ОХОТА НА МЕДВѢДЯ.
правитьВъ одинъ мрачный октябрскій день, когда небо какъ будто бы спускалось на землю сѣрымъ, густымъ туманомъ, а сырость прохватывала до костей, когда ни ѣхать, ни идти никуда не хотѣлось, потому что на дворѣ стояла страшная слякоть и шла изморозь, я, лежа на диванѣ, перелистывалъ какую-то скучную книгу. Вдругъ, слышу, въ передней кто-то меня спрашиваетъ.
— Кто тамъ?
— Архипъ, отозвался посѣтитель.
— Какой Архипъ?
— Изъ Хотилова[1].
Я обрадовался: это былъ знакомый охотникъ-промышленникъ. Архипъ проводитъ лѣто и осень въ лѣсахъ и болотахъ, стрѣляетъ дичь и продаетъ ее живущимъ окрестъ его помѣщикамъ; зимой занимается звѣринымъ промысломъ; добываетъ лисицъ, волковъ и зайцевъ; бьетъ оленей, лосей и медвѣдей. Страсть къ медвѣжьей охотѣ передана ему отцомъ, который, въ этомъ отношеніи, человѣкъ очень замѣчательный, бывалый, какъ говорится, тертый калачъ. Старику теперь лѣтъ семьдесятъ; но онъ еще здоровъ и крѣпокъ; живетъ въ Казанской губерніи у какого-то помѣщика-охотника, гдѣ каждую зиму бьетъ по нѣскольку медвѣдей, и по справедливости можетъ назваться Русскимъ Жюль-Жераромъ; разница лишь въ томъ, что послѣдній — грозный истребитель Африканскихъ львовъ, а первый — Новгородскихъ медвѣдей, которыхъ въ продолженіе своей многолѣтней охоты онъ убилъ болѣе двухъ сотъ. Цифра порядочная: есть чему позавидовать каждому охотнику. На вопросъ мой: — бывалъ ли онъ когда въ опасности? — старикъ отвѣчалъ, что рѣшительно никогда.
Архипъ пошелъ по слѣдамъ отца и убилъ слишкомъ сорокъ медвѣдей, хотя ему съ небольшимъ двадцать лѣтъ. Одна бѣда — жалуется, что звѣрь сталъ рѣдокъ, выводится. "Въ прежніе годы не то бывало, " говоритъ онъ, «батюшка въ одну зиму осьмнадцать штукъ на свое ружье повалилъ; да, помнится, семерыхъ или осьмерыхъ господа, его знакомые, — изъ Питера занарокъ пріѣзжали».
Росту Архипъ небольшаго, худощавъ, физическою силой, повидимому, большою не одаренъ; но отъ упражненія и привычки, принадлежитъ къ числу русскихъ людей, способныхъ къ перенесенію страшныхъ трудовъ. Онъ можетъ ходить по лѣсамъ заваленнымъ буреломникомъ, по топкимъ болотамъ, безъ устали, безъ пищи, въ жаръ и холодъ, отъ зари до зари. Неразъ доводилось ему, слѣдя оленя или лося, избѣгать, на лыжахъ верстъ пятьдесятъ или болѣе и, отбившись далеко отъ жилья, ночевать въ лѣсу, на снѣгу, въ одной какой нибудь легкой мѣховой курткѣ. — Все это ему ни почемъ, какъ съ гуся вода.
Бывши еще двѣнадцати лѣтъ, Архипъ убилъ медвѣдя. Вотъ какъ онъ объ этомъ разсказывалъ[2].
"Приходитъ, говоритъ, къ намъ въ домъ знакомый мужичекъ изъ сусѣдняго села; еще какой-то намъ дальній сродственникъ доводится; спрашиваетъ меня: гдѣ отецъ? а батюшки на ту пору дома не случилось, за лосями съ товарищемъ ушелъ, верстъ за сорокъ.
" — На что тебѣ его, дядя Ѳедоръ?
" — Надыть было, я вечеромъ въ лѣсъ ходилъ железы[3] ставить, да на медвѣжью нору наткнулся; такъ идти бы убить. Одинъ-то малый, я боюсь, ружьишко у меня больно плохо; надысь стрѣлялъ въ волка и близко кажись, а ушелъ, только холку сшибъ.
" — Да медвѣдь ли, спросилъ я, не пустое логово-то?
" — Како пустое, медвѣдь, я выглядѣлъ, и лежитъ-то почти на виду, только снѣгомъ больно занесло.
" — Сердце у меня такъ и закипѣло; пойдемъ, говорю я, дядя Ѳедоръ, убьемъ медвѣдя!
" — Куда те идти; съѣстъ онъ насъ обоихъ, да еще угонимъ, такъ тогда отецъ задастъ намъ жогу.
