думаютъ нѣкоторые ученые, по французской поэмѣ Готье-де-Шатильйона, или нѣмецкой ея передѣлкѣ, относятъ еще къ ХІІІ-му столѣтію; она удерживаетъ здѣсь тотъ колоритъ, который приданъ ей въ западныхъ произведеніяхъ, и не имѣетъ строгаго сходства съ греческимъ прототипомъ. Позднѣе является и переводъ латинской редакціи, знаменитой «Книги о сраженіяхъ Александра Великаго», какъ называется она въ первопечатныхъ изданіяхъ. Что касается польскихъ переводовъ, они появляются около половины XVI-го вѣка[24]. Происхожденіе русскихъ исторій Александра указано въ первый разъ г. Востоковымъ[25]; мы прибавимъ къ этому нѣкоторыя объясненія.
Старинныя русскія редакціи этихъ сказаній ведутъ свое начало отъ византійскихъ видовъ псевдо-Каллисѳена, черезъ посредство южно-славянскихъ переводовъ. Разбирая одну сербскую и нѣсколько русскихъ рукописей Румянцевскаго Музея, заключающихъ сказанія объ Александрѣ, г. Востоковъ замѣтилъ между ними большое сходство и объяснилъ, что русскія рукописи имѣли первообразомъ сербскую редакцію[26]. Но мы несовсѣмъ согласны съ мнѣніемъ о происхожденіи этой послѣдней. «Что касается до содержанія сего, исполненнаго разными анахронизмами и небылицами, житія Александрова (говоритъ онъ), довольно упомянуть только, что это не есть ни арріаново повѣствованіе, ни переводъ извѣстной баснословной исторіи объ Александрѣ Македонскомъ, о которой говоритъ Фабрицій и которая существуетъ также на греческомъ языкѣ, подъ заглавіемъ Βίος Ἀλεξάνδρου του Μακεδόνος καὶ πράξεις. Но словенскому сказочнику была, какъ видно, извѣстна сія исторія объ Александрѣ Македонскомъ; ибо онъ взялъ изъ нея главныя обстоятельства, какъ-то: приключенія Нектанава, пересылки и письма между Александромъ и Даріемъ, походъ Александра въ Римъ, и мы. друг., разсказывая, впрочемъ, многое иначе и съ большими подробностями, иное же выпуская или перестанавливая. Сербу могла быть извѣстна исторія сія, если не въ латинскомъ или греческомъ подлинникѣ, то въ переводѣ богемскомъ или польскомъ». Говоря о той же исторіи, занесенной въ хронографъ, г. Востоковъ прибавляетъ, что «сказка сія полнѣе и сербской и латинской баснословной исторіи и содержитъ противу той и другой разныя несходства, въ мѣстахъ же и согласна, особливо съ латинскою исторіею, въ названіяхъ лицъ, впрочемъ, выдуманныхъ. Но подлинникъ сей сказки писанъ, вѣроятно, на греческомъ, а не на латинскомъ. Сіе заключать можно по нѣкоторымъ греческимъ словамъ, оставленнымъ безъ перевода, напримѣръ, въ одномъ мѣстѣ поставлено ангелъ вмѣсто вѣстникъ. Переводъ словенскій весьма древенъ». Мы думаемъ, что прямымъ подлинникомъ сербскаго перевода былъ именно греческій текстъ псевдо-Каллисоѳна, который скорѣе могъ быть доступнымъ въ сербской литературѣ, гораздо-больше, чѣмъ латинская, польская или чешская редакція, и что сербскій переводъ сдѣланъ, вѣроятно, много-раньше двухъ послѣднихъ; притомъ на тотъ же греческій подлинникъ указываютъ и многія мѣста русскаго текста. Разница, иногда значительная, русскихъ списковъ съ напечатанными у Мюллера кодексами, вовсе не можетъ говорить противъ этого мнѣнія, потому-что самый греческій текстъ съ теченіемъ времени измѣнялся болѣе-и-болѣе; иногда же она могла быть и чисто-русскимъ явленіемъ, происшедшимъ вслѣдствіе націонализированія. Сравненіе текстовъ, которые было бы здѣсь неумѣстно, можетъ убѣдить, что переводъ сдѣланъ именно съ греческаго подлинника; старинные азбуковники приводятъ иногда изъ «Александрѣи» греческія слова, которыя невозможны въ латинской редакціи, и наоборотъ, латинскія слова, которыя встрѣчаются въ нашихъ спискахъ, зашли въ нихъ изъ греческаго подлинника {Извѣстно, что греческій языкъ византійской эпохи принялъ очень много латинскихъ словъ отъ вліянія римскаго законодательства и литературы. Въ греческомъ текстѣ читаемъ: χρόνου δὲ ἱκανῦ γενομένου ὲξπλωράτορές τινες, ὁύτω καλούμενοι παρὰ ῥωμαίοις, κατὰ δὲ Ἓλληνας κατάσκοποι и пр.: въ латинской исторіи de preliis эти лица названы просто custos и exors, у Юлія Валерія переведено чрезъ qaodara tempore mmtiatum est; въ нѣкоторыхъ русскихъ рукописяхъ «вѣстницы Нектанава царя», по въ спискѣ Рум. Музея № 456, буквально сходно съ греческимъ: «времени жъ доволну бывшу, ексъплоратори нѣци, тако нарицаеміи римляне (ошибка, вмѣсто: у римлянъ, или римлянами), еллинскіи же расоцы». Это мѣсто неопровержимо говоритъ въ пользу греческаго подлинника. Послѣднее слово происходитъ, вѣроятно, отъ корня соч-ити искать и представляетъ буквальный переводъ.}. Сербскій текстъ тонко также сохраняетъ нерѣдко слѣды его; въ рукописи Румянцовскаго Музея (№ 175 обор. л. 7—8) разсказывается, что Александръ научился отъ Аристотеля небесной мудрости: «научи отъ него хожденіи 12 животныхъ (дѣло идетъ о зодіакѣ) и 7 плавить, солнце и луну узна иакинтій ськрасонь (испорчено) Арись, Азродить (Афродита), Ермись» и проч. названія планетъ — греческія. Многія мѣста русскаго текста до буквальности сходны съ греческимъ: до такой степени велико было это соотвѣтствіе въ первоначальномъ переводѣ, что оно удержалось и въ позднѣйшихъ, много разъ терпѣвшихъ перемѣны, спискахъ. Вообще, даже легкое сличеніе русскихъ редакцій съ греческимъ подлинникомъ приводитъ къ несомнѣнному заключенію о близкомъ ихъ родствѣ, тогда-какъ латинская исторія имѣетъ съ ними гораздо-болѣе отдаленное сходство.
Столько же необходимо признать и связь ихъ съ сербскимъ переводомъ. Кромѣ приведеннаго выше яснаго указанія на сербскій подлинникъ, можно представить еще нѣсколько подобныхъ примѣровъ; русскія редакціи, явившіяся изъ этого источника, хотя нерѣдко отличаются значительными варіантами, но, несмотря на всѣ измѣненія, происшедшія отъ времени, во многихъ мѣстахъ буквально слѣдуютъ фразамъ сербскаго перевода, извѣстнаго изъ румянцовской рукописи. Сербскія слова оставлены иногда безъ всякой перемѣны, хотя и неупотребительны въ русскомъ языкѣ, напримѣръ, вазпь (мужество, храбрость) и другія; букефалъ почти всегда называется въ нашихъ рукописяхъ дучипаломъ, дучпаломъ, въ южно-славянской передѣлкѣ, которую Альгеръ принялъ даже за чисто-славянское слово[27]; въ нашихъ рукописяхъ даже XVIIІ-го вѣка сохраняется иногда слово гусаръ, которымъ честитъ македонскаго царя Дарій въ своихъ посланіяхъ. Языкъ этой исторіи вообще очень- любопытенъ и стоитъ внимательнаго изслѣдованія.
Время происхожденія русскихъ редакцій опредѣлить довольно-трудно, но недостатку точныхъ данныхъ. Востоковъ замѣтилъ только, что славянскій переводъ «весьма-древенъ». Почти всѣ извѣстные списки исторіи относятся къ XVII-му столѣтію; прямыхъ указаній о переводѣ и переводчикахъ нѣтъ, такъ-что единственнымъ средствомъ для рѣшенія вопроса остаются филологическія и историко-литературныя вѣроятности. Старинныя формы языка проглядываютъ даже въ самыхъ позднихъ спискахъ этихъ сказаній и съ перваго раза можно видѣть, что переводъ принадлежитъ не XVII-му и не XVI-му вѣку; несмотря на испорченность списковъ, замѣтно, что подлинникъ отличался большою правильностью языка, и что новѣйшія его формы и ошибки не были въ немъ кореннымъ явленіемъ. Сербское начало исторіи должно быть отнесено еще дальше появленія русской и, вѣроятно, къ тому времени, когда сербская литература жила еще своими силами и была въ тѣсныхъ связяхъ съ произведеніями Византіи, или когда поддерживался еще интересъ этихъ сказаній и охота къ ихъ чтенію. Едва-ли могли они явиться тогда, какъ она впала въ совершенное бездѣйствіе и неподвижность; и примѣры другихъ произведеній свѣтской литературы, заимствованныхъ нами изъ переводовъ южно-славянскихъ, принадлежатъ цвѣтущей эпохѣ ея развитія. Притомъ и большое распространеніе сказаній объ Александрѣ у насъ предполагаетъ или достаточное количество времени, чтобъ оно могло совершиться, или даже существованіе нѣсколькихъ переводовъ.
