Откуда пошло (Троцкий)

Откуда пошло?
автор Лев Давидович Троцкий (1879–1940)

Опубл.: 22 марта 1915 . Источник: Троцкий, Л. Д. Сочинения. — М.; Л. — Т. 9. Европа в войне (1914—1918 г.г.). — С. 49—58.

Рядом со мною в углу cafe a la Rotonde, в клубах табачного дыма, равного которому нигде не найти, сидит молодой серб. Несмотря на крайне пестрый состав публики, вы невольно остановите на нем глаза. Это одна из тех фигур, которая как бы создана для того, чтобы возбуждать беспокойство в людях порядка. Высокий, худой, но крепкий, смуглый, с выражением тревоги и энергии в глазах и чертах лица, он остро присматривается ко всем и ко всему, жадный до впечатлений чужой жизни, но способный не растворяться в ней. У этого молодого человека, почти юноши, — ему теперь вряд ли 23 года, — есть своя цель. Это босняк, ближайший друг Принципа и Илича^[1].

Вокруг нас остатки всех иностранных поколений Парижа. Маленький, пока еще мало популярный русский скульптор с большой, популярной в Латинском квартале собакой; бритый испанец, никогда не снимающий плаща на зеленой и красной подкладке; неизвестной национальности старик, habitue de la maison (завсегдатай заведения), который собирает на венок умершей вчера хозяйке кафе; седой итальянец с баками, в бархатной куртке, покровительствуемый, разумеется, всеми моделями, посещающими кафе; два молодых румына или грека, в лакированных ботинках, с бриллиантами на мизинцах и с манерами тренированных шулеров; девицы квартала, les cigales, напевающие вполголоса песню любви, на которую сейчас нет спроса; — в этой обстановке мой собеседник рассказывает мне о юго-славянской молодежи, ее надеждах и борьбе, дает беглые характеристики лиц, имена которых мы все впервые узнали в конце июня из газет. «Знаете что, — говорил я ему, — набросайте ваши воспоминания письменно, расскажите хотя бы то, что можно рассказать публично уже сейчас. Я думаю, что это будет не безынтересно для русских читателей. Через два дня мой молодой друг принес мне свою рукопись». Она отражает своего автора вместе с теми его взглядами и оценками, за которые я не могу брать на себя ответственность, но это человеческий документ, и было бы неуместно вносить в него поправки или примечания. Я просто даю его здесь в переводе.

***

«Вы, русские, о нас знаете мало. Гораздо меньше, чем мы о вас. Тут нет ничего удивительного. Ваша страна велика, у вас большие задачи, и вы во многом ушли далеко вперед. Мы отстали от вас в смысле общественного развития на несколько десятилетий. И если бы вы заглянули на страницы движения нашей сербо-кроатской, вообще юго-славянской интеллигенции, то нашли бы там многие черты вашего собственного движения, каким оно было в 60-х и 70-х годах прошлого столетия. А мы знаем вашу идейную историю и любим ее, мы во многом воспроизводим ее на себе. Чернышевского^[2], Герцена, Лаврова и Бакунина мы считаем в числе наших ближайших учителей. Мы, если хотите, ваша идейная колония. А колония всегда отстает от метрополии.

