Очерки Сѣверо-Западной Монголіи. Вып. I и II. Г. Н. Потанина. 1881 г. С.-Петербургъ. править
Въ числѣ видныхъ географическихъ сочиненій, знакомящихъ насъ съ неизвѣстными странами Азіи, появился солидный трудъ г. Потанина, уже заслужившій одобреніе и награду Императорскаго Географическаго Общества. Наша обязанность хотя отчасти познакомить общество съ его содержаніемъ.
Несмотря на то, что сочиненіе написано въ смыслѣ ученаго отчета, много страницъ въ книгѣ возбуждаютъ живой интересъ для лицъ, интересующихся Востокомъ и пограничными странами съ Сибирью. Матеріалы, изложенные въ новомъ сочиненіи, открываютъ цѣлый новый міръ для читателя.
Страна, въ которой пришлось работать г. Потанину, характеризована имъ въ общихъ чертахъ въ предисловіи. Монголія представляетъ сплошное населеніе ни протяженіи 16° по меридіану и 45° по параллельному кругу; уже одинъ этотъ фактъ такого обширнаго объединенія въ языкѣ, культурѣ и религіи, находящій, быть можетъ, свое объясненіе въ равнинномъ характерѣ страны, фактъ очень замѣчательный. Другое обстоятельство, которое бросается въ глаза при первомъ же столкновеніи съ этимъ народомъ, это степень его культуры. Путешественника поражаютъ эти кочующіе монастыри, кочующіе алтари съ своими многочисленными пантеонами, кочующія библіотеки, переносные войлочные храмы въ нѣсколько саженъ высоты, школы грамотности, помѣщающійся въ кочевыхъ палаткахъ, странствующіе медики, кочевые лазареты при минеральныхъ водахъ; по развитію грамотности въ народной массѣ, монголы безспорно единственный кочевой народъ въ мірѣ. Это не дичь въ родѣ нашихъ киргизовъ. Монгольскіе князья по-азіатски люди очень образованные; они часто умѣютъ говорить на нѣсколькихъ языкахъ, своей имперіи, пишутъ по монгольски и тибетски, иногда даже изучаютъ санскритскій языкъ; они соревнуютъ другъ съ другомъ въ постройкѣ монастырей и кумирень и стараются пріобрѣсти книги. Наши едва грамотные киргизскіе султаны книгохранилищъ и школъ не заводятъ. Жизнь монголовъ проходитъ тихо; нравы ихъ мягки, преступленія рѣдки, о звѣрскомъ обращеніи съ женами или дѣтьми не слышно. Иностранецъ можетъ спокойно путешествовать въ странѣ, русскіе прикащики въ одиночку разъѣзжаютъ по кочевьямъ съ товарами и не жалуются на обиды. Не то въ киргизской степи: конокрадство здѣсь обыкновенное явленіе. Но съ другой стороны, какъ ни кажется безмятежной и мирной жизнь монголовъ, картины поразительной нищеты и медленной голодной смерти встрѣчаются и здѣсь, рядомъ съ безразсудною расточительностію на монастыри, храмы и блестящую обстановку высшихъ духовныхъ лицъ, которыя, благоденствуя и жуируя въ Гюлю, за глаза насмѣхаются надъ народною глупостью. Отсутствіе мѣръ за случай общественныхъ бѣдствій, повѣтрій, падежей, неурожая хлѣба и кормовъ, и медицина, больше чѣмъ на половину состоящая въ шарлатанствѣ и предразсудкахъ, наконецъ скудость средствъ, которыя степная природа даетъ человѣческой жизни безъ помощи науки, нее это заставляетъ желать, чтобы точныя науки были пересажены на монгольскую почву. Въ настоящее время монгольская интеллигенція — ламы — исключительно занята религіозными вопросами; національной литературы почти не существуетъ; библіотеки состоятъ почти единственно изъ тибетскихъ книгъ духовнаго содержанія; между ламами тибетская грамотность распространена значительно обширнѣе, чѣмъ монгольская. Охота изучать свою отечественную исторію, свой народъ и свою родину вовсе неразвита; вся умственная энергія народа пока отдана на разъясненіе обще человѣческихъ вопросовъ о нравственности и религіи. Это похоже на періодъ господства схоластики въ Европѣ съ ея латынью, съ тѣмъ же презрѣніемъ къ варварскому родному языку, но безъ задатка въ той же чуждой литературѣ найти струю, которая повела бы къ положительному знанію. И въ этомъ отношеніи киргизскій народъ отличается отъ монгольскаго; идеалы свои онъ видитъ не въ священныхъ книгахъ, написанныхъ на чужомъ языкѣ, а въ національныхъ богатыряхъ, родоначальникахъ и герояхъ.
