Остров доктора Моро (Уэллс; Быкова)/ДО

Остров доктора Моро
авторъ Герберт Джордж Уэллс, пер. Е. Быковой

Оригинал: англ. The Island of Dr Moreau, опубл.: 1896. — Источникъ: az.lib.ru • С.-Петербургъ Изданіе П. П. Сойкина. 1904.

Библіотека романовъ [Приключенія на сушѣ и на морѣ]

Островъ доктора Моро

романъ Уэльса

Переводъ съ англійскаго Е. Быковой

С.-Петербургъ Изданіе П. П. Сойкина

I.
Звѣринецъ на кораблѣ.

Не знаю, сколько времени провелъ я на скамьѣ маленькаго челнока, думая, что, будь у меня только силы, я выпилъ бы морской воды, чтобы сойти съ ума и поскорѣе умереть.

Въ такомъ положеніи вдругъ увидѣлъ я на линіи горизонта, не придавая тому большаго значенія, чѣмъ какой-либо картинѣ, парусъ, направляющійся ко мнѣ.

Безъ сомнѣнія, я бредилъ, а между тѣмъ ясно припоминаю все то, что произошло. Помню ужасное волненіе моря, причинявшее мнѣ головокруженіе, и постоянное ныряніе судна на горизонтѣ. Я твердо былъ убѣжденъ въ своей смерти и съ горечью раздумывалъ о безполезности столь поздно являющейся помощи только ради того, чтобы застать меня еще въ живыхъ.

Въ продолженіе нѣкотораго промежутка времени, который показался мнѣ безконечнымъ, слѣдилъ я за приближеніемъ ныряющей шкуны. Это было небольшое судно съ латинскими (косыми) парусами, оно лавировало, такъ какъ шло прямо противъ вѣтра. Мнѣ даже не пришла въ голову мысль обратить на себя его вниманіе. Начиная съ момента, въ который я ясно различилъ судно, и до той минуты, когда я увидѣлъ себя въ каютѣ, обо всемъ случившемся за этотъ промежутокъ времени у меня сохранились смутныя воспоминанія. Смутно помню еще, что меня приподняли до шкафута. Съ высоты капитанскаго мостика какъ будто глядѣло на меня грубое красное лицо съ веснушками, рыжими волосами и бородою, предъ моимъ взоромъ промелькнуло также другое сильно загорѣлое лицо съ необычайными глазами. Немного спустя, кажется, влили мнѣ сквозь стиснутые мои зубы какую-то жидкость. Все это я видѣлъ какъ въ какомъ-то кошмарѣ; далѣе ничего не помню.

Очень долго пролежалъ я въ безсознательном состояніи. Каюта, въ которой я очнулся, была очень узка и грязна. Довольно молодой блондинъ съ торчащими свѣтлыми усами и съ отвисшей нижней губой сидѣлъ около и держалъ меня за руку. Съ минуту смотрѣли мы другъ на друга, не говоря ни слова. Въ его сѣрыхъ, влажныхъ глазахъ не было никакого выраженія. Въ это время, прямо надъ моею головою, я услышалъ какой-то шумъ, какъ будто отъ передвиженія желѣзной кровати, вслѣдъ затѣмъ глухое и сердитое рычаніе какого-то большого животнаго. Одновременно съ этомъ заговорилъ блондинъ. Онъ повторилъ свой вопросъ:

— Какъ вы себя чувствуете?

Кажется, я отвѣтилъ, что чувствую себя хорошо. Мнѣ было вовсе непонятно, какъ я очутился здѣсь, и блондинъ, должно быть, прочелъ въ моихъ глазахъ этотъ нѣмой вопросъ.

— Васъ нашли въ шлюпкѣ, умирающаго отъ голода. Судно называлось «Darne Altière» и имѣло странныя пятна на гладкихъ бортахъ!

Въ этотъ моментъ мои взгляды упали на руки; онѣ такъ страшно похудѣли и походили на мѣшки изъ грязной кожи съ костями. Видъ ихъ вернулъ мнѣ память.

— Примите немного вотъ этого, — проговорилъ онъ и подалъ мнѣ какое-то холодное лекарство краснаго цвѣта. — Ваше счастье, что вы попали на судно, на которомъ случился врачъ!

Онъ говорилъ, шепелявя.

— Что это за судно? — выговорилъ я медленнымъ и сильнымъ отъ долгаго молчанія голосомъ.

— Это маленькое прибрежное судно изъ Арики и Кально. Оно называется «La chance rouge». Я не спрашивалъ, откуда оно идетъ; безъ сомнѣнія, изъ страны сумасшедшихъ. Самъ же я не болѣе, какъ пассажиръ, принятый на судно въ Арикѣ!

Шумъ надъ моею головою повторился — это была смѣсь угрюмыхъ ворчаній и человѣческаго голоса.

Вслѣдъ затѣмъ голосъ приказалъ «тройному идіоту» замолчать.

— Вы были близки къ смерти, — продолжалъ мой собесѣдникъ, — и счастливо отдѣлались, но теперь я впустилъ вамъ немного свѣжей крови въ жилы. Чувствуете вы боль въ рукахъ? Это отъ впрыскиваній. Ваше безсознательное состояніе продолжалось почти тридцать часовъ!

Я медленно приходилъ въ себя. Вдругъ мои мысли были прерваны лаемъ своры собакъ.

— Нельзя-ли мнѣ что-нибудь поѣсть? — спросилъ я.

— По моей милости для васъ велѣно зажарить цѣлаго барана!

— Мнѣ достаточно только небольшого кусочка! — сказалъ я увѣренно.

— Я сгораю желаніемъ знать, — продолжалъ онъ послѣ короткой паузы, — что случилось съ вами, и какимъ образомъ вы очутились одни въ этой шлюпкѣ?

Въ его глазахъ промелькнуло выраженіе какой-то недовѣрчивости.

— Къ чорту эти ворчанія!

И онъ быстро вышелъ изъ каюты.

Я услышалъ сильный его споръ съ кѣмъ-то, кто, какъ мнѣ показалось, отвѣчалъ ему на непонятномъ языкѣ. Пренія, какъ будто, кончились побоями, но относительно послѣднихъ, повидимому, слухъ меня обманывалъ. Прикрикнувъ затѣмъ на собакъ, докторъ вернулся въ каюту.

— Ну, — воскликнулъ онъ еще съ порога, — вы хотѣли начать свой разсказъ!

Прежде всего я сообщилъ ему, что меня зовутъ Эдуардомъ Прендикомъ, и что я много занимался естественной исторіей, убивая этимъ часы своего досуга. Мое благосостояніе и независимое положеніе способствовали занятіямъ.

Казалось, это его заинтересовало.

— Я также, — признался онъ, — занимался науками. Я изучалъ въ лондонской университетской коллегіи біологію, истребляя яйца дождевыхъ червей и улитокъ. Да! Тому уже десять лѣтъ. Но продолжайте… разскажите мнѣ, какъ вы попали на то судно?

Я разсказалъ ему о кораблекрушеніи «Dame Altière», отъ котораго успѣлъ спастись въ яликѣ вмѣстѣ съ Констаномъ и Гельмаромъ, о спорѣ послѣднихъ изъ-за распредѣленія пищи и о томъ, какъ оба моихъ товарища, разодравшись, выпали за бортъ лодки въ море.

Откровенность моего разсказа, казалось, удовлетворила его. Я чувствовалъ себя крайне слабымъ и говорилъ коротко и сжато. Когда я кончилъ, онъ принялся разсказывать объ естественной исторіи и о своихъ біологическихъ занятіяхъ. По всей вѣроятности, это былъ самый обыкновенный врачъ, и вскорѣ онъ перешелъ къ разговору о Лондонѣ и его развлеченіяхъ; имъ было разсказано мнѣ даже нѣсколько анекдотовъ.

— Все это я покинулъ уже десять лѣтъ тому назадъ. Въ то время я былъ молодъ и увлекался. Но во мнѣ было много животнаго… Къ двадцати одному году я все проѣлъ… Теперь, могу сказать, я ко всему равнодушенъ… Но надо сходить посмотрѣть, что этотъ поваръ-дуракъ дѣлаетъ съ вашимъ бараномъ!

Рычаніе надъ моею головою вдругъ возобновилось съ такою дикою яростью, что я задрожалъ.

— Что тамъ происходитъ? — закричалъ я; но дверь была заперта.

Докторъ вскорѣ возвратился съ жареной бараниной, и она была такъ вкусна, что я позабылъ спросить его о слышанномъ ревѣ животныхъ.

Спустя день, ѣдою и смѣняющимъ сномъ я возстановилъ немного силы, потерянныя за недѣлю вслѣдствіе истощенія и лихорадки, и былъ въ состояніи дойти отъ моей кушетки до полупортика, смотря на синія волны, состязавшіяся съ ними въ скорости. По моему мнѣнію, шкуна шла по вѣтру. Монгомери — это было имя бѣлокураго врача — вошелъ въ этотъ моментъ, и я попросилъ у него свою одежду. Онъ сказалъ мнѣ, что ту одежду, въ которой я спасся отъ кораблекрушенія, выкинули за бортъ. Одолженный имъ костюмъ изъ тика былъ для меня немного великъ, такъ какъ Монгомери былъ выше ростомъ и довольно толстъ.

Онъ принялся разсказывать о разныхъ вещахъ и, между прочимъ, сообщилъ, что капитанъ три четверти ихъ пути лежалъ пьянымъ въ своей каютѣ. Одѣваясь, я задалъ ему нѣсколько вопросовъ о курсѣ корабля. По его словамъ, корабль направлялся въ Гаваи, но долженъ былъ еще причалить къ берегу, не доѣзжая его.

— Гдѣ? — спросилъ я.

— На одномъ островѣ… на которомъ я живу. Насколько мнѣ помнится, онъ не имѣетъ названія! — Вытянувъ верхнюю губу, онъ посмотрѣлъ вдругъ на меня съ такимъ растеряннымъ видомъ, что мнѣ показалось, будто-бы мой вопросъ смутилъ его.

— Я готовъ! — проговорилъ я и вышелъ слѣдомъ за нимъ изъ каюты.

У откидной крышки лѣстницы какой-то человѣкъ загораживалъ намъ проходъ. Онъ стоялъ на послѣднихъ ступеняхъ, смотря въ люкъ. Это было безобразное, коротконогое, толстое и кривое существо; спина у него была выгнута, шея мохнатая и голова вдавлена въ плечи. Онъ былъ одѣтъ въ костюмъ изъ синей саржи. Я услышалъ яростное рычаніе собакъ, и вслѣдъ за этимъ человѣкъ сталъ спускаться задомъ; чтобы не быть имъ столкнутымъ съ лѣстницы, мнѣ пришлось отстранить его рукою, и онъ съ какою-то чисто звѣрской живостью обернулся назадъ. Благодаря этому, передо мною промелькнуло черное лицо, заставившее меня задрожать. Оно имѣло громадное сходство съ мордой, и въ его огромномъ полуоткрытомъ рту виднѣлись два ряда чрезвычайно большихъ бѣлыхъ зубовъ. Такихъ зубовъ я никогда не видалъ у человѣка. Его глаза были налиты кровью и съ бѣлымъ очень узенькимъ ободкомъ вокругъ бурыхъ зрачковъ. На всей этой фигурѣ лежалъ странный отпечатокъ безпокойства и сильнаго раздраженія.

— Чтобъ тебя чортъ побралъ! Постоянно ты на дорогѣ! — проворчалъ Монтомери.

Человѣкъ посторонился, не говоря ни слова. Я поднялся до откидной крышки; странное лицо, противъ моей воли, продолжало какъ-бы стоять передъ моими глазами. Монгомери на минуту остался внизу.

— Тебѣ здѣсь нечего дѣлать, твое мѣсто наверху! — сказалъ онъ авторитетнымъ голосомъ.

— Э… э… они… не хотятъ видѣть меня наверху! — пробормоталъ человѣкъ съ чернымъ лицомъ, весь дрожа.

Онъ медленно выговаривалъ слова съ какою-то хрипотою.

— Они не хотятъ тебя видѣть наверху? Но я приказываю тебѣ идти туда! — крикнулъ Монгомери съ угрозою.

Онъ еще что-то хотѣлъ добавить, но, замѣтивъ меня, поднялся за мною по лѣстницѣ.

Я остановился и, просунувъ наполовину тѣло въ люкъ, продолжалъ смотрѣть съ неописаннымъ изумленіемъ на крайнее уродство этого существа. Мнѣ никогда не случалось встрѣчать столь отталкивающей отъ себя фигуры, а между тѣмъ, — если возможно подобное противорѣчіе, — у меня въ то же время было странное впечатлѣніе, будто-бы я гдѣ-то, навѣрное, видѣлъ тѣ же самыя черты лица и тѣ же ухватки, которыя приводили меня теперь въ смущеніе. Позже мнѣ пришло въ голову, что, по всей вѣроятности, я видѣлъ его въ то время, когда меня поднимали на бортъ корабля; однако, такое объясненіе меня не удовлетворяло. И въ самомъ дѣлѣ, человѣкъ, имѣвшій случай хоть разъ видѣть подобное, единственное въ своемъ родѣ, лицо, могъ-ли забыть, при какихъ обстоятельствахъ это произошло?

Движеніе слѣдовавшаго за мною Монгомери отвлекло меня, и мои глаза обратились на падубу маленькой шкуны. Слышанный уже мною шумъ отчасти подготовилъ къ тому, что представилось моему взгляду. Тѣмъ не менѣе, мнѣ никогда не случалось видѣть столь дурно содержимой палубы; она вся была покрыта нечистотами.

У большой мачты на цѣпи находилась цѣлая свора гончихъ собакъ; при видѣ меня, онѣ принялись лаять и прыгать вокругъ. Около фокъ-мачты, въ желѣзной клѣткѣ, лежалъ большой пума. Клѣтка была настолько мала, что пума едва ворочался въ ней. Далѣе, противъ штиръ-борта, стояли безчисленные рѣшетчатые ящики съ кроликами, а на носу находилась одна лама въ узенькой клѣткѣ. На собакахъ были надѣты намордники. Единственнымъ человѣческимъ существомъ на палубѣ являлся худощавый и молчаливый матросъ съ бичемъ въ рукѣ.

Грязные заплатанные паруса надувались вѣтромъ, и маленькое судно, казалось, быстро подвигалось впередъ. Небо было ясное; день склонялся къ вечеру, гряды пѣнящихся волнъ состязались въ быстротѣ съ кораблемъ. Пройдя мимо человѣка съ бичемъ, мы подошли къ кормѣ и, опираясь на перила, нѣкоторое время смотрѣли на пѣнящуюся вокругъ корпуса шкуны воду и на слѣдъ, оставляемый ею, гдѣ то появлялись, то исчезали громадные водяные пузыри. Затѣмъ я повернулся къ грязной палубѣ, загроможденной животными.

— Это морской звѣринецъ? — спросилъ я.

— Пожалуй, что я такъ! — отвѣчалъ Монгомери.

— Что хотятъ сдѣлать съ этими животными? Не представляютъ-ли они кладь корабля, и не разсчитываетъ-ли капитанъ продать ихъ туземцамъ Тихаго океана?

— Не правда-ли, можно было-бы дѣйствительно подумать это? — повторилъ Монгомери и снова повернулся ко мнѣ спиною.

Вдругъ мы услышали визгъ, сопровождаемый яростными проклятіями, исходившими изъ люка, и уродливый человѣкъ съ чернымъ лицомъ стремглавъ вылетѣлъ на палубу. При видѣ его, собаки, которыя было замолчали, уставъ лаять на меня, казалось, освирѣпѣли и принялись ворчать и рычать, немилосердно гремя своими цѣпями. Негръ на минуту остановился передъ ними, что дало возможность преслѣдовавшему его человѣку съ рыжими волосами наградить урода страшнымъ ударомъ кулака въ спину. Бѣднякъ упалъ, какъ подкошенный, и началъ кататься по грязной палубѣ среди обезумѣвшихъ собакъ. Счастье для него, что на собакахъ были намордники. Человѣкъ съ рыжими волосами, въ одеждѣ изъ грязной саржи, при видѣ этого, зарычалъ отъ радости и остановился. Онъ покачивался и, какъ мнѣ казалось, рисковалъ упасть назадъ въ люкъ или впередъ на свою жертву. При появленіи второго человѣка Монгомери сильно вздрогнулъ.

— Эй, сюда! — крикнулъ онъ рѣзкимъ голосомъ. Двое матросовъ появились на бакѣ. Негръ, испуская странныя рычанія, извивался въ лапахъ собакъ; никто не приходилъ ему на помощь. Разъяренныя животныя изо всѣхъ силъ старались укусить его черезъ ремешки своихъ намордниковъ. Ихъ сѣрыя и гибкія тѣла въ отчаянной борьбѣ съ негромъ, который катался во всѣ стороны, перемѣшались въ кучу. Двое матросовъ смотрѣли на всю сцену, какъ на безподобное времяпрепровожденіе. Монгомери испустилъ гнѣвное восклицаніе и направился къ сворѣ собакъ.

Въ это время негръ поднялся и, шатаясь, пробрался на носъ корабля. Онъ уцѣпился за снасти около вантъ судна, поглядывая черезъ плечо на собакъ. Человѣкъ съ рыжими волосами смѣялся грубымъ и довольнымъ смѣхомъ.

— Позвольте капитанъ, такое обращеніе мнѣ не нравиться! — проговорилъ Монгомери, тряся его за рукавъ.

Я стоялъ позади доктора. Капитанъ обернулся и съ торжествующимъ видомъ посмотрѣлъ на говорящаго своими масляными пьяными глазами.

— Что?.. Что это… вамъ не нравится?.. — спросилъ онъ. — Мерзкій костоправъ! Подлый пильщикъ костей! — добавилъ онъ, бросивъ на Монгомери заспанный взглядъ. Онъ попробовалъ освободить рукавъ, но послѣ двухъ безполезныхъ попытокъ засунулъ свои грубыя волосатыя руки въ карманъ матросскаго кителя

— Этотъ человѣкъ пассажиръ, — продолжалъ Монгомери, — и я не совѣтую вамъ поднимать на него руку!

— Убирайтесь къ чорту! — прорычалъ капитанъ. — На своемъ суднѣ я дѣлаю все, что хочу!

Онъ повернулся на пяткахъ, желая направиться къ снастямъ.

Я думалъ, что Монгомери оставитъ пьянаго въ покоѣ, но онъ только поблѣднѣлъ еще болѣе и послѣдовалъ за капитаномъ.

— Вы слышите, капитанъ! — настаивалъ онъ. — Я не желаю, чтобы съ этимъ человѣкомъ обращались дурно. Съ самаго вступленія на корабль его постоянно дразнятъ!

Винные пары на одно мгновеніе помѣшали капитану отвѣчать.

— Мерзкій костоправъ! — это было все, что онъ счелъ нужнымъ, наконецъ, отвѣтить.

Я отлично видѣлъ, что Монгомери обладалъ довольно дурнымъ характеромъ, и эта ссора должна была, повидимому, затянуться надолго.

— Этотъ человѣкъ пьянъ, вы ничего не достигнете! — сказалъ я. На губахъ Монгомери показалась усмѣшка.

— Онъ постоянно пьянъ, думаете ли вы, что поэтому ему позволительно надоѣдать своимъ пассажирамъ?

— Мой корабль, — началъ капитанъ, неопредѣленнымъ жестомъ указывая на клѣтки, — мой корабль былъ опрятнымъ судномъ… Посмотрите теперь на него. (Онъ дѣйствительно ничего не имѣлъ общаго съ чистотой). Мой экипажъ былъ чистый и приличный народъ…

— Вы согласились принять на корабль этихъ животныхъ!

— Я предпочелъ бы никогда не видѣть вашего адскаго острова… На кой чортъ нужны такому острову животныя?.. А затѣмъ, вашъ слуга… Я считалъ его за человѣка… но онъ сумасшедшій. Ему нечего дѣлать на кораблѣ!

— Съ перваго дня ваши матросы не переставали дразнить этого бѣднягу!

— Да… это дѣйствительно бѣдняга… Мои люди не могутъ его терпѣть. Я самъ не могу его видѣть. Никто не можетъ его переносить. И даже вы сами!

Монгомери прервалъ его:

— Ну, такъ что-жъ, все-таки вы должны оставить въ покоѣ этого человѣка!

Онъ подтвердилъ свои слова энергическимъ кивкомъ головы. Капитанъ, повидимому, не хотѣлъ уступать и возвысилъ голосъ.

— Если онъ еще явится сюда, я ему проколю брюхо. Я ему распорю уродливое брюхо. Какъ вы смѣете мнѣ приказывать? Я капитанъ и корабль мой. Я — законъ, повторяю вамъ, здѣсь я законъ и право!

— Дѣйствительно, я взялся доставить одного господина и его слугу въ Арику и вмѣстѣ съ нимъ нѣсколькихъ животныхъ. Но я никогда бы не согласился перевозить подлаго идіота и какого-то пильщика костей, мерзкаго костоправа…

Но его оскорбленія не остановили Монгомери; послѣдній сдѣлалъ шагъ впередъ, тогда вмѣшался я:

— Онъ пьянъ! — снова сказалъ я. Капитанъ разразился страшнѣйшею бранью.

— Замолчите, что-ли? — проговорилъ я, обращаясь къ нему, такъ какъ по глазамъ и блѣдному лицу Монгомери предвидѣлъ опасность. Однако, мнѣ удалось только обратить на себя весь залпъ его ругательствъ. Тѣмъ не менѣе, я былъ счастливъ даже цѣною вражды пьяницы устранить опасность ссоры. Мнѣ никогда не приходилось слышать изъ устъ человѣка такую ужасную брань, не смотря на то, что во время своихъ странствованій я сталкивался съ людьми всякаго сорта. Иногда онъ выражался такъ рѣзко, что мнѣ трудно было оставаться спокойнымъ, хотя у меня довольно уживчивый характеръ. Но, навѣрное, приказывая капитану замолчать, я забылъ, что я совершенно посторонній человѣкъ, безъ всякихъ средствъ, не имѣющій даже возможности заплатить за свой проѣздъ. Забылъ, что всецѣло завишу отъ его великодушія, какъ хозяина судна. Онъ съ удивительною рѣзкостью сумѣлъ напомнить мнѣ объ этомъ. Но, во всякомъ случаѣ, я избѣжалъ ссоры.

II.
Разговоръ съ Монгомери.

Въ тотъ же день вечеромъ нашимъ взорамъ представилась земля, и шкуна приготовилась причаливать къ берегу. Монгомери объявилъ мнѣ, что этотъ безымянный островъ — цѣль его путешествія. Мы находились еще слишкомъ далеко, такъ что невозможно было различить очертанія острова: видна была только темно-синяя полоса на сѣро-голубомъ фонѣ моря. Почти вертикальный столбъ дыма поднимался къ небу.

Капитана не было на палубѣ, когда часовой съ мачты крикнулъ «земля»! Изливъ въ брани весь свой гнѣвъ, капитанъ, шатаясь, добрался до каюты и растянулся спать на полу. Командованіе судномъ перешло къ его помощнику. Это былъ худощавый и молчаливый субъектъ, котораго мы уже раньше видѣли съ бичемъ въ рукахъ; казалось, онъ также находился въ очень дурныхъ отношеніяхъ съ Монгомери и не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на насъ. Мы обѣдали вмѣстѣ съ нимъ въ скучномъ молчаніи, и всѣ мои попытки вовлечь его въ разговоръ не увѣнчались успѣхомъ. Я замѣтилъ также, что весь экипажъ относился весьма враждебно къ моему товарищу и его животнымъ. Монгомери постоянно старался отмалчиваться, когда я разспрашивалъ объ его жизни и о томъ, что онъ намѣренъ дѣлать съ этими животными, но, хотя любопытство мучило меня все сильнѣе и сильнѣе, тѣмъ не менѣе, я ничего не добился.

Мы остались на палубѣ и продолжали разговаривать до тѣхъ поръ, пока небо не усѣялось звѣздами. Ночь была совершенно спокойна, и ея тишина изрѣдка лишь нарушалась шумомъ за рѣшеткой на носу шкуны или движеніями животныхъ. Пума изъ глубины своей клѣтки слѣдила за нами своими горящими глазами; собаки спали. Мы закурили сигары.

Монгомери принялся говорить о Лондонѣ тономъ сожалѣнія, предлагая мнѣ различные вопросы о новыхъ перемѣнахъ. Онъ говорилъ, какъ человѣкъ, любившій жизнь, которую велъ прежде, и принужденный внезапно и навсегда покинуть ее. Я, по мѣрѣ моихъ силъ, отвѣчалъ на его разспросы о томъ и о другомъ, и во время этого разговора все то, что было въ немъ непонятнаго, становилось для меня яснымъ. Бесѣдуя, я, при слабомъ свѣтѣ фонаря, освѣщавшаго буссоль и дорожный компасъ, всматривался въ его блѣдную, странную фигуру. Затѣмъ мои глаза обратились на темное море, ища маленькій островокъ, скрытый во мракѣ ночи.

Этотъ человѣкъ, какъ мнѣ казалось, явился изъ безконечности и исключительно для того, чтобы спасти мнѣ жизнь. Завтра онъ покидаетъ корабль и исчезнетъ для меня навсегда. Однако, каковы бы ни были обстоятельства жизни, воспоминанія о немъ не изгладятся изъ моей головы. Въ настоящее время, прежде всего, онъ, образованный человѣкъ, обладалъ странностями, живя на маленькомъ неизвѣстномъ островѣ, въ особенности, если прибавить къ этому необычность его багажа.

Я повторялъ про себя вопросъ капитана: на что ему эти животныя? Почему, также, когда я впервые началъ разспрашивать объ этой клади, онъ старался увѣрить меня, что она не принадлежитъ ему? Затѣмъ мнѣ приходило на намять его странное обращеніе со своимъ слугою. Все окружало этого человѣка какимъ-то таинственнымъ мракомъ: мое воображеніе всецѣло было занято имъ, но разспрашивать его я стѣснялся.

Къ полуночи разговоръ о Лондонѣ былъ исчерпанъ, а мы все еще продолжали стоять другъ подлѣ друга. Наклонясь надъ перилами и задумчиво глядя на звѣздное и молчаливое море, каждыя изъ насъ былъ занятъ своими мыслями. Было подходящее время для изліяній чувствъ, и я принялся выражать свою признательность.

— Мнѣ никогда не забыть того, что спасеніемъ своей жизни я обязанъ вамъ!

— Случайно, совершенно случайно! — возразилъ онъ.

— Тѣмъ не менѣе я все-таки отъ души благодарю васъ!

— Не стоитъ благодарности. Вы нуждались въ помощи, я же былъ въ состояніи оказать ее. Заботился и ухаживалъ я такъ за вами только потому, что ваше положеніе представляло довольно рѣдкій случай. Мнѣ было ужасно скучно, и я чувствовалъ необходимость чѣмъ-нибудь заняться. Если бы въ то время былъ одинъ изъ моихъ дней бездѣйствія, или если бы мнѣ ваша фигура не понравилась, хотѣлъ бы я знать, что съ вами теперь было…

Эти слова нѣсколько охладили мои чувства.

— Во всякомъ случаѣ… — снова началъ я.

— Это простая случайность, увѣряю васъ! — прервалъ онъ меня. — Какъ и все, что происходитъ въ жизни человѣка. Одни глупцы не видятъ этого. Почему, напримѣръ, я, оторванный отъ цивилизаціи, нахожусь здѣсь, вмѣсто того, чтобы жить счастливымъ человѣкомъ и наслаждаться всѣми прелестями Лондона? Просто потому, что одиннадцать лѣтъ тому назадъ въ одну темную ночь я позабылся всего на десять минутъ!

Онъ замолчалъ.

— Неужели? — спросилъ я.

— Дѣйствительно такъ!

Снова наступило молчаніе. Вдругъ онъ засмѣялся.

— Въ этой звѣздной ночи есть что-то такое, что развязываетъ языкъ. Я знаю хорошо, что это глупо, а между тѣмъ, мнѣ кажется, я не прочь разсказать вамъ…

— Что бы вы мнѣ ни сказали, вы можете разсчитывать на мою скромность…

Онъ собирался уже начать, но вдругъ съ видомъ сомнѣнія покачалъ головой.

— Не говорите ничего, — продолжалъ я, — я не любопытенъ. Къ тому-же будетъ лучше затаить свою тайну въ себѣ. Удостаивая меня своимъ довѣріемъ, вы не почувствуете ни малѣйшаго облегченія. Не правду-ли я говорю?

Онъ пробормоталъ нѣсколько непонятныхъ словъ. Мнѣ казалось, что я засталъ его врасплохъ, принудивъ къ откровенности, по правдѣ же сказать, мнѣ вовсе не было любопытно знать, что завело его, врача, въ такую даль отъ Лондона. Поэтому я пожалъ плечами и удалился.

У кормы надъ бортомъ тихо наклонялась темная фигура, пристально слѣдя за волнами. Это былъ странный слуга Монгомери. При моемъ приближеніи онъ бросилъ на меня быстрый взглядъ, а затѣмъ снова принялся за созерцаніе. Подобное обстоятельство покажется вамъ, безъ сомнѣнія, незначительнымъ, однако, оно меня сильно взволновало. Единственнымъ источникомъ свѣта около насъ служилъ фонарь у буссоли. При поворотѣ страннаго существа отъ мрака палубы къ свѣту фонаря, не смотря на его быстроту, я замѣтилъ, что смотрѣвшіе на меня глаза сверкали какимъ-то зеленоватымъ свѣтомъ.

Въ то время я еще не зналъ, что въ глазахъ людей нерѣдко встрѣчается красноватый отблескъ, этотъ же зеленый отблескъ казался мнѣ совершенно нечеловѣческимъ. Черное лицо со своими огненными глазами разстроило всѣ мои мысли и чувства и на мгновеніе воскресило въ памяти всѣ забытые страхи дѣтства.

Такое состояніе прошло такъ-же быстро, какъ и явилось. Послѣ этого я ничего уже не различалъ, кромѣ странной темной фигуры, наклонившейся надъ перилами; послышался голосъ Монгомери:

— Я думаю, что можно отправиться въ каюты, — проговорилъ онъ, — если вамъ угодно!

Я что-то ему отвѣтилъ, и мы спустились. Передъ дверью моей каюты онъ пожелалъ спокойной ночи.

Очень непріятныя сновидѣнія тревожили мой сонъ. Луна взошла поздно. Въ каюту попадалъ ея блѣдный и фантастическій лучъ, рисовавшій на стѣнахъ таинственныя тѣни. Затѣмъ собаки, пробудившись, подняли лай и ворчаніе, такъ что мой сонъ былъ обезпокоенъ кошмаромъ, и я могъ дѣйствительно уснуть только на разсвѣтѣ.

III.
Прибытіе на островъ.

Раннимъ утромъ — это было на второй день возвращенія моего къ жизни и на четвертый со дня принятія меня на судно — я проснулся среди страшныхъ сновидѣній, — какъ будто бы грохота пушекъ и завываній толпы народа и услышалъ прямо надъ головой хриплые голоса. Я протеръ глаза, прислушиваясь къ этимъ звукамъ, и спрашивалъ себя, гдѣ я и что со мной? Затѣмъ послышался топотъ босыхъ ногъ, толчки отъ передвиженія тяжелыхъ предметовъ, сильный трескъ и бряцаніе цѣпей. Слышенъ былъ шумъ волнъ, бьющихся о шкуну, и валъ съ зеленовато-желтой пѣной, разбившись о маленькій круглый полупортикъ, сбѣгалъ съ него ручейкомъ. Я поспѣшно одѣлся и вышелъ на палубу. Подойдя къ люку, я замѣтилъ на фонѣ розоваго неба, — такъ какъ восходило солнце, — широкую спину и рыжую голову капитана и надъ нимъ клѣтку съ пумою, качающуюся на блокѣ, укрѣпленномъ на гикъ-фокѣ. Бѣдное животное казалось ужасно испуганнымъ и съежилось въ глубинѣ своей маленькой клѣтки.

— За бортъ, за бортъ всю эту гадость! — кричалъ капитанъ. — Корабль теперь очистится, ей Богу, онъ вскорѣ станетъ чистымъ!

Онъ заграждалъ мнѣ дорогу, такъ что для прохода на палубу мнѣ пришлось коснуться рукою до его плеча. Онъ рѣзко повернулся и отступилъ нѣсколько назадъ, чтобы лучше разглядѣть меня. Онъ все еще былъ пьянъ; замѣтить это не представляло никакой трудности.

— Кто это, кто это? — произнесъ онъ съ глуповатымъ видомъ.

Въ его глазахъ мелькнулъ какой-то огонекъ.

— А… это мистеръ… мистеръ…

— Прендикъ! — подсказалъ я ему.

— Къ чорту съ Прендикомъ! — вскричалъ онъ. — Непрошенный защитникъ — вотъ ваше имя. Мистеръ «непрошенный защитникъ»!

Не стоило труда отвѣчать на эту грубость, и, конечно, я не сталъ дожидаться дальнѣйшихъ шутокъ на мой счетъ. Онъ протянулъ руку по направленію къ шкафуту, около котораго Монгомери бесѣдовалъ съ какимъ-то человѣкомъ высокаго роста, съ сѣдыми волосами, одѣтымъ въ голубую и грязную фланелевую куртку и, безъ сомнѣнія, только что явившимся на суднѣ.

— Туда, туда его, господина «непрошеннаго защитника»! — рычалъ капитанъ.

Монгомери и его собесѣдникъ, услыша крика капитана, обернулись.

— Что вы хотите сказать? — спросилъ я.

— Туда господина «непрошеннаго защитника», вотъ что я хочу сказать. Долой съ корабля мистера! И живо! На кораблѣ все чистится и прибирается! Къ счастью, для моей шкуны, она разгружается, и вы, вы также убирайтесь прочь!

Въ остолбенѣніи смотрѣлъ я на него. Затѣмъ мнѣ пришла въ голову мысль, что это наилучшій исходъ изъ моего положенія. Перспектива совершить плаваніе единственнымъ пассажиромъ въ обществѣ такого вспыльчиваго грубіяна не представлялась заманчивой. Я повернулся къ Монгомери.

— Мы не можемъ принять васъ! — сухо отвѣчалъ его собесѣдникъ. .

— Вы не можете меня принять? — въ смущеніи повторилъ я.

Вся фигура этого человѣка дышала такою рѣшимостью я выражала такую сильную волю, какой мнѣ никогда не приходилось встрѣчать.

— Повторите-же! — началъ я, обращаясь къ капитану.

— Долой съ корабля! — отвѣтилъ пьяница. — Мой корабль не для звѣрей и тѣмъ болѣе не для людей, которые хуже звѣрей. Вы должны убираться съ моего судна, мистеръ. Если они не желаютъ принять васъ, то вы будете предоставлены волѣ вѣтра и теченію. Но какъ-бы ни было, вы пристанете къ берегу вмѣстѣ съ вашими друзьями. Меня не увидятъ болѣе на этомъ проклятомъ островѣ. Аминь. Я все сказалъ!

— Монгомери… — умолялъ я.

Скрививъ свою нижнюю губу, онъ кивнулъ головою по направленію къ высокому старику, давая мнѣ понять, что мое спасеніе въ его власти,

— Погодите! Я сейчасъ поговорю за васъ! — проговорилъ капитанъ.

Тогда начался между ними тремя любопытный споръ. Я обращался поперемѣнно ко всѣмъ троимъ, сначала къ сѣдовласому старику, прося его позволенія пристать къ берегу, затѣмъ къ пьяному капитану, съ просьбою оставить меня на кораблѣ, и даже къ самимъ матросамъ. Монгомери не раскрывалъ рта и довольствовался однимъ киваніемъ головы.

— Я вамъ говорю, что вы уберетесь съ корабля долой! Къ чорту законъ! Я здѣсь хозяинъ! — повторялъ безпрестанно капитанъ.

Наконецъ, во время начавшейся сильнѣйшей брани, я вдругъ остановился и удалился на корму, не зная, что предпринять.

Между тѣмъ экипажъ съ быстротою приступилъ къ выгрузкѣ ящиковъ, клѣтокъ и звѣрей. Широкая люгерная шлюпка была привязана къ шкоту шкуны, и въ нее спускали странный звѣринецъ. Мнѣ не видны были люди, принимавшіе ящики, такъ какъ корпусъ шлюпки былъ скрытъ отъ меня нашимъ судномъ.

Ни Монгомери, ни его собесѣдникъ не обращали ни малѣйшаго вниманія на меня; они были сильно заняты, помогая и распоряжаясь матросами, выгружавшими ихъ багажъ. Капитанъ также вмѣшивался, но очень неловко. У меня въ мысляхъ являлись одни за другимъ самыя безразсудныя отчаянныя намѣренія. Разъ или два, въ ожиданіи рѣшенія своей судьбы, я не могъ удержаться отъ смѣха надъ своей несчастной нерѣшительностью. Я не могъ придти ни къ какому рѣшенію, что дѣлало меня еще болѣе несчастнымъ. Голодъ и потеря извѣстнаго количества крови способны лишить человѣка всякаго мужества. У меня не хватало необходимыхъ силъ, чтобы противостать капитану, желавшему меня выгнать, ни чтобы навязать себя Монгомери и его товарищу, Совершенно безучастно ждалъ я рѣшенія своей судьбы, а между тѣмъ переноска клади Монгомери въ шлюпку шла своимъ чередомъ, я же былъ забытъ.

Вскорѣ выгрузка была кончена. Затѣмъ меня, не оказавшаго ни малѣйшаго сопротивленія, дотащили до шкафута, и въ этотъ моментъ я увидѣлъ, какія странныя лица находились вмѣстѣ съ Монгомери въ шлюпкѣ. Однако, послѣдній не дожидаясь, быстро оттолкнулся отъ корабля. Между мною и ею образовалось широкое пространство зеленоватой воды, и я изо всѣхъ силъ откинулся назадъ, чтобы не полетѣть внизъ головою.

Люди, находившіеся въ шлюпкѣ, громко разсмѣялись, и слышенъ быхъ голосъ Монгомери, ругавшаго ихъ. Послѣ этого капитанъ, его помощникъ и одинъ изъ матросовъ привели меня къ кормѣ. Тамъ все еще стоялъ на буксирѣ челнокъ отъ судна «Dame Altière», до половины наполненный водою, въ немъ не было ни веселъ, ни провизіи. Я отказался туда сѣсть и растянулся. во всю длину на палубѣ. Въ концѣ концовъ, имъ удалось при помощи веревки — такъ какъ на кормѣ не было лѣстницы — спустить меня въ челнокъ и отвязать его.

