Отъ Брестъ-Литовска до Петербурга.
(Дорожныя впечатлѣнія).
править
Нужно мнѣ было ѣхать изъ Брестъ-Литовска въ Петербургъ — дорога не близкая. А изъ Бреста ѣздятъ въ Петербургъ и черезъ Варшаву и черезъ Бѣлостокъ, но люди, привыкшіе къ ѣздѣ по желѣзнымъ дорогамъ, предпочитаютъ ѣхать черезъ Варшаву, такъ какъ въ трехъ верстахъ отъ крѣпости, отъ селенія Тересполь, устроена дорога къ Прагѣ (предмѣстью Варшавы). Хотя же въ «С.-Петерб. Вѣдомостяхъ» подъ рубрикою желѣзныя дороги и значится, что отъ Тересполя до Варшавы 150 верстъ, но ихъ на самомъ дѣлѣ, кажется, 193. За это разстояніе за третій классъ берутъ 2 р. 41½ к., да отъ Варшавы до Бѣлостока за 162 версты 2 р. 2 к., — что составляетъ съ пищей и извозчиками въ Варшавѣ — рублей шесть; тогда какъ изъ Бреста до Бѣлостока считаютъ по шоссе только 120 верстъ; но, отправляясь въ Бѣлостокъ на почтовыхъ лошадяхъ, — нужно помнить то, во-первыхъ, что ѣзда на лошадяхъ въ дрянномъ возкѣ, который на двадцатой верстѣ можетъ развалиться — ѣзда зимой, на открытомъ воздухѣ, при сильномъ вѣтрѣ, почти въ пустынной мѣстности, не то, что ѣзда въ вагонѣ, подъ крышей, и во-вторыхъ, отправляясь на лошадяхъ изъ еврейскаго города, по мѣстности, набитой евреями, и въ еврейскій городъ, вы рискуете, васъ не поймутъ и за всякую малость съ васъ сдерутъ порядочныя деньги, — жаловаться же нехорошо и безполезно. Въ Бѣлостокъ можно пріѣхать такъ, что нужно будетъ дожидаться отхода поѣзда полсутокъ, а такъ какъ въ тамошнемъ вокзалѣ жить негдѣ, то и придется поселиться въ гостиницѣ, въ которой со скуки и израсходуешь больше рубля (тамъ берутъ за номеръ отъ 50 коп. и больше, хотя бы вы и пробыли въ немъ меньше полчаса). Не говоря уже о нашихъ русскихъ, даже брестскіе купцы-евреи отправляются въ Петербургъ за товаромъ и по другимъ дѣламъ черезъ Варшаву.
Вотъ поэтому-то и я, не имѣя шубы и теплыхъ калошъ, рѣшился ѣхать черезъ Варшаву. Получивши въ восьмомъ часу утра паспортъ съ надписью: къ выѣзду явленъ и въ книгу записанъ, я нанялъ извозчика-еврея и поѣхалъ съ вещами, которыя заключались въ чемоданѣ, да на боку у меня болтался маленькій саквояжикъ, въ которомъ между прочимъ хламомъ былъ и десятокъ сигаръ.
Крѣпостью ѣхать приходится долго. О ней сказать нечего: крѣпость и больше ничего; своимъ однообразіемъ, военными лицами, евреями-торгашами она наводитъ тоску, и все разнообразіе ея жизни, какъ я слышалъ, заключается въ семейной идилліи, въ танцахъ, въ клубѣ и карточной игрѣ съ закусками. Лѣтомъ къ этому прибавить можно очень немного, потому-что немногіе могутъ имѣть средства отправиться на маювку, то-есть гулянье куда-нибудь на берегу рѣки за крѣпость; охотниковъ ловить рыбу мало, да и рыбу ловить не вездѣ дозволено. Сама крѣпость стоитъ на сыромъ мѣстѣ, она имѣетъ множество канавъ, окруженныхъ валами, послѣдніе же окружены болотами, которыя лѣтомъ, во время лагерной стоянки, вредно дѣйствуютъ на солдатъ.
По цѣпному мосту ѣздятъ тихо; видъ съ него ничего привлекательнаго не представляетъ: справа валы, за ними высокій арестантскій домъ, слѣва тополь и потомъ воздвигаемые лѣса, имѣющіе видъ издали не то лѣстницъ, не то строющихся церквей, — тамъ строятъ быки для моста черезъ Бугъ для проводимой отъ Тересполя до Бреста желѣзной дороги. Припомнилось мнѣ, какъ нѣсколько разъ я пускался въ лодкѣ къ этому мѣсту, и меня не пускали солдаты, говоря, что цивильному (штатскому) нельзя безъ билета; припомнилось, какъ лѣтомъ я нѣсколько разъ пускался попробовать одинъ пройти къ Бугу, чтобы искупаться, или пройти въ Тересполь — не пускали тоже, на томъ основаніи, что я цивильный и безъ билета нельзя; но когда я куда-нибудь плавалъ и ходилъ съ военными офицерами — никто ничего не говорилъ. Кое-кто мнѣ посовѣтовалъ пуститься въ путь въ офицерскомъ платьѣ и въ офицерской фуражкѣ, но не иначе, какъ остригши волосы, но мнѣ жалко было для этого стричь волоса.