Сербские провинции Австро-Венгрии переживают эпоху серьезного социального брожения, которое имеет много общего с эпохой вашей борьбы против крепостничества. Восстание против старых политических и экономических форм нашло своего выразителя в молодом поколении интеллигенции, которое развивалось в школах и университетах Сараева, Аграма, Вены, Праги, Граца, отчасти Белграда и проводило долгие ночи за чтением социальной и политической литературы. Духовное пробуждение подготовилось глубокими социальными изменениями. Наше крепостничество, основанное на экономическом и политическом владычестве сербо-мусульманской аристократии „спаги“^[3], давно уже стало трещать по всем швам, порождая трещины в патриархальном народном сознании. Большая семья — кооперация, „задруга“ — разбивалась на маленькие семьи, придавленные к земле тяжестью государственных налогов. Прежняя солидарность и взаимопомощь в работе, хозяйственные и военные союзы больших семей для охранения жизни и независимости, — все это отошло в прошлое, заменившись индивидуальной обособленностью. Общество наше начало становиться сложнее, возникли новые потребности, новые идеи. Налоги заставляют часть населения искать заработка за пределами родины. Тысячи и тысячи уходят за границу: в Америку, Румынию, Германию, и там в суровой школе наемного труда вынуждены приспособляться к новым социальным условиям. Иная боснийская деревня посылает половину своей молодежи за границу, другая часть служит в армии. Опустошенными стоят многие села, хозяйство запущено, и много есть печальных заброшенных деревень, где даже еще на моей памяти, лет двенадцать тому назад, старая жизнь била ключом. Из чужих краев наши крестьяне возвращаются другими: более критическими, менее покорными, и создают, таким образом, основу для демократического движения. Это новое поколение является интеллигенцией сербо-кроатской деревни, и под руководством учащейся молодежи оно организует большие крестьянские общества: кооперативные, анти-алкогольные, гимнастические. Во все эти организации интеллигенцией вносится по возможности широкая национальная и социальная идея. В нашем темном и суеверном крестьянстве пробудилась острая жажда знания, старый мир раскрывается перед ним с новых сторон. Учащаяся молодежь, в большинстве своем деревенская по происхождению, спешит передать крестьянству свои познания, открывает курсы, основывает читальни и популярные журналы. В каникулярное время университетская и гимназическая молодежь организует учебно-пропагандистские экскурсии. В деревнях и городках Боснии, Герцеговины, Далмации, Кроации и Славонии устраиваются лекции по медицине, географии, политической экономии. Существуют специальные группы, которые подготовляют эти лекции в течение всего года. Их публикуют затем в журналах и брошюрах и распространяют в широких кругах населения. Тут, если не ошибаюсь, много общего с вашей эпохой комитетов грамотности и хождения в народ, с той только разницей, что мы пользовались в нашей деятельности несравненно более широкой свободой. Каждая южно-славянская провинция имела свои периодические издания, посвященные народу, его нуждам и запросам и группировавшие вокруг себя интеллигенцию под знаменем уплаты долга народу. Старшее поколение русской интеллигенции поймет меня без дальнейших пояснений, руководствуясь памятью о своем собственном прошлом. Наши издания были, естественно, направлены против австрийской политики, но это был только голос пробудившейся любви к народу, а не сознательной политической мысли. По мере роста движения пробуждалась, однако, и политическая мысль.

Наиболее крупным нашим изданием была „Зора“, выходившая в 1909—1914 г.г. и издававшаяся последовательно в Аграме, Карловицах, Вене и Праге. „Зора“ редактировалась выходцами из всех наших провинций и была как бы официальным органом нового национально-социального сознания, объединяя всю юго-славянскую молодежь в университетах и школах, на родине и за границей. В какой мере все дело лежало на плечах студенчества, видно хотя бы из того, что на время каникул журнал переставал выходить. В „Зоре“ появляются впервые на сербском языке выдержки из записок Петра Кропоткина^[4] о нигилизме и о кружке чайковцев^[5]. Рядом с социальной идеей, постепенно оттесняя ее, выдвигается национальная. „Зора“ уделяет особенное внимание личности и деятельности Мадзини^[6], особенно в последний период своего существования. Карбонаризму посвящается ряд электризующих статей, а в одной из книжек публикуется клятва мадзинистской организации „Молодая Италия“^[7]. Для нас это был не исторический документ, а призывный набат. Редакция поддерживала деятельное сношение с болгарской молодежью и стремилась к основанию большой национально-социальной партии на земле южных славян.

