ОТРЫВКИ ИЗЪ «ФАУСТА».
правитьСъ какою пламенною любовью
Философическимъ мечтамъ
И медицинѣ и правамъ,
Увы, и даже богословью
Учился я! Что пользы въ томъ?
Остался тѣмъ же я глупцомъ,
Хотя въ ученое сословье
И принятъ докторомъ. Убивъ
Ужъ десять лѣтъ на пустословье,
Туда, сюда, и вкось и вкривь
Я за носъ школьниковъ вожу —
А все, какъ прежде, нахожу,
Что сколько умъ свой ни тревожимъ,
Но кромѣ немощи своей
Постигнуть ничего не можемъ ..
Судьба проклятая людей!
Конечно, я не дуралей
И разсудительнѣй инаго
Писца, магистра, богослова:
Меня сомнѣнья не страшатъ,
Ни черный бѣсъ, ни мрачный адъ;
Зато не занятъ я собою,
Своей ученостью, мечтою
Людей дивить, образовать
И имъ Богъ-вѣсть что возвѣщать.
Нѣтъ у меня казны, палаты,
Замѣны нѣтъ за всѣ утраты —
И псу не жить какъ я живу!…
Кчему же медлить? призову
На помощь рой духовъ желанный,
Предамся магіи туманной
И, можетъ-быть, узнаю л
Тогда пружины бытія.
Быть-можетъ, гордо я воспряну
И пересказывать не стану
Въ поту безсмысленнымъ глупцамъ
Того, чего не знаю самъ.
Въ обширныхъ нѣдрахъ мірозданья,
Душа, веселія полна,
Тогда откроетъ всѣ познанья
Законовъ вѣчныхъ сѣмена,
Вещей всегдашнее начало,
И ужь не будетъ, какъ бывало,
Словами бѣдными играть.
О, еслибъ, ты въ послѣдній разъ,
Луна, разсыпала сіянье
На бдящаго въ полночный часъ
Въ душевномъ горъ и страданьи!
Печальный другъ, какъ часто ты
Сіялъ съ эѳирной высоты
На этотъ столь, загроможденный
Страницъ ученостью презрѣнной!
Ахъ, еслибъ можно было мнѣ
Теперь въ лазурной вышинѣ,
Объятой тихими лучами,
Парить съ безсмертными духами
Надъ безднами въ ущельяхъ горъ,
И освѣжить усталый взоръ,
Простясь съ наукою пустою,
Твоей цѣлебною росою!
Увы, ужель все тамъ же я —
Въ глухой, заброшенной темницѣ,
Гдѣ тускло брежжеть лучь денницы,
По стекламъ крашеннымъ скользя,
Подъ этимъ сводомъ, гдѣ летаетъ
Одна удушливая пыль,
Гдѣ червь, и ржавчина, и гниль
На полкахъ книги пожираетъ,
Гдѣ перемѣшанны лежатъ:
Домашній, дѣдовскій снарядъ,
Сосуды, банки, и студентовъ
Казна пустая инструментовъ?…
Вотъ міръ, въ которомъ ты живешь,
И вотъ что жизнію зовешь!
Ужель еще въ недоумѣньи
У сердца спрашиваешь ты,
Зачѣмъ уснуло въ исзіь движенье
И въ жилахъ кровь безъ теплоты?
Дары зиждительной природы,
Для коимъ созданъ родъ людей,
Ты промѣнялъ на мрачны своды,
На прахъ и остовы звѣрей!
Бѣги, лети въ тотъ міръ созвучный,
И тамъ учись читать скрижаль,
Гдѣ Нострадамусъ своеручно
Загадку жизни начерталъ.
Твой духъ, природой вдохновенный,
Тогда узнаетъ ходъ свѣтилъ —
И самъ съ духами дерзновенно
Заговоритъ въ избыткѣ силъ.
Закрыты здѣсь душѣ стѣсненной
Волшебной книги письмена.
Я чувствую: вокругъ меня
Духовъ толпятся легіоны…
Отвѣтствуйте, когда для васъ
Уже доступенъ Фауста гласъ!
Во прахъ, ничтожныя препоны!..
Какъ счастливъ я, на книгу бросивъ взглядъ,
Какъ песъ дрожу наитіемъ священнымъ!
О, сколько онъ живительныхъ отрадъ
Мнѣ въ сердце влилъ по жиламъ раскаленнымъ!
Не Богь ли начерталъ святыя письмена,
При коихъ грудь, забывъ мученья
И тихой радости полна
Какъ-бы во снѣ, безъ принужденья
Открыла таинства всемірнаго творенья?
Не Богь ли я?… Исчезла тьма;
Природа дивная сама
Является душѣ, отбросивъ покрывало.
Ясна теперь загадка этихъ словъ,
И я постигнуль вдругъ премудрости начало:
"Доступенъ свѣтлый міръ духовъ,
"Разсѣй лишь мракъ своей темницы!
"Твой духъ стѣсненъ, не унывай!
«Крѣпися, школьникъ! и купай
„Земную грудь въ лучахъ денницы!“
Какъ всѣ созданія одно въ другомъ живутъ,
Какъ все въ единый міръ сливается прекрасно,
Какъ силы горнія между собой согласно
Златыя ведра подаютъ,
И, тиховодными крылами
Спускался съ небесъ надъ сушей и водами,
Въ водахъ и подъ землей
Поютъ всемірный хоръ созвучными устами!
