Ораторы (Гнедич)/ДО
Текст содержит фрагменты на иностранных языках. |
| Ораторы |
| Источникъ: Гнѣдичъ П. П. Семнадцать разсказовъ. — СПб.: Типографія Н. А. Лебедева, 1888. — С. 243. |
I
правитьВъ большомъ южномъ городѣ X., въ сороковыхъ годахъ, главою мѣстной епархіи былъ одинъ извѣстный проповѣдникъ, личность глубокообразованная и почтенная. До сихъ поръ во всѣхъ хрестоматіяхъ можно встрѣтить образцы его проповѣдей, какъ идеалы краснорѣчія въ своемъ родѣ. Говорилъ онъ всегда чрезвычайно убѣдительно, иногда сжато, и даже слишкомъ сжато, но обладалъ неотразимою силой ораторства, и впечатлѣніе всегда и на всѣхъ производилъ изумительное.
Владыка очень заботился о своей епархіи, и по возможности силился насаждать духовное образованіе и среди пастырей, и среди пасомаго стада. Но съ этой стороны его дѣятельность не всегда приносила соотвѣтствующіе плоды. Даже болѣе того: владыку постигала постоянная неудача на этомъ поприщѣ. Въ концѣ-концовъ онъ сильно разочаровался въ своихъ начинаніяхъ.
Вотъ о главномъ-то его разочарованіи я и хочу теперь поразсказать, тѣмъ болѣе, что исторія эта полузабыта, и ее вспоминаютъ развѣ нѣсколько старожиловъ, узнавшихъ о ней случайно: и въ свое-то время она огласки не получила.
Преосвященный на сельскую паству давно махнулъ рукой: ужь очень туго поддавались хохлы его культурѣ. Затѣялъ онъ было по селамъ воскресныя бесѣды: чтеніе евангелія съ объясненіями. Ничего какъ есть не вышло. На одну бесѣду самъ пріѣхалъ. Хуторъ богатый, казаки все умные.
— Туго, владыко, туго! — предупреждаетъ попъ.
— Бери книгу, читай имъ. Увидимъ, какъ туго.
— Откуда начать, владыко?
— Съ начала — такъ, по порядку.
Развернулъ попъ евангеліе. Отъ Матѳея, глава первая. — «Книга родства Іисуса Христа, сына Давидова… Авраамъ роди Исаака, Исаакъ-же роди Іакова».
Поморщился владыка: «Экъ, не догадался попъ со второй главы начать».
Вся хата полна, слушаютъ чубы внимательно… «Озія-же роди Іоаѳама»…
— Ну, зато понятно для нихъ: никакихъ тонкостей нѣтъ: родословная на что ужь яснѣе: всѣ поймутъ.
«… Іехонія роди Салаѳіила. Салаѳіилъ-же роди Зоровавеля»…
Вдругъ изъ угла восклицаніе:
— От-то чудо, то чудо![1]
Оглянулся преосвященный, — сѣдой чубъ въ углу изумленіе высокое на лицѣ выразилъ.
— Постой, отче Василій, — комментаріи потребны. Поди сюда, старче. — Ты чему-же такъ удивился?
— Да какъ-же не чудо?
— Салаѳіилъ роди Зоровавеля?
— Чудо! Соловій — така маленька птичка, а журавель-то якій![2]
Краска въ лицо кинулась владыкѣ.
— Продолжай, — говоритъ попу.
Потомъ, безо всякихъ комментаріевъ, уѣхалъ и никакихъ подтвержденій воскресныхъ бесѣдъ по епархіи не разсылалъ. Рѣшилъ онъ обратить лучше вниманіе на пастырей. Ну, и обратилъ.
II
правитьРазсуждалъ онъ такъ: выходитъ попъ изъ семинаріи, обученъ всякимъ наукамъ — и богословію. и риторикѣ, и логикѣ, и догматикѣ, и элоквенціи. Все это у него въ головѣ свѣжо и ясно. Достанетъ онъ мѣсто, поженится, народитъ дѣтишекъ, засядетъ на свою пасѣку и на баштанъ, правитъ службы, правитъ требы; а риторика и элоквенція, съ позволенія сказать, чуть не подъ постелью лежатъ. Жалко! Знаніе гибнетъ.