Я смѣкнулъ, что дѣло плохо, не выгоритъ, не возьметъ меня Ѳедоръ бить медвѣдя, да и батюшка тоже; я ужъ пробовалъ проситься, да все бывало скажетъ: куда тебѣ, еще молодъ, свяжешь меня-то только по рукамъ и по ногамъ. Пострѣляй-ка перва зайцовъ. Вотъ я и поднялся на хитрости, задумалъ обмануть сусѣда, говорю: батюшка, ранѣе, какъ дня черезъ два не придетъ, да и тогда, пожалуй, не пойдетъ съ тобой, не повѣритъ; его ужь и такъ много разъ надували: — ариведутъ, онъ поглядитъ — пустое логово.
" — Ну ладно, поѣдемъ, покажу; а то и въ заправду, пожалуй, Иванъ не повѣритъ.
"Я побѣжалъ впрягать лошадь въ сани, а самъ подъ собой земли отъ радости не слышу, насилу, насилу хомутъ-то надѣлъ, руки такъ ходуномъ и ходятъ. Ну вотъ, батюшка мой, поѣхали мы, я съ собой ружье взялъ и зарядить успѣлъ.
" — На что ты ружье-то берешь? спросилъ меня Ѳедоръ.
" — Да неравно русакъ или мошникъ[4] вскочитъ. Ну ладно — говоритъ; а тамъ мошниковъ таки довольно.
"Какъ пріѣхали къ Ѳедору въ село, лошадь тамъ оставили, а сами пошли въ лѣсъ на лыжахъ. Отбѣжавъ, знать, версты съ три, или четыре, Ѳедоръ сказалъ, чтобъ я шелъ тише. А что, развѣ недалеко? — спросилъ я, а у самого сердце выскочить такъ и хочетъ. Да вонъ, говоритъ, подъ елью-то, которая заиндевѣла: это отъ духу.
"Я какъ будто не вижу, а какое не вижу — какъ ястребъ въ цыпленка, такъ и возрился, да все ближе и ближе подхожу къ дереву, подъ которымъ лежалъ медвѣдь, а самаго меня такъ и трясетъ, словно въ лихоманкѣ. Больно ужь озарился.
" — Куда ты лѣзешь-то? кричитъ мнѣ вслѣдъ мой товарищъ, наткнешься да взбудишь; вотъ я-те ужо, пострѣлъ этакой! А я ужь и курокъ взвелъ, и приложился; осталось до норы-то какихъ-нибудь сажени двѣ, мнѣ и голову медвѣжью видно. Потъ я, батюшка мой, нацѣлилъ, да какъ грохну, медвѣдь и не дрыгнулъ: какъ лежалъ, такъ и остался, — больно ловко попалъ, только паръ повалилъ. Я давай скорѣй заряжать ружье, боюсь, чтобъ не очнулся; зарядъ-то никакъ не могу въ дуло всыпать, половину пороху на снѣгъ высѣялъ, руки больно дрожатъ. Прибѣжалъ ко мнѣ и Ѳедоръ. Ну братъ, Архипна, говоритъ, молодецъ! Хорошо, что маху не далъ, а то бы плохо тебѣ было.
"Насилу, насилу вытащили мы медвѣдя, ужастенный былъ! одного сала больше двухъ пудовъ сняли.
«Батюшка, пріѣхавши домой, двухъ лосей привезъ; глядитъ, на стѣнѣ медвѣжья шкура расняленая виситъ; спрашиваетъ меня: продавать что ли кто принесъ? — Я разсказалъ, какъ было дѣло; а самъ, признаться, крѣпко побаивался, чтобъ не поколотилъ. Однако сошло съ рукъ, и съ той поры отецъ началъ меня съ собою на охоту брать за медвѣдями».
Этотъ-то Архипъ двадцать четвертаго октября, прошлаго года, часу въ седьмомъ вечера стоялъ передо мною, держа на своркѣ мою собаку, которая прошлымъ лѣтомъ отдана была ему въ натаску[5].
— Когда ты пріѣхалъ? спросилъ я, была ли послѣ нашего отъѣзда дичь? какъ полевалъ? хорошо ли работаетъ моя собака?
— Пріѣхалъ я по чугункѣ, отвѣчалъ Архипъ, часа четыре тому назадъ, да васъ-то насилу, насилу отыскалъ. Вѣдь я въ Москвѣ еще въ первой. Собака ваша принялась, работаетъ знатно; чутье, поискъ чудо какіе. Я изъ-подъ нея, по осени паръ двѣсти бекасовъ и гаршнеповъ убилъ.
Я остался доволенъ такою громкою похвалой моей собакѣ, тѣмъ болѣе, что Архипъ извѣстенъ былъ мнѣ за охотника, который еще не выучился отливать охотничьи пули, т. е. лгать.
— Спасибо тебѣ, спасибо! говорилъ я, на будущее лѣто опять въ вашу сторону пріѣдемъ полевать.
— Милости просимъ, очень радъ буду. Да я, признаться, и теперь пріѣхалъ въ Москву болѣе затѣмъ, чтобъ звать васъ къ себѣ въ гости.
— Не на пороши ли? спросилъ я, смѣясь, — я до нихъ небольшой охотникъ.