Какое зрѣлище!… Но, ахъ, однихъ очей
Насытить имъ для Фауста недовольно.
О, безграничный міръ, изъ коего привольно
Текутъ всѣ рѣки бытія!
Тебя обнять не въ силахъ я;
Къ твоимъ сосцамъ, которыми всечасно
Питается земля и неба сводъ прекрасный,
Склонилась и моя алкающая грудь.
Они журчатъ, они текутъ,
Увы, мнѣ ль одному томиться такъ напрасно!…
Спокойнѣе гляжу на эти письмена.
О, духъ земли! ты мнѣ сроднѣе
Какъ чарка свѣжаго вина
Ты сердце укрѣпилъ, и взоръ мой веселѣе
Глядитъ въ яснѣющую даль.
Во мнѣ и сила и желанье
Отвѣдать счастье и страданье,
Земныя радости, подлунную печаль.
И, если гнѣвный Богъ дастъ волю урагану,
Корабль мой затрещитъ, но я робѣть не стану!…
Чу! заронился лунный лучь
Подъ ризу тучь.
Лампада тмится,
Отвсюду паръ клубится.
Вокругъ чела
Трикраты обвилась огнистая стрѣла…
Какой-то холодъ изступленья
Схватилъ меня;
Я чувствую твое прикосновенье,
Желанный духъ!
Разоблачись,
И взору смертнаго явись!
Дрожу священнымъ содроганьемъ…
Ты въ сердцѣ распалилъ волшебныя мечты,
И я горю снѣдающимъ желаньемъ…
Явись! явись! и, если хочешь ты,
Готовъ я жертвовать тебѣ существованьемъ…
Кто зналъ меня?
Ужасный видъ!
Не ты ль привлекъ изъ сферы сокровенной
Меня на свѣть, взывая изступленію?
И что жь?
Отстань! Твой взоръ мертвитъ!
Ты звалъ меня, безъ отдыха стремился
Узрѣть мои взоръ, услышать голосъ мои:
На мощный зовъ я наконецъ склонился,
Явился я. — Что значить ужасъ твои,
О полубогъ? Гдѣ гордое призванье,
Гдѣ радостный восторгъ и груди трепетанье,
Въ которой цѣлый міръ ты создала и носилъ,
Лелѣялъ пламенно и безразсудно мнилъ
Дышать, подобно намъ, всемірною душою?…
Ты ль это, Фаустъ? Зачѣмъ же предо мною,
Внезапно ослабѣвъ, нѣмѣешь и молчишь?
Моимъ дыханьемъ пораженный,
Какъ-будто червь безкровный и презрѣнный,
Отворотился ты и жалостно дрожишь!
Исчадье пламени! Твоей насмѣшки злобной
Я нестерплю: то Фаустъ, то духъ тебѣ подобный!
Въ стихіяхъ враждебныхъ, въ волнахъ бытія
Присутствую я,
Незримая сила,
Рожденье, могила,
И радость и горе,
Предвѣчное море;
Въ станокъ ударяя,
Надъ тканью волнистой трудись безъ конца,
Пряду я одежду живую Творца.
О духъ недремлющій, обнявшій цвѣтъ міровъ,
Какъ близокъ я къ тебѣ, какъ я тебѣ подобенъ!
Ты равенъ лишь тому изъ выспреннихъ духовъ,
Котораго постичь способенъ:
Равняться можешь ли со мной?
Съ тобой?…
Зачѣмъ же нѣтъ? Отъ тварей естества
Одинъ я отличенъ подобьемъ Божества,
А ты свой ликъ отъ Фауста отвращаешь?
Проклятый стукъ! Какъ ты некстати возвѣщаешь
Помощника моихъ студенческихъ заботъ!
Сухой педантъ какъ мышь опять ко мнѣ ползетъ —
И разлетѣлися волшебныя видѣнья,
Какъ легкій дымъ, какъ сновидѣнья!…
По-Гречески читали вы сейчасъ,
И, декламируя, вникали въ духъ поэта.
Позвольте мнѣ обезпокоить васъ,
Спроситься вашего совѣта
Въ искусствѣ чтенія: необходимъ для свѣта
И этотъ умственный запасъ.
Не даромъ говорятъ: отличный комедьантъ
Пастору иногда служить бы могъ примѣромъ.
Конечно такъ, когда подъ изувѣромъ
Сокрытъ презрѣнный плутъ, обманщикъ, сикофантъ.
Увы, что дѣлать намъ! Трудясь въ музеяхъ пыльныхъ,
Сбирая скудный даръ познаній щепетильныхъ,
На міръ взираемъ мы въ день праздничный слегка,
И зрительной трубой слѣдимъ издалека
Людей, на коихъ умъ и вѣчныя сомнѣнья
Мы дѣйствовать должны посредствомъ убѣжденья.
Когда для васъ сокрытъ источникъ вдохновенья,
Не вамъ людей порабощать
Краснорѣчивыми словами,
Не вамъ въ избыткѣ силъ играть
Ихъ побѣжденными сердцами.
Питайтесь крошками пировъ,
Чужимъ живите достояньемъ,
Но отъ похищенныхъ даровъ
Не воскурится дымъ святымъ благоуханьемъ.
Съ однихъ дѣтей и обезьянъ
Сбирайте удивленья дань,
Когда вамъ лестны ихъ отзывы.