Челнокъ медленно удалялся отъ шкуны.

Въ какомъ-то остолбенѣніи смотрѣлъ я, какъ весь экипажъ готовился къ отплытію, и какъ шкуна спокойно перемѣнила галсъ. Паруса затрепетали и надулись подъ напоромъ вѣтра. Я пристально глядѣлъ на судно, накренившееся въ мою сторону. Затѣмъ оно быстро исчезло изъ виду. Я не поворотилъ головы, чтобы слѣдить за нимъ глазами, такъ какъ вовсе не надѣялся на его возвращеніе. Усѣвшись на дно челнока, я въ какомъ-то оцѣпенѣніи созерцалъ тихое и пустынное море.

Итакъ, я снова находился въ отчаянномъ положеніи, предоставленный волѣ стихіи. Бросивъ взглядъ черезъ бортъ челнока, я замѣтилъ, что разстояніе между мною и шкуной постоянно увеличивалось, причемъ на ней около перилъ виднѣлась голова капитана, осыпавшаго меня насмѣшками. Обернувшись къ острову, я увидѣлъ шлюпку, также уменьшавшуюся, по мѣрѣ приближенія ея къ берегу.

Вдругъ мнѣ ясно представился весь ужасъ моего положенія. Но было никакой возможности достигнуть берега, если только теченіе не пригонитъ меня къ нему. Я еще не совсѣмъ оправился отъ лихорадки и недавняго голода и потому былъ близокъ къ обмороку; въ противномъ случаѣ, у меня было бы больше мужества. Вдругъ я принялся рыдать и плакать такъ, какъ мнѣ не случалось плакать съ самаго моего дѣтства. Слезы ручьемъ бѣжала изъ глазъ. Въ припадкѣ отчаянія я ударялъ кулаками по водѣ, наполнявшей дно челнока, и яростно билъ ногами по его борту. Громкимъ голосомъ молилъ я Провидѣніе послать мнѣ смерть. Я очень медленно подвигался къ востоку, приближаясь къ острову, и вскорѣ увидѣлъ шлюпку, перемѣнившую галсъ и направлявшуюся въ мою сторону. Она была сильно нагружена, и, когда подошла ближе, можно было различить широкія плечи и сѣдую голову товарища Монгомери, сидящаго на кормѣ среди собакъ и различныхъ ящиковъ. Онъ пристально смотрѣлъ на меня, не двигаясь и не говоря ни слова. Уродъ съ чернымъ лицомъ, скорчившись около клѣтки пумы на носу, также внимательно оглядывалъ меня своими дикими глазами. Кромѣ того, въ шлюпкѣ было еще трое людей — странныя существа, похожія на дикарей, на которыхъ яростно ворчали собаки. Монгомери правилъ рулемъ, подвелъ свое судно къ моему и, наклонившись, привязалъ носъ моего челнока къ кормѣ шлюпки. Итакъ, я былъ взятъ на буксиръ, потому что у нихъ не было для меня мѣста. Припадокъ отчаянія теперь совершенно прошелъ, и я довольно спокойно отвѣчалъ на обращеніе ко мнѣ Монгомери при приближеніи. Я сказалъ ему, что челнокъ заполненъ наполовину водою, и онъ передалъ мнѣ черпакъ. Въ моментъ, когда веревка, связывавшая оба судна, натянулась, я опрокинулся назадъ, но затѣмъ энергично принялся выкачивать воду изъ своего челнока, что заняло порядочное время. Мое суденышко было въ полной исправности, и только вода наполняла его до борта; когда вода была удалена, у меня оказалось, наконецъ, свободное время для наблюденія надъ экипажемъ шлюпки.

Человѣкъ съ сѣдыми волосами все еще продолжалъ внимательно разглядывать меня, но теперь, какъ мнѣ казалось, съ выраженіемъ какого-то смущенія. Когда наши взоры встрѣчались, онъ опускалъ голову и смотрѣлъ на собаку, лежавшую около его ногъ. Это былъ прекрасно сложенный человѣкъ съ красивымъ лбомъ и крупными чертами лица; подъ глазами были у него морщинки, часто появляющіяся съ лѣтами, а углы его большого рта свидѣтельствовали о сильной волѣ. Онъ болталъ съ Монгомери, но настолько тихо, что нельзя было разслышать. Послѣ него взоры мои обратились на трехъ людей экипажа. Это были удивительно странные матросы. Раньше я видѣлъ только ихъ фигуры, а теперь могъ различить и лица, на которыхъ было что-то такое, что внушало мнѣ неопредѣленное отвращеніе къ нимъ. Я продолжалъ внимательно разглядывать ихъ, однако, первое впечатлѣніе не изглаживалось, и мнѣ было непонятно, откуда оно истекало. Они казались мнѣ людьми со смуглымъ цвѣтомъ кожи, а всѣ ихъ члены до пальцевъ рукъ и ногъ включительно были спеленаты въ особый родъ тонкой матеріи сѣраго цвѣта. Никогда еще, даже на востокѣ, мнѣ не встрѣчались люди, столь искусно завернутые. На нихъ были также чалмы, изъ-подъ которыхъ они подсматривали за мной. Ихъ нижняя челюсть выдавалась впередъ; со своими длинными черными и гладкими волосами они, казалось мнѣ, сидя, превосходили ростомъ каждую изъ видѣнныхъ мною различныхъ человѣческихъ расъ. Эти матросы на голову превышали человѣка съ сѣдыми волосами, который ростомъ былъ почти шесть футовъ. Впослѣдствіи я замѣтилъ, что въ дѣйствительности ростомъ они были не выше меня, но верхняя часть ихъ туловища была ненормальной длины, нижнія же оконечности, начиная съ бедра, были коротки и страннымъ образомъ скрючены. Во всякомъ случаѣ, это былъ черезъ-чуръ непривлекательный экипажъ, и среди нихъ на носу выдѣлялось черное лицо человѣка со свѣтящимися въ темнотѣ глазами. Во время моего разсматриванія они встрѣчали мои взоры, и каждый изъ нихъ опускалъ голову, избѣгая прямого взгляда, не переставая исподтишка наблюдать за мной. Мнѣ представилось, что я, безъ сомнѣнія, имъ досаждаю, и потому обратилъ свое вниманіе на островъ, къ которому мы приближались. Берегъ былъ низкій и покрытъ густой растительностью, главнымъ образомъ, какими-то пальмами. Въ одномъ мѣстѣ тонкая струя бѣлаго дыма, извиваясь, высоко поднималась вверхъ и разсѣивалась въ воздухѣ. Въ данный моментъ мы входили въ широкую бухту, ограниченную съ каждой стороны низкимъ мысомъ. Морской берегъ состоялъ изъ сѣроватаго песка и представлялъ рѣзкую покатость, поднимавшуюся отъ шестидесяти до семидесяти футовъ надъ уровнемъ моря и поросшую деревьями и кустарниками. На половинѣ косогора находилось четырехугольное пространство, огражденное стѣнами, выстроенными — какъ я узналъ впослѣдствіи, — частью изъ коралловъ, частью изъ лавы и пемзы. Изъ-за ограды виднѣлись соломенныя крыши. Какой-то человѣкъ ждалъ насъ, стоя на берегу. Издали я, какъ будто, видѣлъ и другія странныя фигуры, скрывшіяся, по всей вѣроятности, при нашемъ приближеніи за кустарниками холмовъ, такъ какъ, подойдя ближе, я болѣе ничего не видѣлъ.

Ожидавшій насъ человѣкъ былъ средняго роста, съ лицомъ негра, съ широкимъ ртомъ, почти лишеннымъ губъ, съ чрезвычайно длинными и сухопарыми руками; у него были большія узкія ступни и дугою искривленныя ноги. Онъ смотрѣлъ на наше приближеніе, вытянувъ впередъ свою звѣроподобную голову. Подобно Монгомери и его компаньону, этотъ человѣкъ былъ одѣтъ въ блузу и брюки изъ синей саржи.

Когда приблизились наши суда, субъектъ этотъ принялся бѣгать взадъ и впередъ по берегу съ удивительнѣйшими кривляніями. По приказанію Монгомери, четверо людей шлюпки поднялись и, какъ-то неуклюже двигаясь, убрали паруса.

Монгомери искусною рукою, пользуясь приливомъ, направилъ шлюпку къ маленькой, узкой и довольно длинной бухтѣ, вырытой въ песчаномъ берегѣ для защиты судна отъ непогоды. Слышно было, какъ киль задѣвалъ дно; съ помощью черпака я помѣшалъ моему челноку разбить руль шлюпки и, отвязавшись, присталъ къ берегу. Трое закутанныхъ людей выпрыгнули изъ шлюпки и съ весьма неуклюжими движеніями принялись за ея выгрузку; къ нимъ на помощь присоединился человѣкъ, ожидавшій насъ на берегу.

Я былъ совершенно пораженъ курьезными движеніями ногъ трехъ закутанныхъ и забинтованныхъ матросовъ — эти движенія не были ни быстры, ни неловки, но страннымъ образомъ искажены, какъ будто бы всѣ ихъ суставы были выворочены. Собаки продолжали рваться съ цѣпей и ворчать на этихъ людей. На берегъ ихъ переправлялъ человѣкъ съ сѣдыми волосами. Трое существъ съ высокими бюстами обмѣнялись между собою странными гортанными звуками, и ожидавшій васъ на берегу человѣкъ съ жаромъ вступилъ съ ними въ разговоръ на незнакоъомъ для меня діалектѣ. Это происходило въ тотъ моментъ, когда они взялись за нѣсколько тюковъ, лежавшихъ на кормѣ шлюпки. Я гдѣ-то слышалъ нѣсколько подобныхъ звуковъ, но не могъ припомнить, въ какой именно странѣ. Сѣдой старикъ съ трудомъ удерживалъ возбужденныхъ собакъ, и среди шума ихъ лая слышно было, какъ онъ прикрикивалъ на нихъ. Монгомери, управлявшій шлюпкой, спрыгнулъ на землю и началъ распоряжаться выгрузкой. Мой долгій постъ и палящій зной настолько ослабяли меня, что я не въ состояніи былъ предложить имъ свою помощь. Вдругъ человѣкъ съ сѣдыми волосами, казалось, вспомнилъ о моемъ присутствіи и приблизился ко мнѣ.

— Вы производите впечатлѣніе человѣка, которому не удалось пообѣдать! — проговорилъ онъ.

Изъ-подъ густыхъ бровей сверкали маленькіе черные глаза.

— Извините меня, что я не подумалъ объ этомъ раньше… теперь вы нашъ гость, и намъ нужно позаботиться о вашихъ удобствахъ, хотя, какъ вы знаете, не мы пригласили васъ! — Быстрые его глаза смотрѣли мнѣ прямо въ лицо.

— Монгомери говорилъ мнѣ, г. Прендикъ, что вы человѣкъ ученый… и занимаетесь наукой. Могу ли я попросить васъ дать болѣе подробныя свѣдѣнія объ этомъ?

Я объяснилъ ему, что въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ занимался въ Королевской Коллегіи Наукъ и произвелъ нѣсколько біологическихъ изслѣдованія подъ руководствомъ Гексли.

При этихъ словахъ онъ слегка поднялъ брови.

— Это мѣняетъ дѣло, господинъ Прендикъ, — сказалъ онъ съ легкимъ оттѣнкомъ уваженія въ голосѣ. — Случайно мы также естествоиспытатели, здѣсь находится біологическая станція… въ нѣкоторомъ родѣ!

Его глаза слѣдили за существами, одѣтыми въ бѣлое, которыя катили клѣтку съ пумой къ оградѣ.

— Мы біологи… По крайней мѣрѣ, Монгомери и я! — добавилъ онъ.

Затѣмъ, спустя минуту, онъ продолжалъ:

— Я не могу даже приблизительно сказать вамъ, когда вамъ удастся вырваться отсюда. Нашъ островъ находится внѣ обыкновеннаго пути кораблей. Мы ихъ видимъ не раньше какъ черезъ каждые 12—15 мѣсяцевъ!

Вдругъ онъ покинулъ меня, забрался на холмъ, обогналъ обозъ съ пумой и вошелъ въ отгороженное мѣсто. Двое другихъ людей остались съ Монгомери и стали нагружать на маленькую тачку кучу различныхъ предметовъ. Лама и клѣтки съ кроликами еще находились въ шлюпкѣ, въ ней же оставалась привязанная къ скамьѣ вторая свора собакъ. Тачка была нагружена, и трое людей принялись ее тянуть но направленію къ оградѣ, вслѣдъ за пумой. Вскорѣ Монгомери возвратился и протянулъ мнѣ руку.

— Что касается меня, я очень доволенъ. Этотъ капитанъ былъ сама непристойность. Онъ отравилъ бы вамъ жизнь!

— Вамъ я вторично обязанъ спасеніемъ своей жизни!

— Я тутъ не при чемъ. Вскорѣ вы увидите, что этотъ островъ — ужасное мѣсто, увѣряю васъ въ томъ. На вашемъ мѣстѣ я велъ бы себя и поступалъ бы осмотрительно. Онъ…

На этомъ онъ вдругъ остановился и перемѣнилъ разговоръ.

— Не поможете ли вы мнѣ выгрузить эти клѣтки? — спросилъ онъ меня.

Онъ страннымъ образомъ поступилъ съ кроликами. Я помогъ спустить на землю одну изъ клѣтокъ, это было довольно трудно, онъ же, открывъ дверцу и наклонивъ клѣтку, выпотрошилъ на землю все ея содержимое.

Кролики вывалились кучею, одинъ на другого. Монгомери забилъ въ ладоши, и двадцать этихъ звѣрьковъ прыжками быстро забрались на холмъ.

— Живите и размножайтесь, мои друзья, населяйте островъ. Въ послѣднее время мы немного нуждались въ мясѣ! — добавилъ Монгомери.

Въ то время, какъ я смотрѣлъ на убѣгающихъ кроликовъ, вернулся сѣдой старикъ съ бутылкой водки и сухарями въ рукахъ.

— Вотъ вамъ для времяпровожденія, Прендикъ! — произнесъ онъ гораздо болѣе дружелюбно, чѣмъ прежде.

Безъ всякой церемоніи я принялся уничтожать сухари, а старикъ помогъ Монгомери отпустить на волю еще двадцать кроликовъ. Однако, три большихъ наполненныхъ клѣтки были препровождены за ограду. Я не дотронулся до водки, такъ какъ вообще всегда воздерживался отъ употребленія спиртныхъ напитковъ.

IV.
Остроконечное ухо.

Все окружающее меня казалось мнѣ въ то время столь страннымъ, и мое положеніе было результатомъ сколькихъ неожиданныхъ приключеній, что я не различалъ ясно ненормальности каждаго предмета въ отдѣльности. Я послѣдовалъ за клѣткою съ ламою, направлявшейся къ оградѣ, и присоединился къ Монгомери, который просилъ меня не вступать въ огороженное каменной стѣной пространство. Тогда же я замѣтилъ, что пума въ клѣткѣ и куча другого багажа были сложены около входа въ ограду. При моемъ возвращеніи на берегъ выгрузка шлюпки оказалась оконченной, и сама она была вытащена на песокъ. Сѣдой старикъ подошелъ къ намъ и обратился къ Монгомери:

— Приходится теперь заняться нашимъ неожиданнымъ гостемъ. Что намъ дѣлать съ нимъ?

— У него значительныя научныя познанія! — отвѣчалъ Монгомери.

— Я сгораю отъ нетерпѣнія приступить къ работѣ надъ новымъ матеріаломъ! — проговорилъ старикъ, кивнувъ головою по направленію къ оградѣ, при этомъ глаза его вдругъ заблистали.

— Я охотно этому вѣрю! — возразилъ Монгомери почти шепотомъ.

— Мы не можемъ послать его туда, внизъ, и у насъ также нѣтъ времени, чтобы выстроить ему новую хижину. Тѣмъ болѣе мы не можемъ его сегодня же посвятить въ нашу тайну!

— Я въ вашихъ рукахъ! — сказалъ я.

У меня не было никакого представленія о томъ, что онъ подразумѣвалъ подъ словомъ «туда, внизъ».

— Я уже обо всемъ этомъ подумалъ, — отвѣтилъ Монгомери. — Моя комната снабжена наружною дверью…

— Это превосходно! — живо прервалъ старикъ. Мы всѣ втроемъ отправились къ оградѣ.

— Для меня непріятно такое скрытничанье, господинъ Прендикъ, но вы прибыли такъ неожиданно. Наше маленькое строеніе скрываетъ въ себѣ одну или двѣ тайны; можно вообразить, комната Синей Бороды, но въ дѣйствительности нѣтъ ничего ужаснаго… для здравомыслящаго человѣка. Въ данный же моментъ… такъ какъ мы васъ не знаемъ…

— Конечно, — прервалъ я его, — было бы глупо мнѣ обижаться на ваши предосторожности!

Большой его ротъ скривился въ слабую улыбку, и наклоненіемъ головы онъ поблагодарилъ меня. Это былъ одинъ изъ тѣхъ молчаливыхъ людей, которые, когда смѣются, заостряютъ углы рта.

Мы миновали главный входъ ограды. Главный входъ представлялъ плотно притворявшуюся толстую деревянную рѣшетку, окованную желѣзомъ; около него въ кучу была сложена вся кладь со шкуны. У угла ограды находилась маленькая дверца, которой я до сей минуты не примѣчалъ. Сѣдой старикъ вытащилъ изъ засаленнаго кармана своей синей куртки связку ключей, отомкнулъ дверь и вошелъ. Эти ключи и многосложные запоры чрезвычайно поразили меня. Я послѣдовалъ за нимъ и очутился въ маленькой комнаткѣ, убранной хотя просто, но съ нѣкоторымъ комфортомъ; ея внутренняя дверь, слегка пріоткрытая, выходила на мощенный дворъ. Монгомери быстро захлопнулъ ее. Въ самомъ темномъ углу комнаты былъ подвѣшенъ гамакъ; крошечное окно безъ стеколъ и съ желѣзной рѣшеткой пропускало дневной свѣтъ со стороны моря.

— Эта комнатка, — сказалъ мнѣ старикъ, — должна служить вашимъ жилищемъ, а внутренняя дверь, — добавилъ онъ, — во избѣжаніе непріятнаго злоключенія ее закроютъ — границей, которой не слѣдуетъ преступать!

Онъ обратилъ мое вниманіе на складное кресло, удобно стоявшее передъ окномъ, и на полку, около гамака, со старыми книгами;. среди этихъ послѣднихъ находилось много руководствъ по хирургіи и произведеній римскихъ и греческихъ классиковъ, которыя я лишь съ трудомъ могъ разбирать. Не желая во второй разъ открывать внутреннюю дверь, онъ вышелъ черезъ наружную.

— Мы обыкновенно здѣсь обѣдаемъ! — сообщилъ мнѣ Монгомери, затѣмъ, повидимому, у него явилось какое-то неожиданное сомнѣніе, и онъ бросился догонятъ своего товарища.

— Моро!.. — услышалъ я его зовъ, но не обратилъ вниманіе въ данную минуту на это слово. Немного спустя, при разсматриванія книгъ, оно снова пришло мнѣ на память: гдѣ я слышалъ уже это имя?

Я усѣлся передъ окномъ и принялся съ аппетитомъ доѣдать нѣсколько оставшихся у меня сухарей.

— Кто это такой былъ Моро? — вертѣлось въ моей головѣ.

Черезъ окно я увидѣлъ одно изъ странныхъ, одѣтыхъ въ бѣлое существъ, которое тащило по песку какой-то ящикъ. Затѣмъ слышно было, какъ вкладывади въ замочную скважину ключъ и повернули его въ замкѣ два раза, и заперли внутреннюю дверь. Немного времени спустя, позади запертой двери послышался шумъ, производимый собаками, которыхъ привели со шлюпки. Онѣ не лаяли, но какимъ-то страннымъ образомъ фыркали и ворчали. Я слышалъ безпрестанный ихъ топотъ и голосъ Монгомери, старавшагося ихъ успокоить.

Я чувствовалъ себя сильно потрясеннымъ многочисленными предосторожностями, которыя принимали двое людей, чтобы сохранить тайну ихъ ограды. Долго я размышлялъ объ этомъ, а также и объ имени Моро, почему-то казавшемся мнѣ знакомымъ. Но человѣческая память такъ странна, что мнѣ не удавалось вспомнить, съ чѣмъ связано это столь хорошо извѣстное имя, потомъ мои мысли стали вращаться около непостижимой странности безобразнаго существа, закутаннаго въ бѣлое, только что видѣннаго мною на берегу.

Я никогда еще не имѣлъ случая видѣть подобныхъ ухватокъ и столь неловкихъ движеній, какъ тѣ, которыя обнаруживалъ онъ, таща свой ящикъ. Я вспомнилъ, что ни одинъ изъ этихъ людей не заговаривалъ со мною, хотя они нѣсколько разъ какъ-то особенно и тайкомъ наблюдали за мною, и ихъ взглядъ совершенно не походилъ на наивный взглядъ обыкновеннаго дикаря. Я спрашивалъ себя, на какомъ языкѣ они говорятъ. Всѣ они, казалось, были чрезвычайно молчаливы, а когда говорили, то издавали неправильнѣйшіе звуки. Что могло быть въ нихъ хорошаго?

Потомъ мнѣ вновь вспомнились глаза уродливо сложеннаго слуги Монгомери. Въ этотъ самый моментъ вошелъ тотъ, о которомъ я только что думалъ. Теперь онъ былъ одѣтъ въ бѣлую одежду и несъ маленькій подносъ; на послѣднемъ находились вареныя овощи и кофе. Я едва могъ сдержать брезгливое чувство, видя, какъ онъ, вѣжливо раскланявшись, поставилъ подносъ на столъ передо мной.

Вдругъ удивленіе парализовало меня. Изъ-подъ длинныхъ гладкихъ прядей волосъ выдѣлилось его ухо. Я увидѣлъ его вдругъ и совершенно вблизи. Человѣкъ имѣлъ остроконечныя уши, покрытыя пухомъ тонкихъ волосъ коричневаго цвѣта.

— Вамъ завтракъ, сударь! — проговорилъ онъ.

Я всецѣло погрузился въ разсматриваніе его и не подумалъ дать ему какой-либо отвѣтъ. Онъ повернулся на пяткахъ и направился къ двери, странно поглядывая на меня черезъ плечо. При этомъ мнѣ пришли въ голову, по какому-то безсознательному мысленному процессу, слова, заставившія вернуться мою память къ происшедшему десять лѣтъ тому назадъ. Нѣкоторое время слова эти неясно носились въ моей головѣ; внезапно мнѣ бросилось въ глаза заглавіе красными буквами «Докторъ Моро», написанное на замшевомъ переплетѣ одной брошюры, трактующей объ опытахъ, при чтеніи которыхъ морозъ по кожѣ подираетъ васъ. Затѣмъ мои воспоминанія точно выяснялись, и эта брошюра, давнымъ давно забытая, съ неожиданною ясностью воскресла въ памяти.

Въ ту пору я былъ еще очень молодъ, а Mopo, должно быть, было, по крайней мѣрѣ, лѣтъ пятьдесятъ. Знаменитый и крупный физіологъ, хорошо извѣстный въ ученыхъ кружкахъ своимъ оригинальнымъ способомъ мысли и грубой откровенностью, съ которой онъ излагалъ свои мнѣнія. Былъ-ли это тотъ-же самый Моро, котораго я только что видѣлъ? Онъ славился переливаніемъ крови, нѣкоторыми другими изумительнѣйшими дѣяніями и, кромѣ того, пріобрѣлъ громадную извѣстность своими работами о болѣзненныхъ процессахъ. Но вдругъ эта блестящая карьера окончилась; ему пришлось покинуть Англію. Это случилось благодаря одному журналисту. Послѣдній, въ качествѣ помощника, проникъ въ лабораторію доктора съ твердо принятымъ намѣреніемъ вывѣдать и обнародовать сенсаціонныя ея тайны. Благодаря непріятному случаю — если только это можно назвать случаемъ — возмутительная брошюра журналиста пріобрѣла громкую извѣстность, а именно: въ самый день публикаціи одна несчастная собака, у которой съ живой была содрана кожа и отняты различныя части тѣла, вырвалась изъ лабораторіи Моро.

Все это произошло во время, когда ощущался недостатокъ въ новостяхъ, и ловкій издатель журнала, двоюродный братъ коварнаго лаборанта, обратился съ воззваніемъ къ совѣсти цѣлаго народа. Уже не въ первый разъ совѣсть противилась экспериментальному методу; поднялся сильнѣйшій ропотъ, заставившій доктора просто на просто покинуть страну. Возможно, что онъ заслужилъ подобное осужденіе, но я никогда не перестану считать за полный позоръ ту слабую поддержку, которую несчастный ученый нашелъ у своихъ собратьевъ, и тотъ малодушный образъ дѣйствій, обнаруженный по отношенію къ нему людьми науки. По объясненіямъ журналиста, нѣкоторые изъ его опытовъ были безполезно жестокими. Быть можетъ, онъ и могъ-бы примириться съ обществомъ, прекративъ свои изслѣдованія, однако, онъ безъ всякаго колебанія рѣшилъ предпочесть свои работы, какъ поступилъ-бы на его мѣстѣ всякій, кто хоть разъ поддавался упоенію отъ научныхъ открытій. Онъ былъ холостъ, словомъ, ему оставалось имѣть въ виду только свои личные интересы.

Я окончательно убѣдился, что нашелъ того-же самаго Моро. Все приводило къ этому заключенію. И тогда стало мнѣ ясно, для какой цѣли были предназначены пума и всѣ животныя, которыхъ только что размѣстили, вмѣстѣ съ остальнымъ багажемъ, во дворѣ, позади моего жилища. Какой-то странный и раздражающій запахъ, показавшійся мнѣ знакомымъ, и которому я въ началѣ не придавалъ никакого значенія, пробудилъ мои воспоминанія. Это былъ запахъ антисептическихъ средствъ, царствующій во время операцій. Вдругъ за стѣною мнѣ послышались рычаніе пумы и ворчаніе одной изъ собакъ, какъ будто-бы ихъ только что ранили.

Между тѣмъ вивисекція не заключала въ себѣ ничего ужаснаго, въ особенности для человѣка науки, и не могла служить объясненіемъ всѣхъ этихъ таинственныхъ предосторожностей. Внезапно и неожиданнымъ скачкомъ мысль моя снова перенеслась къ слугѣ Монгомери и съ отчетливою ясностью представила его остроконечныя уши и свѣтящіеся глаза. Потомъ мой взоръ сталъ блуждать по синему морю, волнующемуся отъ дуновенія свѣжаго вѣтерка, и странныя происшествія послѣднихъ дней всецѣло завладѣли мной.

Что все это обозначало? Закрытая ограда на пустынномъ островѣ, знаменитый вивисекторъ и эти уродливыя, безобразныя существа?

Часъ спустя, вошелъ Монгомери, и этимъ, волей-неволей, я былъ отвлеченъ отъ догадокъ и подозрѣній, въ которыя погрузился. Его слуга-уродъ слѣдовалъ за нимъ, неся подносъ, на которомъ красовались различныя вареныя овощи, бутылка съ виски, графинъ воды, три стакана и три ножа. Изъ угла я слѣдилъ взоромъ за страннымъ созданіемъ, которое, въ свою очередь, своими разбѣгающимися во всѣ стороны глазамя подсматривало за мною. Монгомери объявилъ мнѣ, что онъ будетъ завтракать вмѣстѣ со мною, тогда какъ Моро, слишкомъ занятый новыми работами, не придетъ вовсе.

— Моро, — произнесъ я, — это имя мнѣ знакомо!

— Вотъ какъ?.. Ахъ, чортъ возьми! Какой я оселъ, что произнесъ его! Слѣдовало-бы прежде подумать объ этомъ. Коли тамъ, то дѣлать нечего; можно сказать, что у васъ въ рукахъ теперь нѣкоторыя данныя для разъясненія нашихъ тайнъ! Не угодно-ли вамъ виски?

— Нѣтъ, благодарю, я никогда не употребляю спиртныхъ напитковъ!

— Мнѣ слѣдовало-бы поступать подобно вамъ. Но теперь… Съ чему закрывать дверь, когда воръ уже удалился? Этотъ адскій напитокъ, — одна изъ причинъ моего присутствія здѣсь. Онъ и туманная ночь. Я разсчитывалъ на свою счастливую звѣзду, какъ вдругъ Моро предложилъ мнѣ сопровождать его. Это странно…

— Монгомери, — проговорилъ я въ моментъ, когда наружная дверь затворилась, — почему у вашего слуги остроконечныя уши?

Онъ пробормоталъ проклятіе, въ теченіе минуты, съ набитымъ ртомъ пристально глядѣлъ на меня и повторилъ:

— Остроконечныя уши?

— Да, — продолжалъ я насколько возможно спокойно, ни смотря на стѣсненіе въ груди, — да, его уши заострены и покрыты тонкой черной шерстью!

Съ притворнымъ равнодушіемъ онъ налилъ себѣ виски и воды и произнесъ:

— Можетъ быть, что… его волосы прикрывали уши!

— Конечно, можетъ быть, но я видѣлъ ихъ въ то время, когда онъ наклонился, чтобы поставить на столъ кофе, посланный вами мнѣ сегодня утромъ. Кромѣ того, глаза у него свѣтятся въ темнотѣ!

Монгомери былъ пораженъ предложеннымъ мною вопросомъ.

— Я всегда думалъ, — произнесъ онъ съ развязностью, весьма сильно шепелявя, — что уши у него представляютъ нѣчто странное… Манера его прикрывать ихъ… А на что они походили?

Его неопредѣленные отвѣты убѣдили меня въ томъ, что онъ знаетъ правду, но не говоритъ. Однако, я былъ не въ силахъ сказать ему это прямо въ лицо.

— Уши остроконечны, — повторилъ я, — остроконечны… довольно маленькія… и покрыты шерстью… да, весьма ясно покрыты шерстью… вообще-же говоря, этотъ человѣкъ одно изъ самыхъ странныхъ существъ, которыхъ мнѣ приходилось видѣть!

Яростное хриплое рычаніе раненаго животнаго послышалось за стѣной, отдѣлявшей насъ отъ ограды. По силѣ и по глубинѣ оно, по всей вѣроятности, принадлежало пумѣ. Монгомери сильно заволновался.

— А! — началъ онъ.

— Гдѣ вы встрѣтили этого страннаго индивидуума?

— Э… э… въ Санъ-Франциско… Я признаю, что онъ похожъ на отвратительное животное… Знаете-ли, наполовину идіотъ. Теперь мнѣ уже не помнится, откуда онъ родомъ. Тѣмъ не менѣе, я привыкъ къ нему… а онъ ко мнѣ. Какое впечатлѣніе производитъ онъ на васъ?

— Онъ не производить впечатлѣнія естественнаго существа. Въ немъ есть что-то такое… Не подумайте, что я шучу. Но при своемъ приближеніи онъ возбуждаетъ во мнѣ непріятное ощущеніе, какую-то дрожь въ тѣлѣ. Однимъ словомъ, какъ будто-бы отъ прикосновенія… дьявола…

Пока я говорилъ, Монгомери прекратилъ ѣду.

— Удивительно, — возразилъ онъ, — я не испытываю ничего подобнаго!

Онъ снова принялся за овощи.

— У меня не являлось даже ни малѣйшаго представленія того, что вы мнѣ теперь говорите, — продолжалъ Монгомери, набивая ротъ. — Экипажъ шкуны… должно быть, чувствовалъ тоже самое… Онъ всячески нападалъ на бѣднаго чертенка… Вы вѣдь сами видѣли, напримѣръ, капитана?

Вдругъ пума снова принялась рычать и на этотъ разъ еще сильнѣе. Монгомери выбранился вполголоса. Мнѣ пришла мысль поговорить о людяхъ, бывшихъ въ шлюпкѣ; въ это же время несчастное животное, за оградой, испустило цѣлый рядъ пронзительныхъ и короткихъ взвизгиваній.

— Какой расы люди, разгружавшіе шлюпку? — спросилъ я.

— Солидные гуляки, что-ль? — переспросилъ онъ разсѣянно, хмуря брови, между тѣмъ какъ животное продолжало выть.

Я не произнесъ больше ни слова. Онъ смотрѣлъ на меня своими влажными сѣрыми глазами, постоянно наливая себѣ виски. При этомъ онъ пытался вовлечь меня въ споръ относительно спиртныхъ напитковъ; по его мнѣнію, дескать, спасеніемъ своей жизни я исключительно обязанъ этому лѣкарству, и, казалось, желалъ придать большую важность тому обстоятельству, что я спасся благодаря ему. Я отвѣчалъ ему невпопадъ, и вскорѣ наша трапеза была окончена. Безобразный уродъ съ остроконечными ушами явился для уборки со стола, и Монгомери снова оставилъ меня одного въ комнатѣ. Къ концу завтрака онъ находился въ плохо скрываемомъ возбужденномъ состояній, причиной котораго, очевидно, являлись крики пумы, подвергнутой вивисекціи; онъ сообщилъ мнѣ часть своего удивительнаго отсутствія мужества; такимъ образомъ мнѣ пришлось самому успокаивать себя.

Я самъ находилъ эти крики весьма раздражительными, а по мѣрѣ того, какъ приближалось послѣобѣденное время, они увеличились въ интенсивности и глубинѣ. Сначала они были для меня только мучительны, но ихъ постоянное повтореніе, въ концѣ концовъ, совершенно разстроило меня. Я бросилъ въ сторону переводъ Горація, который пробовалъ читать, и, сжавъ кулаки и кусая губы, сталъ шагать по комнатѣ изъ угла въ уголъ.

Вскорѣ я заткнулъ уши пальцами. Жалобный тонъ этихъ завываній мало-по-малу пронизывалъ меня насквозь, и, наконецъ, въ нихъ стало выражаться столь жестокое страданіе, что я не могъ дольше оставаться запертымъ въ своей комнатѣ. Я переступилъ порогъ и пошелъ подъ палящимъ зноемъ полуденнаго солнца. Проходя мимо главнаго входа, я замѣтилъ, что онъ снова былъ запертъ.

На вольномъ воздухѣ крики звучали еще сильнѣе; въ нихъ какъ-будто выражались страданія всего міра, слившіяся въ одинъ голосъ. Однако, мнѣ кажется, — объ этомъ я давно думалъ, — что, если-бы точно такое же страданіе испытывалось кѣмъ-нибудь вблизи меня, но не выражалось-бы никакими звуками, я отнесся-бы къ нему довольно хладнокровно. Жалость охватываетъ насъ, главнымъ образомъ, тогда, когда страданія проявляются голосомъ, терзающимъ наши нервы. Не смотря на блескъ солнца и зелень деревьевъ, колеблемыхъ свѣжимъ морскимъ вѣтеркомъ, все вокругъ меня возбуждало во мнѣ только смятеніе, и пока я находился въ сферѣ криковъ, черные и красные призраки носились передъ моими глазами.

V.
Въ лѣсу.

Я пробирался сквозь кустарники, покрывавшіе склонъ позади дома, нисколько не заботясь знать, куда иду. Кругомъ меня росли густыя и тѣнистыя деревья съ прямыми стволами и вскорѣ, черезъ нѣкоторый промежутокъ времени, я очутился на другомъ откосѣ, спускающемся къ ручейку, который текъ по узкой долинѣ. Я остановился и прислушался. Разстояніе ли, пройденное мною, или масса кустарниковъ ослабили всѣ звуки, которые могли исходить изъ-за ограды. Въ воздухѣ было тихо. Вдругъ съ легкимъ шумомъ появился кроликъ и скрылся за холмомъ. Я усѣлся въ тѣни на берегу. Мѣсто было восхитительное. Ручеекъ скрывался среди роскошной растительности, покрывавшей оба его берега, за исключеніемъ одного мѣста, гдѣ мнѣ можно было видѣть отраженіе ея въ сверкающей водѣ. Съ другой стороны, сквозь голубоватый туманъ я замѣтилъ деревья и ліаны причудливыхъ очертаній, а надъ ними высилось яркое голубое небо. Здѣсь и тамъ пятна бѣлаго и алаго цвѣта обнаруживали пучки цвѣтковъ ползучихъ растеній. Съ минуту мои глаза блуждали по этому пейзажу, затѣмъ мысли снова возвратились къ удивительнымъ особенностямъ слуги Монгомери. Однако, подъ палящимъ зноемъ невозможно было долго размышлять, и вскорѣ мною овладѣло какое-то оцѣпѣненіе, нѣчто среднее между дремотой и бдѣніемъ. Неожиданно я былъ пробужденъ, не знаю, черезъ сколько времени, какимъ-то шумомъ среди зелени противоположной стороны ручья. Нѣкоторое время мнѣ не было видно ничего, кромѣ колеблющихся вершинъ папоротниковъ и камышей.

Вдругъ на берегу ручья появилось существо, и съ перваго мгновенія я не могъ разобрать, что это такое было. Какая-то голова наклонилась къ водѣ и начала пить. Тогда мнѣ стало видно, что это человѣкъ, ходившій на четырехъ лапахъ, подобно четвероногому животному.

Онъ былъ одѣтъ въ одежду голубоватаго цвѣта. Его кожа имѣла мѣдно-красный оттѣнокъ, на головѣ росли черные волосы. Казалось, что изумительное безобразіе являлось неизмѣнной характеристикой всѣхъ жителей этого острова. Я слышалъ шумъ, производимый имъ отъ вбиранія воды.

Я наклонился впередъ, чтобы лучше его разсмотрѣть, кусокъ лавы откололся подъ его лапы и съ шумомъ покатился внизъ по склону. Существо испуганно подняло голову и встрѣтило мой взглядъ.

Вслѣдъ затѣмъ оно встало на ноги и, не спуская съ меня глазъ, принялось неуклюже вытирать ротъ. Его ноги были почти въ два раза короче туловища. Можетъ быть, въ теченіе цѣлой минуты мы оставались въ такомъ положеніи, оба въ смущеніи созерцая другъ друга.

Потомъ онъ скрылся среди кустовъ, придерживаясь направленія право и одинъ или два раза останавливаясь, чтобы оглянуться назадъ; я слышалъ мало-по-малу затихающій въ отдаленіи трескъ сучьевъ. Долго еще, послѣ его исчезновенія, продолжалъ я стоять, устремивъ глаза по тому направленію, по которому онъ убѣжалъ. Но спокойная безпечность уже не возвращалась ко мнѣ.