— Нѣтъ, не на пороши, а я звѣря обложилъ; то неугодно ли съ кѣмъ-нибудь еще ѣхатъ повеселиться?
Охотничье мое сердце сильно застучало. Предложеніе сдѣлано было такъ неожиданно, но кстати и во время.
— Далеко ли отъ Хотилова, великъ ли окладъ[6], хорошъ ли звѣрь? спросилъ я, нетерпѣливо желая знать всѣ подробности.
— Отъ Хотилова, отвѣчалъ Архипъ, всего какихъ-нибудь версты полторы, а пожалуй и тѣхъ не наберется; окладъ небольшой, десятинъ пятокъ, все равно какъ въ огородѣ, — въ память ли вамъ, гдѣ позапрошлымъ лѣтомъ бѣлыхъ куропатокъ нашли. Медвѣдь страшный! ступня такая, что растоптаннымъ лаптемъ не покроешь. Звѣрь-то онъ признаться гонный[7], только не стрѣленный; легъ было отъ насъ верстахъ въ двадцати, да тамъ мужичекъ поѣхалъ дрова рубить и поднялъ его: идетъ, говоритъ, словно барка какая качается. Надо только не торопиться, прибавилъ Архипъ, а то видите погода какая, пожалуй снѣгъ сгонитъ, — такъ и звѣрь не улежитъ, сойдетъ. Нынѣшній годъ ихъ ранняя зима заѣла, захватила врасплохъ. Въ прежніе годы ложились по голу[8], а ныньче не успѣли; снѣгъ напалъ, а они еще по лѣсу шлялись и слѣды дали.
Медвѣдя обложили, звѣрь обложенъ, окладъ, осокъ — вотъ, слова, которыя, вѣроятно, доводилось слышать многимъ; но не каждому, можетъ быть, извѣстно, что такое въ сущности значитъ обложить медвѣдя. Поэтому, желая, чтобъ разсказъ мой былъ понятенъ не для однихъ охотниковъ, я считаю здѣсь умѣстнымъ сказать нѣсколько словъ о томъ, какъ дѣлается окладъ.
Извѣстно, что медвѣдь на зиму ложится въ берлогу или логово, а встаетъ не ранѣе наступленія весны, когда снѣгъ уже почти совершенно исчезнетъ.
Народное повѣрье гласитъ, что медвѣдь во всю зиму сосетъ свою лапу, чѣмъ и питается. Повѣрье это, разумѣется, не имѣетъ никакого основанія.
Чѣмъ ранѣе съ осени падаетъ на землю снѣгъ, тѣмъ легче охотнику отыскивать медвѣдей, потому что ранняя зима застаетъ ихъ такъ сказать, врасплохъ, когда они не успѣли еще лечь на зимнія квартиры, и, бродя по лѣсу, оставляютъ на снѣгу слѣды, которые предательски выдаютъ ихъ преслѣдователямъ.
Какъ скоро выпалъ молодой снѣгъ, охотникъ отправляется въ знакомый, а иногда и незнакомый ему лѣсъ, въ которомъ, по его предположенію, держатся медвѣди, или гдѣ ему случалось встрѣчать ихъ весной, лѣтомъ или осенью[9].
Понятно, что охота эта, или правильнѣе промыселъ, добыча, сопряжены съ огромнымъ матеріальнымъ трудомъ, потому что охотнику нерѣдко приходится бродить по лѣсамъ цѣлые дни, недѣли, даже мѣсяцы, и не наткнуться на медвѣдя или его слѣдъ. Это зависитъ вопервыхъ отъ количества звѣря, а во вторыхъ и отъ счастья.
Но вотъ въ одинъ счастливый день, охотникъ встрѣчаетъ въ лѣсу широкій слѣдъ босой человѣческой ноги; одни лишь когти, идущіе отъ пяти пальцевъ, показываютъ, что прошелъ не человѣкъ, а медвѣдь.
Охотникъ останавливается, крестится, почесываетъ по русскому обычаю затылокъ и начинаетъ внимательно всматриваться и разбирать, давно ли прошелъ звѣрь, великъ ли онъ, куда идетъ слѣдъ, въ какомъ островѣ, гривкѣ или раменьѣ[10] долженъ, по его соображенію, медвѣдь лечь. Для всего этого, разумѣется, нужны знаніе и большая опытность.
Разобравъ все хорошенько, охотникъ направляется въ ту же сторону, куда пошелъ и звѣрь; но не прямо по слѣду, а забирая вправо или влѣво, какъ удобнѣе, и дѣлая такимъ образомъ кругъ, сначала иногда очень огромный, верстъ въ 5, 6 и даже болѣе, глядя по мѣстности.
Ежели охотникъ, сдѣлавъ обходъ, и возвратясь на то же мѣсто, откуда его началъ, нигдѣ опять не нападаетъ на медвѣжій слѣдъ — значитъ, звѣрь остался въ кругу. Этотъ-то кругъ, или обходъ и называютъ окладомъ, а нѣкоторые осокомъ.
