ОТРЫВОКЪ ИЗЪ ТРЕТЬЕЙ ПѢСНИ ПОЭМЫ: ИЗБІЕНІЕ МЛАДЕНЦЕВЪ.
правитьАхъ! естьлибъ мой глаголъ былъ какъ Перунъ разящій,
Или какъ острый мечь, среди войны блестящій!
Ахъ, естьлибъ я перомъ могъ чувства воспалить,
И состраданіе въ сердцахъ людей родить!…
Увы! едва мой умъ злодѣйство вспоминаетъ,
Перо изъ рукъ моихъ отъ страха выпадаетъ!…
И мнѣ ль изобразить тѣ милліоны ранъ,
Виновникъ коихъ есть — неистовый тиранъ?…
Здѣсь и Маронъ свой трудъ употребилъ напрасно.
Рафаэль! ты одинъ изобразилъ прекрасно;
Ты живо начерталъ намъ кистію своей
И женъ несчастіе, и бѣдствія дѣтей! —
Ты жизнь далъ полотну искусною рукою,
На коемъ и доднесь ліется кровь рѣкою.
На дѣтскій крикъ и вопль — что ты изобразилъ,
Кто, кто взирая, слезъ сердечныхъ не пролилъ?
Тигръ кровожаждущій съ убійцами своими
Еще является предъ взорами моими! —
О, естьлибъ Рафаэль! — оттѣнки всѣ твои
Прешли въ. мое перо, иль въ чувствія мои!…
Но краскамъ могутъ ли слава мои равняться?…
Ужъ звѣзды начали въ атмосферѣ скрываться,
И дня сопутника румяная заря,
Влекуща за собой планетъ и звѣздъ Царя,
Не перлы росныя на землю изливала,
Но кровью лиліи и розы обагряла.
Молніеносныхъ тучъ, подобный ночи зракъ,
Повсюду разливалъ густой — ужасный мракъ;
Фебъ отъ порыва бурь при громахъ содрагаясъ,
День въ полнощъ превращалъ, по западу склоняясь. —
Бѣгите матери, бѣгите грозныхъ странъ,
Въ которыхъ царствуетъ неистовый тиранъ!
Любезныхъ вамъ дѣтей съ поспѣшностью примите
И въ безопасныя убѣжища бѣгите! —
Се противъ васъ идутъ убійственны толпы,
Чтобъ кровію дѣтей омыть свои стопы. —
Ахъ, зритель бѣдныя, кинжалы обнаженны,
Мечи сверкающи и кровью напоенны! —
О страхъ! я слышу вопль — я внемлю дѣтскій крикъ,
О матери! я зрю вашъ блѣдный — мертвый ликъ…
Такъ — каждая изъ васъ отъ страха цѣпѣнѣетъ…..
Вы содрагаетесь… и ваша кровь хладѣетъ….
Спѣшите матери оставить страшный адъ!
Но обратимъ скорѣй на Виѳлеемъ нашъ взглядъ,
Тамъ — въ сердцѣ города — на стѣ столпахъ взнесенно,
И циркуломъ въ своемъ подножіи округленно,
Надмѣнную главу возноситъ къ небесамъ
Огромно зданіе, иль паче, пышный храмъ!
Гордящійся сей храмъ внутрь твердыхъ стѣнъ Библейскихъ
Жилищемъ былъ Царя изъ предковъ Хананейскихъ.
Чудовище — тиранъ — иль тигро человѣкъ —
Чтобъ взоръ свой упитать теченьемъ кровныхъ рѣкъ,
Чтобы присутствовать при страшномъ убіеньѣ,
И всѣми адами свое насытить мщенье,
То пышно зданіе для зрѣлища избралъ
И съ адской радостью убійства ожидалъ. —
Надъ зданьемъ верхъ златый до облакъ вознесенный
Уничтожалъ внутри свѣтъ яркій — полуденный;
Тиранъ, быть можетъ, мнилъ себя во мракѣ скрыть,
И отъ небесъ свое злодѣйство утаить;
Но духи чистые! вы все то ясно зрѣли,
Какъ нѣжны матери отъ страха цѣпѣнѣли
Какъ кровь невинная убійственной рукой
Лилась дымящейся багряною рѣкой.