Какой-то шумъ позади заставилъ меня задрожать и при быстромъ поворотѣ передо мной мелькнулъ бѣлый хвостъ кролика, исчезавшаго за вершиной холма.

Появленіе уродливаго созданія, наполовину звѣря, неожиданно взволновало мое воображеніе и нарушило тишину полуденнаго времени. Съ безпокойствомъ я оглядывался вокругъ себя, сожалѣя о томъ, что лишенъ оружія. Потомъ мнѣ пришла въ голову мысль, что этотъ человѣкъ былъ одѣтъ въ голубую бумажную ткань, тогда какъ дикарь былъ бы нагимъ. Кромѣ того, я старался себя убѣдить, что онъ, по всей вѣроятности, мирнаго характера, и что его мрачный и дикій видъ еще ни о чемъ не свидѣтельствуетъ. Однако, появленіе такого существа сильно меня безпокоило.

Я двинулся впередъ и направился въ лѣвую сторону вдоль холма, и, внимательно озираясь вокругъ, пробирался среди прямыхъ стволовъ деревьевъ.

Почему человѣкъ шелъ на четырехъ лапахъ и лакалъ воду изъ ручья? — не выходило у меня изъ головы. Вскорѣ послышались новые стоны и, думая, что эти стоны принадлежатъ пумѣ, я повернулъ прямо въ противоположную сторону.

Это привело меня снова къ ручью, пройдя который, я продолжалъ пробивать себѣ дорогу сквозь кустарникъ, росшій на противоположномъ берегу.

Громадное пятно на землѣ, алаго цвѣта неожиданно привлекло мое вниманіе, и, приблизившись къ нему, я убѣдился, что это была мясистая грибовидная опухоль съ шероховатыми вѣтвями, нѣчто въ родѣ листьевиднаго лишая, однако, превращающаяся, при прикосновеніи, въ особаго рода клейкое вещество. Далѣе, въ тѣни нѣсколькихъ гигантскихъ папоротниковъ, мнѣ бросился въ глаза непріятный предметъ: еще неостывшій трупъ кролика съ оторванной головой и усѣянный блестящими мухами. Въ остолбенѣніи остановился я при видѣ лужи крови. Итакъ, островъ былъ уже лишенъ одного изъ прибывшихъ на него. Кругомъ не было замѣтно никакихъ другихъ слѣдовъ жестокости. Казалось, что животное было неожиданно схвачено и растерзано; разглядывая трупикъ, я задавалъ себѣ вопросъ, какимъ образомъ произошло дѣло. Неопредѣленный страхъ, мало-по-малу, окончательно овладѣлъ мною, отъ него я не могъ отдѣлаться уже съ того времени, какъ видѣлъ существо, утолявшее жажду въ ручьѣ, съ лицомъ, имѣющимъ столь мало общаго съ человѣческимъ. Безразсудство предпринятой мною экспедиціи среди незнакомыхъ островитянъ становилось все болѣе и болѣе очевиднымъ. Окружающій меня лѣсъ совершенно преобразовывался въ моемъ воображеніи. Каждая тѣнь являлась болѣе, чѣмъ тѣнью; казалось, за ней скрывались какія-то козни; каждый шумъ отождествлялъ собой угрозу; мнѣ представлялось, что незримыя существа слѣдятъ за мною.

Я рѣшилъ вернуться въ ограду. Сдѣлавъ внезапно полуоборотъ, я съ возможной быстротой пустился въ путь среди густого кустарника, боясь показаться на открытомъ мѣстѣ.

Мало-по-малу, я замедлилъ свои шаги и остановился какъ разъ при выходѣ на лужайку.

Это былъ родъ прогалины въ лѣсу, происшедшей отъ паденія громаднаго дерева; со всѣхъ сторонъ уже появились побѣги, чтобы заполнить свободное пространство, а по ту сторону снова смыкались толстые стволы, переплетающіяся ліаны и пучки паразитныхъ растеній съ цвѣтами. Передо мною, сидя на обломкахъ дерева и не подозрѣвая о моемъ присутствіи, находились три уродливыхъ человѣческихъ фигуры. Я могъ различить, что двое изъ нихъ были мужчины, а третья, несомнѣнно, женщина. Нагіе, не считая нѣсколько лохмотьевъ красной матеріи вокругъ бедеръ, они имѣли кожу темно-розоваго цвѣта и тусклую, какой мнѣ не приходилось еще встрѣчать ни у одного дикаря. Толстыя физіономіи были уродливы и лишены подбородка съ сильно откинутымъ назадъ лбомъ, а на головѣ росли всклокоченные волосы. Я никогда не видѣлъ созданій столь звѣрскаго вида.

Они болтали или, вѣрнѣе, одинъ изъ мужчинъ что-то говорилъ двумъ другимъ; всѣ трое, казалось, настолько сильно были заинтересованы, что не замѣтили шума отъ моего приближенія. Ихъ головы и плечи находились въ постоянномъ движеніи. Доносившіяся до меня слова невозможно было различить. Я явственно слышалъ ихъ, не будучи въ состояніи понять смысла. Говорившій, казалось, несъ какую-то непонятную галиматью. Вскорѣ онъ закончилъ свою рѣчь какимъ-то рѣзкимъ звукомъ и, вытянувъ впередъ руки, всталъ.

Послѣ того его оба собесѣдника, также поднявшись, принялись кричать въ одинъ голосъ, простирая впередъ руки и раскачиваясь всѣмъ своимъ корпусомъ. Мнѣ бросилась въ глаза аномалія ихъ ступней, отличавшихся малой величиною, и длинныя, безобразныя ихъ ноги. Всѣ трое медленно кружились на одномъ мѣстѣ, топая ногами и размахивая руками; мелодія сопровождалась постояннымъ ритмическимъ повтореніемъ припѣва: «Алула или Валула». Въ скоромъ времени глаза ихъ заблистали, и некрасивыя лица оживились выраженіемъ особеннаго удовольствія. Съ угла ихъ рта, лишеннаго губъ, потекла слюна.

Внезапно, наблюдая ихъ уродливую и необъяснимую мимику, я ясно почувствовалъ, что въ ихъ видѣ, съ самаго начала, кололо мнѣ въ глаза и производило два совершенно несовмѣстимыхъ и противорѣчивыхъ впечатлѣнія. Три фигуры, исполнявшія подобный таинственный обрядъ, были человѣческаго вида, и въ то же время эти человѣческія существа во всѣхъ своихъ проявленіяхъ обнаруживали удивительное сходство съ однимъ изъ домашнихъ животныхъ.

Каждый изъ этихъ уродовъ, несмотря на человѣческій видъ, лохмотья одежды, грубую человѣческую форму оконечностей, носилъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, на себѣ, во всѣхъ своихъ движеніяхъ, въ выраженіи чертъ лица и жестовъ, во всѣхъ своихъ замашкахъ какой-то несомнѣнный отпечатокъ, напоминающій свинью, — что являлось очевиднымъ признакомъ животности.

Я не двигался съ мѣста, пораженный этимъ открытіемъ и самыя ужасныя предположенія тѣснились въ моей головѣ. Странныя созданія, испуская крики и хрюканье, снова начали скакать другъ передъ другомъ.

Вдругъ одно изъ нихъ поскользнулось и на мгновеніе очутилось на четырехъ лапахъ, впрочемъ, для того, чтобы немедленно же подняться, однако, его поднятіе, хотя и быстрое, окончательно увѣрило меня въ настоящей животности сихъ уродовъ.

Стараясь произвести возможно меньше шума, я повернулъ по своимъ слѣдамъ обратно, останавливаясь каждую минуту изъ боязни, какъ-бы хрустѣніе какой-нибудь вѣтки или шумъ листвы не выдалъ моего присутствія; долго шелъ я такимъ образомъ, прежде чѣмъ осмѣлился дать свободу своимъ движеніямъ.

Единственной моей мыслью въ данный моментъ было удалиться отъ такихъ отвратительныхъ существъ, и я подвигался впередъ, не видя едва замѣтной тропинки среди деревьевъ. При переходѣ черезъ узкую прогалину мною снова овладѣла дрожь, такъ какъ среди стволовъ показались двѣ уродливыхъ ноги, таинственно слѣдующихъ по направленію, параллельному моему, приблизительно въ тридцати шагахъ отъ меня. Голова и туловище скрывались въ густой листвѣ. Я круто остановился, въ надеждѣ, что существо меня еще не замѣтило. Ноги остановились также. Мои нервы находились въ страшномъ напряженіи, и мнѣ стоило громадныхъ усилій удержаться отъ желанія — броситься бѣжать со всѣхъ ногъ.

Съ минуту простоялъ я неподвижно, зорко и внимательно всматриваясь въ листву; среди перевитыхъ между собой вѣтокъ мнѣ удалось различить голову и туловище звѣря, уже видѣннаго мною пьющимъ воду изъ ручья. Онъ пошевелился. Наши взгляды вдругъ встрѣтились, и въ его глазахъ былъ замѣтенъ зеленоватый, почти сверкающій блескъ, по временамъ исчезавшій. Звѣрь минуту остановился неподвижнымъ, украдкой разглядывая меня, потомъ онъ пустился на своихъ удивительныхъ ногахъ бѣжать сквозь зелень чащи и мгновеніе спустя исчезъ въ кустахъ. Я не могъ его больше видѣть, но чувствовалъ, что онъ остановился и продолжаетъ наблюдать за мной.

Что это за діаволъ могъ быть? Человѣкъ или животное? Чего онъ хотѣлъ отъ меня? У меня не было никакого оружія, даже палки: бѣжать было бы безуміемъ; во всякомъ случаѣ, какъ бы тамъ ни было, звѣрь не отваживался нападать. Сжавъ зубы, я направился прямо на него. Мнѣ, во что бы то ни стало, не хотѣлось обнаруживать своего страха. Я проложилъ себѣ дорогу сквозь частые большіе кусты съ бѣлыми цвѣтами и увидѣлъ урода не болѣе какъ въ 20 шагахъ, въ нерѣшительности посматривающаго на меня. Я сдѣлалъ еще два или три шага, не переставая пристально смотрѣть на него, и вскричалъ:

— Кто вы такой?

Онъ старался выдержать мой взглядъ.

— Нѣтъ! — произнесло вдругъ чудовище и, повернувшись на пяткахъ, побѣжало подпрыгивая черезъ небольшую рощицу. Затѣмъ, снова обернувшись, оно принялось опять глядѣть на меня: среди темныхъ густыхъ вѣтвей глаза его такъ и сверкали.

Я задыхался; однако, чувствуя, что единственнымъ спасеніемъ для меня было идти прямо навстрѣчу опасности, рѣшительно двинулся къ нему. Сдѣлавъ полуоборотъ, уродъ скрылся во мракѣ. И еще разъ сверкнули его глаза и исчезли.

Тутъ только я сообразилъ, что поздній часъ могъ имѣть для меня пагубныя послѣдствія. Прошло уже нѣсколько времени, какъ солнце скрылось за горизонтомъ; наступали короткія тропическія сумерки, ночная бабочка, предвѣстница ночи, тихо кружилась надъ моей головой. Чтобы не провести ночи среди скрытыхъ опасностей таинственнаго лѣса, мнѣ слѣдовало спѣшить возвратиться въ ограду.

Возвращеніе въ обиталище страданій вовсе не улыбалось мнѣ, но мысль быть застигнутымъ темнотою и всѣмъ тѣмъ, что скрывалось на ней, еще болѣе ужасала меня. Кинувъ послѣдній взглядъ на голубоватый мракъ, скрывшій въ себѣ странное существо, я принялся спускаться съ холма къ ручью, стараясь слѣдовать той-же дорогой, которой шелъ раньше

Я осторожно подвигался впередъ, въ большомъ смущенія отъ всего видѣннаго, и вскорѣ очутился на ровномъ мѣстѣ, заваленномъ стволами срубленныхъ деревьевъ. Свѣтлыя сумерки, заступившія мѣсто красноватаго зарева отъ заката солнца потемнѣли. Синева неба съ минуты на минуту становилась глубже, и появившіяся на немъ, одна за другою, маленькія звѣздочки испускали незначительный свѣтъ. Промежутки между деревьями и просѣки, которые днемъ были окутаны голубымъ туманомъ, теперь почернѣли.

Я съ трудомъ пробирался впередъ. Окружающее теряло свою окраску; на прозрачномъ небѣ деревья выдѣлялись темными силуэтами, а совершенно внизу очертанія ихъ смѣшивались съ безформенными сумерками. Вскорѣ деревья стали попадаться рѣже, кустарники же становились все гуще и гуще. Затѣмъ на пути встрѣтилось голое пространство, покрытое бѣлымъ пескомъ, далѣе другое, поросшее переплетающимися побѣгами.

Легкій шорохъ съ правой стороны отъ времени до времени безпокоилъ меня. Сначала я принималъ его за плодъ своего воображенія, такъ какъ при каждой остановкѣ въ ночной тишинѣ ничего не было слышно, кромѣ вечерняго вѣтерка, покачивающаго верхушки деревъ. Во время же ходьбы одно только эхо вторило моимъ шагамъ.

Я выбрался изъ чащи, идя исключительно по открытымъ мѣстамъ и стараясь неожиданными поворотами уловить причину шума, если онъ на самомъ дѣлѣ существовалъ. Ничего не было видно, и тѣмъ не менѣе увѣренность о присутствіи вблизи кого-то другого все болѣе и болѣе овладѣвала мною. Я ускорилъ свой шагъ и спустя немного времени подошелъ къ небольшому холму, взобрался на него и, круто повернувшись, съ большимъ вниманіемъ посмотрѣлъ на только-что пройденный мною путь. Кругомъ было все темно и тихо, подобно темному небу.

Вдругъ безформенная тѣнь мелькнула предъ глазами и исчезла. Теперь я окончательно убѣдился, что мой рыжій противникъ продолжалъ преслѣдовать меня, а къ этому присоединилось еще другое печальное открытіе: я заблудился.

Въ полномъ отчаяніи продолжалъ я быстро подвигаться, гонимый тайнымъ преслѣдованіемъ. Кто бы это ни былъ, во всякомъ случаѣ, у него не было мужества броситься на меня или, быть можетъ, онъ выжидалъ благопріятнаго для себя случая къ нападенію. Моею главной заботой было находиться постоянно на открытомъ мѣстѣ; по временамъ оборачиваясь, чтобы послушать, я приходилъ къ заключенію, что мой врагъ покинулъ преслѣдованіе или что все это было не болѣе, какъ простой галлюцинаціей моего разстроеннаго ума. Послышался прибой волнъ. Я пустился тогда почти бѣгомъ и непосредственно за этимъ услышалъ, какъ позади меня кто-то споткнулся.

Я быстро обернулся, стараясь хоть что-нибудь различить среди неясныхъ очертаній деревьевъ. Какъ будто какая-то черная тѣнь прыгала среди нихъ. Однако, ничего не было слышно, кромѣ стука крови въ моихъ ушахъ. По всей вѣроятности, мои нервы находились въ страшномъ возбужденіи, и моему воображенію предоставлялась полная свобода. Я рѣшительно направился на шумъ отъ моря.

Деревья рѣдѣли, и двѣ или три минуты спустя я очутился на низкомъ и голомъ мысѣ, далеко выдвигавшемся впередъ.

Царствовала тихая и ясная ночь, и отраженія безчисленныхъ мерцающихъ звѣздъ, благодаря ряби, дрожали на поверхности моря.

Немного поодаль волны разбивались о неправильную линію подводныхъ рифовъ, и ихъ пѣна свѣтила блѣднымъ свѣтомъ. На западѣ виднѣлся огонекъ и смѣшивался съ сіяніемъ вечерней звѣзды. Мѣстность къ востоку круто обрывалась, а къ западу скрывалась за выступомъ мыса. Тутъ мнѣ пришло на память, что жилище Моро находилось на западѣ.

Позади меня послышался шумъ и трескъ сухой вѣтки. Я повернулъ лицо съ темному лѣсу, не будучи въ состояніи ничего видѣть, или скорѣе, увидѣть слишкомъ много. Во мракѣ каждое неопредѣленное очертаніе принимало угрожающій видъ и внушало мысль о неусыпной непріязненности, окружавшей меня со всѣхъ сторонъ. Минуту, можетъ быть, оставался я неподвижнымъ, за темъ, не упуская изъ виду деревьевъ, повернулся на западъ, чтобы перейти мысъ. Въ самый моментъ моего поворота какая-то тѣнь среди мрака тронулась съ мѣста, чтобы слѣдить за мной.

Сердце усиленно билось. Вскорѣ на западѣ открылась бухта съ обширнымъ прибоемъ, и это заставило меня остановиться. Таинственная тѣнь остановилась также шагахъ въ пятнадцати. Маленькій огонекъ сверкалъ на противоположномъ концѣ изгиба, а сѣрое пространство желаннаго берега слабо освѣщалось звѣздами. Свѣтящаяся точка находилась приблизительно въ разстояніи двухъ верстъ. Чтобы достигнуть берега, мнѣ слѣдовало пройти лѣсъ съ его тѣнями, пугавшими меня, а затѣмъ спуститься по склону холма, покрытаго густымъ кустарникомъ.

Теперь я могъ разглядѣть своего врага немного яснѣе. Это не было животное, такъ какъ онъ шелъ на двухъ ногахъ. Я раскрылъ ротъ, но судорога сжала мнѣ горло, и изъ устъ не вылетѣло ни звука. Я попробовалъ снова и закричалъ:

— Кто тамъ идетъ?

Отвѣта не послѣдовало. Тѣнь не двигалась и, казалось, только собиралась съ силами; при первомъ моемъ шагѣ нога наткнулась на камень. Это дало мнѣ новую мысль. Не спуская глазъ съ черной фигуры, я нагнулся и поднялъ осколокъ скалы. Однако, при такомъ движеніи, тѣнь сдѣлала неожиданный поворотъ, подобно собакѣ, и, направившись въ сторону, скрылась во мракѣ. Мнѣ вспомнилось тогда остроумное средство, которымъ пользуются школьники противъ собакъ: я завязалъ камень въ уголокъ своего носового платка, крѣпко обмотавъ послѣдній вокругъ своей кисти. Въ темнотѣ слышался шумъ отступавшаго врага, и вдругъ мое возбужденное состояніе исчезло. Меня начала трясти лихорадка, и выступилъ холодный потъ, несмотря на то, что врагъ бѣжалъ, а я оставался на мѣстѣ со своимъ безполезнымъ оружіемъ въ рукѣ.

Протекло порядочно времени, прежде чѣмъ я могъ рѣшиться спуститься сквозь лѣсъ и кустарникъ по склону мыса къ берегу. Наконецъ, спустившись съ послѣдняго холма и выйдя изъ чащи, я очутился на берегу и въ тотъ-же моментъ услышалъ скрипъ шаговъ моего преслѣдователя.

Тогда страхъ заставилъ меня окончательно потерять голову, и я пустился бѣжать по песку. Непосредственно позади меня слѣдовалъ шорохъ отъ легкихъ и быстрыхъ шаговъ. Я испустилъ крикъ ужаса и удвоилъ скорость. Во время этого бѣга три или четыре раза неопредѣленные темные предметы величиною съ кролика поднимались на откосѣ и прыжками скрывались за нимъ. До самой смерти мнѣ не забыть всего ужаса этого преслѣдованія. Бѣгство совершалось по морскому берегу, и отъ времени до времени слышался топотъ ногъ, придававшій мнѣ силы. Въ дали, въ безконечной дали мерцалъ слабый желтый свѣтъ. Кругомъ насъ стояла темная и нѣмая ночь. Топъ… топъ! — Выдѣлывали постоянно ноги моего противника. Я изнемогалъ и едва-едва влачилъ ноги; при каждомъ вздохѣ въ боку давала себя чувствовать острая боль, какъ-бы отъ удара ножа. Мы бѣжали такимъ образомъ подъ спокойными звѣздами къ желтому свѣту, исходящему изъ далекаго жилища. И вскорѣ съ дѣйствительнымъ облегченіемъ я услышалъ жалобные вздохи пумы, тотъ самый мучительный крикъ, который былъ причиною моего бѣгства и заставилъ меня отправиться ни изслѣдованіе по таинственному острову. Несмотря на свою слабость и на изнуреніе, я собралъ свои послѣднія силы и стремительно побѣжалъ на свѣтъ. Казалось, какой-то голосъ звалъ меня. Затѣмъ, неожиданно, шаги позади меня остановились, измѣнили направленіе, и слышно стало, какъ они исчезали во мракѣ ночи.

VI.
Вторичный побѣгъ.

Приблизившись къ оградѣ, я увидѣлъ, что свѣтъ исходилъ изъ раскрытой двери моей комнаты, а выйдя изъ мрака на освѣщенное пространство, услышалъ голосъ Монгомери, звавшій меня изо всѣхъ силъ. Я продолжалъ бѣжать. Снова послышался голосъ Монгомери. Я едва слышно отозвался на его зовъ и минуту спустя предсталъ предъ нимъ, шатающійся и запыхавшійся.

— Откуда вы? — спросилъ онъ, взявъ меня за руку и подводя къ свѣту такимъ образомъ, что онъ освѣщалъ всего меня.

— Мы оба были такъ заняты, что совсѣмъ забыли про васъ и только нѣсколько времени тому назадъ вспомнили о вашемъ существованіи!

Онъ повелъ меня въ комнату и усадилъ въ глубокое кресло. На нѣсколько минутъ я былъ ослѣпленъ свѣтомъ.

— Мы не думали, что вы рискнете отправиться на развѣдку острова, не предупредивъ насъ объ этомъ! — сказалъ онъ. — Я боялся… но… что-же? Благополучно?

Послѣдній остатокъ энергіи покинулъ меня, и голова моя опустилась на грудь. Ему доставило, какъ мнѣ кажется, нѣкоторое удовольствіе заставить меня выпить коньяку.

— Ради Бога! — взмолился я. — Закройте нашу дверь!

— Вы встрѣтили кого-то… какое нибудь странное существо, а? — спросилъ онъ.

Онъ пошелъ запереть дверь и вернулся. Не предлагая болѣе никакихъ вопросовъ, онъ далъ мнѣ новый глотокъ коньяку, разбавленнаго водою, и принудилъ поѣсть. Я былъ въ полномъ изнеможеніи. Онъ проворчалъ сквозь зубы какія-то слова, въ родѣ: «забылъ» и «предупрежденіе», потомъ онъ меня спросилъ коротко, когда я ушелъ и что видѣлъ? Я отвѣчалъ ему также коротко и лаконически.

— Скажите мнѣ, что все это обозначаетъ? — вскричалъ я въ раздраженіи и нервномъ состояніи.

— Здѣсь нѣтъ ничего ужаснаго, — проговорилъ онъ, — но мнѣ кажется, что на сегодня для васъ достаточно!

Вдругъ пума испустила душу раздирающій вой, — и Монтгомери выругался вполголоса.

— Чортъ возьми, если это помѣщеніе не хуже еще лондонской… лабораторіи… наполненной кошками!

— Монгомери, — прервалъ я его, — кто преслѣдовалъ меня? Былъ-ли то звѣрь, или человѣкъ?

— Если вы сейчасъ не уснете, — сказалъ онъ съ убѣжденіемъ, — то не избѣгнете завтра лихорадки!

— Кто меня преслѣдовалъ? — повторилъ я, приподнимаясь и садясь противъ него.

Онъ смѣло посмотрѣлъ мнѣ въ глаза и судорожно скривилъ ротъ. Его за минуту передъ этимъ оживленный взоръ померкъ.

— Судя по вашимъ словамъ, — произнесъ онъ, — думается мнѣ, что это, по всей вѣроятности, былъ призракъ!

Страшное раздраженіе овладѣло мною и почти тотчасъ-же исчезло. Я снова упалъ въ кресло и сжалъ руками голову. Пума принялся вновь стонать. Монгомери всталъ позади меня и, положивъ мнѣ руку на плечо, сказалъ:

— Послушайте, Прендикъ, мнѣ не слѣдовало позволять вамъ бродить по этому глупому острову… Но все не такъ ужасно, какъ вы себѣ это представляете, мой дорогой. У васъ разстроены нервы. Хотите, я вамъ дамъ чего-нибудь для сна? Это… (онъ намекалъ на крикъ пумы) продолжится еще нѣсколько часовъ. Нужно непремѣнно постараться вамъ заснуть, въ противномъ же случаѣ, я ни за что не отвѣчаю!

Я въ отвѣтъ не сказалъ ни слова, а, опершись локтями о колѣни, закрылъ лицо руками. Черезъ короткое время онъ возвратился съ маленькой стклянкой, содержавшей въ себѣ черноватую жидкость, которую заставилъ меня выпить. Я безъ всякаго сопротивленія быстро выпилъ ее и съ его помощью расположился въ гамакѣ.

Проснулся я въ полдень и очень долгое время оставался лежать безъ движенія, созерцая потолокъ. Стропила, какъ я замѣтилъ, были взяты изъ обломковъ корабля. На столѣ стоялъ приготовленный завтракъ. Сильный голодъ заставилъ меня попробовать выйти изъ гамака, который, не смотря на вою мою осторожность, раскачался, и я, выпавъ изъ него, растянулся на полу. Я поднялся и расположился у стола; въ моей тяжелой головѣ вначалѣ вертѣлись какія-то смутныя воспоминанія о происшедшемъ наканунѣ. Свѣжій утренній вѣтерокъ, дувшій въ окно безъ стеколъ, и пища, которую я ѣлъ, привели меня въ это утро въ самое благодушное настроеніе. Внезапно дверь, ведущая во внутренность ограды, отворилась позади меня, и вошелъ Монгомери.

— Какъ поживаете? — произнесъ онъ. — Я страшно занятъ!

Онъ закрылъ за собою дверь, но забылъ ее замкнуть на ключъ.

Выраженіе его лица въ прошедшую ночь почему-то пришло мнѣ на память, и всѣ мои воспоминанія о перенесенныхъ испытаніяхъ, мало-по-малу, воскресли. Нѣчто въ родѣ страха опять напало на меня, и въ тотъ-же самый моментъ снова послышался болѣзненный вопль. На сей разъ, однако, то не былъ болѣе голосъ пумы. Я положилъ обратно на мою тарелку приготовленный кусочекъ и сталъ прислушиваться. Кругьмъ царило молчаніе, одинъ только утренній вѣтерокъ нарушалъ ее. Я готовъ былъ уже склониться къ тому, что ослышался. Послѣ долгой паузы я опять принялся за ѣду, не переставая прислушиваться. Немного спустя, раздался новый, едва внятный и тихій шумъ. Я остолбенѣлъ. Правда, шумъ былъ слабый и глухой, но онъ тронулъ меня гораздо глубже всего того, что я слышалъ изъ-за этой стѣны.

На этотъ разъ оказывалось невозможнымъ заблуждаться относительно природы слышимыхъ слабыхъ и перемежающихся звуковъ. Происхожденіе ихъ было внѣ всякаго сомнѣнія. То были отрывистыя, сдерживаемыя рыданія и мучительные стоны. Я не могъ болѣе ошибаться въ ихъ значеніи: человѣческое существо подвергалось пыткѣ.

При такой мысли я всталъ, въ три прыжка пробѣжалъ пространство, отдѣлявшее меня отъ внутренней двери комнаты, и, схватившись за дверную ручку, отворилъ ее настежь.

— Эй! Прендикъ! Остановитесь! — вскричалъ Монгомери, стараясь догнать меня. Громадная собака неожиданно залаяла и заворчала. Я увидалъ кровь въ канавѣ, сгустки ея на землѣ въ различныхъ мѣстахъ и вдыхалъ особенный кислый специфическій запахъ. Черезъ пріотворенную дверь, на другой сторонѣ двора, въ тѣни можно было съ трудомъ различить какое-то существо, растянутое на особаго рода станкѣ. Оно было все въ крови и во многихъ мѣстахъ обвязано бинтами. Вдругъ, заслоняя своимъ корпусомъ это зрѣлище, появился старый Моро, блѣдный и страшный. Въ мгновеніе ока схватилъ онъ меня своей запачканной кровью рукою за плечо и, поднявъ съ земля, какъ малое дитя, швырнулъ меня обратно въ мою комнату. Я растянулся во всю длину на полу; дверь захлопнулась за мною и скрыла такимъ образомъ отъ меня выраженіе ужаснаго гнѣва на его лицѣ. Ключъ быстро повернулся въ замкѣ, и послышался голосъ Монгомери, оправдывающій себя.

— Разрушить работу цѣлой жизни! — кричалъ Моро.

— Онъ не понимаетъ… — говорилъ Монгомери среди другихъ неясныхъ фразъ.

— У меня нѣтъ еще свободнаго времени! — отвѣчалъ Моро.

Остальной разговоръ ускользнулъ отъ моего слуха. Я поднялся на ноги, весь дрожа; въ моемъ умѣ стоялъ одинъ хаосъ самыхъ ужаснѣйшихъ опасеній. Неужели, думалъ я, подобныя вещи возможны? Человѣческая вивисекція! Этотъ вопросъ, подобно молніи среди мрачныхъ тучъ, блеснулъ въ моей головѣ, и вдругъ смертельный ужасъ при мысли, что и мнѣ не избѣжать опасности, всецѣло овладѣлъ моимъ существомъ.

Безразсудная надежда на спасеніе не покинула меня, такъ какъ наружная дверь комнаты была еще открыта. Теперь я окончательно убѣдился, что Моро занимался вивисекціей людей. Съ самаго начала своего прибытія на островъ, слыша его имя, я постоянно силился какимъ-нибудь образомъ ронять чрезвычайную уродливость островитянъ; теперь становилось все яснымъ. Въ памяти воскресли его работы о переливаніи крови. Видѣнныя мною созданія были жертвами его гнусныхъ опытовъ.

Съ отвратительнымъ самохваленіемъ Моро и Монгомери намѣревались охранять меня, обманывая своими дружескими обѣщаніями, чтобы тѣмъ легче уготовить мнѣ участь, худшую самой смерти, — пытки, а послѣ нея ужаснѣйшаго униженія, какое только можно представить, а затѣмъ присоединить меня, потерявшаго душу и озвѣрѣвшаго, къ числу остальныхъ ихъ уродовъ. Мои глаза искали какого нибудь оружія, но не нашли ничего. Какое-то вдохновеніе осѣнило меня свыше. Я перевернулъ складное кресло и, наступивъ на одну изъ его сторонъ ногою, вырвалъ самый толстый брусокъ изъ него. Случайно вмѣстѣ съ деревомъ вырвался и гвоздь, прошедшій его насквозь; этимъ брусокъ обращался въ дѣйствительное оружіе, такъ какъ, въ противномъ случаѣ, не представлялъ изъ себя ничего опаснаго. За дверью послышались шаги, и я поспѣшилъ быстро отворить дверь: въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея находился Монгомери, идущій съ намѣреніемъ затворить также и наружный входъ.

Я направилъ свое оружіе на него, цѣлясь въ голову, но онъ отпрыгнулъ назадъ. Съ минуту я колебался, а потомъ со всѣхъ ногъ пустился бѣжать и скрылся за угломъ стѣны.

— Прендикъ!.. Эй, Прендикъ! — кричалъ Монгомери, остановившись въ полномъ изумленіи. — Прендикъ!.. Не будьте глупцомъ!..

Минута промедленія, думалось мнѣ, и я былъ-бы запертъ и подвергся участи одной изъ морскихъ свинокъ лабораторіи. Монгомери показался изъ-за угла ограды, все еще не переставая звать меня. Онъ бросился по моимъ слѣдамъ, что-то крича мнѣ, чего невозможно было разслышать. На этотъ разъ я бѣжалъ со стремительною быстротою, не зная куда, по направленію на сѣверо-востокъ. Съ путемъ моей предшествующей прогулки оно образовывало прямой уголъ. Разъ, взбираясь на прибрежный холмъ и посмотрѣвъ черезъ плечо назадъ, я увидѣлъ фигуру Монгомери въ сопровожденіи его слуги. Быстро сбѣжалъ я съ вершины холма и углубился въ скалистую долину, окаймленную непроходимой чащей. Такое бѣгство продолжалось, можетъ быть, съ версту, грудь моя сжималась, стукъ сердца отдавался въ ушахъ; не слыша за собой ни Монгомери, ни его слуги и чувствуя себя близкимъ къ обмороку, я круто повернулъ къ берегу, гдѣ надѣялся найти защиту среди густо растущихъ камышей. Долго я оставался тамъ, не будучи въ состояніи отъ страха и изнеможенія ни двинуться съ мѣста, ни придумать какого-либо плана дѣйствія. Въ дикомъ пейзажѣ, окружавшемъ меня, все дремало подъ лучами солнца, и только нѣсколько насѣкомыхъ, обезпокоенныхъ моимъ присутствіемъ, жужжали изо всѣхъ силъ. До моего слуха достигалъ правильный ревъ прибрежнаго прибоя волнъ.

Спустя около часу времени, я услышалъ Монгомери, выкрикивающаго мое имя гдѣ-то далеко на сѣверѣ. Это заставило меня составить планъ дѣйствія. Островъ, по моему убѣжденію, былъ населенъ только этими двумя вивисекторами и ихъ озвѣрѣвшими жертвами. Конечно, послѣднія, въ случаѣ крайней нужды, могли быть обращены противъ меня. Мнѣ было извѣстно, что у Моро и Монгомери имѣлось по револьверу; я-же, если не считать маленькаго деревяннаго бруска, снабженнаго гвоздемъ — карикатура дубины — былъ безоруженъ. Также, оставаясь на томъ-же самомъ мѣстѣ, мнѣ нечего было достать ѣсть и пить, и, такимъ образомъ, мое положеніе становилось отчаяннымъ. Слишкомъ слабыя познанія по ботаникѣ не позволяли мнѣ отличить съѣдобные корни или плоды отъ несъѣдобныхъ; въ рукахъ не было никакой западни для ловли кроликовъ, выпущенныхъ на островъ. Мужество все болѣе и болѣе покидало меня. Въ такомъ безысходномъ положеніи пришли мнѣ на мысль тѣ озвѣрѣвшіе люди, съ которыми я уже встрѣчался. Въ воспоминаніяхъ о нихъ я пытался укрѣпить свою надежду на спасеніе: представлялъ поочередно каждаго изъ видѣнныхъ мною существъ и усердно отыскивалъ въ чертахъ ихъ характера какое-нибудь качество, могущее послужить мнѣ на пользу.

Лай собаки заставилъ меня подумать о новой опасности. Не теряя времени на размышленіе и боясь быть пойманнымъ, я схватилъ свою палку и насколько возможно быстро двинулся по направленію къ морю. Во время этого пути мнѣ пришлось проходить черезъ кустарникъ съ острыми колючими шипами. Я вышелъ изъ него, весь въ крови, и въ одеждѣ, превратившейся въ лохмотья. На сѣверъ предо мной разстилалась длинная бухта. Я, ни минуты не колеблясь, прямо вошелъ въ воду; вода доходила до колѣнъ. Когда я достигъ, наконецъ, противоположнаго берега, съ сердцемъ, готовымъ разорваться, то бросился въ чащу ліанъ и папоротниковъ и ожидалъ исхода погони. Слышался лай только одной собаки. Затѣмъ шумъ стихъ, — и я началъ вѣрить, что избѣгнулъ преслѣдованія.

Проходили минуты, тишина ничѣмъ не нарушалась, и, спустя часъ, мужество вернулось ко мнѣ.

Въ это время я не былъ уже не слишкомъ пораженъ страхомъ, ни слишкомъ несчастенъ, такъ какъ, если можно такъ выразиться, вышелъ за предѣлы страха и отчаянія. Моя жизнь окончательно потеряна; такое твердое убѣжденіе дѣлало меня способнымъ рѣшиться на все. Даже у меня было неопредѣленное желаніе увидѣть Моро, встрѣтиться съ нимъ лицомъ къ лицу. Во время перехода по водѣ у меня возникла мысль, что, въ случаѣ крайней опасности, я имѣлъ средства, по крайней мѣрѣ, избѣгнуть страданій, такъ какъ никто не могъ помѣшать мнѣ утопиться. Я даже былъ готовъ привести эту мысль въ исполненіе немедленно, но страшное любопытство увидѣть, чѣмъ окончится приключеніе, интересъ увидѣть свою роль въ событіяхъ удержали меня отъ этого. Я протянулъ свои онѣмѣвшія руки, пораненыя острыми шипами; посмотрѣлъ на окружающія деревья, и среди зелени ихъ мои глаза остановились на черномъ лицѣ, украдкой наблюдавшемъ за мной.

Въ этомъ лицѣ я узналъ обезьяно-подобное созданіе, которое являлось уже на берегъ встрѣтить шлюпку; уродъ сидѣлъ на кривомъ стволѣ пальмы. Я сжалъ свою палку въ рукѣ и поднялся, смотря ему въ лицо. Онъ принялся бормотать.

— Вы… вы… вы… — вотъ все, что сначала можно было понять.

Неожиданно онъ соскочилъ на землю и, раздвинувъ вѣтви, съ любопытствомъ посмотрѣлъ на меня.

Къ этому существу я не испытывалъ такого отвращенія, какое чувствовалъ къ другимъ дикимъ животнымъ при встрѣчѣ съ ними.

— Вы… — сказалъ онъ, — были въ лодкѣ…

Онъ говорилъ, слѣдовательно, былъ человѣкъ, по крайней мѣрѣ, такимъ-же, какъ и слуга Монгомери.

— Да, — отвѣтилъ я, — я прибылъ на лодкѣ… пересѣвъ въ нее съ корабля!

— О!.. — началъ онъ.

Взглядъ его быстрыхъ блестящихъ глазъ пробѣгалъ по всей моей фигурѣ, останавливаясь на рукахъ, на палкѣ, которую я держалъ въ нихъ, на ногахъ и на пораненыхъ шипами мѣстахъ тѣла. Что-то, казалось, его смущало. Глаза опять уставились на мои руки. Онъ протянулъ одну изъ своихъ рукъ и медленно сосчиталъ пальцы:

— Разъ, два, три, четыре, пять… гмъ?

Я не понялъ тогда, что хотѣлъ онъ сказать этимъ. Позднѣе оказалось, что у нѣкоторыхъ двуногихъ, населявшихъ островъ, были плохо сформированы руки, на которыхъ иногда не доставало трехъ пальцевъ. Такъ какъ, повидимому, совершенство моихъ рукъ въ глазахъ урода имѣло важный и благопріятный для меня признакъ, то я отвѣтилъ тѣмъ-же самымъ жестомъ. Онъ состроилъ гримасу полнаго удовлетворенія; затѣмъ своимъ быстрымъ взглядомъ снова окинулъ всего меня и, круто повернувшись задомъ, исчезъ. Раздвинутые папоротники сомкнулись за нимъ.

