Повѣсть.
Свѣтило ночное лучи разливаетъ
И въ Лорѣ прозрачной, играя, дрожитъ,
Высокаго Альвы зубцы освѣщаетъ;
Оружіе въ замкѣ безлюдномъ молчитъ;
Ахъ! сколько разъ мѣсяцъ полночный лучами
Игралъ на пернатыхъ, стальныхъ шишакахъ,
Какъ воины Альвы шли биться съ врагами
Въ сіяющихъ латахъ, съ мечами въ рукахъ!
Съ утесовъ кремнистыхъ, кропимыхъ водою,
Онъ видѣлъ, печальнымъ, дрожащимъ лучемъ
Какъ смерть межъ рядами сверкала косою,
И храбрые пѣли въ паденьи своемъ;
Ихъ взоры, которымъ судьба воспретила!
Дождаться восхода денницы златой,
Блуждая, искали ночнаго свѣтила,
Навѣкъ закрываясь могильною тьмой.
Ахъ! прежде сей мѣсяцъ, другъ ночи печальный,
Являясь звѣздою любови для нихъ,
Лилъ радость… теперь онъ свѣчей погребальной
Трепещетъ на сводѣ небесъ голубыхъ.
Нѣтъ рыцарей Альвы. Видъ башенъ зубчатыхъ
Подернулся тускомъ протекшихъ вѣковъ;
Но сами герои — еленей рогатыхъ
Въ лѣсахъ не гоняютъ, не губятъ враговъ.
Кто были владѣтели?… Замокъ высокій!
Давно ли одѣлся ты мохомъ сѣдымъ?
Подъ сводами тихо, — лишь бурѣ жестокой
Отвѣтствуетъ ехо въ нихъ свистомъ глухимъ.
Тогда, какъ бываетъ готово проснуться
Румяное утро — лишь вѣтръ зашумитъ —
Ужасные звуки въ стѣнахъ раздаются!
Колеблются своды — весь замокъ дрожитъ ?
Свирѣпая буря, поднявшись въ пустынѣ,
Гремитъ, разъяряся, Оскара щитомъ;
Но рыцаря знамя не вѣетъ въ долинѣ
И шлемъ не блистаетъ съ высокимъ перомъ.
У Анга родился Оскаръ, сынъ безцѣнный!
Любови супружеской первый залогъ:
Съ толпами вассаловъ отецъ восхищенный
Спѣшилъ раздѣлить свои душевный восторгъ.
Ловцы поразили еленей стрѣлами;
Воинственный рогъ на пиру затрубилъ:
Звукъ громкаго рога, лети межъ горами,
Ихъ жителей Храбрыхъ сердца восхитилъ.
Вассалы, геройскаго полные жара,
Воскликнули радостно: «Время придетъ —
Звукъ рога предтечею будетъ Оскара,
Когда онъ дружину на брань поведетъ!»
Годъ минулъ, — у Анга другой сынъ родился —
И Альвы владѣтель опять пировалъ ?
Наполненный кубокъ кругомъ разносился,
И замокъ отъ радостныхъ кликовъ дрожалъ.
Сыны, обученные Ангомъ, стрѣляли
Безъ промаха въ ланей съ лѣсистыхъ холмовъ,
Въ бѣгу же Оскаръ и Аланъ обгоняли
Отважныхъ, стремительно скачущихъ псовъ.
Младенчества годы прошли, пролетѣли —
Ужь братья стояли въ воинскихъ рядахъ;
Испытывать крѣпость булата умѣли
Они на кольчугахъ желѣзныхъ щитахъ.
Власами Оскара Зефиры играли!
Но свѣтлыя Кудри Алана, кольцомъ
Віяся, младое чело отѣняли
И дума печать положила на немъ.
Могъ каждый удобно Оскара во взорахъ
Движенія чистаго сердца читать;
Аланъ же былъ скрытенъ въ своихъ разговорахъ,
И Лаской слова онъ умѣлъ подслащать.
Порывы геройскаго, сильнаго жара
Они прохлаждали въ Саксонской кропи.
Не вѣдало робости сердце Оскара,
Знакомое съ трепетомъ сладкимъ любви.
И младшій сынъ Анга былъ рыцарь прекрасный,
Но чувствъ благородства въ душѣ не имѣлъ;
По нраву, но чувствамъ свирѣпый, несчастный,
Онъ злобой и мщеньемъ ужаснымъ кипѣлъ.
Кенеффа наслѣдница, Дщерь Гленальвона,
Извѣстная милой, волшебной красой,
Пришла молодая изъ Соутаннона —
И жителей Альвы плѣнила собой.