Въ пользу давности этой исторіи у насъ много говоритъ, между прочимъ, и то обстоятельство, что подробныя сказанія объ Александрѣ встрѣчаются уже въ переводномъ хронографѣ византійца Малалы XV вѣка, переписанномъ съ рукописи 1261 года. На 311-мъ листѣ этой замѣчательной рукописи переводъ Малалы прерванъ длинною вставкой (л. 311—31-1), которая озаглавлена словами «Книгы Александръ», написанными крупно киноварью. Судя по началу и окончанію этой вставки, которыя приведены кн. Оболенскимъ, эти «книга» ничто иное, какъ псевдо-Каллисѳенъ, тѣмъ-болѣе, что вставка очень-обширна и содержаніе главъ ея принадлежитъ именно ему {«Врем. Моск. Общ. Ист. и Др.» кн. IX. Пред. къ пер. лѣт. xxij, ххху. Эти пять главъ (108—202: «Книгы Олѣксандръ, О въшествіи Александровѣ въ Іерусалимъ, О погрѣбеніи Пора царя и о прихоженіи Александра въ Рахманы, О солнечнѣ градѣ и Кировахъ полатахъ и о смерти Олѣксандрове, Како раздѣли Олѣксандръ власти своимъ пріязненъ») внесены въ общій счетъ ихъ въ сборникѣ. Исторія Александра начинается здѣсь такъ: «Добліи мнится быти и храборъ Александръ Макидонскый, яко все сътворивъ поспѣвающее ему имѣя присно къ доброму дѣлу промышленіе; толико бо лѣтъ проводи съ всѣми языкы брань творя и біася, яко же не можаху хотящій грады по извѣсту исписати Александрова же дѣянія и добраа дѣла душа тѣла его и юже въ дѣлѣхъ его казнь и мужество. Се уже речемъ памятокъ отъ рода его сътворше и котораго бѣ отца сынъ» и пр. Именно тѣми же словами начинается псевдо-Каллисѳенъ въ изданіи Мюллера I, 1: Ἄρίστός μοι δοκεῖ γενέσϑαι καὶ γενναιότατος Ἀλέξανδρος ὸ Μακεδών, ἰδίως πάντα ποιησάμενος и пр. Переводъ почти буквальный.}. Въ погодинской рукописи XVI вѣка, заключающей «Лѣтописецъ еллинскій и римскій» — компиляцію изъ Амартола, Малалы и пр., на листахъ 89—105 и 106—161 находится такая же вставка, но словамъ кн. Оболенскаго представляющая «чрезвычайно-подробный разсказъ о царствованіяхъ Филиппа Македонскаго и сына его Александра, составленный изъ разныхъ историковъ»[28], то-есть опять того же псевдо-Каллисѳена, по-тому-что у насъ не было другихъ подробныхъ исторіи Александра. Эта рукопись приводитъ лѣтопись Малалы въ сокращеніи, но удерживаетъ раздѣленіе подлинника, чего нѣтъ въ рукописи, разсмотрѣнной кн. Оболенскимъ; слѣдовательно, погодинскій списокъ составился независимо отъ нея, и тѣмъ-болѣе становится любопытно, что вставка Александріи повторилась и здѣсь. Она есть, наконецъ, и въ большей части хронографовъ, въ которыхъ стоитъ рядомъ съ древними переводами Георгія Амартола, Малалы, Конст. Манассіи и другихъ византійскихъ историковъ. Сущность вопроса заключается теперь въ томъ: была ли исторія Александра вставлена въ хронографъ Малалы русскимъ составителемъ сборника въ XV столѣтіи, или же она существовала въ немъ и по древнѣйшему подлиннику 1261 года? — рѣшить это окончательно можно только при ближайшемъ изученіи рукописи. Принимать бездоказательно, что Александрія вставлена Григоріемъ, переводчикомъ Малалы, какъ сдѣлали нѣкоторые изъ нашихъ ученыхъ — нельзя, и пока должно ограничиться предположеніями. Очень-возможно, что переводъ псевдо-Каллисѳена или «Книга Александръ» (Βίβλος Ἀλεξάνδρου) былъ внесенъ въ хронографъ и въ ХІІІ-мъ столѣтіи, или и во время самаго перевода Малалы. Судя по описанію, въ рукописи итого перевода, принадлежащей XIII—XV вѣку, нѣтъ собственнаго разсказа Малалы объ Александрѣ (р. 189—196 ed. Bonn.), такъ-что вставка Александріи служитъ замѣной этого разсказа; и общія манеры и привычки переписчиковъ нашей старины могутъ допустить предположеніе, что въ такомъ видѣ текстъ находился и въ древнѣйшемъ подлинникѣ. Быть-можетъ даже, что многія изъ тѣхъ вставокъ, которыя отмѣчаетъ кн. Оболенскій въ текстѣ хронографа, и вовсе не принадлежатъ переводчику, а находились уже въ греческомъ подлинникѣ, гдѣ къ лѣтописи Малалы сдѣланы были исправленія и дополненія по другимъ книгамъ и писателямъ[29]. Была ли исторія псевдо-Каллисѳена составною частью наго хронографа или вставлена въ него переводчикомъ — результатъ былъ бы для насъ одинъ, то-есть, что переводъ ея относится еще къ Х-му вѣку, слѣдовательно къ началу нашей письменности.
Но если этотъ вопросъ еще темень, то, съ другой стороны, нѣтъ никакого сомнѣнія въ томъ, что переводъ былъ не одинъ. Сказанія встрѣчаются въ старинныхъ рукописяхъ въ двухъ видахъ: или они внесены въ хронографы и помѣщены тамъ но хронологическому порядку событій, такъ, что составляютъ часть старинной нашей всеобщей исторіи, или же заключаются въ сборникахъ смѣшаннаго содержанія и отдѣльныхъ рукописяхъ. И тѣ и другія представляютъ, впрочемъ, одно произведеніе, но видоизмѣненія и варіанты его довольно-многочисленны и касаются не только внѣшней формы, но и содержанія. Различіе по языку и вообще по внѣшности, напримѣръ, въ раздѣленіи главъ и отдѣловъ, опущеніи нѣкоторыхъ мѣстъ и пр., объясняется очень-легко, потому-что нерѣдко зависѣло отъ одного произвола переписчика; по разница въ содержаніи и разсказѣ должна была произойдти иначе. Русскія вставки могли быть общи всѣмъ спискамъ, или только нѣкоторымъ, потому-что происхожденіе ихъ было случайное; появившись одинъ разъ въ рукописи, вставки удерживались въ тѣхъ спискахъ, которые съ нея были сдѣланы, тогда-какъ въ другихъ сохранялось прежнее чтеніе и основная Форма произведенія не была нарушаема. Но и русскія и греческія редакціи отличаются иногда между собою и сущностью разсказа, такъ-что одинъ и тотъ же фактъ излагается въ разныхъ рукописяхъ различно. Возьмемъ одинъ примѣръ. По кодексамъ, напечатаннымъ у Мюллера, убійцею Филиппа называется ѳессалоникскій вельможа Павзанія; онъ совершилъ убійство въ театрѣ, но Александръ тотчасъ же захватилъ преступника и предалъ его казни; въ другихъ спискахъ дѣйствующимъ лицомъ является Анаксархъ, царь («пеланольскія»), который успѣлъ похитить Олимпіаду и бѣжать съ нею; Александръ преслѣдуетъ его съ войскомъ и побѣждаетъ въ сраженіи. Нѣкоторые греческіе списки соединяютъ оба эти разсказа или, лучше сказать, представляютъ Анаксарха и Павзанію однимъ лицомъ {Анаксархъ, онъ же и Павзанія, Ἀννάξαρχος ὁ καὶ Παυσανίας, Müller xvj. Pseudo-Callisth. I, 24.}, но очевидно, что это соединеніе чисто-внѣшнее. Въ латинской исторіи de preliis и у Юлія Валерія названъ только Павзанія; но наши редакціи приводятъ и тотъ и другой разсказъ, раздѣляя Анаксарха и Павзанію на два отдѣльныя лица, такъ-что необходимо признать два независимые перевода, въ основаніи которыхъ лежали греческіе списки, въ этомъ случаѣ " несходные: совмѣстное существованіе обоихъ разсказовъ въ одномъ спискѣ было невозможно. Если мы вспомнимъ при этомъ, что Александрія включена и въ болгарскій переводъ Малалы, я что языкъ извѣстныхъ отрывковъ ея здѣсь носитъ скорѣе болгарскіе, нежели сербскіе оттѣнки, и, кажется, не противорѣчитъ общему характеру языка въ трудѣ мниха Григорія, то существованіе двухъ разныхъ редакціи, сербской[30] и болгарской, которыми воспользовались русскіе передѣлыватели, становится внѣ всякаго сомнѣнія. Быть-можетъ, переводовъ было и нѣсколько, но вообще разница русскихъ списковъ объясняется этимъ безъ труда: переписчикъ могъ имѣть подъ-рукою обѣ, не вездѣ-сходныя, редакціи и въ новомъ спискѣ измѣнялъ и дополнялъ одну по другой. Полнаго опредѣленія русскихъ видовъ исторіи и отличій ихъ въ составѣ но описываемымъ событіямъ и языку можно достигнуть только подробнымъ пересмотромъ многихъ списковъ; но изъ приведеннаго примѣра достаточно видно, что переводъ во всякомъ случаѣ былъ не единственный. Такія же отличія встрѣчаются и въ другихъ мѣстахъ исторіи, напр. въ разсказѣ о походѣ въ Пису олимпійскую, въ Италіи, и Западную Европу, о приходѣ къ рахманамъ и др., Особенно-интересная сторона нашихъ редакцій заключается въ томъ, что многіе варіанты ихъ неизвѣстны изъ напечатанныхъ греческихъ списковъ, и для изученія греческихъ текстовъ псевдо-Каллисѳена необходимо познакомиться съ старинными нашими текстами.