О Ангели! вы зря несчастье то — рыдали..;
И ризы блещу щи той кровью украшали! —
Лишь Ночь направила въ пещеры свой полетъ
И утренній блеснулъ надъ Виѳлеемомъ свѣтъ;
Лишь началъ на коня Фебъ яркій подниматься,
Ко зданью женъ съ дѣтьми сонмъ началъ собираться;
Несчастны матери зря вкругъ себя мечи,
Дрожали въ ужасѣ — какъ путники въ ночи, —
Въ подданство варвару назначанны судьбою,
Влекли къ чертогамъ чадъ, любезныхъ имъ, съ собою,
Изъ коихъ каждый сынъ, колебляся ступалъ;
И каждый произнесть словъ правильно не зналъ;
Тотъ гласъ свой къ матери невнятный простираетъ;
Тотъ отъ усталости колеблясь — упадаетъ;
Тотъ плачетъ — тотъ дрожитъ — иной ласкаетъ мать; —
Не могъ изъ нихъ никто судьбы своей познать…
Лишь жены вкругъ себя убійцъ дѣтей узрѣли,
Остановились всѣ — и вдругъ окаменѣли; —
Младенцы матерей узрѣвши блѣдный ликъ,
Дрожа отъ ужаса, подъемлютъ плачъ и крикъ.
Тотъ матерни сосцы рыдаючи объемлетъ;
Тотъ выю въ слабыя объятія пріемлетъ;
А инный зря вблизи неистовыхъ враговъ,
Скрывался трепеща подъ матерній покровъ.
Въ сie несчастное и бѣдоносно время,
Чтобъ бѣдствіе свершить Израильскаго племя,
Какъ бы на гордый верхъ подобныхъ Альпу горъ
Возшедши на престолъ, бросаетъ Иродъ взоръ;
Тиранъ въ багряную порфиру облеченный, —
Въ вѣнцѣ его горятъ каменья драгоцѣнны;
Блистающа броня скрываетъ грудь его,
Но весь сей пышный блескъ для тигра — ничего.
Сего ужаснаго врага людей и мира
Не веселитъ уже блестящая порфира;
Веселье для его сверкающихъ очей
Есть — сонмъ убійцъ его — и блески ихъ мечей.
Какъ ястребъ жаждущій паря подъ облаками,
И горлицъ долу зря, мнитъ ихъ сразить когтями:
Такъ простираетъ взоръ излить готовый ядъ
На блѣдныхъ матерей и устрашенныхъ чадъ;
Онъ сѣлъ и подалъ знакъ, чтобъ бранноносна сила
Погибель дѣтскую трубой провозгласила (*).
(*) Такъ Карлъ IX во время страшной ночи Св. Варѳоломея смотрѣлъ на пораженіе Протестантовъ въ Парижѣ, и даже, какъ Историки говорятъ, стрѣлялъ самъ. Чѣмъ же лучше онъ Ирода, и чѣмъ лучше Парижская Варѳоломеевская ночи Иродовской Виѳлеемской сѣчи? Ахъ! всѣ таковые человѣкоубійцы равному подлежатъ у Бога мщенію! Примѣч. Издат.
Предвѣстникъ бѣдствія, склонивши свой хребетъ,
Подъялъ съ раменъ своихъ трубу — начало бѣдъ,
И приложивши къ ней уста полуоткрыты,
Напрягся — и раздувъ дебѣлыя ланиты,
Въ извиту пустоту простеръ свой звучный гласъ
И онымъ грудь людей и небеса потрясъ.
Едва раздался трескъ едва изчезли тоны,
Мечей блеснули вдругъ несчетны милліоны;
Кровь дѣтска полилась багровою струей; —
Колеблетъ воздухъ стонъ, вопль, крикъ и звукъ мечей.
