Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ «Дня», «Москвы», «Руси» и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Отзывъ о нашемъ молодомъ поколѣніи.
правитьЛѣтъ пять или шесть назадъ, въ одинъ изъ своихъ пріѣздовъ въ Москву, Тургеневъ разсказалъ намъ слѣдующее (рѣчь шла о современной русской поэзіи): «Получаю я однажды въ Парижѣ, при письмѣ, толстую тетрадь, — вѣрнѣе, цѣлый рукописный томъ русскихъ стихотвореній подъ общимъ заглавіемъ: „Изъ-за рѣшетки“. Заглавіе уже само давало уразумѣть отъ какой категоріи или направленія молодыхъ людей былъ этотъ томъ присланъ: не то, чтобъ они всѣ сидѣли за рѣшеткой, но могли бы сидѣть или по крайней мѣрѣ числили себя въ разрядѣ гонимыхъ. Но не въ томъ дѣло. Письмомъ пояснено, что стихи принадлежатъ дѣйствительно разнымъ молодымъ авторамъ, которымъ бы желалось знать мое мнѣніе; мнѣ сообщенъ былъ и адресъ — кому и куда прислать отвѣтъ. Одинъ видъ этой рукописи уже сильно порадовалъ меня: я зналъ анти-эстетическія тенденціи молодаго поколѣнія, — ну а вѣдь тутъ очевидно сказалась въ нихъ потребность художественной формы для выраженія мысли!.. Можете себѣ представить, съ какою жадностью принялся я за чтеніе… и вообразите мой ужасъ: не только никакого проблеска замѣчательнаго дарованія, но совершенное невѣжество — въ смыслѣ художественномъ. Точно будто никакихъ у насъ великихъ мастеровъ поэтическаго слова и не бывало, точно мы съизнова начинаемъ лепетать стихами, продѣлываемъ первые робкіе опыты въ русской поэзіи!.. Стихотворенія были равнаго, не одного только гражданскаго содержанія… Я перечелъ еще разъ я пришелъ въ убѣжденію, что юные авторы навѣрное никогда не читали ни Пушкина, ни Лермонтова, не говоря уже о Баратынскомъ, Тютчевѣ и другихъ поэтахъ, кромѣ развѣ нѣкоторыхъ піесъ Некрасова. Возвращая рукопись, я написалъ имъ письмо, въ которомъ конечно постарался не оскорблять юнаго авторскаго самолюбія, однакоже въ самой мягкой формѣ спросилъ таки ихъ, читали ли они такое-то и такое-то стихотвореніе Пушкина (или же иного поэта)? На подобный вопросъ — пояснялъ я — наводитъ меня то соображеніе, что едвали бы авторъ, напримѣръ, вотъ этой стихотворной піесы рѣшился коснуться своей темы, если бы зналъ, что эту тему уже разработалъ Пушкинъ, да и какъ еще разработалъ! И такъ далѣе, я перебралъ нѣсколько піесъ… И что же? Черезъ нѣсколько времени я подучилъ отвѣтъ, что вѣдь это дѣйствительно такъ! Молодые авторы сознавались сами, что имъ лично не привелось никогда читать ни Пушкина, ни другихъ поэтовъ, кромѣ развѣ стиховъ, помѣщенныхъ въ христоматіяхъ!»…
Однимъ словомъ оказалось, что цѣлое молодое поколѣніе (а можетъ-быть и нѣсколько ихъ), попавъ подъ полосу Писаревскаго вліянія, подъ видомъ «прогресса» попятилось назадъ я осталось, по крайней мѣрѣ въ области литературнаго развитія, духовно-искалѣченнымъ и круглымъ невѣждой. Можно ли было предположить, что журнальныя бредни юноши Писарева, который безостановочно тискалъ все, что бывало взбредетъ ему въ голову, и который однажды, на упрекъ въ противорѣчіи собственнымъ же его словамъ, сказаннымъ за годъ назадъ, простодушно отвѣчалъ: «я развиваюсь», — можно ли было думать, что весь этотъ, казалось бы, невинный бредъ способенъ будетъ отозваться въ учащемся юношествѣ такими печальными явленіями? Стало-быть не встрѣтилъ онъ и противодѣйствія со стороны педагоговъ, или же слишкомъ уже безсильны явились они противъ всесокрушающаго авторитета такой «силы» какъ Писаревъ?! Да и какъ не быть имъ безсильными, когда они сами воспитывали юношей въ суевѣрномъ благоговѣніи къ «послѣднему слову науки и жизни», сами вѣровали твердо, что «въ послѣднемъ словѣ» именно и сидитъ «прогрессъ»? Молодежь и ловила жадно всякое наипослѣднее слово, не желая и знать словъ предшествовавшихъ, ни старыхъ образцовъ, ни историческихъ опытовъ. Все это однакожъ приводитъ въ заключенію, что журнальная болтовня вовсе не остается такъ, безъ всякаго воздѣйствія на развитіе нашего юношества, тѣмъ болѣе, что журналы почти вытѣснили у насъ и чтеніе и даже изданіе книгъ, — и что не мѣшало бы нашимъ журнальнымъ публицистамъ подобросовѣстнѣе относиться къ слову, да думать иногда о послѣдствіяхъ, къ какимъ можетъ привести молодыхъ читателей всякая легкомысленная, съ плеча написанная и тиснутая рѣчь…
Въ виду необычайной печали, охватившей, по случаю кончины Тургенева, съ такою гремучею страстностью русское общество и особенно наши юныя поколѣнія, можно бы предположить, что у насъ дѣйствительно происходитъ реакція благопріятная для истиннаго искусства, и что волны эстетическихъ вожделѣній, поднявшись со дна, гроэятъ смыть все то грубое, грязное, противохудожественное, что въ послѣднее время было на принципу напущено въ нашу «изящную» литературу. Нельзя же объяснить себѣ этотъ хмѣль, это почти опьяненіе скорби только тѣмъ, что Тургеневъ, по выраженію «Русскаго Курьера», «геній, предъ которымъ преклонилась вся Европа», или же сочувствіемъ къ Тургеневскимъ тенденціямъ и героямъ! Къ. чести нашего знаменитаго писателя можно сказать, что тенденціозность его была чрезвычайно блѣдна, почему именно и не вредила высшимъ условіямъ искусства. Что касается до героевъ, то никто, конечно, лучше его не воспроизвелъ, въ яркихъ образахъ, всю духовную безкостность и дряблость или озлобленную несостоятельность россійскаго культурнаго безпочвеннаго человѣка… Если же всѣ эти демонстраціи и манифестаціи въ Петербургѣ въ самомъ дѣлѣ происходятъ изъ свободнаго, самостоятельнаго признанія нами самими его художественныхъ достоинствъ, изъ сочувствія къ Тургеневу именно какъ къ художнику, то можно бы только радоваться такому выраженію скорби, несмотря на избытокъ фальши и театральности. Есть чему поучиться у Тургенева нашимъ молодымъ писателямъ, именно — строгому отношенію его къ искусству, взыскательности автора къ своимъ собственнымъ твореніямъ, его изяществу и также — опрятности: послѣднему качеству тѣмъ болѣе, что нечистоплотность все гуще и гуще завладѣваетъ нашею беллетристикой. Сочувствіе къ Тургеневу-писателю немыслимо безъ одновременнаго глубокаго презрѣнія и отвращенія къ такъ-называемой порнографіи, которая, изгоняемая закономъ изъ Франціи, переселяется теперь къ намъ, гроза совсѣмъ захватить литературное поле и, по свойственной намъ неудержимой склонности къ крайнему предѣлу прогресса, перерождается, подъ авторитетнымъ перомъ автора «Торжествующей свиньи», просто въ русское свинство.