Число рукописей, въ которыхъ сохранились русскія сказанія, очень-велико: каждое значительное собраніе имѣетъ нѣсколько списковъ Александріи въ хронографахъ, сборникахъ и отдѣльно. Не говоря о библіотекахъ Московскаго Общества, графа Уварова, Румянцовскомъ Музеѣ, одна Публичная Библіотека имѣетъ, вѣроятно, около ста списковъ, если не болѣе. Во многихъ рукописяхъ оставлены большіе пробѣлы для картинъ, въ другихъ нарисованы и самыя картины извѣстной живописи, слѣды которой уцѣлѣли до-сихъ-поръ въ лубочныхъ изданіяхъ. Любопытный образчикъ подобнаго édition illustrée нашей старины представляетъ одна рукопись Публичной Библіотеки, въ которой помѣщенъ одинъ псевдо-Каллисѳенъ[31]; она писана in-folio красивымъ полууставомъ XVII-го вѣка, съ искусно-нарисованными виньетками въ заглавіяхъ, и заключаетъ около трехсотъ-пятидесяти картинокъ, рисованныхъ очень- старательно и раскрашенныхъ яркими, но немногосложными красками; каждая картинка занимаетъ больше половины страницы и снабжена подписью. Вотъ нѣсколько изъ нихъ:
Л. 8. Нектанавъ пріиде къ царицѣ Алимніадѣ.
Л. 13. Филипъ царь въ шатрѣ спитъ; явися ему во они богъ Аммонъ.
Л. 14 обор. Филипъ царь призва великого мужа Аристотеля учителя и даетъ сына своего Александра въ наученіе грамоты.
Л. 23. Александръ царь созда градъ съ витязи македонскими и нарече имя ему Драимъ.
Л. 28. Александръ макидонскій царь поби Куманъ много множество живыхъ поймалъ и въ Макидонію къ отцу своему приведе.
Л. 36 обор. Послы идутъ отъ Дарія ко Александру царю з грамотою (у одного изъ пословъ въ рукахъ пика со значкомъ, у другаго — ружье).
Л. 39. Александръ царь макидонскій со властели своими въ полатѣ своей сидятъ, к Дарію царю свою грамоту писать хочетъ.
Л. 61 обор. Александръ макидонскій царь бесѣдуетъ съ римляны, піютъ и ядятъ и веселятся.
Л. 86 обор. Дареи царь нерскій з бою бѣжитъ во градъ свои не со многимъ войскомъ…
Картинки изображаютъ каждое замѣчательное событіе въ исторіи Александра: походъ, сраженіе съ персами, дивіими людьми, Порочь, который представленъ въ видѣ нескладнаго великана, разговоръ съ рахманами, заключеніе въ горѣ «поганыхъ языкъ» и т. д. Наивность рисовальщика доходитъ до-того, что на одной картинкѣ знамя Александра Македонскаго украшено русскимъ гербомъ.
Заглавіе исторіи въ нашихъ рукописяхъ гораздо-обширнѣе, нежели въ извѣстныхъ греческихъ кодексахъ. Въ этихъ послѣднихъ она называется «Книга Александра», «Жизнь и дѣла Александра Македонскаго», «Каллиѳоеновъ… разсказъ о дѣлахъ Александра» и т. п. {Βίβλος Ἀλεξάνδρου, Βιος Ἀλεξάνδρου τοῦ Μακεδόνος καὶ πράξεις, Καλλισϑένης… ἱστορεῖ Ἀλεξάνδρου πράξεις и пр. Müller vij--viij.}; у насъ ей придаются обыкновенно два отдѣльныя заглавія и родъ введенія, котораго также недостаетъ въ греческихъ рукописяхъ. Они приведены г. Востоковымъ при описаніи румянцовскихъ списковъ; въ названной нами рукописи Публичной Библіотеки заглавіе читается такимъ образомъ: «Книга, глаголемая Александрія, полезно и честно слышати добродѣтелнаго и велеумна мужа Александра великаго македонскаго царя, и како и откуду бысть и… доколѣ пріиде; сихъ ради добродѣтелей всей подсолнечной царь и самодержецъ назвася; подобаетъ же сего чтучи разумѣти и разумѣющимъ сего воинствомъ и добродѣтелемъ уподобится, смысла елицы разумѣютъ чтучи (умре же Александръ царь до Рож. Х-ва за 332 лѣта въ 42-е лѣто возраста своего)»[32]. Затѣмъ слѣдуетъ «Предисловіе» (нач. «бысть великое божіе промышленіе»), написанное довольно-высокопарно; потомъ новое заглавіе: «Сказаніе и хоженіе славнаго царя Александра великія Македоніи, наказаніе храбрымъ людемъ нынѣшняго времени, чюдно и полезно слышати — аще кто хощетъ послушати, повѣсть творимъ о рожденіи и храбрости его» (нач. «глаголютъ бо его быти сына царя Филиппа, нѣсть то тако, но ложь» Pseud. 1, 1). Эти заглавія варьируются почти во всѣхъ нашихъ рукописяхъ. Карамзинъ сообщаетъ другое, гдѣ названо имя Арріана: «Повѣсть о храбрости Александра, царя македонскаго, къ воинствомъ устремляющимся полезно есть слышати. Створивый есть Аріанъ, ученикъ Епиктита философа», но это взято изъ самой исторіи, и Аріанъ, какъ авторъ исторіи, поставленъ просто по ошибкѣ {Карамз. М, пр. 427. Ср. выписку у Востокова, Оп. Р. Муз. 756; но надобно замѣтить, что точно такъ же стоитъ и въ греческомъ текстѣ, р. 106; мы думаемъ, что и заглавія просто переведены съ греческаго. Иногда, въ началѣ или въ серединѣ исторіи, прибавляется родословная персидскихъ царей, предшественниковъ Александра на персидскомъ престолѣ; эта генеалогія взята изъ византійскихъ хронографовъ. Собственныя имена въ позднихъ спискахъ очень изуродованы: «Дарій арсумуянинъ» въ румянцовскомъ хронографѣ, № 456 — конечно Δαρεῖος ὁ Ἀσσαλάμου византійцевъ, напр. Малалы, р. 193 ed. Bonn. Ксерксъ передѣлывается въ Крикса или Криса т. п.}. Сокращенный видъ псевдо-Каллисѳена, встрѣчающіеся отдѣльно и въ хронографахъ, называется обыкновенно «избраніе отъ хоженія царя Александра Македонскаго», какъ въ хронографѣ Румянцовскаго Музея № 454, толстовской рукописи II, 104 и другихъ. Исторія раздѣляется большею-частью на главы, по очень-произвольно, такъ-что рѣдко можно встрѣтить списки одинаковые.
Распространеніе сказаній объ Александрѣ въ старинной нашей литературѣ прямо опредѣляется огромнымъ количествомъ рукописей; изящество нѣкоторыхъ изъ нихъ показываетъ, что книга принадлежала къ числу любимаго чтенія. Имя Александра было знакомо у насъ издавна; писатель ХІІ-го вѣка желаетъ князю «силу Самсонову, храбрость Александрову»; лѣтопись нерѣдко упоминаетъ македонскаго героя; Иванъ Пересвѣтовъ говоритъ въ письмѣ къ Іоанну, «пишутъ мудрые философы, что будетъ о тебѣ слава великая, яко о цесарѣ Августѣ и Александрѣ Македонскомъ»; Павелъ Іовій замѣчаетъ, что, кромѣ отечественныхъ лѣтописей, русскіе имѣютъ на своемъ языкѣ и исторію Александра Македонскаго[33].
