29-го апреля. — Ура! Русское судно пришло. В 1-м часу пополудни часовой увидел на горизонте парус. Я тотчас же пошел на башню и удостоверился в зрительную трубу, что часовой не ошибся. Видно было два судна; одно из них большое и по виду парусов ясно отличалось от меньшего, которое я тотчас принял за японское. Рудановский был моего мнения, а когда большое судно подошло ближе, то он уверял, что это должно быть военное. Скоро уже судно подошло так близко, что я, желая, чтобы оно не вздумало салютовать, послал ему извещение об этом на японской лодке, — шлюпка была командирована к озеру Отосам. Но еще вдали с судна сделали выстрел. Сумеди-Сама прибежал ко мне, узнав, что идет русское судно. Лодки наши подплыли к судну, передали бумагу и скоро известили нас, что корвет «Оливуца» пришел из Императорской гавани. Затем пришел вельбот с подпоручиком Орловым, присланным из Петровского для поступления в распоряжение адмирала Путятина. Он привез мне большой пакет деловых бумаг и частных писем. Трудно представить жителю многолюдного города радость, которую чувствует человек, проживший около года без всяких известий из родной стороны. Невольно я распечатал первыми частные письма от сестры моей и других родственников. Быстро пробежав их и уверившись, что все здоровы и счастливы, я принялся читать деловые бумаги. Первая бумага была та, в которой генерал-губернатор утверждал меня правителем острова Сахалина до прибытия правителя от компании и выражал ему только свойственным слогом свое довольство моими действиями. Частное письмо Николая Николаевича по этому же предмету еще ласковее и, можно сказать, дружественнее. Самое важное известие было о разрыве с Турцией и о вероятности разрыва с Англией и Францией. Последнее обстоятельство еще более может затруднить наше положение, если японцы узнают о разрыве нашем с сильными морскими державами, с которыми нам трудно будет бороться в Тихом океане. Хорошо еще, если посланные из Балтийского флота 2 фрег[ата], 1 корвет и 1 транспорт успеют пробраться к нам между английскими эскадрами. Я думаю, что трудно будет им это сделать, если разрыв действительно произойдет. Их приказано дожидать к началу апреля, а теперь уже начало мая, и их нет. Пришедший к нам корвет «Оливуца» должен идти в Петропавловский порт для защиты Камчатки. Между неприятными известиями, конечно, самое важное и грустное было известие, что судно компанейское «Николай» и камчатский транспорт «Иртыш» не могут выйти из Императорской гавани ранее второй половины мая, потому что в командах их свирепствует цинга, от которой уже умерло 30 человек из 80-ти. Местоположение и недостаток свежей пищи и хорошего жилья были, как и всегда, причиною сильного развития болезни. Получил я письма от Невельского и Корсакова. Первый, будучи обеспокоен положением поста, советует мне вести дело так, чтобы не иметь столкновения с японцами, стараясь совершенно не вмешиваться в их дела. Второй поздравляет меня с успехом распоряжений моих и извещает, что губернатор очень доволен мной и надеется, что с будущей почтой поздравит меня с чином подполковника. Приход корвета оживил наше поселение. Больные наши стали веселее, и, по словам доктора корветского, ни одного из них нет опасно больного. На айнов приход русского корабля, конечно, имел хорошее влияние, но я продолжал так держать себя, чтобы они не возымели мысли оставить работы у японцев. Горестно, но необходимо!
Приехавшие офицеры на корвете, посетив наш пост, удивлялись, что мы успели так хорошо и удобно обстроиться.
1-ое мая. — Я снова перечитал письма родных. Неужели этот год не увижусь я с ними. Право страшно подумать об этом.
Сегодня неожиданно пошел снег. Поздненько для 46° широты. Климат Анивы немногим мягче петербургского; конечно, хорошей погоды больше, да и солнце посильнее.