Но лишь душевные порывы
На душу дѣйствуютъ; кто чувствами кипитъ,
Тотъ чувствомъ движетъ и владѣетъ…
Завидую тому, кто риторъ иль піитъ,
Словами звучными витійствовать умѣетъ.
Повѣрь мнѣ, жертвовать мечтамъ
Своею выгодой смѣшно и безразсудно.
Въ наукѣ счастія не подражай глупцамъ:
Разсудку здравому постичь ее не трудно.
За славой не гонись, не трать напрасныхъ словъ
Но къ дѣлу будь всегда готовъ.
Противны вычуры бездушныхъ разсужденій,
Заемные листки чужихъ произведеній:
Витіеваты вы какъ бури хладный свистъ,
Срыпающій съ деревъ сухой, осенній листъ.
Какъ быть! Обширенъ кругъ познаній,
А наша жизнь летитъ стрѣлой!
Сиди хоть до поры ночной
Среди ученыхъ разысканій,
А тѣхъ высотъ не досягнуть,
Гдѣ первобытный ключь сокрытъ подъ облаками.
Едва, едва пустились въ путь —
А смерть, глядишь, стоить ужь за плечами.
Ужель мечтаешь ты разсѣять сонмы тучь,
Въ листахъ пергаментныхъ ученость почерпая?
Но знай, когда въ тебѣ небьеть священный ключь,
Ты жаждать осужденъ, въ наукахъ утопая.
Вы правы! Но ужель не согласитесь въ томъ,
Что сладко въ духъ временъ мечтой переноситься
И, въ древнихъ мудрецахъ порывшися, гордиться
Живымъ столѣтіемъ и собственнымъ умомъ,
Науки двинувшимъ, такъ быстро и далеко?
Не правда ли, до звѣздъ ужасно какъ высоко?..
Мой другъ! вѣковъ минувшихъ бытъ
Отъ насъ какъ таинство закрыть.
За духъ временъ мы часто принимаемъ
Свой духъ, въ которомъ отражаемъ
Временъ сгустившійся туманъ.
Вездѣ вдаемся мы въ обманы
Ученый роется какъ мышь въ подвалахъ грязныхъ,
Сбирая кое-гдѣ вѣковъ зарытый соръ —
Тамъ прагмагическій, велерѣчивый вздоръ,
А здѣсь событіе средь повѣстей несвязныхъ,
И все потомъ, скливь на собственный свой ладъ,
Изъ жизни дѣлаетъ ветошный маскерадь.
Но міръ и человѣкъ, души его движенья
Ужель прилежнаго не стоять изученья?
Сперва мнѣ растолкуй, что значить изучать?
Кто будетъ истину вездѣ провозглашать?
Немногіе толпѣ безумно расточали
Избытокъ разума, души священный кладъ.
Но ихъ повсюду жгли, повсюду распинали…
Любезный другъ! пора бесѣду кончить намъ:
Ужъ ночь глубокая спустилася на землю.
Забывъ полночный сонъ, какъ я охотно внемлю
Глубокомысленнымъ, не суетнымъ рѣчамъ!
Заутра первый день Христова воскресенья:
Съ вопросами опять надняхъ явлюся къ вамъ,
Въ надеждѣ мудрое услышать разрѣшенье:
Въ наукахъ многое успѣлъ я разобрать,
Но ненасытный умъ хотѣлъ бы все обнять.
Въ безмозглой головѣ, какъ пчелы золотыя,
Мечты копышатся и сладостно жужжатъ:
Онъ жадною рукой зарытый ищетъ кладъ
И тѣшится, отрывъ лишь черви дождевые.
Давно ли надо мной толпился рой духовъ,
Но ихъ разсѣяло глупца прикосновенье!
На этотъ разъ прими мое благодаренье,
О ты, презрѣннѣйшій изъ всѣхъ земныхъ сыновъ!
Кинжалъ отчаянья безумствомъ изощренными
Внезапно отвратилъ ты отъ груди моей.
Увы, я чуть дышалъ, раздавленный пигмей,
Гигантскимъ призракомъ какъ громомъ пораженный!
Не я ли, созданный во славу Божества,
Ужь невозбранно зрѣлъ въ зерцалѣ правды вѣчной
Все то, что подлежитъ законамъ естества?
Не я ли выше звѣздъ и выше херувима
Зиждительнымъ крыломъ природу обнималъ»
Уже съ безсмертными амврозію вкушалъ,
Незримой силою на небо возносимый?
Но громозвучный гласъ изрекъ мой приговоръ —
И я паденіемъ означилъ свой позоръ.
Меня безумнаго надежды обманули —
Я могъ привлечь тебя, но удержать могу ли?
Стремясь къ тебѣ, я былъ въ одинъ и тотъ же мигъ
Такъ слабъ ничтожностью, такъ дерзостью великъ!
Ты оттолкнулъ меня всесильною пятою
Въ тотъ міръ, гдѣ человѣкъ сражается съ судьбою.
Тобой отверженный, къ кому прибѣгну я?
Вездѣ, вездѣ одни страданья!
Какъ и бездѣйствіе, мѣшаютъ намъ дѣянья
Въ пути земнаго бытія.
Вотще высокое мы духомъ постигаемъ,
Стараясь воспарить изъ нищеты мірской;
Когда стремясь къ добру, мы цѣли достигаемъ,
Тогда все лучшее намъ кажется мечтой.
Толпа прекрасная душевныхъ сновидѣній!
Пугливо прячется отъ жизненныхъ волненіи.