Я сдѣлалъ нѣсколько шаговъ въ чащу, чтобы послѣдовать за уродомъ, и былъ удивленъ, увидавъ его весело качающимся на своихъ длинныхъ, тонкихъ рукахъ, которыми онъ держался за пучки ліанъ, ниспадавшихъ съ болѣе высокихъ вѣтвей. Ко мнѣ была обращена его спина.

— Эй!.. Вы!.. — произнесъ я.

Онъ соскочилъ на землю, перевернулся и обратился ко мнѣ лицомъ.

— Скажите мнѣ, — спросилъ я его, — гдѣ-бы можно найти чего-нибудь поѣсть?

— Поѣсть? — проговорилъ онъ. — Пищу людей и сейчасъ-же… Въ хижинахъ!..

Глаза снова повернулись къ свѣшивающимся ліанамъ.

— Но гдѣ-же хижины?

— А!!

— Я здѣсь въ первый разъ, вы понимаете?

При послѣднихъ моихъ словахъ онъ сдѣлалъ полуоборотъ и принялся проворно ходить взадъ и впередъ. Всѣ его движенія были удивительно быстры.

— Слѣдуйте за мной! — скомандовалъ онъ.

Я пошелъ съ нимъ въ ногу, рѣшивъ испытать приключеніе до конца. Можно было-бы съ достовѣрностью сказать, что хижины, въ которыхъ жилъ онъ и другія двуногія, должны были быть грубой работы. Можетъ быть, его товарищи проникнутся добрымъ расположеніемъ ко мнѣ; можетъ быть, мнѣ удастся найти средство овладѣть ихъ умами. Я еще не зналъ навѣрное, насколько заглушено было въ нихъ человѣческое чувство. Мой обезьяно-подобный спутникъ съ выдающейся впередъ челюстью чуть-ли не бѣгомъ шелъ рядомъ со мной, размахивая руками. Я спрашивалъ про себя, на что годится этотъ уродъ и чѣмъ онъ занимается.

— Сколько времени вы на этомъ островѣ? — спросилъ я.

— Сколько времени… — повторилъ онъ.

Послѣ повторенія мною того-же самаго вопроса, онъ выставилъ впередъ три пальца своей руки. Онъ, повидимому, немногимъ отличался отъ идіота. Я пробовалъ добиться отъ него, что обозначаетъ подобный жестъ, но мои приставанія показались ему очень докучными. Послѣ двухъ или трехъ вопросовъ уродъ вдругъ отстранился отъ меня и прыгнулъ за какимъ-то плодомъ, свѣшивавшимся съ одной изъ вѣтокъ дерева. Онъ содралъ съ плода шиповатую кожу и принялся ѣсть содержимое. Его поступокъ доставилъ мнѣ большое облегченіе, такъ какъ имъ онъ указалъ, чѣмъ я могъ прокормиться. Новая моя попытка разспросить его кое о чемъ кончилась неудачно. Отвѣты получались быстрые, безтолковые и неумѣстные, рѣдко они соотвѣтствовали вопросу, вообще же напоминали заученныя фразы попугая. Мое вниманіе было настолько поглощено всѣми такими мелкими подробностями, что я едва примѣчалъ тропинку, по которой мы шли.

Вскорѣ мы прошли мимо вырубленныхъ и почернѣвшихъ стволовъ деревьевъ, далѣе очутились на ровномъ мѣстѣ, посыпанномъ желтовато-бѣлаго цвѣта пескомъ, отъ котораго исходилъ ѣдкій запахъ, ударявшій въ носъ и жегшій горло. Направо встрѣтился обломокъ голой скалы, за нею виднѣлась голубая поверхность моря. Тропинка круто спускалась къ узкому ущелью межъ двухъ громадныхъ обожженныхъ и черныхъ скалъ. Мы направились туда. Этотъ проходъ послѣ ослѣпляющаго блеска сѣрнистой почвы казался чрезвычайна темнымъ. Его стѣны поднимались отвѣсно и вверху почти сближались между собою. Красные и зеленые круги стояли передъ моими глазами. Мой провожатый внезапно остановился и произнесъ:

— Вы въ моемъ домѣ!

Мы находились въ глубинѣ какой-то расщелины, которая сперва показалась мнѣ совершенно темною. Я услышалъ разнообразные звуки и энергически протеръ лѣвой рукою свои глаза. Непріятный запахъ стоялъ кругомъ. Подобный запахъ бываетъ въ дурно содержимыхъ клѣткахъ съ обезьянами. Вдали виднѣлся холмъ, покрытый зеленью и освѣщенный солнцемъ; со всѣхъ сторонъ сквозь узкія щели проникали лучи свѣта и скудно освѣщали внутренность помѣщенія.

VII.
Изученіе закона.

Нѣчто холодное коснулось моей руки. Я сильно задрожалъ и прямо противъ себя различилъ неопредѣленную розоватую фигуру, походившую болѣе всего на ободранное дитя. Въ этомъ созданіи, на самомъ дѣлѣ, миловидныя черты ребенка сочетались съ отталкивающими чертами трехпалаго тихохода, какъ, напримѣръ, тотъ же низкій лобъ и тѣ же медленныя движенія. Когда разсѣялось первое ослѣпленіе, причиненное быстрымъ переходомъ отъ яркаго солнечнаго дня къ темнотѣ, я сталъ яснѣе видѣть окружающее. Маленькое существо, дотронувшееся до меня, стояло передо мною и испытующе разглядывало меня. Мой провожатый исчезъ.

Мѣсто представляло узкій вырытый проходъ, или, лучше сказать, глубокую расщелину между двумя высокими стѣнами остывшей лавы; съ каждой ея стороны поднимались кверху морскія травы въ перемежку съ пальмами и камышами. Скалы служили опорою этимъ растеніямъ, которыя образовывали собою простую берлогу, едва доступную лучамъ свѣта. Извилистая щель, ведшая въ оврагъ, имѣла не болѣе трехъ метровъ въ ширину и была загромождена остатками плодовъ и различнаго рода другими отбросами, издававшими зловоніе.

Маленькое розовое существо все еще разсматривало меня своими мигающими глазками, когда въ одномъ изъ ближайшихъ отверстій берлоги вновь показался мой человѣкъ-обезьяна, знакомъ приглашая меня войти. Въ тотъ же самый моментъ какой-то толстый кривобокій уродъ, согнувшись, вышелъ изъ пещеры, которая находилась въ концѣ этой странной улицы. Среди освѣщенной зелени листвы безобразная его фигура приподнялась, и онъ уставился на меня глазами. Я колебался, смутно желая бѣжать изъ этого мѣста по только-что пройденному мною пути, затѣмъ, однако, рѣшивъ испытать приключеніе до конца, крѣпче сжалъ свою палку въ рукѣ и послѣдовалъ за моимъ проводникомъ подъ зловонный навѣсъ.

Я вошелъ въ полукруглое пространство, своею формой напоминающее пчелиный улей; около каменной стѣны, представлявшей перегородку внутри помѣщенія, была сложена провизія изъ разнообразныхъ плодовъ, кокосовыхъ и другихъ орѣховъ. Грубая деревянная и каменная посуда валялась разбросанной на землѣ и отчасти на плохенькой скамейкѣ. Огня не было. Въ самомъ темномъ углу хижины сидѣла на корточкахъ какая-то безформенная масса; она при видѣ меня заворчала. Мой человѣкъ-обезьяна продолжалъ стоять, слабо освѣщенный свѣтомъ, проникающимъ черезъ входное отверстіе, и предложилъ мнѣ расколотый кокосовый орѣхъ. Я пробрался до противоположнаго угла, усѣлся на корточкахъ и принялся грызть съ возможнымъ спокойствіемъ орѣхъ, не смотря на одолевшій меня страхъ и на невыносимый спертый воздухъ въ хижинѣ. У входа появилось розовое созданьице и вмѣстѣ съ нимъ еще другое двуногое рыжаго цвѣта и съ блестящими глазами. Оба они принялись черезъ плечо глазѣть на меня.

— Гмъ! — проворчала неопредѣленная масса изъ противоположнаго угла.

— Это человѣкъ, это человѣкъ, — затараторилъ мой вожатый, — человѣкъ, живой человѣкъ, подобный мнѣ!

— Довольно! — ворчливо прервалъ его голосъ, выходившій изъ мрака.

Я грызъ свой кокосовый орѣхъ среди напряженной тишины и старался, но безъ успѣха, увидѣть, что происходило въ темнотѣ.

— Это человѣкъ? — переспросилъ голосъ. — Онъ пришелъ жить съ нами?

Голосъ былъ сильный, немного запинался и заключалъ въ себѣ какую-то странную интонацію, которая особеннымъ образомъ дѣйствовала на меня; произношеніе, однако, было болѣе или менѣе правильное.

Человѣкъ-обезьяна посмотрѣлъ на меня, какъ бы ожидая чего-то. Я понялъ его молчаливый вопросъ и отвѣчалъ:

— Онъ пришелъ жить съ вами!

— Это человѣкъ; онъ долженъ изучить законъ!

Я начиналъ теперь различать среди царствующей темноты неясный черный контуръ существа, съ вдавленной въ плечи головой, сидѣвшаго въ углу на корточкахъ. Въ пещерѣ стало еще темнѣе отъ появленія у входнаго отверстія двухъ новыхъ головъ. Моя рука сильно сжала оружіе. Существо изъ темнаго угла заговорило возвышеннымъ голосомъ:

— Повторяйте слова!

Въ началѣ нельзя было разслышать его словъ, но вдругъ онъ громко растянулъ нараспѣвъ:

— Не ходить на четырехъ ногахъ — это законъ…

Я остолбенѣлъ.

— Повторяйте же слова! — пробормоталъ человѣкъ-обезьяна. При этомъ онъ самъ повторилъ ихъ, и всѣ существа, которыя толпились у входа, поддакнули ему хоромъ съ какою-то грозной интонаціей въ голосѣ.

Я убѣдился, что мнѣ должно также повторять эту глупую формулу, и тогда началась безумная комедія. Голосъ впотьмахъ напѣвалъ фразу за фразой, на манеръ причитываній, а всѣ остальные присутствующіе повторяли ихъ. Произнося слова, они въ то же время раскачивались изъ стороны въ сторону и ударяли себя по бедрамъ; я слѣдовалъ ихъ примѣру.

Мнѣ казалось, что я уже умеръ и нахожусь въ мрачной пещерѣ загробнаго міра, окруженный таинственными уродами. Кое-гдѣ въ пещеру скудно проникали лучи солнца. Всѣ мы раскачивались и пѣли въ унисонъ:

— Не ходить на четырехъ ногахъ! Это законъ… Развѣ мы не люди?

— Не кушать ни сырого мяса, ни рыбы. Это законъ. Развѣ мы не люди?

— Не сдирать коры съ деревьевъ. Это законъ. Развѣ мы не люди?

— Не гнаться за другими людьми. Это законъ. Развѣ мы не люди?

Можно себѣ представить все остальное послѣ подобныхъ глупыхъ запрещеній; послѣ нихъ мнѣ казались возможными и всякія другія запретительныя статьи, еще болѣе безсмысленныя, невозможныя и безнравственныя. Особаго рода усердіе овладѣло всѣми нами. Раскачиваясь и бормоча все скорѣе и скорѣе, мы повторяли статьи страннаго закона. Хотя я нѣсколько и поддался вліянію этихъ дикарей, тѣмъ не менѣе, въ глубинѣ души готовъ былъ смѣяться надъ всѣмъ происходившимъ. Мы проговорили вслухъ цѣлый рядъ запрещеній, затѣмъ начали напѣвать новую формулу закона.

— Ему принадлежитъ домъ страданій!

— Ему принадлежитъ способность творчества!

— Ему принадлежитъ способность вредить другимъ!

— Ему принадлежитъ способность исцѣлятъ!

Далѣе потянулась длинная серія перечисленій, произнесенныхъ на какомъ-то непонятномъ для меня жаргонѣ, съ постояннымъ присовокупленіемъ словъ: «Ему принадлежитъ». Кого они подразумѣвали подъ этимъ словомъ, для меня оставалось загадкой. Мнѣ казалось, что я сплю и вижу сонъ, но никогда я не слыхалъ во снѣ пѣнія.

— Ему принадлежитъ убивающая людей молнія!

— Ему принадлежитъ глубокое море! — пѣли мы. — Ужасная мысль пришла мнѣ въ голову: Моро, превративъ этихъ людей въ животныхъ, внушилъ ихъ ограниченнымъ умамъ особаго рода поклоненіе себѣ. Тѣмъ не менѣе, не смотря на подобное убѣжденіе, я отлично понималъ, что не въ состояніи прекратить пѣніе, такъ какъ бѣлые зубы и сильные когти окружали меня со всѣхъ сторонъ.

— Ему подвластны звѣзды неба!

Наконецъ, эти причитанія окончились. Я увидѣлъ обливающееся потомъ лицо человѣка-обезьяны, мои глаза, привыкшіе теперь къ темнотѣ, стали лучше различать фигуру сидѣвшаго въ углу, откуда исходилъ голосъ. Существо это было ростомъ съ человѣка, но казалось покрытымъ темной и сѣрой шерстью, совершенно схожей съ цвѣтомъ шерсти таксы. Кто оно было? Кто были всѣ присутствующіе? Представьте себя окруженнымъ идіотами и калѣками, ужаснѣе которыхъ нельзя вообразить, и вы поймете мои чувства среди такихъ уродливыхъ карикатуръ человѣчества.

— У этого человѣка пять пальцевъ, пять пальцевъ… какъ и у меня! — проговорилъ человѣкъ-обезьяна. Я протянулъ свои руки. Сѣроватое созданіе изъ угла нагнулось впередъ.

— Не ходить на четырехъ лапахъ. Это законъ. Развѣ мы не люди?

Оно протянуло вмѣсто руки какой-то странный обрубокъ и взяло мои пальцы. Этотъ обрубокъ представлялъ изъ себя копыто лани съ когтями. Я насилу удержался, чтобы не закричать отъ удивленія и ужаса. Его лицо нагнулось, чтобы разсмотрѣть мои ногти; чудовище приблизилось къ свѣту, проникающему черезъ входное отверстіе, и я съ дрожью и отвращеніемъ увидѣлъ, что то былъ ни человѣкъ, ни звѣрь, а прямо сѣрая масса съ шерстью и тремя темными дугами, обозначавшими мѣсто глазъ и рта.

— У него короткіе ногти, — проговорило ужаснѣйшее существо съ длинною шестью. — Это гораздо лучше: онъ не такъ стѣсненъ, какъ тѣ, которые имѣютъ длинные ногти! — оно отпустило мою руку, и я инстинктивно взялся за палку.

— Кушать только корни и деревья. Это «Его» приказаніе! — проговорилъ человѣкъ-обезьяна.

— Я поучаю закону, — сказало сѣрое чудовище. — Сюда приходятъ всѣ новички, чтобы изучить законъ. Я сижу въ потемкахъ и твержу законъ!

— Это правда! подтвердилъ одинъ изъ двуногихъ у входа.

— Ужасно наказаніе для тѣхъ, кто нарушаетъ законъ. Никто не избѣгнетъ его!

— Никто не избѣгнетъ! — повторили они всѣ, бросая другъ на друга яростные взгляды.

— Никто, никто, никто не избѣгнетъ! — подтвердилъ человѣкъ-обезьяна. — Посмотрите! Я однажды совершилъ маленькое преступленіе. Я тараторилъ безъ умолку и не говорилъ, какъ слѣдуетъ. Никто не понималъ меня. Меня жгли на огнѣ, у меня есть знакъ отъ огня на рукѣ. Онъ очень великъ!

— Никто не избѣгнетъ! — повторило въ своемъ углу сѣрое чудовище.

— Никто не избѣгнетъ! — повторили остальные, посматривая другъ на друга сбоку.

— Каждый изъ насъ имѣетъ дурную привычку, — продолжало сѣрое чудовище. — Вашей дурной привычки мы еще не знаемъ, но узнаемъ. Нѣкоторые имѣютъ привычку, выслѣдивъ живыя существа, украдкой слѣдить за ними, прокрадываться къ нимъ, выжидать, нападать, убивать и кусать ихъ, кусать больно… Все это дурно!

— Не охотиться на другихъ людей… Это законъ. Вѣдь и мы люди. Не кушать ни сырого мяса, ни рыбы. Это законъ. Вѣдь, и мы люди!

— Никто не избѣгнетъ! — прервалъ его одинъ дикарь, стоявшій у входа.

— Каждый имѣетъ какую-нибудь дурную привычку, — повторилъ уродъ, блюститель закона. — Нѣкоторые имѣютъ привычку вырывать зубами и руками корни, а также фыркать… Это дурно!

— Никто не избѣгнетъ! — повторили стоявшіе около входа.

— Нѣкоторые обдираютъ деревья, нѣкоторые вырываютъ могилы мертвецовъ, нѣкоторые дерутся, пуская въ дѣло лбы, ноги, когти, нѣкоторые ни съ того, ни съ другого, сильно кусаются, нѣкоторые любятъ грязь!

— Никто не избѣгнетъ! — снова проговорилъ человѣкъ-обезьяна, почесывая себѣ икры.

— Никто не избѣгнетъ! — повторило маленькое розовое существо

— Наказаніе будетъ строгое и вѣрное. Поэтому изучайте законъ. Повторяйте слова!

Вдругъ онъ снова началъ свои однообразныя перечисленія статей страннаго закона вновь все присутствующіе и я принялись пѣть и раскачиваться. Голова у меня кружилась отъ такого монотоннаго пѣнія и зловоннаго запаха въ пещерѣ, но я старался бытъ твердымъ, разсчитывая найти вскорѣ случай вывѣдать отъ нихъ о всемъ подробнѣе.

— Не ходить на четырехъ лапахъ. Это законъ. Развѣ мы не люди?

Мы производили такой шумъ, что не обратили вниманія на шумъ, исходящій извне, до тѣхъ поръ, пока одинъ изъ людей-свиней, которыхъ я видѣлъ уже раньше, просунувъ голову черезъ маленькое розовое существо, вскрикнулъ съ испугомъ что-то такое, чего нельзя было разслышать. Стоявшіе у входа исчезли. Мой человѣкъ-обезьяна также выбѣжалъ изъ пещеры; существо, сидѣвшее въ темномъ углу, послѣдовало за нимъ; при этомъ можно было замѣтить, что оно было толстое, неуклюжее и имѣло серебристую шерсть. Я остался одинъ, и прежде, чѣмъ успѣлъ дойти до выхода, послышался лай собаки.

Въ ту же минуту я вышелъ изъ норы, держа въ рукахъ ножку отъ кресла и дрожа всѣми своими членами. Передо мной предстало, можетъ быть, болѣе двадцати двуногихъ существъ съ неуклюжими спинами и безобразными головами, сильно вдавленными въ плечи. Они съ живостью жестикулировали. Новыя полузвѣрскія лица въ безпокойствѣ вышли изъ другихъ берлогъ. Обративъ свои взоры по направленію взглядовъ присутствующихъ существъ, я увидалъ въ сумеркахъ узкаго прохода въ концѣ ущелья темный силуэтъ и противную сѣдую голову Моро. Онъ велъ рвавшуюся изъ рукъ собаку, рядомъ съ нимъ шелъ Монгомери съ револьверомъ въ рукѣ.

Одно мгновенье, пораженный ужасомъ, стоялъ я въ какомъ-то оцѣпенѣніи.

Позади меня проходъ былъ загражденъ громаднымъ уродомъ съ широкимъ и сѣрымъ лицомъ и маленькими мигающими глазками. Онъ подходилъ ко мнѣ. Я осмотрѣлся кругомъ и вправо увидѣлъ въ скалистой стѣнѣ, въ пяти или шести метрахъ отъ себя, узкую щель, черезъ которую, проходилъ лучъ солнца.

— Остановитесь! — вскричалъ Моро, увидавъ меня направляющимся къ щели, потомъ, повелительно прибавилъ: — Остановите его!

При послѣднихъ его словахъ уроды одинъ за другимъ повернулись ко мнѣ. Къ счастью, ихъ звѣриный умъ не обладалъ большою сообразительностью

Ударомъ въ плечо я ниспровергъ на землю одного кривобокаго и неуклюжаго урода, который старался понять, что хотѣлъ сказать Моро. Онъ упалъ, увлекая своимъ паденіемъ еще другого. Послѣдній пытался задержать меня, но безуспѣшно. Маленькое розовое существо также направилось ко мнѣ, чтобы схватить, но я ударилъ его палкой, и гвоздь ея причинилъ ему большой шрамъ на лицѣ. Минуту спустя, я уже пробирался но крутой тропинкѣ, представлявшей выходъ изъ оврага. Позаци меня. стоялъ вой и крики:

— Держи его! Держи его!

Въ бреши показалась громадная пума сѣраго цвѣта; за нимъ, рыча, слѣдовали остальные.

Я взобрался по узкой расщелинѣ и очутился на потухшемъ вулканѣ, находившемся къ западу отъ деревни людей-животныхъ. Все это пространство было пройдено чуть ли не бѣгомъ. Спустившись по крутому обрыву, гдѣ росли въ безпорядкѣ нѣсколько деревьевъ, я добрался до лощины, поросшей большими камышами. Въ этомъ мѣстѣ почва осѣдала подъ ногами. Далѣе дорога шла черезъ густую и темную чащу.

Брешь явилась для меня счастливою случайностью, такъ какъ узкая тропинка, поднимавшаяся наискось, сильно задержала моихъ преслѣдователей. Въ тотъ моментъ, когда я уже углубился въ камыши, изъ бреши показался одинъ изъ преслѣдователей.

Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ я продолжалъ бѣжать по чащѣ. Вскорѣ воздухъ вокругъ меня наполнился угрожающими криками, слышенъ былъ шумъ отъ бѣга преслѣдователей, отъ ломаемаго ими камыша, а также время отъ времени хрустѣніе сучьевъ.

Нѣкоторые изъ уродовъ рычали, какъ дикіе звѣри. Влѣво отъ меня лаяла собака; съ той же стороны раздавались голоса Моро и Монтомери, звавшихъ меня по имени. Я круто повернулъ направо. Мнѣ показалось въ этотъ моментъ, будто-бы Монгомери кричалъ, чтобы я, если дорожу своей жизнью, не останавливался.

Иловатая почва быстро стала осѣдать подъ моими ногами; тогда съ отчаянной энергіею бросился я впередъ и, выпачкавшись до колѣнъ въ грязи, наконецъ, выбрался на тропинку, вьющуюся среди высокихъ камышей.

Шумъ преслѣдованія удалился влѣво. Въ одномъ мѣстѣ трое странныхъ животныхъ розоваго цвѣта, ростомъ съ кошку, въ припрыжку бросились прочь отъ меня.

Тропинка шла мимо большого пустого пространства, покрытаго бѣлою известковою накипью, а затѣмъ снова углублялась въ камыши.

Внезапно она сдѣлала поворотъ и направилась вдоль отвѣснаго и обрывистаго оврага, напоминающаго собою широкій ровъ въ англійскомъ паркѣ. Я бѣжалъ изо всѣхъ силъ и не замѣтилъ этой бездны, терявшейся въ пространствѣ.

Я упалъ въ оврагъ, головою впередъ, въ кустъ шиповника и поднялся съ разорваннымъ ухомъ и весь въ крови. Густой туманъ длинными полосами окружалъ меня, а на днѣ оврага извивался маленькій ручеекъ; отъ него-то и поднимался этотъ туманъ.

Мнѣ показалось страннымъ видѣть туманъ во время знойнаго солнечнаго дня, но у меня не было времени размышлять надъ этимъ. Я шелъ впередъ, слѣдуя направленію теченія, надѣясь такимъ образомъ добраться до моря и безъ всякихъ промедленій утопиться въ немъ. Только позднѣе я замѣтилъ, что во время паденія потерялъ свою палку.

Вскорѣ оврагъ настолько сузился, что мнѣ пришлось войти въ рѣчку. Но я быстро вышелъ изъ нея, ибо вода была горяча, какъ кипятокъ. По поверхности рѣчки плавала тонкая сѣрнистая кора. Вдругъ оврагъ сдѣлалъ крутой поворотъ почти подъ прямымъ угломъ, и предо мной неясно обозначился голубой горизонтъ.

Находящееся не такъ далеко море отражало въ себѣ солнце въ видѣ миріадовъ искръ. Я видѣлъ смерть передъ собою.

Потъ градомъ лилъ съ меня, но я чувствовалъ нѣкоторый подъемъ духа отъ того, что нѣсколько опередилъ своихъ преслѣдователей. Эта радость и возбужденіе помѣшали мнѣ утопиться немедленно же. Я повернулся назадъ и сталъ прислушиваться. Но кромѣ жужжанья мошекъ и стрекотанія насѣкомыхъ, прыгавшихъ въ кустахъ, въ воздухѣ было совершенно тихо.

Вдругъ до моего слуха достигъ едва слышный лай собаки, затѣмъ какой-то тихій говоръ и хлопанье бича. Этотъ шумъ то увеличивался, то уменьшался, то поднимался по рѣчкѣ, то какъ будто бы исчезалъ. По временамъ, погоня казалась оконченной.

Теперь я зналъ, какую защиту могъ найти среди чудовищъ.

Я снова продолжалъ свой путь къ морю. Ручей съ горячей водой расширился въ большую губу, засоренную пескомъ и травою, на которомъ, при моемъ приближеніи, закопошилось большое количество раковъ и еще какихъ-то животныхъ на многочисленныхъ ножкахъ. Я добрался до самаго берега и только тутъ почувствовалъ себя въ безопасности. Повернувшись къ морю спиною и положивъ руки на бедра, я углубился въ созерцаніе окружающей густой зелени, среди которой сѣрымъ пятномъ выдѣлялся туманный оврагъ. Овладѣвшее мною безпечное состояніе — какъ это ни покажется страннымъ людямъ, никогда не испытавшимъ опасностей, — и безнадежность моего положенія удерживали меня отъ немедленнаго же самоубійства.

Мнѣ пришло на мысль, что у меня остается еще одинъ исходъ. Пока Моро и Монгомери съ толпою звѣрей ищутъ меня по острову, нельзя ли обогнуть плоскій песчаный берегъ и вернуться къ оградѣ? Попытаться пойти противъ нихъ, камнемъ, вырваннымъ изъ непрочно построенной стѣны, взломать замокъ маленькой двери и, найдя ножъ или кинжалъ, разбитъ имъ головы при ихъ возвращеніи, что, почемъ знать, могло и удасться? Въ крайнемъ случаѣ такая попытка давала возможность дорого продать свою жизнь… Я направилъ свои шаги къ западу, идя вдоль берега. Ослѣпительно сверкало и палило заходящее солнце, и начинался съ сильнымъ шумомъ низкій приливъ Тихаго океана. Вскорѣ берегъ сталъ изгибаться по направленію къ югу, и солнце оказалось по правую сторону отъ меня. Потомъ, вдругъ, вдали прямо передъ собою я увидалъ нѣсколько фигуръ, выходящихъ одна за другой изъ кустовъ, то были: Моро со своей большой сѣрой собакой, за нимъ Монгомери и еще двое другихъ. Тогда я остановился.

Они замѣтили меня и стали подходить, дѣлая руками знаки. Я стоялъ неподвижно, смотря на ихъ приближеніе. Двое людей-животныхъ бѣгомъ бросились къ кустамъ, чтобы отрѣзать мнѣ отступленіе. Монгомери также побѣжалъ, но прямо на меня. Моро со своею собакой, не торопясь, шелъ въ отдаленіи.

Наконецъ, я очнулся отъ своего бездѣйствія, повернулся къ морю и рѣшительно вошелъ въ воду. Мнѣ пришлось идти, по крайней мѣрѣ, тридцать метровъ, прежде чѣмъ вода достигла до моего пояса. Морскія рыбы выплывали непосредственно изъ подъ моихъ ногъ.

— Что вы дѣлаете? — вскричалъ Монгомери.

Я повернулся къ нему, находясь уже по поясъ въ водѣ, и спокойно посмотрѣлъ на всѣхъ. Монгомери остановился, запыхавшись, на краю берега. Его лицо послѣ бѣга раскраснѣлось, длинные, гладкіе волосы были въ безпорядкѣ, его нижняя отвислая губа опустилась еще ниже, обнаруживая рядъ неровныхъ зубовъ. Моро медленно приближался съ блѣднымъ и рѣшительнымъ выраженіемъ лица, въ сопровожденіи собаки, лаявшей на меня. У обоихъ въ рукахъ было по длинному бичу. Немного выше, въ кустахъ, находились на сторожѣ люди-животныя.

— Что я дѣлаю? Хочу утопиться!

Монгомери и Моро обмѣнялись взглядами.

— Чего ради? — спросилъ Моро.

— Потому что я не хочу быть изуродованнымъ вами!

— Я вамъ говорилъ объ этомъ уже! — шепнулъ Монгомери Моро; послѣдній вполголоса что-то отвѣтилъ ему.

— Съ чего вы взяли, что я буду васъ уродовать? — спросилъ Моро.

— Изъ всего того, что видѣлъ! — отвѣтилъ я. — Кромѣ того, вотъ тамъ въ кустахъ существа, которыя…

— Замолчите! — прошепталъ Моро, поднимая руку.

— Не замолчу! — отвѣчалъ я. — Они были людьми, что они представляютъ теперь изъ себя? Я, по крайней мѣрѣ, не буду среди нихъ!

Мои взоры устремились вглубь острова…

Позади Моро и Монгомери, на берегу находился Млингъ, слуга послѣдняго, съ однимъ изъ тѣхъ дикарей, которые гребли на шлюпкѣ. Еще далѣе въ тѣни деревьевъ виднѣлась фигура человѣка-обезьяны, а за нимъ нѣсколько неопредѣленныхъ силуэтовъ.

— Что это за созданія? — вскричалъ я, указывая на нихъ пальцемъ и возвышая все болѣе и болѣе голосъ, чтобы они меня услыхали. — Они били такими же людьми, какъ и вы, они обращены вами въ презрѣнныхъ тварей со звѣрскими замашками. Это люди, которыхъ вы сдѣлали своими рабами, и, тѣмъ не менѣе, вы все-таки еще боитесь… Послушайте! — вскричалъ я, указывая уродамъ на Моро и надсаживаясь отъ крика, чтобы быть ими услышаннымъ. — Послушайте, развѣ вы не видите, что эти двое людей боятся васъ, остерегаются васъ? Почему вы не осмѣливаетесь напасть на нихъ? Васъ много…

— Ради Бога, — вскричалъ Монгомери, — замолчите, Прендикъ!

— Прендикъ! — позвалъ меня Моро.

Они оба нарочно кричали въ одинъ голосъ, чтобы заглушить мои слова. Между тѣмъ позади нихъ собирались любопытныя лица уродовъ съ недоумѣвающими минами, безобразными отвисшими руками и съ изуродованными спинами. Они, казалось, силились понять меня и припомнить свое человѣческое прошлое.

Я продолжалъ имъ кричать тысячу различныхъ вещей которыхъ теперь не помню: все сводилось къ тому, что уроды могли бы убить Моро и Монгомери, и имъ не слѣдовало бы бояться ихъ. Подобныя мысли старался я пробудить въ чудовищахъ передъ своей безповоротной кончиной. Я видѣлъ, какъ существо, видѣнное мною уже въ первый вечеръ своего пребыванія на островѣ, съ зелеными глазами и въ какихъ-то грязныхъ отрепьяхъ, шло изъ-за деревьевъ, чтобы лучше услышать меня. За нимъ подходили и другія.

Наконецъ, я остановился, чтобы перевести дыханіе.

— Послушайте меня минуточку, — заговорилъ Моро своимъ сильнымъ и рѣзкимъ голосомъ, — а потомъ говорите, что вамъ угодно!

— Ну! — сказалъ я.

Онъ откашлялся, подумалъ нѣсколько секундъ и закричалъ:

— По латыни, Прендикъ, на дурномъ латинскомъ языкѣ постарайтесь меня понять. Ні non sunt hommes, sunt animallа, girae nos habemus (это не люди, а обыкновенныя животныя), они подвергались вивисекціи, своего рода фабрикаціи человѣчества. Я вамъ все объясню, выходите изъ воды!

— Хорошо сказано! — вскричалъ я со смѣхомъ. — Они были людьми, такъ какъ говорятъ, строятъ хижины и варятъ себѣ ѣду. И не думайте, чтобы я вышелъ отсюда!

— Около васъ очень глубоко… Тамъ же водятся въ большомъ количествѣ прожорливыя акулы…

— Вотъ это-то мнѣ и надо! — отвѣтилъ я. — Коротко и ясно. Въ добрый часъ. Я хочу сперва съ вами сыграть хорошую штуку!

— Подождите!

Онъ вытащилъ какой-то предметъ изъ своего кармана, онъ блеснулъ на солнцѣ — и бросилъ его къ своимъ ногамъ.

— Вотъ заряженный револьверъ, — сказалъ онъ. — Монгомери сдѣлаетъ то же самое. Потомъ мы отойдемъ по плоскому морскому берегу на такое разстояніе, какое вы считаете подходящимъ. Тогда придите и возьмите револьверы!

— Такъ-то такъ, но у васъ, навѣрное, еще третій?

— Я васъ прошу, Прендикъ, немного подумать. Во первыхъ, я васъ не звалъ на этотъ островъ, во вторыхъ, въ послѣднюю ночь мы лѣчили васъ, и овладѣть вами представлялся особенно удобный случай. Наконецъ, теперь, когда вашъ первый страхъ прошелъ, и вы можете обдумать, что вамъ говорятъ, то скажите по совѣсти, развѣ Монгомери принадлежитъ къ такому типу людей, какимъ вы его себѣ представляете? Мы васъ искали и преслѣдовали для вашего же блага, ибо весь этотъ островъ наполненъ… феноменами, враждебными вамъ. Съ какой же цѣлью мѣшать намъ вашему желанію утопиться?

— Почему вы направили вашихъ людей на меня, когда я находился въ пещерѣ?

— Мы рѣшили присоединиться къ вамъ и избавить васъ отъ опасности. Послѣ этого мы нарочно потеряли вашъ слѣдъ, ради вашего же спасенія!

Я размышлялъ. Его слова казались мнѣ правдоподобными. Потомъ я вспомнилъ еще объ одномъ.

— А что я видѣлъ… въ оградѣ? — спросилъ я.

— Это былъ пума!

— Послушайте, Прендикъ, — сказалъ Монгомери. — Вы безразсудный глупецъ. Выходите изъ воды, возьмите револьверы и тогда говорите. Мы не можемъ сдѣлать больше того, что сдѣлали!

Нужно было признать справедливость его словъ. По правдѣ сказать, я всегда не довѣрялъ и боялся Моро. Но Монгомери былъ человѣкъ, который могъ меня слушать.

— Отойдите подальше вдоль берега и поднимите руки вверхъ! — проговорилъ я послѣ нѣкотораго размышленія.

— Нѣтъ, нельзя! — сказалъ Монгомери съ выразительнымъ кивкомъ головы назадъ. — Въ этомъ увидятъ недостатокъ достоинства!

— Идите, въ такомъ случаѣ до деревьевъ, я васъ прошу!

— Какія идіотскія церемоніи! — сказалъ Монгомери,

Оба они повернулись лицомъ къ шести или семи страннымъ двуногимъ чудовищамъ, которыя, мрачныя и неподвижныя, стояли на солнцѣ и въ то же время находились въ тѣни, падающей отъ деревьевъ. Монгомери защелкалъ кнутомъ, и они, быстро повернувшись на пяткахъ, бросились бѣжать врассыпную въ чащу деревьевъ. Когда Монгомери и Моро удалились на порядочное разстояніе отъ меня, я вышелъ на беретъ, поднялъ револьверы и осмотрѣлъ ихъ. Для полной убѣдительности въ томъ, что они заряжены, я выбралъ большой кусокъ окаменѣвшей лавы и выстрѣлилъ; къ моему удовольствію камень превратился въ обломки, смѣшавшіеся съ пескомъ.

Тѣмъ не менѣе съ минуту я колебался.

— Я принимаю рискъ! — проговорилъ я, наконецъ, и съ револьверами въ рукахъ поднялся по гладкому морскому берегу, чтобы присоединиться къ нимъ.

— Такъ-то будетъ лучше! — безстрастно сказалъ Моро. — Своимъ поведеніемъ вы испортили: мнѣ лучшую часть моего дня!

Съ снисходительнымъ видомъ, оскорбительнымъ дня меня онъ и Монгомери въ молчаніи шли впереди меня.

Толпа уродовъ продолжала стоять въ удивленіи, отодвинувшись къ самымъ деревьямъ. Я прошелъ мимо нихъ по возможности спокойно. Одинъ изъ нихъ сдѣлалъ видъ, что хотѣлъ послѣдовать за мною, но стоило Монгомери поднять кнутъ, какъ онъ убѣжалъ. Остальные, не двигаясь, провожали насъ глазами.

Они, безъ сомнѣнія, могли быть животными. Но мнѣ никогда не случалось встрѣчать разсуждающихъ животныхъ.

VIII.
Моро объясняется.

— А теперь, Прендикъ, я объяснюсь! — сказалъ докторъ Моро, послѣ того какъ мы пообѣдали. — Я долженъ признать, что вы самый требовательный гость, кого я когда либо встрѣчалъ, и предупреждаю васъ, что это послѣднее одолженіе, которое я дѣлаю по отношенію къ вамъ. Вы можете, если угодно, угрожать лишить себя жизни; я не пошевельну пальцемъ, хотя для меня это было-бы нѣсколько непріятно!

Онъ сѣлъ въ мягкое кресло, держа въ своихъ блѣдныхъ и гибкихъ пальцахъ сигару. Свѣтъ висячей лампы падалъ на его сѣдые волосы; взглядъ былъ обращенъ чрезъ маленькое окно безъ стеколъ къ небу. Я также сѣлъ насколько возможно дальше отъ него, между нами находился столъ и револьверы лежали на разстояніи руки отъ меня. Монгомери не было. Я не особенно желалъ быть вмѣстѣ съ ними въ столь маленькой комнаткѣ.

— Вы допускаете, что вивисекцированное человѣческое существо, какъ вы его назвали, есть. вмѣстѣ съ тѣмъ, пума? — проговорилъ Моро. Онъ ввелъ меня во внутренность огороженнаго мѣста, чтобы я могъ-бы убѣдиться въ этомъ на самомъ дѣлѣ.