Тамъ скрежеща враги младенцевъ поражаютъ;
Здѣсь изъязвленные кончая жизнь, стенаютъ.
И тотъ, кто началъ жить, едва увидѣвъ день,
Увы! въ единый мигъ низходитъ въ вѣчну тѣнь.
Иные не познавъ веселья и отрады —
Не нектаръ сладкій пьютъ, но… смертоносны яды;
Иные чувствуя рожденія недугъ,
Свергаются въ гробъ болѣзнью смертной вдругъ;
О варвары! — о страхъ! — о зрѣлище ужасно! —
Бѣгите матери! — Бѣжать? … нѣтъ! — все напрасно. —
Бѣгутъ въ смятеніи, не вѣдая куда,
Остановитесь! нѣтъ къ спасенію слѣда;
Внимая вопль — и зря изъязвленные члены,
Трепещетъ дома сводъ — и цѣпѣнѣютъ стѣны;
Столпы и статуи краснѣлся въ крови,
Какъ бы почувствовавъ огнь матерней любви,
Трепещутъ, кажется, мятутся, воздыхаютъ
И слезы жалости съ женами проливаютъ; —
Внемлите чудеса! — сонмъ мраморныхъ столповъ
Животворится вдругъ, взирая на враговъ;
Бездушный истуканъ на ужасы взираетъ,
И содрагаяся прочь взоры отвращаетъ;
Потоки слезные несчастныхъ матерей
Соединяются со кровью ихъ дѣтей;
Кровь даже самая отъ ужаса блѣднѣя,
Струится, какъ вода, предъ взорами злодѣя.
Огромно зданіе мечей колеблетъ звукъ;
О зданье страшное! — собранье адскихъ мукъ!
Гнѣздо разбойниковъ! почто сердца зря львины,
Колеблясь не падетъ въ ужасныя руины?
Почто скрываешь ты несытыхъ кровопійцъ? —
Иль для неистовыхъ ты создано убійцъ?…
Иль для, того руинъ, не производить дѣйствомъ,
Чтобъ солнечныхъ лучей, не осквернить злодѣйствомъ?…
О солнце! естьли ты не можешь воздыхать,
И въ сожалѣніи, ни плакать, ни стенати,
О солнце, облекись въ полночны мраки мглисты,
И, отъ злодѣевъ скрой, лучи свои огнисты.
Какъ молньи въ воздухѣ средь мрачныя нощи,
Быстросѣкущіе, сверкающи мечи, —
Уже затмилися багряностію крови,
Врагъ, чуждой жалости, не вѣдущій любви,
Свой слухъ, какъ пѣніемъ, стенаньемъ услаждалъ
И сонмами смертей тиранскій духъ питалъ;
Такъ внемля стонъ и плачъ, и бѣдство зря народно,
Съ веселіемъ въ душѣ., злодѣй! — дышалъ свободно.
Не столько алчнаго блескъ злата веселитъ,
Колико варвара, мечей кровавыхъ видъ;
Когда во дни весны среди луговъ цвѣтущихъ
Ліются тоны Нимфъ, въ веселіи поющихъ:
Не столько веселитъ другихъ то слухъ и взглядъ,
Колико Ирода стенанье женъ и чадъ.
Здѣсь нѣжная жена, любезное созданье, —
Въ очахъ ея блестятъ любовь и состраданье,
Соборъ пріятностей являетъ зракъ ея;
Она ведетъ дитя; — вдругъ лютая змія
Исторгшись изъ толпы убійцевъ разъяренной,
Возноситъ на него мечъ злобой изощренной;
Мать повергается на землю тотъ же часъ,
И униженная къ врагу возноситъ гласъ:
"Пронзи мнѣ грудь, она передъ тобой открыта;
«Но сына пощади — въ немъ жизнь моя сокрыта!» —
Какъ громъ несчастну мать мгновенно поразилъ:
Злодѣй ругаясь мечь младенцу въ грудь вонзилъ;
И въ жертву варварству, и въ жертву звѣрской злобы,
Онъ улыбался, мечемъ вскрываетъ гробы.