Сегодня командир корвета Назимов пригласил на корвет, по предложению моему, японских офицеров, знакомых мне. Я повез Мива-Сама и Сумеди-Сама на капитанском вельботе; на нашей шлюпке поехал Рудановский с Уди-Сама, а на восьмерке усажены были японские солдаты, составляющие свиту японских офицеров, и 3 старшины из айнов. Шел небольшой дождь, когда мы пристали к корвету, и потому, почти не осматривая его, вошли в капитанскую каюту. Красивая комната, хороший обед, огромность размеров всех частей военного судна сделали впечатление на японцев. За обедом пили за здоровье государя, причем певчие спели «Боже, царя храни». После обеда капитан Назимов показал примерное ученье на парусах и при орудиях. Последние были 18-фун[тового] кал[ибра] пушки-каронады. Величина их поражала японцев, и я узнал от казака Дьячкова, что один из японских солдат, не веря, что они сделаны из металла, начал скоблить ножом, чтобы убедиться, не из дерева ли пушка. В Японии делают очень много деревянных орудий, чтобы придать батареям более грозный вид. Один из офицеров корвета видел, как в Нанкине рубили во время штурма японское судно и несколько пушек плавали вокруг него.
2-го мая. — Сегодня капитан Назимов предполагает сняться с якоря и идти на Камчатку, подойдя на пути к мысу Крильону, а оттуда к мацмайскому берегу. Маневр этот должен был быть сделан вследствие моего предложения. Цель его была заставить японцев предполагать, что корвету поручено лавировать у островов, занимаемых их промышленными заселениями. Я приготовил письма губернатору, Завойке, Корсакову и родным. В седьмом часу утра я поехал на корвет. Назимов предложил мне идти с ним на корвете осмотреть, есть ли якорное место у моря р. Туотоги. Я с удовольствием принял его предложение, и мы тотчас послали шлюпку за Рудановским. Он привёз с собою Сумеди-Сама, неотступно просившего его взять на корвет. Мы снялись с якоря и пошли к ясно обозначившемуся устью реки. Ветер нам был совершенно противный и потому мы принуждены были лавировать. Прекрасный обед сократил нам продолжительное время, которое пришлось употребить для подхода к реке. Когда берег стал ясно обозначаться, мы вышли на палубу. Глубина изменялась очень равномерно. Подойдя на 10 сажен глубины, мы убрали часть парусов, но глубина так долго не изменялась, что Назимов, наскучив тихим ходом корвета, опять поставил все паруса. Когда мы пришли на 8 саж[ен], то бросили якорь, а потом спустили вельбот, на котором Назимов, я, Рудановский и Сумеди-Сама поехали к реке. Подойдя довольно близко к устью реки, мы находились еще на большой глубине — вблизи от нас плавал кит и пускал фонтан. Скоро заметили мы, что вельбот идет прямо на гряду каменьев. Гряда эта шла от W к О, заграждая таким образом устье реки от S. Поднявшись вдоль этой гряды, мы завернули на нее и пошли по фарватеру реки. Он открыт к отмелям р. Сусуи и за ней вблизи находящимся гористым берегам. Фарватер шириной сажен 50 идет, как я сказал, между отмелями с N0 стороны и грядой каменьев с S стороны. У нас был ветер от W. Фарватер был совершенно спокоен — волны разбивались на гряде каменьев. К сожалению, глубина начала быстро уменьшаться и скоро дошла до 3-х футов (на малой воде). У входа в реку течение быстро. На веслах трудно было идти и потому, вышед на берег, мы повели вельбот бичевой. Река круто заворачивает с моря к NO. Зайдя за этот заворот, мы сели опять в вельбот, потому что течение было уже значительно слабее. Скоро мы поставили парус и под ним пошли вверх по реке. Я уже прежде описывал берег реки Туотоги и потому здесь скажу только, что глубина ее в малую воду в устье 3 ф[ута], выше по реке 6 и более футов. Ширина до 30-ти саж[ен]. Потому р. Туотога может считаться судоходной для плоскодонных речных парусных судов и пароходов. Вход в нее удобен. Судна большого ранга подходят ближе к берегу, чем у Муравьевского поста. Грунт — ил. Якорное место совершенно защищено от N, W и О ветров, наиболее сильных в заливе Аниве (W ветер самый сильный). Осматривая зимой р. Туотогу, я узнал от айна и казаков, живших на этой реке для охоты, что она, заворачивая к NO, подходит близко, версты на 1½ русских, к морскому берегу. Поставив на этом изгибе селение, можно легко провести через лес дорогу к заливу и таким образом устроить двойное сообщение — по реке для больших тяжестей и по сухопутной дороге для легких грузов и проезжающих пассажиров. У устья реки следует держать летом человек 10 рабочих для добывания рыбы и караула судов.