А и то сказать: ну, чего развивать эту самую элоквенцію предъ бабами да мужиками? Имъ проповѣдь нужна простая, несложная, съ отсутствіемъ витійства. Нельзя-же имъ хріи и синекдохи подводить, — все одно — ушами будутъ хлопать. Какъ-же быть?
И пришла владыкѣ въ голову мысль блистательная: Если послать предписаніе такое, чтобы всѣ попы, не достигшіе пятидесятилѣтняго возраста, прибывали по очереди къ намъ въ городъ и произносили проповѣди въ моемъ присутствіи по воскресеньямъ въ соборѣ? Во-первыхъ — опредѣлится этими рѣчами степень развитія каждаго изъ поповъ, и я ознакомлюсь съ ними, каждаго узнаю; а во-вторыхъ, — и они-то плѣсневѣть не будутъ: нѣтъ, нѣтъ да и подтянутся. — Порядокъ простой. Получилъ отъ меня за два дня тему — ну и развивай ее какъ умѣешь. Вѣдь не семинарія: не высѣкутъ тебя, коли ты плохъ. Ну, а коли хорошъ — жди благостыни.
Очень понравилась преосвященному эта идея. Губернаторша ее одобрила чрезвычайно:
— Вы, — говоритъ, — представить не можете, какимъ жаргономъ въ иныхъ мѣстечкахъ священники произносятъ слово. Вотъ близь нашего хутора, отецъ Тихонъ живетъ, такъ онъ всегда начинаетъ такъ: «а послухайте, міряне, что я вамъ скажу»… Ужасъ, ужасъ!
Вѣсть о замыслахъ владыки какъ громомъ поразила весь округъ. Духовенство въ конецъ растерялось. Положимъ, что преосвященный пользовался славой человѣка гуманнаго и обходительнаго, — но вѣдь Богъ его вѣдаетъ, какъ онъ. къ краснорѣчію отнесется. Первый ораторъ въ Россіи, — вѣдь это не шутка! Губернаторъ, всѣ власти, все соберется слушать, какъ сельскій попъ въ соборѣ начнетъ поучать паству. Вѣдь это что-же! — Многіе іереи захворали не на шутку. Они согласились-бы какую угодно болѣзнь вынести, поститься годъ, въ Кіевъ пѣшкомъ сходить, по тысячѣ поклоновъ въ день отбивать, только-бы не ѣхать на этотъ страшный судъ великаго оратора…
А вѣдь надо ѣхать, какъ ослушаться! Ужь прислано распредѣленіе, кому и когда явиться.
Первый жребій палъ на попа Мартына, который двѣнадцать лѣтъ въ губернскомъ городѣ не былъ, кромѣ благочиннаго и изъ начальства-то никого не видалъ. Ходилъ себѣ по хуторку въ бѣломъ подрясникѣ, вышитомъ попадьей по рукавамъ и подолу пѣтухами и елочками (причемъ онъ увѣрялъ, что это птицы райскія и древо жизни), постукивалъ своимъ посохомъ по ульямъ, надѣвъ предварительно сѣтку и рукавчики, — пчелы почему-то жалили его немилосердно; гналъ наливки чудеснѣдшія: вишневка такая у него была, что ни одинъ засѣдатель не могъ проѣхать мимо его домика, чтобы не завернуть выкурить трубочку. Попадья у него была красивая, толстошеяя, на груди монисто. Свиньи жирныя, индѣйки еще того жирнѣе, кони крѣпкіе. Наслаждался попъ идилліей, и вдругъ такое несчастье на голову!
III
правитьГорько плакала попадья, да и самъ онъ обливался горючими слезами, выѣзжая изъ своего завѣтнаго уголка. Онъ словно на вѣки прощался со своими подсолнечниками, вербами и вишнями. Словно на казнь вели его, на казнь неминуемую, безъ помилованія.
