ОСВОБОЖДЕНІЕ.
правитьГЛАВА I.
править
Въ Новгородѣ въ это время княжилъ одинъ изъ правнуковъ Мономаховыхъ, Александръ Ярославовичъ, князь мужественный и рѣшительный. Онъ не смутился неожиданнымъ нашествіемъ, а, быстро собравъ полки, напалъ первый на шведовъ и разбилъ ихъ на голову.
Существуетъ преданіе, будто одинъ изъ приближенныхъ Александра не спалъ всю ночь передъ рѣшительной битвой и вдругъ, при восходѣ солнца, увидалъ на Невѣ ладью, а посреди нея — святыхъ Бориса и Глѣба въ красной одеждѣ и со сложенными на груди руками. Гребцы, сидѣвшіе въ лодкѣ, усердно работали веслами; но лицъ ихъ нельзя было разсмотрѣть, потому что густая мгла окутывала ихъ фигуры. И вдругъ слышитъ воинъ, какъ сказалъ Борисъ мученикъ брату своему Глѣбу:
— Брате Глѣбе! Вели грести скорѣе, да поможемъ мы сроднику нашему Александру Ярославичу!
Воину вдругъ стало такъ страшно, что онъ закрылъ глаза. Когда онъ черезъ нѣсколько секундъ открылъ ихъ, ладья уже скрылась. Воинъ разсказалъ чудесное видѣніе товарищамъ, и русскіе приписали свою побѣду помощи этихъ святыхъ покровителей.
Александръ Ярославовичъ, прозванный Невскимъ, оставилъ послѣ себя четырехъ сыновей. Младшимъ изъ нихъ былъ Данило, которому достался въ удѣлъ небольшой посадъ Москва, тогда еще пригородъ могущественнаго Владиміра.
Данило оказался княземъ хитрымъ и изворотливымъ: за время своего княженія, онъ успѣлъ присоединить къ Москвѣ еще Коломну и Переяславль; а сыновья его, Юрій и Иванъ, еще больше пріумножили отцовское наслѣдство.
Въ это время уже прекратились постоянныя кровавыя междоусобія, отъ которыхъ раньше такъ страдала русская земля, хотя князья не перестали враждовать другъ съ другомъ. Но теперь ужъ всѣ распри ихъ рѣшались въ Золотой Ордѣ татарской, куда они постоянно ѣздили на поклонъ къ хану. Тамъ они задаривали вельможъ подарками, жаловались, клеветали одинъ на другого, и такими хитростями сильный одолѣвалъ слабаго.
Лучше всѣхъ умѣли ладить съ Ордою московскіе князья, почему имъ и удалось такъ быстро усилить свое княжество.
Въ Ордѣ въ это время также начались внутреннія неурядицы. На берегахъ Чернаго моря возникло новое татарское царство, которое отложилось отъ хана подъ предводительствомъ Ногая и не хотѣло признавать главенства старшей или Золотой Орды. Между обоими царствами начался рядъ непрерывныхъ столкновеній. Въ это же время и въ волжской Золотой Ордѣ не все обстояло благополучно: раздоры среди ханскаго семейства стали обычнымъ дѣломъ, — сыновья умерщвляли своихъ отцовъ, племянники дядей; а мурзы[1] пользовались смутой, чтобы захватить власть въ свои руки.
Однако, несмотря на это, татары еще были очень сильны и русскимъ князьямъ приходилось, наперерывъ другъ передъ другомъ, ѣздить въ Золотую Орду за милостями.
Послѣ смерти сына Александра Невскаго, Данилы, на московскій престолъ вступилъ его внукъ Юрій Даниловичъ, который тотчасъ же завелъ борьбу за старшинство со своимъ дядей Михаиломъ Ярославичемъ Тверскимъ. По старинѣ, великимъ княземъ долженъ былъ быть Михаилъ Ярославовичъ, который и привезъ уже себѣ ярлыкъ[2] на старшее тверское княженіе; но Москва за это время такъ усилилась, что князь ея, человѣкъ жестокій и пронырливый, задумалъ отнять право старшинства у своего дяди.
Ордѣ нравились раздоры русскихъ князей: они ослабляли землю, а ханъ и приближенные его богатѣли, благодаря щедрымъ дарамъ спорившихъ между собою соперниковъ. Въ Ордѣ и обычай такой установился, что кто дастъ больше, тотъ больше и получитъ.
Поручивъ московское княженіе своему брату, Ивану Калитѣ, Юрій Даниловичъ поѣхалъ въ Орду съ богатѣйшими дарами и прожилъ тамъ два года. За это время хитрый князь вошелъ въ такую милость къ хану Узбеку, что даже женился на его сестрѣ Кончакѣ, которая приняла христіанство и уѣхала съ нимъ въ Москву. Юрій успѣлъ выпросить себѣ ярлыкъ на старшинство; но, зная, что Михаилъ Тверской будетъ отстаивать свои права, онъ привелъ съ собой татарское войско подъ начальствомъ темника[3] Кавгадыя.
По пути въ Москву черезъ русскую землю, татары начали продѣлывать тамъ обычныя свои безчинства. Желая показать, кто настоящій здѣсь хозяинъ, а кто смиренный рабъ, они грабили села и города, отнимали у жителей хлѣбъ и скотъ, брали въ плѣнъ всѣхъ ремесленниковъ, въ которыхъ нуждались. Такъ безчинствовали татары, проходя мимо Костромы, Ростова, Дмитрова; а когда подошли къ Твери, отчинѣ Михаила Ярославовича, то и вовсе ожесточились. Безъ разбора жгли они всякое жилье, грабили имущество, мучили разными муками людей, которые попадались имъ въ руки.
Не стерпѣлъ князь Михаилъ такого безчестья на своей землѣ! Быстро собралъ онъ войско, выступилъ противъ татаръ и разбилъ ихъ наголову. Юрій успѣлъ убѣжать въ Москву; но его жена Кончака, въ христіанствѣ Агаеія, и темникъ Кавгадый попались въ плѣнъ.
Изъ Москвы Юрій завелъ переговоры съ Тверью. Михаилъ былъ согласенъ мириться, потому что боялся ханскаго гнѣва; но на его бѣду, Кончака внезапно скончалась, и Юрій донесъ Узбеку, что тверичане ее замучили.
Ханъ позвалъ къ себѣ въ Орду обоихъ соперниковъ. Юрій, съ выпущеннымъ Кавгадыемъ, поѣхалъ на зовъ тотчасъ же; а Михаилъ, точно предчувствуя свою печальную участь, медлилъ повиноваться ханскому приказанію: ужъ очень боялся онъ коварства московскаго князя.
Наконецъ въ Тверь прибылъ посланный отъ Узбека.
— Зоветъ тебя ханъ поскорѣе, — объявилъ онъ Михаилу, — если ты не пріѣдешь черезъ мѣсяцъ, ханъ пошлетъ войско на тебя и на твой городъ.
— Я поѣду, — печально отвѣчалъ Михаилъ.
— Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, — сказалъ посолъ, — Кавгадый оговорилъ тебя передъ ханомъ: онъ клянется, что ты побоишься пріѣхать.
Михаилъ только усмѣхнулся въ отвѣтъ и отпустилъ посла.
— Не ѣзди, князь, — убѣждали Михаила бояре, — ханъ теперь противъ тебя! Примешь ты тамъ жестокую муку.
— Головы моей хочетъ царь, — отвѣчалъ имъ князь, — если я уклонюсь, отчина моя будетъ полонена и много христіанъ перебито… Вѣдь придется же когда-нибудь мнѣ помереть, такъ лучше положу за други душу свою.
ГЛАВА II.
правитьВъ назначенный срокъ Михаилъ явился къ устьямъ Дона, куда, по обычаю, перекочевала вся Орда со своими кибитками.
Михаилъ поднесъ дары Узбеку, ханшѣ и другимъ женамъ и приближеннымъ. Ханъ приказалъ приставить къ тверскому князю приставовъ, чтобы онъ не убѣжалъ, но повелѣлъ обращаться съ нимъ почтительно. И занялись въ Ордѣ разслѣдываніемъ вины Михаила, причемъ Кавгадый старался очернить его всѣми силами передъ ханомъ.
Два раза приводили Михаила въ судъ, гдѣ читали ему обвинительныя грамоты. Тамъ говорилось: «Ты былъ гордъ и непокорливъ царю нашему; ты не побоялся полонить его посла Кавгадыя; ты замучилъ княгиню Кончаку».
Михаилъ мужественно защищался.
— Какъ могъ я не взять въ плѣнъ Кавгадыя, — возражалъ онъ, — когда онъ привелъ войско на мою землю? Развѣ я виноватъ, что Богу угодно было отозвать къ себѣ Кончаку? А что я покоренъ волѣ ханской, доказываетъ то, что я пріѣхалъ къ вамъ на вѣрную смерть!
Но судьи явно стояли за Юрія, который не щадилъ даровъ, чтобы только окончательно погубить своего соперника.
Послѣ второго допроса Михаила связали, отобрали лучшее платье, бояръ, слугъ и духовника, наложили ему на шею тяжелую колоду и водили такъ по улицамъ. По ночамъ руки и ноги его забивали въ колодки; а такъ какъ онъ постоянно читалъ псалтырь, то передъ нимъ сидѣлъ отрокъ, чтобы переворачивать ему страницы.
Услыхали въ Твери, что князю такъ плохо и поѣхалъ въ Орду сынъ его Дмитрій Грозныя Очи, въ надеждѣ умилостивить хана. Но не помогли отцу просьбы сына: ханъ принялъ дары, а Михаила не помиловалъ.
Однажды Узбекъ поѣхалъ на большую охоту и въ числѣ прочей челяди велѣлъ взять съ собою Михаила съ сыномъ. Ночью остановились въ степи отдохнуть, раскинули шатры, стали готовить ужинъ. Поѣли татары, легли спать; а Михаилъ, по обыкновенію, сидитъ со своей колодой на шеѣ и псалтырь читаетъ.