Высокъ, могущественъ фантазіи полетъ,
Когда къ звѣздамъ она свободно возлегаетъ,
Но въ скромный уголокъ она же путь склоняетъ
Утратить счастіе въ потокѣ бурныхъ лѣтъ.
Тогда печаль гнѣздо свиваетъ
На глубинѣ измученной души
И насъ преслѣдуетъ средъ шума и въ тиши.
Вездѣ, подъ всякою личиной —
Подъ видомъ женщины, въ младенческихъ чертахъ,
Въ дому иль при дворѣ, въ огнѣ или въ пучинѣ,
Въ отравѣ иль въ мечѣ, она наводитъ страхъ.
Безъ горя плачемъ мы, безъ раны изнываемъ,
Владѣя жизнію, о жизни воздыхаемъ!
Нѣтъ, чувство сильное не даромъ мнѣ вѣщаетъ,
Что я не Богъ, а червь, презрѣнный сынъ земли,
Питомецъ бренія, котораго въ пыли
Подошва странника на-вѣки погребаетъ!
Не пыль, не прахъ ли и не тлѣнъ
Все то, что взоромъ обнимаю
На грязныхъ полкахъ этихъ стѣнъ?
Чего такъ пламенно желаю,
Найду ли въ книгахъ здѣсь?.. Что пользы въ нихъ прочесть
Въ десятый, въ сотый разъ одну и ту же вѣсть,
Что всюду человѣкъ томился и терзался,
Что гдѣ-то невзначай счастливецъ обрѣтался.
Что такъ насмѣшливо ты смотришь на меня,
О черепъ, смертію давно опустошенный?
И твой однажды мозгъ, мечтою обольщенный,
Стремился къ истинѣ, искалъ сіянье дня,
Но въ лоно сумрака все глубже погружался!..
Снарядъ искусственныхъ вальковъ,
Колесъ зубчатыхъ и винтовъ,
И ты ученому въ посмѣшище достался.
Хитро придуманъ ты, но ключъ твои не помогъ
Раскрыть таинственный замокъ:
Подъ свѣтлымъ солнцемъ утаила
Отъ насъ природа свои тайникъ;
Никто изъ смертныхъ не проникъ
Въ ту дверь, которую не потрясетъ и сила
Желѣзныхъ рычаговъ!.. О дѣдовскій снарядъ!
Куда дѣваться мнѣ съ тобою?…
Столѣтній блокъ, висящій надо мною,
Какъ задымилъ тебя полночный лампы чадъ!
Не лучше ли прожить скудельное имѣнье,
Чѣмъ смерти ждать въ трудахъ, въ пыли, въ самозабвеньи?..
Какъ цѣпь колодника, владѣльца бременитъ
Ненужное добро. Одно употребленье
Одушевляетъ то, что случай намъ даритъ…
Но отчего мой взоръ въ тотъ уголъ устремился?
Магнитомъ на меня тамъ дѣйствуетъ сосудъ.
Мой духъ веселіемъ внезапно озарился,
Какъ мѣсячнымъ лучомъ, лѣсной, угрюмый путь.
Склонившись предъ тобой, тебя беру я въ руки
Съ подобострастіемъ, магическій бокалъ,
Вѣнецъ премудрости, вѣнецъ земной науки!
Ты долго подъ стекломъ безъ пользы сохранялъ
Чудесныхъ зелій сокъ, исполненный дремоты
И смертоносныхъ силъ. Въ тебѣ теперь заботы
Хочу я потопить. Едва лишь на стѣнѣ
Тебя завидѣлъ я — и легче стало мнѣ:
Взволнованный потокъ въ груди моей стихаетъ;
Въ открытый океанъ мечта меня стремитъ,
Тамъ море зеркаломъ у ногъ моихъ лежитъ
И къ новымъ берегамъ день новый призываетъ.
Уже спустилася, какъ-будто съ облаковъ,
Ко мнѣ крылатая возница пламенѣя:
Къ эфирнымъ высотамъ подняться я готовъ,
И снова дѣйствовать свободно, не робѣя.
Божественный восторгъ! о слабый червь, и ты
Упьешься имъ, какъ духъ нетлѣнный,
Лишь только отъ земли презрѣнной
Отъ солнца краснаго свой взоръ отвороти!
Вломися приступомъ, не трепещи войти
Въ тѣ страшныя врата, которыхъ осторожно
Обходитъ человѣкъ. Ему ли невозможно
Съ богами наравнѣ достоинствомъ блистать?
Дѣлами мужества пора намъ доказать,
Что не страшимся мы разсѣять мракъ пещеры,
Гдѣ грезятся глупцу ужасныя химеры;
Что мы безтрепетно идемъ въ отверстье врать,
Гдѣ предпріятіе достойно исполненья,
Хотябъ намъ и грозилъ удѣлъ уничтоженья!
Огбрось, отбрось теперь футляръ старинный свой
И выходи на свѣтъ, давно забытый мной
Торжественный бокалъ! Ты щеголялъ, бывало,
На дѣдовскихъ пирахъ и чистотой кристалла
И сладостнымъ виномъ, когда въ кругу гостей
Заздравной чашею ты обходилъ друзей.
Края, покрытые рѣзьбою драгоцѣнной, —
Обычай ихъ красу стихами прославлять
И разомъ весь бокалъ геройски осушать
Напоминаютъ мнѣ тѣ ночи незабвенны,
Когда я молодъ быль. Какъ прежде, вдохновенный,
Теперь не стану я ни пѣть, ни подносить
Товарищамъ тебя. Готовъ я осушить
Чреватое стекло, въ которомъ зеленѣетъ
Хмѣльное вещество, составленное мной.