Остановился онъ у своей родственницы, вдовы протоіерея, попадьи зажиточной, умной. Выслушала она его стенанья, да и говоритъ:
— А ты не кисни, — Богъ милостивъ. Иди къ владыкѣ сейчасъ-же, — еще до воскресенья три дня. Утро-то вечера мудренѣе, — можетъ что и надумаемъ. Отстой вечерню, да и отправляйся къ преосвященному. Тамъ видно будетъ.
Завздыхалъ Мартынъ, пошелъ къ вечернѣ. Пріютился въ темномъ уголкѣ, чтобы никто его не видѣлъ, и почти всю службу на колѣняхъ простоялъ. Плачетъ, проситъ помощи свыше.
Владыка въ саду его принялъ: онъ обычный моціонъ предъ ужиномъ дѣлалъ. Ходитъ по дорожкѣ, увидѣлъ попа, благословилъ, осмотрѣлъ и опять зашагалъ. Мартынъ идетъ на шагъ отъ него отставши, шляпу въ рукахъ вертитъ, каждое слово уловить старается.
— Если ты по элоквенціи хорошъ былъ, какъ твой аттестатъ утверждаетъ, то долженъ ты мнѣ развить тему интересную, посмотрю, какъ-то ты справишься.
— Боюсь, владыко, надеждъ не оправдать.
— А ты не бойся. Главное подойди къ предмету просто, и въ то-же время насколько можно разукрась эту простоту силою рѣчи. Вотъ тебѣ тема. — «О нравственномъ состояніи прародителей до грѣхопаденія».
Чувствуетъ попъ Мартынъ какъ душа его уходитъ въ пятки, въ головѣ все путается, въ виски бьетъ…
— Поле обширное. Можешь разобрать нравственную и божественную сторону души нашей.
— Боюсь, владыко.
Владыка ногою даже топнулъ.
— Затвердила сорока Якова… Я не спрашиваю тебя — боишься ты, или нѣтъ. Въ семинаріи ректоръ тебя не спрашивалъ, а дралъ по субботамъ, коли не такъ.
Отецъ Мартынъ вдругъ бухъ въ ноги.
— Пощади, владыко, — пятеро дѣтей, малъ-мала меньше.
Преосвященный усмѣхнулся.
— Чего ты мнѣ какъ Богу земные поклоны творишь? Ты лучше времени не теряй, сшей тетрадку, перышко очини, да и углубись въ созерцаніе нравственной природы прародителей. Помолись усерднѣе, — простыхъ рыбарей Господь просвѣщалъ, не токмо іереевъ. Встань, встань, нечего ползать.
Шатаясь вышелъ онъ изъ садика; какъ добрелъ до дому, — и самъ не помнитъ. Все въ глазахъ помутилось: пропали дѣтки малыя, пропали!
У попадьи ужь за чай всѣ сѣли. Самоваръ кипитъ, уходитъ. Сальныя свѣчи такъ весело горятъ; у всѣхъ лица довольныя, а Мартынъ и слова сказать не можетъ. Видитъ, уставился на него какой-то юнецъ, — лѣтъ двадцати-двухъ, не больше, съ усиками, — въ первый разъ видитъ онъ его.
— А позвольте узнать, какую тему задалъ преосвященный?
Мартынъ и говорить не хотѣлъ: ну на кой прахъ знать этому вертуну, какая тема? только себя раздражать! Однако все-же сказалъ.
— Такъ-съ. Тема чудесная. Развить ее можно отлично.
«Еще смѣется, шельма», — думаетъ попъ. А тотъ, хоть-бы что, продолжаетъ:
— Ежели такую мысль провести. Всѣ животныя одарены разумомъ, какъ и человѣкъ. Они строютъ себѣ жилище, изыскиваютъ кормъ, рождаютъ дѣтей, но дѣлаютъ все это по инстинкту. Человѣкъ-же одаренъ способностью помимо этого творить, творить нѣчто новое, въ природѣ до него не существовавшее. Онъ создаетъ музыку, живопись, храмы, статуи, — пишетъ книги. Онъ творецъ: онъ можетъ мысль, мелькнувшую въ умѣ, облечь въ дѣйствительную форму, — отсюда божественное подобіе человѣка…
Мартынъ даже ротъ раскрылъ отъ изумленія.