Вдругъ тихонько поднимается пола шатра, и въ него пролѣзаетъ молодой татаринъ. Вздрогнулъ отрокъ, сидѣвшій противъ князя, смутился и князь: онъ подумалъ, что это пришелъ убійца.
Но не похожъ вовсе на убійцу молодой полунощный гость. Лицо его такое доброе, глаза смотрятъ такъ мягко, такъ сострадательно. Судя по одеждѣ, это человѣкъ знатный. Его халатъ изъ толстой шелковой матеріи, тюбетейка[4] расшита золотыми нитями, также какъ и туфли съ загнутыми остроконечными носками.
— Я другъ, — сказалъ гость рѣзкимъ гортаннымъ шепотомъ, — не бойтесь…
Онъ поклонился, приложивъ руку ко лбу, и подошелъ къ тверскому князю.
— Кто ты? — спросилъ послѣдній.
— Я — Асканъ, племянникъ хана, — отвѣчалъ молодой татаринъ на ломанномъ русскомъ языкѣ, — я уже давно слѣжу за тобой… Мнѣ тебя жаль… Хочешь, я помогу тебѣ бѣжать?
Михаилъ вздрогнулъ отъ неожиданности и пристально, съ недовѣріемъ посмотрѣлъ на гостя.
— Ты думаешь, я подосланъ твоими врагами? — сказалъ тотъ, — вѣрь мнѣ! Хочешь бѣжать?
Глаза юноши были такъ правдивы, что князь повѣрилъ въ его искренность.
Въ это время проснулся Дмитрій Грозныя Очи и подошелъ къ разговаривавшимъ.
— Здравствуй, Асканъ, — сказалъ онъ татарину, — что это ты явился къ намъ въ такую неурочную пору?
— Онъ предлагаетъ мнѣ бѣжать, — отвѣчалъ за татарина Михаилъ, — значитъ, есть еще люди въ Ордѣ, которые меня жалѣютъ.
— Бѣги, отецъ! — воскликнулъ Дмитрій, — Асканъ уже говорилъ мнѣ объ этомъ, но я не ожидалъ, что онъ все такъ скоро приготовитъ.
— Я нарочно подговорилъ хана ѣхать теперь на охоту, — сказалъ татаринъ, — здѣсь, въ степи, легко убѣжать: я знаю много мѣстъ, гдѣ можно спрятаться отъ погони.
— Но вѣдь ты за это пострадаешь! — воскликнулъ Михаилъ.
— Я убѣгу съ вами, — отвѣчалъ Асканъ.
— Но тогда тебѣ нельзя будетъ больше сюда вернуться, — возразилъ князь.
— Я останусь съ вами въ Твери.
Тверскіе князья съ удивленіемъ переглянулись между собою.
— Да! — твердо сказалъ татаринъ, — я хочу стать тебѣ, Михаилъ, сыномъ, а тебѣ, Димитрій, братомъ… Я хочу сдѣлаться также христіаниномъ и уйти изъ Орды.
— Самъ Богъ посылаетъ его намъ на помощь! — воскликнулъ Дмитрій.
— Но съ какихъ же поръ возлюбилъ ты христіанскую вѣру? — спросилъ его Михаилъ.
— Съ дѣтства видалъ я много русскихъ и полюбилъ ихъ, — отвѣчалъ Асканъ, — мнѣ нравится ваша вѣра и ваши обычаи… Когда я подросъ, я часто уходилъ въ поле, чтобы размышлять, отчего это между нами и вами такая разница? Мы вѣруемъ въ мѣсяцъ, въ огонь, въ идоловъ; а вы поклоняетесь только одному истинному Богу. И кто это есть истинный Богъ? Все это мнѣ хотѣлось такъ знать, что я пошелъ къ вашему священнику, чтобы онъ научилъ меня всему, что самъ знаетъ… И чѣмъ больше я узнавалъ про вашу вѣру, тѣмъ больше мнѣ хотѣлось знать.
— Ты крещенъ? — спросилъ Димитрій.
— Нѣтъ еще… Я крещусь, когда буду жить на Руси… — отвѣчалъ Асканъ, — теперь ты мнѣ вѣришь, князь, и согласенъ идти за мною въ степи? Не бойся, я тебя выведу на дорогу!
Михаилъ сидѣлъ со своимъ обрубкомъ на шеѣ и ничего не говорилъ въ отвѣтъ, потому что душа его была полна мятежной борьбы. Хотѣлось ему убѣжать, избавиться отъ близкой муки и въ то же время жаль было губить добраго юношу, который могъ поплатиться жизнью за свое самоотверженіе, въ случаѣ неудачи. И наконецъ, если даже онъ спасется и уѣдетъ въ Тверь, то неужели тамъ не достанетъ его всемогущая рука Узбека?
— Нѣтъ милый другъ мой, — отвѣчалъ, наконецъ, тверской князь, — не пойду я за тобою! Если я одинъ спасусь, а людей своихъ оставлю въ бѣдѣ, то какая мнѣ будетъ отъ этого слава.
У татарина даже слезы выступили на глазахъ отъ огорченія. Вмѣстѣ съ Димитріемъ онъ началъ уговаривать стараго князя; но ничто не помогало.
— Другъ мой дорогой, — сказалъ Михаилъ, — благодарю тебя! За твою любовь и такъ я теперь готовъ считать тебя своимъ сыномъ.
И онъ протянулъ ему руки, забитыя въ колодки. Асканъ, бросившись на колѣни, припалъ къ нимъ съ горячимъ лобзаніемъ.
— А я, — сказалъ Дмитрій, — клянусь отнынѣ быть тебѣ самымъ вѣрнымъ братомъ!..
Асканъ до утра просидѣлъ въ шатрѣ Михаила, пытаясь уговорить его къ бѣгству; но все было напрасно.
Черезъ нѣсколько дней Узбекъ вернулся съ охоты въ свою стоянку, и тутъ начались мученія несчастнаго Михаила.
Однажды привелъ его Кавгадый на площадь торговую, гдѣ въ это время толпилась масса народу, велѣлъ ему стать передъ собою на колѣни и началъ надъ нимъ издѣваться.
— Что, князь тверской, гдѣ твоя былая сила? — говорилъ татаринъ, — кто изъ насъ здѣсь старшій? Ты вѣрно уже и забылъ, что когда-то держалъ меня въ плѣну… Тогда тебѣ было весело, а теперь ты стоишь передо мной на колѣняхъ, съ колодой на шеѣ! Теперь я повеличаюсь надъ тобою!
Насытивъ такими насмѣшками свою злобу, Кавгадый, наконецъ, сказалъ:
— Строго у насъ въ Ордѣ, Михайло… Знай, каковъ ханскій обычай: если онъ разсердится даже на кого-нибудь изъ своихъ родственниковъ, то также велитъ держать его въ колодѣ, а потомъ, когда гнѣвъ его пройдетъ, возвращаетъ ему прежнюю честь.
Онъ насмѣшливо засмѣялся и прибавилъ:
— Можетъ, и тебя завтра или послѣ, завтра освободятъ отъ всей этой тяжести и ты въ большой чести будешь.
Затѣмъ, обратясь къ сторожамъ, Кавгадый сказалъ съ тѣмъ же лукавствомъ:
— Отчего не снимете съ князя колоды?
— Завтра или послѣ завтра снимемъ, какъ самъ предсказываешь, — отвѣчалъ многозначительно одинъ изъ стражниковъ.
— А теперь поддержите ее по крайней мѣрѣ, чтобы князю не было такъ тяжко… Вишь, какъ она отдавила ему плечи.
Одинъ изъ сторожей приподнялъ немного тяжелую колоду, которая уже покрыла рубцами тѣло князя.
Постоялъ еще Кавгадый, полюбовался изнеможеннымъ видомъ своего врага и велѣлъ ему идти прочь.
Михаилъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, но такъ ослабъ, что не могъ идти дальше, и сѣлъ на скамейку посреди площади. Скоро вокругъ князя собралась толпа любопытныхъ, которыхъ онъ, подавленный своимъ горемъ, даже не замѣтилъ. Но видѣлъ ихъ изъ своей кибитки молодой Дмитрій Грозныя Очи. Не стерпѣло горячее сердце сына… Кинулся онъ было къ отцу, да на полпути остановился: боялся онъ за себя, боялся какой-нибудь дерзкой выходкой пуще раздражить татаръ, и вернулся обратно въ кибитку, выславъ къ отцу вмѣсто себя одного изъ отроковъ.
Подошелъ отрокъ къ Михаилу, который продолжалъ сидѣть неподвижно посреди любопытной толпы, и сказалъ ему:
— Господинъ князь! Развѣ ты не видишь, сколько народу стоитъ и смотритъ на позоръ твой; а вѣдь они всѣ слыхали, что былъ ты раньше княземъ въ землѣ своей.
Михаилъ поднялъ голову, точно недоумѣвая, что хочетъ сказать ему отрокъ.
— Пошелъ бы ты лучше въ свою вежу[5], — тихо прибавилъ послѣдній.
И всталъ несчастный князь, повинуясь совѣту своего раба…
Прошелъ еще день, никто не являлся въ шатеръ Михаила; но душа его тосковала въ предсмертной истомѣ. Онъ велѣлъ отпѣть заутреню, часы, исповѣдался, прочелъ молитву къ причащенію и сказалъ;
— Дайте мнѣ теперь псалтырь… тяжело мнѣ!
Князь открылъ книгу и прочелъ:
«Сердце мое смутися во мнѣ и ужасъ смертный пріиде на мя…»
Со страхомъ посмотрѣлъ Михаилъ на священника.
— Что значитъ это? — спросилъ онъ его.
Жалѣя его, священникъ указалъ на другое мѣсто писанія:
«Возверзи на Господа печаль свою…»
Михаилъ прочелъ этотъ псаломъ до конца и сложилъ книгу. Въ это время вдругъ вбѣгаетъ отрокъ, блѣдный, запыхавшійся.
— Господинъ князь, — едва могъ онъ выговорить, — идетъ къ тебѣ Кавгадый съ Московскимъ Юріемъ… идутъ прямо къ твоей вежѣ.