— Стой! — крикнулъ извозчику солдатъ, — стоящій у караульной.
— Что такое? — спросилъ я.
— Билетъ кажи?.. Не знаешь, что ли, что здѣсь границія.
Изъ караулки вышелъ другой солдатъ.
— Какая граница? вѣдь съ этого столба начинается Царство Польское… какая же тутъ границія?..
— Не разговаривать! Мы изъ-за васъ тутъ только мерзнемъ даромъ.
Извозчикъ вытащилъ изъ-за пазухи гроши… Я подалъ паспортъ. Два солдата стали осматривать паспортъ.
— Тутъ пропуску нѣту.
— А вы смотрите.
— Тутъ книжка нужна.
Солдатъ или придирался, или ему нечего было дѣлать. Я зналъ, что онъ меня не можетъ не пропустить, такъ какъ книжки существуютъ только для евреевъ и для чухъ (крестьянъ).
— А если мнѣ не полагается книжки, если я по паспорту имѣю полное право разъѣзжать по всей россійской имперіи?
— Откуда ѣдешь?
Еврей отвѣтилъ за меня. Солдатъ поглядѣлъ еще на паспортъ и замѣтивъ на немъ петербургскія полицейскія марки и клейма варшавской желѣзнодорожной полиціи и отдавая мнѣ его, сказалъ:
— Много же печатей-то! — и улыбнулся.
Еврей крикнулъ: нно! и стегнулъ лошадь.
— Сколько печатей-то! Видно, что все ѣздитъ! — проговорилъ солдатъ другому, — отходя къ своему посту.
Мы поѣхали.
— И всегда такъ? — спросилъ я еврея.
Онъ улыбнулся и стегнулъ лошадь.
— А ты зачѣмъ гроши-то вынималъ? — спросилъ я еврея.
— Ха!.. — произнесъ еврей.
Я догадался… Если бы у меня не было ни паспорта, ни билета, мнѣ было бы плохо, а деньги онъ показалъ для своей безопасности.
— А мы такъ ѣздимъ, баринъ: коли лошадь хороша, да солдатъ въ дверяхъ: и уѣдешь… Онъ кричитъ, а извозчикъ ѣдетъ, а сзади другіе ѣдутъ… Только проѣхать!
— А если погонятся?
— Только проѣхать; побоятся гнаться, потому отойти отъ избы не велѣно, а лошадей у нихъ нѣтъ… Ихъ много два-три, а ѣдетъ-то много; всѣмъ надо кричать: стой. Въ крѣпости строже.
— Почему?
— Солдатъ много. Закричитъ: надо или назадъ или впередъ, а назадъ лошадь съ фурманкой не скоро повернешь. А вотъ тамъ еще…
— Что еще тамъ?
— А будто панъ не знаешь? Табакъ, сигары…
— Осматривать будутъ?
— Будутъ.
Я струсилъ; у меня были сигары. И я подумалъ спрятать ихъ за голенище и не спряталъ только потому, что онѣ хранились въ саквояжѣ. Не полѣзетъ же, въ самомъ дѣлѣ, надсмотрщикъ въ саквояжъ; да и неужели ужъ онъ такъ безжалостенъ, что лишитъ меня сигаръ? а въ Тересполѣ сигаръ хорошихъ не достанешь, въ вокзалѣ, пожалуй, хоть и достанешь, только дорого.
— Можетъ-быть, онъ и не будетъ осматривать?
— Нельзя.
— А если бы я взялъ съ собою водку?
— Изъ Бреста можно, а изъ Тересполя нельзя ни водку ни одеколонъ.
Вѣтеръ такъ и рветъ справа и слѣва; меня начинаетъ продувать; еврей-ямщикъ въ рваномъ, ситцевомъ подобіи пальто ежится, поминутно кричитъ на лошадь: нно! но не бьетъ ее.
Зябнется, не хочется говорить, а только думается: «а что, если да онъ сигары отниметъ или еще не удовольствуется ими станетъ раскупоривать чемоданъ, въ который ужъ не уложишь такъ вещи, какъ онѣ теперь уложены»?