Кто выпьетъ этотъ сокъ, тотъ мигомъ опьянѣетъ…
Привѣтствуя восходъ денницы золотой,
Я пью въ послѣдній разъ изъ чаши роковой!
Христосъ воскресъ!
Пойте, о смертные,
Пѣсни побѣдныя!
Узы наслѣдныя,
Тяжко-завѣтныя
Рушились днесь!
Христосъ воскресъ!
Какой внезапный звонъ, торжественный, густой,
Отъ устъ моихъ отторгиваетъ чашу?…
Гудятъ колокола, и не во-славу ль нашу
Вездѣ разносятъ вѣсть о Пасхѣ пресвятой?..
Какъ утѣшительно то ангельское пѣнье,
Которое съ небесъ, надъ сѣнью гробовой,
Однажды предрекло, разсѣявъ мракъ ночной,
Союзу новому благое исполненье!…
Зачѣмъ призывный гласъ, небесъ отрадный звукъ,
Ты въ прахѣ посѣтилъ питомца дольнихъ мукъ,
Я слышу вѣсть твою, но ахъ, безъ упованья!
Пусть мягкосердыя тебя поймутъ созданья,
Молитвой пламенной къ Спасителю летя.
Кто чуда не призналъ, тотъ не имѣетъ вѣры:
Оно ея любви милѣйшее дитя.
О, мнѣ ли воспарить къ предѣламъ чистой сферы,
Откуда ты звучишь какъ вѣстникъ неземной?
Но съ отроческихъ лѣтъ я былъ знакомъ съ тобою
И снова къ жизни ты обратною стезею
Влечешь мой слабый духъ, встревоженный мечтой.
Бывало на меня, въ субботній часъ моленья,
Какъ-будто нисходилъ небесный поцѣлуй,
И гулъ колоколовъ, какъ шопотъ райскихъ струй,
Вливалъ въ земную грудь святыя наслажденьи!
О, непонятное, но сладкое стремленье,
Какъ сильно ты влекло безпечнаго тогда
Въ поляны, въ темный лѣсъ, въ ущелья горъ — туда,
Гдѣ сердце юноши міръ цѣлый создавало
И слезы теплыя въ восторгѣ проливало!
Такъ, нѣкогда и мнѣ сей голосъ возвѣщали
И игры дѣтскія и праздники весенни
Воспоминаніемъ теперь онъ оковалъ
Надъ бездною мой шагъ отчаянный, послѣдній.
О пѣсни сладкія, звучите надо мной!
Я снова слезы лью… Земля! я снова твой!
Зачѣмъ въ ту сторону, друзья?
Идемъ въ трактиръ сосѣдняго ручья.
Пойдемте къ мельницѣ тропинками лѣсными.
Нехудо бы въ звѣринецъ заглянуть.
Туда ведетъ прескучный путь.
А ты куда?
Да вотъ за ними.
Что призадумались? Въ Бургдорфъ сходить бы намъ
Краснѣе дѣвушки, хмѣльнѣе пиво тамъ,
Шумнѣе схватки съ молодцами.
Ахъ, ты гуляка записной,
Ужь видно чешется опять затылокъ твой!
Боюсь туда тащиться съ вами.
Ни шагу далѣе. Прости, иду назадъ.
У этихъ тополей онъ ждетъ насъ непремѣнно.
Какая прибыль мнѣ, что ты сыскала кладъ?
Онъ твой танцоръ, твой проводникъ безсмѣнный;
Онъ за тобой шатается какъ тѣнь —
Глядѣть на то мнѣ, право, лѣнь.
Нѣтъ, подожди; довольна будешь имъ:
Сюда придетъ курчавый съ нимъ.
Скорѣй за ними въ слѣдъ! Вонъ идутъ двѣ бѣлянки.
Мои вкусъ неприхотливъ, и я на все готовъ:
Люблю хмѣльной табакъ, да пива цѣлый штофъ,
Да свѣжій поцѣлуй разряженной служанки.
Взгляни-ка на повѣсъ: вѣдь это право срамъ!
За челядью простой не стыдно ль имъ гоняться?
Могли бы въ обществѣ хорошемъ показаться,
А врядъ ли дикарей хоть разъ увидишь тамъ!
Куда торопишься? Вотъ парочка за нами:
Одна изъ нихъ сосѣдка мнѣ;
Въ нарядѣ, скромными шагами
Бредутъ тихохонько однѣ,
А, можетъ-быть, пойдутъ и съ нами.
Съ мѣщанками плохой разсчетъ;
Меня ихъ взоръ не соблазняетъ;
Простая жь дѣвушка въ субботу полъ мететъ,
А въ день свободный отъ работъ
Нѣжнѣе всѣхъ тебя голубитъ и ласкаетъ.
Нѣтъ, черезъ чуръ храбриться сталъ
Нашъ бургомистръ съ-тѣхъ-поръ какъ въ почести попалъ.
Поразсмотри-ка ты дѣла его поближе:
Какую городу онъ пользу принесетъ?
Начальству кланяться велитъ какъ можно ниже,
И вдвое податей беретъ.
О госпожи и господа!