Михаилъ тотчасъ всталъ со скамьи.
— Знаю, зачѣмъ идутъ, — сказалъ онъ, — идутъ меня губить. Я готовъ ихъ встрѣтить.
Но Кавгадый съ Юріемъ не вошли въ кибитку. Вмѣсто нихъ вскочило туда нѣсколько татаръ съ ножами въ рукахъ…
ГЛАВА III.
править
Несчастный тверской князь валялся нагой посреди разграбленной вежи, и Кавгадый съ сердцемъ сказалъ Юрію:
— Вѣдь это твой дядя! Онъ долженъ былъ бы быть тебѣ вмѣсто отца, а ты смотришь равнодушно на то, что тѣло его брошено нагое!
Смутившись, Юрій велѣлъ прикрыть покойника… А въ это время Дмитрій Грозныя Очи молилъ хана отдать ему тѣло отца для честнаго погребенія; но въ этомъ ему было отказано, и тѣломъ завладѣлъ Юрій. Покойника положили на доску, доску привязали къ телѣгѣ и такимъ образомъ доставили его въ одинъ изъ пограничныхъ русскихъ городовъ. Здѣсь было много людей, знавшихъ раньше Михаила. Они хотѣли прикрыть тѣло дорогими тканями и поставить его съ честью со свѣчами, но люди московскіе не допустили ихъ до этого; они даже не дали имъ поглядѣть на покойника и положили тѣло его въ свиномъ хлѣвѣ.
Очень убивался Дмитрій, слыша про позоръ, которому подвергалось тѣло его отца; но ничего не могъ подѣлать: ханъ не пускалъ его отъ себя на родину; а мстительный Кавгадый, убивъ отца, радовался, глядя на муки сына. За то Асконъ не отходилъ ни на минуту отъ несчастнаго тверского князя, и благодаря только его сердечному участію Дмитрій могъ перенести свою горькую долю.
Наконецъ, благодаря настояніямъ того же Аскона, ханъ разрѣшилъ Дмитрію вернуться на родину, куда, вмѣстѣ съ нимъ, уѣхалъ и татарскій царевичъ.
Братъ Дмитрія, Константинъ, управлявшій все это время тверскимъ княжествомъ, встрѣтилъ гостей съ распростертыми объятіями. Онъ съ перваго же взгляда полюбилъ Аскона за кроткій видъ и ласковое обращеніе. Но недолго пришлось имъ жить вмѣстѣ!
Однажды Дмитрій встрѣтился съ Юріемъ Московскимъ, и не вытерпѣло его горячее сердце при видѣ обидчика своего покойнаго отца! Онъ выхватилъ мечъ и положилъ на мѣстѣ своего заклятаго врага; а затѣмъ, въ возмездіе, ханъ повелѣлъ убить самого Дмитрія.
Еще больше осиротѣлъ домъ тверскихъ князей, еще сильнѣе привязался Константинъ къ своему дорогому гостю, царевичу Аскону. А царевичъ, живя въ Твери, посѣщалъ церквц, монастыри, собесѣдовалъ со священниками, желая вполнѣ просвѣтиться ученіемъ Христовымъ. Наконецъ, пришелъ онъ однажды къ владыкѣ и сказалъ ему:
— Святой отецъ! Долго я старался выучить все, что касается вашей вѣры… Теперь, кажется мнѣ, я узналъ все, увѣровалъ въ вашего Христа и хочу креститься.
— Опасно намъ тебя крестить, — возразилъ владыка, — и такъ ханъ лютуетъ противъ тверичей, а какъ узнаетъ, что ты перешелъ въ нашу вѣру, его гнѣву не будетъ предѣла!
— У насъ всякій можетъ вѣрить какъ хочетъ, — возразилъ Асконъ, — за это ханъ не разсердится.
— Но вѣдь у тебя въ Ордѣ остались родственники, большое имущество…
— Передъ тѣмъ какъ я поѣхалъ къ вамъ, у меня умеръ отецъ, и я роздалъ все свое имущество бѣднымъ, — отвѣчалъ царевичъ, — въ этомъ я подражалъ вашему учителю, который учитъ всѣхъ такъ дѣлать.
— Все-таки, погодимъ немного, — замѣтилъ осторожный владыка.
Но ждать Аскону пришлось недолго. Вскорѣ въ Ордѣ умеръ его дядя, ханъ Узбекъ, и тамъ наступили большія неурядицы. Владыка рѣшилъ, что теперь всѣ тамъ успѣли уже забыть о царевичѣ и торжественно крестилъ его, наименовавъ Петромъ.
Князь Константинъ такъ полюбилъ царевича Петра, что безъ него хлѣба не ѣлъ, воды не пилъ и всегда называлъ его своимъ братомъ. Видя такую дружбу, владыка въ церкви совершилъ надъ ними священный обрядъ побратимства[6].
Князь тверской подарилъ Петру большое мѣсто съ лугами, съ полями, съ чудеснымъ озеромъ. По обычаю ордынскому, Петръ окопалъ рвомъ свои владѣнія, а внутри построилъ себѣ хорошій домъ и богатую церковь.
Но князь Константинъ такъ любилъ Петра, что все безпокоился, какъ бы онъ, соскучившись въ Россіи, не ушелъ обратно въ Орду.
— Хорошій онъ человѣкъ, — говорилъ князь владыкѣ, — такой хорошій, что я не знаю другого, лучшаго… Скучно мнѣ будетъ, если, онъ отъ насъ уѣдетъ… Какъ бы привязать намъ его къ себѣ покрѣпче?
Думалъ князь, думалъ и, наконецъ, придумалъ. Пришелъ онъ однажды къ Петру и сказалъ ему:
— Братъ мой любимый, хочешь я тебя просватаю! Ты уже нашъ теперь и надо тебѣ русскую невѣсту. Если бы у меня была дочь, я бы съ радостью за тебя отдалъ; но нѣту у меня такой дѣвицы и я берусь тебѣ найти хорошую жену.
Петръ отвѣчалъ, прослезившись:
— Возлюбилъ я вашу вѣру, оставилъ для васъ родную землю, родичей… весь я вашъ теперь! Пусть будетъ надо мною твоя, да Господня воля.
Просваталъ Константинъ ему невѣсту умницу да красавицу, и скоро сыграли свадьбу. Зажилъ съ женою Петръ въ счастіи, да согласіи; а когда родился у него сынъ, князь тверской началъ безпокоиться о судьбѣ его и говорилъ такъ:
— Роздалъ ты свое отцовское богатство и сыну ничего не оставишь! Только и есть у тебя, что твое имѣніе, да и то еще не закрѣплено за тобою. Надо, по крайней мѣрѣ, написать на бумагѣ, что оно тебѣ принадлежитъ, чтобы у тебя его никто не отнялъ.
— Отъ отца съ матерью я не научился какъ владѣть землею, у насъ она общая, — отвѣчалъ Петръ, — зачѣмъ мнѣ брать бумаги, записи? Проживемъ и такъ.
— Нужны тебѣ грамоты для того, что бы мои сыновья и внуки не отняли наслѣдства у твоего потомства, — пояснилъ Константинъ.
— Дѣлай, какъ считаешь лучше, — отвѣчалъ Петръ, — только не знаю, зачѣмъ станутъ твои дѣти насъ обижать?
Но князь, предчувствуя близкую свою кончину, все таки повелѣлъ закрѣпить на бумагѣ все имѣніе, подаренное имъ Петру.
Послѣ этого Константинъ вскорѣ умеръ, оставивъ престолъ сыну своему Александру, который, памятуя великую дружбу своего отца, относился къ Петру съ большимъ уваженіемъ и называлъ его дядей. Когда же Петръ умеръ, достигнувъ глубокой старости, Александръ похоронилъ его съ великой честью.
Затѣмъ вскорѣ умеръ и Александръ, и тогда между потомками ихъ начались тѣ раздоры, которыхъ такъ опасался Константинъ.
ГЛАВА IV.
правитьМежду тѣмъ Москва не переставала враждовать съ Тверью.
На престолѣ московскомъ сидѣлъ Иванъ Калита[7] (получившій это прозваніе отъ своего обычая носить за поясомъ кошель съ деньгами), который по хитрости и коварству не уступалъ своему брату Юрію. Онъ также умѣлъ хорошо ладить съ Ордою, задаривая хана, его мать, женъ и баскаковъ. Этими щедрыми дарами онъ оградилъ московское княжество отъ разбоевъ татарскихъ, которые безпрепятственно разоряли другія русскія земли. Затѣмъ онъ очистилъ свои лѣса отъ разбойничьихъ шаекъ и построилъ вокругъ Москвы деревянную стѣну.
Узнали русскіе люди, что въ московскомъ княжествѣ жить безопасно, и стали туда стекаться со всѣхъ сторонъ — ремесленники, крестьяне, купцы съ разными товарами. Даже бояре оставляли своихъ князей и шли къ Калитѣ. Онъ давалъ имъ земли; но требовалъ за это разной службы. Такимъ образомъ другіе князья бѣднѣли, а Калита богатѣлъ на ихъ счетъ, и они же должны были уважать его какъ самаго сильнаго.
Значеніе Москвы еще болѣе усилилось, когда Иванъ Даниловичъ перевелъ туда митрополита.
Раньше митрополитъ жилъ всегда въ Кіевѣ, но послѣ разоренія его татарами жить тамъ стало не безопасно и столъ митрополичій былъ переведенъ во Владиміръ; но когда Москва возвысилась надъ Владиміромъ, туда переѣхалъ на жительство и владыка. Съ этого времени Москва стала самымъ важнымъ русскимъ городомъ.
Послѣ смерти Калиты наслѣдникомъ его остался сынъ Иванъ, который скоро умеръ, оставивъ послѣ себя малолѣтняго сына Дмитрія. Бояре, правившіе за отрока, старались по прежнему поддерживать честь Москвы, что было теперь нетрудно, такъ какъ она уже оказалась всѣхъ сильнѣе.
