ОТПРАВИЛИСЬ ДОМОЙ.
правитьВъ широкой болотистой долинѣ, среди Саянскихъ горъ, на берегу быстрой таёжной рѣчки стояло нѣсколько домовъ, казармъ и амбаровъ Пророко-Ильинскаго пріиска. Невесело выглядѣлъ этотъ выработанный пріискъ и въ добрую погоду, но еще непригляднѣе, сѣрѣе казался онъ въ сентябрѣ мѣсяцѣ. Тяжелыя свинцовыя тучи висѣли надъ нимъ, закрывая вершины высокихъ горъ; холодный вѣтеръ порывисто проносился, свистя надъ крышами ветхихъ строеній и шумя по вершинамъ деревъ. По временамъ валилъ мокрыми хлопьями снѣгъ или шолъ дождь — одинъ и вмѣстѣ съ снѣгомъ. Тяжелы работы на пріискахъ въ такую погоду: промокшій до костей рабочій людъ едва таскаетъ ноги, выбившіяся изъ силъ лошади отказываются возить таратайки съ землей, даже пріисковые служаки и тѣ устаютъ браниться… Да и не до работы осенью, у всѣхъ одна мысль: какъ бы поскорѣе вырваться съ пріиска. Считаются дни и часы до разсчета, идутъ разсужденія, какова — то будетъ дорога, глубокій ли снѣгъ выпадетъ въ горахъ, широко ли разольются быстрыя таежныя рѣчки…
Въ одинъ изъ такихъ сентябрскихъ дней работы на Пророко-Ильинскомъ пріискѣ кончились поздно ночью. Усталые рабочіе, молча, отправились по казармамъ, тяжело ступая но грязи. Тьма была непроглядная; только на краю разрѣза виднѣлась узкая, красноватая полоса слабаго свѣта, выходившаго изъ двери кузницы. Тамъ у горна собралось нѣсколько рабочихъ.
Суровый забойщикъ Захаръ Вернидубъ, товарищъ его Иванъ Середа и возчикъ Семенъ Скалозубъ понесли въ кузницу отвастривать притупившіеся ломы и кайлы.
— Подвостри-ко мнѣ, дядя Андрей, сказалъ Скалозубъ, войдя въ кузницу.
— Тише ты, чертъ крученый, не мѣшай, проваливай, заговорило нѣсколько рабочихъ, окружившихъ дядю Андрея.
Дядя Андрей, коренастый, широкоплечій кузнецъ, стоялъ у наковальни, опираясь мускулистой рукой на молотъ, и разсказывалъ:
— Ну, поссорились мы такъ, пошумѣли при разсчетѣ и отправились съ пріиска. Много тогда ушло насъ съ долгами; всѣхъ, которые не хотѣли остаться въ зимовку, обсчиталъ Шниперъ: лѣтомъ обѣщалъ прибавку жалованья, а осенью убавилъ… Пошли мы прямо чрезъ горы; дороги не видать; снѣгъ выпалъ больше аршина. Перевалили къ обѣду и подошли къ рѣкѣ. Это было въ самый Покровъ. Идемъ берегомъ, смотримъ — впереди огонекъ горитъ, котелки грѣются; лодка вытащена на берегъ; крестьяне сидятъ. Подошли. — Богъ въ помощь! — Милости просимъ. — Что, домой отправились? спрашиваютъ. — Пора, говоримъ, отдохнуть, — девять мѣсяцевъ проработали. — Не хотите ли плыть? — А лодка есть? — Есть. Подсѣли мы къ огоньку, достали кто изъ кармана, кто изъ шапки, а кто изъ голяшки золота; купили вина, выпили съ устатку; отдохнули; сговорились заплатить по пяти рублей съ человѣка и плыть домой. Сѣли въ лодку и поплыли. Насъ было восемь человѣкъ да сплавщикъ съ работникомъ — полна лодка. Плывемъ скоро, только кусты мелькаютъ по сторонамъ. Рѣка быстрая — дорога гладкая, но на бѣду камней много торчитъ изъ воды, того и гляди налетишь. Однако сплавщикъ былъ ловкій парень, во время сворачивалъ. Проплыли