Младенецъ ощутивъ на выѣ смертный хладъ,
Къ исторгшему его бросаетъ скорбный взглядъ;
Онъ длани нѣжныя слабѣя простираетъ
И содрагаяся — злодѣя лобызаетъ. —
Какъ юница въ поляхъ зря юнца своего,
(Еще питающа сосцами плоть его);
Какъ юница реветъ надъ юнцемъ пораженнымъ,
И ревъ ея гремитъ по дебрямъ отдаленнымъ;
Или какъ жалостно стенаетъ соловей,
Когда въ тѣни кустовъ безжалостный злодѣй
Расторгнувши гнѣздо, надъ юныхъ похищаетъ:
Такъ мать несчастнай терзался стенаетъ.
Она повергшися на сына своего,
Сближаетъ грудь свою со грудію его;
И съединивъ свои уста съ его устами,
Изъ сердца трупъ кропитъ текущими слезами….
Не столько быстро кровъ изъ ранъ его течетъ,
Колико слезъ изъ гласъ несчастна мать и ліетъ!…
А тамъ — о ужасъ! тамъ мать, съ видомъ изступленнымъ
Борясь, сражается съ убійцей разъяреннымъ;
Мать держитъ у грудей младенца своего,
Убійцажъ силится отторгнуть прочь его;
Мать за ноги къ себѣ дитя свое отъемлетъ,
убійца за руки влечетъ — словамъ не внемлетъ;
Мать къ сыну нѣжною любовію горитъ,
Убійца яростью и бѣшенствомъ кипитъ;
Рыдаетъ нѣжна мать, и въ ужасѣ трепещетъ,
Злодѣй пылая зломъ, отъ ярости скрежещетъ! —
Чтожъ кончило борьбу ужасную сію?…
Разтерзанно дитя досталось имъ въ бою:
Почто, мать вопіеть съ сердечнымъ сожалѣньемъ,
"Почто ты разлучилъ меня съ моимъ рожденьемъ?…
"Жестокой! ты ль сего младенца возрастилъ?…
"Иль титла на себѣ отца ты не носилъ?…
"Я мать, а онъ мнѣ сынъ; — а ты предавшись злобѣ,
"Смѣешься, варваръ! мной носимому въ утробѣ! —
"Тому ль смѣешься ты? тому ль, злодѣй! что мать
"Могла родить его, любить и воспитать?…
"Питомецъ гнуснаго страны сей властелина!
"Рази меня! я мать! рази, сразивши сына!
"Вонзи мнѣ въ грудь твой мечь, руби, и тѣло ѣшь!
"Ты больше изъ меня врагъ крови извлечешь; —
"Напейся въ сытость ей! — Пусть я передъ тобою
"Кончая жизнь, прейду къ небесному покою'
"Рази-меня, злодѣй! Пусть я умру любя!'
"Рази! я, смерти жду единой отъ тебя! —
"Коль виненъ въ чемъ мой сынъ, тиранъ! эхидна злобна,
"Не онъ виновенъ въ томъ, но я тому виновна!
Преступникомъ одинъ мой сынъ не можетъ быть;
"Рази! я; не хочу безъ сына больше жить! —
"Кого ты ищешь здѣсь? кого? — тиранъ жестокій!
"За что невинности ліешь кровавы токи?…
"Что сдѣлали тебѣ младенцы въ пеленахъ?..
"О Ты, чей славы тронъ воздвигнутъ въ небесахъ!
"Спасенье общее! Отецъ, Тобой созданныхъ!
"Обѣщанный! приди, отмсти за кровь избранныхъ!
"Брось громъ и молніи отъ горнихъ, Боже! странъ,
«Да вострепещетъ сей невинности тиранъ!» —
Такъ мать сражался съ убійцею, стенала. —
Межъ тѣмъ младенца часть къ ногамъ ея упала;
Другая часть въ ея осталася рукахъ;
Сколь горько бѣдна мать рыдала во слезахъ!