Несмотря, однако, на несомнѣнную давность перевода этой исторія, нѣкоторыя обстоятельства какъ-будто противорѣчатъ ея извѣстности. Лѣтопись паша не разъ приводитъ одно преданіе, разсказанное псевдо-Каллисѳеномъ, но заимствуетъ его не изъ Александріи, а изъ другаго источника. Говоря подъ 1096 годомъ о побѣдахъ Владиміра надъ половцами, Несторъ въ длинномъ отступленіи передаетъ различные слухи объ этомъ народѣ, вѣроятно, ходившіе въ его время. Одни называли ихъ потомками Амона, другіе — Моава; это «безбожніи сынове измаилеви, пущени бо на казнь хрестьяномъ. Исшьли бо суть си отъ пустыня Нитривьскыя, межю встокомъ и сѣверомъ; исшьли же суть ихъ колѣнъ 4: торкьмени и печенѣзи, торци, половци… и по сихъ 8 колѣнъ къ кончинѣ вѣка изидуть, заклепеніи Александромъ Македоньскымъ, нечистыя человѣкы». То же преданіе повторяетъ Несторъ, приводя разсказъ Гюряты Роговича, Новгородца. Югра, народъ, платившій дань Новгороду, сказывали его отроку, что нашли дивное чудо, «его же пѣсмы слышали прежде сихъ лѣтъ (говорили они); се же третьее лѣто поча быти. Суть горы, зайдуче луку моря, имъ ліе высота ако до небесе, и въ горахъ тѣхъ кличь великъ и говоръ, и сѣкутъ гору, хотяще высѣчися; и въ горѣ той просѣчено оконце мало, и тудѣ молвять, и есть не разумѣти языку ихъ»… Лѣтописецъ думаетъ, что это были «людье, заклепеніи Александромъ, Македоньскымъ царемъ», потому-что, разсказываетъ онъ сходно съ псевдо-Каллисѳеномъ, Александръ «взиде на всточныя страны до моря, наричемое солнче мѣсто, и видѣ ту человѣкы нечистыя… то видѣвъ Александръ убояся, еда како умножаться и осквернять землю, и загна ихъ на полунощныя страны, въ горы высокія; и Богу повелѣвшю, сступишася о нихъ горы полунощныя токмо не ступишася о нихъ горы на 12 локотъ; и ту створишася врата мѣдяна, и помазашася сунклитомъ, и аще хотягь огнемъ взяти, не вѣзмогутъ и жещи; вещь бо сунклитова сица есть: ни огнь можетъ вжещи его, ни желѣзо его приметъ; въ послѣдняя же дни… изидуть и си скверніи языкы, яже суть въ горахъ полунощныхъ». Такимъ-образомъ извѣстный всѣмъ разсказъ прилагался и къ половцамъ и къ дивнымъ людямъ, которыхъ видѣли Югра; его отнесли и еще къ одному темному и удивительному народу — татарамъ. Всѣ лѣтописи, упоминая о первомъ ихъ нашествіи подъ 1223—24 годамъ, говорятъ о нихъ одними словами. Мы видѣли, что и псевдо-Каллисѳенъ приводитъ преданіе о томъ, какъ Александръ загналъ нечистыхъ народовъ въ горы и заключилъ ихъ сунклитомъ, котораго не можетъ разрушить ни желѣзо, ни огонь[34]. Въ томъ источникѣ, откуда почерпнула свои свѣдѣнія наша лѣтопись, это мѣсто было заимствовано изъ Александріи или, можетъ-быть, изъ тѣхъ преданій, которыми воспользовался и псевдо-Каллисѳенъ, и содержаніе разсказа такъ тѣсно связано съ Александріей, что, зная ее, лѣтописецъ непремѣнно упомянулъ бы о ней. Напротивъ, онъ выписываетъ изъ другаго сочиненія, гдѣ Александръ не былъ спеціальнымъ сюжетомъ, такъ-что это упоминаніе лѣтописи объ Александрѣ не говоритъ въ пользу извѣстности у насъ псевдо-каллисѳеновой исторіи. Изъ такого же посторонняго источника, изъ Епифанія, могла быть взята и другая вставка лѣтописи, говорящая объ Александрѣ (Лавр. 122). Но, пріурочивая знакомое преданіе о «нечистыхъ народахъ» къ событіямъ своей исторія, читатели наши съ большимъ интересомъ встрѣчали его у псевдо-Каллисѳена, и потому, быть-можетъ, въ нашихъ редакціяхъ это мѣсто всегда приводится въ обширномъ переводѣ, тогда- какъ латинская исторія de prelds передаетъ его въ нѣсколькихъ словахъ, или оно подвергается особеннымъ толкованіямъ.
Общій характеръ русскихъ редакцій остался тотъ же, какъ и въ ихъ источникѣ; здѣсь также отражаются особенности византійскаго литературнаго вліянія. Въ византійскихъ редакціяхъ, какъ и въ другихъ, забывалось историческое значеніе Александра, и уже въ первые вѣка нашей эры этотъ герой облекается иными чертами, принадлежавшими жизни и понятіямъ христіанскимъ. Правда, иногда исторія удерживала прежній колоритъ нѣкоторыхъ подробностей, но онъ терялся въ глазахъ читателей, которые подчинялись новому взгляду на подвиги героя. Какъ-будто олицетворяя вражду грековъ съ ихъ вѣчными врагами на Востокѣ, Александръ вооружается противъ языческихъ народовъ, дѣйствуетъ по высшимъ опредѣленіямъ, отличается уваженіемъ къ святынѣ и, среди славы своихъ завоеваній, смиренно признаетъ ихъ ничтожность[35]. Византійскія редакціи уже сильно развили этотъ элементъ въ исторіи Александра, такъ-что, при переходѣ ихъ въ нашу литературу, этой послѣдней оставалось только сохранить всѣ византійскіе оттѣнки, чтобъ вполнѣ соотвѣтствовать идеаламъ и удовлетворить любопытству русскихъ читателей. Сравнивъ варіанты нашей исторіи съ извѣстнымъ греческимъ текстомъ, мы найдемъ, что у насъ число вставокъ такого характера болѣе-значительно и онѣ развиваютъ предметъ полнѣе; но мы не считаемъ ихъ русскимъ явленіемъ и думаемъ, что русскіе передѣлыватели здѣсь только слѣдовали византійскому подлиннику, не прибавляя ничего, или почти ничего, сами. Притомъ напечатанные греческіе списки не принадлежатъ къ числу тѣхъ, какіе были подлинниками нашихъ редакцій; они относятся, правда, къ XI и затѣмъ XV—XVI столѣтіямъ, но не выражаютъ вполнѣ-византійскій характеръ псевдо-Каллисѳена, гораздо-рѣзче выступающій въ русскихъ редакціяхъ. Въ этихъ послѣднихъ Александръ стоитъ въ связи и съ исторіей самого Царьграда: мать Александра, Олимпіада, дочь эѳіопскаго царя Фола, вышла, по смерти Филиппа, за царя Виза, отъ котораго Византія и получила свое названіе. Въ другомъ случаѣ разсказывается, что, по завоеваніи Рима и всей Европы, Александръ отправился въ морское путешествіе и поручилъ три тысячи ладей воеводѣ Византу; самъ царь основалъ при устьяхъ Нила городъ «во имя свое» Александрію, Антіохъ построилъ Антіохію, а Византъ прибылъ съ флотомъ своимъ «въ тѣсноту трахинскаго моря» и основалъ городъ Византію. Очевидно, что эта вставка, которой нѣтъ въ текстахъ Мюллера (Pseud. I, 31, 36), могла быть сочинена только византійцемъ, потому-что только для него имѣла національный интересъ; исторически же извѣстію, что Византія, хотя и соединенная съ именемъ Виза, основана еще въ половинѣ VII вѣка до P. X., а съ Филиппомъ и Александромъ была въ постоянной враждѣ. Такимъ-образомъ въ этомъ и другихъ подобныхъ, разсказахъ наши редакціи отражаютъ въ себѣ неизвѣстный еще вполнѣ-византійскій видъ псевдо-Каллисѳена, и только отчасти, можетъ-быть, придали ему большее развитіе. Основный характеръ, приданный здѣсь псевдо-Каллисѳену, много способствовалъ тому, что исторія его, преимущественно передъ другими произведеніями фантастическаго содержанія, находила у насъ большое сочувствіе; она имѣла для читателей двойной интересъ, потому-что въ то же время давала обильную пищу воображенію разсказами о чудесахъ природы, встрѣченныхъ Александромъ. Преданія, подобныя тому, которое лѣтопись наша сообщаетъ о половцахъ и татарахъ, будто-бы заключенныхъ Александромъ въ ущельяхъ горъ и снова вышедшихъ на гибель народовъ, повторялись и въ другихъ уважаемыхъ сочиненіяхъ; авторитетъ ихъ отражался и на псевдо-Каллисѳенѣ, который чрезъ то болѣе-и-болѣе выигрывалъ въ общемъ мнѣніи. Это можно замѣтить потому, на что особенно обращали читатели вниманіе; исторія и во внѣшнемъ видѣ мѣнялась довольно-оригинально[36].
Кромѣ мистическихъ оттѣнковъ, произведеніе псевдо-Каллисѳена получало у насъ и историческія примѣненія. Такимъ-образомъ осмысленъ былъ русскимъ, а можетъ-быть еще и болгарскимъ передѣлывателемъ походъ Александра въ Скиѳію. Разсказами объ этомъ походѣ воспользовались и польскіе лѣтописцы, повторявшіе, одинъ за другимъ, повѣсть о томъ, какъ Александръ сносился со скиѳами, которыхъ они превращали въ славянъ, или даже поляковъ, точно также, какъ изъ Крака дѣлали Гракха; но гораздо-болѣе они пользовались другими историками македонскаго царя: псевдо-Каллисѳенъ не представляетъ ни столькихъ подробностей, ни въ такомъ свѣтѣ. Наши компиляторы XVI и XVII-го вѣковъ не мало заимствовали у баснословящихъ польскихъ анналистовъ и по слѣдамъ ихъ вводили Александра Македонскаго въ русскую исторію[37]; но усвоенію такихъ сказокъ способствовала извѣстность Александра по псевдо-Каллисѳену. Здѣсь эта война представлена была иначе; и какъ въ древнѣйшихъ видахъ исторіи Александра называютъ «сыномъ Поруна великаго» (Юпитера), такъ и скиѳы замѣнены древнимъ народомъ — куманами. Имя ихъ уцѣлѣло и въ позднихъ спискахъ. Приводимъ отрывокъ изъ иллюстрированной рукописи Публичной Библіотеки[38].
Въ Македоніи произошло смятеніе, потому-что Филиппъ несправедливо поступалъ съ Олимпіадой, развелся съ нею и хотѣлъ, въ отсутствіе Александра, вступить въ другой бракъ съ Клеопатрой; Александръ возвратился, разстроилъ это дѣло и наказалъ злыхъ совѣтниковъ.