На этотъ день охотникъ оставляетъ свое преслѣдованіе и отправляется домой или въ ближайшую деревню, какъ ему сподручнѣе. Потомъ нѣсколько дней сряду повѣряетъ обойденный имъ кругъ, то-есть наблюдаетъ, не вышелъ ли изъ него обложенный звѣрь; ежели выходу нѣтъ — значитъ медвѣдь пріискалъ себѣ логово и легъ на зимовку.
Съ этихъ поръ повѣрка обхода производится рѣже, то-есть дня черезъ два, три, черезъ недѣлю и притомъ кругъ каждый разъ уменьшается — до тѣхъ поръ, пока охотникъ не нападетъ на медвѣжьи петли[11], признакъ близости берлоги. Тогда онъ оставляетъ звѣря, какъ говорится, облежаться, потому что чѣмъ долѣе его не безпокоятъ, тѣмъ онъ крѣпче лежитъ.
Случается, что обходчикъ, повѣряя свой кругъ, и постоянно съуживая его, подозритъ медвѣжью берлогу. Такого медвѣдя можно бить съ подъема на логовѣ, безъ облавы; но ежели логово неизвѣстно, а знаютъ только, что медвѣдь лежитъ въ кругу, въ такомъ случаѣ облава необходима.
Я сталъ мысленно пересчитывать знакомыхъ мнѣ охотниковъ, кому бы сдѣлать предложеніе ѣхать на медвѣдя. Архипъ помогъ мнѣ въ этомъ, сказавши, что желалъ бы видѣть г. Т, но незнаетъ, гдѣ его найдти? Я далъ адресъ, и Архипъ ушелъ, обѣщая къ ночи вернуться для того, чтобъ ѣхать къ одному нашему знакомому охотнику, который желалъ побывать на медвѣжьей охотѣ.
Весь вечеръ провелъ я въ мечтахъ о предстоящей поѣздкѣ; спать не хотѣлось. Было давно за полночь; однакоже Архипъ не являлся. Рано утромъ разбудилъ онъ меня и подалъ отъ г. Т. записку слѣдующаго содержанія:
«Мы съ П. ѣдемъ сегодня на охоту за медвѣдемъ; ѣдете ли съ нами вы? Время дорого; снѣгъ сходитъ».
Отвѣтъ съ моей стороны былъ, разумѣется, утвердительный. Достался доволенъ, что судьба рѣшила, съ кѣмъ мнѣ ѣхать, позаботившись выбрать товарищей, которыхъ я зналъ, какъ хорошихъ охотниковъ. Черезъ часъ я былъ у нихъ уже на квартирѣ; а въ десять часовъ всѣ мы трое, въ сопровожденіи Архипа, сидѣли въ пассажирской залѣ на Московской станціи желѣзной дороги, и съ нетерпѣніемъ ожидали поѣзда.
Наконецъ нетерпѣніе наше было удовлетворено; ровно въ полчаса двѣнадцатаго машина свиснула богатырскимъ посвистомъ, какъ въ старинные годы посвистывалъ Соловей-Разбойникъ, паръ заклокоталъ, колеса застучали, и цѣпь вагоновъ плавно и быстро покатилась по рельсамъ. Въ десятомъ часу вечера мы очутились въ Вышнемъ-Волочкѣ, взяли лошадей и отправились по Петербургскому шоссе въ Хотилово.
Во всю дорогу мы были неспокойны. Оттепель усиливалась; снѣгъ быстро исчезалъ. Къ тому же въ городѣ намъ сказали, что наканунѣ нашего пріѣзда, весь день шелъ довольно сильный дождь. Поля оголились, и мы ѣхали по шоссе почти по голымъ камнямъ. Невесело понапрасну прокатиться слишкомъ 270 верстъ, сгарая желаніемъ поохотиться.
Тотчасъ по пріѣздѣ въ Хотилово, не смотря на то, что было довольно поздно, мы хотѣли послать за крестьяниномъ, которому Архипъ, на время своей отлучки въ Москву, поручилъ караулить медвѣдя, то-есть повѣрять ежедневно окладъ и смотрѣть, не будетъ ли выходу.
— Я ужь послалъ мальца[12] за Ѳедоромъ, сказалъ старичекъ, хозяинъ постоялаго двора, на которомъ мы остановились.
Малецъ, которому, повидимому, было лѣтъ шестьдесятъ, воротился; но утѣшительнаго принесъ намъ немного и не могъ удовлетворить нашего нетерпѣливаго любопытства, потому что медвѣжій караульный ушелъ еще съ вечера въ лѣсъ, чтобъ на утренней зарѣ пострѣлять на чучела тетеревей.
Досадно, а дѣлать нечего. Легли спать; но было не до сна, — онъ бѣжалъ отъ насъ прочь, и до самаго почти свѣта мы не могли сомкнуть глазъ. Ожиданіе, сомнѣніе и неизвѣстность — мучительныя чувства.