Тиранъ, предъ коимъ кровь невиннаго дымилась,
И въ коемъ, какъ змія, душа шипя гнѣздилась,
Какъ звѣря хищнаго сражаетъ конь ногой —
Такъ попираетъ трупъ младенца подъ собой.
Жалѣетъ варваръ сей, свершая, адско дѣло,
Что ярости его не соразмѣрно тѣло. —
Смятенны матери, смотря, на бури бѣдъ,
Почувствовали вдругъ несносный сердцу вредъ;
Зря землю кровію младенцевъ обагренну,
Познали варвара коварную измѣну;
Познали — тредъ собой увядшій видя кринъ;
Но — не могли понять жестокости причинъ.
Не смерти собственной несчастныя страшатся,
Но имъ ужаснѣе съ дѣтьми навѣкъ разстаться.
Въ сей сценѣ кажда мать, чтобъ жизнь спасти дѣтей,
За смерть одну пріять готова сто смертей.
А тамъ еще жена отъ ужаса блѣднѣетъ,
Не столько Иродъ ей, колико страхъ владѣетъ…
Прорвавшись сквозь мечей, и, свой возвысивъ зракъ,
Она въ отчаяньѣ Царю вѣщаетъ такъ: —
"Тиранъ! иль тигромъ ты въ пустой степи родился?…
"Почто на подданныхъ ты столь ожесточился?…
"Свирѣпствуй! но страшись! — есть Богъ! увѣрься въ томъ,
"Что надъ тобою Онъ низвергнетъ мщенья громъ.
"Когда Онъ зритъ на насъ отечески, жалѣя,
«То молньями тебя Онъ попалитъ злодѣя!!» —
Еще прелестная жена ведетъ рукой
Прекрасное дитя на зрѣлище съ собой:
Жена прелестную Киприду представляетъ,
Любезной дитя, какъ Купидонъ, играетъ; —
Вдругъ страшный Марсовъ рабъ предъ ними предстаетъ,
Чета прекрасна быть прекрасной престаетъ;
Дерзнулъ либъ причинить Эроту Марсъ обиду,
И могъ либъ огорчить прекрасную Киприду?..
Но — чувство нѣжности для тигра — ничего —
Желѣзо ржавое звучитъ вокругъ его;
Подобенъ сей тиранъ желѣзному кумиру,
Рукой вращаетъ онъ убійственну сѣкиру!
Щетины устъ его неистовство трясетъ,
"А изъ зубовъ его кровава пѣна бьетъ.
Зря варвара сего несчастная рыдаетъ;
Но онъ стенаніямъ и воплямъ не внимаетъ,
И ядами дыша виновникъ страшныхъ мукъ,
Добычу рветъ свою изъ нѣжныхъ женскихъ рукъ.
Безъ сына нѣжна мать — презрѣнна и попранна!
Душа души ея уже въ когтяхъ тиранна;
Любезное дитя — сей нѣжный Купидонъ
Колеблясь на ногахъ, пускаетъ жалкій стонъ; —
Но варваръ плачъ и вопль его пренебрегаетъ,
И жизнь его однимъ ударомъ прерываетъ.
Разрубленный составъ злодѣй съ улыбкой зритъ.
Изъ жилъ младенца кровь, какъ мѣлкій дождь роситъ,
И наконецъ изъ сей прекрасныя темницы
Сквозь ранъ душа паритъ въ подобьи голубицы.
Мать взоръ простря на кровь текущую изъ ранъ
Бросается на трупъ, какъ блѣдный истуканъ,
Подъемлетъ слабые, любезные ей члены,
Пронзенные мечемъ и кровью обагренны;
И приложивши ихъ ко груди — о любовь!
Слезами жаркими смываетъ алу кровь.
"О сынъ! вѣщаетъ, сынъ! ты сталъ тиранства жертвой!
«О сынъ! любезный сынъ!» — и упадаетъ мертвой. —
Еще отъ сей жены на нѣсколько шаговъ
Ведетъ мать нѣжная дитя между враговъ;
Изъ тѣла своего щитъ твердый составляя,
И онымъ отъ врага дитя свое скрывая,
Противится ему; — но что сей слабый щитъ?
