Господа издатели!
Давно уже идет речь о заключении литературной конвенции между Россией и Францией, и я, в качестве президента Société des gens de lettres, позволяю себе обратиться к вам, так как я достоверно узнал, что при нынешних обстоятельствах успешное заключение этого международного договора зависит от благоприятного отзыва, который соблаговолит дать о нем русская печать. Это именно я и желаю прежде всего установить в немногих словах.
Касаться здесь истории этого вопроса я не буду. Придется забегать слишком далеко, приводить сложные подробности всякого рода, и притом без всякой непосредственной пользы. Единственный эпизод, заслуживаю щий напоминания, это поездка, которую совершил за счет нашего Cercle de la librairie г. де Кератри. Я полагаю, что он повез с собою тоже письма, делающие из него доверенного наших Société des gens de lettres и Société des auteurs et compositeurs dramatiques. Сверх того, у него было прошение, покрытое подписями, для вручения русскому правительству. И теперь удивляются, что, несмотря на такие благоприятные условия, миссия его потерпела полную неудачу. Это, понятно, нас обескуражило, притом до такой степени, что мы не решались до сих пор сделать новой попытки.
Но если я напал на мысль обратиться к вам, то потому лишь, что некоторые из вас, во время празднеств, дававшихся городом Парижем вашим морякам, объяснили мне причину неудачи г. де Кератри. Последний, по их словам, с весьма похвальными, конечно, намерениями, обращался исключительно к правительственным лицам. Многие из них дали ему, как говорят, обещания, которых они потом не сдержали. Но хуже всего, по видимому, то, что он пренебрег посетить издателей вообще и издателей газет, словом, главных заинтересованных, и расположить их в пользу своего дела, вследствие чего, как только вопрос был возбужден гласно, в прессе возникла сильная оппозиция. Русское правительство, парализованное этою оппозициею, так определенно высказанною, отказывается вступать в новые переговоры до тех пор, пока положение не изменится. Словом, ваше правительство вполне благоразумно говорит: «Мы, государственные власти, не желаем иметь собственного суждения по этому предмету; нам будет очень приятно заключить литературную конвенцию с Францией, которая является дружественной нам державой, но мы сделаем это не иначе, как на основании формального желания заинтересованных русских подданных, русской книжной торговли и русской прессы».
Повторяю: ничего не может быть более благоразумного, и по этой именно причине я и решился, милостивые государи, обратиться к вам, так как убежден в том, что подписание литературной конвенции недолго заставит ждать себя, если вашим газетам угодно будет требовать этого для чести и общих интересов обеих наций. Я, впрочем, признаюсь, что не выпустил этого письма на-авось; я уже беседовал об этом предмете со многими из вас и полагаю, что он уже созрел для благополучного разрешения. С другой стороны, г. Гальперин-Каминский, много потрудившийся над делом сердечного согласия, сказал мне, что во время его поездки в Петербург прошлою зимою он имел возможность констатировать благоприятные намерения не только среди русских авторов, но и среди самих издателей, враждебно относившихся до тех пор к идее какой бы то ни было конвенции. И он находится в очень хороших условиях для получения точных сведений, потому что он уже много лет переводит романистов обоих языков. Существует, следовательно, бесспорное движение в пользу соглашения и какова будет моя радость, если окажется, что я ломлюсь в открытые двери.
Если, однако, потребовалось бы изложить вам, милостивые государи, еще другие веские причины для того, чтобы убедить вас в выгодности подписания конвенции для обоих народов, то мне пришлось бы сказать еще многое. И прежде всего и выше всего стоит принцип честности и справедливости, по которому литературная собственность есть собственность. Это признается ныне всеми народами, отрицать этот принцип—значит посягать на универсальную совесть. У нас существуют договоры с соседними нациями, которые нас мало любят. И разве не печально для нас, что именно нация, с которою мы только что обменялись столь крепким братским поцелуем, нация, в которой мы чаем любящую сестру, есть единственная великая нация в Европе, которая живет поодаль от современного права, вне всякого кодекса? Теперь, когда сердца наши бились в унисон, следовало бы, мне кажется, итти тоже бок-о-бок во всем в области справедливости. Но я знаю, что это исключительно сентиментальная сторона вопроса и что недурно, ради торжества справедливости, чтобы оно стало необходимым, вследствие здраво понимаемых интересов обеих сторон.