Я всталъ ранѣе другихъ и вышелъ въ смежную комнату. Архипъ былъ уже на ногахъ и насъ дожидался.
— Ну, что, какъ? спросилъ я его съ стѣсненнымъ сердцемъ, боясь отвѣта.
— Слава Богу! отвѣчалъ Архипъ, улежалъ. Снѣгу въ лѣсу еще довольно; да знать, что и дождя-то здѣсь было поменьше; я на зорькѣ самъ обѣжалъ осокъ, выходу нѣтъ.
Камень свалился у меня съ сердца; я повеселѣлъ и вздохнулъ свободнѣе.
Пока мы занимались отливкою пуль и жеребьевъ[13], которые, за торопливымъ нашимъ отъѣздомъ изъ Москвы, не были приготовлены, — поднялись и мои товарищи. Я поспѣшилъ ихъ успокоить и обрадовать, и мы весело принялись за завтракъ, во время котораго стали держать совѣтъ, какъ идти на медвѣдя: по тропѣ ли, прямо ли на логово[14], или съ облавой[15]. Я настаивалъ на послѣднемъ, расчитывая, что медвѣдь гонный, еще не облежался, и потому, можетъ быть, насъ къ себѣ еще и не подпуститъ, что было бы крайне непріятно. Къ тому же въ ночь сдѣлался морозъ, на мокромъ снѣгу образовался черепокъ, и идти было довольно шоростко. Со мной согласились: совѣтъ мой былъ принятъ, и въ немъ не раскаялись; предположенія мои оправдались.
Собрали человѣкъ пятьдесятъ «кричанъ» (болѣе, по причинѣ небольшаго оклада, было ненужно), и отправили ихъ впередъ съ приказаніемъ дожидаться насъ, не доходя за полверсты до лѣсу, и соблюдать возможную тишину.
Спустя полчаса по уходѣ кричанъ, намъ подали сани, и мы понеслись на поле битвы.
Лѣсъ, въ которомъ лежалъ медвѣдь, составлялъ родъ отъема[16], и имѣлъ фигуру неправильнаго четыреугольника, меньшая сторона котораго обращена была къ Хотилову; противуположная ей прилегала къ большому, сплошному лѣсу, и отдѣлялась отъ него неширокою просѣкой, на которой оставлены были кое-гдѣ небольшія деревья. Съ лѣвой стороны граничило шоссе; а съ правой мховое, клюковное болото, поросшее мѣлкимь, кудрявымъ, довольно рѣдкимъ соснякомъ — притонъ и приволье нашей осѣдлой, сѣверной птицы, бѣлой куропатки.
Тропа, которую проложилъ медвѣдь, прошла поперекъ шоссе, вдалась не очень далеко въ большой лѣсъ, и, пересѣкши просѣку, исчезла въ упомянутомъ отъемѣ. Выходу изъ него не замѣчалось; ясно было видно, что звѣрь тутъ.
Подъѣхавъ къ кричанамъ, мы остановились; съ этого мѣста должно было идти пѣшкомъ, потому что санная дорога перерывалась.
Облавщики стояли кругомъ небольшаго огня, разведеннаго, повидимому, не для того, чтобъ грѣться. Дѣло скоро объяснилось.
Архипъ, снявъ шапку, и поклонившись, просилъ насъ окуриться, а также окурить и наши ружья.
— Для чего это? спросили мы, удивленные такимъ страннымъ и неожиданнымъ предложеніемъ.
— Такъ дѣлывали наши дѣды и отцы, отвѣчалъ Архипъ, у насъ такой обычай.
Мы повиновались и поспѣшили исполнить обычай дѣдовъ и отцовъ новгородскихъ охотниковъ; но что это за повѣрье, откуда оно взялось, кѣмъ сюда занесено, давно ли и для чего? ни на одинъ изъ этихъ вопросовъ, не смотря на сильное любопытство, мы не могли получить удовлетворительнаго отвѣта, кромѣ того, что такъ ведется изстари.
Окупившись, мы тронулись въ путь и дойдя до лѣсу, пошли правою стороной его, прилегающею къ болоту.
Намъ, стрѣлкамъ, слѣдовало занять линію по просѣкѣ, потому что, по всѣмъ даннымъ, медвѣдь долженъ былъ выйдти на нее: вопервыхъ потому, что къ ней прилегалъ большой лѣсъ, изъ котораго вышелъ звѣрь, а вовторыхъ потому, что остальныя три стороны отъема должны были охватиться цѣпью кричанъ.
На самой тропѣ занялъ мѣсто г. Т; я стоялъ вправо отъ него, отойдя шаговъ 80; а влѣво поставленъ былъ Архипъ; П. находился правѣе меня шагахъ въ 50-ти.