Увы! онъ въ мигъ одинъ рукой его разбитъ.
Врагъ съ матерней главы срываетъ украшенье;
А чтобы большее излить надъ нею мщенье,
Смѣется, зря ея прелестныя красы,
И отвлекаетъ, прочь за мягкіе власы.
Какъ вьется вкругъ жезла кудрявая гедера,
Вкругъ сына вьется такъ злосчастная Венера;
Но варваръ за ногу младенца вдругъ схвативъ,
И вкругъ главы, какъ пращь, трикраты обративъ,
Повергнулъ на кремни съ ужаснаго размаха,
И нѣжный сей составъ добычею сталъ праха.
Невинное дитя не зная ничего,
И не свершивъ еще паденья своего,
Въ полетѣ ощутилъ язвящи смертны стрѣлы,
И изпустилъ свой духъ въ воздушные предѣлы.
Разбитый, какъ сосудъ, на нѣсколько частей,
Былъ раздробленъ составъ младенческихъ костей;
Между остатковъ сихъ, для зрѣнія ужасныхъ,
Мозгъ съ кровью истекалъ изъ глазъ и устъ прекрасныхъ.,
О сколь неистовъ врагъ во мщеніи своемъ!
На части части онъ еще дробитъ мечемъ.
Несчастная жена между сей страшной брани
На небо вопіетъ, подъявъ дрожащи длани:
"Не удивляюсь я, великій Царь Царей!
"Что столь ужасна злость гнѣздится межъ людей;
"Но только то меня чрезмѣрно удивляетъ,
«Что Твой отмщенья громъ враговъ не поражаетъ!» —
Убійца изъ убійцъ, лютѣйшій прочихъ врагъ,
Вращается въ моихъ слезящихся очахъ;
Подобныхъ нѣтъ ему звѣрей въ степяхъ Гренландскихъ,
Ни между Пропастей кремнистыхъ горъ Луканскихъ;.
Онъ въ сталь одѣвшися отъ ногъ до мощныхъ плечъ,
Вращалъ въ рукѣ своей блестящій, острый мечъ;
Сей обратясь къ женѣ, дитя свое держащей,
Иль паче у сосцевъ къ невинности лежащей,
(Любезное дитя сонъ жизненый піетъ,)
Но варваръ такъ къ нему во гнѣвѣ вопіетъ:
"Тебя, котораго мать любитъ и питаетъ,
"Тебя изъ рукъ ея злодѣй твой вырываетъ!
"Предъ ней исторгну я всю внутренности твою,
«Дабы она то зря, могла: спасать свою!» —
Онъ рекъ, и къ оному простеръ кровавы руки;
Но мать противится, зря неизбѣжны муки.
Что можетъ слабая здѣсь учинить жена,
Котора полчищемъ враговъ окружена?
Какими убѣжитъ несчастная путями,
Коль каждый шагъ грозитъ не смертью, но смертями?…
Во страхѣ хочетъ мать младенцемъ скрыть себя,
Вдругъ отторгаетъ прочь; безмѣрно плодъ любя;
Подобно храброму среди воины Герою,
Мать представляла щитъ младенцемъ и собою;
Но извергъ кончилъ все: — онъ мощною рукой
Духѣ юный разлучилъ о плотію земной;
Едва мать изрекла: «Увы! мой сынъ прекрасной!» —
Злодѣй въ грудъ мечъ вонзилъ и матери несчастной;
Мать дважды умерла и дважды умеръ сынъ;
Когда младенецъ былъ еще сраженъ одинъ,
То въ матерней любви онъ, живъ еще остался;
Лишь мать скончала жизнь, вторично сынъ скончался;
Когдажъ злодѣй еще ей груди не пронзилъ,
То сына грудь пронзивъ — мать въ сынѣ умертвилъ; —
Въ другой скончала жизнь мать подъ мечнымъ ударомъ.