— Да, это пума, — отвѣчалъ я, — пума еще живая, но отпрепарированная и изуродованная такимъ образомъ, что я не желаю никогда болѣе видѣть подобное живое мясо. Всѣ гнусные…

— Мнѣ все равно! — прервалъ Моро. — По крайней мѣрѣ, избавьте меня отъ этихъ благородныхъ изліяній. Монгомери былъ точно такимъ-же. Вы допускаете, что это пума? Теперь, сидите спокойно, въ то время, какъ я буду развивать передъ вами свои идеи о физіологіи!

Немедленно, тономъ безмѣрно скучающаго человѣка, но затѣмъ, мало по малу одушевляясь, началъ онъ излагать свои работы. Онъ выражался яростно и убѣдительно. Отъ времени до времени я замѣчалъ въ его тонѣ язвительную иронію и вскорѣ почувствовалъ себя краснымъ отъ стыда за наши взаимныя положенія.

Существа, видѣнныя мною, не были люди, это были животныя — очеловѣченныя животныя — торжество вивисекціи.

— Вы забыли все, что можетъ сдѣлать съ живыми существами искусный вивисекторъ! — говорилъ Моро. — Что касается до меня, то я все еще спрашиваю себя, почему вещи, испробованныя мною здѣсь, до сихъ поръ не были еще произведены? Безъ сомнѣнія, нѣкоторыя попытки были, какъ-то: ампутаціи, удаленіе болѣзненныхъ частей, выпиливаніе костей, вырѣзываніе больныхъ членовъ тѣла. Конечно, вы знаете, что хирургія можетъ произвести и уничтожить косоглазіе. Въ случаяхъ удаленія болѣзненныхъ частей у васъ происходятъ всякаго рода секретныя измѣненія, органическія нарушенія, людификаціи страстей, преобразованія въ раздражительности тканей. Я увѣренъ, что обо всемъ этомъ вы уже слышали!

— Безъ сомнѣнія, — отвѣчалъ я, — но эти отвратительныя двуногія…

— Все въ свое время! — сказалъ онъ, съ успокоительнымъ жестомъ. — Я только начинаю. Это обыкновенные случаи преобразованія (трансформаціи). Хирургія можетъ сдѣлать лучшее. Можно легко также построить что либо разрушающееся или преобразующееся. Вы слышали, можетъ быть, объ одной часто повторяющейся операціи въ хирургіи, съ которой прибѣгаютъ за помощью въ случаяхъ отсутствія носа? Обрывокъ кожи, содранный со лба и перенесенный на носъ, прививается на своемъ новомъ мѣстѣ. Это прививка одной части тѣла животнаго къ другой части того-же жавотнаго. Но можно также прививать части, недавно взятыя отъ другого какого-нибудь животнаго. Напримѣръ, зубы. Прививка кожи и кости употребляется для ускоренія исцѣленія. Хирургъ кладетъ въ середину раны кусочки кожи, срѣзанные отъ другого какого-нибудь животнаго, или обломки кости ихъ недавно убитой жертвы.

— Вы слышали, можетъ быть, о шпорѣ пѣтуха которую Гунтеръ привилъ къ шеѣ быка. А крысьи хвосты на носу алжирскихъ зуавовъ, объ этомъ также слѣдуетъ сказать — уроды, изготовленные посредствомъ кусочка хвоста обыкновенной крысы, перенесеннаго въ надрѣзъ на лицѣ и привившагося въ такомъ положеніи!

— Изготовленные уроды! Такимъ образомъ вы хотите сказать, что…

— Да. Эти созданія, которыхъ вы видѣли, животныя, выкроенныя и обдѣланныя въ новыя формы. На это, т. е. изученію пластичности живыхъ формъ, посвящена моя жизнь. Я занимался годы, постепенно пріобрѣтая новыя свѣдѣнія. Я вижу ваше изумленіе въ то время, какъ я не говорю вамъ ничего новаго. Все это уже давно находится въ области практической анатоміи, но никто не имѣлъ дерзости касаться этого. Я могу измѣнить не только наружную форму животнаго, физіологія, химическій составъ живаго существа также могутъ подвергаться прочному измѣненію!

— Оспопрививаніе и другіе методы прививки живыхъ и мертвыхъ матерій — примѣры, съ которыми вы, навѣрное, хорошо знакомы. Сходную операцію представляетъ переливаніе крови, съ чего, сказать правду, началъ я. Такіе случаи многократны. Менѣе обычныя, но, конечно, гораздо болѣе смѣлыя, были операціи тѣхъ практиковъ среднихъ вѣковъ, которые фабриковали карликовъ, калѣкъ и ярмарочныхъ уродовъ и чудовищъ; остатки такого искусства видны еще въ предварительныхъ манипуляціяхъ, которымъ подвергаются паяцы и акробаты. Викторъ Гюго много говорилъ о нихъ въ своемъ произведеніи. «Человѣкъ, который смѣется»… Но вы, можетъ быть, понимаете лучше, что я хочу сказать? Вы начинаете видѣть, что возможно пересаживать ткань онъ одной части тѣла животнаго къ другой или отъ одного животнаго къ другому, измѣнять его (т. е. животнаго) химическія реакціи, способы роста, возобновлять суставы членовъ и въ результатѣ измѣнить все внутреннее строеніе животнаго!

— Однако до меня эта необычайная отрасль знаній совсѣмъ не была систематически и полно разработана новѣйшими изслѣдователями.

— Только нѣсколько хирургическихъ попытокъ указывали на случаи подобнаго рода; большинство аналогичныхъ примѣровъ производились, такъ сказать, случайно тиранами, преступниками, заводчиками лошадей и собакъ, всякаго рода невѣжественными и неопытными людьми, работавшими исключительно ради личныхъ выгодъ. Я первый возбудилъ этотъ вопросъ, вооруженный антисептической хирургіей и владѣя дѣйствительнымъ научнымъ знаніемъ естественныхъ законовъ.

— Можно думать, что до сихъ поръ все это практиковалось втайнѣ. Таковы, напримѣръ, сіамскіе близнецы… А также въ казематахъ инквизиціи… Несомнѣнно, главною цѣлью инквизиторовъ было — доставить утонченныя страданія, но, по крайней мѣрѣ, нѣкоторые изъ нихъ должны были имѣть безграничную научную любознательность…

— Но, — прервалъ я, — эти существа, эти животныя говорятъ!

Онъ отвѣтилъ, что они дѣйствительно говорятъ. По его словамъ, вивисекція не останавливается только на простомъ преобразованіи внѣшняго вида. Свинья и та можетъ получить воспитаніе. Строеніе, касающееся ума, еще менѣе установлено, нежели строеніе тѣла. Въ развивающемся ученіи о гипнотизмѣ мы находимъ предсказываемую возможность посредствомъ внушеній замѣнять старыя атавистическія понятія новыми, привитыми къ наслѣдственнымъ и прочно занявшими мѣсто послѣднихъ. По правдѣ сказать, многое изъ того, что мы зовемъ моральнымъ воспитаніемъ, есть искусственная модификація и извращеніе природнаго инстинкта. Велико различіе между гортанью человѣка и обезьяны, — продолжалъ онъ, — въ ея способности воспроизводить ясно различные символическіе звуки, которыми можетъ выражаться мысль.

Относительно этого пункта я не былъ согласенъ съ нимъ, но съ нѣкоторою неучтивостью онъ отказался обратить вниманіе на мое возраженіе. Онъ повторилъ только, что факты на лицо, и продолжалъ изложеніе своихъ работъ.

Я спросилъ его, почему онъ взялъ за образецъ человѣка? Мнѣ казалось въ то время, да и теперь еще кажется, что въ этомъ выборѣ проглядывала какая-то странная злость. Онъ признался, что выбралъ эту форму случайно.

— Я также легко могу превратить барановъ въ ламъ и ламъ въ барановъ. Я полагаю, что въ человѣческой формѣ такъ называемый артистическій складъ ума проявляется гораздо сильнѣе, неужели у какой-либо другой животной формы. Но я не ограничусь фабрикаціею людей. Одинъ или два раза…

Онъ немного помолчалъ.

— Эти годы! Съ какою быстротою они протекли! И вотъ теперь я потерялъ цѣлый день для спасенія вашей жизни и теряю еще часъ, давая вамъ объясненіе!

— Между тѣмъ, — сказалъ я, — я все еще не понимаю. Вы причиняете массу страданій, въ чемъ-же какіе оправданіе? Одно только практическое примѣненіе могло-бы извинить въ моихъ глазахъ вивисекцію…

— Конечно! — сказалъ онъ. — Но, какъ вы видите, я думаю иначе. Мы смотримъ на дѣло съ различныхъ точекъ зрѣнія. Вы матеріалистъ!

— Я вовсе не матеріалистъ! — живо прервалъ я его.

— Съ моей точки зрѣнія, съ моей точки зрѣнія!

— Именно вопросъ о страданіи раздѣляетъ насъ. Пока видъ страданій или слухъ о нихъ огорчаетъ васъ, пока собственныя ваши страданія управляютъ вами, пока основою вашихъ представленій о злѣ, о грѣхѣ служитъ боль, до тѣхъ поръ вы не болѣе, какъ животное, говорю я, и имѣете довольно смутное представленіе о чувствахъ всякаго другого животнаго. Боль…

Я въ нетерпѣніи пожалъ плечами, слыша подобные софизмы.

— Но, мало того, — продолжалъ докторъ, — умъ, дѣйствительно способный къ признанію научныхъ истинъ, долженъ считать все это сущимъ вздоромъ. Можетъ быть, на всей нашей маленькой планетѣ, представляющей, такъ сказать крупинку міра, невидимую съ ближайшей звѣзды, нигдѣ не встрѣчается того, что называютъ страданіемъ. Мы лишь ощупью пробираемся къ истинѣ… Впрочемъ, что такое боль, даже для тѣхъ, кто живетъ вотъ здѣсь, на этой землѣ?

При этихъ словахъ онъ вынулъ изъ кармана маленькій перочинный ножикъ и, вскрывъ лезвіе, приблизилъ свое кресло ко мнѣ такъ, чтобы я могъ видѣть его бедро; затѣмъ, выбравъ мѣсто, онъ свободно погрузилъ лезвіе въ свое мясо и снова вынулъ его оттуда,

— Вы, безъ сомнѣнія, это уже видѣли? Чувствуется не болѣе, какъ уколъ булавки. Что-же изъ этого слѣдуетъ? Способность чувствовать не присуща мышцамъ, она свойственна исключительно кожѣ, и въ бедрѣ, напримѣръ, лишь кое-гдѣ находятся чувствительныя къ боли мѣста!

— Боль только нашъ внутренній совѣтчикъ — медикъ, раздражающій и предостерегающій насъ. Всякое живое мясо не испытываетъ страданій, они ощущаются лишь нервами, да и то не всѣми. Нѣтъ и слѣда дѣйствительной боли въ ощущеніяхъ зрительнаго нерва. Если его ранить, то вы видите одно мерцаніе свѣта, точно также пораненіе слухового нерва обнаруживается исключительно шумомъ въ ушахъ. Растенія не страдаютъ вовсе; возможно, что низшія животныя, каковы морская звѣзда или рѣчной ракъ, также не испытываютъ страданій. Что-же касается людей, то, развиваясь, они съ большимъ упорствомъ будутъ работать для своего блага, и почти не будетъ необходимости предостерегать ихъ отъ сопряженныхъ съ этимъ опасностей. Я еще никогда не видѣлъ безполезной вещи, которая рано или поздно не была-бы уничтожена и лишена существованія, а вы? Итакъ, боль становится безполезной!

— Впрочемъ, я религіозенъ, Прендикъ, какимъ долженъ быть всякій здравомыслящій человѣкъ. Можетъ быть, думается мнѣ, что я немного лучше васъ знакомъ съ законами Творца вселенной, потому что всю свою жизнь отыскиваю ихъ своимъ собственнымъ способомъ, между тѣмъ вы, какъ кажется, собираете однѣхъ бабочекъ. И я ручаюсь вамъ, что радость и горе не имѣютъ ничего общаго съ небесами и адомъ. Удовольствіе и горесть! Ба! Что такое экстазъ богослова, какъ не смутно представляющаяся райская дѣва Магомета? То, что мужчины и женщины, въ большинствѣ случаевъ, дѣлаютъ изъ-за удовольствія и горя, Прендикъ, служить признаками звѣря въ нихъ, звѣря, до котораго они опускаются!

— Удовольствіе и горесть!..

— Мы ощущаемъ ихъ только до тѣхъ поръ, пока валяемся въ пыли. Вы видите, я продолжалъ свои изслѣдованія этимъ путемъ, къ которому они меня привели. Это единственный способъ, которымъ я умѣю вести изслѣдованія. Я ставлю вопросъ, отыскиваю какимъ-нибудь образомъ отвѣтъ на него и въ результатѣ имѣю… новый вопросъ. Возможно ли то, или другое? Вы не можете себѣ представить, что обозначаетъ это для изслѣдователя! Какая духовная страсть овладѣваетъ имъ! Вы не можете вообразить себѣ удивительныхъ прелестей этихъ духовныхъ стремленій. Существо, находящееся передъ вами, не болѣе, какъ животное, созданіе, подобное вамъ, но въ немъ все загадка. Страданіе изъ-за симпатіи — обо всемъ этомъ я знаю, и оно сохранилось у меня, какъ воспоминаніе о чемъ то, что я уже много лѣтъ тому назадъ пережилъ. Я живъ — это мое единственное желаніе — найти крайніе предѣлы эластичности живой формы!

— Но, — возразилъ я, — это мерзость…

— До сего дня я нисколько не заботился объ этикѣ матеріи. Изученіе природы дѣлаетъ человѣка и меньшей мѣрѣ такимъ же безжалостнымъ, какъ сама природа. Я дѣлалъ свои изслѣдованія, не заботясь ни о чемъ другомъ, какъ о вопросѣ, который я желалъ разрѣшить, и матеріалы для него… тамъ, въ хижинахъ. Скоро уже одиннадцать лѣтъ, какъ прибыли мы сюда, Монгомери и я, вмѣстѣ съ шестью Канаками. Я вспоминаю о тишинѣ острова и пустынномъ океанѣ вокругъ насъ, какъ будто это было вчера. Мѣсто, казалось, ждало меня!

— Запасы провизіи были выгружены на берегъ, и для нихъ выстроенъ амбаръ. Канаки построили свои хижины близъ лощины. Я принялся работать здѣсь надъ тѣмъ, что привезъ съ собою. Въ началѣ получались плачевные результаты. Началъ я съ барана, но послѣ полуторадневной работы скальпель мой былъ невѣрно направленъ, и животное поколѣло!

— Въ другого барана получилось скорбное и боязливое существо; я перевязалъ ему раны, чтобы оно не погибло. Баранъ казался мнѣ совершенно очеловѣченнымъ, но, приглядываясь къ нему ближе, я остался недоволенъ. Вспоминая обо мнѣ, полученное существо испытывало неизъяснимый страхъ, и ума въ немъ было не болѣе, чѣмъ у барана. При каждомъ новомъ взглядѣ на него, оно становилось мнѣ все болѣе и болѣе противнымъ, и, наконецъ, я прекратилъ страданія моего чудовища. Эти животныя безъ всякаго мужества, существа боязливыя и чувствительныя къ боли, безъ малѣйшей искры жизненной энергіи, не умѣютъ презирать страданія и совершенно не годятся для фабрикаціи изъ нихъ людей.

— Затѣмъ я взялъ гориллу и, работая надъ нимъ съ величайшимъ стараніемъ, преодолѣвая одно затрудненіе за другимъ, создалъ своего перваго человѣка. Я обдѣлывалъ его цѣлую недѣлю, день и ночь, въ особенности его мозгъ нуждался въ большой поправкѣ, необходимо было многое добавить и измѣнить въ немъ. Когда, по окончаніи работы, онъ, связанный и обвязанный, неподвижно лежалъ передо мною, то, по моему мнѣнію, это былъ превосходный образецъ негрскаго типа. Я до тѣхъ поръ не отходилъ отъ него, пока не убѣдился, что онъ выживетъ; придя же въ эту каморку, я нашелъ въ ней Монгомери въ состояніи, довольно близкомъ къ вашему. Онъ слышалъ нѣкоторые крики животнаго, по мѣрѣ того, какъ послѣднее становилось человѣкомъ, крики, подобные тѣмъ, которые такъ смутили васъ. До того дня я не посвящалъ его всецѣло въ свои тайны. Канаки, тѣ также были смущены, и одинъ мой видъ страшилъ ихъ. Пріобрѣтя вновь до извѣстной степени довѣріе Монгомери, я съ громадными усиліями помѣшалъ канакамъ покинуть насъ. Въ концѣ концовъ, имъ это удалось, и мы потеряли яхту. Много дней, почти цѣлыхъ три или четыре мѣсяца, ушло на воспитаніе моего звѣря. Я обучилъ его первоначальнымъ правиламъ англійскаго языка далъ понятіе о числахъ и выучилъ азбукѣ. Онъ соображалъ медленно, хотя мнѣ попадались идіоты, соображавшіе несомнѣнно еще медленнѣе. У моего созданія перемѣнился образъ мыслей, и не сохранилось никакого воспоминанія о своемъ прошедшемъ. Когда зажили совершенно его шрамы, такъ что онъ не казался болѣе больнымъ и угловатымъ и могъ произносить нѣсколько словъ, я свелъ его туда, внизъ, и представилъ канакамъ ихъ новаго товарища.

Сначала они ужасно боялись его, — это меня нѣсколько оскорбляло, такъ какъ я гордился своимъ произведеніемъ, — однако, манеры его были такъ милы, и онъ казался такимъ уничтоженнымъ, что немного времени спустя канаки приняли его и взялись за воспитаніе. Учился онъ быстро, подражая и усваивая себѣ все; построивъ себѣ хижину, сдѣланную даже лучше, какъ казалось мнѣ, другихъ хижинъ. Среди канаковъ нашелся одинъ, который выучилъ мое созданіе читать или, но крайней мѣрѣ, складывать буквы и далъ ему нѣсколько основныхъ понятій о нравственности. По всему было видно, что привычки звѣря совершенно отсутствовали въ немъ, а это представлялось наиболѣе желательнымъ.

— Послѣ этого я отдыхалъ нѣсколько дней и собирался написать отчетъ обо всемъ дѣлѣ, чтобы расшевелить европейскихъ физіологовъ.

— Но однажды я нашелъ свое твореніе сидящимъ на деревѣ, оно безъ умолку кричало и дѣлало гримасы двоимъ, дразнящимъ его, канакамъ. Я погрозилъ ему, упрекнулъ въ безчеловѣчности подобнаго поступка, пробудилъ въ немъ чувство, стыда, а возвратясь домой, рѣшилъ, прежде чѣмъ познакомить публику съ моими работами, сдѣлать еще болѣе удачный опытъ. И мнѣ удалось, но, какъ бы ни было, звѣрство упорно возвращалось къ моимъ созданіямъ, день ото дня одерживало верхъ надъ человѣкомъ. Я всѣми силами стремлюсь въ моихъ работать къ совершенству и достигну цѣли. Эта пума…

— Однако, возвратимся къ разсказу. Ни одного изъ канаковъ нѣтъ теперь въ живыхъ. Одинъ вывалился за бортъ шлюпки, другой умеръ отъ раны наконечникомъ колья, отравленнымъ имъ, какимъ-то образомъ, сокомъ растенія. Трое бѣжало на яхтѣ и, по всей вѣроятности, утонуло. Послѣдній былъ…. убитъ. Я замѣнилъ ихъ другими существами. Монгомери велъ себя такъ-же, какъ вы, и собирался сдѣлать то же, что и вы. Затѣмъ…

— Что стало съ послѣднимъ канакомъ, — живо спросилъ я, — съ тѣмъ, который былъ убитъ?

— Дѣло въ томъ, что я создалъ нѣсколько человѣческихъ существъ, и, вотъ одно изъ нихъ…

Наступила пауза.

— Ну, что же дальше? — проговорилъ я.

— Онъ былъ убитъ!

— Мнѣ не понятно. Вы хотите сказать, что…

— Одно изъ моихъ созданія убило канака… Да!

— Оно уничтожило многое, что попало ему въ руки. Мы преслѣдовали его въ теченіе двухъ дней. Оно было случайно выпущено безъ всякаго желанія съ моей стороны предоставить ему свободу. Это было просто испытаніе. Работа надъ существомъ не была закончена. Оно, лишенное конечностей, извивалось на солнцѣ, какъ змѣя. Уродъ обладалъ непомѣрною силою и обезумѣлъ отъ боли; онъ двигался съ большою быстротою, подобно плавающей морской свинкѣ.

— Въ теченіе нѣсколько дней пряталось чудовище въ лѣсу, уничтожая все живое, попадавшееся ему въ пути; когда же мы погнались за нимъ, оно уползло въ сѣверную часть, и мы раздѣлились, чтобы окружить его. Монгомери не захотѣлъ отдѣлиться отъ меня. У канака былъ карабинъ; когда же мы нашли его трупъ, дуло его оружія было изогнуто въ видѣ французской буквы S и почти насквозь прогрызено зубами… Монгомери выстрѣломъ изъ ружья убилъ чудовище… Съ того времени у меня явился особый взглядъ относительно идеаловъ человѣчества!

Онъ замолчалъ. Я продолжалъ сидѣть неподвижно, изучая его лицо.

— Такимъ образомъ, — продолжалъ докторъ, — цѣлыхъ двадцать лѣтъ, считая въ этомъ числѣ девять лѣтъ въ Англіи, — я работаю, и все еще есть нѣчто въ моихъ работахъ, что раздражаетъ меня, разрушаетъ мои планы и вызываетъ на новые труды. Иногда у меня выходитъ лучше, въ другой разъ хуже, но все еще я далекъ отъ своего дѣла. Человѣческая форма, а она дается мнѣ въ настоящее время почти легко, имѣю ли я дѣло съ слабымъ граціознымъ животнымъ, или съ сильнымъ и неуклюжимъ, но часто меня приводятъ въ смущеніе руки и когти — болѣзненные придатки, которые я не осмѣливаюсь обдѣлывать слишкомъ рѣшительно. Однако, главныя мои затрудненія — въ преобразованіяхъ, которымъ необходимо подвергнуть мозгъ животныхъ. Часто онъ остается совершенно первобытнымъ съ необъяснимыми пробѣлами въ понятіяхъ. Менѣе всего меня удовлетворяетъ, и чего я не могу достигнуть и точно рѣшить, — это, гдѣ находится источникъ эмоціи. Вкусы, инстинкты, стремленія, вредныя человѣчеству — странный и скрытный резервуаръ, которые неожиданно воспламеняется и всецѣло преисполняетъ существа гнѣвомъ, ненавистью и страхомъ. Эти изготовленныя мною существа показались вамъ странными и опасными при первомъ же наблюденіи за ними, а мнѣ съ перваго начала казались, внѣ всякаго сомнѣнія, человѣческими существами. Затѣмъ, при дальнѣйшемъ наблюденія за ними, мое убѣжденіе разсѣивалось. Сначала одна звѣрская черта, за ней другая появлялись на свѣтъ Божій и повергали меня въ уныніе. Но я еще достигну цѣли. Каждый разъ, какъ я погружаю живое созданіе въ эту жгучую бездну страданій, я говорю себѣ: на этотъ разъ все животное будетъ выжжено, и моими руками создается вполнѣ разумное существо. Къ тому же, что значатъ десять лѣтъ? Понадобились сотни, тысячи лѣтъ, чтобы создать человѣка!

Онъ погрузился въ глубокое размышленіе.

— Все-таки я приближаюсь къ цѣли, я узнаю секретъ; этотъ пума, котораго я… — Онъ снова замолчалъ.

— А они снова возвращаются къ своему прежнему состоянію, — произнесъ онъ. — Лишь только я оставлю ихъ въ покоѣ, какъ въ нихъ обнаруживается звѣрь и предъявляетъ свои права…

Наступило новое продолжительное молчаніе.

— Въ такихъ случаяхъ, — сказалъ я, — вы отсылаете своихъ чудовищъ въ оврагъ?

— Они сами идутъ туда, я отпускаю ихъ при первомъ появленіи въ нихъ звѣря, и вскорѣ они поселятся тамъ, внизу. Всѣ они боятся этого дома и меня. Въ лощинѣ одна пародія на человѣчество. Монгомери знаетъ кое-что объ этомъ, такъ какъ онъ вмѣшивается въ ихъ дѣла. Одного или двухъ онъ пріучилъ служить намъ. Онъ стыдится, но, мнѣ кажется, у него особаго рода страсть къ нѣкоторымъ изъ тѣхъ существъ. Это его дѣло, и меня не касается. На меня мои жертвы производятъ непріятное впечатлѣніе и внушаютъ мнѣ отвращеніе. Я думаю, что онѣ придерживаются правилъ, завѣщанныхъ имъ канакомъ-миссіонеромъ, и ведутъ слабое подобіе разумной жизни — бѣдные звѣри! У нихъ есть нѣчто, что называется Закономъ, они напѣваютъ пѣсни, въ которыхъ возсылаютъ славу какому-то «ему». Они сами строятъ себѣ берлоги, собираютъ плоды, нарываютъ травъ и даже вступаютъ въ браки. При всемъ этомъ, однако, внутри ихъ самихъ не видно ничего, кромѣ душъ звѣрей, загубленныхъ звѣрей съ ихъ яростью и другими жизненными инстинктами, требующими удовлетворенія… Тѣмъ не менѣе, среди всѣхъ живущихъ на свѣтѣ это удивительно странныя существа. Въ нихъ есть нѣкоторое стремленіе къ высшему — частью изъ хвастовства, частью изъ излишняго возбужденія, частью изъ присущаго имъ любопытства. Конечно, это только обезьяничанье, одна насмѣшка… Я питаю надежду на своего пуму. Я тщательно трудился надъ его головой и мозгомъ.

— А теперь, — продолжалъ онъ, поднявшись послѣ продолжительнаго молчанія, въ теченіе котораго каждый изъ насъ предавался своимъ мыслямъ, — что скажете вы обо всемъ этомъ? Боитесь ли вы еще меня?

Я посмотрѣлъ на него и увидѣлъ блѣднаго человѣка, съ сѣдыми волосами и спокойными глазами. Своимъ удивительно яснымъ взоромъ и красотою, гармонировавшей съ замѣчательнымъ спокойствіемъ его мощной фигуры, онъ совершенно походилъ на почтеннаго старца. Мною овладѣла дрожь. Въ отвѣтъ на вторично предложенный вопросъ я протянулъ ему револьверъ.

— Оставьте его у себя! — произнесъ онъ, скрывая зѣвоту.

Онъ всталъ, съ минуту глядѣлъ на меня и усмѣхнулся.

— Теперь у васъ, по крайней мѣрѣ, на два дня хватитъ работы!

Онъ въ задумчивости вышелъ черезъ внутреннюю дверь. Я быстро повернулъ ключъ въ наружной двери.

Я снова усѣлся, погруженный нѣкоторое время въ состояніе столбняка и какой-то тупости.

Сильно усталый умственно, физически и нравственно, я не могъ привести въ порядокъ своихъ мыслей. Окно смотрѣло на меня большимъ чернымъ глазомъ. Наконецъ, съ усиліемъ, потушилъ я лампу, растянулся въ гамакѣ и вскорѣ заснулъ глубокимъ сномъ.

IX.
Чудовища.

Я проснулся очень рано, ясно сохранивъ въ памяти объясненія Моро, и, спустившись съ гамака, поспѣшилъ убѣдиться, замкнута-ли дверь. Потомъ попробовалъ я крѣпость оконной рамы и нашелъ ее прочно укрѣпленной. Зная, что населявшія островъ созданія, несмотря на свой человѣческій видъ, представляли на самомъ дѣлѣ ничто иное, какъ изуродованныхъ животныхъ, странную пародію на человѣчество, я испытывалъ смутное безпокойство отъ сознанія, на что они способны, а это ощущеніе было для меня хуже опредѣленнаго страха. Въ дверь постучались, послышался заикающійся голосъ Млинга. Я положилъ одинъ изъ револьверовъ въ карманъ, а другой держа въ рукѣ, пошелъ отворять дверь.

— Здравствуйте, господинъ! — сказалъ онъ, неся мнѣ обычный завтракъ изъ вареныхъ овощей и плохо изжареннаго кролика.

За нимъ шелъ Монгомери. Его быстрый взглядъ замѣтилъ положеніе моей руки, и онъ усмѣхнулся.

Пума сегодня отдыхала для ускоренія заживленія своихъ ранъ, но Моро, который любилъ проводить время въ уединеніи, не присоединился къ намъ. Я вступилъ въ разговоръ съ Монгомери, чтобы получить подробности относительно жизни двуногихъ острова. Мнѣ въ особенности интересно было узнать, какимъ образомъ Моро и Монгомери достигли того, что чудовища не нападаютъ на нихъ и не пожираютъ другъ друга.

Онъ объяснилъ мнѣ, что относительная безопасность ихъ, т. е. его и Моро, зависитъ отъ опредѣленнаго строенія мозговъ этихъ уродовъ. Вопреки увеличивающейся ихъ смышленности и стремленію вернуться къ своимъ животнымъ инстинктамъ, они имѣютъ нѣкоторыя прочно закрѣпленныя понятія, привитыя докторомъ Моро ихъ уму, и которыя всецѣло поглощаютъ ихъ воображеніе. Имъ, такъ сказать, внушено, что иные поступки невозможны, другіе ни въ коемъ случаѣ не должны совершаться, и такого рода запрещенія настолько упрочились въ ихъ умахъ, что всякая возможность неповиновенія и раздоровъ исчезла. Однако, бывали случаи, когда старые инстинкты приходили въ столкновеніе съ внушенными Моро, брали верхъ надъ послѣдними.

Всѣ внушенія, называемыя «закономъ» — это тѣ причитыванія, которыя мнѣ уже пришлось слышать — борятся въ мозгахъ чудовищъ съ глубоко вкоренившимися и буйными стремленіями ихъ животной натуры. Они безпрестанно повторяютъ этотъ законъ и постоянно нарушаютъ его. Монгомери и Моро особенно бдительно слѣдятъ за тѣмъ, чтобы чудовищамъ не удалось отвѣдать крови. Они боятся неизбѣжныхъ послѣдствій при знакомствѣ животныхъ съ вкусомъ ея.

Монгомери разсказалъ мнѣ, что гнетъ закона преимущественно у кровожадныхъ уродовъ сильно ослабѣваетъ при наступленіи ночи. Звѣрь въ это время господствуетъ въ нихъ; какой-то духъ смущаетъ ихъ, и они отваживаются на такіе поступки, которые днемъ никогда не пришли-бы имъ въ голову. Поэтому то я и былъ преслѣдуемъ человѣкомъ-леопардомъ вечеромъ въ день своего прибытія. Въ первые дни моего пребыванія, они осмѣливались лишь тайно нарушать законъ и то послѣ заката солнца; днемъ-же явно свято чтили различныя запрещенія.

Здѣсь считаю удобнымъ сообщить нѣкоторыя подробности объ островѣ и его жителяхъ. Островъ, низкій около моря, съ неправильными очертаніями береговъ, занимаетъ поверхность въ восемь или десять квадратныхъ километровъ. Онъ былъ вулканическаго происхожденія, и его съ трехъ сторонъ окружали коралловые рифы. Нѣсколько трещинъ, выдѣлявшихъ вулканическіе пары, въ сѣверной части, да горячій источникъ являлись единственными оставшимися слѣдами тѣхъ силъ, которымъ онъ былъ обязанъ своимъ происхожденіемъ. Отъ времени до времени на островѣ давали себя чувствовать колебанія почвы; иногда маленькія, извивающіяся, постоянно тянувшіяся къ небу струйки дыма смѣнялись громадными столбами паровъ и газовъ.

Монгомери сообщилъ мнѣ, что численность населенія острова достигаетъ въ настоящее время до шестидесяти, если не болѣе, странныхъ созданій Моро, не считая мелкихъ существъ, которыя прячутся въ чащѣ и не имѣютъ человѣческаго образа. Всего-же онъ создалъ сто двадцать созданій, изъ нимъ многія уже погибли своею смертью, другія кончили свое существованіе трагически. Монгомери, на мой вопросъ относительно рожденія отпрысковъ отъ такихъ чудовищъ, отвѣтилъ, что подобные отпрыски дѣйствительно рождались, но обыкновенно не выживали, или же они не имѣли ничего общаго со своими очеловѣченными родителями. Если послѣдніе оставались въ живыхъ, Моро бралъ ихъ, чтобы придать имъ человѣческую форму. Самокъ было гораздо меньше, чѣмъ самцовъ, и онѣ подвергались многочисленнымъ тайнымъ преслѣдованіямъ, несмотря на предписываемое закономъ единобрачіе.

Нѣтъ возможности вполнѣ подробно описать этихъ людей-животныхъ — моя наблюдательность не особенно развита у меня и, къ сожалѣнію, я не мастеръ разсказывать. При общемъ взглядѣ на нихъ, прежде всего бросалась въ глаза удивительная несоразмѣрность ихъ ногъ въ сравненіи съ длиною туловища; однако наши понятія о красотѣ такъ относительны, что мой глазъ привыкъ къ ихъ формамъ, и, въ концѣ концовъ, я долженъ былъ признать ихъ мнѣніе, что мои длинныя ноги неуклюжи. Другимъ важнымъ отличіемъ отъ настоящихъ людей были: голова уродовъ, наклоненная впередъ, и искривленіе позвоночнаго столба. Только Человѣкъ-Обезьяна не обладалъ большой выпуклостью спины, придающей людямъ такую граціозность. Большинство этихъ двуногихъ звѣрей имѣло нескладныя закругленный плечи, и ихъ короткія предплечья упирались въ бока.

Нѣкоторые изъ нихъ были слегка покрыты волосами — по крайней мѣрѣ такъ обстояло дѣло во все время пребыванія моего на островѣ. Чрезвычайное безобразіе также представляли лица уродовъ — почти всѣ прогнатическія, съ плохо сформированными челюстями, простиравшимися до ушей, съ широкими и выдающимися носами, покрытыя въ безпорядкѣ густою растительностью и часто со странно окрашенными глазами, расположенными различнымъ образомъ. Никто изъ нихъ не умѣлъ смѣяться, хотя Человѣкъ-Обезьяна обладалъ большою насмѣшливостью. Кромѣ этихъ характерныхъ чертъ, ихъ головы имѣли мало общаго; каждая сохранила слѣды своего происхожденія: отпечатокъ человѣчества многое въ немъ измѣнилъ, но не могъ окончательно уничтожить слѣдовъ ни леопарда, ни быка, ни свиньи, ни другихъ самыхъ разнообразныхъ животныхъ, изъ которыхъ существо было создано. Голоса уродовъ также чрезвычайно разнообразились. Руки — всегда плохо сложенныя — поражали меня на каждомъ шагу, либо отсутствіемъ нормальнаго числа пальцевъ, либо присутствіемъ на послѣднихъ спиральныхъ когтей, или же, наконецъ, пальцы обладали громадною осязательною чувствительностью.

Самыми страшными изъ всѣхъ двуногихъ были двое: Человѣкъ-Леопардъ и существо полу-гіэна, полу-свинья. Наиболѣе громадныхъ размѣровъ достигали три Человѣка-Быка, которые сидѣли въ шлюпкѣ на веслахъ. Затѣмъ шли существо съ серебристой шерстью — блюститель закона, — Млнигъ и нѣчто вродѣ сатира, составленнаго изъ обезьяны и козы. Было еще три Человѣка-Ворона и одна Женщина-Свинья,

Женщина-Носорогъ и нѣсколько другихъ самокъ, происхожденія которыхъ я не зналъ въ точноcти, нѣсколько Людей-Волковъ, одинъ Человѣкъ-Медвѣдь-Волъ и одинъ Человѣкъ-Сенъ-Бернардъ. Я уже упоминалъ о Человѣкѣ-Обезьянѣ; у него была также старуха-жена, очень отвратительная и нечистоплотная, составленная изъ самки медвѣдя и лисицы; увидя ее въ первый разъ, я прямо пришелъ въ ужасъ. Она была фанатичною приверженницей «Закона». Кромѣ перечисленныхъ уродовъ, на островѣ жило нѣсколько незначительныхъ существъ.

Сперва я испытывалъ непреодолимое отвращеніе ко всѣмъ этимъ существамъ, очень хорошо сознавая, что все-таки они звѣри, но, мало-по-малу, немного привыкъ къ нимъ, и то благодаря вліянію взгляда на нихъ Монгомери. Онъ уже такъ давно вращался среди нихъ, что смотрѣлъ на нихъ почти какъ на нормальныхъ людей; воспоминанія о времени своей молодости, проведенной въ Лондонѣ, казались ему славнымъ прошлымъ, которое ужъ больше не вернется. Только разъ въ годъ отправлялся онъ въ Африку для покупки животныхъ отъ агента Моро, который торговалъ ими въ этомъ городѣ. Ему приходилось имѣть дѣло не въ самомъ этомъ приморскомъ городкѣ испанцевъ-метисовъ, гдѣ попадались прекрасные типы человѣка, а на бортѣ корабля, и люди на немъ являлись въ его глазахъ столь-же странными, каковыми казались мнѣ люди-животныя на островѣ — съ несоразмѣрно длинными ногами, плоскимъ лицомъ, съ выпуклымъ лбомъ, недовѣрчивые, опасные и буйные. На дѣлѣ-же онъ не долюбливалъ людей, и его сердце было расположено ко мнѣ исключительно потому, что онъ спасъ мнѣ жизнь.

Я даже думаю, что Монгомери тайно благоволилъ къ нѣкоторымъ изъ этихъ звѣрей, имѣлъ особую симпатію къ ихъ манерамъ, сначала онъ тщательно скрывалъ это отъ меня.

Млингъ, двуногій, съ чернымъ лицомъ, его слуга, первый изъ уродовъ, съ которымъ я встрѣтился, не жилъ вмѣстѣ съ другими на окраинѣ острова, но помѣщался въ особой конурѣ невдалекѣ отъ ограды.

