ОЧЕРКИ СИБИРИ.
правитьСемирѣченская область.
правитьIII.
Гора Каскыръ-Тау.
править
Я съ моимъ слугою, кара-киргизомъ Байтакомъ, прибыли на мѣсто ночлега уже поздно, почти что передъ самою полуночью.
Кругомъ была непроницаемая темнота, да еще туманъ вдобавокъ, — тотъ густой, непроглядный, черный туманъ, который скрываетъ отъ васъ всѣ предметы, хотя бы они находились не болѣе какъ въ двухъ, трехъ шагахъ отъ васъ. За этимъ тумакомъ мы ничего не видали кромѣ вашихъ лошадей, которыхъ вели въ поводу, такъ какъ тропинка была очень крута, — и мой слуга, онъ же и проводникъ, — не рѣшился ѣхать верхомъ и мнѣ посовѣтывалъ тоже.
— Иди, да щупай дорогу; ногою щупай осторожно! остерегъ онъ меня.
И мы дѣйствительно шли и щупали, медленно, шагъ за шагомъ подвигались впередъ, пока, наконецъ, не стали.
— Прибыли? освѣдомился я.
— Дальше нельзя идти.. Развѣ завтра, когда свѣтло будетъ, сообщилъ мнѣ Байтакъ.
Это извѣстіе меня не очень-то порадовало… Я зналъ что тутъ, гдѣ нибудь по близости, должна находится стоянка нашихъ топографовъ-съемщиковъ, — и я именно разсчитывалъ провести ночь въ ихъ войлочной кибиткѣ.
Я продрогъ, проголодался; чаю мнѣ хотѣлось такъ, что я готовъ былъ заплатить за стаканъ чуть не половину того, что было у меня въ карманѣ… Я уже мечталъ о томъ, какъ деньщикъ Дементій засуетится съ походнымъ самоварчикомъ, какъ мой товарищъ, топографъ К. улыбнется, себѣ на умѣ, — подмигнетъ и полѣзетъ въ свой погребецъ за флакономъ съ ромомъ… разсчитывалъ я и на шашлыкъ, мелко нарѣзанный, шипящій и апетитно-поджаривающійся на желѣзномъ шомполѣ-вертелѣ… мечталъ я и о складной кровати, удобной такой, покрытой красивымъ хивинскимъ ковромъ… Въ головѣ моей рисовались самыя соблазнительныя картины — все одного и того же рода. И вдругъ все это рушилось разомъ, отъ одного слова: дальше идти нельзя", произнесённаго рѣшительнымъ, безъапеляціоннынъ тономъ моего проводника.
— Ночевать… началъ было я и сталъ нерѣшительно оглядываться, — не увижу ли гдѣ-нибудь въ сторонѣ, темной, полукруглой массы нашей кибитки, не услышу ли чего-нибудь, напоминающаго о жильѣ, о близости живаго существа..
Сплошными темно-сизыми стѣнками стоялъ густой туманъ… Мертвая тишина царствовала кругомъ. Я, Байтакъ и наши двѣ. лошади — только четыре живыя существа посреди этого тоскливаго безмолвія.
— Подержи лошадей — я пойду чего-нибудь поищу — огня развести… сказалъ Байтакъ и передалъ мнѣ поводья своей лошади. Да смотри, хозяинъ, съ мѣста не трогайся — тутъ обвалъ большой, дна не видно… и справа тоже круча . Осторожнѣе!
Едва онъ отошелъ шага четыре, какъ тотчасъ же исчезъ поглощенный туманомъ, его «чалый» повернулъ морду вслѣдъ за хозяиномъ и тихо заржалъ.
— О-го-го!. отвѣтилъ ему голосъ Байтака уже довольно далеко…
Я остался одинъ… Жутко, боязно было въ этомъ глухомъ безлюдьи. Казалось и лошади раздѣляли со мною это непріятное ощущеніе… Онѣ тревожно поводили ушами, пофыркивали — и плотно жались другъ къ дружкѣ…
— Гей! Гой! послышался снова голосъ Байтака… Онъ, видите, не могъ отыскать меня и окликивалъ. Я отозвался.
— Слышу! раздалось спустя минуту — ближе. — Ну. вотъ я!.. Показался Байтакъ совсѣмъ не съ той стороны, откуда я его ожидалъ.
Онъ принесъ цѣлую охапку сухихъ пихтовыхъ сучьевъ и разнаго бурелому — и скоро яркій огонь освѣтилъ кругомъ все тотъ же туманъ, который отъ этого красноватаго пожарнаго свѣта показался еще гуще, еще непроницаемѣе..
Провизіи съ нами не было — и потому мы должны были ограничиться только тепломъ on. этого жаркаго, смолистаго костра; другой, болѣе существенной пользы мы ожидать on. него не могли…
Завернувшись въ бурки, сѣли у огня… Посидѣли; поговорили немного…
— Ѣсть хочется… первый началъ Байтакъ.
— Хотѣлось бы и мнѣ… отозвался я ему и въ тонѣ моего сочувственнаго восклицанія ясно слышалось: — мало ли что хотѣлось бы, да когда нечего, такъ зачѣмъ и выражать эти несбыточныя желанія.
— И какъ это мы съ дороги сбились! началъ было я удивляться.
— Ничего не сбились! самоувѣренно произнесъ Байтакъ.
— А гдѣ же стоянка!.. Гдѣ кибитка?!. По разсчету времени мы должны бы были быть давно на мѣстѣ, или, по крайней мѣрѣ, поблизости! не безъ досады и укоризны въ голосѣ произнесъ я.
— Мы и поблизости… кибитка здѣсь!