Такими красками рисуетъ г. Потанинъ изучаемую имъ страну. Спрашивается, откуда и: е долженъ придти свѣтъ науки для Монголіи, находящейся подъ мертвящимъ давленіемъ схоластическихъ пріемовъ ламаизма? Повидимому не изъ Россіи, или ни крайней мѣрѣ если и изъ Россіи, такъ это должно случиться въ весьма и весьма отдаленномъ будущемъ. И вотъ почему: въ настоящее время наши торговцы, далеко не представители нашей цивилизаціи, проникаютъ въ сѣверо-западную Монголію изъ трехъ пунктовъ: Бійска, Минусинска и Туункинскаго селенія; всѣ эти три пункта суть настоящія сибирскія захолустья, бѣдныя интеллигентною жизнію. Въ Бійскѣ 6.000 жителей и имѣется уѣздное мужское училище и женская школа, но нѣтъ публичной библіотеки, и потому досугъ жителей растрачивается на кутежи и карточную игру. Минусинскъ, гдѣ усиліями г. Мартьянова основанъ музей, воспитательно дѣйствующій на мѣстное общество, отгороженъ отъ Монголіи двумя высокими хребтами. Тувкинское селеніе, близко расположенное къ государственной границѣ, есть одно изъ самыхъ захудалыхъ и печальныхъ мѣстечекъ въ Восточной Сибири. Здѣсь всего одна небольшая сельская школа, и та ведется дурно; нравы у мѣстнаго населенія грубы, интересовъ умственныхъ нѣтъ, тонъ мѣстному обществу задаютъ волостные и засѣдательскіе писаря изъ сосланныхъ зр воровство. Описавши въ такомъ родѣ органы нашего культурнаго воздѣйствія на сосѣднюю Азію, г. Потанинъ справедливо надѣется, что сила этого воздѣйствія возрастетъ, разъ Сибири будетъ дана свобода развить скоро и широко свои умственные задатки. Если такимъ образомъ, Монголія совершенно чужда свѣта, разливаемаго положительнымъ званіемъ, то весьма естественно ожидать, что путешественникъ встрѣтитъ въ этой странѣ массу матеріала, свидѣтельствующаго о младенческомъ состояніи народнаго мышленія и міросозерцанія. И дѣйствительно, второй выпускъ сочиненія г. Потанина, содержащій этнографическіе матеріалы, почти цѣликомъ наполненъ фактами этого первобытнаго мышленія монгольскаго народа. Въ настоящее время намъ, интеллигентнымъ людямъ, очень трудно понять всѣ особенности и пріемы первобытнаго міросозерцанія, ибо едва только мы вступаемъ въ школьный возрастъ, какъ помимо всякаго съ нашей стороны желанія преподносятъ намъ и готовые вопросы, и готовые на нихъ отвѣты. Разумѣется, вопросы и отвѣты соотвѣтствуютъ данному состоянію знанія, хотя вовсе не вызываются потребностями дѣтской природы. Никто изъ дѣтей интеллигентнаго класса не въ состояніи дать отчета, почему его учатъ латинскому и греческому языкамъ и почему вопросы, которыми занимается физика, рѣшаются въ томъ, а не иномъ порядкѣ, и т. п. Благодаря такому, такъ сказать, насильственному характеру вашего развитія, мы и становимся въ тупикъ, когда намъ приходится встрѣчаться съ остатками ничѣмъ не стѣсняемаго первобытнаго мышленія. И въ самомъ дѣлѣ, затруднительно понимать это мышленіе! Не угодно ли, напр., уразумѣть ходъ мыслительнаго процесса какого-нибудь короля Ашантіи и