Оскаръ объяснился: «Будь, дѣва, моею!»
— Согласна. — Ангъ слишкомъ доволенъ тѣмъ былъ.
Союзъ съ Гленальвоновой милою дщерью
Тщеславію старца-владѣтеля льстилъ.
Рога загремѣли, рога зазвучали;
Съ рогами слилися пѣвцовъ голоса,
И звуку и грому роговъ отвѣчали
Высокія горы, густые лѣса.
И воины — въ шлемахъ блестящихъ, высокихъ,
Украшенныхъ длиннымъ, багрянымъ перомъ,
Въ кольчугахъ и мантіяхъ цвѣтныхъ, широкихъ —
Владѣтеля Альвы обстали кругомъ.
Ихъ созвали въ замокъ — не въ поле сражаться;
Не бранные звуки здѣсь рогъ издаетъ:
Они всѣ сошлися пить, ѣсть, забавляться;
Здѣсь брачную пѣсню хоръ громко поетъ.
Но гдѣ же Оскаръ? гдѣ женихъ? Не пора ли?..
Онъ медлить не долженъ часа одного!
И гостьи и гости --· всѣ видѣть желали
Счастливца Оскара и брата его.
Послѣдній явился — и сѣлъ съ обрученной.
"Гдѣ сынъ мой? Почшо мой Оскаръ запоздалъ
— Со мною онъ не былъ — съ душею смущенной,
Такъ старому Ангу Аланъ отвѣчалъ.
— Быть можетъ, сего дня въ лѣсу за звѣрями
Гоняясь, дорогу Оскаръ потерялъ.
Иль вѣтеръ, бушуя морскими волнами,
Челнокъ его легкій въ бѣгу задержалъ. —
«Нѣтъ, нѣтъ! ни охота, ни моря волненье
Не могутъ сегодня его удержать!
Гдѣжъ сынъ мой?» Ангъ въ сильномъ воскликнулъ движеньѣ:
"Почто не стремдтся онъ Мору обнять!
«О воины братья! въ окрестностяхъ Альвы
Ищите Оскара. Прошу, какъ друзей,
Обѣгать съ Аланомъ всѣ горы, дубравы:
Найдите Оскара, найдите скорѣй!»
Разносится имя Оскара въ долинахъ,
Разносится имя Оскара въ горахъ,
Въ тѣнистыхъ дубравахъ и мрачныхъ пустыняхъ —
Напрасно! Ужъ ночь на холодныхъ поляхъ.
Но поискамъ смѣлыхъ и ночь не мѣшала;
Оскара по прежнему гулъ выкликалъ —
Оскаръ не являлся! Заря запылала —
Оскара никто не видалъ, не встрѣчалъ!
Три дня и три ночи Ангъ старый трудился
Въ окрестностяхъ Альвы Оскара искать —
Но тщетно! Несчастный съ надеждой простился
И началъ въ отчаяньи волосы рватъ!
"Оскаръ, сынъ мой!.. Боже, услыши моленіе;
Пошли мнѣ Оскара, мнѣ сына отдай!
Но если убитъ онъ — на страшное мщенье
Злодѣя убійцу его мнѣ предай!
"Быть можетъ, Оскаръ мой лишенъ погребенья
И трупъ его брошенъ на пищу звѣрямъ;
Но духъ его, Боже! пусть въ царствѣ нетлѣнья
Ликуетъ — и съ нимъ съединюся я тамъ!
"Быть можетъ, не умеръ Оскаръ мой любезный —
Престанемъ отчаянью сердца внимать,
Умолкнемъ!.. Прости, о Создатель Небесный,
Что я на тебя покусился роптать!
«Но живъ ли Оскаръ? Нѣтъ! надеждѣ не вѣрю;
Надежда дней ветхихъ моихъ умерла!
Ахъ! чѣмъ заслужилъ я такую потерю?
Для дряхлаго Анга она тяжела!»
Такъ сѣтовалъ бѣдный, злосчастный родитель —
И радовать старца ничто не могло.
Но время есть лучшій ранъ сердца цѣлитель:
Оно проясняетъ несчастныхъ чело.
Владѣтелю Альвы надежда шептала,
Что милаго сына онъ скоро найдетъ;
Но вѣрить надеждѣ душа перестала:
Прошелъ безъ Оскара мучительный годъ.
Дни шли, проходили; еще совершило
Блестящее солнце свои кругъ годовой,
И время грусть старца- отца исцѣлило:
Къ нему возвратился душевной покой.
