РѢЧЬ СИНОПА.
правитьВами, свѣтилы превѣчные, вашей божественной силой,
И алтарями, ножемъ роковымъ, отъ коего спасся,
И повязками, кои носилъ обреченный на жертву,
Нынѣ клянусь, нарушишь права священные Грековъ;
Ненависть имъ отъ меня — я всѣ ихъ тайны открою;
Я не подвластенъ уже никакимъ законамъ отчизны.
Ты лишь, Троя, за правду мою, за такую услугу,
Мною спасенна, обѣтъ сохрани мнѣ въ вѣрности данный.
Всю Данайцы надежду, во все начатыя брани
Время, имѣли на помощь Богини Паллады. Когда же
Злоухищритель Улиссъ пришелъ съ нечестивымъ Тидидомъ,
И роковой Палладинъ кумиръ изъ храма святаго,
Крѣпости стражей смерти предавъ, исторгнулъ, похитилъ
Образъ священный; когда обагренными кровью руками
Къ дѣвственной митрѣ Богини дерзнули они прикоснуться:
Съ той поры отлетѣла надежда отъ Грековъ, исчезла,
Силы ослабли, и духъ Богининъ Данайцевъ покинулъ.
И доказала Тритонія вѣрными то чудесами.
Въ станъ лишь образъ внесли; изъ очей, горѣ устремленныхъ,
Пламень багровый исторгся, соленый по всѣмъ ея членамъ
Потъ пробѣжалъ, трикраты сама отъ земли воспрянула,
Щитъ съ дрожащимъ копьемъ (о чудо!) въ рукахъ сотрясая.
Тотчасъ Калхантъ предлагаетъ пуститься въ бѣгство по морю;
Рекъ, что Пергамъ никакъ не падетъ отъ стрѣлъ Арголидскихъ,
Если не спросятъ оракула въ Аргосѣ, если вторично
Моремъ Богини съ собой не возьмутъ на судахъ искривленныхъ"
Нынѣ по вѣтру въ Микены — отечество отплыли Греки;
Въ путь набравъ Боговъ и оружіе, къ Троѣ внезапно
Снова моремъ нагрянутъ: это все замыслъ Калханта.
Сей же образъ, дабы омыть грѣхъ ужасной, воздвигли
Вмѣсто кумира Богини Паллады отъ нихъ оскорбленной.
Но Калхантъ громаду сію изъ древъ твердыхъ дубовыхъ,
Имъ построить велѣлъ, и поднять высоко на воздухъ,
Чтобъ не вошла во врата, въ стѣнахъ городскихъ не вмѣстилась,
И не спасла народа силою древнія вѣры.
Ибо, вѣщалъ, когда оскверните вашей рукою
Даръ посвященный Минервѣ; когда ужасная гибель
(Пусть самаго покараетъ прежде Небо) фригійцевъ
Съ царствомъ Пріама постигнетъ: еслижь своими руками
Въ городъ введете коня; то несмѣтныя силы Азійски
Хлынутъ, подступятъ къ стѣнамъ городовъ Пелопійскихъ, и та же
Злая судьбина всѣхъ ожидаетъ нашихъ потомковъ."
И. Вѣтринскій
Отрывокъ изъ II пѣсни Виргиліевой Энеиды.
правитьСмолкнули всѣ, и вниманіе въ ликахъ ихъ выливалось,
И отъ десныя ложа страны родитель Эней рекъ:
Ты растравляешь, Царица, мою нестерпимую рану,
Требуя повѣсти — какъ въ моихъ глазахъ отъ Данайцевъ
Пало съ Троей Троянское сильное, жалкое царство,
Какъ сбылись всѣ бѣды, къ моему столь близкія сердцу.
Кто изъ Додонянъ, Улисса, грознаго войскъ, Мирмидонянъ,
Вспомнитъ о томъ безъ слезъ? Уже съ небесъ улетаетъ
Влажная ночь, и клонятъ ко сну угасающи звѣзды.
Естьли жь тебѣ такъ хочется знать о нашихъ напастяхъ,
И о послѣднемъ паденіи Трои, кратко услышать,
Я начну, хотъ ужасно о томъ поминать, и отъ слезной
Оной картины невольно мысли мои убѣгаютъ,
Бывъ изнуренны долгой войной, отгоняемы рокомъ,
Отъ осажденнаго града, вожди Дунайскіе строютъ
Будто гору — коня, то внушенью богини Паллады,
И изъ нарубленныхъ елей ребра его составляютъ.
Молятъ притворно боговъ на отъѣздъ: разносится слухъ сей"
Мещутъ жребій, и ратниковъ крѣпостью тѣла отборныхъ
Тайно въ темныхъ ребрахъ коня заключивъ, и средину
И глубину его всеоружной наполнили ратью.
Славный островъ былъ Тенедосъ не далеко отъ Трои,
Полный сокровищъ, пока стояло царство Пріама,
Нынѣ — только заливъ, кораблямъ ненадежная пристань.