Онъ не былъ такъ уменъ, какъ Человѣкъ-Обезьяна, но былъ самымъ послушнымъ и одинъ изъ всѣхъ уродовъ болѣе всѣхъ походилъ на человѣка. Монгомери научилъ его стряпать и вообще исполнять всѣ легкія услуги, требуемыя отъ слуги. Это былъ прекрасный примѣръ замѣчательнаго искусства Моро, помѣсь медвѣдя и собаки съ быкомъ, одно изъ наиболѣе удачныхъ и тщательно обдѣланныхъ его созданій. Млингъ относился къ Монгомери съ признательностью и удивительною нѣжностью; послѣдній замѣчалъ это и ласкалъ его, давая ему полунасмѣшливыя и полушутливыя названія, причемъ бѣдное существо прыгало отъ чрезвычайнаго удовольствія, но иной разъ Монгомери, напившись пьянымъ, билъ его ногами и кулаками, бросалъ въ него камни и обжигалъ горячей золой изъ своей трубки. Однако, какъ бы съ нимъ ни обращались, плохо или хорошо, Млингъ ничего такъ не любилъ, какъ быть вблизи Монгомери.

Въ концѣ концовъ, я привыкъ къ этимъ уродамъ, и тысячи ихъ поступковъ, вначалѣ казавшіеся мнѣ противными человѣческой природѣ, вскорѣ стали въ моихъ глазахъ совершенно естественными и обычными. Въ жизни наши понятія и представленія, какъ я думаю, всецѣло находятся подъ вліяніемъ окружающей насъ обстановки и людей. Монгомери и Моро были слишкомъ сильныя и незаурядныя личности, чтобы, живя среди нихъ, можно было вполнѣ сохранить свои представленія о человѣчествѣ. Если я встрѣчалъ одного изъ Людей-Быковъ, тяжелою поступью пробирающагося сквозь кустарники лѣса, мнѣ случалось спрашивать себя и рѣшать, чѣмъ Человѣкъ-Быкъ отличается отъ какого-нибудь настоящаго сѣраго мужика, послѣ ежедневнаго механическаго труда медленно возвращающагося домой. Или, встрѣчаясь съ женщиной — полу-лисой и полу-медвѣдицей — съ заостреннымъ и подвижнымъ лицомъ, такъ замѣчательно походящимъ на человѣческое лицо, по выраженію на немъ хитрости, мнѣ казалось, что я уже встрѣчалъ подобныя лица въ нѣкоторыхъ улицахъ большого города, пользующихся дурною славою.

Однако, время отъ времени звѣрь въ нихъ ясно и опредѣленно заявлялъ свои права.

Уродъ, по наружности, дикарь съ безобразными плечами, сидя на корточкахъ у входа въ хижину, вдругъ вытягивалъ впередъ свои руки и зѣвалъ, со странною неожиданностью, обнаруживая острые передніе зубы и клыки, сверкавшіе и отточеные, какъ бритва.

Когда я прямо и рѣшительно посмотрѣлъ въ глаза одной изъ проворныхъ самокъ, попавшейся мнѣ навстрѣчу на узкой тропинкѣ, то съ чувствомъ отвращенія замѣтилъ неправильный разрѣзъ ея зрачковъ; опустивъ взоры внизъ, увидѣлъ изогнутые когти, которыми она придерживала на бедрахъ свои лохмотья одежды. Впрочемъ, любопытная вещь, которой я не могъ понять, что эти созданія женскаго пола, въ первое время моего пребыванія на островѣ, инстинктивно сознавали свою непривлекательную наружность, вслѣдствіе чего обнаруживали болѣе, нежели человѣческое стремленіе къ соблюденію приличій и наружному своему украшенію.

Но возвращаюсь къ разсказу.

Послѣ завтрака, въ сообществѣ Монгомери, оба мы отправились на окраину острова посмотрѣть на фумаролу и теплый источникъ, въ горячія воды котораго попалъ я наканунѣ. У каждаго изъ насъ было по кнуту и заряженному револьверу. Когда мы проходили черезъ рощу, вдругъ раздался пискъ кролика: мы остановились, но, не слыша болѣе ничего, снова двинулись въ путь и совершенно забыли объ этомъ инцидентѣ. Монгомери обратилъ мое вниманіе на нѣсколькихъ маленькихъ животныхъ розоваго цвѣта съ очень длинными задними ногами; они бѣжали прыжками, скрываясь въ густой чащѣ кустарниковъ. Онъ объяснилъ мнѣ, что то были найденныя и обдѣланныя Моро дѣти большихъ двуногихъ. Моро надѣялся, что они будутъ снабжать насъ мясомъ къ столу, но ихъ привычка, какъ и у кроликовъ, поѣдать своихъ маленькихъ, разрушила его проектъ. Эти созданьица уже попадались мнѣ навстрѣчу ночью, когда я былъ преслѣдуемъ Человѣкомъ-Леопардомъ, а также наканунѣ, во время моего бѣгства отъ Моро. Случайно одно изъ такихъ животныхъ, убѣгая отъ насъ, прыгнуло въ нору, образованную корнями поваленнаго вѣтромъ дерева.

Не дожидаясь, пока оно выберется оттуда, мы рѣшили его поймать; оно стало плеваться, царапаться, какъ кошка, сильно тряся всѣмъ своимъ тѣломъ, пробовало даже кусаться, но его зубы были очень слабы и только слегка ущемляли кожу. Животное показалось мнѣ красивымъ маленькимъ созданіемъ; по словамъ Монгомери, они никогда не роютъ земляныхъ норъ и очень чистоплотны. По моему мнѣнію, такого рода животныя съ удобствомъ могли-бы замѣнить въ паркахъ обыкновенныхъ кроликовъ.

На своемъ пути намъ попался стволъ дерева, испещренный длинными царапинами и мѣстами очень глубокими надрѣзами. Монгомери указалъ мнѣ на нихъ.

— Не сдирать кожу съ деревьевъ, это Законъ, — сказалъ онъ. — Они, по всей вѣроятности, показываютъ видъ, будто бы хотятъ очистить дерево!

Кажется, сейчасъ послѣ того мы встрѣтили Сатира и Человѣка-Обезьяну. Сатиръ удивительно какъ напоминалъ Моро, мирнымъ выраженіемъ своего лица, настоящаго еврейскаго тина, голосомъ, подобнымъ рѣзкому блеянью, и своими сатаническими ногами. Въ моментъ встрѣчи онъ грызъ какіе-то плоды съ шелухой. Оба двуногихъ поклонились Монгомери.

— Поклонъ «Второму съ кнутомъ»! — начали они.

— Есть еще «Третій съ кнутомъ»! — сказалъ Монгомери.

— Поэтому будьте на сторожѣ!

— Что, не его-ли передѣлывали? — спросилъ Человѣкъ. Обезьяна. — Онъ сказалъ… Онъ сказалъ, что его уже передѣлали!

Сатиръ съ любопытствомъ посмотрѣлъ на меня.

— Третій съ кнутомъ есть тотъ, который съ плачемъ шелъ въ море, у него тонкая и блѣдная фигура!

— У него есть длинный и тонкій кнутъ! — говорилъ Монгомери.

— Вчера онъ былъ въ крови и плакалъ, — сказалъ Сатиръ. — У васъ не идетъ кровь, и вы не плачете. У Учителя также не идетъ кровь и онъ не плачетъ!

— Метода Олендорфа, наизусть! — посмѣивался Монгомери. — У васъ пойдетъ кровь, и вы заплачете, если вы не будете осторожны!

— Онъ имѣетъ пальцы, у него пять пальцевъ, какъ у меня! — сказалъ Человѣкъ-Обезьяна.

— Пойдемте, Прендикъ! — проговорилъ Монгомери, взявъ меня за рукавъ, и мы продолжали свой путь.

Сатиръ съ Человѣкомъ-Обезьяной продолжали наблюдать за нами и обмѣниваться другъ съ другомъ различными замѣчаніями.

— Онъ ничего не говоритъ! — замѣтилъ Сатдръ. — Люди имѣютъ голосъ!

— Вчера онъ просилъ меня чего-нибудь покушать; онъ не зналъ, гдѣ достать ѣсть! — возразилъ Человѣкъ-Обезьяна.

Потомъ они еще съ минуту поговаривали, и я услыхалъ какъ Сатиръ началъ страннымъ образомъ насмѣшничать.

На обратномъ пути мы наткнулись на остатки мертваго кролика. Красное тѣло бѣднаго звѣрька было разорвано на части, изъ-за обнаруженныхъ внутренностей виднѣлся перегрызанный позвоночный хребетъ.

При такомъ зрѣлищѣ Монтомери остановился.

— Боже мой! — произнесъ онъ.

Онъ нагнулся, чтобы собрать нѣсколько разломанныхъ позвонковъ и осмотрѣть ихъ получше.

— Боже мой, — повторилъ онъ, — что это означаетъ?

— Какое-нибудь изъ вашихъ кровожадныхъ животныхъ вспомнило свои прежнія привычки! — отвѣтилъ я, послѣ нѣкотораго размышленія. Позвонки были прокушены насквозь.

Онъ постоялъ на мѣстѣ, съ глазами, устремленными впередъ; измѣнившись въ лицѣ и судорожно сжавъ губы, онъ медленно произнесъ:

— Это не предвѣщаетъ ничего добраго!

— Я уже видѣлъ нѣчто въ этомъ родѣ, — сказалъ я, — въ день моего прибытія!

— Ужъ не чортъ ли вмѣшался въ дѣло? Что же такое вы видѣли?

— Кролика съ оторванной головой!

— Въ день вашего пріѣзда?

— Да, вечеромъ, въ небольшомъ лѣску позади ограды со время прогулки, происходившей незадолго до наступленія ночи. Голова была совершенно смята и оторвана!

Онъ протяжно свистнулъ сквозь зубы.

— Еще болѣе того, мнѣ думается, что я знаю, который изъ вашихъ звѣрей совершилъ преступленіе. Однако, это только подозрѣніе. Прежде, чѣмъ натолкнуться на кролика, я видѣлъ одного изъ вашихъ чудовищъ, утолявшимъ жажду въ рѣкѣ!

— Лакая воду языкомъ?

— Да!

— Не лакать языкомъ при утоленіи жажды — это Законъ. Насмѣхаются они надъ Закономъ что ли, когда Моро нѣтъ около нихъ?

— То же самое животное и преслѣдовало меня!

— По всей вѣроятности! — подтвердилъ Монгомери. — Такъ поступаютъ всѣ кровожадные звѣри. Убивъ свою жертву, она пьютъ. Это вкусъ крови, вы слыхали о немъ? Какъ выглядитъ этотъ звѣрь? — спросилъ онъ снова меня. — Могли бы вы его узнать?

Онъ бросилъ взглядъ вокругъ насъ и на раздвинутыя ноги околѣвшаго кролика; его глаза, блуждая по тѣнямъ зеленой чащи, испытующе отыскивали козни и западни окружающаго насъ лѣса.

— Вкусъ крови! — повторилъ Монгомери. Онъ вынулъ свои револьверъ, осмотрѣлъ пули и снова разрядилъ его. Потомъ онъ сталъ дергать себя за отвисшую свою губу.

— Я думаю, что навѣрное узнаю это чудовища!

— Въ такомъ случаѣ, намъ нужно будетъ еще доказать, что именно онъ убилъ кролика, — проговорилъ Монгомери. — Было бы еще лучше никогда не привозить сюда этихъ бѣдныхъ животныхъ!

Я уже собрался продолжать дорогу, а онъ все еще оставался стоять около изувѣченнаго кролика, рѣшая таинственную загадку. Вскорѣ, подвигаясь медленно впередъ, я не могъ уже больше видѣть останковъ кролика.

— Что-жъ, идете ли вы? — закричалъ я.

Онъ вздрогнулъ и поспѣшно присоединился ко мнѣ.

— Видите ли, — произнесъ онъ вполголоса, — мы вбили имъ всѣмъ въ голову не ѣсть ничего того, что движется по землѣ. Если, случайно, какой-нибудь изъ звѣрей отвѣдалъ крови…

Одно мгновеніе мы двигались въ молчанія.

— Я спрашиваю себя, какъ могло въ дѣйствительности произойти дѣло? — проговорилъ онъ про себя. — На дняхъ я совершилъ порядочную глупость, — продолжалъ Монгомери послѣ паузы. — Этотъ звѣрь, который прислуживаетъ мнѣ… Я показалъ ему, какъ потрошатъ и жарятъ кролика. Странно… Я видѣлъ, что онъ облизывалъ себѣ руки… Тогда мнѣ не приходило ничего подобнаго на умъ… Этому нужно положить конецъ. Придется переговорить съ Моро!

Во время обратной дороги онъ не могъ ни о чемъ другомъ думать.

Моро отнесся къ дѣлу еще серьезнѣе Монгомери, и я считаю необходимымъ сказать, что ихъ очевидный страхъ немедленно сообщился и мнѣ.

— Нужно показать примѣръ! — сказалъ Моро. — Внѣ всякаго сомнѣнія, виновнымъ является Человѣкъ-Леопардъ. Но какъ доказать это? Мнѣ было бы гораздо пріятнѣе, Монгомери, если бы вы устояли отъ искушенія ѣсть мясо и не привозили этихъ новыхъ возбуждающихъ звѣрковъ. Благодаря имъ, мы можемъ теперь очутиться въ непріятномъ положеніи!

— Я поступилъ, какъ глупецъ, — сказалъ Монгомери, — но зло сдѣлано. Къ тому же, вы раньше не дѣлали никакого замѣчанія насчетъ этого!

— Намъ нужно немедленно заняться этимъ дѣломъ, — сказалъ Моро. — Я полагаю, что если случится какое-нибудь событіе, Млингъ самъ сумѣетъ выпутаться изъ него!

— Я не совсѣмъ увѣренъ, что это Млингъ, — признавалъ Монгомери, — я боюсь его хорошенько разспросить!

X.
Погоня за Человѣкомъ-Леопардомъ.

Послѣ полудня, Моро, Монгомери и я, въ сопровожденіи Млинга, отправились прямо черезъ островъ, насквозь, къ жилищамъ оврага. Всѣ мы трое были вооружены. Млингъ несъ пачку желѣзной проволоки и маленькій топорикъ, служившій ему для рубки дровъ, а у Mopo на кожаномъ широкомъ ремнѣ висѣлъ большой горный рожокъ.

— Вы увидите въ сборѣ всю банду! — сказалъ Монгомери. — Это прекрасное зрѣлище!

Моро не произнесъ ни одного слова въ продолженіе всего пути, но какая-то твердая рѣшимость застыла въ грубыхъ чертахъ его лица, обрамленнаго сѣдиною.

Мы перебрались черезъ оврагъ, на днѣ котораго шумѣлъ потокъ съ горячей водой, и шли по извилистой тропинкѣ сквозь камни до тѣхъ поръ, пока не достигли обширнаго пространства, покрытаго толстымъ слоемъ желтаго порошка, какъ я думаю, сѣры. Отсюда, съ вершины утесовъ, виднѣлось сверкающее море. Мы добрались до мѣста, представляющаго нѣчто вродѣ небольшого естественнаго амфитеатра, и всѣ четверо остановились. Затѣмъ Моро затрубилъ въ свой рогъ, и раздавшіеся звуки нарушили минутную дремоту тропическаго дня. У него, должно быть, была здоровая грудь. Оглушительные звуки передавались многократнымъ эхомъ на громадномъ пространстве.

— Ухъ! — вздохнулъ Моро, опуская свой инструментъ. Непосредственно вслѣдъ за этимъ среди желтыхъ камышей раздался топотъ и шумъ голосовъ, исходящихъ изъ болотистой равнины, покрытой густымъ зеленымъ тростникомъ, изъ той самой трясины, въ которую я случайно попалъ наканунѣ. Вдругъ въ трехъ или четырехъ мѣстахъ края пространства, покрытаго сѣрою, показались уродливыя фигуры людей-звѣрей, спѣшившихъ въ нашу сторону. Я не могъ удержаться отъ все болѣе возрастающаго ужаса, по мѣрѣ того, какъ чудовища, одно за другимъ, показывались изъ чаши деревьевъ и тростниковъ и бѣжали почти рысью, волоча по обожженной почвѣ свои лапы. Но Моро и Монгомери, совершенно спокойные, не двигались съ мѣста, и я, пересиливъ себя, остался около нихъ. Первымъ явился Сатиръ, онъ отбрасывалъ тѣнь отъ фигуры и поднималъ пыль своими вилообразными ногами; послѣ него изъ кустовъ вышло уродливое чудовище, представлявшее помѣсь лошади съ носорогомъ; приближаясь, оно жевало солому; потомъ появились женщина-свинья и двѣ женщины-волчихи; далѣе вѣдьма, полу-медвѣдь-полу-лиса съ красными глазами на заостренномъ и хитромъ лицѣ, и много другихъ. Всѣ они спѣшили и суетились. Приблизившись, уроды кланялись Моро и принимались пѣть, не обращая вниманія другъ на друга, отрывки изъ второй половины своихъ статей Закона.

— Ему принадлежитъ способность ранить. Ему принадлежитъ способность исцѣлять… — и тому подобное.

На разстояніи около тридцати метровъ они останавливались и бросились на колѣни и локти, посыпая пескомъ свою голову. Представьте себѣ, если можете, такую сцену. Всѣ мы трое въ синихъ курткахъ, въ сопровожденіи нашего безобразнаго чернолицаго слуги, стоимъ среди обширнаго пространства, покрытаго желтою пылью, сверкавшей подъ лучами палящаго солнца, и окружены со всѣхъ сторонъ ползущими и жестикулирующими чудовищами. При этомъ, нѣкоторые изъ нихъ своимъ выраженіемъ лица и поворотливыми движеніями совершенно походили на людей; другіе производили впечатлѣніе калѣкъ; третьи же были странно обезображены, что подобныя существа, можно сказать, встрѣчаются только въ мрачныхъ сновидѣніяхъ. По одну сторону отъ насъ находилась волнующаяся линія камышей, по другую чаща пальмъ, скрывшая оврагъ съ его берлогами, а къ сѣверу простирался горизонтъ Тихаго океана.

— Шестьдесятъ два, шестьдесятъ три! — считалъ Моро. — Недостаетъ четверыхъ!

— Не видать Человѣка-Леопарда! — сказалъ я.

Моро вторично затрубилъ въ свой рогъ, и при звукѣ его всѣ животныя-люди стали. кататься и валяться по землѣ. Тогда, незамѣтно прокрадываясь камышами, почти ползкомъ, показался Человѣкъ-Леопардъ и пытался присоединиться къ общему кругу за спиною Моро. Послѣднимъ явился Человѣкъ-Обезьяна. Другіе, вспотѣвшіе и утомленные своими тѣлодвиженіями, бросили на него недовольные взгляды.

— Довольно! — сказалъ Моро своимъ звучнымъ и рѣзкимъ голосомъ.

Всѣ животныя усѣлись на корточки и перестали пѣть о своемъ обожаніи.

— Гдѣ тотъ, который учитъ Закону? — спросилъ Моро. Чудовище съ сѣрой шерстью склонилось до самой земли.

— Говори! — приказалъ ему Моро.

Немедленно же все стоявшее на колѣняхъ собраніе чудовищъ, равномѣрно раскачиваясь туловищами и поперемѣнно бросая въ воздухъ сѣрную пыль то лѣвой, то правой рукой, затянуло еще разъ свои странныя причитыванія.

Когда они дошли до фразы: «не ѣсть ни сырого мяса, ни рыбы, это Законъ», Моро вытянулъ впередъ свою бѣлую длинную руку и вскричалъ:

— Стой!

Наступило полнѣйшее молчаніе.

Мнѣ казалось, что всѣ знали и страшились того, что должно было произойти.

Мой взглядъ пробѣгалъ по ихъ страннымъ физіономіямъ.

Когда я увидѣлъ ихъ дрожащія позы, съ тайнымъ ужасомъ въ блестящихъ глазахъ, меня поразила мысль, — какъ могъ я хоть одно мгновеніе счесть ихъ за людей.

— Законъ былъ нарушенъ! — сказалъ Моро.

— Никто не избѣгнетъ! — восклицало безформенное чудовище съ серебристой шерстью.

— Никто не избѣгнетъ! — повторилъ хоръ колѣнопреклоненныхъ животныхъ.

— Кто нарушилъ его? — вскричалъ Моро, и щелкая бичемъ, острымъ взглядомъ окинулъ фигуры уродовъ.

Гіена-Свинья, казалось мнѣ, болѣе всего была напугана и смущена, такое же впечатлѣніе производилъ и Человѣкъ-Леопардъ.

Моро повернулся къ послѣднему, который по кошачьи лежалъ передъ нимъ; безконечный страхъ мученій выражало все его существо.

— Кто совершилъ преступленіе? — закричалъ Моро громовымъ голосомъ.

— Горе тому, кто нарушаетъ Законъ! — началъ блюститель закона.

Моро остановилъ свои взоры на глазахъ Человѣка-Леопарда, и подъ его взглядомъ послѣдній сталъ корчиться, какъ будто бы у него вырывали душу.

— Тотъ, что нарушаетъ Законъ… — началъ Моро, отведя глаза отъ своей жертвы и повернувшись къ намъ. Въ тонѣ послѣднихъ словъ слышалась какая-то экзальтаціи.

— … возвращается въ домъ страданій! — воскликнули всѣ разомъ. — Возвращается въ домъ страданій, «Учитель»!

— Въ домъ страданій… въ домъ страданій… — тараторилъ Человѣкъ-Обезьана, какъ будто бы такая перепектива улыбалась ему.

— Слышишь? — спросилъ Моро, обращаясь къ преступнику. — Слышишь…

Человѣкъ-Леопардъ, не чувствуя на себѣ взгляда Моро, поднялся и, съ воспламененными яростью глазами и съ блестѣвшими на солнцѣ громадными кошачьими усами на отвисшихъ губахъ, вдругъ прыгнулъ на своего мучителя. Я былъ убѣжденъ, что только отчаянный ужасъ вызвалъ его на это нападеніе. Весь кругъ шестидесяти чудовищъ повернулся къ намъ. Я вытащилъ свой револьверъ. Человѣкъ и звѣрь столкнулись, я видѣлъ, какъ Моро пошатнулся отъ прыжка; кругомъ насъ раздавался лай и яростныя рычанія; все пришло въ замѣшательство, и одно мгновеніе я подумалъ, что поднялся всеобщій бунтъ.

Разсвирѣпѣвшее лицо Человѣка-Леопарда вмѣстѣ съ Млингомъ промелькнуло вблизи меня. Я видѣлъ разгорѣвшіеся отъ возбужденія желтые глаза Гіены-Свиньи и подумалъ, что звѣрь рѣшился напасть на меня. Сатиръ также наблюдалъ за мною черезъ сгорбленныя плечи Гіены-Свиньи. Послышался шумъ отъ спуска курка револьвера Моро, и среди суматохи искра пламени прорѣзала воздухъ. Все шумное собраніе, казалось, повернулось въ сторону, указываемую свѣтомъ огня отъ выстрѣла, и я самъ поддался магнетическому вліянію такого движенія. Минуту спустя, я бѣжалъ среди ревущей и буйной толпы, въ погоню за Человѣкомъ-Леопардомъ.

Вотъ все, что я могу сказать. Мнѣ показалось, что Человѣкъ-Леопардъ бросился на Моро, потомъ все вокругъ меня перемѣшалось, и я опомнился уже тогда, когда бѣжалъ со всѣхъ ногъ.

Млингъ двигался во главѣ, по пятамъ бѣглеца. Позади съ уже высунутыми языками большими прыжками бѣжали Женщины-Волчихи. За ними слѣдовали съ крикомъ и въ сильномъ возбужденіи Мужчины и Женщины-свиньи вмѣстѣ съ двумя Людьми-Быками, опоясанными вокругъ бедеръ бѣлой матеріей. Далѣе шелъ Моро съ толпою различныхъ двуногихъ. Онъ потерялъ свою соломенную шляпу съ широкими полями и бѣжалъ, зажавъ въ кулакъ револьверъ, а его длинные сѣдые волосы развѣвались по вѣтру. Около меня прыгала Гіена-Свинья, придерживаясь моего шага и украдкой бросая на меня взгляды своими кошачьими глазами, наконецъ, позади насъ слышался топотъ ногъ и ревъ остальныхъ.

Человѣкъ-Леопардъ пробивалъ себѣ дорогу сквозь высокіе камыши, которые, снова закрываясь за нимъ, ударяли по лицу Млинга. Всѣ мы, слѣдовавшіе позади, достигнувъ болота, нашли утоптанную тропинку. Такая охота продолжалась въ продолженіе, можетъ быть, четверти мили, потомъ углубилась въ чащу, сильно замедлявшую наши движенія; хотя мы двигались толпою, тѣмъ не менѣе сучья били насъ по лицу, ліаны хватали за подбородокъ и путались въ нашихъ волосахъ, колючія растенія вонзались въ наши тѣла и одежды и рвали ихъ.

— Никто не избѣгнетъ! — закричалъ мнѣ Медвѣдь-Волкъ, разгоряченный погонею.

Мы снова очутились между скалъ и замѣтили звѣря, легко бѣжавшаго на четырехъ лапахъ, съ ворчаніемъ онъ оглядывался на насъ черезъ плечо. При видѣ его Люди-Волки завыли отъ удовольствія.

Звѣрь все еще былъ одѣтъ, и издали его фигура казалась человѣческою, но поступь его четырехъ лапъ была совершенно кошачья, а быстрое подниманіе и опусканіе плечъ ясно обнаруживало въ немъ преслѣдуемаго звѣря. Онъ сдѣлалъ прыжокъ въ чащу колючихъ кустовъ съ желтыми цвѣтами и исчезъ. Млингъ находился какъ разъ на полъ-дорогѣ между добычей и вами.

Большинство преслѣдователей потеряло теперь свою первоначальную быстроту погони и старалось идти спокойнѣе и болѣе растянутою цѣпью. Пройдя открытое мѣсто, я замѣтилъ, что погоня вытянулась теперь длинною линіею. Гіена-свинья все еще бѣжала рядомъ со мною, безпрестанно посматривая на меня и, время отъ времени гримасничая, испускала грозное рычаніе. Добравшись до конца скалъ, Человѣкъ-Леопардъ рѣшилъ направиться прямо къ мысу, на которомъ онъ преслѣдовалъ меня вечеромъ въ день моего прибытія на островъ, и сдѣлалъ поворотъ въ чащу кустовъ, чтобы вернуться по своимъ же слѣдамъ. Но Монгомери замѣтилъ его маневръ и заставилъ звѣря снова поворотиться впередъ.

Такимъ образомъ, дрожа, спотыкаясь о камни и оцарапанный терновыми кустами, помогалъ я преслѣдовать Человѣка-Леопарда, который нарушилъ законъ, а Гіена-Свинья съ дикимъ рычаніемъ бѣжала рядомъ со мною. Шатаясь и раскачивая головою, я бѣжалъ съ сильно бьющимся сердцемъ и почти совершенно изнемогая, но не отваживался отстать отъ охоты изъ боязни остаться наединѣ съ ужаснымъ своимъ товарищемъ.

Бѣгство мое продолжалось, несмотря на крайнюю усталость и на тропическій день.

Наконецъ, пылъ охоты остылъ, мы окружили несчастнаго звѣря на одномъ изъ угловъ острова. Моро, съ кнутомъ въ рукѣ, разставилъ насъ всѣхъ неправильною линіею, и мы стали подвигаться теперь осторожно впередъ, перекликаясь другъ съ другомъ и суживая кругъ вокругъ нашей жертвы, скрывавшейся и затаившейся въ тѣхъ же кустахъ, въ которыхъ уже скрывался я во время другого преслѣдованія.

— Вниманіе! Сомкнись! — кричалъ Моро въ то время, какъ линія преслѣдователей окружала громадные кусты, заграждая выходъ звѣрю.

— Береги зарядъ! — раздался голосъ Монгомери изъ-за какого-то куста.

Я находился наверху, на холмѣ, покрытомъ кустарниками. Монгомери и Моро пробивали себѣ дорогу внизу, по берегу. Медленно подвигались мы впередъ сквозь сплетенія сучьевъ и листьевъ.

Звѣрь не шевелился.

— Въ домъ страданій, въ домъ страданій! — визжалъ Человѣкъ-Обезьяна въ двадцати метрахъ вправо отъ меня.

Услышавъ эти слова, я отъ души простилъ несчастному созданію весь страхъ, который я раньше перетерпѣлъ по его милости.

Вправо отъ меня послышались тяжелые шаги Лошади-Носорога, шумно раздвигавшей сучья и вѣтки. И вдругъ въ зеленой чащѣ подъ тѣнью густой растительности я замѣтилъ звѣря, за которымъ мы гнались. Я остановился. Животное свернулось въ клубокъ, стараясь занять насколько возможно меньше мѣста; его зеленые блестящіе глаза были обращены на меня.

Странное противорѣчіе, оно мнѣ совершенно непонятно: при видѣ этого существа въ положеніи, такъ подходящемъ къ животному, съ блескомъ въ глазахъ, во мнѣ еще разъ возникло убѣжденіе, что въ немъ есть нѣчто человѣческое, такъ какъ лицо его изображало настоящій человѣческій ужасъ. Къ этому времени подошли нѣсколько другихъ преслѣдователей, и бѣдному звѣрю пришлось бы вновь испытать ужасныя муки въ оградѣ.

Я рѣшительно выхватилъ свой револьверъ, и цѣлясь ему между глазъ, полныхъ ужаса, выстрѣлилъ.

Въ тотъ же моментъ Гіена-Свинья съ крикомъ бросилась на его тѣло и вонзила въ шею свои острые зубы.

Кругомъ меня затрещали сучья и вѣтви кустарниковъ чтобы дать проходъ очеловѣченнымъ звѣрямъ, появлявшимся одинъ за другимъ.

— Не убивайте его, Прендикъ! — кричалъ Моро. — Не убивайте!

Я видѣлъ, какъ онъ нагнулся, пробивая себѣ дорогу сквозь высокіе папоротники.

Минуту спустя, онъ прогналъ, рукояткой своего кнута, Гіену-Свинью и вмѣстѣ съ Монгомери старался удержать остальныхъ кровожадныхъ двуногихъ на почтительномъ разстояніи отъ трупа, въ особенности отъ Млинга, порывающагося принять также участіе въ дѣлежѣ добычи. Изъ-подъ моихъ рукъ высунуло голову чудовище съ серебристой шерстью и зафыркало. Другіе въ своемъ пылу толкали меня, чтобы лучше видѣть.

— Чортъ возьми, Прендикъ! — воскликнулъ Моро. — Я хотѣлъ его взять живымъ!

— Я очень огорченъ! — возразилъ я, хотя напротивъ былъ очень доволенъ.

Я не могъ устоять отъ неожиданнаго порыва изнеможенія и возбужденія, совершенно больной покинулъ толпу и взобрался на откосъ, который велъ къ самой возвышенной части мыса. Моро отдавалъ приказанія, и было видно, какъ трое Людей-Быковъ повлекли жертву къ морю.

Мнѣ не трудно было теперь остаться одному. Эти животныя обнаруживали чистое человѣческое любопытство къ трупу и, фыркая и ворча, шли за нимъ густой толпой, въ то время какъ Люди-Быки продолжали влачить его вдоль берега.

Съ мыса я различалъ черные, на фонѣ сумрачнаго неба, силуэты троихъ носильщиковъ; въ данный моментъ они подняли тѣло на плечи, чтобы снести въ море.

Тогда въ моей головѣ молніей блеснула мысль объ очевидномъ и безполезномъ совращеніи съ пути этихъ существъ острова. На берегу подо мною Человѣкъ-Обезьяна, Гіена-Свинья и нѣсколько другихъ двуногихъ держались около Монгомери и Моро. Всѣ еще были страшно возбуждены и разсыпались въ изъявленіи вѣрности къ Закону.

У меня въ умѣ сложилась твердая увѣренность въ причастности Гіены-Свиньи къ убійству кролика. Во мнѣ родилось странное убѣжденіе, что, несмотря на грубость и уродливость формъ островитянъ, передо мною въ миніатюрѣ протекалъ весь строй человѣческой жизни, всѣ проявленія инстинкта разума, судьбы, только въ болѣе простой ихъ формѣ.

Человѣкъ-Леопардъ потерпѣлъ въ жизненной борьбѣ пораженіе, въ этомъ и все различіе.

Бѣдные звѣри, я началъ видѣть обратную сторону медали! Я совершенно упустилъ изъ виду мучительныя страданія, которымъ подвергались эти несчастныя жертвы, проходя сквозь руки Моро. Я содрогнулся при одной мысли о тѣхъ мученіяхъ, которыя они испытывали въ оградѣ.

Но это казалось еще наименьшимъ зломъ; прежде то были звѣри съ присущими имъ инстинктами, соотвѣтствующими внѣшнимъ условіямъ ихъ жизни; они жили въ счастьѣ, насколько послѣднее доступно звѣрямъ, теперь же блуждали въ оковахъ человѣчества, жили въ постоянномъ страхѣ, стѣсненные непонятнымъ для нихъ закономъ. Человѣческое существованіе сихъ звѣрей, начавшееся въ агоніи, было продолжительной борьбой, постояннымъ страхомъ передъ Моро и для чего?

Такой безсмысленный капризъ раздражалъ меня.

Если Моро имѣлъ въ виду какую-нибудь разумную цѣль, я бы, по крайней мѣрѣ, могъ нѣсколько сочувствовать ей. Я уже не такъ мелоченъ въ вопросѣ о страданіяхъ. Даже я могъ бы ему проcтить, если бы онъ совершалъ это изъ ненависти. Но у него не было никакого оправданія, да онъ и не заботился о немъ. Его любопытство, его безумныя и безцѣльныя изслѣдованія увлекали его, и онъ обрекалъ бѣдныхъ животныхъ на такую жизнь, которую они, изнемогши въ борьбѣ послѣ одного или двухъ лѣтъ существованія, оканчивали самымъ трагическимъ образомъ. Они были сами по себѣ несчастны: старыя животныя страсти заставляли ихъ мучиться одно за другимъ, а Законъ препятствовалъ имъ придти къ жестокому и краткому столкновенію, такъ какъ результатомъ его являлась окончательная гибель.

Въ послѣдующіе дни у меня проявилась къ передѣланнымъ звѣрямъ такая же боязнь, какую я испытывалъ лично къ Моро. Я, весь охваченный страхомъ, впадалъ въ продолжительное и сильное болѣзненное состояніе, оставлявшее въ моемъ умѣ неизгладимые слѣды. Я сознаюсь, что потерялъ всякую вѣру въ разумный смыслъ существованія міра при видѣ гибельнаго порядка вещей, царствующаго на островѣ.

Слѣпая судьба, громадный безжалостный механизмъ, казалось, выкраивала и отдѣлывала существованія: и Моро съ своей страстью къ изслѣдованіямъ, и Монгомери съ своей страстью къ напиткамъ, и я самъ, и очеловѣченные звѣри со своими инстинктами и внушенными имъ мыслями, всѣ мы были жестоко и безповоротно исковерканы постоянно движущимися колесами безконечной сложной машины. Однако, этотъ взглядъ явился у меня не сразу. Мнѣ кажется даже, что я забѣгаю немного впередъ, высказывая его здѣсь.

XI.
Катастрофа.

Прошло около шести недѣль, и я не испытывалъ при взглядѣ на результаты гнусныхъ опытовъ Моро ничего, кромѣ отвращенія. Моимъ единственнымъ желаніемъ было бѣжать отъ этихъ ужасныхъ каррикатуръ образа Создателя и вернуться въ пріятное и благотворное общество людей. Отдѣленный отъ всего человѣческаго міра, изъ своихъ воспоминаніяхъ о немъ представлялъ людей добродѣтельными и идеальной красоты. Моя первоначальная дружба съ Монгомери продолжалась недолго: его продолжительное отчужденіе отъ всего человѣчества; его тайный позывъ къ пьянству, его очевидная симпатія къ очеловѣченнымъ звѣрямъ — все это отдаляло меня отъ него. Нѣсколько разъ онъ одинъ отправлялся внутрь острова, такъ какъ я всячески избѣгалъ имѣть сношенія съ чудовищами. Мало по малу, я привыкъ большую часть моего времени проводить на берегу, отыскивая глазами парусъ-избавитель, но онъ не показывался. Въ одинъ день на насъ обрушилась страшная бѣда, разрушившая совершенно все то общество, среди котораго я находился.

Это случилось около семи или восьми недѣль спустя послѣ моего прибытія на островъ, можетъ быть, и болѣе, такъ какъ я не трудился считать время, предшествовавшее катастрофѣ. Она произошла, какъ я полагаю, раннимъ утромъ около шести часовъ. Разбуженный рано шумомъ троихъ двуногихъ животныхъ, возвращавшихся изъ лѣсу съ провизіей въ ограду, я всталъ и позавтракалъ. Позавтракавъ, я приблизился къ открытой рѣшеткѣ и прислонился къ ней съ дымящейся сигарой, наслаждаясь свѣжестью ранняго утра. Вскорѣ показался Моро, направляющійся къ оградѣ, и мы обмѣнялись съ нимъ привѣтствіями. Онъ прошелъ, не останавливаясь, и я слышалъ, какъ дверь его лабораторіи открылась и закрылась за нимъ. Я въ то время уже настолько привыкъ ко всѣмъ окружающимъ меня гнусностямъ, что безъ малѣйшаго волненія услышалъ, какъ его жертва, пума-самка, чувствуя наступленіе новаго дня мученій, встрѣтила своего мучителя съ рычаніемъ., похожимъ на ревъ гнѣвной фуріи. Вслѣдъ за этимъ что-то такое случилось. Я услышалъ позади себя пронзительный крикъ, паденіе, и, повернувшись, увидалъ направляющимся прямо на меня страшное лицо, ни человѣческое, ни звѣрекое, но адское, мрачное, испещренное шрамами и рубцами, въ которыхъ находились еще слѣды крови, съ пылающими яростью глазами безъ вѣкъ. Я поднялъ руку, чтобы защитить лицо отъ удара, и растянулся на полу съ переломаннымъ предплечьемъ, а чудовище, обмотанное въ полотно, изъ-подъ котораго сочилась кровь, перепрыгнуло черезъ меня и убѣжало. Катясь нѣсколько разъ, я добрался такимъ образомъ до низкаго песчанаго берега и пробовалъ подняться и опереться на свою раненую руку. Въ этотъ моментъ показалась блѣдная коренастая фигура Моро съ видомъ еще болѣе ужаснымъ изъ-за сочившейся съ его лба крови. Съ револьверомъ въ рукѣ, не обращая на меня вниманія, онъ быстро пустился въ погоню за пумой.