— Что?!.
Я посмотрѣлъ на своего кара-киргиза нѣсколько удивленными глазами.
Она тутъ!..
И Байтакъ кивнулъ головою на туманъ…
— Внизу, продолжалъ онъ, — близко!.. слышишь, собака лаетъ! Вотъ опять!.. Слышишь?!.
— Ничего не слышу! сказалъ я, прислушиваясь и напрягая до послѣдней степени всѣ свои слуховыя способности.
— А я слышу.. Тамъ, совсѣмъ внизу… правѣй немного… Обрывъ ничего не видно… Спуститься нельзя… Надо ждать до утра…
Онъ говорилъ обрывисто, короткими фразами, говорилъ и въ то же время прислушивался, но только совсѣмъ не въ ту сторону, гдѣ, по его предположенію, должна была бы быть желанная стоянка, а совсѣмъ въ другую, въ противоположную, — и въ то же время рука его словно машинально отыскивала пряжку ремня его винтовки.
— Что ты?..
— Ишь — бродяги!.. Ого-го-го!
Лошади заворочались, храпнули — и повернули головы въ ту сторону.
— Что тамъ такое, что?.. встревожился было я немного и тоже схватился за оружіе.
— Ничего… Медвѣди бродятъ — двое ихъ… и Байтакъ совершенно успокоился, — и только такъ, на всякій случай, снялъ винтовку съ плеча и положилъ ее около полъ своей бурки.
Успокоился и я… Врагъ былъ слишкомъ неопасенъ, чтобы вызвать болѣе солидныя мѣры осторожности… Здѣсь въ горахъ водится небольшой медвѣдь, совершенно черный, — трусливый и никогда не нападающій на человѣка, котораго онъ страшно боится, ибо чувствуетъ въ немъ серіознаго врага — и врага неумолимаго, жаднаго до его превосходной, косматой шкуры съ длиннымъ, шелковистымъ волосомъ.. Я видѣлъ, какъ въ туманѣ мелькнули двѣ какія-то темноватыя массы, — посопѣли носомъ, по тотчасъ же, послѣ оклика Байтака, скрылись и болѣе не являлись. Лошади тоже совершенію успокоились, понурили свои горбоносыя головы и принялись дремать. Да и насъ сильно начала одолѣвать дремота..
— Ты, хозяинъ, ложись спи — я буду стеречь! предложилъ мнѣ мой кара-киргизъ, замѣтивъ, вѣроятно, какъ я раза три подъ рядъ клюнулъ носомъ.
Я снялъ подушку съ сѣдла, разостлалъ одну половину своей бурки, улегся и завернулся другой… Сырой туманъ знобилъ меня, пробираясь подъ моей одеждой, — я ближе подвинулся къ огню, подумалъ о чемъ-то неопредѣленномъ и самъ не замѣтилъ какъ заснулъ, да такъ крѣпко, что когда проснулся, было уже совершенно свѣтло и туманъ медленно разсѣивался, расползаясь по горамъ дымчатыми полосками.
Мало по малу всѣ предметы стали обрисовываться кругомъ… Вотъ затемнѣли угловатыя линіи скалистыхъ кряжей: вотъ стали, словно изъ-подъ воды, показываться кудреватыя очертанія пихтовыхъ групъ. Шагахъ въ двадцати отъ насъ выросла черная скала, вся покрытая сѣдымъ, жесткимъ мохомъ, показались бѣлыя пятна снѣга, скопившагося въ трещинахъ и впадинахъ… Но всѣ эти предметы были одного, какого-то неопредѣленнаго, туманнаго цвѣта, словно это не были сами предметы, а тѣни ихъ, отброшенныя на зубчатую занавѣсь горнаго тумана: Это была необыкновенно-фантастическая, волшебная картина!
Байтакъ не раздѣлялъ моего восхищенія и поспѣшно приводилъ вл. порядокъ наши сѣдла и вьюки.
Но вотъ тѣни стали покрываться соотвѣтствующими имъ красками.. Пихты начали зеленѣть… Показались красноватыя черточки ихъ стволовъ и вѣтвей… Впереди, прямо противъ насъ, поднималось что-то необъятное, гигантское; — за этою массою разгоралось небо и алыя полосы свѣта полились оттуда, захватывая своимъ потокомъ и вершины древесныхъ группъ и выступы скалъ, и все, что только ни попадалось имъ на встрѣчу.. И все это словно вспыхнуло, словно загорѣлось кругомъ. Глубже и темнѣе стали синіе провалы ущелій. Чудная горная панорама раскинулась передъ глазами.
— Каскыръ-Тау! указалъ Байтакъ на темную массу напротивъ. Кибитка! указалъ онъ внизъ, на самое дно котловины.
Я посмотрѣлъ по его указанію… Двѣ войлочныя кибитки ясно, отчетливо видны была на сѣроватомъ тонѣ кремнистаго дна. Дымъ валилъ изъ обѣихъ отверстій въ крышахъ. По близости стояли на приколахъ лошади нашей съемочной партіи, между ними особенно ясно видѣнъ былъ бѣлый жеребецъ моего товарища К., нѣсколько человѣкъ бродили около кибитокъ, входили въ нихъ и выходили. Въ лагерѣ уже началась обычная, утренняя возня
Апетитъ нашъ разомъ, почти моментально, возросъ до самой высшей степени, и мы начали спускаться внизъ, не теряя больше ни одной минуты на созерцаніе тѣхъ чудесъ природы, которыя раскрыло передъ нами, разогнавшее туманъ, поднявшееся изъ-за Каскыръ-Тау, декабрское солнце.