Богатствомъ вашимъ ослѣпленный,
Взываетъ къ вамъ старикъ презрѣнный:
Его преслѣдуетъ нужда.
Лишь тотъ прямое счастье знаетъ,
Чья благодѣтельна рука,
Кто въ общій праздникъ надѣляетъ
Богатой жатвой бѣдняка.
Признаться, страхъ люблю окончить день воскресный
Бесѣдой о войнѣ, объ ужасахъ ея,
Тогда-какъ въ Турціи, далеко въ поднебесной,
Течетъ среди полей кровавая струя.
Межъ-тѣмъ, любуяся красивыми судами
Надъ синею рѣкой, за рюмочкой вина,
Стоишь-себѣ спокойно у окна,
Слѣдя за струйками глазами.
Потомъ подъ вечерокъ пускаешься домой,
Благословляя міръ и вѣкъ свой золотой.
Сосѣдъ, и я готовъ на этомъ помириться.
Пускай ихъ рѣжутся въ далекой сторонѣ,
Пускай у нихъ все дномъ вертится,
Лишь только бы у насъ все шло по старинѣ.
Подъ этой дымкою какая кровь играетъ!
Кто не сойдетъ съ узы отъ прелестей такихъ!
Но что за строгой видъ? старушка ли не знаетъ
Желанья скрытныя красавицъ молодыхъ?
Агафья! при людяхъ подальше отъ колдуньи.
Я первая бѣгу отъ вѣдьмы записной,
Хотя, по милости услужливой вѣщуньи,
На святкахъ мой женихъ мнѣ снился какъ живой.
А мнѣ такъ въ зеркалѣ она же показала
Его воинскій станъ въ кругу богатырей;
Но сколько милаго теперь я ни искала,
Не вижу ни его, ни смѣлыхъ усачей.
Башни строптивыя
Стѣнъ крѣпостныхъ,
Очи спѣсивые
Дѣвъ молодыхъ!
Сладостно храброму
Васъ покорять,
Сладостно воину
Васъ цѣловать.
Музыка бранная
Чуть загремитъ,
Къ смерти, къ веселію
Храбрый летитъ.
Сколько превратностей
Въ жизни солдатъ!
Много опасностей,
Много наградъ.
Крѣпости зубчатую
Въ прахъ обративъ,
Дѣвъ-обольстительницъ
Тамъ полонивъ,
Мы же веселыя
Пѣсни поемъ,
Снова на родину
Дружно идемъ.
Разбила рѣка ледяные затворы,
Весны миловидное солнце упрѣвъ;
На нивахъ надежда лелѣетъ посѣвъ;
Сѣдая зима удалилася въ горы:
Ослабшая, тамъ истощаетъ свои гнѣвъ.
Оттуда она иногда посылаетъ
На юныхъ луговъ зеленѣющій скатъ
Снѣжокъ перелетный, крупичатый градъ.
Но солнце весь міръ оживлять начинаетъ,
Безцвѣтныхъ предметовъ не терпитъ оно;
Когда же въ землѣ еще дремлетъ зерно
И садъ безъ цвѣтовъ, оно вызываетъ
Изъ хладныхъ покоевъ на встрѣчу лучей
Въ блестящія ткани одѣтыхъ людей.
Теперь оглянись! Вонь тамъ подъ горою
Увидишь какъ дружно иль мрачныхъ порогъ,
Въ поляхъ разсыпаясь шумящей толпою.
Пестрѣя выходить разгульный народъ.
Всѣ празднуютъ вкупѣ Христа воскресенье,
Для всѣхъ настаютъ беззаботные дни;
Покинувъ на время свое заточенье,
Не къ новой ли жизни воскресли они?
Изъ-подъ мрака навѣсовъ и кровлей тяжелыхъ,
Изъ улицъ тѣсныхъ и невеселыхъ,
Изъ ночи таинственной древнихъ церквей —
Всѣ появились на свѣтъ лучей.
Смотри же, смотри, какъ волнистой толпою
Народъ разбивается между садовъ,
Какъ по рѣкѣ одна за другою
Слѣдуютъ лодки веселыхъ пловцовъ.
А вотъ и послѣдній челнокъ, утопая,
Чуть подъ тяжелымъ грузомъ плыветъ.
Даже, въ горахъ отдаленныхъ мелькая,
Платья пестрѣютъ, народъ бредетъ.
Какъ шумно въ селѣ молодежь веселится,
Смотря на нее, и старикъ молодится.
Здѣсь каждый въ довольствѣ проводить свой вѣкъ,
Я здѣсь на свободѣ, я здѣсь человѣкъ!
Пойти съ ученымъ прогуляться
И наставительно и лестно для меня;
Но не охотникъ я но деревнямъ шататься;
Отъ сельскихъ праздниковъ бѣгу, какъ отъ огня.
Забавы грубыя, и кеглей стукотня,
И скрыпъ гудковъ, и пѣсни удалыя
Противны мнѣ: какъ духи злые
Бѣснуются и пляшутъ и кричатъ;
Имъ весело, а мнѣ такъ сущій адъ!
Ученый мужъ! спасибо вамъ
За честь, оказанную намъ.
Душѣ высокой, благородной
Знать непротивенъ шумъ народный.
Примите жь кубокъ круговой
Съ единодушною мольбой,
Чтобъ онъ не только жажду вашу
Струей прохладной утолилъ,
Но чтобы Царь небесныхъ силъ
Но мѣрѣ капель въ этой чашѣ
Дней вашихъ долю продолжить.