Но этому не хотѣлъ вѣрить тверской князь Михаилъ, который мечталъ воспользоваться малолѣтствомъ московскаго князя и вернуть себѣ утраченное могущество. Отъ этого снова начались распри между обоими княжествами, въ которыхъ снова Москва вышла побѣдительницей.
Михаилъ во. время войны своей съ Дмитріемъ, нуждался въ деньгахъ и началъ отнимать луга у потомковъ Петра, царевича ордынскаго. Онъ совершенно забылъ о той дружбѣ, которая была между ихъ предками, и думалъ только о томъ, какъ бы съ этой земли, принадлежащей не ему, извлечь побольше дохода. Когда же сынъ Петра, Лазарь, тогда глубокій старикъ, пришелъ уговаривать князя, тотъ грубо отвѣтилъ ему:
— Я, дѣйствительно, въ дѣтствѣ слыхалъ, будто дѣдъ мой называлъ дядей какого то крещенаго татарина… мнѣ и тогда это было обидно! Развѣ вы намъ пара? Вы — не наша кость, не княжеская, а басурманская!
Ничего на это не отвѣчалъ старецъ Лазарь и ушелъ домой.
Вскорѣ онъ умеръ. Вражда, которая не разгоралась, только благодаря миролюбію старца, теперь, при внукѣ Петра, Юріи, вспыхнула съ новой силой.
Во владѣніяхъ Юрія находилось громадное озеро, которое изобиловало рыбой. Хотя озеро и принадлежало потомкамъ царевича ордынскаго, но рыбу въ немъ ловили и люди тверского князя. Рыбаки, по примѣру своихъ хозяевъ, также враждовали между собою. Особенно раздражало княжескихъ людей то, что рыбаки Юрія всегда вылавливали изъ озера массу рыбы. Сѣти ли у нихъ были лучше, или они знали изобильныя мѣста, только всегда «ордынскіе» люди ловили много, а на долю рыбаковъ тверского князя доставалось мало.
Однажды княжескіе рыбаки, зная вражду Михаила къ Юрію, отправились къ своему господину и сказали ему такъ:
— Господинъ князь! Если ловцы Юрія не перестанутъ ловить, то озеро скоро будетъ пусто: они всю рыбу выловятъ!
Тогда князь велѣлъ сказать Юрію:
— Я слышалъ, что мой прадѣдъ далъ твоему дѣду эту землю, луга и поля; но на озеро нѣтъ грамоты, — слѣдовательно, оно наше. Не смѣй ловить въ немъ рыбы!
Юрій, человѣкъ горячій, рѣшилъ ѣхать жаловаться въ Орду.
Въ это время начались большія смуты въ самомъ ханскомъ семействѣ. Этими раздорами и убійствами воспользовался темникъ Мамай и самъ занялъ мѣсто одного убитаго хана. Какъ разъ къ этому Мамаю и пріѣхалъ Юрій съ жалобой на Михаила.
Юрій разсказалъ Мамаю свою исторію, и ханъ очень обрадовался возможности помочь потомку царевича ордынскаго. Одаривъ богато Юрія, ханъ отпустилъ его въ Тверь со своимъ баскакомъ, которому наказалъ разсудить его тяжбу съ Михаиломъ по справедливости.
Позвалъ посолъ-баскакъ на судъ Михаила и Юрія, которому велѣлъ принести съ собою всѣ старыя Константиновы грамоты. Посмотрѣлъ посолъ грамоты и говоритъ Михаилу:
— Неправедно ваше дѣло! Вы говорите, что земля принадлежитъ потомкамъ Петра?
— Земля ихъ; но вода наша, — отвѣчалъ князь.
— Хорошо, — сказалъ посолъ, подумавши, — но чья же земля подъ водою?
Смутился князь, но гордо отвѣчалъ:
— Хорошо, пускай и то будетъ ихъ земля…
— Тогда вычерпай воду изъ озера и оставь имъ только ихъ землю, — разсудилъ посолъ.
— Это насмѣшка! — сердито закричалъ Михаилъ, — ты знаешь, что я не могу этого сдѣлать.
— Тогда не трогай того, что принадлежитъ другому! — сказалъ посолъ, — ты самъ знаешь, что чья земля, того и вода на ней, зачѣмъ же ты заришься на чужое?
Михаилъ молча проглотилъ обиду, не смѣя возставать противъ справедливаго рѣшенія сильнаго судьи; но онъ еще больше возненавидѣлъ своего противника Юрія.
— Ничего, ничего, потерпимъ малость, — говорилъ онъ своимъ приближеннымъ, — скоро мы освободимся отъ татарскаго ига… тогда и этихъ отдѣлаемъ хорошенько!
Дѣйствительно, тогда уже русскіе люди начинали подумывать о борьбѣ съ Ордою, которая сильно ослабѣла, благодаря своимъ внутреннимъ неурядицамъ. Мало-по-малу всѣ переставали бояться татаръ. Особенно сдѣлались смѣлы московскіе люди, которые уже давно и забыли, когда враги дѣлали набѣги на ихъ землю. Ихъ молодой князь также уже не учился раболѣпствовать передъ ханомъ, а жилъ, несмотря на его гнѣвъ, на своей вольной волѣ.
Очень это сердило татаръ! Они хотѣли показать, что вовсе не ослабѣла еще ихъ страшная сила, для чего дѣлали безпрестанные набѣги на сосѣднія съ ними окраины. Особенно набѣги эти стали часты во время царствованія Мамая, который постоянно безпокоилъ сосѣдей.
Однажды татары, опустошивши рязанское княжество, хотѣли пробраться къ Москвѣ, чтобы наказать, наконецъ, Дмитрія за его гордое поведеніе.
Дмитрій Іоанновичъ уже возмужалъ къ этому времени. Окрѣпшій въ безпрерывныхъ войнахъ съ Михаиломъ, онъ не только не боялся нападенія Мамая, но напротивъ самъ жаждалъ сразиться съ нимъ, чтобы навсегда свергнуть постыдное иго.
Узнавъ, что татары собираются идти къ Москвѣ, Дмитрій собралъ войско и вмѣстѣ съ двоюроднымъ братомъ своимъ, Владиміромъ Андреевичемъ Серпуховскимъ княземъ вышелъ имъ на встрѣчу.
Татары переправились черезъ рѣчку Вожу и съ крикомъ помчались на русскихъ; но русскіе такъ храбро встрѣтили своихъ враговъ, что полчища Орды были быстро разбиты. Татары въ ужасѣ побѣжали обратно къ себѣ въ степи, причемъ множество ихъ утонуло въ рѣкѣ.
Ночь помѣшала Дмитрію преслѣдовать враговъ; на утро былъ такой сильный туманъ, что нельзя было двинуться съ мѣста и только послѣ полудня, когда туманъ разсѣялся, побѣдители отправились на мѣсто стоянки татарской, гдѣ захватили массу добычи.
Велика была радость русской земли! Но всѣ понимали, что татары не простятъ такого униженія и что, поэтому, надо готовиться Руси къ новому, болѣе серьезному, столкновенію со своими притѣснителями.
ГЛАВА V.
правитьУ Юрія Ордынскаго была дочь Аннушка, которую несказанно огорчала ссора отца съ княземъ Михаиломъ.
Аннушка нѣсколько лѣтъ жила съ отцомъ одна, потому что братья ея уже поженились, а сестеръ у нея никогда не было. До этой несчастной ссоры, Аннушка часто гостила въ семействѣ тверского князя, играла вмѣстѣ съ дѣтьми его, изъ которыхъ особенно любила молодого княжича Ѳеодора. Какъ младшіе, они оба постоянно бывали вмѣстѣ и такъ подростали вдвоемъ, сохраняя нѣжную дружбу. Когда между отцами ихъ начались раздоры, друзья этимъ очень огорчались, но не переставали часто видѣться. Затѣмъ для нихъ наступило тяжелое время.
Послѣ жалобы Юрія хану Мамаю, послѣ пріѣзда ханскаго посла и его рѣшенія, князь Михаилъ такъ озлобился, что запретилъ своимъ дѣтямъ видѣться съ Аннушкой. Очень скучала дѣвушка безъ своего друга, много она плакала, но помочь дѣлу не умѣла.
— Помирились бы вы съ княземъ, — просила она отца, — скучно мнѣ! Сижу я теперь цѣлый день одна… Ѳеодоръ не показывается, точно умеръ!
— Теперь, дитя, нельзя намъ мириться, больно лютуетъ князь на меня, — отвѣчалъ отецъ, — вотъ погоди немного, придетъ время, все уладится…
— И зачѣмъ вы въ Орду ѣздили, — жаловалась Аннушка, — мнѣ Ѳеодоръ говорилъ, что князь больше всего сердитъ на васъ за-то, что вы татарскаго баскака привели въ его землю, точно старшаго надъ нимъ господина.
— И самъ я, дочка, теперь жалѣю объ этомъ, — отвѣчалъ Юрій, — потомъ ужъ понялъ я, что сдѣлалъ не гоже, да сдѣланнаго не воротишь.
— Отдали бы ему вы теперь и озеро, и луга, — просила Аннушка, — лучше намъ все потерять, цѣмъ лишиться дружбы…
— И этимъ теперь дѣлу не поможешь, — печально возразилъ Юрій, — надо ждать… Не огорчайся, дочка, говорю тебѣ: все уладится.
Юрій утѣшалъ Аннушку; но ей отъ этого было мало пользы, потому что къ ея бѣдѣ присоединилось новое горе.
Ѳеодоръ, тайкомъ отъ отца, иногда забѣгалъ на минутку къ своей подругѣ, и эти то рѣдкія посѣщенія не только не радовали Аннушку, но еще больше ее огорчали: княжичъ разсказывалъ, что по всей Руси идетъ теперь наборъ войска, которое выступитъ весной противъ татаръ, что скоро вся земля встанетъ противъ нихъ какъ одинъ человѣкъ, что всѣ жаждутъ свергнуть ненавистное иго… И такое одушевленіе охватило теперь всѣхъ, что всякая былая вражда князей между собою забыта, и даже князь Михаилъ готовъ мириться съ московскимъ Дмитріемъ, чтобы вмѣстѣ идти сражаться за общее освобожденіе.
