Ответ моим оппонентам
Газета «Речь», отвечая на редакционную заметку «Биржевых Ведомостей», желает доказать, что я, ссылаясь на писания М. П. Драгоманова (с его отъезда из России), в вопросе о факте и идее общерусской культуры неправ. Драгоманов слово «общерусский» будто бы употреблял в «государственном», а не в «этническом» смысле, в каком этим термином пользуюсь я. Нужно, однако, сказать, что слову «общерусский» я придаю значение не этническое, а культурно-национальное.
И именно, в таком смысле этот термин употреблял Драгоманов в тех статьях, на которые я ссылаюсь.
Желая придать термину «общерусский» у Драгоманова первого периода смысл «государственный», а не национально-культурный, «Речь» извращает истинное существо дела. Драгоманов, конечно, как историк-социолог, хорошо понимал, что общерусская культура развивалась и формировалась в связи с развитием государства; но он в эту эпоху, о которой идет речь, ясно видел факт общерусской культуры. Наоборот, новейшее «украинство» отрицает общерусскую культуру и общерусский язык и категорически отмежевывается от прежних взглядов Драгоманова (доказательства чему можно найти в приведенной мною цитате из самого авторитетного украинского публициста нашего времени).
Я могу из первого тома «Политических сочинений» Драгоманова привести целый ряд мест, доказывающих, что «общерусское» он понимал именно в культурно-национальном, а не государственном смысле. См. стр. 78: «... диагональ сил, которая выразит собой не местную и узкую, но, действительно, общую русскую народность, которой мы в праве ожидать с тех пор, как «Московское государство» превратилось силою истории в «Российскую империю», приняв в себя Белую и Малую Русь и Литву с сидящим в них и довольно естественно развившимся полонизмом»; стр. 83—85, 109, 118—120, 125, 204—206: необходимо «сделать невозможным в России стремления, сколько-нибудь похожие на австрийский федерализм», стр. 255: против тех украинофилов, которые русскую литературу «признавали только великорусской»; им противопоставляется направление, которое «признает русскую литературу действительно общерусскою»; стр. 323: «Куда дальше поведет жизнь вопрос о сближении литературного языка с простонародным в северной и южной России, — посмотрим: но только он решится не одними лишь филологическими законами, а всею совокупностью народной и политической жизни в России и, скорее всего, в пользу преобладания центростремительной (русской) силы над центробежными (великорусской и малорусской)».
Число таких цитат можно было бы еще умножить, но и приведенных вполне достаточно: с точки зрения тех писаний Драгоманова, на которые я ссылался, вопрос о соотношении начал «русского» и «малорусского» («украинского») есть вопрос не государственный, а культурный.
Необходимо напомнить происхождение всей это полемики. Моя первая статья была написана по поводу немецкой статьи галицко-украинского депутата Левицкого, напечатанной в «Berliner Tageblatt». Левицкий проповедует раздел России с целью основания «самостоятельной Украйны» (полный перевод этой любопытной и характерной статьи дан А. С. Изгоевым в октябрьской книжке «Русской Мысли»). Но статья Левицкого — не случайный и единичный факт, лишенный общего значения. Австрийская и при том крайне агрессивная против России ориентация всех «украинских» партий в Галиции есть факт, который бессмысленно и бесполезно замалчивать.
А эта ориентация есть следствие австрийского бытия, принадлежности к Австрии самой Галиции; принадлежность к Австрии создала оторванность Галиции от русской национальной культуры и взрастила «украинство», как государственный и в то же время культурный сепаратизм. «С 90-х гг... Галиция делается горнилом украинской политической и общественной мысли для всей Украйны, так сказать — образцовой школой политической и культурной работы, в которой принимают живейшее участие политически настроенные элементы украинского общества», — так характеризует эту общеизвестную роль Галиции в «украинском движении» самый влиятельный современный украинский писатель. Для объективного суждения, конечно, не подлежит ни малейшему сомнению теснейшая историческая связь между австрийским бытием Галиции и украинским национальным движением, между превращением идеи областной самобытности малорусского племени в идею национальной самостоятельности украинского народа. В первой своей статье я и указал, что вместе с уничтожением австрийского бытия Галиции и полным крушением австрийской ориентации галицких украинских политиков должна пасть выращенная в Галиции вне условий русской жизни и культуры форма малорусского (украинского) движения, отрицающего общерусский язык и общерусскую культуру.
Ни малейшего «натравливания» в этих указаниях и в этих выводах не заключалось. Наоборот, я полагаю, что русский либерализм обязан предостерегать своих малорусских сограждан от путей, по которым политические руководители их австрийских соплеменников пришли к призыву: «во имя блага и будущности украинского народа единодушно и решительно стать на сторону Австро-Венгрии против Российской Империи, как величайшего врага украинского народа». Эти слова заимствованы из воззвания к украинскому народу «Украинской Головной Рады» — под этим воззванием стоит, между прочим, имя г. М. Павлика, достаточно известное и влиятельное в России (у меня в руках подлинник воззвания).