мы такъ благополучно зимовьё[1], не останавливались, своя водка была. Плывемъ дальше, покуриваемъ, разговариваемъ. Сплавщикъ стоитъ на носу лодки съ шестомъ въ рукахъ и поглядываетъ впередъ, работникъ сидитъ на кормѣ съ весломъ… — Вороти налѣво! проворнѣй!! закричалъ вдругъ сплавщикъ. Работникъ гребнулъ — трахъ! весло пополамъ… летимъ прямо на камень… у меня сердце замерло… сплавщикъ уперся шестомъ о камень… трахъ! шестъ пополамъ… сплавщикъ полетѣлъ въ воду, лодка ударилась о камень и перевернулась вверхъ дномъ…
Когда я опомнился — я сидѣлъ, полураздѣтый, верхомъ на лодкѣ. Смотрю — саженяхъ въ десяти отъ лодки плыветъ Раздайбѣда, за нимъ ныряетъ Иванъ Трофимовъ. Взглянулъ ближе — за конецъ лодки держится товарищъ мой Степанъ, весь въ водѣ, одно лицо на виду. Я поглядѣлъ ему въ лицо и, Господи, что это было за лицо! до конца жизни не забуду: бѣлое какъ полотно, страшное; глаза на выкатѣ, ротъ перекосило… Я отвёлъ отъ него глаза и взглянулъ дальше, впередъ: Ивана уже не было, Раздайбѣда и… Тяжело смотрѣть, какъ умираютъ товарищи, а ты не можешь имъ помочь. — Степанъ, говорю я товарищу, лѣзь, братъ, на лодку. — Не могу, говоритъ, силы нѣту, тянетъ книзу… я опущусь… — Нѣтъ, держись, братъ, крѣпись, Богъ дастъ, нанесетъ на косу, спасемся. — Не могу, говоритъ, тянетъ… прощай това…
Не договорилъ онъ послѣдняго слова, погрузился въ воду, и не стало Степана… Я остался одинъ и зарыдалъ, какъ ребенокъ. Скоро ли моя очередь, думаю, хоть бы къ одному концу… Вдругъ лодка о что то ударилась, треснула, я перевернулся въ воду.
Очнулся я на острову, на берегу; какъ Богъ спасъ меня, и самъ не знаю. Лежалъ я на камняхъ, окоченѣлый, руки и ноги не гнутся, зубъ на зубъ не попадаетъ… Не утонулъ, такъ замерзнуть приходится. И позавидовалъ я тогда товарищамъ, что недолго такъ мучились. Однако же умирать не хочется; сталъ я разминаться, пошолъ по острову; но ноги подсѣкаются, нѣтъ силъ, коченѣю. Видно ужъ умирать надо, лягу, думаю, и замерзну… Ну, да если кому не суждено еще умереть, такъ не умрешь. Взглянулъ я въ послѣдній разъ на рѣку и вижу — плотъ плыветъ. Какъ я обрадовался, и сказать не могу; сталъ молиться, сталъ кричать: услышали, пристали къ острову. Плылъ довѣренный. Взялъ онъ меня на плотъ, отогрѣлъ и спасъ отъ смерти. Дай ему Богъ добраго здоровья, а товарищамъ моимъ царства, небеснаго!
Замолкъ Андрей, молчали и слушатели его. Только въ горнѣ потрескивалъ огонекъ да храпѣла въ зубахъ Вернидуба предсмертнымъ храпомъ большая трубка. Что думали въ это время пріисковые рабочіе: жаль ли имъ было преждевременно сошедшихъ въ холодную могилу товарищей, или проклинали они въ душѣ суровую пріисковую жизнь — Богъ ихъ знаетъ!
— Такъ всѣ и потонули, дядя Андрей? спросилъ, наконецъ, Скалозубъ, нарушивъ общее молчаніе.
— Всѣ, братъ, девять человѣкъ отправились домой, только я одинъ остался.
— И за что мы только гинемъ на этихъ проклятыхъ пріискахъ?! задался вопросомъ Вернидубъ.
— За стаканъ вина, разъяснилъ Иванъ Середа.
- ↑ Изба при дорогѣ на пріиски. Авт.