Дагомеи, который, по свидѣтельству лорда Сендигама, приказываетъ убить на своихъ глазахъ нѣсколькихъ изъ наиболѣе любимыхъ придворныхъ «на томъ основаніи, что эти преданные слуги, отправясь въ лучшій міръ раньше его, приготовятъ своему королю болѣе удобное мѣсто, и ему не придется страдать отъ нарушенія своихъ привычекъ»; или: время отъ времени король отправляетъ «на тотъ свѣтъ» посланниковъ къ своимъ покойнымъ родителямъ съ различными порученіями и, кромѣ того, топитъ рабовъ въ морѣ на тотъ случай, что покойный король можетъ вздумать идти купаться и вѣрный слуга будетъ ему необходимъ. Читая подобныя вещи, мы обыкновенно пожимаемъ плечами въ сознаніи своего превосходства надъ дикарями, воображеніе которыхъ, какъ намъ кажется, не знаетъ никакихъ границъ; но навѣрное наше мышленіе пошло бы по тому же самому пути, если бы намъ насильственно съ ранняго дѣтства не вбивали въ голову различныя основы науки. Эд. Тайлоръ объясняетъ приблизительно слѣдующимъ образомъ происхожденіе анимизма, который отличаетъ первыя ступени культурной жизни людей. Періодическія явленія въ природѣ, каковы смѣна дня и ночи, лѣта и зимы, различныя фазы луны, состояніе сна и бодрствованія, здоровья и болѣзни, летаргіи и смерти, — всѣ эти и подобныя явленія должны прежде всего обратить вниманіе дикаря и вызвать его младенческій умъ на объясненіе. Фактъ сновидѣній, остающихся и теперь, несмотря на громадные успѣхи точныхъ наукъ, не совсѣмъ выясненными и потому не перестающихъ занимать своею причудливостію даже интеллигентныхъ людей, — этотъ фактъ долженъ былъ послужить для дикаря исходной точкой его міросозерцанія, заставивши роковымъ образомъ призвать существованіе души вди духа, который, отдѣляясь отъ тѣла, можетъ проявлять самостоятельное бытіе. Человѣкъ и засыпаетъ-то именно потому, что нѣчто, или душа, оставляетъ тѣло. Но не одни люди, а и животныя и растенія, и даже вообще всѣ предметы какъ органической, такъ и неорганической природы имѣютъ души, ибо все это можетъ быть объектомъ сновидѣній. Тѣни, бросаемыя людьми и вообще всѣми предметами, а суть та форма, подъ которою представляется душа дикарю; а зеркальное изображеніе предметовъ въ водѣ даетъ ему поводъ думать, что души бываютъ темныя и свѣтлыя. Тѣни или души предковъ, сохраняя свой земной характеръ во всѣхъ подробностяхъ, продолжаютъ жить, что ясно доказывается тѣмъ фактомъ, что отъ времени до времени онѣ являются въ сновидѣніяхъ въ сходственной обстановкѣ, какъ и до смерти. Разъ, по мнѣнію дикаря, все въ природѣ имѣетъ душу, которая можетъ относиться къ нему то пріязненно, то враждебно, мы легко можемъ представить себѣ, почему дикарь прибѣгаетъ къ умилостивительнымъ жертвоприношеніямъ въ честь разныхъ тѣней. Напр., африканскій дровосѣкъ, приступая къ рубкѣ большаго дерева, подливаетъ оливковаго масла духу его, чтобъ не быть раздавленнымъ при паденіи. И вообще, понятіе о духахъ служитъ для первобытнаго человѣка верховнымъ принципомъ, при помощи котораго