На старости Ангу остался подпорой
Аланъ; въ немъ отраду отецъ находилъ.
Сей Рыцарь, плѣненный прелестною Морой,
Прелестную Мору собою плѣнилъ.
«Кто краше Алана?» она, размышляя,
Твердила: «уже нѣтъ Оскара въ живыхъ;
Но если и живъ онъ, то, вѣрно, другая
Измѣнника держишь въ оковахъ своихъ»
Ангъ сыну и Морѣ: "Вы годъ подождите:
Когда я въ надеждѣ еще? обманусь —
Не встрѣчу Оскара — тогда заключите*'
Любезныя дѣти, желанной союзъ.
Прошелъ годъ унылый — и день съеднеенья
Алану съ любезной назначилъ отецъ —
И вспыхнулъ въ ихъ взорахъ огнь восхищенья;
Желанье исполнилось страстныхъ сердецъ.
Рога загремѣли, рога зазвучали;
Съ рогами слилися пѣвцовъ голоса
И звукамъ, и грому роговъ отвѣчали
Высокія горы, густые лѣса·
И въ замкѣ вассалы въ блестящей одеждѣ
Толпились — и каждый весельемъ дышалъ;
Въ шуму пированья забыли, какъ прежде
Нечаянный случай веселье прервалъ.
Но кто сей пришлецъ? кто? — въ замкѣ не знали.
На всѣхъ неизвѣстный ужасно смотрѣлъ;
И всѣ на угрюмаго взоры вперяли…
Огонь отъ прихода его потемнѣлъ!
Онъ черной, широкой страшилъ епанчою, —
Кровавыя перья на шлемѣ тряслись;
Земли чуть касался онъ легкой стопою,
И вздохи изъ груди, какъ буря, неслись!
Приближалась полночь — и чаща златая
За здравье Алана ходила кругомъ,
И всѣ восклицали, ее осушая:
Пусть будетъ всегда онъ «со счастьемъ знакомъ!»
Пришлецъ на гостей взвелъ страшные взоры —
И каждый невольно предъ нимъ замолчалъ:
И вздрогнуло сердце красавицы Моры,
И старецъ чего-то въ смущеніи ждалъ.
«Здѣсь счастья Алану всѣ гости желали;»
Такъ чудный, свирѣпый пришлецъ говорилъ,
"Здѣсь чашу заздравную всѣ осушали:
Я также за здравье, какъ прочіе, пилъ.
«Всѣхъ, старецъ, ты созвалъ — и всѣ въ восхищеньи
Отъ брачнаго пира, отъ пѣнистыхъ винъ:
Почто же, скажи мнѣ, оставленъ въ забвеньи
Оскаръ твой? ужели тебѣ онъ не сынъ?»
— Ахъ! горесть все сердце мое истерзала! —
Такъ старецъ, несчастный отецъ, отвѣчалъ: —
Какое мученье душа испытала
Съ тѣхъ поръ, какъ любезный Оскаръ мой пропалъ!
— Нѣтъ вѣсти! Ужь солнце въ пространствѣ воздушномъ
Свершило съ тѣхъ поръ три пути годовыхъ!
Теперь мнѣ отрада въ Аланѣ послушномъ,
Въ Аланѣ подпора дней ветхихъ моихъ.
«Но, старецъ! кто знаетъ, какими судьбами
Оскаръ потерялся? Быть можетъ, онъ живъ!»
Вскричалъ незнакомецъ, сверкая глазами,
Голосъ пришельца былъ бури порывъ!
"Кто знаетъ? быть можетъ, Оскаръ бы явился,
Когдабъ всѣ усердно желали того;
Быть можетъ? сей Рыцарь въ горахъ заблудился —
Но жизнь не угасла во груди его!
«Внимайте! Пусть мигомъ напитокъ чудесный
Наполнитъ огромную чашу сію:
Ее мы осушимъ… Да будетъ извѣстно:
Здоровье Оскара заочно я пью!» —
Ангъ вскликнулъ: — Сюда драгоцѣнныя вина! —
И чашу напѣнилъ до самыхъ краевъ —
Внимайте! Я пью за любезнаго сына:
Коль живъ онъ — пусть будетъ счастливъ и здоровъ!
«Но, старецъ! усердія кликъ раздается
А чаща въ рукахъ у Алана полна!
Пей, пей, братъ Оскара!..· Но чаша трясется!
Пей, пей! не расплескивай влагу вина!»
И Рыцарь ужасно въ лицѣ измѣнился —
Блѣднѣлъ, трепеталъ онъ, не смѣя дохнуть,
И крупный, холодный дотъ градомъ катился
Съ лица на высокую, жаркую грудь.