Все это движение, разбросанное, со множеством оттенков и организационных ответвлений, имело свои очаги также и в столице Сербии, Белграде. Оттуда часто исходили нетерпеливые толчки, побуждавшие к решительным действиям… Одной из центральных фигур в Белграде мне представляется Любомир Иованович, главный редактор журнала „Пьемонт“. Это название говорит само за себя. Иованович был Мадзини молодой Сербии. Очень высокий, изможденный, с большим лбом, неутомимый работник и последовательный аскет, фанатик-агитатор молодой Сербии, Иованович путешествовал по всем сербским провинциям, часто пешком, сближаясь со страной и людьми, знакомясь с выдвигающимися политическими деятелями, завязывая связи, направляя и толкая вперед. Он прекрасно знал болгарскую общественную жизнь и имел личных друзей среди македонских деятелей. Еще студентом в Брюсселе, работая по 14 часов в сутки в королевской библиотеке, он урезывал себя во всем, сберегая гроши для будущей газеты, в которой вел свою пропаганду с рвением апостола. Все руководящие элементы юго-славянской молодежи проходили чрез скромную редакцию „Пьемонта“, чтобы видеть и слушать Любомира. Там можно было встретить конспираторов из всех провинций Австро-Венгрии и Македонии. Иованович был как бы молчаливо признанным центральным комитетом движения, которое обещало освободить и объединить нашу расу. Все юго-славянское юношество знало его по имени, легенды о нем ходили в наших кружках. В марте 1903 г., накануне кровавого переворота в Белграде^[8], Любо Иованович был вместе с молодым тогда Туцовичем организатором бурных демонстраций против короля Александра. В следующем году он основывает журнал „Словенский Юг“. Программа издания — национальное и социальное освобождение от Австрии юго-славянских провинций. Он влиял, может быть, больше, чем кто-либо другой в эту эпоху, на всю нашу жизнь. Иованович был убит во время сербо-болгарской войны под Криволаком, сражаясь в рядах сербской армии в чине сержанта… Я был у него в редакции „Пьемонта“ в сентябре 1911 г. Он сидел один, низко согнувшись над столом, и писал статью для следующего номера газеты. „Вот как? Вы бакунист… Наши мысли близки друг другу… Но посмотрите на действительность, и вы согласитесь со мною: нужно сильнее скрепить движение национальной идеи, иначе оно грозит упасть. Нужно звонить тревогу, переработать нашу душу, закалить себя“. Я часто видал его около семи часов вечера, когда он выходил из редакции, молчаливый, погруженный в свои мечты, как загадочная тень. Когда я думаю о Сербии, я всегда вижу его апостольскую фигуру над сербским горизонтом.

Кроатская молодежь сплотилась вокруг журнала „Вихорь“, выходившего в Аграме в 1912 г. Это издание выражало антиклерикальный оттенок, вызванный преобладающим влиянием клерикализма в католической Кроации. Наиболее выдающимся идеологом группы был свободомыслящий литературный критик Митринович, истолкователь нашего гениального скульптора Местровича. Один из лучших ораторов нашей страны, Митринович объехал все сербские земли с рефератами о моральной солидарности юго-славян, о их литературе, поэзии, живописи, скульптуре. В этой же группе Владимир Черина представлял мадзинистское направление, которое он проводил в своей провинциальной библиотеке „За нацию“. После покушения Юкича на бана Кроации Цувая легальные организации были повсюду закрыты. Венские газеты, каждая на свой лад, сожалели о новых тенденциях кроатской интеллигенции; некоторые требовали в то же время восстановления местной автономии и политической свободы Кроации. Таково было поведение „Arbeiter Zeitung“^[9] и отчасти „Zeit“^[10].

В Славонии (Горица и область Триеста) молодежь группировалась вокруг журнала „Препоред“ (Возрождение), который выходил в 1912 г. под градом цензурных преследований. Группа „Препореда“ была несомненно самой активной и методической в работе. Вождями движения явились здесь воспитанники немецких университетов, так как с преподаванием на словенском языке существуют только низшие школы. Часть словенской интеллигенции находилась под влиянием венских клерикалов. Дух политических клик и карьеризма господствовал в ее среде. Против этого сервильно-корыстного направления поднял знамя возмущения „Препоред“. „Мы верим в жизненные силы нашей расы, — писал он в первой своей статье, — и верим в будущее. Кузнецы, выковывайте стойкие характеры и несокрушимые воли!“. Сторонники „Препореда“ нередко так и называли себя в беседах „кузнецами“. Журнал публикует биографию Петра Кропоткина и письма Александра Герцена о польском восстании 1863 г. Это был последний номер „Препореда“, — сейчас вслед за этим его закрыли.

В первый раз я встретился со словенской молодежью в Вене в 1911 г. Мои собеседники, которые впоследствии образовали редакцию „Препореда“, вышли из распадавшейся старо-радикальной организации словенского юношества. Здесь стремились к более активной борьбе и искали связей с сербской и кроатской молодежью. После двух-трех бесед в кофейне Josephinum, в Вене, мы нашли благоприятную почву для совместных действий. „Неправда ли, Слободан, что честные люди всегда находят общий путь?“ — сказал мне после одной из встреч старший из моих новых друзей. Это было действительно началом сербо-словенского освободительного союза. В течение ближайшего года мы в частных собраниях вырабатывали основы программы и тактики. Из этой идеологической лаборатории вышел „Препоред“, как и „Зора“. Словены — великолепные организаторы; долгие страдания и борьба их несчастной расы закалили их характер. Со своим практически-трезвым направлением, они были незаменимыми сотрудниками для нас, идеалистов-мечтателей…