День былъ чудесный, ясный, солнце, какъ говорится въ простонародіи, играло. Было около полденъ. Молодой снѣгъ, подернутый хрустальнымъ, ледянымъ черепкомъ, отъ падающихъ на него солнечныхъ лучей, горѣлъ и сверкалъ милліонами алмазныхъ искръ. Совершенная тишина царствовала въ лѣсу; верхушки деревъ не колыхались, не было ни малѣйшаго вѣтерка; воздухъ, казалось, замеръ на одномъ мѣстѣ и не струился. Легкій морозъ пріятно прохлаждалъ нашу сильно разгоряченную и взволнованную кровь.
Когда мы стали по мѣстамъ, то, должно сознаться, я почувствовалъ нѣкоторую робость, или вѣрнѣе сказать, мнѣ стало жутко, хотя я и не въ первый разъ былъ на подобной охотѣ. Стоишь одинъ; ждешь сильнаго, страшнаго непріятеля; надежда только на ружье, вѣрный глизъ и удачный выстрѣлъ; невольно подумаешь — ну если осѣчка, промахъ, не ловкая, не смертельная рана, которая только раздражитъ звѣря и приведетъ его въ большее остервенѣніе. Помощи отъ товарищей ожидать невозможно, она не поспѣетъ. Потому что поговорка: неповоротливъ, мѣшковатъ, какъ медвѣдь — несправедлива; можно сказать: неуклюжъ какъ медвѣдь, — это еще будетъ довольно вѣрно; но что касается до проворства, поворотливости, то я имѣлъ не одинъ случай лично убѣдиться, что этими качествами медвѣдь обладаетъ превосходно, и врядъ ли лошадь, даже очень хорошая, успѣетъ ускакать отъ его погони. Я вспоминалъ всѣ извѣстные мнѣ несчастные случаи, встрѣчавшіеся съ моими знакомыми и незнакомыми на медвѣжьей охотѣ, какъ вдругъ мнѣ послышался небольшой трескъ, будто кто-нибудь шелъ по хрупкому снѣгу. Шорохъ однако былъ такъ тихъ, что его скорѣе можно было принять за прыжки бѣлки, перескакивающей по сухимъ сучьямъ, нежели за шаги человѣка. Трескъ однако усиливался, становился чаще и сильнѣе; я и товарищъ мой П., стоявшій у меня въ правой рукѣ, ясно его слышали; но не могли понять, отъ чего онъ происходитъ. Отъ кричанъ? подумалъ я сначала, и тутъ же увѣрился, что они еще далеко, ибо и голосовъ ихъ не было слышно, — знакъ, что они не успѣли еще разстановиться по мѣстамъ. Загадка однако скоро разрѣшилась: медвѣдь показался. Онъ шелъ тропой, слѣдъ въ слѣдъ, чрезвычайно тихо, и осторожно, прямо на г. Т., которому не былъ видимъ, потому, что между имъ и медвѣдемъ находился довольно частый кустарникъ.
Г. Т. тоже слышалъ трескъ; но, не догадываясь и не полагая, что онъ происходитъ отъ медвѣдя, началъ взводить курки своего ружья. Медвѣдь вслушался въ щелканье замковъ, потянулъ въ себя воздухъ, пріостановился не надолго, какъ будто задумался и, повернувъ съ тропы влѣво, пошелъ по прямой линіи прямо на меня.
Не могу передать, что я въ то время почувствовалъ: мурашки пробѣжали у меня по всему тѣлу; сердце пришло въ какое-то томленіе; дыханіе остановилось. Я опасался, что если звѣрь замѣтитъ насъ; то повернетъ назадъ и уйдетъ, прорвавшись сквозь цѣпь кричанъ, которые не имѣли возможности остановить его, бывъ вооружены одними рукавицами, потому что я, предполагая, что кто-нибудь изъ нихъ въ порывѣ усердія или азарта, отправится поднимать медвѣдя прямо на логово и тѣмъ уничтожитъ наше удовольствіе и охоту, имѣлъ предосторожность отобрать ружья, у кого они были, и оставить въ деревнѣ.
Тѣ же самыя мысли и чувства мучили и волновали товарища моего П., который стоялъ почти совсѣмъ навиду, потому что на всей просѣкѣ находились, какъ я уже сказалъ, довольно рѣдкія и тонкія деревья, по какому-то случаю уцѣлѣвшія отъ губителя-топора, и спрятаться было довольно трудно. Удивительно, какъ медвѣдь не замѣтилъ насъ.
Свернувъ съ тропы; онъ пошелъ еще тише, еще осторожнѣе; послѣ каждаго шагу останаливался, осматривался, обнюхивалъ воздухъ, который, къ нашему счастью, тянулъ на насъ.
Когда я увидѣлъ медвѣдя, то разстояніе между нами было шаговъ полтораста; но оно постепенно исчезало: звѣрь подходилъ ближе и ближе.
Я стоялъ за тонкою сосной, припавъ къ ней, какъ можно плотнѣе и боясь дохнуть.
Время отъ появленія медвѣдя до выстрѣла, продолжалось минутъ пять; но я ихъ никогда не забуду; это были дорогія минуты, минуты невыразимаго наслажденія, понятныя только охотнику, бывавшему въ подобныхъ обстоятельствахъ.