Вотъ и шлагбаумъ, около котораго осматриваютъ вещи. На крыльцѣ зданія налѣво стоитъ солдатъ соглядатай. Помню, когда я ѣхалъ въ Брестъ, то чуть не наплакался съ вещами, а везъ я тогда много. Солдаты пристали — раскупоривай да и только чемоданы, сундукъ, кадки; нѣтъ ли въ нихъ одеколону, спирту, а одеколонъ былъ, и я его везъ изъ Петербурга. Ужъ я ихъ упрашивалъ, упрашивалъ, и кое-какъ отдѣлался только тѣмъ, что они мѣшокъ истыкали какою-то желѣзною пробою, развязали и чуть не изрубили двѣ кадки, одну съ масломъ, другую съ копченой рыбой, а сундукъ оставили въ покоѣ.
Дѣло въ томъ, что тутъ гдѣ шлагбаумъ, уже Царство Польское, въ которомъ винокуреніе производится по старой системѣ, такъ же, какъ и табачное производство; и вотъ поэтому водка въ Брестѣ дороже и хуже, а табачное производство развито сильнѣе; въ Тересполѣ водка дешевле и лучше, а табакъ дороже.
Проѣхали шлагбаумъ, мостъ. Около моста избушка въ видѣ погреба. Изъ нея вышелъ еврей съ сѣдою бородою и сталъ просить деньги за проѣздъ по мосту и по шоссе. У насъ денегъ не было, еврей повѣрилъ извозчику на-слово, что онъ заплатитъ на обратномъ пути.
— А что же съ офицеровъ, берутъ? — спросилъ я извозчика.
— Нѣтъ, мы платимъ — имъ вездѣ свободно. Ихъ рѣдко и останавливаютъ у заставы. Только разъ офицеръ на заставѣ былъ сердитъ на одного изъ крѣпости. Ну какъ-то этотъ крѣпостной поѣхалъ съ другими на маювку. На маювкѣ-то они пили, пили и не могли всего выпить; осталось бутылокъ шесть пива да водки, бросать жалко; говорятъ: возьмемъ, дома выпьемъ, насъ не посмѣютъ останавливать. Ну, а были изрядно выпивши. Ѣдутъ. Стой!! — Поѣзжай! — кричатъ офицеры.
— Нельзя!.. Вышелъ офицеръ заставный. Есть пиво и водка? Отдавайте добромъ; худо будетъ. — Тѣ такъ и сякъ; нѣту у насъ ничего. Заставные солдаты разрыли фурманку и нашли… Попались. Пожалуйте въ домъ. Бились, бились, а двадцать пять рублей заплатили штрафу. — И ихъ тоже допекаютъ — коли ссорятся, а то ничего.
Проѣхали еще мостъ. Началось селеніе съ еврейскими домами, со множествомъ шинковъ и лавокъ, со множествомъ чумазыхъ, въ парикахъ, евреекъ, продающихъ передъ домами еврейскій и польскій хлѣбы, сѣно, лукъ и тому подобныя снадобья для проѣзжающихъ съ товарами крестьянъ. Кое-гдѣ стоятъ огромныя фуры съ товарами, покрытыми сшитымъ холстомъ. Эти фуры вмѣщаютъ въ себѣ до 200 пудовъ товара, а везутъ ихъ четыре и пять лошадей, или по шести-семи воловъ. Около нихъ лѣниво хлопочутъ чухы въ сѣрыхъ и коричневыхъ зипунахъ съ мѣховыми воротниками, съ кожаной или берестяной сумкой на лѣвомъ боку и въ нѣховой шапкѣ. Я обрадовался тому, что надсмотрщикъ прозѣвалъ меня. Ѣду и улыбаюсь и докуриваю сигару.
Вдругъ точно изъ земли выросъ на дорогѣ надсмотрщикъ въ пальто, съ зеленымъ околышемъ на фуражкѣ съ кокардой. Извозчикъ остановилъ лошадь.
— Прбшу панъ доглядать! Можетъ панъ каже табакъ, сигары.
— У меня нѣтъ сигаръ.
— Невѣрно, панъ, невѣрно. Прошу. По совѣсти прошу.
— Да говорятъ же вамъ…
— Невѣрно. И онъ тронулъ за чемоданъ. — Не можетъ быть! Ужъ вы везете фунтовъ пять.
— Но съ чего же я повезу, если я ѣду въ Петербургъ и могу тамъ купить.
— Поѣдемъ же къ комисару. Говорю: скажите; комисаръ продержитъ три часа; худо будетъ.
— Вы меня не задерживайте, я опоздаю.
— Поѣздъ отходитъ въ одиннадцать часовъ, а теперь половина десятаго. Такъ какъ: есть сигары?
— У меня есть сигаръ десять.
— Только? Не врешь, панъ? Покажетъ мнѣ панъ или нѣтъ?