В Сараеве движение группировалось вокруг журнала „Омладина“, который переводами из Герцена и других русских писателей воспитал целое поколение. Я принадлежал к тому маленькому кружку, в который входил Принцип и его друзья, руководившие „Омладиной“. Нами была переведена брошюра Бакунина о „Коммуне“. Она в числе других изданных нами брошюр была распространена организаторами по всей стране. Мы часто спорили о том же, о чем в свое время так много спорили и вы: о социализме, о судьбах народа, о методах борьбы. В наших рядах не было серьезных разногласий, как и в наших идеях не было большой определенности; но мы все были убеждены, что только страшной борьбой можно будет освободить народ и спасти сербство. С восторженной любовью мы читали роман Чернышевского „Что делать?“, останавливаясь в благоговении перед сильной фигурой аскета Рахметова. За одного Рахметова мы пламенно любили молодую Россию. Мы не могли и не хотели верить, что современная нам русская интеллигенция изменила Рахметову для Санина^[11]. Мы подражали герою Чернышевского, как могли. В статуты нашего кружка входило обязательное воздержание от любви и вина. Вы мне поверите, если я скажу, что мы все оставались верны этим статутам. Каждый вечер мы собирались в восточной части Сараева, в убогой комнате одного из наших друзей. По очереди читали по-сербски и на иностранных языках новые статьи, выдержки из книг, рукописи для „Омладины“. Распределяя между собою работу, мы учились, чтобы учить других. Евтич, наиболее начитанный среди нас, поэт, хорошо известный сербскому юношеству, был руководителем наших работ. От имени нашей группы он переписывался с единомышленниками по всей стране, руководя образованием новых кружков в провинции. Бледный и нервный, с большими черными глазами, с всклокоченными смоляными волосами, смелый и мечтательный, он был для нас непререкаемым литературным авторитетом.

На собраниях нашего кружка Принцип, младший среди нас, всегда сумрачный и строгий, держался как бы в стороне. Он избегал теоретических споров, но всегда требовал книг и жадно пожирал их. Принцип был сын мелкого торговца из деревни в Грахове, около Лиевно. Эта часть Грахова была некогда населена сербскими гайдуками, которые вели кровавую борьбу против завоевателей-турок. Крестьяне Грахова создали поэзию, прославляющую подвиги великого гайдука Стараца Вуядива и его сыновей, Милича и Груица. И теперь еще сербы, старые и молодые, плачут под звуки граховских песен. Четырнадцати лет Принцип уже вступил в кружок самообразования. Часть своей гимназической жизни Принцип провел в Белграде, в той части города, которая зовется „Зеленый Венац“, в этом Латинском квартале сербской столицы. Там в кофейне он ежедневно встречался с сербскими революционерами и не раз слышал от них речи о необходимости свести счеты с главным врагом сербства, — Фердинандом Габсбургом. Небольшого роста, сутуловатый, но сильный и выносливый, смуглый, почти черный, с лицом, на котором внутренняя страсть уже проложила резкие черты, Принцип проводил ночи над чтением. Его книгами были те, которые говорили о действии. Несколько ночей Принцип провел на могиле Жераича в Кошеве. На деревянном кресте он перочинным ножом вырезал два слова: Богдан Жераич и усадил могилу цветами, которые принес из Сараева.

К нашему же кружку принадлежал Илич, фактический организатор сараевского покушения. Воспитанник учительского института, он затем короткое время был сельским учителем в Герцеговине, но не ужился и вернулся в Сараево.

