Опыты въ стихахъ И. Бартдинскаго. Тетрадь первая. Санктпетербургъ. 1846. Въ тип. III Отд. Собств. Е. И. В. Канцеляріи. Въ 4-ю д. л. 48 стр.
Какъ жаль, что у сочинителей нѣтъ обычая издавать свой первый литературный опытъ съ приложеніемъ къ нему краткой автобіографіи, въ которой авторъ откровенно сознавался бы читателямъ, что онъ за человѣкъ, чему онъ учился, какъ вздумалъ приняться за литературу, сколько ему лѣтъ отъ роду и т. п. По-крайней-мѣрѣ, для критики это было бы чрезвычайно удобно: и строгость и снисходительность ея были бы несравненно-основательнѣе. Говорятъ, что личность автора необходимо выражается въ его произведеніяхъ: такъ! да личности-то бываютъ иногда до того обманчивы, что, судя человѣка по его литературнымъ трудамъ, какъ-разъ пожилаго пріймешь за отрока, а отрока за неудавшагося мужа, и т. д. — Странно!вѣдь любятъ же господа стихотворцы разсказывать о самихъ-себѣ и разсказываютъ иногда очень-подробно, да все это — такимъ неопредѣленнымъ, мутнымъ языкомъ, и притомъ такъ однообразно, что лучше бы ужь ничего не говорили.
Что сказать, на примѣръ, о г-нѣ И. Бартдинскомъ, не зная его какъ человѣка и зная только какъ автора «Опытовъ въ стихахъ». Въ опытахъ его проглядываетъ маленькое достоинство — умѣнье довольно-легко и живо нарисовать картинку; за то есть и огромные недостатки — совершенная ничтожность содержанія и слабость разводить удачныя изображенія цѣлыми ушатами реторики и размышленіями о пустякахъ. Къ этому присоединяется слишкомъ-нецеремонное обхожденіе съ русскимъ языкомъ и самое непріятное смѣшиваніе простонароднаго языка съ книжнымъ. Можетъ-быть, все это извиняется молодостью автора; а можетъ-быть и не извиняется. Не знаемъ, право, какъ быть… Постараемся лучше поближе ознакомить читателей съ самыми «Опытами» и сдать эту книжку на собственный ихъ судъ.
Опытовъ въ первой, нынѣ вышедшей тетради, всего-на-все два. Одинъ называется «Варюша», другой — «Деревенскій Мечтатель». Вотъ содержаніе «Варюши».
Гл. I.-- Дъвишникъ. Варюша выходитъ замужъ за Ванюшу. На дѣвишникѣ, въ тотъ патетическій моментъ всеобщаго удовольствія, когда
Подъисходъ сама невѣста
Съ женихомъ плясать пошла;
Той порой въ разгульной хатѣ,
Подъ удалый пѣсня хоръ,
Съ изукрашенныхъ палатей
Оземь грянулся топоръ.
Повскакали гости въ страхѣ…
Каждый дрогнулъ не путемъ.
«Не къ добру!» — шепнули свахѣ.
«Не къ добру!» — пошло кругомъ. (Стр. 10—11).
Въ этомъ паденіи топора съ палатей и «заключается нить завязки романа».
Гл. II.-- Невѣста. Варюша жалуется добрымъ людямъ, что женихъ ея пропалъ безъ вѣсти:
Ужъ ждала я дни и ночи,
Не вернется ли съ гульбы?
И проплакала всѣ очи,
Промолвла всѣ мольбы, — и т. д. (Стр. 13).
Гл. III. — Женихъ. Довольно-удачная картина глухаго лѣса, испорченная реторическими разглагольствованіями въ родѣ слѣдующей:
Суждено тутъ тлѣть величью
Въ сиротствѣ глухой судьбы.
Въ дремучемъ лѣсу лежитъ трупъ Ванюши, а подлѣ трупа вѣрная собака убитаго дѣтины. По поводу этого пса г. Бартдинскій написалъ нѣсколько стиховъ, которые, по нашему мнѣнію, лучшіе во всей тетради:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И не сводитъ песъ тревожно
Взоровъ съ блѣднаго лица.
