Опыты Священной Поэзіи, Ѳедора Глинки, съ эпиграфомъ: «Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое: воспою и пою.» — СП. б. въ тип. Департ. Народнаго просвѣщенія, 1826. 180 стр. въ большую 8-ю долю листа.
Священная Поэзія пробуждаетъ въ душѣ чувство высокаго, вноситъ мысли наши къ Богу и, какъ сладостная, умиляющая гармонія, открываетъ намъ лучшій, неземной міръ, подавляя въ насъ все помыслы чувственные. Ничто столько не сближаетъ съ Небомъ скудельнаго сына земли, какъ благоговѣйное созерцаніе величія Творца, созерцаніе, дополняемое къ предметамъ міра видимаго пламеннымъ воображеніемъ чудесъ міра горняго. — Такова была цѣль Сочинителя Опытовъ Священной Поэзіи; такъ онъ постигалъ свои предметы, и выразилъ ихъ со всѣмъ жаромъ души, пламенѣющей къ Богу
Тридцать три изъ сихъ стихотвореній, взяты изъ Псалмовъ Давидовыхъ. Они суть: Гимнъ Богу (Псал. 50), Блаженство праведнаго (Пс. 1), Тщета суемудрія (Пс. 2), Къ Богу правды (Пс. 93), Голосъ къ Вышнему (Пс. 8), Желаніе Бога (Пс. 4), Вопль раскаянія (Пс. 6), Желаніе Неба (Пс. 83), Горе и благодать (Пс. 77), Глаголы Неба (Пс. 18), Тоска (Пс. 87), Плачь плѣненныхъ Іудеевъ (Пс. 136), Молитва души (Пс. 5), Созерцаніе (Пс. 9), Сѣтованіе (Пс. 16), Богу Спасителю (Пс. 7), Воззваніе къ Господу (Пс. 9). Прощеніе (Пс. 31), Жажда покоя (Пс. 68), Раскаяніе (Пс. 50), Память о Божіихъ словахъ (Пс. 118), Къ Богу великому, защитнику правды (Пс. 34), Сила имени Божія (Пс. 117), Судъ и милость (Пс. 84), Испытаніе (Пс. 108), Праздникъ души (Пс. 102), Переходящій міръ (Пс. 145), Вездѣсущность Бога (Пс. 138), Голосъ души (Пс. 118), Хвила (Пс. 150), Гласъ къ Господу (Пс. 76), Побѣда (Пс. 151), Размышленія о благости Всеблагаго (Пс. 33); десять заняты изъ другихъ книгъ Священнаго Писанія, какъ то Исканіе Бога (изъ 3-й книги Царствъ), Гласъ Бога избранному Eгo (изъ 43 и 45 гл. Пророка Исаіи), Блудный сынъ (изъ притчи Евангельской), Призваніе Исаіи (изъ сего Пророка), Изъ Пророка Исаіи, — Картина Іудейскихъ нравовъ (изъ Пророка Іереміи), Гнѣвъ Господа на нечестивыхъ (изъ Пророка Іезекіиля), Пророкъ (изъ Эздры и Исаіи), Гласъ Пророка (изъ 4, 5 и 6 гл. Іереміи)) Вѣнецъ временъ (изъ Исаіи) Почти всѣ стихотворенія сіи не суть преложенія или близкія подражанія Псалмамъ и другимъ показаннымъ мѣстамъ Священнаго Писанія, но Сочинитель бралъ, такъ сказать, тему изъ какого-либо Псалма или книги Пророка, часто дополнялъ оную собственными мыслями, достойными предмета, но чаще вводилъ и перелагалъ прекрасными стихами слива Писаній. Остальныя семь стихотвореній принадлежатъ собственно ему; но та же пламенная вѣра, тѣ же чистыя чувствованія дышатъ въ нихъ. Назовемъ заглавія сихъ семи стихотвореній: Земная грусть (съ эпиграфомъ изъ Св. Августина). Минута въ лучшемъ мірѣ, Минута счастія, Къ душѣ, Полетъ души (съ эпиграфомъ изъ Эттингера), Дѣвѣ, утолительницѣ печалей, и Благодатный гость (съ эпиграфомъ изъ Св. Іоанна Златоустаго).
Воображеніе Поэтовъ умѣло разнообразитъ предметъ, по существу своему единый. То исчисляетъ оно свойства благостныя, которыя слабый умъ человѣческій, ища въ дѣлахъ міра точку зрѣнія, отколѣ бы могъ объять Вездсущаго, — приписываетъ Непостижимому, то благоговѣетъ предъ чудесами природы видимой, въ которыхъ являетъ себя всемощный перстъ Невидимаго, нисходя въ нравственные изгибы сердца человѣческаго, сѣтуетъ о паденіи человѣка, удалившагося отъ высокаго своего предназначенія; то, возносясь надъ суетами и тщетнаго міра, мысленно созерцаетъ чудную славу Божію. — Но приводимые здѣсь отрывки сами за себя яснѣе скажутъ читателямъ.