Охотно кружку осушаю,
Друзья, и счастья вамъ желаю!
Какъ любо намъ смотрѣть на васъ
Среди народа въ добрый часъ
Тѣмъ болѣе, что въ дни печали
Вы насъ унылыхъ утѣшали!
Отъ смерти лютой вашъ отецъ
Избавилъ многихъ въ ту годину,
Когда народную кручину
Преодолѣлъ онъ наконецъ.
Въ больницы чумныя входили
И вы тогда во цвѣтѣ лѣтъ;
За трупомъ трупы выносили —
Но изъ жилища страшныхъ бѣдъ
Безвредно вышелъ нашъ хранитель:
Спасавшаго сберегъ Спаситель!
Да здравствуетъ тотъ мужъ на добрыя дѣла,
Чья добрая рука намъ помощь подала!
Творцу хваленье подобаетъ:
Лишь Онъ хранитъ и наставляетъ!
Гордись, великій мужъ, собой,
Толпы внимая восклицаньямъ!
Счастливъ, кто славою такой
Обязанъ рѣдкимъ дарованьямъ!
Явился ты — и старъ и младъ
Вокругъ тебя тѣсниться радъ.
Сѣдой старикъ, поднявши руку,
Тебя показываетъ внуку.
Затихли пляски и гудокъ;
Народъ сбѣгается въ кружокъ,
На воздухъ шапками бросая
И какъ царя тебя встрѣчая.
Къ пригорку ближнему ведетъ отсюда путь:
Тамъ скоро можемъ мы отъ шума отдохнуть….
Молитвой и постомъ въ то время изнуренный,
Надеждами богатъ и вѣрой подкрѣпленный,
Задумчивъ, одинокъ, тамъ часто начиналъ
У неба я молить конецъ чумѣ ужасной
Слезами, вздохами… Но было все напрасно!
Теперь же похваламъ сей черни я внималъ
Какъ-будто ѣдкой укоризнѣ…
О, еслибы ты могъ событья прежней жизни,
Въ моей груди сокрытыя прочесть,
Онѣ бъ тебѣ всю истинну открыли!
Тогда бъ увидѣлъ ты, какъ мало эту честь
И я и мой отецъ въ народѣ заслужили.
Отецъ мой былъ простой, но добрый гражданинъ,
И добросовѣстно, умомъ обыкновеннымъ,
Мірскимъ, невдохновеннымъ
Старался изучать природы стройный чинъ.
Къ нему сбиралися адепты
Въ лабораторію, на тайны естества,
Писали длинные рецепты
И разнородныя сливали вещества.
Со Львомъ случая красноватымъ
Лилеи чистый цвѣтъ въ разстворѣ тепловатомъ
И жаркимъ пламенемъ пахнувъ изъ горна въ ни.въ,
Они изъ куба въ кубъ прилежно пыли ихъ.
Когда жъ царица молодая,
Цвѣтами пестрыми блистая,
На днѣ являлась наконецъ,
Въ ней силъ цѣлебныхъ образецъ
Они вотще найти мечтали.
Больные между-тѣмъ какъ мухи умирали,
И хоть бы кто развѣдать могъ,
Кому лекарство было впрокъ.
По здѣшнимъ доламъ и селеньямъ
Такъ пуще бѣдственной пумы
Въ угодность адскимъ навожденьямъ
Тогда свирѣпствовали мы.
Я самъ на смерть поилъ отравой
Число несмѣтное людей:
Никто не всталъ съ одра, а намъ — убійцамъ слава
Грешитъ въ устахъ обманутыхъ судей!
Не продавайтесь ложной мукѣ.
Повѣрьте мнѣ, тотъ честію поступалъ,
Кто добросовѣстно условья исполнялъ
Ему обѣщанной науки.
Отцовскимъ опытнымъ словамъ
Охотно юноша почтительный внимаетъ;
Потомъ, познаній кругъ распространивши самъ,
Онъ къ цѣли выспренней потомковъ направляетъ.
Влаженъ, кто сохранилъ надежды даръ златой,
Надъ кѣмъ не тяготить туманный міръ сомнѣніи,
Кто всплыть надѣется надъ моремъ заблужденій!
Какъ жалкіе слѣпцы, мы вѣкъ проводимъ свой,
Все намъ доступное съ презрѣньемъ отвергая
И къ недоступному желанья устремляя….
Но вечерѣетъ день. Безумно отравлять
Печальной думою святую благодать..
Смотри какъ на зарѣ багровое свѣтило
Лѣса и хижины сіяніемъ покрыло,
Какъ медленно течетъ — и въ дальніе края
Готовится нести зародышъ бытія.
О, еслибы теперь полетомъ безконечнымъ
Я могъ парить за нимъ и зрѣть въ мерцаньи вѣчномъ
Успокоенный міръ, лежащій подо мной,
Въ объятьяхъ вечера уснувшія долины,
Въ серебрянныхъ водахъ послѣдній лучъ златой
И жаркимъ пурпуромъ покрытыя стремнины!
Шагнувъ черезъ хребты и бездны дикихъ горъ,
Уже я опустилъ свой удивленный взоръ
На синія моря, на теплые заливы.
Но лучезарный богъ исчезнулъ торопливо,
И я, восторженный, усиливъ свой полетъ,
За вѣчною зарей спѣшу ему вослѣдъ.
Передо мною день, ночь темная за мною,
Сводъ неба надъ челомъ и волны подъ стопою.