"Слышавъ же той мятежъ, скверная страна Кумане и собраша воинства на Македонію пять сотъ тысящь и пріидоша. Сіе же царю Филиппу возвѣстиша, онъ же наипаче въ скорбь велику впаде, и Александра повелѣ призвати к себѣ и рече ему: «о любимый мой сыне Александре! се время пришло есть битися за отечество свое и за землю; вземъ убо воинства елико хощеши и на бои пойди». И поимъ съ собою Александръ воинства четыреста тысящь и с ними на стрѣтеніе поиде. Самъ же обозрѣвъ Куманское воинство, истинно урядно стояше, и въ нощи своему воинству повелѣ предложити арганы многи и огни около ихъ, и вострубити повелѣ во многогласные трубы, и ударити повелѣ и варганы, и приставцы ихъ около бити повелѣ. Сіе же видѣвше Куманяне ненадѣемаго убояшася, и бѣгати начата съ полунощи и до солнечнаго восхожденія, замѣсившеся вкупѣ Македоняне и Кумане. Свѣту же наставшу и солнцу восіявшу, и убіенно бысть Куманъ двѣстѣ тысящь, и побѣгоша. Александръ же с воинствомъ своимъ въ слѣдъ ихъ гнашася три дни и три нощи, и уби у нихъ сто тысящь и пятьдесятъ. Коней же множество и оружія отъ нихъ вземъ, и яко побѣдоносецъ къ отцу своему возвратися и съ собою 10 тысящь приведе Куманъ живыхъ.
«Сихъ же пред царемъ Филиппомъ поставити повелѣ и пред всѣми людми македоняны рече к нимъ Александръ: „видите ли, о друзи, яко божіимъ промысломъ предаю васъ въ руки македонянамъ. Мечь бо вашъ наостриша на макидонское царство; днесь поразишася отъ маки- донскихъ рукъ; царя же вашего Тактамыша убиша…“ Александръ же сихъ увѣривъ, и царя имъ постави Тура именемъ, малъ убо возрастомъ бяше, но помысломъ и храбростію великъ».
Латинская исторія de preliis и Юлій Валерій ничего не говорятъ объ этомъ походѣ. Скиѳы переведены у насъ куманами и въ другихъ мѣстахъ исторіи: они вступили въ войско Александра и были его переводчиками[39]; но въ греческомъ текстѣ нѣтъ именъ скиѳскихъ царей. Имя Тохтамыша поставлено, разумѣется, догадливымъ переписчикомъ; въ другихъ рукописяхъ читается «Атламыша», «Атымыша», и другихъ.
Разсказъ о походѣ Александра въ Палестину и встрѣчѣ, ему тамъ сдѣланной, въ русскихъ редакціяхъ обширнѣе, нежели въ извѣстныхъ греческихъ рукописяхъ. Къ нему прибавляется иногда цѣлая отдѣльная статья о двѣнадцати камняхъ, вѣроятно, уже русскимъ передѣлывателемъ. Въ «Александріи» Румянцовскаго Музея № 456 она снова помѣщена въ концѣ рукописи, съ нѣкоторыми варіантами и толкованіями на поляхъ, и вообще встрѣчается нерѣдко. Эти описанія камней любопытны для насъ потому, что, вмѣстѣ съ другими подобными произведеніями, они получали видное мѣсто въ азбуковникахъ и отсюда переходили въ область народныхъ знаній и повѣрій {Сочиненіе о двѣнадцати камняхъ (περὶ τῶν δώδεκα λίϑων) издано въ геснеровомъ De omnium fossilium genere. 1565, и потомъ одинъ древній латинскій переводъ напечатанъ Фоджини въ Римѣ, 1743.}. «Александрія» доставила азбуковникамъ и нѣсколько другихъ словъ; напримѣръ въ той же румянцовской рукописи записаны изъ нея слова: «аннивалариксъ, аѳракійскій царь (Александрѣя)»; «гриѳонесъ — ногъ птица, его же гнѣздо на 15 древесехъ»; «еклъсплораторе (sic) — лазущики»; «каламандра — черви, ни во огни ражаются, во огни и живутъ, а без огня не могутъ жити» и др.
Авторитетъ «Александріи» поддерживался, какъ мы замѣтили, и связью ея содержанія съ другими сочиненіями; нѣкоторыя личности ея упоминаются въ историческомъ разсказѣ хронографовъ. Космографіи описываютъ и «страну муринскую» (Эѳіопію), мнимую родину царицы Олимпіады, и стеклянныя горы подъ востокомъ солнца, гдѣ людямъ нельзя жить отъ «корванъ, великихъ змій крылатыхъ», и куда «доходилъ царь храбрый Александръ Македонскій и возвратился». Они упоминаютъ и о макарійскихъ островахъ, гдѣ живутъ счастливые рахмане «нагіе, подъ самымъ востокомъ солнца, и царя у себя имѣютъ, вѣруютъ же на небо къ Богу, а нынѣ крещена (то-есть, страна ихъ). Житіе ихъ таково: одѣваютца листвіемъ древянымъ, а питаются овощемъ, и жены и дѣти имѣютъ, а ризъ, и скота, и хлѣба не имѣютъ, ни градовъ, ни войны не имѣютъ же»[40]. Всѣ подобныя замѣтки напоминали читателямъ исторію похожденіи Александра, и они съ большимъ вниманіемъ прочитывали разсказъ о чудномъ народѣ. Вопросы Александра мудрымъ рахманамъ о томъ: «кого больше: живыхъ или мертвыхъ? что крѣпче: смерть или животъ? что больше: земля или море? чѣмъ началось время: днемъ или ночью?» и т. п. переносили читателей въ кругъ ихъ собственныхъ загадокъ, затрогивали эту любимую тогда сторону умственныхъ развлеченій. Немудрено, поэтому, что съ такими же чертами рахмане являются и въ народныхъ преданіяхъ, какъ въ исторіи псевдо-Каллисѳена: первоначальное происхожденіе этихъ преданій было здѣсь чисто-книжное, такъ-что имя ихъ не представляетъ никакихъ затрудненій при объясненіи миѳа; и если мы находимъ въ немъ новыя особенности, то онѣ происходили уже отъ смѣшенія съ другими преданіями[41].
Сдѣлавшись любимой книгой старинныхъ грамотѣевъ, «Александрія» часто переписывалась самымъ старательнымъ образомъ, украшалась виньетами и картинами. Она переписывалась и въ XVIII-мъ столѣтіи; иныя картинки ея перешли въ число лубочныхъ изданій и принадлежатъ, слѣдовательно, къ древнѣйшимъ изъ нихъ. Одна, «О бою Александра с Поромъ, индѣйскимъ царемъ», на большомъ листѣ, представляетъ два войска съ копьями, знаменами и трубами, нападающія другъ на друга. Наверху листа приложено описаніе александрова похода противъ индійскаго царя, а внизу короткое перечисленіе главныхъ подвиговъ Александра. На другой картинѣ изображены «люди дивыя, найденныя царемъ Александромъ Македонскимъ», съ объясненіемъ[42]; фантазія рисовальщика сильно разъигралась на этой картинѣ: онъ нарисовалъ этихъ чудесныхъ людей такъ мудрено, что ихъ невозможно разобрать, и кое-что прибавилъ отъ себя. «Александрія» оставила слѣды даже въ устной народной словесности: для скептиковъ, которымъ это можетъ показаться страннымъ, замѣтимъ, что подобныя заимствованія въ народной словесности возможны вездѣ, а у насъ и очень-нерѣдки. Между сербскими «приповѣдками», изданными Букомъ Стефановичемъ, одна, о царѣ Троянѣ, принадлежитъ именно къ этому разряду. Въ ней приписанъ Трояну извѣстный у древнихъ анекдотъ о Мидасѣ и его бородобрѣѣ, который, замѣтивъ у Мидаса ослиныя уши и поклявшись не нарушать этой займы, никакъ не могъ утерпѣть, чтобъ не разсказать кому-нибудь такого любопытнаго обстоятельства, вырылъ ямку и сказалъ въ нее: «у Мидаса ослиныя уши», и потомъ зарылъ; но на мѣстѣ ея выросъ тростникъ и сталъ безпрестанно нѣтъ эту пѣсню… Имя Караджича ручается, что сказка принадлежитъ народу и имѣетъ у него обширную извѣстность, а не выписана изъ книги, и между-тѣмъ всякому понятно, что она могла произойдти только книжнымъ путемъ. Существованіе лубочныхъ картинокъ изъ «Александріи» также показываетъ, что для народнаго воображенія была возможность воспользоваться сюжетомъ изъ этой исторіи, взять изъ нея ея главныя черты и развить ихъ но своей собственной манерѣ и привычкамъ. Такъ зашло къ народу преданіе о рахманахъ и рахмаискомъ праздникѣ. Въ одной изъ нашихъ сказокъ Александру приписано первое изобрѣтеніе и разведеніе садовъ; она разсказываетъ, что Александръ Македонскій, которому все хотѣлось узнать и всего достигнуть, старался, во время своихъ похожденій, найти рай; но это было сопряжено съ величайшими трудностями. На дорогѣ встрѣчались ему разныя препятствія: его окружалъ непроницаемый мракъ, передъ нимъ разверзались пропасти — Александръ все преодолѣвалъ. Наконецъ силъ его недостало и гордость его была побѣждена; Александръ отказался отъ своего намѣренія и утѣшился тѣмъ, что развелъ себѣ обширный и великолѣпный садъ: съ тѣхъ-поръ и пошли сады. Это разсказъ, вполнѣ-самостоятелыіый, но основа его содержанія, характеръ героя, очевидно принадлежатъ «Александріи», придающей ему тѣ же особенности.
Приводимъ, въ заключеніе, отрывокъ изъ этого произведенія, чтобъ познакомить читателя съ характеромъ языка и изложенія, и дать возможность сравнить текстъ съ греческимъ подлинникомъ псевдо-Каллисѳена. Разсказъ приведеннаго отрывка начинается съ того, что Александръ пришелъ къ «сладкому озеру» и увидѣлъ столбъ даря Сесонхозиса (въ русскомъ текстѣ Сонхоса), и какъ встрѣчался потомъ съ разными чудными людьми[43].