В 1909 году он покидает страну, направляясь к Швейцарии, без связей, без средств, от пристанища к пристанищу. Пешком он переходит из Цюриха в Берн, Лозанну и Женеву и возвращается через несколько месяцев в Боснию. Он рассказывает нам, еще ни разу не покидавшим Боснии, что он побывал в самой Женеве, и мы слушали его, как мусульмане слушают паломника, который вернулся из Мекки. В Боснии он занялся переводами Горького, а накануне последнего покушения начал издавать собственный орган „Колокол“. В первой же статье он открыто провозгласил необходимость освобождения юго-славянской расы от австрийского ярма. Это происходило как раз в дни большого сараевского заговора, за три недели до исторического дня 28 июня. В длинном письме он сообщал мне, — я в это время находился уже за границей, — что он остался один в редакции „Колокола“, и призывал меня на помощь. Он писал, что боснийская провинция пробуждается, сознание растет во всех слоях общества, и журнал встречает неожиданно широкий отклик. В Дервенте, напр., рабочие устроили в пользу „Колокола“ концерт, который удался на славу и вызвал подражания. Предпоследняя открытка была послана им из X. в Герцеговине, куда он отправился по делу „Колокола“ и где, вероятно, было назначено свидание с конспираторами юга. Под его подписью были карандашом набросаны несколько слов другим нашим товарищем, одним из немногих, кому посчастливилось спастись после великой катастрофы… „Колокол“ становился с каждым номером все более воинственным. Это издание осталось последним литературным памятником нашего поколения, которое так быстро сгорело на костре национальной борьбы. Последний раз Илич вместе с Принципом писали мне за несколько дней до покушения. Они сообщали о внутренних распрях в нашем прежнем сараевском кружке, вызванных какими-то новыми обстоятельствами. Об этих последних говорилось иносказательно и туманно. Быть может, некоторые друзья были против дела 28 июня и пытались оказать моральное давление на группу, стремившуюся к действию во что бы то ни стало. Мне было больно читать это тревожное письмо, написанное рукою Принципа и дополненное несколькими фразами Илича. Я готовился ответить им в духе умиротворения, как вдруг на весь мир прозвучал выстрел Принципа».

***

На этом кончается рукопись молодого серба. Выстрел Принципа положил конец не только жизни австро-венгерского престолонаследника, но и сербскому терроризму. Целое поколение австро-сербской интеллигенции, не успевшее выйти из юношеского возраста, сошло или сходит со сцены. Попытки освобождать нации при помощи пистолетных выстрелов покажутся смешными и игрушечными, после того как под знаком национальной идеи гремели мерзеры с пастью в 30 и более сантиметров. И этот результат все равно скажется, как бы ни закончилась война. Если бы усилиями народов созданы были в результате ее должные условия сожительства национальностей на юго-востоке Европы, национальное движение уступило бы место общественному в наиболее благоприятных для дальнейшего развития условиях. Если же допустить, что и после нынешней катастрофы сохранятся старые границы, проходящие по живому телу нации, тогда на всю ближайшую историческую эпоху энергия отсталых народов уйдет на экономическое и культурное приспособление к старым границам — в атмосфере национального разочарования и безразличия. Так или иначе, поколение Жераичей, Юкичей, Иличей и Принципов сходит со сцены.

Париж.

«Киевская Мысль» № 81,
22 марта 1915  г.