На обратном пути Назимов показал мне ученье при орудиях и вызовов к бою абордажных партий. Эволюции[ВТ 1] эти очень поразили Сумеди-Сама порядком, точностью и быстротой исполнения. Когда мы встали на якорь, приехал японец Яма-Мадо за Сумеди-Сама. Последний сказал мне, что старик Мива-Сама беспокоится о нем, не увезли ли его русские. Мы много смеялись предложению японцев, будто нам так важно иметь в плену Сумеди-Сама.
На другое утро, 3-го числа, корвет снялся с якоря и пошел к мысу Крильону.
Приезд Орлова очень оживил уединенную жизнь мою. Я не знаю еще близко его, но он умный и приятный собеседник. Рассуждая между прочим о положении нашем в Муравьевском посту и о его местности, Орлов согласился с моим мнением. Я не знаю мысли Невельского, которую он имел, посылая Орлова ко мне. Он пишет мне, чтобы я обратил особенное внимание на этого человека и доверял бы ему в действиях с японцами, потому что он хорошо знает оба народа эти и говорит по-айнски. Оказалось, что г. Орлову пришлось у меня учиться айнскому языку и узнавать об японцах. Быть может, намерение Невельского поставить подле меня человека, который бы мог следить за моими действиями с тем, чтобы после передать их ему, так как Невельскому известно, что я другого с ним мнения насчет экспедиции. Но, впрочем, это только мое предложение, и я не имею никаких данных, подтверждающих его.
7-го мая. — Утром часовые увидели парус. Зная, что фрегат «Аврора» и корвет «Наварин» должны зайти в Аниву, я полагал, что это должно быть одно из этих судов. Скоро я увидел свою ошибку, пришедшее судно было корвет «Оливуца». Вскоре г. Назимов съехал на берег. От него я узнал, что к северу от мыса Анивы море покрыто сплошным льдом. Он встретил там одно китобойное американское судно, которое, по словам капитана его, уже давно лавирует там, отыскивая проход в Охотское море. Другое китобойное же судно виднелось на горизонте к востоку. Эти-то суда и видели японцы и айны с мыса Анивы. Назимов хотел на другое утро сняться с якоря и идти Японским морем на Камчатку. На другой день, 8-го, он снялся с якоря.
Погода наступила у нас совершенно летняя. Я раскинул палатку в ближайшей от нас роще и провожу там большую часть дня.
11-е мая. — Сумеди-Сама пришел ко мне с известием, что в Сою приехал от императора офицер и должен скоро прибыть на Сахалин. Я спросил: едет ли он один или со свитой. Сумеди сказал, что при нем будет 100 ч[еловек] солдат. Услышав это, я велел Сумеди-Сама передать своим начальникам, что я не могу позволить приезжать им с войском и потому прошу офицера, приехавшего от императора, если он хочет явиться на Сахалин, то только с одними прислужниками, а иначе я его не пущу. Сумеди сказал, что он передаст мои слова Миве-Саме, который должен был ехать в Сирануси навстречу приехавшему из столицы офицеру. Мне необходимо было действовать таким образом потому, что, позволив раз собраться большому числу солдат японских на Сахалин, я этим признал бы остров их владением; кроме того, это имело бы дурное влияние на айнов. Наконец, я все еще не знал, придут ли суда наши в Аниву, узнав о разрыве с Англией, и потому не хотел стать в положение, весьма невыгодное,Наконец, я все еще не знал, придут ли суда наши в Аниву, узнав о разрыве с Англией, и потому не хотел стать в положение, весьма невыгодное, если у меня под боком очутится в десять раз больше японцев, чем я имею (хромоногих) солдат[1].....
- 13-го мая. Увидел судно.
- 15-го » Подошел «Байкал».
- 17-го » Приехало 46 японцев.
- 18-го » Обед в лесу с японцами.
- 19-го » «Байкал» снялся с якоря.
………………………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………………………