"…Александръ борзо на конѣ к столпу тому скочивъ, и ко образу златому пріиде, и слова греческія у образа на столпѣ обрѣте, имѣюще писаніе сицево: "человѣче, аще кто хощетъ на востокъ итти, — до сего "мѣста дошедъ, вспять возвратися; не имаши отъ сего мѣста дале "итти Азъ бо есть Сонхосъ царь, иже всему свѣту царь быхъ, край "земли восхотѣхъ видѣти, и со всѣмъ своимъ воинствомъ на се поле «великое пришедъ, и восташа на мя дивіи человѣцы и воинство „мое великое разбиша, и мене на семъ полѣ убиша“. И сія слова прочетъ Александръ, убоявся зѣло и рече к себѣ — „яко да македоняне сихъ не прочтутъ“, и поставецъ златъ вземъ, и тѣло Сонхосово огнувъ портящемъ многоцѣннымъ, и ту станомъ ставъ. Македоняне же вопрошаху его, что писано у образа того златаго на столпѣ; онъ же рече: „красну и овощну землю впереди возвѣщаетъ намъ быти“. И отголѣ два дни прешедши, и къ горѣ нѣкоей дошедъ и к ней поидоша, и видѣ люди дивіи и горѣ той горды и страшны видѣніемъ: высота ихъ — единому двѣ сажени, косматы и дерзы зѣло, все воинство видятъ, а не бѣжать. Александръ же на конь всѣдъ, на видѣніе ихъ изыде, и видѣвъ ихъ отъ мѣста на мѣсто преходяще и лукаво на воинство позирающе; Александръ же видѣвъ ихъ и убоявся зѣло, глаголя: „сіи суть людіе, иже нѣкогда Сонхоса царя разбиша“, и воинству своему вооружатися повелѣ. И отъ тоѣ горы отвади единаго человѣка, и посла к нему жену; она же близъ его ставши, сяде: онъ же, ухвативъ, нача ясти сію, жена же та гласомъ великимъ возопи к воинству алексаи- дрову; они же притекши, отнята жену отъ дившхъ людей, единаго же человѣка копіемъ удариша. Онъ же гласомъ великимъ крикнувъ, и услышаша гласъ его дивіи людіе, нападоша на Александра множество много безчисленно з древіемъ и каменіемъ, и александрово воинство разбиша, и во околъ погнаша, дондеже Антіохъ е своимъ полкомъ приспѣ, и тако ихъ погнаша до широкого поля. Александръ же на своемъ конѣ вмѣшався, единаго отъ нихъ за власы ухвативъ и во околъ свои вомча: бяше же десяти лѣтъ дѣтища — выше всѣхъ людей питомыхъ.
"И ту Александръ ихъ уби тысящу тысящь, александровыхъ же двѣ тысящи конникъ убита, Таковъ же законъ бяше у дивіихъ людей: егда коего отъ нихъ окрововляху, они же похвативше живаго и снѣдаху. — Во утріи же день велможй и воеводы рекоша: "Александре царю, до- "волно есть смерти, иже отъ вселенскихъ царей пріяли есмя, а ты "повелѣвавши намъ ногибпути отъ дившхъ людей; всею землею пріялъ "еси овладѣніе, а намъ въ чюжихъ земляхъ погибнути и безпамятнымъ «быти». Александръ же умилився рече к нимъ: "о любиміи мои вел- «мояіи и воеводи и македоняне, не будите маломощи; весь бо свѣтъ „пріемъ и нынѣ наконецъ приспѣли есмя, и тако почесть имамы“, и мало оттуду шедъ, дивіихъ людей землю прешедши.
"Въ землю нѣкую дивну и красну пришедъ Александръ е воинствомъ своимъ — та же бѣ земля полна овощія различнаго, и ту два столпа обрѣтоша, златомъ искуснымъ сотворены, Ираклія царя образъ и Серамиды царицы его. И к симъ столпомъ пришедъ Александръ, проплакавъ много и рече: «о дивніи и человѣцѣхъ, Иракліи царю и Сера- „мида царица, како добрѣ и мѣстѣхъ сихъ царствовасте и добрѣ умресте, и память ваша по смерти пребываетъ“. И дворове ту пусты Иракліевы, златомъ и бисеромъ и каменіемъ украшены. И тако во внутреннюю пустыню внидоша шестію дніи, и тамо чюдныхъ людей обрѣтоша: у всякого человѣка шесть рукъ и шесть ногъ, и всякъ отъ нихъ имяше рожны; и ко Александру направишася на бой битися е нимъ, и не могоша. Александръ же сихъ уби множество, и много отъ нихъ живыхъ ухватиша — хотяше ихъ во вселенную вести на диво, обычая же ихъ не вѣдаху, что ядятъ, и всѣ отъ нихъ неурядно умроша. И землю ихъ за шесть дней прешедъ, и во псоглавые люди пріиде; бяше же тіи человѣцы таковы: все тѣло ихъ человѣческое бяше, главы же у нихъ песьи, гласи же ихъ бяху человѣчестіи — глаголаху человѣчески, а друзіи яко пси лаяху. И сихъ Александръ много изби, и землю ихъ за десять дней пройде. И на мѣсто нѣкое пріиде Александръ и ту обрѣте людей предивныхъ, рогатыхъ… и на море нѣкое прінде, и ту воинству своему почивати повелѣ: и у нѣкоего воина конь умре, господинъ же его отволокъ въ море; ракъ же мореніи, нашедъ его, нача ясти, а другій ракъ облазинея с нимъ, и абіе мнози рацы из моря извіедше, людей и коней много похвативше и и море утекоша. Сіе же Александръ видѣвъ и тростіе запалити повелѣ, и ту множество раковъ згорѣша. И оттуду на ино мѣсто повдоша, и при томъ же мори овощія много обрѣтоша различнаго, и ту воинству ночивати повелѣ. Островъ же внутрь моря узрѣвше, и голіи сотвориша много, и ко острову плыти хотяше Александръ; Птоломей же рече к нему: царю Александре, не ходи ты прежде мене во островъ сіи; не вѣси бо тамо что обрѣшъ и погибнеши; но азъ прежде тебя иду, а ты по мнѣ идеши». Александръ же к нему рече: да аще ты тамо погибнеши, любимый мои друже, Птоломее — кто мене послушати имать сице, а твоя бо мнѣ глава выше всѣхъ земскихъ главъ". Птоломей же рѣче к нему: о, царю Александре, аще Птоломей умретъ, другаго Птоломея обрящеши, а Александра другаго Птоломей не можетъ обрѣсти". И сіе рекъ Птоломей, въ галію вшедъ и плавати начатъ ко острову отъ утра до нощи, доплы же тамо и обрѣте тамо люди греческимъ языкомъ глаголкнце, мудры и красны зѣло, нази же всѣ. Видѣвъ же ихъ, Птоломей ко Александру возвратися и сказа ему вся, яже тамо видѣ. Александръ же, вшедъ въ галію и другихъ галей вземъ съ собою 30, и острова того дошедъ; людіе же острова того вегрѣтиша и поклонишася ему, глаголюще: «Александре, почто пришелъ еси к намъ, и что хощеши взяти у насъ? нази бо есмя всегда, яко же видиши насъ, овощемъ же острова того питаемся». Александръ же к нимъ рече: «ничто же требуемъ отъ васъ, но пріидохомъ видѣти васъ; возѣстите мы, како имя мое знаете вы и греческимъ языкомъ глаголеше, здѣ и чюжихъ земляхъ обрѣтостеся?» Они же к нему рекоша: имя твое прежде многихъ лѣтъ возвѣсти Иракліи царь с Серамидою царицею; царствованія еллинскою и стратинскою землею, иже отъ насъ наричется Макидонія. Неправдѣ же мнозѣ землю ту постигше, жи и клятвопреступленіе и кровосмѣшеніе и поганыхъ языкъ нашествіе на землю, и ту Ираклій царь, не могіи человѣческаго беззаконія терпѣти, царьскіе дворы оставивъ и въ пустыняхъ изволи(хъ) жити, помышляя реченное отъ Бога: лутчи отъ великія немощи странствовати, нежели человѣческаго беззаконія тернѣти — тысящу галѣи сотворити повелѣ, и правыя истинныя люди земли той избравый з женами и з дѣтми, и и галѣи посадивъ, и самъ с царицею своего, неправды ради, цѣло убо годище по морю плававъ, и до земли дойде, идѣ же, Александре, столпы обрѣте и образы изваянны видѣлъ еси. И ту много лѣтъ царствованіе Иракліи с Серамидою царицею и любвни мнозѣ, и оба умроста; насъ же на земли оставивъ безъглавны[44], и галѣи всѣ запалити повелѣ, яко да и беззаконную землю не возвратимся. Мы же, согрѣшивше, первому обычаю послѣдовавше злому, и тако Богъ разгнѣвася на насъ за беззаконія наша — дивіи люди, яже "видѣлъ есть ты, тѣхъ на насъ пусти, и они царство наше разориша, и многихъ отъ насъ убиша. Мы же недоумѣяхомся, куды во вселенную изыти, въ царствіи томъ не могуще намъ жити отъ дивіихъ людей, всѣ вселихомся во островъ сей, и пребываемъ здѣ, и разумомъ «философскимъ потѣшаемся — да ничто же отъ насъ взяти, точно отъ мудрыхъ нашихъ: аще требуеши, возми, елико хощеши, болѣзни бо будутъ нѣвкое время». Видѣвъ же ихъ Александръ, подивися житію ихъ, глаголя: «поистиннѣ Соломонъ рече — мужъ мудръ источникъ не изчерпаемъ есть; единъ мужь мудръ, множествомъ людей обладаетъ, и единъ мужъ безуменъ множество людей погубляетъ». И сіе рекъ, Александръ шесть философовъ вземъ отъ нихъ и е собою моимъ. От- ходящу же ему, воспроси ихъ, глаголя: «что отсюду напреди есть?» Они же к нему рекоша: «ничто же ино, токмо макорійскій нашъ островъ акіянскаго моря, и(дѣ)же людіе блаженни суть, иже нагомудрецы нарицаются, иже (мы) всякія страсти нази суть».