Видѣнье чудное! о мимолетный сонъ!
Увы, нашъ духъ одинъ быть можетъ окрыленъ,
И крыльевъ нѣтъ у насъ тѣлесныхъ!
Но кто же въ пажитяхъ небесныхъ
Врожденнымъ чувствомъ не паритъ,
Тогда-какъ жавронокъ, въ лазури утопая,
Весенней пѣснію гремитъ,
Когда орелъ, крылами помавая,
Кружится долго надъ скалой,
И плавно журавли протяжною грядой,
Черезъ озера и поляны,
Летятъ на родину, въ полуденныя страны!..
Случается, и я какъ-будто самъ не свой;
Но странностей такихъ не знаю за собой.
Въ лѣсу и на лугахъ частёхонько скучаю,
А птицею парить я вовсе не желаю.
Другой, духовный міръ меня къ себѣ манитъ;
Онъ въ ночи зимнія пріютъ мой украшаетъ
И по составамъ кровь ровнѣе разливаетъ,
Когда надъ книгою мой быстрый взоръ бѣжитъ
Съ одной е границы на другую.
Какъ вы на небеса, съ восторгомъ онъ глядитъ
На рукопись старинную, святую.
Одною страстію твоя пылаетъ грудь.
Страшись знакомиться съ другою!
Но двѣ души въ груди моей живутъ:
Онѣ, увы, въ раздорѣ межъ собою!
Къ мірскимъ потребностямъ привязана одна
Любовью грубой и тѣлесной,
Другая въ горькій міръ мечтой увлечена,
Стремится къ прадѣдамъ, къ обители небесной.
О, если въ воздухѣ, межъ небомъ и землей,
Въ эѳирѣ золотомъ духовъ витаетъ рой,
Да слышитъ онъ мое призванье!
Да увлечетъ къ себѣ изъ родины земной
На новый пиръ существованья!
Когда бъ волшебный плащь теперь меня умчалъ
Въ предѣлы чуждые, къ заоблачному міру,
Я плащъ таинственный тогда бъ не промѣнялъ
За все, что цѣнитъ свѣтъ, за царскую порфиру!
Нѣтъ, не зови испытаннымъ духовъ;
Ихъ сонмы злобные нашъ воздухъ отягчаютъ
И жителямъ земли отъ всѣхъ ея концовъ
Всегдашней гибелью лукаво угрожаютъ.
Отъ сѣвера они кидаютъ жало въ насъ
Изъ лютыхъ челюстей, осыпанныхъ зобами;
Съ востока, засухой незримо ополчась
Спираютъ нашу грудь тлѣтворными парами;
Отъ юга, изъ пустынь, надъ нашей головой
Лишь только соберутъ лучей каленыхъ зной —
И вдругъ отъ запада ихъ влажныя станицы,
На мигъ намъ освѣживъ усталыя зѣницы,
Ужь козни новыя готовятъ здѣсь и тамъ
И потопляютъ насъ, поля и жатвы наши.
Старался вредить, они послушны намъ;
Ничто не можетъ быть коварнѣе и краше
Ихъ словъ предательскихъ, какъ-будто отъ небесъ
Внушенныхъ геніямъ, блюстителямъ созданья..
Но ужь пора домой. Темнѣетъ долъ и лѣсъ
И вѣетъ сыростью туманный часъ мерцанья.
Отрадно вечеромъ подъ кровлей отдохнуть.
Но что же медлишь ты? нора пуститься въ путь
Чему такъ въ сумракахъ твой долгій взоръ дивится?
Смотри, какъ черный песъ по пажитямъ кружится.
Давно его замѣтилъ я.
Что поразило въ немъ тебя?
Взгляни-ка что за звѣрь и что за образина?
Не звѣрь, а пудель, какъ другой;
Онъ крадется чутьемъ по слѣду господина.
И въ нетерпеніи пускается стрѣлой.
Все уже, все тѣснѣй, спиральными кругами
Мелькая мимо насъ, сближается онъ съ нами.
Мнѣ даже чудится, что огненной чертой
Означенъ бѣгъ его проворный.
Въ моихъ глазахъ одинъ лишь пудель черный;
Ты ослѣпленъ несбыточной мечтой.
Ужель не видишь ты, какъ онъ нетерпѣливо
Въ магическихъ сѣтяхъ запутать хочетъ насъ?
На незнакомцевъ онъ косится боязливо
И дѣлаетъ прыжки, поднять не смѣя глазъ.
Уже стѣсняетъ онъ свой бѣгъ кругообразный,
И вотъ у нашихъ ногъ.
Не призракъ безобразный,
А песъ передъ тобой. Видна собака въ немъ:
Ворчитъ, ласкается и шевелитъ хвостомъ.
Поди сюда! ступай за нами!
Искусный пудель какъ смѣшонъ
Своею хитростью, прыжками:
Остановился ты — и неподвиженъ онъ;
Ты приласкалъ его словами —
Онъ лѣзетъ на тебя, въ глаза тебѣ глядитъ,
За тростью въ воду побѣжитъ.
Ты совершенно правъ: собачьи всѣ уловки.
Не самобытный духъ, въ немъ сила дрессировки.
На пса ученаго, на шалости его
Съ усмѣшкою глядитъ и самъ мудрецъ суровый.
Достоинъ онъ вниманья твоего,
Студентовъ школьникъ образцовый.
Э. Губертъ.