Да, милостивые государи, я могу вам с полным спокойствием заявить, что очевидно, что отныне Россия не меньше Франции заинтересована в за ключении литературной конвенции. Лет десять, пятнадцать тому назад господствовало мнение, что в литературном отношении вы гораздо больше жили Франциею, чем Франция вами, вследствие чего расчетливые умы и находили, что обложение пошлиною продукта, который выписывается, но не вывозится, было бы глупостью. Дело, однако же, в том, что времена эти прошли, и не только ваши великие, но даже самые скромные романисты ныне переводятся и наводняют рынок. Тут есть взаимность, которая идет исключительно в вашу честь, и если правда, что наши романы, наши драматические произведения привозятся к вам в еще большем количестве, то неужели вы думаете, что достаточно переводить их, печатать и исполнять даром, для того, чтобы извлекать из них действительные барыши? Это, бесспорно, первобытный взгляд, который слабеет и рассеивается, как только его подвергают более точному анализу. Что происходит в действительности? Ваш литературный рынок загромождается массами переводов французских романов. Коль скоро никакого разрешения не требуется, коль скоро никаких пошлин платить не надо, любой издатель волен выпускать в продажу свой собственный перевод. Прошу извинения, что цитирую свое собственное сочинение, но хорошо знаешь лишь те случаи, которые вас непосредственно касаются. Мне известно, например, что в России появились одновременно, конку рируя между собою, четырнадцать изданий «Débâcle». Как только в Париже выходил фельетон романа, переводчики поспешно его переводили и отсылали с вечернею почтою. Начать с того, что переводы эти, сделанные на скорую руку, были просто ужасны и недостойны литературной нации; затем интерес так раздроблялся, что ни одна газета не извлекала пользы из этого, и, наконец, происходило нечто вроде кулачества, очень убыточного для национальных произведений. Вообразите, напротив, что французские произведения пользуются охранительными правами. Тотчас все изменяется, «Débâcle» уступается одной только газете, одному только книжному магазину, который заботится о том, чтобы перевод сделан был тщательно, и ведет дело так, чтобы иметь хорошие барыши. Главное то, что тогда в течение двух или трех месяцев русские газеты не будут заполнены французскими романами в ущерб русским.
Г-н Суворин говорил мне недавно, что он боится что-либо издавать, вследствие загромождения витрин ваших книжных магазинов переводными романами. Прилив все усиливается, причем, как кажется, не всегда выбор оказывается счастливым; дело дошло до того, что переводят самые посредственные произведения. Так как автору ничего не приходится платить, то издатели все-таки надеются кое-что выручить из продажи издания. Это ведет к падению цен, которое прямо отражается на ваших писателях, потому что они больше всех страдают от таких порядков. Борьба с колоссальным французским, немецким и английским производством им не по силам. Если завтра международная конвенция сократила бы этот беспорядочный привоз или, по крайней мере, упорядочила бы его, пропуская лишь замечательные произведения, тщательно переведенные, то ваши авторы стали бы производить книги выше средней стоимости, чем ныне, и продавались бы они в большем количестве экземпляров. Мне говорили, например, что один русский композитор с трудом находит в Петербурге издателя, потому что произведения французских композиторов, и Гуно в особенности, продаются там так дешево, что никакая конкуренция немыслима.
Мне известно, что можно на это возразить, но это не защитительная речь по всем правилам искусства, имеющая претензию сломить всякое сопротивление. Я позволю себе только наметить в общих чертах интерес, который представляет для обеих сторон подписание конвенции. Вначале некоторые частные интересы от этого, пожалуй, пострадают. Так, мне говорили, что содержание некоторых ваших театров сопряжено с такими большими расходами, что оплачивать еще авторские права было бы для них просто разорением. Мне объяснили тоже, что в России существует множество очень дешевых журналов, пробавляющихся исключительно воспроизведением чужих трудов, и что эти журналы вряд ли могли бы существовать, если б не имели в своем распоряжении неиссякаемый и безвозмездный источник иностранного производства. Наконец, у вас, как кажется, и самые национальные авторы не пользуются особенною охраною, т. е. что петербургские французские и немецкие газеты могли бы воспроизводить их труды без всякой платы, и вашему законодательству следовало бы, быть может, установить принцип литературной собственности внутри государства, прежде чем признать его в области ваших обменов с заграницею.
Но это второстепенные вопросы, которые вы решите между собою, а что первенствует в настоящую минуту, так это, повторяю, обоюдный, явный и непреложный интерес для обеих наций завершить свое доброе согласие заключением литературной конвенции. Если правительство ваше благо разумно стушевывается и, прежде чем действовать, желает узнать в точности пожелания общественного мнения, необходимо, чтобы последнее не медленно высказалось. Когда народ скажет свое слово, дипломаты исполнят свое дело, и я имею основание думать, что если они терпеливо ждут, то потому, что надеются иметь когда-нибудь на своей стороне общественное мнение.
Итак, господа издатели, я прошу вас поставить во всех газетах на очередь вопрос о заключении международной конвенции с Францией. Пусть она будет изучена, обсуждена и, как я не боюсь надеяться, горячо поддержана, ибо все справедливое и хорошее в конце концов торжествует. Вы—голос правды, вы—заинтересованная сторона, вы и издатели. Вам стоит лишь собраться и громогласно указать, где общий интерес с точки зрения справедливости, для того чтобы вас услышали и удовлетворили. Я уверен, что в этом отношении вы безусловные хозяева положения и что то, что русская пресса захочет, захочет и Россия.
Простите призыв этот простому писателю, с которым вы часто обращались, как с другом, и соблаговолите видеть во мне, милостивые государи, вашего сердечного и вполне преданного собрата.