Я вытащилъ изъ саквояжа сигары.
— А то можетъ сто штукъ. Десять штукъ можно и табакъ можно, только немного. А вы побожитесь.
Я побожился.
— Ну ладно. Извините, долгъ службы… На васъ будетъ грѣхъ. Поѣзжай.
Мы поѣхали; я сталъ складывать сигары обратно.
— Ему скучно, — сказалъ мнѣ извозчикъ. — А ладно, что онъ не сталъ смотрѣть, не повелъ къ комисару — чемоданъ растрясли бы. А вы дайте мнѣ сигару!
Я далъ сигару.
Слава Богу, — думалъ я, теперь все кончено; до Варшавы уже не будутъ спрашивать паспорта; бери билетъ и поѣзжай.
Кончилось селеніе Тересполь; шоссе идетъ дальше; до желѣзной дороги остается еще версты полторы. Здѣсь мѣстность бѣдная и на ней плохо родится рожь; есть двѣ деревни въ сторонѣ отъ шоссе, но онѣ на видъ хуже русскихъ бѣдныхъ деревень.
Тереспольская станція помѣщается въ небольшомъ каменномъ зданіи и имѣетъ тоже претензію походить на всѣ прочія, напримѣръ, варшавскодорожныя станціи. Въ сравненіе же со всѣми брестскими зданіями оно можетъ назваться дворцомъ въ пустынѣ, оживляющимся два раза въ день. Это зданіе, какъ и все въ желѣзнодорожномъ дѣлѣ, отстроилось очень скоро. Такъ, за мѣсяцъ до открытія желѣзной дороги, для него воздвигался только фундаментъ; при открытіи дороги, когда празднество совершалось въ деревянномъ роскошномъ балаганѣ, околачивали крышу желѣзомъ, а къ Пасхѣ, а можетъ-быть, и раньше, оно уже вмѣщало въ себѣ жителей съ буфетомъ. Несмотря однако на то, что въ немъ двѣ залы для третьяго и второго класса очень малы, въ третьемъ помѣщается еще буфетъ и тутъ же продаютъ билеты и принимаютъ багажъ; посѣтители не жалуются на тѣсноту. Въ третьемъ классѣ хоть и тѣсно бываетъ, но не такъ, какъ на Николаевской желѣзной дорогѣ, такъ что здѣсь можно сосчитать всѣхъ пассажировъ. Кромѣ служителей на станціи существуютъ мальчики, носящіе синія блузы, опоясанныя кожаннымъ ремнемъ съ бляхою, на которой отчеканены буквы W. Т. и нумеръ мальчика. Эти мальчики существуютъ для того, чтобы вносить въ вокзалъ и выносить изъ него пассажирскія вещи. Напримѣръ, не успѣлъ я слѣзть съ фурманки, какъ къ ней подскочилъ мальчикъ и схватился за ручку чемодана и поволокъ его. Но такъ какъ, по моему мнѣнію, въ чемоданѣ было не больше пуда, то я чемодана мальчику не далъ. Я уже поднялся на крыльцо съ чемоданомъ, какъ изъ двери выскочилъ другой мальчикъ, и этотъ было схватился за чемоданъ, но я его отстранилъ и вошелъ въ вокзалъ, гдѣ и положилъ чемоданъ на лавкѣ, но услужливый мальчикъ все-таки оттащилъ чемоданъ къ грудѣ другихъ чемодановъ, значитъ, молъ, я свое дѣло сдѣлалъ.
— Зачѣмъ вы оттащили мой чемоданъ? — спросилъ я мальчика.
— Тутъ нельзя, его будутъ вѣсить, въ багажъ его надо.
— А я его не хочу въ багажъ; я хочу такъ.
— Не пустятъ… Все равно не пустятъ, лучше сдать.
Тутъ я догадался, зачѣмъ тутъ находятся мальчики: и пассажирамъ не приходится кричать, и строителямъ дороги выгодно.
Еще десяти часовъ не было, какъ я пришелъ въ вокзалъ. До отъѣзда оставалось еще почти полтора часа. Часъ я бы могъ употребить на то, чтобы съѣздить на квартиру, но мнѣ бы добрыхъ полчаса пришлось возиться на шлагбаумѣ и на границѣ. Поэтому мнѣ пришлось коротать время среди публики. Публики, какъ въ третьемъ, такъ и во второмъ классахъ было еще немного, большинство публики пило чай, пиво, водку и закусывало, нѣкоторые ходили и курили, изрѣдка прикладываясь; сторожа и кондукторы разговаривали кто у дверей, кто у пріемки багажа. Во всѣхъ концахъ только и слышится польская рѣчь. О пассажирахъ второго класса я не говорю; они чинно ходили и сидѣли въ своемъ отдѣленіи.