А тамъ еще злодѣй въ ожесточеньи яромъ
Возноситъ надъ главой жены стенящей мечь,
Чтобъ сына оныя ударомъ жизнь пресѣчь;
Но мать въ отчаяньи напавши на злодѣя,
И въ бѣшенствѣ сама, какъ львица свирѣпѣя,
Зубами рветъ лице вождя ужасныхъ мукъ,
И изторгаетъ мечъ изъ варваровыхъ рукъ..
"Нѣтъ! мыслитъ такъ въ себѣ, нѣтъ! въ вѣкъ того не будетъ,
"Скорѣй сынъ матъ свою, илъ сына мать забудетъ,
"Скорѣе, нежели — кто тиграми рожденъ,
"Тѣмъ будетъ нѣжный сынъ предъ мною пораженъ!
"Какъ! вамъ торжествовать невинности злодѣй!
"Смотрите на меня и смѣйтесь люты змѣи!
"Пусть та, которая произвела на свѣтъ,
"Пусть та, любезный сынъ! и жизнь твою прерветъ.
"Смотрите варвары! смотрите съ кровопійцей,
«Я мать! — но — быть могу подобно вамъ убійцей!» —
Рекла — и въ тотъ же мигъ въ грудь сына мечь вонзивъ,
И нѣжну плоть его на части разрубивъ,
Повергла съ торжествомъ ее въ лице злодѣю: —
"Насыться ей, рекла, насыться, варваръ, ею,
"И у отчаянныхъ Еврейскихъ матерей,
"Учись жестокимъ быть противъ своихъ дѣтей!
«Ѣшь, ѣшь ее тиранъ!» и грудь свою пронзаетъ.
Еще двѣ матери, еще мой взоръ встрѣчаетъ;
Одной богатство — два; — другой — единый сынъ, — ,
Какъ воды корабли объемлятъ средь пучинъ,
Такъ ужасъ ихъ объялъ сердца при морѣ бѣдства, —
Къ спасенію дѣтей онѣ не зрѣли средства;
Въ безмолвьи возведя свой взоръ къ Творцу небесъ,
Кропили прахъ земной потокомъ горькихъ слезъ;
Вдругъ къ матери съ однимъ рожденіемъ сѣдящей,
И у грудей своихъ дитя свое держащей,
Подходитъ косною, какъ бегемотъ, ногой,
Свирѣпый Іудей съ мечемъ — полуногой!
Одежда ветхая, которая краснѣя,
Едва касалася колѣнъ сего злодѣя;
Огнистая брада на грудь облокотясь,
И мѣдно видные власы бровей свѣтясь,
Изображеніе злодѣя представляли;
Какъ разкаленный угль глаза его сверкали; —
То тигръ ужасный былъ, или шипящій змѣи.
Едва простерла взоръ одна изъ матерей,
Вдругъ въ мертвенность ея преобратились розы,
И въ полныхъ слезъ очахъ совсѣмъ изсякли слёзы.
Сопротивленья въ ней и стоновъ больше нѣтъ;
Она воставъ дитя злодѣю отдаетъ. —
Сей видя скромную,; той матери любезность,
Почувствовалъ въ груди, дитя пріявши, нѣжность,
Ахъ! естьли бы злодѣй прочь взоръ не отвратилъ,
То мечь бы свой повергъ, и чувствубъ уступилъ!
Но могутъ ли красы смягчать сердца кремнисты?…
Врагъ извлекаетъ мечь, нахмуривъ взоръ огнистый.
Но юное дитя не внятно лепеча,
Съ улыбкой нѣжною встрѣчаемъ блескъ меча;
Прельщенъ блистаніемъ его младенецъ проситъ,
И мнитъ, что врагъ ему прекрасной даръ подноситъ.
О даръ, ужасный даръ! — о милое дитя!
Не даръ тебя плѣнилъ плѣнила смерть блестя!
Дитя любуется — смѣется и играетъ;
Но врагъ въ уста его ужасный мечь вонзаетъ.