Опираясь на здоровую руку, мнѣ удалось немного приподняться. Запеленутый звѣрь громадными прыжками бѣжалъ вдоль берега, за нимъ слѣдовалъ Моро. Животное повернуло голову и замѣтило его, тогда оно круто повернуло и направилось въ лѣсъ. Съ каждымъ прыжкомъ звѣрь увеличивалъ свою скорость, и я видѣлъ, какъ онъ исчезъ въ чащѣ; Моро, бѣжавшій наискось, чтобы отрѣзать ему отступленіе, выстрѣлилъ, но не попалъ. Это произошло какъ разъ въ тотъ моментъ, когда звѣрь исчезалъ въ чащѣ. Потомъ и Моро исчезъ въ лѣсу.

Нѣкоторое время сидѣлъ я неподвижно съ устремленными туда глазами; однако боль въ сломанной рукѣ дала себя знать, и я со стономъ поднялся на ноги. Въ этотъ моментъ на порогѣ съ револьверомъ въ рукѣ появился Монгомери.

— Великій Боже! Прендикъ! — вскричалъ онъ, не замѣчая моего состоянія. — Звѣрь бѣжалъ! Онъ вырвалъ цѣпь, которой былъ прикованъ къ стѣнѣ. Видѣли вы его? Что съ вами? — прибавилъ онъ быстро, замѣтивъ, что я поддерживалъ свою руку.

— Я былъ у дверей… — началъ я.

Онъ приблизился и взялъ меня за руку.

— Кровь на рукавѣ! — сказалъ онъ. поднимая фланель. Онъ положилъ свое оружіе въ карманъ, ощупалъ и осмотрѣлъ мою сильно распухшую руку и повелъ меня въ комнату.

— Это переломъ, — объяснилъ онъ; потомъ онъ добавилъ: — скажите мнѣ точно, что произошло…

Я ему разсказалъ, что видѣлъ, въ выраженіяхъ, прерываемыхъ спазмами боли, между тѣмъ, какъ онъ очень ловко и быстро перевязывалъ мнѣ руку. Когда онъ кончилъ и положилъ руку на перевязь, то отодвинулся и посмотрѣлъ на меня.

— Хорошо, что-ли? — спросилъ онъ. — А теперь…

Съ минуту онъ обдумывалъ, потомъ вышелъ и заперъ ограду.

Ничто меня такъ не безпокоило, какъ моя рана; все же остальное казалось мнѣ простымъ приключеніемъ. Я растянулся на складномъ креслѣ и, долженъ сознаться, началъ проклинать этотъ островъ. Боль въ переломѣ руки превратилась теперь въ колющую боль. Когда вернулся Монгомери, лицо его было совершенно блѣднымъ, и онъ показывалъ болѣе, чѣмъ обыкновенно, свои нижнія десны.

— О немъ нѣтъ ни слуху, ни духу! — сказалъ онъ. — Мнѣ пришло на мысль, что онъ могъ нуждаться въ моей помощи… Это былъ звѣрь сильный. Однимъ ударомъ имъ была оборвана цѣпь…

Разговаривая, Монгомери смотрѣлъ на меня своими невыразительными глазами; потомъ онъ подошелъ къ окну, затѣмъ къ двери и обернулся.

— Я иду на поиски за нимъ, — рѣшилъ онъ; — одинъ изъ револьверовъ я оставляю вамъ. Говоря откровенно, я безпокоюсь о Моро…

Онъ взялъ оружіе и положилъ его на столъ около моей руки, потомъ вышелъ. Его безпокойство заразило и меня. Я не могъ усидѣть на мѣстѣ и съ револьверомъ въ рукѣ направился къ двери. Утро было безмятежное, безъ малѣйшаго дуновенія вѣтра, море блистало своею зеркальною поверхностью на небѣ не виднѣлось ни одной тучки, и берегъ казался пустыннымъ. При моемъ чрезмѣрномъ возбужденіи и лихорадочномъ состояніи, окружающее спокойствіе давило меня. Я пробовалъ свистать и напѣвать, но звуки замирали на моихъ губахъ. Мнѣ захотѣлось посмотрѣть на зеленый лѣсокъ, скрывшій въ себѣ Моро и Монгомери, и я направился въ уголъ ограды, гдѣ провелъ нѣсколько минутъ въ раздумьѣ. Когда они вернутся? И какъ? Благополучно ли?

Мои размышленія были прерваны шорохомъ на берегу. Показалось маленькое сѣрое двуногое существо и бѣгомъ спустилось къ морю. Я принялся, подобно часовому, ходить взадъ и впередъ вдоль ограды, прислушиваясь. Вдругъ послышался голосъ Монгомери, выкрикивающій: «Ау, ау! Моро!» Рука моя хотя и не такъ сильно, а все же болѣла. Меня стало лихорадить, и губы запеклись отъ жажды. Глаза мои были устремлены на сѣрое двуногое до тѣхъ поръ, пока оно не исчезло изъ виду. Вопросъ — вернутся ли Моро и Монгомери — вертѣлся у меня въ головѣ. Въ то время, какъ мое вниманіе было поглощено тремя морскими птицами, оспаривающими добычу, внезапно вдали раздался звукъ выстрѣла изъ револьвера.

Тишина, потомъ второй выстрѣлъ, третій, грозный вой… и, наконецъ, мрачное молчаніе.

Вдругъ мнѣ послышались звуки гдѣ-то совсѣмъ близко. Я дошелъ до угла ограды и увидалъ Монгомери съ краснымъ лицомъ, растрепанными волосами и съ разорванной въ колѣнѣ штаниной. Лицо его выражало глубокій ужасъ. Сзади него ковыляло двуногое существо Млингъ, на челюстяхъ котораго виднѣлось нѣсколько зловѣщихъ темныхъ пятенъ.

— Вернулся ли онъ? — спросилъ Монгомери.

— Кто?.. Моро? Нѣтъ! — отвѣчалъ я.

— Боже мой!

Несчастный задыхался и готовъ былъ упасть въ обморокъ при каждомъ вздохѣ.

— Войдемъ! — сказалъ онъ, взявъ меня за руку. — Они обезумѣли, бѣгаютъ повсюду… Что-то съ ними произошло, но что именно, я не знаю. Сейчасъ вамъ все разскажу, какъ только буду въ состояніи перенести духъ… Гдѣ коньякъ?

Хромая, онъ вошелъ въ комнату и усѣлся въ кресло. Млингъ растянулся у порога наружной двери и сталъ учащенно дышать, какъ запыхавшаяся собака. Я принесъ Монгомери стаканъ коньяку, разбавленнаго водою. Онъ отхлебнулъ немного и началъ разсказывать о томъ, что случилось съ нимъ.

Разставшись со мною, онъ пошелъ по слѣдамъ Моро и звѣря. Слѣдъ ихъ былъ довольно ясенъ по сломаннымъ или стоптаннымъ вѣтвямъ, по изорваннымъ въ лохмотья перевязкамъ и по окровавленнымъ листьямъ кустовъ и терновника. Между тѣмъ всѣ слѣды прекращались на каменистомъ грунтѣ, который начинался на другомъ берегу ручья, гдѣ я когда-то видѣлъ пьющее двуногое существо; тутъ Монгомери безцѣльно блуждалъ, направляясь къ западу и призывая Моро. Млингъ, который присоединился къ нему вооруженный своимъ топорикомъ, не видѣлъ борьбы съ пумою, такъ какъ въ то время находился на опушкѣ лѣса и рубилъ дрова; онъ слышалъ только крики. Оба они стали бродить вмѣстѣ и звать Моро. Двое двуногихъ приблизились ползкомъ и разсматривали ихъ сквозь деревья съ особенно таинственными пріемами, странность которыхъ испугала Монгомери. Онъ требовалъ отъ нихъ отвѣта, но они исчезли. Послѣ тщательныхъ поисковъ и зова, ему пришло въ голову осмотрѣть берлоги въ оврагѣ. Оврагъ былъ пустъ.

Это открытіе крайне его встревожило. Онъ рѣшилъ поспѣшно отправиться домой, къ оградѣ, и подѣлиться своими опасеніями со мной. Млингъ сопровождалъ его. На пути имъ встрѣтилось двое людей-свиней, — тѣхъ самыхъ, которыхъ я видѣлъ прыгающими въ вечеръ моего пріѣзда, — рты ихъ были въ крови. Животныя съ шумомъ подвигались впередъ сквозь папоротники, казались въ страшномъ возбужденіи и при видѣ Монгомери, остановились съ свирѣпымъ выраженіемъ. Монгомери сталъ щелкать кнутомъ, но на сей разъ эти укрощенныя животныя не испугались, а бросились прямо на него. Никогда прежде такой дерзости не бывало, онъ испугался и выстрѣломъ въ упоръ убилъ перваго, а Млингъ бросился на другого. Завязалась отчаянная борьба. Млингъ одолѣлъ и вонзилъ свои зубы въ его горло. Еще двумя выстрѣлами Монгомери удалось прикончить и второго и съ трудомъ отозвать съ собою Млинга.

— Что все это значитъ? — спросилъ я. Монгомери покачалъ головою и принялся за третью порцію коньяку. Онъ былъ уже немного навеселѣ. Тутъ вмѣшался я, стараясь уговорить его пойти еще разъ вмѣстѣ со мной на поиски Моро, такъ какъ, по всей вѣроятности, съ вивисекторомъ должно было случиться нѣчто серьезное, иначе онъ возвратился бы. Послѣ нѣсколькихъ пустыхъ возраженій Монгомери согласился. Мы взяли немного пищи и въ сопровожденіи Млинга отправились во внутрь острова.

Какъ сейчасъ помню все происшедшее тогда: мы шли втроемъ подъ полуденнымъ тропическимъ зноемъ. Сутуловатый Млингъ шелъ впереди, его черная голова поворачивалась во всѣ стороны, обыскивая взглядомъ каждую пядь нашей дороги. Свое оружіе — топорикъ онъ потерялъ въ борьбѣ съ Человѣкомъ-Свиньей. Его зубы вполнѣ замѣняли оружіе. За нимъ, спотыкаясь, шелъ Монгомери съ опущенной головой и съ руками, засунутыми въ карманы. Онъ злился на меня изъ-за коньяку и былъ въ дурномъ расположеніи духа. Я заканчивалъ шествіе. Моя лѣвая рука была на перевязи — къ счастью, что это была лѣвая рука, а въ правой рукѣ я сжималъ револьверъ.

Мы слѣдовали по узкой тропинкѣ сквозь дикую чащу острова, направляясь къ западу. Вдругъ Млингъ остановился и насторожился. Монгомери столкнулся съ нимъ и принужденъ былъ также остановиться. Мы услышали голоса и шумъ приближающихся шаговъ.

— Онъ умеръ! — говорилъ глубокій и дрожащій голосъ.

— Онъ не умеръ, онъ не умеръ! — спорилъ другой.

— Мы сами видѣли, мы видѣли! — отвѣчало нѣсколько голосовъ.

— Эй!.. — закричалъ вдругъ Монгомери, — Эй!.. Сюда!

— Чтобъ чортъ васъ побралъ! — сказалъ я, держа револьверъ наготовѣ.

Воцарилось молчаніе, нарушаемое трескомъ переплетенныхъ между собою растеній: потомъ здѣсь и тамъ появилось съ полдюжины страшнаго вида фигуръ, съ новымъ, особеннымъ выраженіемъ въ лицахъ. Слышно было хриплое ворчаніе Млинга. Я узналъ Человѣка-Обезьяну — по правдѣ сказать, я узналъ его еще раньше по голосу — и двухъ смуглыхъ созданій, видѣнныхъ мною въ шлюпкѣ, окутанныхъ въ бѣлое. За ними слѣдовали два пятнистыхъ звѣря и блюститель закона — сѣрое чрезвычайно безобразное существо съ длинными волосами, падающими на его щеки и свѣшивающимися двумя прядями на его низкій лобъ, съ густыми бровями и странными красными глазами, съ любопытствомъ осматривающими насъ сквозь зелень.

Съ минуту продолжалось молчаніе.

— Кто… сказалъ… что онъ умеръ? — спросилъ Монгомери, заикаясь.

Человѣкъ-Обезьяна бросилъ украдкою взглядъ на сѣрое чудовище.

— Онъ умеръ, — подтвердило чудовище, — они видѣли!

Судя по всему, въ этой толпѣ не было ничего угрожающаго. Казалось, они были приведены въ замѣшательство и испуганы.

— Гдѣ онъ? — спросилъ Монгомери.

— Тамъ, внизу! — сказало чудовище, протягивая руку.

— Существуетъ-ли теперь законъ? — спросилъ Человѣкъ-Обезьяна.

— Развѣ можетъ существовать еще что-либо, когда онъ на самомъ дѣлѣ умеръ? Есть-ли законъ? — повторилъ двуногій, одѣтый въ бѣлое.

— Развѣ есть законъ, ты, «Второй съ плетью?» Умеръ-ли онъ? — разспрашивало чудовище съ сѣрою шерстью.

Всѣ внимательно наблюдали за нами.

— Прендикъ, — проговорилъ Монгомери, посмотрѣвъ на меня, — онъ умеръ… это очевидно!

Я стоялъ сзади во время предыдущаго разговора и понялъ, что чудовища говорили правду. Быстро пробравшись впередъ, я проговорилъ увѣреннымъ тономъ:

— Дѣти закона, онъ не умеръ… Онъ живъ! Онъ только измѣнилъ форму, внѣшній видъ тѣла… Онъ тамъ… — я поднялъ руку къ небу — оттуда онъ на васъ смотритъ и видитъ васъ, хотя вы нѣкоторое время не будете видѣть его. Страшитесь закона!

Я пристально и смѣло смотрѣлъ на нихъ. Они подъ вліяніемъ моего взгляда попятились назадъ.

— Онъ великъ! Онъ добръ! — сказалъ Человѣкъ-Обезьяна, боязливо устремляя глаза въ густую чащу листвы.

— А другое существо? — спросилъ я.

— Звѣрь, который истекалъ кровью я бѣгалъ, воя и плача, также умеръ! — отвѣчало, слѣдившее за моимъ взглядомъ, сѣрое чудовище.

— Все кончено, все кончено! — бормоталъ Монгомери.

— Второй съ плетью… — начало сѣрое чудовище.

— Ну, что-жъ? — перебилъ я его.

— … сказалъ, что онъ умеръ!

Но Монгомери не настолько былъ пьянъ, чтобы не понять что заставило меня оспаривать смерть Моро.

— Онъ не умеръ! — подтвердилъ онъ медленно. — Вовсе не умеръ. Онъ живъ такъ-же, какъ и я!

— Есть такіе, — обратился я къ нимъ. — которые нарушили законъ. Они умрутъ. нѣкоторые уже умерли. Покажите намъ теперь, гдѣ находится его тѣло; тѣло, которое онъ сбросилъ, такъ какъ онъ больше не нуждается въ немъ!

— Вотъ здѣсь, «Человѣкъ, идущій въ море»! — указало чудовище, направляясь въ чащу. Сопровождаемые остальными созданіями, мы послѣдовали за нимъ сквозь густые папортники, ліаны, кусты — къ сѣверо-западу. Вдругъ послышался ужасный вой, трескъ сучьевъ, и къ намъ подбѣжалъ съ криками маленькій розовый гомункулъ; тотчасъ-же показалось громадное чудовище, все измоченное кровью и быстро преслѣдовавшее его. Оно бросилось на насъ прежде, чѣмъ мы успѣли уклониться. Блюститель закона уклонился въ сторону. а Млингъ, рыча, набросился на преслѣдователя, но былъ имъ отброшенъ. Монгомери выстрѣлилъ и промахнулся. Тогда выступилъ я, однако чудовище не обратило на это вниманія и продолжало подвигаться ближе; я выстрѣлилъ снова въ упоръ, прямо въ его ужасное лицо. Вся его фигура какъ будто съежилась, оно пошатнулось и упало, увлекая своимъ паденіемъ Монгомери, затѣмъ на землѣ продолжало корчиться въ судорогахъ предсмертной агоніи.

Одно мгновеніе мы были вдвоемъ съ Млингомъ. Монгомери лежалъ распростертымъ на землѣ, подлѣ него мертвый звѣрь. Наконецъ, Монгомери поднялся, наполовину отрезвленный, и сталъ разсматривать прострѣленную голову звѣря. Теперь появилось вновь сѣрое чудовище — блюститель закона.

— Смотри! — произнесъ я, указывая пальцемъ на убитое животное. — Еще существуетъ законъ; тотъ, кто его нарушилъ, погибъ!

Чудовище разсматривало трупъ.

— Онъ ниспосылаетъ огонь, который убиваетъ! — повторило чудовище замогильнымъ голосомъ отрывочную фразу изъ статьи закона.

Остальные приблизились и также стали смотрѣть.

Послѣ того мы опять тронулись въ путь, все время придерживаясь направленія къ западу. наконецъ, мы добрались до цѣли. Передъ нами лежало обглоданные и изувѣченное тѣло пумы, съ плечомъ, раздробленнымъ пулею, а, приблизительно въ двадцати метрахъ отъ него, лежалъ тотъ, кого искали.

Моро лежалъ лицомъ къ землѣ, среди густыхъ камышей. Одна рука его была почти совсѣмъ отдѣлена отъ плеча и его серебристые волосы были смочены кровью. Голова, размозженная, вѣтоятно, цѣпями пумы, была обезображена. Мы не могли нигдѣ найти его револьвера. Тѣло Моро было тяжелое, такъ какъ онъ отличался громаднымъ ростомъ и крѣпкимъ тѣлосложеніемъ. Мы подняли его останки при помощи двухъ двуногихъ и послѣ частыхъ роздыховъ перенесли въ ограду. Возвращаясь лѣсомъ къ оградѣ, мы слышали нѣсколько разъ вой и ворчаніе невидимыхъ звѣрей, но на насъ пока еще не нападали. Около ограды толпа двуногихъ насъ покинула, Млингъ ушелъ съ ними.

Мы тщательно заперлись и перенесли во дворъ на кучу хвороста изуродованный трупъ Моро.

Послѣ этого, войдя въ лабораторію, прикончили все, что тамъ находилось живого.

XII.
Трудное время.

Трудная работа была совершена. Мы умылись и закусили въ нашей маленькой комнаткѣ, послѣ чего принялись серьезно обсуждать наше тяжелое положеніе. Была полночь. Монгомери съ чрезвычайно разстроеннымъ лицомъ сидѣлъ въ раздумьѣ. Онъ постоянно чувствовалъ влеченіе къ Моро и, навѣрное, никогда не предполагалъ, чтобы тотъ могъ умереть. Это неожиданное несчастье должно было разрушить всѣ привычки усвоенныя его натурой въ продолженіе десяти однообразныхъ лѣтъ жизни на островѣ. На мои серьезные вопросы они отвѣчалъ или невпопадъ, или отдѣлывался пустяшными отвѣтами.

— Что жизнь? — сказалъ онъ. — Какая глупая и плохая шутка! Какая кутерьма! Я никогда не жилъ, какъ слѣдуетъ, и спрашиваю себя, можетъ ли настоящая жизнь еще начаться? Шестнадцать лѣтъ тираніи кормилицъ и гувернеровъ; пять лѣтъ въ Лондонѣ за усерднымъ изученіемъ медицины, пять лѣтъ скверной пищи, мерзкой квартиры, мерзкой одежды, мерзкихъ пороковъ… Я никогда лучшаго не зналъ! И вотъ, я совершилъ глупость, отправившись на этотъ проклятый островъ! Десять лѣтъ здѣсь! И зачѣмъ все это, Прендикъ? Какая насмѣшка судьбы!

Его тяжело было склонить на какой-нибудь рѣшительный шагъ.

— Надо покинуть этотъ островъ! — предложилъ я ему.

— Къ чему послужитъ отъѣздъ? — живо перебилъ онъ меня. — Куда мнѣ голову преклонить, я изгнанникъ, отвергнутый и проклятый всѣми! Все это хорошо только для васъ, Прендикъ. Бѣдный старый Моро! Могу ли я покинуть его здѣсь, чтобы животныя глодали его кости, а потомъ… Что будетъ съ тѣми созданіями, которыя созданы, болѣе или менѣе, удачно?

— Мы поговоримъ обо всемъ завтра! — отвѣчалъ я. — Утро вечера мудренѣе. Мы можемъ сдѣлать костеръ изъ кучи хвороста и сжечь тѣло Моро. Что касается до чудовищъ, то я ничего еще не знаю. Но предполагаю, что тѣ, которыя были созданы изъ дикихъ звѣрей, рано или поздно погибнутъ, измѣнятся также и всѣ остальныя, когда надъ ними не будетъ гнета внушеній и законовъ!

Однако, мы еще долго говорили и не пришли ни къ какому заключенію. У меня уже истощился запасъ терпѣнія, видя безплодность всѣхъ переговоровъ.

— Тысяча чертей! — воскликнулъ Монгомери въ отвѣтъ на одно нѣсколько рѣзкое съ моей стороны замѣчаніе. — Развѣ вы не видите, что мое положеніе куда хуже вашего?

Онъ всталъ и пошелъ за коньякомъ.

— Буду пить, пить, пить! — говорилъ Монгомери, возвратясь съ коньякомъ. — Вы безбожникъ, краснобай, нарушитель доказательствъ, трусъ, выпейте глотокъ также!

— Нѣтъ! — сказалъ я, наблюдая строгимъ взглядомъ его фигуру при желтоватомъ свѣтѣ керосиновой лампы.

По мѣрѣ того, какъ онъ пилъ, онъ все больше пьянѣлъ, впадая въ излишнюю болтливость. Онъ разсыпался въ похвалахъ къ очеловѣченнымъ животнымъ и въ особенности хвалилъ Млинга, который, по его словамъ, было единственнымъ существомъ, оказывающимъ ему привязанность.

Вдругъ ему взбрела въ голову новая мысль.

— И потомъ… хоть къ чорту! — проговорилъ онъ, вставая и пошатываясь.

Потомъ взялъ бутылку съ коньякомъ и направился къ двери.

Я сразу угадалъ, что онъ хочетъ сдѣлать, и, загородивъ ему проходъ, заговорилъ:

— Вы не дадите пить этому животному!

— Этому животному? Это вы животное… Онъ можетъ держать свой стаканъ, какъ истый человѣкъ… Дайте мнѣ возможность пройти, Прендикъ!

— Ради Бога! — умолялъ я.

— Убирайтесь прочь отсюда! — заревѣлъ онъ, выхвативъ свой револьверъ.

— Хорошо! — сказалъ я. — Вы дошли до уровня животныхъ, и потому съ ними ваше мѣсто!

Монгомери широко раскрылъ дверь и, повернувшись ко мнѣ на мгновеніе, остановился между желтоватымъ свѣтомъ лампы съ одной стороны и блѣднымъ свѣтомъ луны съ другой. Въ этотъ моментъ глаза его были похожи на черные гнойные прыщи въ впадинахъ подъ густыми и жесткими бровями.

— Вы глупый бездѣльникъ, Прендикъ, вьючный оселъ, наполняющій свое воображеніе фантастическими страхами. Мы на краю пропасти. Мнѣ остается завтра перерѣзать горло… Но сегодня… этотъ вечеръ я проведу хорошо!

Сказавъ это, онъ вышелъ и сталъ звать Млинга:

— Млингъ, мой старый товарищъ, гдѣ ты?

Вдругъ на опушкѣ лѣса показались три неопредѣленныхъ существа. При блѣдномъ свѣтѣ луны одно существо выдѣлялось бѣлымъ пятномъ и шло впереди, а два другихъ въ видѣ темныхъ пятенъ слѣдовали сзади. Дойдя до Монгомери, они остановились.

— Пейте, — вскричалъ Монгомери, — пейте! Пейте и будьте людьми!

Размахивая бутылкой, Монгомери побѣжалъ къ западу, три существа послѣдовали за нимъ.

Я стоялъ на порогѣ, провожая ихъ глазами. Я видѣлъ какъ Монгомери налилъ Млингу порцію коньяку, и тотъ выпилъ. Нѣсколько минутъ спустя, всѣ исчезли во мракѣ ночи.

Внезапно тишина была нарушена голосомъ Монгомери, который кричалъ:

— Пойте! Будемъ всѣ вмѣстѣ пѣть. «Презирайте Прендика, презирайте Прендика»!

Силуэты опять появились близъ ограды на берегу моря. Черная куча разбилась на пять отдѣльныхъ тѣней и двигалась медленно, причемъ каждый изъ этихъ несчастныхъ вылъ по своему, браня меня въ угоду ему.

— Направо! — скомандовалъ голосъ Монгомери.

Тогда всѣ вновь соединились и начали углубляться въ темноту лѣса. Стояла тихая великолѣпная ночь. Луна, направляясь съ западу, плыла въ полномъ блескѣ по лазоревому небу. На востокѣ пасмурное море какъ бы замерло въ таинственномъ покоѣ. Сѣрые пески, происходящіе отъ вулканической кристаллизаціи, блестѣли безчисленными алмазами. Черная тѣнь отъ стѣны, шириною въ одинъ метръ, ложилась къ моимъ ногамъ. Подъ вліяніемъ величія и красоты природы и на мою душу снизошелъ миръ. Въ настежь отворенную дверь комнаты проходила струя воздуха, заставившая горѣть керосиновую лампу сильнымъ красноватымъ пламенемъ.

Я подошелъ къ двери и заперъ ее на ключъ, потомъ отправился во дворъ, гдѣ трупъ Моро покоился рядомъ съ его послѣдними жертвами — собаками, ламою и нѣкоторыми другими несчастными животными; его грубое лицо, спокойное даже послѣ этой ужасной смерти, его суровые, широко открытые глаза, казалось, созерцали на небѣ блѣдную и мертвую луну. Я сѣлъ на бортъ колодца, устремивъ взглядъ на все это, посеребренное луною, и сталъ раздумывать о какомъ-либо способѣ къ побѣгу.

Днемъ я приготовлю немного провизіи, положу въ шлюпку и еще разъ попробую испытать прискорбное положеніе плаванія. Что касается Монгомери, то ему не оставалось болѣе ничего дѣлать, какъ присоединиться къ этимъ укрощеннымъ животнымъ, потому что онъ былъ, по правдѣ сказать, почти одинаковъ, по склонностямъ съ ними и не приспособленъ ни къ какому человѣческому обществу.

Подбросивъ сухого хвороста въ костеръ, находящійся передо мною, я еще часъ или два провелъ въ размышленіяхъ. Размышленія мои были прерваны возвращеніемъ Монгомери съ толпою двуногихъ. Послышалось хриплое вытье, суматоха ликующихъ возгласовъ, которые пронеслись вдаль берега, вопли, пронзительные крики, казалось, прекратившіеся по мѣрѣ приближенія къ волнамъ. Шумъ то увеличивался, то уменьшался; гдѣ-то послышались глухія удары, трескъ лѣса, но я не безпокоился. Началось нѣчто вродѣ разноголосаго пѣнія.

Тогда я всталъ, вошелъ въ комнату, взялъ лампу и съ нею отправился въ сарай осмотрѣть нѣсколько маленькихъ боченковъ, которые я уже раньше намѣтилъ для себя. Тутъ же было нѣсколько ящиковъ съ сухарями, и однимъ изъ нихъ мнѣ хотѣлось также воспользоваться.

Въ эту минуту я замѣтилъ красноватый отблескъ и быстро обернулся. Сзади меня тянулся дворъ, ясно пересѣченный тѣнью и свѣтомъ, съ кучею дровъ и хвороста, на которой покоился Моро и его жертвы. Они казались сцѣпившимися въ послѣднемъ мстительномъ объятіи. Раны Моро были открыты и черны, какъ окружающая ночь, а кровь, вытекшая изъ нихъ, разлилась по песку, образовавъ черноватую лужу. Тогда-то я и увидѣлъ красноватый отблескъ, танцовавшій, уходившій и приходившій, отражаясь на противоположной стѣнѣ. Вѣроятно, это ничто иное, какъ забавное отраженіе мсей лампы, думалось мнѣ, и я спокойно прошелъ въ сарай за провизіей. Я рылся повсюду только одной правой рукой, ибо лѣвая была на перевязи и болѣла, откладывая въ сторону все то, что находилъ для себя полезнымъ, дабы завтра нагрузить шлюпку. Мои движенія были медленны и неловки, а время шло быстро; за этимъ дѣломъ меня засталъ разсвѣтъ.

Разногласное пѣніе съ перемежающимися воплями замолкло, смѣнившись вдругъ шумомъ ссоры, ужаснымъ ударомъ и криками:

— Еще, еще!

Звукъ этихъ различныхъ криковъ мѣнялся такъ быстро, что привлекъ мое вниманіе. Внезапно раздался выстрѣлъ изъ револьвера. Я быстро вышелъ на дворь и сталъ прислушиваться. Въ эту минуту сзади меня нѣкоторые ящики и коробки съ провизіей покатились и свалились на землю, раздался трескъ разбитаго стекла. Не обращая на это ни малѣйшаго вниманія, я направился къ морскому берегу.

На плоскомъ песчаномъ берегу, возлѣ навѣса для шлюпки, горѣлъ потѣшный огонь, разбрасывая искры въ полусвѣтѣ утренней зари: вокругъ боролась куча черныхъ фигуръ. Голосъ Монгомери звалъ меня по имени. Съ револьверомъ въ рукѣ бросился я на помощь. Въ этотъ-же самый моментъ выстрѣлилъ Монгомери и тотчасъ-же упалъ на землю. Оглашая воздухъ криками и выстрѣлами, я этимъ разогналъ нѣкоторыхъ чудовищъ, убѣгавшихъ отъ меня въ паническимъ страхѣ.

Огонь вспыхнулъ и погасъ. Я подошелъ къ черной кучѣ, находившейся на землѣ: Монгомери лежалъ, растянувшись на спинѣ, а сѣрое чудовище сидѣло на немъ и давило его всею своею тяжестью. Животное было мертво, но еще держало въ своихъ загнутыхъ когтяхъ горло Монгомери. Здѣсь-же, подлѣ Монгомери, уткнувъ морду въ землю, съ открытой шеей и держа горлышко разбитой бутылки коньяку, лежалъ неподвижно Млингъ. Два другихъ существа покоились около огня, одно безъ движенія, другое безпрерывно стонало, поднимая время отъ времени свою голову.

Я схватилъ сѣрое чудовище и сорвалъ его съ тѣла Монгомери; когти чудовища превратили его одежду въ лохмотья. Лицо Монгомери только почернѣло. Я зачерпнулъ воды и окатилъ его ею, подложивъ ему подъ голову свой свернутый матросскій китель. Млингъ умеръ. Раненное созданіе, — которое стонало около огня — было одно изъ Людей-Волковъ съ лицомъ, украшеннымъ сѣроватой шерстью, лежало на горящихъ угольяхъ верхнею своей частью. Несчастное животное было въ такомъ жалкомъ состояніи, что я изъ состраданія раскроилъ ему черепъ. Другое чудовище, уже умершее, было однимъ изъ Людей-Быковъ, одѣтыхъ въ бѣлое. Остальные двуногіе исчезли въ лѣсу. Вернувшись снова къ Монгомери, я всталъ на колѣни, проклиная мое невѣжество въ медицинѣ.

На моей сторонѣ огонь погасъ, осталось лишь нѣсколько обуглившихся головней, въ серединѣ которыхъ догорали трупы сѣрыхъ звѣрей. Сперва меня сильно поразило, откуда Монгомери могъ набрать столько дровъ. Но когда восходящее солнце освѣтило мѣстность, я понялъ все, что случилось.

На берегу всегда хранилось два гребныхъ судна, но теперь ихъ тамъ не было. На пескѣ валялись два топора, осколки дровъ я щепки были разбросаны всюду. Зола дымилась и чернѣла при свѣтѣ зари. Чтобы отомстить мнѣ и отрѣзать всякую возможность возвращенія къ цивилизованному міру, Монгомери изрубилъ и сжегъ судна. Внезапный приступъ бѣшенства овладѣлъ мною, и я готовъ былъ разбить его безумный черепъ. Онъ-же лежалъ, беззащитный и безпомощный, у моихъ ногъ и въ этотъ самый моментъ пошевелилъ своей рукой такъ слабо, такъ жалостно, что бѣшенство мое исчезло. Онъ простоналъ и поднялъ на минуту вѣки.

Опустившись на колѣни подлѣ него, я приподнялъ ему голову. Онъ еще разъ открылъ глаза, безмолвно разсматривая утреннюю зарю, потомъ взоръ его встрѣтился съ моимъ; отяжелѣвшія вѣки закрылись снова.

— Сердитъ! — ясно произнесъ онъ съ усиліемъ. Казалось, онъ что-то раздумывалъ.

— Это конецъ, — прошепталъ онъ, — конецъ этой глупой жизни! Ужасный конецъ…

Я молча слушалъ его. Голова его безжизненно опустилась, и тѣло какъ будто вытянулось. Можетъ быть, какой-нибудь напитокъ могъ-бы возбудить въ немъ жизнь, но у меня не было подъ рукою ни питья, ни сосуда, чтобы дать ему напиться.

Снопъ бѣлыхъ жгучихъ лучей солнца освѣтилъ фигуру Монгомери. Я нагнулся къ его лицу и положилъ мою руку на его грудь около разорваннаго мѣста его блузы. Монгомери былъ мертвъ.

Тихонько опустилъ я его голову на жесткую подушку, которую самъ приготовилъ, и всталъ.

Въ эту минуту я услышалъ сзади себя глухой шумъ, сопровождаемый трескомъ и свистомъ. Повернувшись къ оградѣ, я закричалъ отъ ужаса. На фонѣ голубого неба вверху надъ оградой извивались и шипѣли дрожащіе, кроваво-красные языки пламени. Тростниковыя крыши горѣли. Пламя доходило почти до навѣса. Пожаръ произошелъ, по всей вѣроятности, отъ моей неосторожности, въ то время, когда я, спѣша на помощь къ Монгомери, должно быть, опрокинулъ лампу въ сараѣ. Очевидно, все сгорѣло и спасти что-либо не было никакой возможности. Передо мною было сверкающее безнадежное море и ужасное одиночество, отъ котораго я уже такъ много выстрадалъ; позади меня островъ, населенный чудовищами.

Ограда съ ея запасами медленно горѣла и время отъ времени съ трескомъ обрушивалась. Густой и ѣдкій дымъ стлался по низкому песчаному берегу и окутывалъ вершины деревьевъ какъ-бы туманомъ.

XIII.
Одинъ съ чудовищами.

Вдругъ вышло изъ кустовъ трое двуногихъ чудовищъ съ выгнутыми плечами, вытянутыми впередъ головами, съ безобразными, нескладно качающимися руками и враждебно-пытливыми глазами, направившихся ко мнѣ съ боязливыми тѣлодвиженіями. Я стоялъ къ нимъ лицомъ, презирая въ нихъ свою судьбу, одинокій, имѣя только одну здоровую руку и въ карманѣ револьверъ, заряженный еще четырьмя пулями.

Ничего болѣе не оставалось мнѣ дѣлать, какъ запастись мужествомъ. Я смѣло осмотрѣлъ съ головы до ногъ приближавшихся чудовищъ. Они избѣгали моего взгляда, и дрожали, и ноздры ихъ чуяли трупы, лежавшіе около меня. Я сдѣлалъ къ нимъ нѣсколько шаговъ, поднялъ плеть, запачканную кровью, которая была подъ трупомъ Человѣка-Волка, и началъ ею хлопать.

Они остановились и посмотрѣли на меня съ удивленіемъ.

— Кланяйтесь! — приказалъ я. — Отдайте поклонъ!

Животныя колебались. Одинъ изъ нихъ согнулъ колѣни.

Я повторилъ свое приказаніе рѣзкимъ голосомъ, дѣлая шагъ впередъ. Одинъ спустился на колѣни, за нимъ и оба другихъ. Я повернулся въ полъ-оборота къ трупамъ, не сводя глазъ съ трехъ колѣнопреклоненныхъ двуногихъ, какъ актеръ, удаляющійся въ глубину сцены съ обращеннымъ къ публикѣ лицомъ.

— Они нарушили Законъ, — сказалъ я, ставя ногу на чудовище съ сѣрой шерстью: — они были убиты. Даже тотъ, который обучалъ Закону. Даже «Второй съ плетью». Законъ могущественъ! Придите и посмотрите!

— Никто не избѣгнетъ! — сказалъ одинъ изъ нихъ, подходя къ трупу.

— Никто не избѣгнетъ! — повторилъ я. — Такъ слушайте и дѣлайте, что я приказываю!

Они поднялись и обмѣнялись взглядами.

— Останьтесь тамъ! — распорядился я. Самъ же нагнулся, поднялъ два топора и привѣсилъ ихъ съ повязкѣ, которая поддерживала мою руку, потомъ я повернулъ тѣло Монгомери, взялъ у него револьверъ, заряженный еще двумя пулями, и полдюжины патроновъ.

Поднявшись, я указалъ на трупъ концомъ моей плети:

— Подойдите, возьмите его и бросьте въ морѣ!

Еще испуганные, они подошли къ Монгомери, боясь болѣе всего плети, которою я хлопалъ по землѣ, залитой кровью.

Послѣ долгихъ неловкихъ движеній, нѣсколькихъ угрозъ и ударовъ плетью, эти двуногіе приподняли трупъ, осторожно спустились съ песчанаго берега и вошли въ воду.

Я приказалъ имъ отнести его какъ можно дальше.

Люди-звѣри удалялись до тѣмъ поръ, пока вода не дошла имъ до плечъ. Тогда по моему приказанію трупъ былъ брошенъ и исчезъ въ водоворотѣ. При этомъ меня что-то кольнуло въ сердце, и слезы брызнули изъ глазъ. Бросивъ трупъ въ воду, животныя поспѣшили на берегъ и оттуда еще разъ обернулись къ морю, какъ-бы ожидая, что Монгомери снова появится для мщенія. Другіе трупы были также брошены по моему приказанію въ море. Въ тотъ самый моментъ, когда мои послушныя двуногія уносили послѣдній трупъ въ воду, я услышалъ шумъ легкихъ шаговъ и, быстро обернувшись, увидалъ, приблизительно въ десяти метрахъ, большую Гіену-Свинью. Чудовище стояло, съежившись, съ опушенною головою и блестящими разбѣгающимися глазами.

Съ минуту мы стояли лицомъ къ лицу. Я опустилъ плеть и вынулъ изъ кармана револьверъ, такъ какъ предполагалъ при первомъ удобномъ случаѣ убить этого звѣря, самаго кровожаднѣйшаго и подозрительнѣйшаго изъ всѣхъ тѣхъ, которые теперь оставались на островѣ. Это можетъ показаться излишней жестокостью, но таково было мое рѣшеніе. Я сомнѣвался въ этомъ чудовищѣ болѣе, нежели въ какомъ-либо другомъ изъ укрощенныхъ животныхъ. Его существованіе, я это чувствовалъ, угрожало моему.