Три раза онъ чаши касался устами, —
Три раза невольно ее оставлялъ.
Три раза съ пришельцемъ встрѣчаясь глазами, —
Во взорахъ свирѣпыхъ угрозу читалъ.
«Уже ли съ симъ чувствомъ, Аланъ, вспоминанье
О братѣ любезнѣйшемъ должно творить?
Коль это знакъ дружбы и сердца желанье,
То съ ними какъ ужасъ, скажи, различишь?»
Симъ ѣдкимъ упрекомъ Аланъ оскорбленный,
Хотѣлъ пить невольно — и такъ возгласилъ:
Ахъ! еслибъ явился Оскаръ незабвенный!
Ахъ! еслибъ… И чашу изъ рукъ уронилъ!
И вмигъ, привидѣнье отколь ни взялося; —
«Почшо, мой убійца! меня призывалъ?»
Убійца, убійца! въ стѣнахъ раздалося —
И бурный надъ замкомъ огонь заблисталъ!
Померкли свѣтильники въ залѣ огромной,
И трепетъ и холодъ коснулись сердецъ —
О страхъ! привидѣнье въ одеждѣ зеленой
Стояло, исчезъ неизвѣстный пришлецъ!
Стояло оно: — мечь булатный, широкой
Висѣлъ при бедрѣ и лучами блисталъ;
Текла на груди кровь изъ раны глубокой,
Печальныя очи туманъ покрывалъ.
Три раза оно улыбнулось, вздохнуло —
И долго да старцѣ покоило взоръ;
Три раза оно на Алана взглянуло —
Во взглядахъ былъ видѣнъ жестокій укоръ.
Ударила буря — весь замокъ смятеньѣ!
Врата отворились въ мгновенье одно! —
Вдругъ громъ разразился и гдѣ привидѣнье
На крыліяхъ бури умчалось оно!
Всѣ гости оставили замокъ ужасный…
Но кто сіи двое, какъ трупы, лежатъ?
Усердьемъ служителей старецъ несчастный
Избавленъ отъ смерти и началъ дышать.
Но тщетно Алана избавить хотѣли —
Надъ нимъ распростерся могильный туманъ;
Сомкнулися вѣжды, уста охладѣли —
Уже не возстанетъ убійца Аланъ!
Среди Глентанарской печальной долины
Надъ прахомъ Оскара сребрилась луна;
Его волосами игралъ вѣтръ пустынный;
Въ груди охладѣлой стрѣла вонзена.
Не льзя изъяснить незнакомца явленье:
Отколѣ и кто его въ замокъ послалъ?
Но каждый въ минуту узналъ привидѣніе
Ахъ! это являлся убитый Оскаръ,
И гордость и зависть рукою водили,
Когда злой Аланъ тетиву натягалъ —
И адскіе духи стрѣлу окрылили,
Когда онъ ее въ грудь Оскара послалъ.
Стрѣла понеслася, стрѣла засвистѣла —
И кровью долину Оскаръ обагрилъ ·
Глава опустилась и кровь охладѣла:
Мракъ смертный навѣки его окружилъ!
Аланъ обольстился Любезностью Моры —
И ревность въ груди его ядъ разлила…
О горе! нерѣдко прелестные взоры
Бываютъ источникомъ страшнаго зла!
Но чья здѣсь гробница, подъ кровомъ тумана,
Средь дикой долины печально стоитъ?
То брачное ложе младаго Алана;
Въ ней злобный убійца навѣки сокрытъ.
Далеко отсюда, близь тихой дубравы, —
Тамъ памятникъ видѣнъ (унылый предметъ!)
Надъ прахомъ усопшихъ владѣтелей Альпы;
Герба ихъ надъ прахомъ Алановымъ нѣтъ.
Какой Менестрель, ахъ! какой сладкогласный
Дѣянья Алана пѣвецъ воспоетъ?
Звукъ арфы есть памятникъ самый прекрасный:
Но кто же, кто славить убійцу дерзнетъ?
Нѣтъ! сладостныхъ звуковъ убійца не стоитъ —
Пусть спящія струны на арфѣ молчатъ:
Но если кто въ честь ему арфу настроитъ —
Съ нее погребальные' звуки слетятъ.
Надъ хладной могилой Алана молчанье:
Не слышно ни лиры, ни гласа пѣвца;
Лишь эхо разноситъ глухое стенанье
Убитаго брата, проклятье отца!
П. Кудряшевъ.
Оренбургъ