Едва трепещущимъ его тиранъ узрѣлъ —
Былъ тронутъ жалостью и весь оцѣпѣнѣлъ
Какъ въ Нилѣ крокодилъ оплакиваетъ съ ревомъ
То, что терзаетъ онъ своимъ ужаснымъ зѣвомъ:
Такъ слезы льетъ тиранъ пуская съ вздохомъ ревъ —
Минута — И врагомъ владѣетъ паки гнѣвъ.
Онъ отвращаетъ взоръ отъ матери несчастной
Къ двумъ жертвамъ страждущимъ и къ матери прекрасной.
Къ кому прибѣгнуть ей?… гдѣ помощи просить?…
Жестокой обоихъ вдругъ хочетъ умертвить.
Злосчастная жена не зря себѣ подпоры,
Бѣжитъ туда, куда ея простерты взоры; —
Но кровожадный врагъ въ жестокости своей
Какъ волкъ за агницей, стремится въ слѣдъ за ней, —
Какъ въ древности Эней съ поспѣшностью бѣгущій,
И сына и отца на раменахъ несущій;
Объятый ужасомъ и смертію гонимъ,
Онъ презираетъ огнь, развалины и дымъ,
Дабы спасти ему столь драгоцѣнно бремя,
Съ такимъ раченьемъ мать свое спасаетъ племя.
Но можно ли найти спасенье въ тѣхъ мѣстахъ,
Гдѣ тысячи враговъ несущихъ ядъ въ сердцахъ?
Она едва одной напасти избѣгаетъ,
Увы! несчастную другая постигаетъ!
Какъ птицу юную, избѣгшую сѣтей,
Терзаетъ ястребъ злой между кривыхъ когтей;
Такъ новый врагъ представъ предъ матерью бѣгущей,
Пронзилъ наквозь дитя — и грудь его несущей.
Мать чувствуя двойной отъ изверга ударъ,
Надъ сыномъ зритъ одинъ волнующійся паръ;
Уста, которыя сокъ жизненный вкушали,
Кровь смѣшанну съ млекомъ обратно изливали;
Мать въ изступленіи на раны страшны зритъ,
И орошая ихъ слезами, говоритъ: —
«О! сколько быть съ дѣтьми пріятно и — ужасно!» —
Тиранъ отвѣтствуетъ: быть матерью прекрасно!
Изрекъ — и къ ней подшедъ, простеръ свой взоръ зміинъ,
И адъ ему шепнулъ: «Смотри! еще съ ней сынъ.» —
Сынъ, жалкій, бѣдный сынъ сонъ сладостный вкушаетъ;
Но врагъ ругаяся съ угрозою вѣщаетъ:
"Я не привыкъ дѣтей, которыхъ любитъ мать,
"Съ предметомъ ихъ навѣкъ мечемъ симъ расторгать!
"Чтобъ навсегда сей сынъ былъ сопряженъ съ тобою,
«То я васъ съединю теперь моей рукою!» —
Едва тиранъ слова злодѣйскія скончалъ,
Младенецъ сладкій сонъ, объемля мать, прервалъ;
Какъ заяцъ псовъ страшась, и утомяся бѣгомъ,
Скрывается въ кустахъ, покрытыхъ хладнымъ снѣгомъ:
Такъ робкое дитя, стряхнувши маки съ вѣждъ,
И болѣе не зря къ спасенію надеждъ,
Бросаясь отъ сосца къ сосцу, главу склоняетъ,
И какъ бы смертный часъ въ смятеньѣ ощущаетъ.
Природа и любовь, — напрасно все сіе;
Тиранъ на юнаго возноситъ остріе:
И вдругъ, ошибкою — внемлите вѣсть ужасну,
Пронзивши сына, мать пронзаетъ сквозь несчастну.
Поверглась мать въ крови среди ужасныхъ мѣстъ,
И разпростершися изобразила крестъ;
А тотъ, что передъ симъ млекомъ ея питался,
Какъ бы повѣшеннымъ на немъ изображался.
I… В….