---

1. Принцип и Илич — сербские националисты, инициаторы и участники убийства австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, совершенного 28 июня 1914 г. в Сараеве. Подробнее о Сараевском убийстве см. прим. 31 в настоящем томе.
2. Чернышевский, Н. Г. (1828—1889) — знаменитый русский писатель и социалист. (См. т. VIII, прим. 11.)
3. Спахин (Спаги) — так называются в Сербии крупные землевладельцы. Историческое происхождение сословия «спагов» относится к периоду начала турецкого господства в Сербии (XV век), когда сербские помещики получали от турецкого султана земельные участки с обязательством нести на них военную службу.
4. Кропоткин, П. А. (1842—1921) — знаменитый русский революционер-анархист. Родился в Москве в старинной княжеской семье. Учился в пажеском корпусе и в 1861 г. был назначен камер-пажем Александра II. По окончании корпуса Кропоткин поступил в полк и отправился вместе с ним в Восточную Сибирь, где пробыл 5 лет. Все это время Кропоткин серьезно занимался научными исследованиями и решил всецело посвятить себя географической науке. С этой целью он в 1867 г. возвращается в Петербург и поступает на физико-математический факультет. Одновременно он работает в географическом обществе. В 1871 г. он получает командировку в Финляндию и Швецию для геологических исследований. За границей Кропоткин познакомился с социалистическим движением и вступил в секцию Интернационала. Вернувшись в Россию, он в 1872 г. вошел в кружок «чайковцев», где немедленно стал играть руководящую роль. Зимой 1872 г. он организовал несколько рабочих кружков, в которых вел революционную пропаганду. В марте 1873 г. Кропоткин был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Просидев в крепости 2 1/2 года, он совершил свой известный побег и эмигрировал в Англию. С этого времени Кропоткин принимает чрезвычайно деятельное участие в международном анархическом движении. В 1881 г., в бытность его в Швейцарии, швейцарское правительство, по предложению русского правительства, предписало Кропоткину, как опасному революционеру, покинуть пределы страны. Кропоткин переехал во Францию, где в 1882 г. был арестован французскими властями; в январе 1883 г. лионский суд приговорил его, за принадлежность к Интернационалу, к 5-летнему тюремному заключению. В тюрьме он пробыл, несмотря на протесты левых депутатов и целого ряда общественных деятелей, до 1886 г. Освобожденный в этом году, он переселился в Англию, где пробыл до революции 1917 г. Ведя революционную работу, Кропоткин в то же время не прерывал и своих научных занятий и опубликовал ряд ценных работ по географии и геологии. Наиболее полно свои анархические воззрения Кропоткин изложил в книге «Хлеб и воля», выпущенной им в 1892 г. С наступлением мировой войны Кропоткин занял оборонческую позицию, настаивая на необходимости защищать территорию России от «вражеского нападения». После Февральской революции он вернулся в Россию и в марте 1921 г. умер в г. Дмитрове, Московской губ.
5. Чайковцы — члены народнического кружка, организованного в 1869 г. Чайковским. (См. т. VIII, прим. 110.)
6. Мадзини, Джузеппе (1805—1872) — известный итальянский революционер; организатор и руководитель союза «Молодая Италия». (Подробнее см. т. VIII, прим. 131.)
7. «Молодая Италия» — название тайного революционного общества, организованного в 1831 г. во Франции группой итальянских эмигрантов во главе с Мадзини. Главной задачей общества была борьба за освобождение итальянских государств, за их объединение и создание самостоятельной итальянской республики. Немедленно после организации общества в его состав вошли все наиболее видные деятели итальянского революционного движения: Гарибальди, Гверацци, Руффини и др. После того как французское правительство запретило деятельность общества на французской территории, итальянские революционеры перенесли свой организационный центр в Женеву. «Молодая Италия» имела по всей Италии свои тайные местные комитеты, оказывавшие большое влияние на широкие слои итальянской радикальной интеллигенции. Практическая деятельность общества выражалась главным образом в издании брошюр, листовок, прокламаций, призывавших итальянский народ к борьбе за свое освобождение. В Италии организации общества преследовались самым решительным образом; за одну принадлежность к ним правительство применяло самые крутые меры вплоть до смертной казни. Не менее решительно расправлялось и австрийское правительство с обществом «Молодая Италия». Гонения, начатые швейцарскими властями против общества, значительно ослабили его, и к 1848 г. оно прекратило свое существование. Попытки восстановить деятельность общества, неоднократно предпринимавшиеся в 1848 г. и позднее, успеха не имели. Общество «Молодая Италия» оказало большое влияние на молодое поколение итальянских революционеров.
8. Кровавый переворот в Белграде. — Династия Обреновичей, правившая Сербией без перерыва с 1858 г., к началу XX столетия стала утрачивать свою популярность в руководящих сербских кругах. Окрепшая буржуазия, стремившаяся к расширению государственной территории, к приобретению новых плательщиков налогов, требовала от правительства энергичных действий и определенного выбора ориентации в сторону России или Австрии и была недовольна нерешительностью и слабостью короля Александра. Среди сербского офицерства стало усиливаться брожение, вылившееся наконец в форму военного заговора. В ночь на 10 июня 1903 г. заговорщики проникли в королевский дворец, убили короля Александра и его жену Драгу и трупы их выбросили из окон дворца. Собравшаяся вскоре скупщина избрала королем Петра Карагеоргиевича, сына изгнанного в 1858 г. князя Александра.
9. «Wiener Arbeiter Zeitung» — см. т. IV, прим. 204.
10. «Zeit» — умеренно-националистическая немецкая газета, выходящая в Берлине; центральный орган народной партии.
11. Рахметов — герой романа Чернышевского «Что делать?», тип аскетически-самоотверженного борца. В лице Рахметова дан образ будущего революционера-народовольца. Санин — герой романа Арцыбашева (род. в 1878 г.) того же названия. Тип человека, ищущего в жизни только чувственных наслаждений и проповедующего, что «между человеком и счастьем не должно быть ничего, человек должен свободно и бесстрашно отдаваться всем доступным ему наслаждениям». Фигура Санина была характерным порождением эпохи реакции, наступившей после поражения революции 1905—1906 гг.