Звѣрь былъ черный, какъ смоль, что рѣдкость въ нашей полосѣ Россіи; росту громаднаго; густая, высокая, неизмятая шерсть отъ движенія на немъ волновалась. Хорошъ онъ былъ на свободѣ, въ лѣсу, на своемъ родномъ привольѣ, гдѣ, можетъ статься, родился, выкормился, выросъ и окрѣпъ. Это былъ не тотъ медвѣдь, котораго мы встрѣчаемъ пляшущимъ по деревнямъ съ продѣтымъ въ носъ кольцомъ, не тотъ несчастный, замученный, съ остриженными когтями, съ выбитыми зубами, съ вырванною клочками шерстью, вмѣстѣ со шкурой и мясомъ, привязанный на двухъ-аршинномъ канатѣ на травлѣ. Нѣтъ, это былъ представитель силы и крѣпости звѣринаго царства нашихъ сѣверныхъ лѣсовъ.
Разстояніе сдѣлалось незначительно; оставалось какихъ-нибудь шаговъ двѣнадцать или много-много пятнадцать. Выдерживать долѣе и напускать на себя звѣря ближе было бы съ моей стороны безразсудно. Я вышелъ изъ-за дерева и поднялъ ружье къ плечу.
Медвѣдь, увидавъ человѣка, выросшаго передъ нимъ столь внезапно и неожиданно, не взирая на всѣ его соображенія и предосторожности, какъ будто бы смѣшался; онъ быстро вскочилъ на заднія лапы и, откинувъ переднюю часть туловища назадъ, разинулъ пасть, оскалилъ клыки и страшно зафыркалъ. Поднявшись на дыбы, онъ открылъ грудь свою. Я прицѣлился и приложилъ палецъ къ спуску. Товарищъ мой стоялъ тоже наготовѣ, приложившись, хладнокровно предоставляя мнѣ первый выстрѣлъ, какъ ближайшему къ звѣрю.
Я спустилъ курокъ. Раздался отрывистый, но сильный выстрѣлъ и вслѣдъ за нимъ почти въ одно и то же время грянули оба ствола П. Медвѣдь дрогнулъ, шерсть на немъ заколыхалась, и пробитый навылетъ въ грудь, онъ грозно и болѣзненно рявкнулъ, ткнулся въ снѣгъ, обхвативъ въ ярости находившуюся подъ нимъ сосновую корягу, которую и вырвалъ изъ мерзлой земли съ корнемъ.
На выстрѣлы наши прибѣжали г. Т. и Архипъ. Въ скоромъ времени явились и кричане.
Восторгъ и восхищеніе были общіе, каждый хотѣлъ видѣть медвѣдя; внимательно осматривалъ и ощупывалъ его, какъ будто звѣря никогда невиданнаго. Удивительно, какое впечатлѣніе производитъ на Русскаго человѣка медвѣдь! Многіе дѣлали свои замѣчанія.
— Что, братъ мишка, попался! восклицалъ одинъ, ощупывая, какъ дантистъ, большіе, крѣпкіе, оскаленные клыки: — не будешь больше скотину портить?
— Ишь ты, ломовикъ какой! замѣчалъ другой, стуча кулакомъ по широкому лбу огромной, косматой головы.
— Ванюха! а Ванюха! глянь-ко: рукавица-то какъ! прибавлялъ третій, поворачивая и разглядывая крѣпкую, толстую какъ бревно, лапу,
— Да, братъ, отозвался Ванюха, проводя по своей ладони острыми медвѣжьими когтями, гребенка знатная, какъ евтой причешетъ, такъ тово…
Даже Балетка, охотничья полулягавая собака, съ которою Архипъ ходилъ отыскивать медвѣдей, явился дѣйствующимъ лицомъ и съ остервенѣніемъ впился въ медвѣдя.
— Дѣдушка! а дѣдушка! кричалъ мальчишка, обутый чуть-чуть не до ушей, вѣроятно, въ отцовскіе сапожища, подхвативъ бока и заливаясь звонкимъ смѣхомъ, смотри, какъ Валетка-то вцѣпился…
— Должно быть этотъ-то давила надысь, по осени, у кума Матвѣя корову повалилъ? сказалъ мужикъ съ окладистою рыжею бородой.
— Видно-ста не онъ, отозвался изъ толпы черно-бородый — тотъ медвѣдь былъ бурый. Антипка пастухъ, баетъ, самъ видѣлъ.
— Вретъ твой Антипка, да и ты за нимъ: черный былъ, а не бурый.
Я поспѣшилъ прекратить споръ.
Медвѣдя, привязавъ за шею кушаками, потащили къ лошадямъ, которыя во всю дорогу таурились и фыркали, а подъ конецъ даже и понесли.
Когда мы проѣзжали селомъ, то толпа, слѣдовавшая за нами, видя нашъ трофей, свѣсившуюся изъ саней медвѣжью голову, быстро росла. День же былъ праздничный, и постоялый дворъ, на которомъ мы квартировали, въ нѣсколько минутъ запрудился народомъ.