Ответ «Речи» я соединяю с ответом проф. М. П. Чубинскому, статья которого помещена выше.
Но прежде всего несколько частностей по адресу последнего оппонента. Общерусский язык сложился в национальный язык в общих чертах совершенно таким же путем, как греческая «койнэ» эллинистической эпохи на аттической основе и «нововерхненемецкий» на центрально-немецкой основе; такое происхождение этих языков никому не мешает признавать их общими национальными языками соответствующей эпохи.
Вот почему аргумент г. Чубинского против «общерусского» характера русского языка, с исторической точки зрения, — явное и совершенно неприемлемое недоразумение. Но и, вообще, никакими филологическими данными характер литературы и языка, как «общих», не определяется, что прекрасно понимал и выразительно формулировал Драгоманов. Эту сторону дела упускают из виду те, кто Малороссию желает равнять под Галицию и кто на основании галицийских условий хотел и хочет творить «украинскую» национальность и культуру.
Для разъяснения своей мысли я опять воспользуюсь Драгомановым, который в 70-х гг. писал: «Условия истории и быта Галиции с XVIII века были настолько не схожи с жизнью в Малороссии, что все отношения даже в народе, а особенно в высших классах, более тронутые политической и общественной историей, а не вытекающие только из этнографии, в Галиции вовсе не похожи на малороссийские. А потому и литература галицкая, выражающая эту жизнь более исторических слоев населения, гораздо дальше от умов и интересов образованных малороссов, чем та, которая у галичан называется российской и великорусскою. Не говоря уже о содержании, даже язык, например, самих украинофильских журналов галицких образованному малороссиянину подчас даже трудно понятен, несмотря на то, что галичане пишут грамматикой и фонетикой малороссийской, тогда как тот же малороссиянин, конечно, читает как свое и близкое какой-нибудь «Вестник Европы» или «Отечественные Записки», несмотря на то, что эти, как говорят в Галиции, «великорусские» или «московские» журналы пишут грамматикой и фонетикой гораздо ближайшей к великорусской, чем к малорусской.
Вот этого-то именно факта и того закона, что литературу делает именно вся совокупность жизни, а не одни только этнографическо-филологические условия, и не знают галицкие украинофилы».
Проф. Чубинский совершенно напрасно выставляет меня противником «всех» малороссов и так же напрасно он думает, что я взываю к власти. Все это — ненужные полемические преувеличения, затемняющие существо спора.
Суть его достаточно ясна без этого. Это — спор о соотношении между русской (общерусской) культурой и культурой малорусской. Я его решаю так, мои оппоненты — иначе. Им не нравится, что человек либеральных взглядов выступает против притязаний, заранее, казалось бы, поставленных под эгиду либерализма. Но именно в этом я вижу положительное значение своего выступления. На мой взгляд, по существу притязания украинской национальной программы никакого отношения к либерализму не имеют. А русский либерализм будет всегда осужден на слабость до тех пор, пока он не сознает себя именно русским и национальным.
Но, кроме того, традиционное поддакивание русской либеральной печати всем требованиям «культурно-национального самоопределения» создает у тех, кто выставляет эти требования, иллюзии, что за этими требованиями, действительно, стоит русское общество, что оно на самом деле желает и способно осуществить эти требования. В частности по отношению к украинской программе — я глубоко в том убежден — это — иллюзия и введение в заблуждение. Лишь бессилие и соответствующая ему безответственность, а отчасти неосведомленность русских либеральных элементов объясняют их щедрость по отношению к «украинским» требованиям. Если это так, — то мое выступление полезно для самих «украинских» политиков, ориентируя их в действительном положении вещей, маскируемом традиционным подходом задающей тон либеральной печати к «украинскому» вопросу.
В пожеланиях малорусских деятелей в России (я пока хочу говорить только о России), есть, наверное, и такие, которые могут встретить поддержку и сочувствие со стороны всего русского общества.
Но по существу задачи малорусского движения, поскольку они заслуживают сочувствия всего русского общества, нуждаются лишь в том, чтобы им не мешали ни власть, ни посторонние третьи лица.
А для этого они должны быть наперед очерчены так, чтобы их культурно-областной характер был совершенно ясен.
В частности, я решительный сторонник предоставления полной свободы малорусской печати на общих основаниях и свободы основания частных школ с малорусским языком преподавания. Такие свободы действительно вытекают из общих принципов либерализма. Это для меня не подлежит сомнению и не об этом ведется спор с моими оппонентами.