Глаза Ѳеодора сверкали, когда онъ разсказывалъ все это Аннушкѣ, и лицо его свѣтилось отвагой. Дѣвушка съ тоской въ сердцѣ слушала его рѣчи: она понимала, что Ѳеодоръ также рвется стать подъ знамена Дмитрія, и съ замираніемъ сердца ждала той минуты, когда онъ ей объ этомъ объявитъ.
Наконецъ наступилъ этотъ печальный день. Это было раннею весной, когда всѣ фруктовыя деревья въ огромномъ саду Юрія стояли точно осыпанныя снѣгомъ отъ массы бѣлаго цвѣта. Ѳеодоръ урвался на минутку проститься съ Аннушкой, объявить ей, что завтра онъ уѣзжаетъ съ отцомъ въ Москву, и дѣвушка горько рыдала, положивъ ему на плечо свою русую голову.
— Не плачь, не плачь, — разсѣянно утѣшалъ ее Ѳеодоръ, — я скоро вернусь! — Мы побѣдимъ татаръ и тогда заживемъ отлично!
Но Аннушкѣ казалось, что все уже кончено, что никогда больше не видать ей своего милаго друга, что положитъ онъ свою буйную головушку далеко отъ нея, на просторномъ полѣ, подъ копытами лошадей татарскихъ!
— Ну, прощай, прощай! — говорилъ ей торопливо Ѳеодоръ, и весь облитый ея слезами, вырвался изъ дѣвичьихъ объятій.
Аннушка долго стояла у калитки, глядя ему вслѣдъ; но онъ только разъ оглянулся. Некогда княжичу думать о дѣвичьихъ слезахъ… Звала его на бранное поле удаль молодецкая, жажда помѣряться съ врагомъ юными силами, надежда на побѣду.
А на другое утро мимо дома Юрія проѣхалъ Михаилъ съ сыномъ и своей дружиной. Всѣ въ доспѣхахъ, латахъ, шлемахъ, на лошадяхъ сверкаетъ дорогая сбруя… Видно не спроста выбралъ князь эту дальнюю дорогу. Ему нужно еще хоть разъ уязвить на прощаніе своего врага…
Выбѣжала Аннушка за ворота, чтобы хоть разокъ поглядѣть на дорогого друга, а Юрій сталъ въ свѣтлицѣ у косящата окошка.
— Что же ты, ордынецъ, не ѣдешь на татаръ? — крикнулъ ему Михаилъ, пріостанавливая лошадь, — все говорилъ, что ты нашъ, православный, а какъ надо защищать Русь, такъ ты на попятный?
Засмѣялся князь, засмѣялись за нимъ челядинцы, только лицо Ѳеодора стало печально.
— Не могу я идти противъ своихъ братьевъ, — громко отвѣтилъ Юрій, — я столько же вашъ, сколько и ихъ! Но придетъ время, и ты узнаешь, что не въ брани единой наша сила.
— Такъ на что же ты годишься, если не пристаешь ни туда, ни сюда, — презрительно отвѣчалъ Михаилъ и проѣхалъ мимо.
— Пригожусь когда нибудь, увидишь, — послалъ ему Юрій вдогонку.
Войско скрылось изъ глазъ Юрія за тучей поднятой пыли, и въ горницу вошла Аннушка, вся въ слезахъ отъ горя и обиды.
— Ахъ, батюшка, какое злое слово сказалъ тебѣ князь Михаилъ! — воскликнула она, рыдая, — конечно не мнѣ тебя судить, а все-таки…
— Не бойся, дочка, скажи, что ты думаешь, — кротко замѣтилъ ей Юрій.
— А все-таки… мнѣ стыдно было за тебя передъ Ѳеодоромъ, — прошептала дѣвушка, — вѣдь и онъ тоже, вѣрно, думаетъ: всѣ идутъ бороться за святое дѣло, а ты… сидишь дома…
Помолчалъ немного Юрій, затѣмъ ласково положилъ свою руку на русую головку дочери.
— Не плачь, дитя, — сказалъ онъ, — тебѣ не придется стыдиться своего отца! Разными путями учитъ Господь людей помогать другъ другу.
ГЛАВА VI.
правитьМамай не могъ забыть своего пораженія при рѣчкѣ Вожѣ и рѣшилъ поднять всю Орду на московскаго князя, чтобы отомстить ему. Вельможи хана, опасаясь силъ князя, говорили такъ:
— Орда твоя оскудѣла теперь, сила ея изнемогла; но у тебя много богатства, добытаго отъ русскихъ. На эту казну пошли нанять противъ нихъ черкесовъ, генуэзцевъ и разные другіе народы.
Мамай послѣдовалъ совѣту вельможъ своихъ. Онъ собралъ много иноземнаго войска, подъ свои знамена и, заручившись еще обѣщаніемъ помощи литовскаго князя Ягеллы, пошелъ на Русь.
А тамъ уже все было готово къ бою. Дмитрій собралъ сто пятьдесятъ тысячъ войска и къ нему присоединились почти всѣ русскіе князья, жаждавшіе добыть себѣ, наконецъ, давно желанную свободу.
И вотъ наступилъ торжественный день, когда войска, собравшіяся въ Москвѣ, выступили оттуда, чтобы идти противъ татаръ.
Преподобный Сергій, игуменъ Троицкой Лавры, благословилъ Дмитрія и войско.
— Ты побѣдишь, но дорого будетъ тебѣ стоить эта побѣда! — пророчески сказалъ ему на прощаніе старецъ.
Затѣмъ онъ вручилъ Дмитрію знамя, съ нарисованнымъ на немъ ликомъ Христа, и сказалъ при этомъ:
— Вотъ оружіе нетлѣнное, которымъ ты побѣдишь невѣрныхъ…
Войско русское, узнавъ о предсказанной Сергіемъ побѣдѣ, исполнилось одушевленія, потому что народъ вѣрилъ, что этотъ старецъ обладаетъ даромъ пророчества; но женщины, оставшіяся дома, много плакали, вспоминая слова того же Сергія: «дорого будетъ стоитъ тебѣ побѣда!»
— Бѣдныя наши дѣти! — причитали онѣ, слѣдуя за уходившими войсками, — идете вы съ княземъ на острыя копья! Родили мы васъ на вѣрную смерть… лучше бы вамъ не родиться…
Такъ плакали женщины, глядя на войско, которое уже скрывалось въ туманной дали. Впереди всѣхъ, возлѣ Дмитрія, удерживая за повода ретиваго коня, ѣхалъ молодой Ѳеодоръ, княжичъ тверской, жаждущій поскорѣе испытать на дѣлѣ свою молодецкую удаль. Далеко отъ него, вмѣстѣ со своимъ отрядомъ, ѣхалъ отецъ его Михаилъ, съ лицомъ, мрачнымъ, какъ грозовая туча. Непосильное бремя взялъ на себя гордый князь, согласившись во имя общаго дѣла примириться съ Дмитріемъ и стать подъ его знамена. Не можетъ вынести такого принужденія буйная душа Михаила! Видѣть почетъ, которымъ окруженъ его бывшій врагъ, самому способствовать этому почету въ качествѣ подручнаго, меньшого князя, — нѣтъ! не стерпитъ этого Михаилъ… Вѣдь еще такъ недавно Тверь была куда старше Москвы и только благодаря коварству Юрія да Калиты, Москва возвысилась, унизивши ихъ тверской родъ… И ему, тверскому князю, быть теперь подъ начальствомъ московскаго князя, точно онъ уже забылъ всѣ свои обиды?
Наступилъ вечеръ, войско расположилось лагеремъ на ночевку, и когда вл" палатку Михаила зашелъ Ѳеодоръ, старикъ сказалъ ему:
— Я вернусь… Я не могу выносить нашего униженія! Мнѣ стыдно ѣхать за Москвой, точно какому подручному, мнѣ кусокъ хлѣба не пойдетъ въ горло!
Ѳеодоръ, не подозрѣвавшій, какую борьбу вынесъ отецъ, смотрѣлъ на него съ удивленіемъ.
— Но какъ же, батюшка, — возразилъ онъ, — а твое слово? А примиреніе…
— Сколько разъ они мирились съ нами и презирали клятву, данную передъ лицомъ Бога! — запальчиво кричалъ старикъ, — не можетъ быть мира между звѣрями лютыми.
— А общее дѣло? — скорбно сказалъ Ѳеодоръ, — если всѣ будутъ поступать такъ, мы никогда не завоюемъ себѣ свободы.
— Что значу, среди всѣхъ, я одинъ, немощный старецъ? — отвѣтилъ Михаилъ, — оставайся, ты съ нашей дружиной и стяжай честь русскому знамени; а я не могу, я уѣду!
Ѳеодоръ даже не уговаривалъ отца, замѣтивъ, до чего онъ страдаетъ.
Раннимъ утромъ, когда еще всѣ воины спали, Михаилъ простился съ сыномъ и, выѣхавъ на большую дорогу, повернулъ своего коня обратно, къ Твери. Вспомнилъ онъ свои упреки, брошенные въ лицо Юрію Ордынскому… Стыдно было старику съ нимъ встрѣтиться, точно бѣжавшему съ поля битвы; да ничего не подѣлаешь! Всѣ чувства побѣдила въ немъ ненависть къ удачливому московскому роду.
Между тѣмъ русская рать въ полномъ порядкѣ достигла Дона и тутъ остановилась. Стали военачальники разсуждать, какъ сдѣлать лучше: перейти-ли рѣку на встрѣчу орды, или же ожидать ее на этой сторонѣ? Мнѣнія раздѣлились; но побѣдили все-таки тѣ, которые желали идти на встрѣчу татарамъ. Дмитрій боялся, чтобы рать ихъ не усилилась еще прибытіемъ Ягелловыхъ полковъ, почему повелѣлъ одной части войска строить мосты, другой — искать броду.