— Ребята, берегись! шевелится, встаетъ, вскрикнулъ вдругъ какой-то балагуръ, желая подшутить надъ собравшимися, и толпа бабъ и ребятишекъ съ визгомъ и крикомъ отскакивала отъ медвѣдя и потомъ громко хохотала.
Медвѣдя свѣшали — оказалось около одиннадцати пудовъ; выпотрошили и зашили въ рогожи; но любопытныхъ и любознательныхъ натуралистовъ оставалось еще довольно, и они, стоя въ кружкѣ и покачивая головами, время отъ времени ощупывали рогожи.
Медвѣдь былъ отправленъ въ тяжеломъ поѣздѣ. Пріемщикъ товаровъ пришелъ было сначала въ недоумѣніе при появленіи такой необыкновенной и небывалой еще клажи. — Я немогу принять! сказалъ онъ мнѣ, — не знаю почемъ взять съ пуда?
— Да возьмите какъ съ мяса, замѣтилъ я.
— Какое же это мясо? тутъ и шуба есть.
Начальникъ станціи разрѣшилъ недоразумѣніе, сказавъ, что въ концѣ реестра, въ которомъ обозначены товары съ показаніемъ цѣнъ, какія должно съ нихъ брать за провозъ, сказано очень ясно и положительно: за всѣ непоименованные здѣсь предметы взимается по 40 коп. съ пуда.
Не думалъ, не гадалъ мирный, флегматическій жилецъ Валдайскихъ лѣсовъ кататься по желѣзнымъ дорогамъ, а дѣлать нечего — пришлось совершить поѣздку въ Бѣлокаменную.
- ↑ Хотилово село Новгородской губерніи, Валдайскаго уѣзда, на С.-Петербургскомъ шоссе, на половинѣ дороги отъ Москвы къ Петербургу. Это почтовая станція.
- ↑ Это не вымыселъ, а истинное происшествіе.
- ↑ Железами называютъ крестьяне капканы, которые ставятъ для поимки разныхъ звѣрей.
- ↑ Мошникомъ называютъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ глухаго тетерева.
- ↑ Натаскивать собаку значитъ: пріучать ее отыскивать, добывать дичь.
- ↑ Окладъ или осокъ есть кругъ, обойденный охотникомъ около того мѣста, гдѣ медвѣдь легъ на зиму. Разумѣется, что кругъ этотъ дѣлается сначала охотникомъ большой, изъ предосторожности, чтобъ не спугнуть звѣря, пока онъ но облежался; но окладъ постепенно уменьшаютъ, и чѣмъ онъ меньше, тѣмъ охота надежнѣе и удачнѣе.
- ↑ Гоннымъ медвѣдемъ называется тотъ, который уже легъ на логово на зиму; но по какому нибудь случаю былъ поднятъ, потревоженъ и перешелъ на другое мѣсто. Такой звѣрь всегда остороженъ и подпускаетъ къ себѣ съ трудомъ, пока не облежится.
- ↑ По голу значитъ, когда еще не напалъ снѣгъ.
- ↑ Охота на медвѣдя производится обыкновенію зимой, потому что въ остальное время года они худы и съ облѣзлой шерстью, слѣдовательно, шкуры ихъ не годны ни для какого употребленія.
- ↑ Островомъ называютъ небольшой участокъ лѣса, окруженный полями. Гривкой — гряду или полосу деревьевъ, выдавшуюся изъ большаго лѣса. Раменье есть большой, сплошной, крупный лѣсъ.
- ↑ Когда медвѣдь высмотритъ мѣсто для своего логова, то обыкновенно начинаетъ на короткомъ пространствѣ бродить по разнымъ направленіямъ или, какъ говорятъ охотники, петлять, желая этимъ маневромъ сбить съ толку своихъ преслѣдователей; но, разумѣется, хитрость эта ему никогда не удается.
- ↑ Мальцемъ въ Новгородской губерніи зовется меньшой братъ въ семьѣ; средній называется меньшакъ, а старшій большакъ.
- ↑ Свинцовый цилиндръ, пригнанный по калибру ствола, длиною обыкновенно въ полтора діаметра пули.
- ↑ Мѣсто гдѣ звѣрь легъ на зиму.
- ↑ Облавою называется тотъ способъ охоты, когда собираютъ нужное количество народа, чтобъ окружить какое либо мѣсто, часть же мѣста не занятаго народомъ заставляется стрѣлками, иногда тенетами. Народъ, стоя на одномъ мѣстѣ, не подвигаясь, кричитъ и, разумѣется, испуганный звѣрь бѣжитъ въ ту сторону, гдѣ криковъ нѣтъ, то-есть на стрѣлковъ.
- ↑ Отъемомъ называется небольшой участокъ лѣса, отдѣленный отъ другаго большою просѣкой, или, по охотничьи, перемычкой.