Кромѣ интереса для изученія исторіи народныхъ преданій, «Александрія» важна особенно, какъ одинъ изъ главныхъ фактовъ того вліянія, которое имѣла свѣтская греческая литература на древнюю нашу словесность. Обширная извѣстность ея показываетъ, какъ великъ былъ кругъ этого вліянія и какъ далеко проникали иногда въ народное сознаніе чуждые миѳы и разсказы, облекаясь въ немъ новыми, національными чертами. «Александрія» любопытна, наконецъ, въ томъ отношеніи, что служитъ однимъ изъ самыхъ характерическихъ указаній на то, какое значеніе для старой русской образованности имѣла сербская и болгарская письменность, изъ которыхъ она пріобрѣла первоначальное знакомство съ произведеніями византійской литературы.
- ↑ W. Wackernagel, Gesell, der deutschen Literatur 180—181.
- ↑ Изслѣдованіе о сношеніяхъ русскихъ съ монастырями Аѳонской Горы въ «Тв. Св. Отц.» 1848. Кн. I, приб. 129—168. Жаль, что предметъ еще не разработанъ здѣсь вполнѣ.
- ↑ Нашими учеными было уже замѣчено, что въ старинной русской, или вообще старославянской, литературѣ встрѣчаются переводы неизданныхъ, или вовсе-неизвѣстныхъ греческихъ сочиненій. Изслѣдованіе древнихъ памятниковъ нашей письменности, безъ-сомнѣнія, дастъ возможность возстановить многіе темные факты византійской литературы, особенно той отрасли ея, о которой мы теперь говорили.
- ↑ C. h. Cholevius, Geschichte der deutschen Poesie nach ihren antiken Elementen I, 60 fg.
- ↑ Лучшія изслѣдованія о началѣ и исторіи ихъ: — St.-Croix, Examen critique des historiens d’Alexandre le Grand. Paris 1804; — Vie d’Alexandre le Grand par F. (Friedlander, или по Б.-де-Ксиврею, Favre) коротенькая, но очень-любопытная статья по поводу изданія Юлія Валерія кард. Маи (Mediol. 1817) въ Bibl. univers, de Genиve 1818, VII. Littérature p. 218—229 и 322—349; — Berger de Xivrey, Notice de la plupart des manuscrits… contenant l’histoire fabuleuse d’Alexandre le Grand, connue sous le nom de Pseudo-Callisthиnes въ Notices et Extraits des manuscr. de la bibl. du Roi t. XIII. II, 162—219 (выписки изъ рукописей 219—307). Псевдо-Каллисоѳнъ изданъ въ первый разъ К. Мюллеромъ въ дидотовой Script, graecorum bibliotheca, Paris 1846 (Arrianus. Fragmenta scriptorum de rebus А. M. Pseudo-Callisthenes), съ прекраснымъ предисловіемъ.
- ↑ Александрія Рум. Музея № 456 л. 142 «Римляне же… отъ камени адаманта изнесоша ему оружіе Александра Фарижа, сына Пріяма, царя тройска, еже Агаменъ, царь греческіи, взялъ въ Трои, и копіе алеѳаидиново з бисеромъ и каменіемъ многоцѣннымъ принесоша, Якша Келомонича (то-есть Аякса Теламонида) и инѣхъ 17, и щитъ Таркинія, царя римѣскаго, кожею аспидовою повлаченъ, и славно вниде въ Римъ… и вси царіе западніе пріидоша къ нему со многими дарами, еже не воевати ихъ моляхуся и повелѣ имъ дань даяти отъ 12 лѣтъ и войска вооруженна»; Въ изданномъ греческомъ текстѣ это передается иначе. Pseudo — Cailisth. 29—31 notae.
- ↑ «Нынѣ послахъ къ тебѣ (пишетъ Дарій) стругло и коло, да съ нимъ игравши, яко же и протчіи младенцы играютъ, а два ковчега праздна, и тѣ наполнишь мнѣ трилѣтными данми, а два мѣха маку, и ты макъ повелиши… подобнымъ тебѣ безумнымъ велможамъ, даизочтутъ въ число, и тако вѣдомо вамъ будетъ число войска моего». Александръ отвѣчаетъ: «…. царь Александръ македонскій Дарію царю персскому, превознесенному гордѣніемъ своимъ и сердцемъ безумно(му) и хвалящемуся своею честью — и твоя честь вся тебѣ есть — меня же млада и несмысленна и ненаказанна именуеши… и какъ дѣтемъ, игралище далъ ecu мнѣ, самодержцу земли; воистинну… дарми ты образуеши самодержца мя своей земли, прорекуешя всѣму свѣту — царемъ (мнѣ) быти въ Персидѣ. Округъ кола образуетъ обладати всей вселеннѣй… и нынѣ безумному посланію твоему дѣти глумятся, и коломъ и стругломъ твоимъ вертятъ — тако станешь отъ меня вертѣтися предо мною; а ковчези твои повелѣлъ нынѣ и праздны вмѣсто дани отъ тебя принята, и велѣлъ ихъ соблюсти — дондеже наполню отъ твоего царства многоцѣннымъ сокровищемъ, а макъ повелѣлъ македонянамъ изжевати — тако войско (твое) будетъ пожерто». Такъ читается переписка ихъ въ одной изъ новѣйшихъ редакцій исторіи.
- ↑ «Сунклитъ же (асингитъ) такова вещь — никакое желѣзо его растлити не можетъ, и огнь его не возметъ.» Ср. въ рукописи Рум. Музея, № 363, л. 454 и слѣд. Александръ загналъ чудовищные народы въ тѣсное пространство между горъ и «закова не ступившееся мѣсто вратами желѣзными и сонклитомъ помаза; и сонклитъ же той есть вещь дивна такова, его же огнь не жжетъ, ни желѣзо не сѣчетъ. Внутрь же врать тѣхъ на 300 поприщь купиною насади, и ту поганые языцы загради». Разсказъ этой статьи взятъ именно изъ псевдо-Каллисѳена. Между заключенными народами, какъ мы увидимъ, были и татары.
- ↑ Въ нѣкоторыхъ спискахъ Александріи эти исполины называются anticipando — «полканами».
- ↑ Inepta figmenta, destiluta omni prorsus ulilitate ac amcenitate, по отзыву Исаака Фосса; столько же строги и выраженія знаменитаго Летроння.
- ↑ Muller р. х not., xxiii.
- ↑ Alexandri epistola ad Aristotelem de situ et mirabilibus Indiae, или Epilogus de mirabilibus, quae vidit Alexander, ad Aristotelem magistrum и др. въ разныхъ рукописяхъ парижской библіотеки.
- ↑ Müller, Pseudo — Callisthenes xviii.
- ↑ Слова Летроння: je pense qu’elle (то-есть выдумка о Нектанебѣ) remonte à l'époque des Ptolémées et qu’elle а été imaginée par les Egyptiens eux-mêmes pour rattacher Alexandre à leurs dynasties nationales (La statue vocale de Memnon. Paris 1831, p. 81 note), приведенныя у Б. де-Ксиврея, p. 179. Müller, Pseudo-Call. xx.
- ↑ Müller, Pseud, хіх--xxij.
- ↑ Müller ibid. xvj.
- ↑ Спеціально объ Александрѣ въ восточныхъ преданіяхъ: — J. v. Hammer, Alexander nach den Sagen des Morgenlandes въ его Rosenöl oder Sagen und Kunden des Morg. Stuttg. 1813 1-er Bd.; — Demetrius de Gobdelas, Histoire d’Alexandre le Grand suivant les écrivains orientaux. Varsovie 1822; — Fr. Spiegel, Die Alexandersage bei den Orientalen. Leipzig, 1851 и др.
- ↑ Прежде думали объ этомъ иначе, и самого псевдо-Каллисѳена производили отъ писателей восточныхъ. «L’expédition d’Alexandre, говоритъ Фавръ, fit sans doute connôilre aux Grecs, ces écrits, qui treize siècles plus lard reparurent avec tant de succès dans notre occident, sous le nom de Homans de chevalerie. Ils semblent tirer leur origine de la Perse, peut-être de l’Inde, et les hauts faits des guerriers de l’Iran et du Tou- ran sont les premiers modèles de ces compositions, dans lesquelles l’héroïsme militaire est allié aux aventures surnaturelles et aux prestiges du merveilleux.» Bibl. univ. de Genève ib. 323 sq. Въ этомъ вопросѣ надобно строго отличать вліяніе Востока на характеръ псевдо-каллисѳенова романа и способъ литературнаго заимствованія сказаній объ Александрѣ. Поэтическіе разсказы Фирдоси, Низами и другихъ восточныхъ писателей, несомнѣнно свидѣтельствуютъ о греческомъ ихъ прототипѣ. Но мнѣнію Моля (Livre des Rois I, p. XXIX), Фирдоси замѣнилъ недостатокъ персидскихъ преданій объ Александрѣ именно греческими, которыя могъ знать при посредствѣ арабскаго перевода. Весь составъ и порядокъ разсказа Фирдоси очевидно заимствованъ изъ псевдо-Каллисѳена. Spiegel 14, 61—62.
- ↑ Spiegel 40.