Наутро войско Дмитрія было уже по ту сторону Дона и строилось на Куликовомъ полѣ, возлѣ рѣчки Непрядвы.
Вечеромъ Дмитрій, осмотрѣвъ войско, выѣхалъ на холмъ, съ котораго ему представилась чудная картина. Все войско уже стояло готовое къ бою, и лучи заходящаго солнца сіяли на щитахъ, доспѣхахъ и шеломахъ ратниковъ. Среди хоругвей виднѣлся образъ Спасителя, изображенный на знамени, и лучи солнечные точно радужными перстами указывали на него молодому московскому князю.
Страхъ передъ будущимъ и умиленіе вдругъ охватили душу Дмитрія. Сошелъ онъ съ коня, палъ на колѣни противъ знамени, на которомъ сверкалъ образъ Спасителя, и началъ горячо молиться.
— Господи, Господи! — взвывалъ князь, поднимая руки къ небу, — неужели Ты допустишь, чтобы эти люди, сейчасъ такіе бодрые и здоровые, завтра лежали бы во прахѣ? Пожалѣй насъ, владыка міра, и воззри на сыновъ твоихъ милосерднымъ окомъ!
Долго молился здѣсь Димитрій.
Солнце зашло уже, мракъ окуталъ землю своимъ покровомъ, на небѣ засіяли звѣзды, по Куликову полю засвѣтились костры, а Дмитріи все стоялъ на колѣняхъ, моля Бога о благополучномъ окончаніи завтрашняго дня, отъ котораго зависѣла будущая судьба всей Руси.
ГЛАВА VII.
править
— Хочешь-ли знать исходъ завтрашней битвы? — спросилъ воевода Дмитрія.
— Развѣ можно разгадать сегодня то, что случится завтра? — возразилъ князь.
— Я постараюсь, — отвѣчалъ Волынецъ.
Они выѣхали въ поле и остановились посреди пустого пространства, которое находилось между русскими и татарскими войсками.
Постоялъ немного Волынецъ и затѣмъ сказалъ, оборачиваясь въ сторону Орды:
— Прислушайся хорошенько!
Дмитрій послѣдовалъ совѣту воеводы.
И услыхалъ онъ, будто за станомъ татарскимъ грозно воютъ волки, да вороны каркаютъ, перелетая съ мѣста на мѣсто.
— Что слышалъ ты, господинъ мой? — спросилъ его Волынецъ.
— Слышалъ я шумъ и угрозы звѣрей великіе, — отвѣчалъ московскій князь.
— А теперь обратись въ нашу сторону.
Дмитрій обратился къ русскому лагерю; но тамъ было все тихо и спокойно.
— Ничего не слышу, — сказалъ онъ, — вижу только, что надъ войскомъ нашимъ заря занимается.
— Заря — хорошая примѣта, — отвѣчалъ Волынецъ, — это заря нашего освобожденія отъ ига татарскаго… Но я еще долженъ узнать что-то. — Волынецъ опустился на землю и приникъ къ груди ея своимъ ухомъ. Долго слушалъ воевода, что говорили ему нѣдра земли… Наконецъ поднялся онъ крѣпко опечаленный.
— Что съ тобою? — спросилъ его Дмитрій.
Волынецъ молчалъ. Наконецъ, послѣ многихъ просьбъ князя, онъ отвѣтилъ:
— Двѣ примѣты послала мнѣ мать сырая земля! Слышалъ я, что плачется она, тамъ у себя, на два голоса: одинъ голосъ плачетъ скорбно, другой — точно радуется чему-то.
— Что же это значитъ?
— Побѣда будетъ наша; но много людей потеряешь ты, государь, въ этой сѣчѣ… Только не говори никому объ этомъ, чтобы не испугать войска.
Дмитрій молчалъ, смущенный… Въ это время заря на востокѣ разгоралась все ярче и, наконецъ, оттуда брызнули первые теплые лучи восходящаго солнца.
— Наступаетъ часъ суда Божія! — сказалъ московскій князь и поспѣшилъ устраивать къ бою свое войско.
Часть воиновъ съ Ѳеодоромъ Тверскимъ и Владимірамъ Андреевичемъ, Серпуховскимъ спрятали въ засадѣ, чтобы они могли помочь Дмитрію своими свѣжими силами въ трудную минуту. Остальные приготовились немедленно встрѣтить враговъ, и шли впередъ, имѣя во главѣ своей Дмитрія, одѣтаго въ великокняжескую одежду. По лѣвую руку князя находился Волынецъ; а по правую одинъ изъ старыхъ воиновъ несъ знамя съ нарисованнымъ на немъ ликомъ Христа.
Въ полномъ порядкѣ, медленно подвигалось войско впередъ на татаръ, которые также мало-по-малу выходили ему навстрѣчу. Сила Орды превосходила силу русскихъ, которые замѣтили это и смутились духомъ.
Опытный Волынецъ рѣшилъ поскорѣе начать дѣло, чтобы люди его не имѣли времени для печальныхъ размышленій.
Съ громкимъ крикомъ, пришпоривъ ретиваго коня, онъ бросился впередъ на татаръ и увлекъ за собою часть старыхъ, храбрыхъ воиновъ, за которыми послѣдовали и другіе…
Такъ началась славная Куликовская битва. Много народу упало сразу съ обѣихъ сторонъ. Это такъ испугало молодыхъ русскихъ воиновъ, никогда не бывавшихъ въ сраженіи, что множество ихъ бросилось назадъ, открывая татарамъ доступъ въ самую середину войска. Кинулись враги къ знаменамъ и чуть было не вырвали ихъ… лютая закипѣла сѣча! Рѣка Непрядва стала мутнѣть отъ крови, траву омывало той же кровью человѣческой, которая мелкими ручейками текла во всѣ стороны.
Видѣлъ все это княжичъ тверской, Ѳеодоръ, и порывался выскочить изъ засады; но Владиміръ Андреевичъ не пускалъ его.
— Наши братья дерутся, умираютъ, а мы сидимъ въ безопасности! — негодовалъ Ѳеодоръ, — я не могу видѣть этого, мнѣ стыдно… Мнѣ такъ больно, точно всѣ раны, которыми тамъ ранены мои братья, попали мнѣ въ сердце…
— Погоди, юноша, — важно отвѣчалъ ему князь Серпуховскій, — слушайся стараго воина и не трать понапрасну силы.
— Гляди же, слабѣютъ наши, — умолялъ Ѳеодоръ, — вонъ сколько уже труповъ! Они громоздятся одни на другіе… Нѣтъ силъ больше терпѣть…
— Еще не время, — спокойно возражалъ князь, — пусть Орда увѣруетъ въ свою побѣду и начнетъ утомляться… Тогда выступитъ наша свѣжая рать.
Наконецъ, наступила эта минута. Владиміръ Андреевичъ далъ знакъ, и Ѳеодоръ первый ринулся изъ лѣса въ сѣчу.
— Береги себя, княжичъ! — кричалъ ему вслѣдъ старый слуга, едва поспѣвая за нимъ.
— Сложу голову за отечество! — бросилъ въ отвѣтъ Ѳеодоръ, — иду за себя и за отца своего!
И юноша съ поднятымъ мечомъ врубился въ самую горячую сѣчу.
Вмѣшательство Владиміра Андреевича рѣшило исходъ дѣла. Русскіе побѣдили; но двѣ трети войска ихъ осталось на Куликовомъ полѣ.
Татары, повернувъ тылъ, бѣжали, преслѣдуемые побѣдителями, и впереди всѣхъ, не помня себя отъ страха, бѣжалъ тучный Мамай съ вельможами.
Долго гнали русскіе татаръ… Наконецъ, Владиміръ Андреевичъ остановился и затрубилъ въ трубу, призывая къ себѣ всѣхъ ратниковъ, оставшихся въ живыхъ. Немного собралось побѣдителей! И среди нихъ не было Дмитрія… Встревожились всѣ, засуетились… Одни говорили, что видѣли князя раненымъ; другіе — что онъ отбивался отъ множества татаръ и, вѣроятно, палъ въ неравномъ бою.
Разсыпались русскіе по всему Куликову полю искать своего князя и, наконецъ, нашли его спящимъ подъ вѣтвями недавно срубленной березы. Дмитрій лежалъ утомленный, съ помятыми доспѣхами; но тѣло его нигдѣ не было ранено.
Вся слабость Дмитрія прошла, когда онъ узналъ о побѣдѣ. Вскочилъ онъ на ноги, бодрый тѣломъ и душою; но снова омрачился, замѣтивъ какъ сильно уменьшилось число побѣдителей.
— Станемъ, братья, «на костяхъ» и посчитаемъ убитыхъ, чтобы знать намъ за сколькихъ людей молиться! — воскликнулъ князь.
Но не могли сдѣлать этого русскіе: такая груда тѣлъ полегла на смертной нивѣ!
Грозно и жалостно было въ это время лицо Дмитрія… хотѣлъ онъ не глядѣть на трупы христіанскіе, полегшіе костьми за свободу, но въ то же время не могъ глазъ отъ нихъ оторвать, жаждая сохранить въ душѣ своей образы павшихъ братьевъ.
Долго стоялъ князь «на костяхъ» павшихъ и, наконецъ, простился съ ними такой рѣчью:
— Братья бояре, князья, дѣти боярскіе и всѣ вы, православные христіане! Видно суждено вамъ лежать на мѣстѣ этомъ, межъ Дономъ и Днѣпромъ, на Куликовомъ полѣ! Положили вы здѣсь души свои за землю русскую. Простите меня, братья, и благословите!
ГЛАВА VIII.
правитьБыла въ это время на Руси и радость великая, и печаль неутолимая. Радовался народъ побѣдѣ надъ татарами и печалился тотъ же народъ, горько печалился, потому что каждый домъ почти оплакивалъ какого-нибудь дорогого покойника.
Оскудѣла людьми земля русская. Оскудѣла воеводами, боярами, слугами и всякимъ воинствомъ.
Аннушка Ордынская очень сочувствовала общему горю; но у нея была своя радость: Ѳеодоръ вернулся домой невредимымъ.