— Ну-съ, ну?
— Тутъ можно нарисовать картину современныхъ изобрѣтеній: телеграфъ, примѣненіе пара, — словомъ, картину божественнаго творческаго начала человѣческаго духа…
— Ну-съ, а какъ-же тутъ прародители-то?
— Прародители? — молодой человѣкъ запнулся. — Ну, можно къ нимъ свести. Видите: они сорвали плодъ познанія добра и зла, и, по словамъ змія, стали какъ боги. Они познали зло, но въ то же время получили и знаніе творчества. Питаясь-же древомъ жизни, до грѣхопаденія они были нравственно чисты, но лишены творческаго начала…
У Мартына все вертѣлось въ мозгу… Послѣ чая онъ заперся съ молодымъ человѣкомъ въ своей комнатѣ.
IV
правитьА ужь какъ проповѣдь удалась! Правда, — читалъ попъ Мартынъ по тетрадкѣ, но достаточно смѣло и увѣренно. Губернаторша, губернаторъ, владыка — всѣ были чрезвычайно довольны. Губернаторша еле удержалась отъ апплодисментовъ. Преосвященный облобызалъ Мартына трижды.
— Не думалъ, говоритъ, чтобы у меня въ епархіи были такія свѣтлыя головы. Ты и за наукой слѣдишь, и тетрадки школьныя не забылъ. Одобряю, одобряю.
А ужъ попъ отъ радости не понимаетъ ничего. Кинулся на шею къ Николаю Ѳедоровичу, тому студентику, что у его родственницы дѣтей обучалъ, да и говоритъ:
— По гробъ жизни обязанъ вамъ, почтеннѣйшій, — вынули изъ петли.
— За что-же, — отвѣчаетъ тотъ, — благодарите, отецъ Мартынъ: я вамъ за тѣ-же двадцать-пять рублей и въ слѣдующій разъ напишу, коли нужда встрѣтится.
— Прямо къ вамъ тогда, прямо. Только чередъ теперь мой не скоро…
Накупилъ Мартынъ женѣ и дѣтишкамъ гостинцевъ на всѣ наличныя деньги, и тронулся во свояси.
Но Николаю Ѳедоровичу недолго пришлось ждать писанія новой проповѣди, а всего дня три. Скрипнула къ нему дверь, является попикъ тощенькій, гнуслявый, съ поклонами.
— Наслышалъ, яко-бы вы моему предшественнику помогли, — отецъ родной, не откажите. Я ту-же сумму съ превеликою благодарностью…
Николай Ѳедоровичъ и отнѣкиваться не сталъ. Покрутилъ усъ и спрашиваетъ:
— А тема какая?
— О безплодной смоковницѣ.
— Можно.
— Отецъ родной, — всѣхъ насъ облагодѣтельствуете. И впредь къ вамъ всѣ повалятъ, — такъ гуськомъ и пойдутъ. Вы человѣкъ современный, ученый, а мы отсталые… Опять же вамъ… въ сотню рублей вознагражденіе ежемѣсячное… невредно…
— Хорошо, хорошо… Завтра къ утру приготовлю. Вы зайдите, батюшка, заняться надо будетъ съ вами, подготовить дикцію и прочее… Владыка останется доволенъ, повѣрьте…
V
правитьДа, владыка былъ доволенъ, — цѣлые полгода доволенъ былъ. — Его изумили начитанность и блестящій умъ представителей его епархіи.
— Безконечныя сокровища таятся въ нѣдрахъ Россіи, — не разъ размышлялъ онъ. — Кто-бы могъ подумать, чтобы простое сельское духовенство, и на такой высотѣ знанія. Случайный-ли то подборъ, или превосходное преподаваніе мѣстной семинаріи? Вопросъ очень затруднительный для разрѣшенія.