Нѣсколько секундъ я собирался съ духомъ.

— Кланяйся! На колѣни! — потребовалъ я.

Чудовище ворчало, открывая свои зубы.

— Что вы за…

Но я былъ слишкомъ раздраженъ и, не давъ ему выговорить, выстрѣлилъ и сдѣлалъ промахъ. Животное быстро убѣгало, бросаясь то въ одну, то въ другую сторону, пока не исчезло въ облакахъ дыма, стлавшагося отъ горѣвшей ограду.

Когда всѣ трупы были брошены, я подошелъ къ тому мѣсту, гдѣ они лежали на землѣ, и, стараясь скрыть слѣды крови, нагребъ ногою песку. Послѣ того я вошелъ въ кусты, гдѣ рѣшилъ подумать о своемъ незавидномъ положеніи. Два топора и плеть были на перевязкѣ руки, а въ одной рукѣ я держалъ заряженный револьверъ.

Самое ужасное, въ чемъ я только теперь начиналъ отдавать себѣ отчетъ, было то, что на всемъ этомъ островѣ не было ни одного надежнаго мѣста, гдѣ бы я могъ быть въ безопасности, могъ бы отдохнуть или уснуть. Мнѣ оставалось только пройти островъ насквозь и водвориться среди укрощенныхъ двуногихъ, чтобы найти въ нихъ довѣріе и нѣкоторую безопасность. Однако, на это у меня не хватало мужества. Я вернулся къ берегу, находящемуся къ востоку отъ сожженной ограды, направился къ мысу, гдѣ узкая полоса песку и коралловъ выдвигалась къ рифамъ, и усѣлся. Тутъ можно было сидѣть и думать, повернувшись спиною къ морю, а лицомъ ко всякимъ случайностямъ. Солнцо пададо отвѣсно на мою голову, я сидѣлъ, уткнувъ подбородокъ въ колѣни. Возрастающая боязнь мутила мой умъ, и я искалъ средства прожить до минуты моего освобожденія — если когда-либо освобожденіе должно придти. Хотя я и старался обсудить свое положеніе со всѣмъ хладнокровіемъ, но у меня не было возможности подавить свое волненіе.

Я началъ перебирать въ своемъ умѣ мнѣнія Моро и Монгомери о животныхъ, живущихъ на островѣ. Монгомери говорилъ, что они измѣнятся. Моро также сказалъ когда-то, что ихъ упорное звѣрство проявляется со дня на день все больше и больше. Затѣмъ мысли мои перешли на Гіену-Свинью. Этого звѣря мнѣ надо было больше всего бояться. Если я его не убью, то онъ убьетъ меня. Тотъ, кто обучалъ Закону, умеръ… Монгомери, Моро умерли… Теперь звѣри знаютъ, что носители плети могутъ быть такъ же убиты, какъ и они. Всѣ эти размышленія только больше растравляли мое отчаяніе и мою боязнь.

Можетъ быть, звѣри уже подстерегали меня въ зеленой чащѣ папоротниковъ и пальмъ? Можетъ быть, ждали, когда я подойду къ нимъ поближе? Что замышляли они противъ меня? Что говорила имъ Гіена-Свинья?

Мое воображеніе рисовало мнѣ различныя грустныя картины.

Вдругъ мои размышленія были прерваны криками морскихъ птицъ, которыя бросились на черный предметъ, выкинутый волнами на песокъ подлѣ ограды. Я слишкомъ хорошо зналъ, что это былъ за предметъ, но у меня не хватало духу идти прогнать птицъ. Я пошелъ вдоль берега съ намѣреніемъ обойти восточный край острова и приблизиться такимъ образомъ къ оврагу съ берлогами, не подвергаясь возможнымъ опасностямъ въ чащѣ лѣса. Сдѣлавъ около полумили по песчаному берегу, я повстрѣчалъ одного изъ покорныхъ мнѣ двуногихъ, шедшаго съ опушки лѣса и направляющагося ко мнѣ. Разыгравшееся воображеніе сдѣлало меня подозрительнымъ и заставило вытащить свой револьверъ. Даже умоляющій жестъ животнаго не могъ меня обезоружить. Оно продолжало нерѣшительно приближаться.

— Уходите! — закричалъ я.

Въ робкой фигурѣ этого существа было много собачьей покорности. Оно немного отодвинулось назадъ, какъ собака, которую гонятъ. Потомъ остановилось и повернуло no мнѣ свои темные умоляющіе глаза. — Уходите! — повторилъ я. — Не подходите ко мнѣ!

— Развѣ я не могу подойти къ вамъ? — спросило оно.

— Нѣтъ, уходите! — настаивалъ я, хлопая своею плетью, потомъ, взявъ рукоятку въ зубы, я нагнулся, чтобы поднять камень, и эта угроза заставила животное убѣжать. Итакъ, одинокій, я обходилъ оврагъ укрощенныхъ животныхъ и, спрятавшись въ травѣ и тростникахъ, старался подсмотрѣть жесты и тѣлодвиженія ихъ, дабы угадать, какое впечатлѣніе произвели на нихъ смерть Монгомери и Моро и разрушеніе дома страданій. Теперь только мнѣ стало яснымъ безуміе моей трусости. Если бы я сохранилъ ту-же храбрость, что проявилъ утромъ, и не ослабилъ ее преувеличенными опасеніями, то могъ бы обладать властью Моро я управлять чудовищами. Теперь уже было поздно и нельзя было больше возстановить свой авторитетъ среди нихъ.

Около полудня нѣкоторые двуногіе растянулись на горячемъ пескѣ. Мучимый жаждою, я, преодолѣвъ свою боязнь, вышелъ изъ чащи съ револьверомъ въ рукѣ и спустился къ нимъ. Одно изъ этихъ чудовищъ, Женщина-Волчиха повернула голову и посмотрѣла на меня съ удивленіемъ. Потомъ — это была ихъ хитрость, — они притворились, что будто не замѣчаютъ меня, не желая мнѣ поклониться. Я чувствовалъ себя слишкомъ слабымъ и слишкомъ утомленнымъ, чтобы настаивать на этомъ, и упустилъ минуту.

— Мнѣ хочется ѣсть! — произнесъ я почти виноватымъ голосомъ.

— Ѣда въ берлогахъ! — отвѣчалъ Быкъ-Боровъ, наполовину уснувшій, отворачивая голову.

Я прошелъ мимо нихъ и углубился въ тѣнь зловоннаго, почти необитаемаго оврага. Въ одной пустой берлогѣ я поѣлъ фруктовъ и, набравъ вѣтвей, задѣлалъ отверстіе входа, затѣмъ растянулся лицомъ къ входу, съ револьверомъ въ рукѣ. Усталость тридцати часовъ потребовала отдыха, и я позволилъ себѣ немного подремать, увѣренный, что моя ничтожная баррикада можетъ сдѣлать достаточный шумъ, чтобы разбудить меня въ случаѣ нечаяннаго нападенія. Итакъ я сдѣлался существомъ, подобнымъ укрощеннымъ животнымъ на этомъ островѣ доктора Моро. Когда я проснулся, кругимъ меня все еще было темно. Рука моя сильно болѣла, я поднялся за моемъ ложѣ, спрашивая себя, гдѣ я и что со мной. Снаружи раздавались голоса. Моего загражденія болѣе не существовало, и отверстіе берлоги было свободно. Револьверъ мой лежалъ подлѣ меня. Вдругъ я почувствовалъ шумъ отъ дыханія и различилъ что-то движущееся совсѣмъ около меня. Я задерживалъ дыханіе, стараясь разсмотрѣть, что это было. Оно стало безконечно медленно приближаться, потомъ что-то нѣжное, теплое и влажное прошло по моей рукѣ. Всѣ мои мускулы сжались, и я быстро вытащилъ руку. Крикъ ужаса готовь былъ вырваться.

— Кто тамъ? — спросилъ я хриплымъ шопотомъ.

— Я, господинъ!

— Кто вы?

— Они говорятъ, что теперь нѣтъ господина. Но я знаю, знаю. «О, ты, который ходишь въ море». Я бросалъ въ волны тѣла убитыхъ тобою. Я — твой рабъ, господинъ!

— Тотъ ли ты, котораго мнѣ пришлось встрѣтить на берегу?

— Тотъ, господинъ!

Очевидно, можно было довѣриться этому животному, такъ какъ, если-бы оно было злое, то могло напасть на меня во время сна.

— Хорошо! — сказалъ я, позволяя ему лизать мою руку.

— Гдѣ другіе? — полюбопытствовалъ я.

— Они возбуждены, безразсудны! — говорилъ Человѣкъ-Собака. — Теперь они тамъ совѣщаются. Она говорятъ, что Господинъ умеръ, Второй съ плетью также. умеръ, Третій, который уходилъ въ море, такой же, какъ и мы. У насъ нѣтъ ни господина, ни плетей, ни дома страданій. Это конецъ. Мы любимъ Законъ и сохранимъ его, но не будетъ никогда ни господина, ни плетей. Вотъ, что они говорятъ. Но я знаю, знаю…

Въ темнотѣ я протянулъ руку и сталъ ласкать голову Человѣка-Собаки.

— Скоро ты всѣхъ ихъ убьешь? — спросилъ Человѣкъ-Собака.

— Скоро; — отвѣчалъ я, — я ихъ всѣхъ убью немного погодя, когда сбудется кое-что!

— Тѣхъ, которыхъ господинъ захочетъ, тѣхъ убьетъ! — подтвердилъ Человѣкъ-Собака тономъ удовлетворенія.

— И чтобы число ихъ ошибокъ пополнилось, я рѣшилъ, чтобы они жили до тѣхъ поръ въ безуміи, пока придетъ время. Тогда они признаютъ во мнѣ господина!

— Воля господина хороша!

— Но есть одинъ, который совершилъ страшное преступленіе, его хочу убить, лишь только встрѣчу. Когда я тебѣ скажу: это онъ, то бросайся на него безъ колебаній. Теперь пойдемъ къ нимъ, которые собрались!

Была ночь, и оврагъ съ его гнилыми, удушливыми испареніями, былъ мраченъ, а далѣе, на зеленомъ, днемъ залитомъ солнечнымъ свѣтомъ откосѣ я увидѣлъ красноватое пламя костра, а вокругъ него волновалось нѣсколько комичныхъ фигуръ съ округленными плечами. Еще далѣе, за нами, поднимались стволы деревьевъ, образуя темную стѣну съ бахромою чернаго кружева верхнихъ вѣтвей. Луна показалась на краю откоса оврага, и на фонѣ ея сіянія поднимались столбомъ дары, выходящіе изъ фумароллъ острова.

— Ступай рядомъ со мной! — приказалъ я, собирая все свое мужество. Бокъ о бокъ мы спустились въ узкій проходъ, не обращая вниманія на темные силуэты, наблюдавшіе за нами.

Ни одинъ изъ тѣхъ, которые собрались у огня, не желали мнѣ поклониться. Большая часть оказывала явное равнодушіе. Мой взглядъ искалъ Гіену-Свинью, но ея тамъ не было.

Всѣхъ было около двадцати существъ. Всѣ они сидѣли на корточкахъ, смотрѣли на огонь и разговаривали между собой.

— Онъ умеръ, умеръ! Нашъ Господинъ умеръ! — говорилъ Человѣкъ-Обезьяна, находившійся направо отъ меня. — Домъ страданій… Нѣтъ дома страданій!

— Онъ не умеръ! — увѣрялъ я съ сильнымъ голосомъ. — Даже теперь онъ видитъ васъ!

Это ихъ удивило. Двадцать паръ глазъ смотрѣло на меня.

— Дома страданій больше не существуетъ, — продолжалъ я, — но онъ возстановится. Вы не можете видѣть властелина, между тѣмъ, даже въ эту минуту, онъ сверху смотритъ на васъ!

— Это правда! Это правда! — подтвердилъ, Человѣкъ-Собака.

Моя смѣлость поразила ихъ до изумленія. Животное можетъ быть свирѣпо и хитро, но лгать умѣетъ только одинъ человѣкъ.

— Человѣкъ съ повязанною рукою разсказываетъ странныя вещи! — произнесло одно чудовище.

— Говорю вамъ правду… Господинъ дома страданій скоро появится снова. Горе тому, кто нарушитъ Законъ!

Слушая мою рѣчь, звѣри съ любопытствомъ переглянулись. Съ притворнымъ равнодушіемъ я началъ безпечно рубить топорикомъ землю передъ собою и замѣтилъ, что они разсматривали глубокія полосы, которыя я дѣлалъ на дернѣ. Сатиръ выразилъ сомнѣніе по поводу сказаннаго мною. Еще кто-то среди изуродованныхъ животныхъ сдѣлалъ замѣчаніе, и вокругъ опять поднялся оживленный споръ. Съ каждой минутой я чувствовалъ себя болѣе увѣреннымъ въ моей настоящей безопасности. Я разговаривалъ теперь безъ всякаго напряженія въ голосѣ и безъ всякаго возбужденія, смущавшаго меня раньше. Въ одинъ часъ мнѣ дѣйствительно удалось убѣдить нѣкоторыхъ чудовищъ въ справедливости моихъ увѣреній, а другихъ привести въ смущеніе. Мнѣ нужно было остерегаться такимъ образомъ только моего врага Гіены-Свиньи, которая совершенно не показывалась. Только, когда луна стала опускаться, спорщики начали зѣвать, показывая свои разнообразные зубы, и удалялись къ берлогамъ оврага.

Такимъ образомъ начался самый долгій періодъ моего пребыванія на островѣ доктора Моро. Но съ этой ночи совершилось только одно значительное происшествіе среди безчисленнаго множества непріятныхъ впечатлѣній, постояннаго гнѣва и безпокойства, такъ что я предпочитаю не вести хроники событій этого промежутка времени, а разсказать только единственный случай въ продолженіе десяти мѣсяцевъ, которые я провелъ въ тѣсной связи съ этими наполовину укрощенными звѣрями. Я сохранилъ воспоминанія о многихъ вещахъ, которыя я могъ бы описать, но въ то же время охотно бы далъ на отсѣченіе мою правую руку, чтобы ихъ забыть. Но они не увеличили бы интереса моего разсказа. Когда я оглядываюсь на прошлое, мнѣ кажется страннымъ, какъ могъ я ужиться съ этими чудовищами, приноравливаться къ ихъ нравамъ и возстановлять ихъ довѣріе къ себѣ. Бывали иногда кое-какія ссоры, и я могъ бы еще показать слѣды клыковъ, но они скоро стали оказывать мнѣ должное почтеніе, благодаря моей способности бросать каменья — способности, которой у нихъ не было и ранамъ, наносимымъ моимъ топорикомъ. Вѣрная привязанность моего Человѣка-Собаки, Сенъ-Бернара, оказала мнѣ много огромныхъ услугъ. Я думаю, что ихъ наивная почтительность была основана, главнымъ образомъ, на возможности быть наказаннымъ острымъ оружіемъ. Могу даже сказать, надѣюсь безъ хвастовства, что я имѣлъ надъ ними нѣкоторое превосходство. Одному или двумъ изъ этихъ чудовищъ, во время различныхъ споровъ, я нанесъ довольно сильныя раны топоромъ, и они сохранили ко мнѣ непріязнь, ограничивавшуюся, однако, гримасами за моей спиной и то только на почтительномъ разстояніи, на которомъ были безвредны даже пули. Гіена-Свинья избѣгала меня. Неразлучный со мной Человѣкъ-Собака ненавидѣлъ ее и страшно боялся. Мнѣ кажется, это вытекало изъ глубокой привязанности этого животнаго ко мнѣ. Мнѣ скоро сдѣлалось ясно, что свирѣпое чудовище отвѣдало вкусъ крови и шло по слѣдамъ Человѣка-Леопарда. Оно сдѣлало себѣ берлогу гдѣ-то въ лѣсу и стало жить въ одиночествѣ. Однажды я рѣшился уговорить звѣрей полу-людей ее обойти, но не имѣлъ настолько сильнаго вліянія, чтобы принудитъ ихъ содѣйствовать моимъ желаніямъ. Много разъ я пробовалъ подойти къ ея берлогѣ и напасть на нее врасплохъ, но чувства ея были тонки, и она всегда видѣла меня или чуяла, и убѣгала. Сверхъ того, она своими засадами дѣлала опасными тропинки лѣса для меня, моихъ союзниковъ и Человѣка-Собаки, который неохотно удалялся отъ меня. Чудовища въ продолженіе перваго мѣсяца, а нѣкоторыя и больше, сохранили въ общемъ довольно много человѣческихъ свойствъ. Исключеніе представлялъ Человѣкъ-Собака, который за все время не измѣнился и сохранилъ ко мнѣ самыя дружескія отношенія. Маленькое розоватое существо оказывало мнѣ также странную благосклонность и начало также слѣдовать за мной. Между тѣмъ Человѣкъ-Обезьяна былъ мнѣ безконечно непріятенъ. Онъ домогался, чтобы я призналъ его себѣ подобнымъ въ виду его пяти пальцевъ и_ч какъ только видѣлъ меня, непрестанно болталъ глупѣйшій вздоръ. Одна вещь меня немного развлекала: его фантастическая склонность сочинять новыя слова. Эта склонность, вѣроятно, пристала изъ общаго всей обезьяной породѣ стремленія къ безчисленной болтовнѣ. Онъ называлъ это великими мыслями въ отличіе отъ ничтожныхъ мыслей, которыя касались предметовъ ежедневнаго обихода. Если случайно я дѣлалъ какія нибудь замѣчанія, которыхъ онъ не понималъ, онъ разсыпался въ похвалахъ, просилъ меня повторить ихъ, заучалъ наизусть и, коверкая при этомъ слоги, говорилъ ихъ всѣмъ своимъ товарищамъ. Я не помню ни одного случая чтобы онъ передавалъ ихъ просто и правильно. Словомъ, это было самое глупое созданіе. которое я когда-либо видѣлъ въ моей жизни. Онъ сочеталъ въ себѣ самымъ удивительнымъ образомъ глупость человѣка и обезьяны.

Все это, какъ я уже сказалъ, относится къ первымъ недѣлямъ, проведеннымъ мною между звѣрями. Въ этотъ промежутокъ они еще уважали установленные закономъ обычаи и сохранили въ своихъ поступкахъ наружную благопристойность. Однажды нашелъ я одного кролика, растерзаннаго, конечно, Гіеной-Свиньей — но это было все. Только около мая мѣсяца я началъ ясно чувствовать возрастающую разницу въ ихъ рѣчахъ и ихъ походкѣ, болѣе замѣтную грубость въ сочетаніи звуковъ съ обнаруживающейся все яснѣе и яснѣе наклонностью къ утратѣ дара слова. Болтовня моего Человѣка-Обезьяны увеличивалась количествомъ, но дѣлалась все непонятнѣе. У нѣкоторыхъ вполнѣ исчезала способность выражать мысли; хорошо еще, если они были способны въ то время понимать то, что я имъ говорилъ.

Представьте себѣ рѣчь, вначалѣ точную и опредѣленную, которая, постепенно утрачивая форму и правильное и членораздѣльное сочетаніе звуковъ, теряетъ все болѣе сходство съ человѣческой.

Имъ было все труднѣе ходить, и не смотря на стыдъ, который они должны были испытать время отъ времени, я заставалъ того или другого изъ нихъ бѣгающимъ на четверенькахъ и совершенно неспособнымъ возстановить вертикальное положеніе тѣла. Руки ихъ хватали предметы не такъ ловко. Каждый день они пили, лакая воду, грызли и рвали вмѣсто того, чтобы жевать. Теперь яснѣе, чѣмъ когда-либо, мнѣ вспоминались слова Моро объ ихъ упрямомъ и упорномъ звѣрствѣ. Они превращались въ безсловесныхъ животныхъ очень быстро. Нѣкоторые и это были прежде всего, къ моему большому удивленію, самки начали пренебрегать самыми элементарными правилами благопристойности и почти всегда съ умысломъ. Преданія, внушающія почитаніе закона, ясно теряли свою силу. Мой Человѣкъ-Собака впадалъ, мало-по-малу, въ свои собачьи наклонности, день за днемъ онъ превращался въ нѣмое четвероногое и покрылся шерстью прежде, чѣмъ я могъ замѣтить переходъ отъ товарища, ходившаго рядомъ со мною, въ собаку, все вынюхивающую что-то, постоянно находящуюся на-сторожѣ, то забѣгающую впередъ, то отстающую. Наряду съ возраставшей дезорганизаціей страшное загрязненіе оврага, и раньше не представлявшаго пріятнаго жилища, заставило меня покинуть его, и, пройдя островъ, я устроилъ изъ вѣтвей въ серединѣ развалинъ сгорѣвшаго жилища Моро убѣжище. Неопредѣленныя воспоминанія страданій животныхъ дѣлали изъ этого мѣста самый надежный уголъ для меня.

Было бы невозможно отмѣтить каждую мелочь постепеннаго превращенія этихъ чудовищъ въ прежнихъ животныхъ и сказать, какъ съ каждымъ днемъ они теряли человѣческій обликъ; какъ они пренебрегали одеждой и отбросили, наконецъ, всякій признакъ ея; какъ начала рости шерсть на частяхъ тѣла, выставленныхъ наружу; какъ лбы ихъ дѣлались болѣе плоскими, а челюсти выдвигались. Перемѣна происходила медленно и неизбѣжно; для нихъ, какъ и для меня, она совершалась почти незамѣтно, не производя сильнаго впечатлѣнія. Я чувствовалъ еще себя въ ихъ средѣ въ полной безопасности, не боясь нападеній, но не могъ предохранить ихъ отъ постепеннаго паденія, допуская тѣмъ утрату всего того, что имъ было внушено человѣческаго.

Но я началъ бояться, чтобы вскорѣ это измѣненіе не обнаружилось. Мое животное, Сенъ-Бернаръ, послѣдовало за мною въ мой новый лагерь, и его бдительность позволяла мнѣ иногда спать почти спокойно. Маленькое розовое чудовище, тихоходъ сдѣлалось слишкомъ робкимъ и покинуло меня, чтобы возвратиться къ своимъ естественнымъ привычкамъ лазанія по вѣтвямъ деревьевъ. Въ этомъ состояніи равенства мы были точно въ клѣткѣ, населенной различными животными, которыхъ показываютъ нѣкоторые укротители, послѣ того какъ укротитель покинулъ ее навсегда.

Однако существа, населявшія островъ, не превратились въ точно такихъ звѣрей, какихъ читатель можетъ видѣть въ зоологическихъ садахъ — обыкновенныхъ волковъ, медвѣдей, тигровъ, быковъ, свиней или обезьянъ. Было нѣчто странное въ ихъ натурѣ; въ каждомъ изъ нихъ Моро смѣшалъ одно животное съ другимъ; одно, быть можетъ, было болѣе всего похоже на быка, другое на животное кошачьей породы, третье — на медвѣдя, но каждое сочетало въ себѣ нѣчто, принадлежащее созданію иной породы, и такая, такъ сказать, обобщенная животность проявлялась въ ихъ характерахъ. Опредѣленныя черты, свойственныя человѣческой расѣ, по временамъ давали себя знать среди населенія острова: такъ, замѣчался кратковременный возвратъ дара слова, неожиданное проворство переднихъ оконечностей или жалкія попытки принять вертикальное положеніе.

Безъ сомнѣнія, со мною также произошли странныя перемѣны. Одежда висѣла на мнѣ клочьями, сквозь нее проглядывала темнокрасная кожа. Мои длинные волосы совершенно спутались, и мнѣ часто говорятъ, что и теперь еще мои глаза обладаютъ особеннымъ блескомъ и удивительною быстротою.

Вначалѣ я проводилъ дня на песчаномъ берегу, разсматривая горизонтъ и прося Провидѣніе о помощи. Мой разсчетъ на ежегодное прибытіе къ острову шкуны «Chance-Rouge» не оправдался. Пять разъ на горизонтѣ показывались паруса и три раза — клубы дыма, но ни одно судно не пристало къ берегу. У меня всегда былъ на готовѣ громадный костеръ; однако, внѣ всякаго сомнѣнія, вулканическое происхожденіе острова дѣлало всѣ объясненія излишними.

Было около половины сентября или октября, когда мысль о постройкѣ плота крѣпко запала мнѣ въ голову. Къ этому-же времени рука совершенно зажила, и къ моимъ услугамъ снова были обѣ руки. Съ перваго-же шага меня поразило мое безсиліе. Я никогда въ своей жизни не занимался не только плотничьимъ трудомъ, но и вообще какою-то ни было ручною работою и теперь все время проводилъ въ лѣсу, рубя деревья и пробуя вязать ихъ между собою. У меня не было подъ руками никакихъ веревокъ, и я не могъ найти ничего, что бы послужило мнѣ для скрѣпленія плота; ни одна изъ породъ въ изобиліи ростущихъ ліанъ не казалась достаточно гибкой и прочной, а не смотря на весь свой запасъ научныхъ познаній, мнѣ не найти было средства сдѣлать ліаны прочными и гибкими. Въ теченіе болѣе пятнадцати дней рылся я въ развалинахъ ограды и на берегу, въ мѣстѣ сожженія шлюпокъ, отыскивая гвозди или другіе желѣзные кусочки, могущіе послужить мнѣ на пользу. Время отъ времени нѣкоторые изъ звѣрей приходили созерцать меня и убѣгали большими прыжками прочь при моемъ крикѣ на нихъ. Затѣмъ наступилъ періодъ грозъ, бурь и проливныхъ дождей, сильно замедлявшій мою работу; однако, въ концѣ концовъ, мой плотъ былъ оконченъ.

Я восхищался своимъ произведеніемъ. Но за недостаткомъ практическаго ума, который составлялъ постоянное мое несчастіе, я строилъ плотъ въ разстояніи болѣе одной версты отъ моря, и, прежде чѣмъ дотащилъ его до послѣдняго, онъ развалился. Можетъ быть, это было счастьемъ для меня, случившись до моего отправленія въ открытое море; однако, въ первый моментъ ударъ былъ такъ тяжелъ, что въ продолженіе нѣсколькихъ дней я не могъ взяться ни за какую работу и блуждалъ по берегу, созерцая волны и помышляя о смерти.

Но, конечно, мнѣ не хотѣлось помирать, и одинъ случая заставилъ меня вновь взяться за дѣло, показавъ, какимъ безуміемъ съ моей стороны было проводить время въ бездѣйствіи, когда сосѣдство чудовищъ грозило мнѣ съ каждымъ днемъ все большими опасностями.

Я лежалъ подъ тѣнью сохранившейся части стѣны ограды, блуждая взоромъ по морю, какъ вдругъ вздрогнулъ отъ прикосновенія чего-холоднаго къ моимъ ногамъ и, обернувшись, увидѣлъ тихохода, мигающаго передо мною своими глазами.

Онъ уже давно утратилъ даръ слова и быстроту походки, ого длинная шерсть день ото дня становилась гуще, а твердые когти — болѣе согнутыми. Когда онъ увидѣлъ, что привлекъ мое вниманіе, то захрюкалъ какъ-то особенно, удалился немного въ кусты и снова повернулся ко мнѣ.

Сперва я не понялъ, но потомъ уразумѣлъ: онъ хотѣлъ, повидимому, чтобы я послѣдовалъ за нимъ, что я и сдѣлалъ, въ концѣ концовъ, хотя медленно, такъ какъ было очень жарко. Когда мы добрались съ нимъ до деревьевъ, тихоходъ взобрался на нихъ, ибо ему легче было двигаться по свѣшивающимся съ деревьевъ ліанамъ, чѣмъ по землѣ.

Вдругъ, на истоптанномъ мѣстѣ, моимъ глазамъ представилась ужасная группа. Мой Сенъ-Бернаръ мертвымъ лежалъ на землѣ, а подлѣ него на корточкахъ сидѣла Гіена-Свинья, съ наслажденіемъ хрюкая и фыркая, и сжимала въ ужасныхъ когтяхъ своихъ еще трепещущее тѣло противника. При моемъ приближеніи, чудовище подняло на меня свои сверкающіе глаза и, закусивъ окровавленными зубами губы, грозно заворчало. Оно не оказалось ни испуганнымъ, ни пристыженнымъ, послѣдніе слѣды человѣчества исчезли въ немъ. Я сдѣлалъ шагъ впередъ, остановился и вынулъ свой револьверъ. Наконецъ-то, мы находились лицомъ къ лицу.

Звѣрь не дѣлалъ никакой попытки къ бѣгству. Его шерсть ощетинилась, уши пригнулись, и весь онъ съежился. Я прицѣлился между глазъ и выстрѣлилъ. Въ тотъ-же моментъ чудовище громаднымъ прыжкомъ кинулось на меня и опрокинуло, какъ кеглю. Оно пыталось схватить своими безобразными когтями мою голову, но неразсчитанный прыжокъ унесъ его дальше, и я очутился какъ разъ подъ всѣмъ его туловищемъ. Къ счастью, зарядъ попалъ въ намѣченное мною мѣсто, и чудовище испустило духъ уже во время своего прыжка. Съ трудомъ освободившись изъ подъ его тяжелаго тѣла, я поднялся, весь дрожа, и посмотрѣлъ на звѣря, трепетавшаго еще въ послѣдней агоніи. Итакъ одной опасностью стало меньше; однако, это было только первое возвращеніе къ своимъ прежнимъ животнымъ инстинктамъ изъ цѣлаго ряда другихъ, которыя, по моему твердому убѣжденію, должны были произойти.

Я сжегъ оба трупа на кучѣ хвороста. Теперь для меня стало ясна необходимость немедленно покинуть островъ, такъ какъ моя гибель была не болѣе какъ вопросомъ дня. За исключеніемъ одного или двухъ, всѣ чудовища уже оставили оврагъ, чтобы устроить по своему вкусу берлоги среди чащи острова. Они рѣдко бродили днемъ и большая часть изъ нихъ спала отъ зари и до вечера, такъ что островъ могъ покачаться кому-нибудь изъ вновь прибывшихъ на него пустыннымъ. Ночью-же воздухъ наполнялся ихъ перекличками и воемъ. Мнѣ пришла мысль о полномъ истребленіи ихъ — устроить западни и перерѣзать всѣхъ. Будь у меня въ достаточномъ количествѣ патроны, я, ни минуты не колеблясь, принялся-бы за истребленіе, звѣрей, такъ какъ кровожадныхъ хищниковъ оставалось не болѣе двадцати, самые свирѣпые были уже убиты. Послѣ смерти моего послѣдняго друга Человѣка-Собаки, я усвоилъ себѣ привычку въ большей ни меньшей степени спать днемъ, чтобы ночью быть насторожѣ. Въ моей хижинѣ среди развалинъ ограды входное отверстіе было настолько съужено мною, что въ него нельзя было попасть, не производя значительнаго шума. Чудовища, къ тому же, позабыли разводить огонь, и ими овладѣвала боязнь при видѣ пламени. Еще разъ принялся я со страстью собирать и связывать колья и сучья для плота, на которомъ могъ-бы бѣжать, но встрѣтилъ тысячу затрудненій.

Во время прохожденія мною учебнаго курса въ заведеніяхъ еще не введена была система Слойда, и неловкость моихъ рукъ сказывалась на каждомъ шагу. Однако, такъ или иначе, послѣ многихъ усилій мнѣ удалось привести свое дѣло къ концу, и на этотъ разъ я особенно позаботился о прочности плота. Меня сильно смущало то обстоятельство, что мнѣ придется плыть по рѣдко посѣщаемымъ водамъ. Я попробовалъ изготовить себѣ немного глиняной посуды, но почва острова не содержала въ себѣ глины. Напрягая всѣ свои способности ума и стараясь разрѣшить послѣднюю задачу, я обошелъ островъ со всѣхъ сторонъ, но безъ успѣха. По временамъ на меня нападали припадки бѣшенства, и въ такія минуты возбужденія я безцѣльно рубилъ топоромъ ни въ чемъ неповинныя пальмы.

Наступилъ ужасный день, проведенный мною въ какомъ-то экстазѣ. На юго-западѣ показался парусъ какъ бы небольшой шкуны. Я немедленно развелъ громадный костеръ изъ хвороста, услышалъ грозное рычаніе и замѣтилъ блеснувшіе бѣлизной зубы животныхъ, — невыразимый ужасъ овладѣлъ мною. Я повернулся спиною къ нимъ, поднялъ парусъ и сталъ грести въ открытое море, не смѣя вернуться.

Всю ночь продержался я между островомъ и рифами, затѣмъ, утромъ добрался до устья рѣчки и наполнилъ прѣсной водою боченокъ, найденный въ шлюпкѣ. Потомъ, съ терпѣніемъ, на какое только былъ способенъ, я набралъ нѣкоторое количество плодовъ, подстерегъ и послѣдними тремя зарядами убилъ двухъ кроликовъ… Во время моего отсутствія, изъ боязни къ чудовищамъ, лодка оставалась привязанной къ острому подводному рифу.

XIV.
Одиночество.

Вечеромъ я уѣхалъ съ острова; небольшой юго-западный вѣтерокъ гналъ мою лодку, и она медленно подвигалась впередъ въ открытое море. Островъ, по мѣрѣ моего удаленія отъ него, уменьшался все болѣе и болѣе, и, наконецъ, одни только спиральныя струйки дыма вулкана на фонѣ неба, залитаго лучами заката, выдавали его присутствіе.

Такъ блуждалъ я по морю въ продолженіе трехъ дней, расходуя съ чрезвычайною бережливостью ѣду и воду.

На третій меня меня приняли на бригъ, который шелъ изъ Азіи въ Санъ-Франциско; ни капитанъ, ни его помощникъ не хотѣли вѣрить моей исторіи, думая, что мое долгое одиночество и постоянные страхи лишили меня разсудка.

Тогда, боясь, что того-же мнѣнія будутъ держаться и другіе люди, я старался избѣгать разсказовъ о своихъ приключеніяхъ и рѣшилъ совершенно не вспоминать о происшедшемъ со мною послѣ кораблекрушенія судна «Dame Altière» и до того момента, когда я былъ взятъ на бригъ, т. е. вычеркнуть изъ свой памяти цѣлый годъ своихъ мытарствъ. Мнѣ приходилось дѣйствовать съ чрезвычайною осмотрительностью, чтобы не быть принятымъ за помѣшаннаго. Меня часто посѣщали воспоминанія о Законѣ, о погибшихъ двухъ морякахъ, о трупѣ въ чащѣ камышей. Наконецъ, какъ ни мало естественнымъ можетъ показаться это, тѣмъ не менѣе, при мысли о возвращеніи въ общество себѣ подобныхъ, я, вмѣсто разсчитываемой спокойной жизни и довѣрія среди людей, почувствовалъ въ сильнѣйшей степени тотъ смутный страхъ, который безпрерывно мучилъ меня во время пребыванія моего на островѣ.

Никто не хотѣлъ мнѣ вѣритъ, и я такимъ чуждымъ казался для людей, какимъ былъ въ свое время для людей-животныхъ; къ тому-же, у меня, безъ сомнѣнія, сохранились нѣкоторыя природныя узкости моихъ прежнихъ сотоварищей.

Говорятъ, что страхъ есть болѣзнь; хотя-бы это и было такъ, я могу, теперь спустя нѣсколько лѣтъ, увѣрить, что постоянное безпокойство подобно тому, какое можетъ испытывать полуукрощенный львенокъ, смущаетъ мой духъ. Оно принимаетъ самую различную форму.

Я вижу лица мрачныя и оживленныя, пасмурныя и страшныя, быстрыя и лживыя, и нѣтъ ни одного съ выраженіемъ спокойствія разумнаго существа. А между тѣмъ, я не могу помѣшать себѣ стараться не встрѣчаться съ ними, избѣгать ихъ любопытныхъ взглядовъ, вопросовъ, помощи, я мнѣ хочется снова удалиться отъ нихъ и остаться наединѣ съ самимъ собою.

По этой причинѣ я живу теперь подлѣ пустой широкой равнины, гдѣ могу уединиться, когда такія сомнѣнія нисходятъ въ мою душу. Тихо бываетъ тогда въ громадной пустынной равнинѣ. Во время жизни въ Лондонѣ мое чувство страха было для меня невыносимо. Я не могъ избѣгать людей; ихъ голоса слышались черезъ окна, и запертыя двери служили лишь ничтожною предосторожностью; я выходилъ на улицу и боролся съ моими иллюзіями, но мнѣ казалось, что женщины кругомъ меня мяукали, голодные украдкою бросали на меня завистливые взгляды; блѣдные и изнуренные рабочіе, покашливая, съ опущенными внизъ глазами, проходили мимо тяжелою поступью, подобно раненымъ животнымъ, теряющимъ свою кровь. Старцы, сгорбленные и пасмурные, ворча сквозь зубы, шли по улицамъ и равнодушно относились къ высмѣивающимъ ихъ ребятамъ. Когда же я входилъ въ какую-нибудь часовню, и тамъ повторялось то же самое.

Мнѣ казалось, что патеръ лопочетъ «великія мысли», подобно Человѣку-Обезьянѣ. Или же я забирался въ какую-нибудь библіотеку, и въ ней сосредоточенныя лица, наклонившіяся надъ книгами, представлялись мнѣ существами, терпѣливо выслѣживающими свою добычу. Но особенно мнѣ были противны угрюмыя и невыразительныя лица, встрѣчаемыя въ поѣздахъ и омнибусахъ. Они скорѣе походили на трупы, нежели на людей; поэтому я не отваживался болѣе путешествовать, неувѣренный въ томъ, что останусь одинъ. И мнѣ казалось даже, что я самъ не былъ разумнымъ созданіемъ, а животнымъ, терзаемымъ какимъ-то страннымъ безпорядкомъ въ мозгу, который заставлялъ меня, какъ барана, пораженнаго вертячкой, блуждать съ одиночествѣ.

Я посвящаю свой досугъ чтенію и опытамъ по химіи и провожу большую часть ночей, когда воздухъ чистъ, за изученіемъ астрономіи, ибо не знаю, какъ и почему на меня при видѣ множества сверкающихъ звѣздъ чувство безопасности и безконечнаго мира нисходитъ въ мою душу. Тамъ, я вѣрю этому, въ вѣчныхъ и безконечныхъ законахъ веществъ, а не въ заботахъ, преступленіяхъ и ежедневныхъ людскихъ мученіяхъ, все наиболѣе звѣрское въ насъ должно находить утѣшеніе и надежду. Я надѣюсь на это, въ противномъ случаѣ мнѣ не для чего жить.

Итакъ моя исторія кончается надеждою и одиночествомъ.

КОНЕЦЪ.