Князь Михаилъ очень гордился храбрымъ сыномъ и, позабывши свое бѣгство, все по-прежнему язвилъ при случаѣ Юрія за его трусость.
— Загнали мы татарву невѣрную въ степи, — хвастался старый князь, — теперь примемся за другихъ недруговъ… Я первый начну гнать всѣхъ ордынцевъ изъ Твери… Пусть идутъ къ своимъ ѣсть конину!
Но недолго такъ хвалился Михаилъ: скоро пришло извѣстіе, что Мамай снова собираетъ громадное войско и пойдетъ съ нимъ прямо въ сердце Россіи, на Москву, а оттуда уже куда захочетъ.
Дѣйствительно, Мамай готовился мстить московскому князю, зная, какъ оскудѣла людьми русская земля послѣ Куликовской битвы; но въ это время на него самого напалъ новый врагъ, ханъ Тахтамышъ.
Между двумя ханами произошло кровопролитное сраженіе; Мамай былъ разбитъ и бѣжалъ къ генуэзцамъ, которые его убили; а Тахтамышъ занялъ престолъ.
Желая запугать московскаго князя, Тахтамышъ послалъ къ нему пословъ съ требованіемъ обычной дани; но уже наступало новое время!
Дмитрій принялъ пословъ съ честью, но не обнаружилъ никакихъ признаковъ былой рабской покорности, что чрезвычайно оскорбило Тахтамыша, который захотѣлъ снова наложить на шею русскихъ татарское иго.
Быстро собралъ онъ большое войско и пошелъ къ Москвѣ.
Дмитрій сначала хотѣлъ выйти врагамъ на встрѣчу; но у него было такъ мало войска, что онъ не могъ рѣшиться на это и уѣхалъ въ Переяславль собирать полки. А Тахтамышъ уже успѣлъ взять. Серпуховъ и шелъ къ Москвѣ.
Сильно взволновались московскіе жители! Князя нѣтъ, войска нѣтъ, нѣтъ и боевыхъ снарядовъ, что тутъ дѣлать? Одни предлагали бѣжать изъ города, другіе — запереться въ Кремлѣ, за каменными стѣнами, которыя выстроилъ Дмитрій вмѣсто деревянныхъ, поставленныхъ еще Калитою. Всякій хотѣлъ, чтобы слушали именно его, и начались большія распри. Отъ распрей дѣло дошло до разбоя и грабежа.
Митрополитъ съ великой княгиней хотѣли выѣхать изъ Москвы; но ихъ не выпустили и заперли ворота. Часть горожанъ, вооруженная рогатинами, сторожила ихъ день и ночь, грозя увѣчьемъ всякому, кто захочетъ убѣжать изъ Москвы. Бояре, купцы и богатые люди сносили свои вещи въ Кремль, полагаясь на крѣпость кремлевскихъ стѣнъ; женщины съ дѣтьми спасались туда же.
Вокругъ Кремля были сожжены всѣ посады, чтобы ничего не досталось татарамъ.
Наконецъ, къ кремлевскимъ стѣнамъ подъѣхали передовые татарскіе всадники. Москвичи смотрѣли на нихъ съ бойницъ.
— Здѣсь-ли великій князь Дмитрій? — спрашивали татары.
— Нѣтъ его здѣсь! — отвѣтили москвичи.
Татары объѣхали вокругъ Кремля, осматривая стѣны, бойницы, рвы. А внутри его въ это время благочестивые горожане молились Богу, наложили на себя постъ, каялись въ грѣхахъ и причащались. Но были и такіе люди, которымъ это тяжелое время казалось праздникомъ. Эти удалые молодцы собирались веселой толпой на улицахъ, пѣли пѣсни, заходили въ дома боярскіе. Изъ погребовъ богатыхъ людей они вытаскивали меды стоялые, наливали ихъ въ дорогія чары и, для бодрости, напивались.
— Что намъ татары? — хвастали они во хмѣлю, — не боимся мы татаръ! Они скоро уйдутъ: стѣны кремлевскія крѣпки, желѣзныя ворота ихъ ничѣмъ не пробьешь! А потомъ придетъ Дмитрій съ войскомъ и разгонитъ Орду.
И молодцы всходили на стѣны, чтобы всячески надругиваться надъ татарами; а тѣ издали грозили имъ саблями.
Но вотъ подошелъ самъ Тахтамышъ съ громаднымъ войскомъ, и хмѣльные молодцы, не ожидавшіе ничего подобнаго, быстро присмирѣли. Никто изъ нихъ не хотѣлъ уже выходить на стѣны, чтобы насмѣхаться.
Началась грозная осада.
Надъ Москвою дождемъ летали стрѣлы, отъ которыхъ множество людей падало въ городѣ и на стѣнныхъ укрѣпленіяхъ. По лѣстницамъ татары пытались взлѣзть на стѣны; но москвичи стрѣляли въ нихъ изъ самострѣловъ, кидали камнями, лили на головы кипятокъ.
Видя такую защиту, Тахтамышъ потерялъ надежду взять Москву силой и рѣшилъ употребить для этого хитрость.
Однажды къ стѣнамъ кремлевскимъ подъѣхали знатные вельможи ордынскіе, а съ ними двое князей нижегородскихъ Василій и Семенъ, шурья великаго князя Дмитрія.
— Царь нашъ, — сказалъ одинъ изъ вельможъ, — пришелъ казнить только холопа своего Дмитрія, но онъ не хочетъ раззорять Москвы, своего улуса. Онъ даже ничего отъ васъ не требуетъ, только выйдите къ нему съ честью. Отворите ворота, и онъ васъ пожалуетъ.
— Правду-ли говоритъ онъ? — спросили нижегородскихъ князей московскіе люди.
Князья отвѣчали:
— Мы, ваши христіанскіе князья… мы ручаемся, что все это правда.
Москвичи положились на слово своихъ князей и, отворивъ ворота, съ торжествомъ вышли на встрѣчу хану. Впереди шло духовенство въ полномъ облаченіи, съ крестами въ рукахъ, за ними — бояре съ иконами, за боярами — простой народъ, женщины, дѣти.
Допустивши москвичей выйти изъ воротъ, татары бросились потомъ на нихъ и начали рубить саблями всѣхъ, безъ разбора. Священники, падая, выпускали изъ рукъ кресты, а татары топтали ихъ ногами. Обманутые москвичи бросились обратно въ городъ, метались по улицамъ, пытаясь убѣжать отъ смерти; но всюду настигала ихъ рука враговъ. Многіе прятались въ церкви; но татары разбивали двери и убивали всѣхъ кого попало. Наконецъ, утомились плечи татарскія, притупились ихъ мечи острые… Рѣзня кончилась.
Тогда стали грабить великокняжескія сокровища, казну, боярское имущество, купеческіе товары, дома горожанъ; а подъ конецъ вся Москва запылала, подожженная съ нѣсколькихъ сторонъ. Огонь истребилъ тѣхъ немногихъ людей, которые успѣли спастись отъ меча татарскаго.
Опустошивъ все, что было можно, Тахтамышъ отступилъ къ Твери.
Страшное зрѣлище представляла теперь Москва, недавно еще богатая и многолюдная! Не было въ ней ни одной живой души, лишь кучи труповъ валялись среди обгорѣлыхъ бревенъ и пепла. Когда Дмитрій вернулся домой, ему оставалось только хоронить мертвыхъ.
ГЛАВА IX.
правитьВсполошились тверичане, узнавъ какая участь постигла Москву, а когда дошелъ до нихъ слухъ, что Тахтамышъ собирается идти къ Твери, такъ и совсѣмъ обезумѣли отъ страха. Трепещетъ все тверское княжество, люди сами не свои стали отъ страха, а князь Михаилъ точно съума сошелъ. Не татаръ онъ боится, не о нашествіи ихъ думаетъ, а все говоритъ о Юріи ордынскомъ.
— То-то у нихъ теперь радости въ домѣ! — твердитъ старый князь, — дождались-таки своего! Радъ Юрій, что родичи его, наконецъ, разоряютъ русскую землю! Теперь, думаетъ, покорится Михаилъ татарамъ! Такъ нѣтъ же!
Чтобы доказать врагу своему, что онъ вовсе не боится татаръ, тверской князь велѣлъ своимъ людямъ схватить ихъ небольшой передовой отрядъ, изрубить всѣхъ на куски и мясо кинуть собакамъ.
Испугались пуще тверичане, не спятъ, не ѣдятъ, со дня на день ожидая мщенія Тахтамыша; а князь только зло посмѣивается:
— Всѣ боятся поганыхъ, а я не боюсь! Пусть видятъ это люди ордынскіе.
А Ѳеодоръ стоялъ въ это время на границѣ княжества съ небольшимъ отрядомъ тверичанъ. Услыхалъ княжичъ о звѣрской расправѣ отца съ татарскимъ отрядомъ и въ ту же ночь прискакалъ въ Тверь.
— Батюшка, что ты сдѣлалъ! — сказалъ онъ отцу, — вѣдь ты, вмѣстѣ съ прочими, зарубилъ и Ахмыла, ханскаго любимца! Лютую месть придумаетъ намъ за это Тахтамышъ, не оставитъ онъ въ княжествѣ камня на камнѣ.
Обезумѣвшій старикъ только ухмыляется.
— Отлично! Пусть у этого пса будетъ меньше радости.
Посидѣлъ Ѳеодоръ съ отцомъ, видитъ, что отъ старика ничего не добьешься, и уѣхалъ раннимъ утромъ обратно къ войску.
Стояла въ это время Аннушка въ своемъ терему у косящата окошечка, видѣла какъ ѣхалъ мимо княжичъ, и горько заплакала:
— Хоть бы оглянулся, — шепчетъ, — хоть бы кивнулъ на прощанье головушкой… не до того ему, забылъ онъ свою Аннушку.
Ѳеодору, дѣйствительно, не до того.
Понадвинулась на Тверь грозная рать ордынская, разметала небольшой отрядъ тверичей, все жжетъ на пути, всѣхъ убиваетъ, не миновать никому лютой смерти. Готовятся къ ней и въ палатахъ Михаила, и въ домѣ Юрія.