- ↑ Geschichte der Schönen Redekünste Persiens. Wien 1818, 117 fg. Отрывокъ изъ Искендер-наме Низами, о войнѣ противъ русскихъ, изданъ въ книгѣ г. Эрдмана: Ue expeditione Russorum Berdaam versus auctore inprimis Nisamio. Casani 1826—32. 3 voll., съ латинскимъ переводомъ (1, 43—67) и объясненіями. Отрывокъ, заключающій въ себѣ «описаніе похода побѣдоноснаго Александра для освобожденія Бердау и отраженія Руссовъ», раздѣленъ на шесть главъ: «1) Александръ получаетъ извѣстіе о походѣ руссовъ, 2) Александръ возвращается въ Кипчакъ, 3) руссы узнаютъ о приходѣ Александра, 4) сраженіе Александра съ царемъ руссовъ, 5) второе сраженіе Александра съ руссами, 6) Александръ освобождаетъ Нушабе».
- ↑ Ср. Карамз. III, пр. 279. Г. Григорьевъ, въ статьѣ «о походахъ Руссовъ на Востокъ», въ «Ж. М. Н. Пр.» 1835. 11, 229—287, признаетъ въ поэмѣ Низами, несмотря на вымыслы, много историческаго. Въ «Bulletin de la classe historico-philologiquc» (1847. I. IV, № 13, pag. 197—202) акад. Кунинъ сообщилъ разсказъ Иби-эль-Атира о походѣ русскихъ на Бердау въ 944 году. «Ученыя Записки» I и III Отд. А. H. И, 636, 794.
- ↑ Шпигель, Alexandersage 62, считаетъ это посѣщеніе Дарія Александромъ выдумкою восточныхъ писателей, вѣроятно, потому, что не нашелъ этого разсказа, въ греческомъ текстѣ; разсказъ передается, однако, и въ русскихъ редакціяхъ. Cp. Pseudo — Gallisth. 11, 13—15.
- ↑ О нѣмецкихъ передѣлкахъ интересная глава въ книгѣ Холевіуса: Gesell, der deutschen Poesie nach ihren antiken Eiern.. 1, 59—101.
- ↑ Отрывки чешской Александреиды собраны въ Wyboru ze star, literature. Praha 1845, стр. 170, 1071. Другая исторія называется: Kniha о wssech skulciecli welikeho Alexandra. Pilsen 1513. 8°. Польскій переводъ: Historya о zywocie і znamienitych sprawach Alexandra wielkiego krola Macedonskiego. Krakow. 1550, 1690, 1701. Maciejowski, Dod. do Pism. 359.
- ↑ Опис. Рум. Музея № 175, 454, 456. Отрывокъ изъ Александріи разсказанъ былъ Полевымъ въ «Моск. Телеграфѣ» 1832. № 11, 374—390 и № 24, 558—575 («Древнія русскія сказанія о походѣ Александра Македонскаго въ Индію и на Востокъ»), по безъ всякихъ объясненій и указаній ея источника.
- ↑ Онъ вывелъ это изъ нѣкоторыхъ мѣстъ исторіи. Въ сербской рукописи сказано, что Александръ, основавъ одинъ городъ, «нарече имя ему Драмь, по сербскому же ёзику наречется потечише»; то же самое, по русскому списку XVII-го вѣка: «нарече имя ему Драмъ, иже по сибирскому языку наречется потечишче.» Слово сибирскій поставлено здѣсь позднѣйшимъ переписчикомъ, но ошибкѣ, вмѣсто незнакомаго ему сербскій. Это вѣрное объясненіе подтверждается другими рукописями, напр. Публ. Библіотеки, по которымъ мы просматривали исторію Александра; въ погодинскомъ сборникѣ «Повѣстей и Сказокъ» изъ XVII-го столѣтія, л. 225, читается: «градъ же ту созда и нарече имя ему Драмъ, иже по серьбскому языку потечищо наречется.»
- ↑ Philologisch-kritische Miscellaneen. Wien 1799. 8. Не приводимъ въ доказательство сербскаго источника Александріи выписокъ, потому-что связь нашихъ рукописей съ сербскими и безъ того очевидна.
- ↑ «Временникъ М. О.» тамъ же, стр. xevij.
- ↑ Напр., мѣсто хронографа на л. 354, которое кн. Оболенскій приписываетъ Малалѣ (р. 215, ed. Bonn.), принадлежитъ вовсе не ему, а взято изъ «Сокращенной Хронографіи» Іоиля, напечатанной въ нибуровскомъ изданіи въ одномъ томѣ съ Малалой (pag. 24). Вставка изъ Іоиля, была, вѣроятно, уже въ греческомъ текстѣ, а не сдѣлана болгарскимъ переводчикомъ.
- ↑ Которую кн. Оболенскій невѣрно называетъ болгарской, тамъ же стр. xvj.
- ↑ Изъ толстовскаго собранія 1, 34 но каталогу Публ. Библіот., Отд. XVII, F. № 8; рукопись, безъ конца, имѣетъ 307 листовъ. Вообще эта рукопись можетъ дать самое ясное понятіе о старинныхъ потѣшныхъ книгахъ, о которыхъ говоритъ г. Забѣлинъ въ послѣдней изъ его статей «Отеч. Зап.» 1864. Декабрь. Рисовали и раскрашивали или знаменили картинки обыкновенно иконописцы; этимъ и объясняется характеръ живописи подобныхъ картинокъ, строго-опредѣленный и однообразный. Такъ-какъ «потѣшныя книги», или старинныя иллюстрированныя изданія, были первообразомъ нынѣшнихъ лубочныхъ картинокъ, то внѣшность и живопись послѣднихъ имѣетъ съ ними большое сходство.
- ↑ Годы означены неправильно, вмѣсто 323 и 33.
- ↑ «Библіотека иностр. писат. о Россіи». Спб. 1836. I, 47. Одерборнъ, Ioannis Bas. vita, объ Іоаннѣ: cum ab aulicis quibusdam Alexandri Macedonis titulo per adulalionem salutatus fuisset, mirum in modum animo contumuit… у Старчевскаго, Hist. Ruth, script, exteri II, 227.
- ↑ Pseudo-Callisth. 138—139. Ср. съ этимъ, и особенно съ Pseud, р. 142—143 выписку изъ Меѳодія Натарскаго, которымъ пользовались наши лѣтописцы, у Черткова въ Рус. Истор. Сборн. VI, 154—156. Карамзинъ II, пр. 64. Это мѣсто лѣтописи переводитъ и Герберштейнъ. Указываемъ также на любопытную статью въ румянцовской рук. № 363 л. 454 и слѣд., которая касается тѣхъ же преданій. Онѣ распространены были и у мухамеданскихъ народовъ, но получили у нихъ національное значеніе и связаны съ именемъ героя Дзуль-Карнеина, подвиги котораго смѣшивали съ подвигами Александра. Spiegel 57 fg.
- ↑ Ср. Оп. Рум. Муз. 756 о бесѣдахъ Александра съ рахманами.
- ↑ См. напр. въ каталогѣ гр. Толстова отд. I, № 34 оглавленіе рукописи. Ср. въ описаніи румянц. хронографа № 434, гл. 98, 3; гл. 99; гл. 100, 1 и соотвѣтствующее мѣсто въ Полн. Собр. Лѣтоп. VI, 87. Александръ въ своихъ странствованіяхъ видѣлъ и Адама.
- ↑ Таковъ разсказъ о построеніи Новгорода у Карамз. I, пр. 70. Оп. Рум. Муз. 767.
- ↑ То же мѣсто у псевдо-Каллисѳена I, 23 notae. Въ приведенномъ отрывкѣ много противъ него варіантовъ и ошибокъ переписчика.
- ↑ Pseud. I, 26 not.
- ↑ Въ румянц. рук. № 380, л. 84 обор., л. 85 обор., л. 90. Въ Рум. Александріи любопытная вставка: «иное отъ лнисаика о рихъманех», № 456, л. 167 об. О брахманахъ или гимнософистэхъ упоминаютъ и другіе историки Александра — Онезикритъ, Неархъ, Арріанъ, Кв. Курцій и пр.; новѣйшія изслѣдованія о нихъ у Болена, Das alte Indien I, 319; Крейцера Symbolik (3-te Aufl.) I, 482° fg.; Лассена въ Rhein. Mus. 1, 170. Müller, ibid. Fragm. 106.
- ↑ Cp. статью г. Буслаева въ «Архивѣ» Калачова II, 2, 45.
- ↑ До какой степени испортились эти объясненія, переходя съ самыхъ старинныхъ лубочныхъ изданій до нынѣшнихъ, можно видѣть особенно изъ подписи, помѣщенной на второй картинкѣ и неимѣющей почти никакого смысла.
- ↑ Отрывокъ взятъ изъ той же рукописи Публ. Библ. Отд. XVII. F. № 8, л. 158—171. Чтеніе наше сохраняетъ всѣ черты языка, передаетъ и ошибки подлинника, хотя мы не считаемъ нужнымъ приводить его со всею палеографическою точностью (напр. сохранять всѣ ошибки въ буквѣ ѣ и т. п.), которая была бы здѣсь излишнею роскошью, такъ- какъ мы пользовались позднею рукописью. Греческій текстъ Pseud. II, 31 и слѣд.
- ↑ Догадливый рисовальщикъ, принявъ слово «безславный» (то-есть безначальный, неимѣющій начальника) въ буквальномъ смыслѣ, изобразилъ на картинкѣ романъ, съ которыми Александръ разсуждаетъ — безъ головъ. Къ выписанному здѣсь тексту, принадлежатъ въ рукописи шестнадцать картинокъ.