То подступитъ осторожно,
Тронетъ лапой мертвеца…
То почуя шорохъ дальный,
Съ громкимъ лаемъ отбѣжитъ…
То воротится, печальный,
И тоскливо завизжитъ.
И потомъ, склонясь съ любовю
Къ трупу сморщеннымъ челомъ,
Раны облитыя кровью,
Лижетъ влажнымъ языкомъ… (Стр. 21 — 22).
Гл. IV.-- Сиротка. Въ одну прекрасную ночь, г. Бартдинскій, путешествуя въ предѣлахъ отечества, остановился на какой-то станціи и дремалъ
На тележкѣ перелетной.
Что окружало его въ это время и какими глазами смотрѣлъ онъ на спавшую вокругъ него природу — это разскажетъ вамъ самъ поэтъ, и разскажетъ очень-недурно:
Полночь. Глухо по кладбищу;
Стихъ далекій сельскій шумъ;
Соловьи уже не свищутъ;
Лѣсъ безмолвенъ и угрюмъ.
Разметавшись въ сонномъ ложѣ,
Спятъ и озера струи.
Мѣсяцъ тусклый, на сторожѣ,
Въ нихъ вперилъ глаза свои.
Проклиналъ я путь и скуку,
Ночи душной тишину,
Безотрадную разлуку,
Встрѣчь немилыхъ новизну.
Мнѣ досадно стало, въ горѣ,
Что надутая луна
Смотритъ въ воду, на просторѣ,
Безъ усталости и сна.
И сердился, какъ ребенокъ;
Сѣлъ у яра на мысу,
Свѣсилъ ноги до колѣнокъ,
И качалъ ихъ на вѣсу…
Долго качалъ нашъ поэтъ свои ноги, долго предавался онъ блаженному упоенію поэтической лѣни… Вдругъ слышитъ онъ на кладбищѣ жалобный, мелодическій голосъ… Г. Бартдинскій вслушивается, перестаетъ качать на вѣсу ноги и слышитъ слѣдующую пѣсню:
Ахъ не мать сына въ бѣлы руки взяла.
Не родная пеленами увила,
Забаюкала въ пѣвучую дрему,
Уложила въ теплу люльку во нову.
Одолѣла злая смерть его бѣдой,
Изокутала во саванъ гробовой,
Забаюкала болючею тоской,
Положила спать во мять землѣ сырой!
Я бы молвила родимой: "Некачай;
"Лучше молодца ты дѣвушкѣ отдай!
"Ты его во теплу люльку не клади;
"На вѣнечную постель его пусти!
"Я его косой дѣвичьей обовью,
"Я его у буйной груди усыплю…
"Разбужу-то, рано утромъ золотымъ,
«Недѣвичьимъ поцѣлуемъ огневымъ!»
А могилѣ что, сиротка, я скажу:
Развѣ тутъ къ кресту головушку сложу?
Да ударюсь бѣлой грудью на траву?
Да, рыдая, мила друга назову?..
Возопью я: "разступись сыра земля, —
"Мнѣ, младой, люба постелюшка твоя!
"Скоротай ты вдовью дѣвичью судьбу:
«Положи меня со милымъ во гробу!..»
Вмѣсто того, чтобъ остановиться на этой удачной пѣсенкѣ, г. Бартдинскій пускается въ наивныя размышленія слѣдующаго достоинства:
Такъ-то простъ языкъ народный,
Задушевный плачь тоски!
Святъ и звученъ токъ свободный
Слезъ и ропоту(а) рѣки.
Но въ сѣдыхъ кудряхъ удалый,
Русской рѣчью голосистъ,
Тутъ не то бы спѣлъ, бывало,
Вѣщій дѣдушка, Капнистъ!
Второй опытъ г. Бартдинскаго называется «Деревенскій Мечтатель». Пьеска эта заключаетъ въ себѣ мечты молодаго парня о сватовствѣ. Нѣкоторыя строфы можно назвать удачной поддѣлкой подъ простонародный языкъ; но очень часто деревенскому парню авторъ навязываетъ не только слова, но и цѣлыя понятія, рѣшительно-недоступныя мужицкому разумѣнію, на-прим.:
"Отслужу годами — службою,
«Какъ Іаковъ за Рахиль!..»