онъ объясняетъ и всѣ случайности своей жизни и всѣ наблюдаемыя имъ явленія въ природѣ. Духи выбрасываютъ огонь изъ вулкановъ, они вырываютъ деревья въ лѣсу во время урагана: они кружитъ челнокъ въ водоворотѣ; они заставляютъ рости дерева. Солнце представляется дикарю личнымъ владыкой, гордо восходящимъ но небу утромъ и въ утомленіи нисходящимъ въ подземный міръ на ночь; бурное море есть страшный богъ, готовый поглотить отважнаго пловца; лѣсные звѣри суть на половину люди, ибо въ нихъ можетъ жить души какого-нибудь предка; скалы могли оказаться людьми, превращенными въ камень и палка служить воплощеніемъ змѣи, въ которой, въ свою очередь, можетъ поселиться душа какого-нибудь предка. Вотъ едва понятная для цивилизованнаго человѣка точка зрѣнія, съ которой дикарь разсматриваетъ міръ Божій. Миѳы — этотъ интересный продуктъ человѣческаго ума — обязаны своимъ происхожденіемъ именно этому настроенію дикаря, настроенію, которое Тайлоръ называетъ миѳослагательнымъ и которое въ сущности состоитъ въ томъ, что желаемое и ожидаемое превращается какъ-бы въ настоящее, возможное въ дѣйствительное. Независимо отъ присущаго всякому человѣку, и дикарю въ томъ числѣ, стремленія найти то или иное объясненіе наблюдаемымъ явленіямъ, два обстоятельства содѣйствовали образованію миѳовъ: во-1-хъ, находя въ землѣ ископаемые остатки громадныхъ животныхъ, дикарь безъ дальнихъ околичностей призналъ эти остатки за слѣды исполинскихъ людей, нѣкогда жившихъ на землѣ. Здѣсь по крайней мѣрѣ былъ хоть доступный нашему пониманію поводъ для фантазіи первобытнаго человѣка, но онъ, по особенностямъ склада своего міросозерцанія, можетъ облечь плотію и кровію рѣшительно все, что онъ выражаетъ именемъ существительнымъ и къ чему онъ приставляетъ глаголъ. Если бы онъ могъ сказать: «справедливость торжествуетъ», то онъ представилъ бы себѣ эту справедливость въ видѣ дѣйствительно существующаго реальнаго предмета. Другимъ поводомъ къ созданію миѳовъ служило весьма естественное желаніе найти объясненіе, почему данное племя называется такъ, а не иначе, и обыкновенно создавалось какое-нибудь лицо, нѣкогда существовавшее, имя котораго и переходило на происшедшее отъ него племя; такъ египтлне получили свое имя отъ Египта, данайцы отъ Даная и т. п.
Зарожденіе миѳа на Востокѣ, въ центрѣ Монголіи, распространеніе его и сравненіе съ миѳами другихъ народовъ дали такую обширную тэму для изслѣдованій, что авторъ вслѣдъ за изданіемъ настоящаго сочиненія продолжаетъ печатать свои изысканія въ видѣ особыхъ монографій, какъ напримѣръ о «Громовникѣ» или миѳическомъ существѣ, олицетворяющемъ грозовыя явленія (Журн. Мин. Народн. Просвѣщ. 1882 г., №№ 1 и 2).
Нѣтъ сомнѣнія, что умственное настроеніе и процессъ духовнаго творчества среди полудикихъ народовъ представляетъ соблазнительную тэму для изслѣдователя, который относится къ жизни изучаемыхъ народовъ не съ легкостью туриста, а въ качествѣ настоящаго мыслителя, философа и друга человѣчества.