А оказалось, что вопросъ рѣшался чрезвычайно просто.
Мѣсяцевъ черезъ семь послѣ первой проповѣди, прибылъ въ X. какой-то дальній священникъ, и но общей проторенной тропинкѣ направился къ Николаю Ѳедоровичу. — Скуповатъ-ли онъ былъ, приходъ-ли у него былъ бѣдный, только онъ уперся на пятнадцати рубляхъ, больше не даетъ. Николай Ѳедоровичъ былъ на веселѣ — пирушка у него шла съ товарищами; посадилъ онъ попа за столъ, затянули «Gaudeamus»[3].
— Такъ не дашь, батька, больше?
— Не могу, Николай Ѳедоровичъ, — видитъ Богъ не могу. Вы коротенькую напишите, только сильную.
— Сильную? Ладно. Приходи завтра.
Вотъ собрались всѣ въ соборъ, — праздникъ большой. Проповѣдь дана на текстъ «Воздадите кесарю».
Вышелъ попъ, начинаетъ. Прислушался преосвященный. Что такое онъ говоритъ? Неясно мысли вяжетъ, все періоды, періоды, а подлежащее и сказуемое словно ускользаетъ. Чѣмъ дальше, тѣмъ туманнѣе. Владыка уже сожалѣть начинаетъ, что рукописи заранѣе не просмотрѣлъ.
И вдругъ перемѣна: періоды пропадаютъ, рѣчь краткая, выразительная, да еще какая! Такія слова и выраженія начинаетъ онъ подтасовывать, что преосвященный не знаетъ, куда дѣваться. Посматриваетъ на губернатора, тотъ къ нему.
— Это что-же, говоритъ, такое?
Кое-какъ дослушалъ владыка «слово», да и поманилъ попа въ алтарь.
— Ты что, что ты читалъ? Несчастный!
— Я…
— Ты!.. Вѣдь тебя въ Сибирь за это!.. Вѣдь на каторгѣ тебѣ мѣста нѣтъ! Откуда ты со всѣми западными идеями познакомился? Что у тебя за библіотека? Какія цитаты ты приводишь?.. Да я тебя!..
Тотъ въ ноги.
— Не я, владыко, не я… Николая Ѳедоровичъ это…
— Какой Николай Ѳедоровичъ?
— Онъ постоянно пишетъ…
Все объяснилось. Пораженъ былъ преосвященный глубоко, въ самое сердце.
Онъ слышалъ о Николаѣ Ѳедоровичѣ, что тотъ стихи писалъ, и смѣшные аттестаты выдумывалъ, яко-бы выданные студіозусамъ семинаріи по окончаніи курса. И стихи, и аттестаты ходили въ рукописяхъ по городу. Пожелалъ знаменитый проповѣдникъ съ нимъ познакомиться.
— Талантъ, государь мой, въ васъ талантъ, — вамъ-бы пастыремъ быть, — далеко-бы пошли.
— Не чувствую себя способнымъ на подвигъ духовный, — говоритъ Николай Ѳедоровичъ.
— А жестоко вы со мною поступили. Столько времени держали въ заблужденіи… Я-то хвалился, и недоумѣвалъ. Положимъ, замѣчалъ я порою нѣкоторое однообразіе въ изложеніи, но и въ голову мнѣ не приходило…
Махнулъ съ этихъ поръ преосвященный и на развитіе духовенства. — А Николай Ѳедоровичъ, скажу въ заключеніе, сдѣлался весьма извѣстнымъ русскимъ поэтомъ, и стихотворенія его можно найти во всѣхъ хрестоматіяхъ — наравнѣ съ нашимъ владыкой его считаютъ образцовымъ…
Теперь они оба давно умерли, — да и исторія только что разсказанная почти всѣми забыта. Но все-же о ней кое-кто помнитъ, да ученики въ классахъ изучаютъ произведенія обоихъ моихъ героевъ.