Здѣсь уклонясь Данайцы, скрылись на бретъ пустынномъ*
Мнимъ, что они при попутномъ вѣтрѣ отплыли въ Микены.
И престаетъ все Тевкрово царство отъ слезъ долголѣтныхъ.
Вотъ отверсты врата; съ нетерпѣньемъ стекаемся видѣть
Лагерь Дорійскій, мѣста опустѣлы и берегъ безлюдный.
Здѣсь Долонянъ отрядъ былъ: здѣсь шатры Ахиллеса
Грознаго были раскинуты: флотъ стоялъ, бранъ кипѣла,
Многихъ даръ роковой въ честь дѣвѣ богинь Минервѣ,
И огромность коня изумляли: и первый Ѳиметесъ
Подалъ совѣтъ — его ввесть въ градъ и поставить на крѣпость,
Впрочемъ Каписъ и другіе, болѣе мудрые мужи,
Въ ковы Данайцевъ и ихъ подозрительный даръ проникая,
Морю велятъ коня предать иль огню на сожженье,
Или пронзивъ, осмотрѣть его сокровенное нѣдро.
Недоумѣетъ народъ, и даетъ противны совѣты,
Тутъ провождаемъ толпой Многолюдной, съ высокой твердыни
Лаокоонъ, какъ вихрь течетъ впереди и взываетъ
Издали такъ: «о бѣдные граждане, что за безумство?
Вѣрите вы отступленью враговъ? Безковарны, вы мните,
Всѣ приношенья Данайцевъ? Такъ ли Улиссъ вамъ извѣстенъ?
Либо Ахейцы кроются въ деревѣ семъ заключенны,
Либо громаду сію противъ нашихъ стѣнъ сорудили
Съ тѣмъ, чтобъ градъ осмотрѣть и съ высотъ учинить нападенье;
Либо другая тутъ хитрость: коню вы, Тевкры, не вѣрьте;
Какъ бы то ни было, — мнѣ и въ дарахъ Данайцы ужасны».
Рекъ, и всѣ силы собравъ, копье большое пускаетъ
Въ бокъ и въ нѣдро коня изъ древъ искривленныхъ сложенно:
И задрожало вонзенное, и отъ него въ сотрясенномъ
Чревѣ раздался звукъ И вопли пошли по пещерамъ.
И когда бы — безъ гнѣва небесъ, безъ оплошности нашей, —
Лаокоонъ открылъ потаенный пріютъ Арголидовъ;
Троя и славная крѣпость Пріама поднесь бы стояли.
Но между тѣмъ пастухи ДарДанскіе съ воплемъ великимъ
Юношу передъ Царя влекли; у коего руки
Связаны были; Невѣдомый, имъ предался добровольно
Юноша сей, чтобъ хитрымъ обманомъ въ Трою Ахейцамъ
Путь проложить; онъ твердо шелъ на то и другое,
Иль совершить обманъ, иль умереть неизбѣжно?
Юноши Трои со всѣхъ сторонъ стекались волнами
Плѣнника зрѣть, и другъ передъ другомъ надъ нимъ издѣвались.
Выслушай нынѣ хитрость Данайцевъ одну, и изъ оной
Всѣхъ ихъ познай.
Плѣнникъ смятенъ, безоруженъ представленъ бывъ предъ народомъ,
И окинувъ глазами Фригійцевъ толпы, восклицаетъ:
«Ахъ, въ какой отнынѣ землѣ, какими морями
Буду я принятъ? и что несчастному дѣлать осталось?
Мнѣ у Данайцевъ пріюта нѣтъ; а Дарданцы враги ихъ,
Требуютъ казни моей, и жаждутъ крови пришельца.»
Стоны сіи жестокость сердецъ преклонили на жалость:
Просимъ его расказать, какой онъ крови и рода,
Что возвѣститъ, и чего отъ насъ надѣется плѣнникъ?
И отложивъ боязнь, продолжалъ онъ сими словами:
«Истинно, Царь, тебѣ я все былое открою:
И во первыхъ признаюсь, что родомъ я Арголидецъ:
Сколь ни жестоко, гонитъ Синона злая судьбина,
Онъ отъ того прибѣгать ко лжи и обманамъ не станетъ.
Можетъ быть, какъ-нибудь доводилось тебѣ въ разговорахъ
Слышать о славномъ по имени, предкамъ, дѣламъ Паламедѣ,
Вила потомкѣ; его подъ предлогомъ измѣны, Пеласги
По клеветѣ на смертъ осудили безвинно за то, что
Ихъ отклонялъ отъ войны; но теперь по убитомъ льютъ слезы.
Съ юныхъ я лѣтъ къ Паламеду, близкому сроднику посланъ
Бѣднымъ моимъ отцемъ, — на всѣ войны сея время.