Аннушка цѣлыми днями сидитъ у окошечка и все причитаетъ:
— Убили Ѳеодора, мила друга нѣтъ больше на свѣтѣ… Одно утѣшеніе мнѣ, вмѣстѣ погибнуть отъ меча татарскаго.
— Авось, Господь Богъ спасетъ всѣхъ, — утѣшалъ ее отецъ, загадочно улыбаясь.
Наконецъ, подступила рать къ Твери, и Тахтамышъ отдалъ ей такой приказъ:
— Михаила, злодѣя нашего, взять живьемъ, чтобы придумать ему казнь лютѣйшую за убійство Ахмыла. И тверичей пока не трогать: пусть посмотрятъ сначала, какъ станетъ мучиться ихъ князь, а потомъ и сами да погибнутъ тою же смертью!
Узналъ Ѳеодоръ, который спрятался въ лѣсу съ остатками своего войска, о бѣдѣ, грозящей отцу, и рѣшилъ идти ему на выручку; но уже было поздно! Въ тотъ же день оцѣпили татары хоромы княжескія, схватили Михаила и, заковавъ его въ желѣзныя оковы, привели къ Тахтамышу.
— Какъ смѣлъ ты, мой рабъ и данникъ, изрубить Ахмыла и тѣло его отдать на съѣденіе псамъ? — спросилъ князя ханъ.
— Такъ надо было, — отвѣчалъ Михаилъ, усмѣхаясь.
— Зачѣмъ же тебѣ это было надо?
— Я хотѣлъ, чтобы ты получилъ въ Твери поменьше радости, — отвѣчалъ князь и засмѣялся.
Захлебнулся гнѣвомъ Тахтамышъ, побагровѣлъ весь и не сталъ больше разговаривать.
— Уведите его! — крикнулъ онъ, — закопайте пока въ яму и придумайте ему такую казнь, лютѣе которой нѣтъ на свѣтѣ. На казнь эту приведите дѣтей его и всѣхъ тверичей.
Закопали татары Михаила въ погребъ, прикрыли крышкой, на крышку наложили камней, а сами тутъ же стали придумывать казнь, лютѣе которой не бываетъ.
Горланятъ татары, а тверичане точно повымерли… Сидятъ по домамъ, молятся шепотомъ, близкой смерти ожидаютъ.
Тогда вышелъ изъ дома своего Юрій Ордынскій, прошелъ въ монастырь къ монахамъ, которые всѣ собрались въ церкви, и сказалъ владыкѣ:
— Хотите-ли вы спасти Тверь и вашего князя.
— Какъ же не хотѣть! — воскликнулъ владыка, — только это теперь не въ силахъ человѣческихъ.
— Если хотите, — сказалъ Юрій, — то одѣньте свѣтлыя ризы и всѣмъ клиромъ выходите на встрѣчу Тахтамышу.
— Что говоришь ты, — возразилъ владыка, — вѣдь такимъ образомъ погибло на Москвѣ все духовенство!
— А вы не только не погибнете, но еще спасете Тверь и своего князя, — отвѣчалъ Юрій.
Монахи все равно приготовились уже къ смерти, поэтому они и рѣшились сдѣлать такъ, какъ совѣтовалъ имъ Юрій. Вѣдь, поступая такъ, они ничего не проигрывали…
Одѣлся клиръ монастырскій въ свѣтлыя ризы и вышелъ изъ воротъ монастыря; а Юрій въ это время собиралъ во дворѣ княжескомъ соколовъ, кречетовъ, дорогія шубы, цвѣтную одежду, ѣду и напитки.
Выйдя со всѣмъ этимъ на встрѣчу хану, онъ поклонился ему до земли и сказалъ:
— Вотъ богатые дары, повелитель! Возьми все это, только не разоряй моей второй родины!
Удивился Тахтамышъ ласковымъ словамъ и безстрашію старика, который не побоялся выйти предъ его грозныя очи.
— Кто ты? — спросилъ онъ.
— Я твой родичъ, правнукъ хана Узбека, — отвѣчалъ Юрій, — но родъ нашъ уже давно переселился сюда. Мы крещены и сроднились съ этой землею. Поэтому, молю тебя, не разоряй ее, пощади Тверь.
Въ это время къ Тахтамышу приблизилась группа монаховъ, имѣя впереди себя священниковъ, одѣтыхъ въ бѣлыя ризы, съ хоругвями въ рукахъ.
— А эти зачѣмъ идутъ сюда? — спросилъ ханъ, — они вышли на бой съ нами?
— Нѣтъ, — отвѣчалъ Юрій, — они не станутъ съ тобой биться… Это богомольцы наши и твои. Они хотятъ благословить тебя по своему закону и оттого вынесли изъ церкви всѣ свои святыни.
Удивился Тахтамышъ… дрогнуло что-то въ его жестокомъ сердцѣ, потому что никто еще никогда не говорилъ ему такого слова. На поднятый мечь отвѣчали ему всегда поднятой сѣкирой, на убійство убійствомъ. А тутъ вдругъ всѣ монахи подходятъ къ нему и игуменъ, высоко поднявъ крестъ, благословляетъ его святымъ знаменіемъ.
И вспомнилъ Тахтамышъ московское избіеніе… Неужели и здѣсь онъ поступитъ такъ-же? Но вѣдь тамъ онъ самъ велѣлъ всѣмъ выйти, а здѣсь монахи по своей волѣ довѣрились ему! Нѣтъ, ханъ не обманетъ ихъ вѣры.
— Подойди ко мнѣ, братъ мой, — сказалъ Тахтамышъ Юрію, — подойди облобызать мою царскую руку… Любъ ты мнѣ, потому что тронулъ жалостью мое сердце. А это такъ сладко.
И Тахтамышъ обнялъ подошедшаго Юрія.
— Проси теперь у меня всего, чего хочетъ твое сердце, — сказалъ онъ, — обѣщаю тебѣ все исполнить.
— Не разоряй Твери и подари жизнь ея князю, — сказалъ Юрій.
Тахтамышъ грозно сдвинулъ брови.
— Тверь я готовъ щадитъ! — воскликнулъ онъ, — но не проси за Михаила! Онъ убилъ моего любимца и издѣвался надо мною.
— Нѣтъ, я буду просить за него! — смѣло возразилъ Юрій, — ты обѣщалъ исполнить мою просьбу, а слово ханское свято! Молю тебя, прости князя… Ты столькихъ убилъ въ землѣ русской, что у него разумъ помутился отъ горя и отъ страха.
Долго молчалъ ханъ, глядя въ землю и насупивъ черныя брови. Наконецъ, поднявъ голову, онъ сказалъ:
— Откажись отъ своей просьбы! Я сдѣлаю тебя первымъ своимъ совѣтникомъ, я осыплю тебя золотомъ и драгоцѣнностями! Если у тебя есть дочь, я выдамъ ее за своего сына, если есть у тебя сынъ — я его сдѣлаю мужемъ своей дочери, — только не требуй у меня пощады Михаилу!
— Ничего мнѣ не надо отъ тебя, царь, — отвѣчалъ Юрій, — ты обѣщалъ исполнить мою просьбу, и я прошу у тебя жизни Михаила… А слово ханское свято!
Страшно разсердился Тахтамышъ. Его глаза гнѣвно засверкали, ноздри раздулись.
— Хорошо! — слово ханское свято! — крикнулъ онъ, — бери Михаила, но берегись отнынѣ! Если ты или онъ попадетесь мнѣ еще разъ на глаза, не будетъ вамъ пощады.
А Юрій уже спѣшилъ къ погребу, гдѣ томился Михаилъ. Быстро отвалили монахи камни, наваленные на доски, быстро сняли самыя доски, и подняли изъ ямы Михаила, Взглянулъ, непреклонный въ ненависти, князь на Юрія Ордынскаго и сказалъ:
— Это ты поведешь меня на казнь лютую, приспѣшникъ татарскій?
— Нѣтъ! — радостно отвѣчалъ Юрій, — я поведу тебя къ себѣ въ домъ, чтобы намъ вмѣстѣ поскорѣе спрятаться отъ ханскаго гнѣва. Орда Тахтамыша скоро покинула предѣлы тверского княжества, потому что русскіе князья обступили ее соединенными силами и татары побоялись биться съ такой многолюдной ратью. Тахтамышъ поспѣшилъ къ себѣ обратно въ степи; а освобожденная Тверь ликовала и радовалась.
Михаилъ скоро умеръ, не имѣя силъ пережить испытанное имъ потрясеніе. Передъ смертью онъ помирился съ Юріемъ.
— Прости меня! — сказалъ ему гордый тверской князь, — я много оскорблялъ тебя и мой отецъ оскорблялъ твоего отца… Мы гнушались вами, потому что вы татарской крови… Но теперь я вижу, что недаромъ прадѣдъ нашъ имѣлъ вашего дѣда вмѣсто брата.
— Я радъ, что, наконецъ, смягчилось твое сердце, — отвѣчалъ Юрій, — ты понялъ теперь, что можно побѣдить безъ меча въ рукахъ и-быть полезнымъ не въ одной только сѣчѣ…
Послѣ смерти Михаила, на престолъ тверской вступилъ Ѳеодоръ, который женился на подругѣ своихъ дѣтскихъ игръ — Аннушкѣ Ордынской.
Нашествіе Тахтамыша было послѣднее, отъ котораго еще сильно пострадала Русь. Потомъ, бывали еще набѣги различныхъ татарскихъ шаекъ, но они уже не причиняли русскимъ княжествамъ такихъ бѣдъ, какія постигали ихъ раньше. И вообще, могущество татаръ уже прошло, потому что орда сама распалась отъ безпрерывныхъ междоусобій.
Сынъ Дмитрія Донского, Василій, уже почти не платилъ дани татарамъ, хотя они еще продолжали ее у него требовать; а правнукъ его, великій государь Иванъ Васильевичъ, наконецъ, сбросилъ съ себя навѣки позорное иго.