Въ царствѣ пока уважаемъ онъ былъ, пока процвѣтало
Царство — его совѣтами нѣсколько славенъ дотолѣ
Былъ и я; но когда лукаваго зависть Улисса
Смерти его предала; (извѣстное вамъ повѣствую)
Съ этой поры влачилъ я жизнь во мракѣ и стонахъ,
Въ сердцѣ своемъ негодуя за смерть невиннаго друга.
И не смолчалъ я безумецъ: мстить за него обѣщался,
Лишь бы судьба привела возвратишься съ -побѣдой въ отчизну
Аргосъ, — и тѣмъ на себя я злобу Улисса подвигнулъ.
Съ сей то поры сталъ бѣдствовать я! и новыми началъ
Мнѣ угрожать клеветами Улиссъ, пуская въ народѣ
Много двусмысленныхъ словъ о мнѣ и — самъ бывъ злодѣемъ,
Новыя стрѣлы сталъ измышлять на мое пораженье.
И не престалъ дотолѣ, пока въ священство Калхаса!….
Но для чего пересказывать вамъ непріятныя были?
Что говорить? коль о всѣхъ одинаково мыслите Грекахъ,
И замолчать мнѣ пора: казните меня поскорѣе:
Вамъ за сіе воздадутъ Итакскій Царь и Атриды.
Вспыхнулъ пытливый въ насъ жаръ, продолжать его заставляемъ,
Вовсе не зная, толикихъ злодѣйству и коварства Пеласговъ.
И дрожащимъ отъ страха голосомъ лжецъ продолжаетъ:
Много разъ утомленны, долгой войною Данайцы
Трою оставя, пуститься въ бѣгство уже порывались.
И когда бы ушли! Но жестокія бури морскія,
Южные вѣтры, путь претя, бѣглецовъ, устрашали;
И наипаче, пока стоялъ въ сихъ мѣстахъ конь кленовый,
Небо ревѣло, грозой, и шумѣли дожди проливные.
Недоумѣя, мы. шлемъ Эвритила къ оракулу Феба;
И изъ. затворовъ, своихъ печально онъ прорекаетъ;
„О Данайцы, вы въ первый приходъ ко брегамъ Иліонскимъ,
Кровію, жертвою дѣвы закланныя бури, смирили;
Кровію также, — закланіемъ Грека; ищите возврата.“
Голосъ пророческій, сей дошедши до слуха народа,
Ужасъ навелъ, и холодный трепетъ пробѣгъ по костямъ всѣхъ;
Кто сія жертва, и кто Аполлону угоденъ? — не знаютъ.
Въ шумѣ Итаки Царь Калхаса пророка выводитъ
Передъ народъ, и о волѣ боговъ его вопрошаетъ.
Многіе мнѣ твердили о хитромъ злодѣйствѣ Улисса,
И въ грядущее, молча — окомъ своимъ прозрѣвали.
Десять дней Калхасъ молчалъ, въ тишинѣ сокрываясь;
Въ жертву обречь не хотѣлъ никого своимъ приговоромъ;
Но наконецъ — докучливымъ воплемъ Улисса склоненный*
Съ умыслу голосъ даетъ, и на жертву меня обрекаетъ.
Всѣ согласились; и всякъ бѣду, которой себѣ ждалъ,
Лишь на мою злощастную голову думалъ обрушить.
День роковой насталъ; для меня готовили къ жертвѣ
Солію хлѣбъ растворенный, главу обвивали повязкой,
Но (признаюсь) я смерти избѣгъ, и узы расторгнувъ,
Въ темную ночь въ травѣ укрывался, въ озерѣ тинномъ;
Ждалъ отплытія ихъ, когда бы отплыть захотѣли.
Но не надѣюсь увидѣть прежніе кровы отчизны;
Мнѣ не видать Дорогаго отца, дѣтей моихъ, милыхъ;
Можетъ ихъ поведутъ на жертву и казнь за побѣгъ мои*
И за мое преступленье несчастные жизнью заплатятъ.
Естьли еще межь людьми остается вѣрность! то ею,.
Именемъ вышнихъ, любящихъ правду боговъ — умоляю
Нынѣ тебя, о Царь, обрати на толикія бѣдства
Взоръ милосердія, сжалься надъ бѣднымъ, невиннымъ страдальцемъ!»
Ради сихъ слезъ мы жизнь даруемъ ему, сострадаемъ,
Самъ Пріамъ напередъ повелѣлъ спять, крѣпкія цѣпи
Съ узника, и говорилъ ему симъ голосомъ дружбы:
«Кто бы ты ни былъ, забудь тобою оставленныхъ Грековъ;
Будешь ты нашъ: но прошу сказать мнѣ сущую-правду,
Кѣмъ, и почто сей конь толико огромный воздвигнутъ?
Что это значитъ? вѣры ль обрядъ? или замыслъ воинскій?»
Кончилъ Пріамъ. И лжецъ, искусный въ хитрости Грековъ
Длани отъ узъ разрѣшенны къ небу простерши, вѣщаетъ;
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вѣт. . . . . .ій.
С. П. бургъ.
3 Февраля, 1820