Въ первомъ стихотвореніи, Гимнѣ Богу, Поэтъ, въ быстромъ, но сильномъ разсказѣ, напомнивъ намъ нашествіе Наполеона на отечество наше, такъ изображаетъ величіе Бога, возставшаго за Россію и смирившаго кичливую гордыню завоевателя:
Темнѣютъ области лазури
Завылъ стѣсненный вѣтръ въ лѣсахъ;
Огней и грома полны бури
Всклубили тучи въ небесахъ
Змѣисты молніи зажглися
И вихри съ вихрями сперлися,
Лѣса, отскрипнувъ, полегли;
Потрясся стройный чинъ природы,
Духъ бури взрылъ пѣнисты воды
И сердце дрогнуло земли.
Грядетъ, грядетъ Господь вселенной!
Грохочутъ громы по слѣдамъ;
Грядетъ, и гласъ гремитъ священной
Отъ неба и до безднъ: «Не дамъ,
Не дамъ людей моихъ свободы!
Для нихъ склоню надзвѣздны своды,
Для нихъ мой щитъ, за нихъ мой громъ!
Гдѣ онъ, народовъ вождь презорный?
Какъ за добычей воронъ черный.
Мой гнѣвъ за тѣмъ помчится въ домъ.
Его не скроютъ звѣзды сами,
Не приметъ глубина морей:
Моря и землю съ небесами
Держу въ десницѣ Я Своей!
Коснусь звѣздамъ — и отступаютъ!
Дохну на солнцы — угасаютъ!
Велю — засвѣтитъ темнота!
Велю — и цѣлая вселенна,
Какъ вихремъ искра восхищенна,
Исчезнетъ въ буряхъ, какъ мечта!
Такъ въ гнѣвѣ Царъ гласитъ природы.
И сила грозныхъ Божьихъ словъ,
Какъ буря, движетъ твердь и воды
И зыблетъ тысящи міровъ!
Се Онъ, съ высотъ святаго свода,
По гласу Росскаго народа.
По стону гибнущихъ сердецъ,
Блеснулъ — и гдѣ несмѣтны силы?
Надменнымъ — бѣгство и могилы;
Смиреннымъ — лавры и вѣнецъ!
Въ другомъ стихотвореніи (Созерцаніе), исчислены грѣхи сыномъ грѣха, Поэтъ изображаетъ Всевышняго Судію, грядущаго на Судъ:
Идетъ…. трепещетъ чинъ природы
И зыблются небесны своды!
Идетъ средь Ангельской хвалы!…
Кто тамъ, на острѣе скалы
Стоитъ, какъ дубъ въ степяхъ высокій?
У ногъ его кипитъ бѣда:
Онъ, молча, исчисляетъ сроки…
Се Ангелъ крѣпкаго суда!
Онъ мразомъ на преступныхъ вѣетъ,
Подъ нимъ надъ ямою грѣховъ,
Туманъ погибели синѣетъ…
Зачѣмъ быстрѣе бѣгъ часовъ?
За днями дни… но грусть, какъ бремя,
Въ сердцахъ почила и лежитъ!
Бѣжитъ испуганное время
И тайный голосъ говоритъ:
„Не уповайте на земное;
Оно обманетъ насъ, какъ тѣнь
Настанетъ скоро все иное!
Ужъ близокъ, близокъ Божій День.“
Или, въ стихотвореніи: Къ Богу Великому, Защитнику правды.
Возстань же, двигнись, Богъ великой!
Возьми оружіе и щитъ,
Смути ихъ въ радости ихъ дикой!
Пускай грозой Твоей вскипитъ
И Океанъ и сводъ небесный!
О дивный Богъ! о Богъ чудесный!
У ногъ Твоихъ лежитъ судьба,
И ждутъ Твоихъ велѣній вѣки:
Что жъ предъ Тобою человѣки?… (*)
(*) Сія книжка продастся въ книжныхъ давкахъ Гг. Смирдина и Сленина по 5 рублей въ бум.
Въ стихотвореніи: Сила имени Божія, прекрасно изображеніе созерцательной юности Давыдовой:
Я бѣднымъ пастыремъ родился
И смирно насъ мои стада,
Но вдругъ — мнѣ рядъ вѣковъ открылся
И подвигъ славы и труда.
И я волненье лѣтъ кипящихъ
Молитвой крошкой одолѣлъ,
И паче всѣхъ меня учащихъ
Судьбы временъ уразумѣлъ.
Я зрѣлъ природу безъ покрова;
Вселенну духомъ обтекалъ,
И Бога имени святова
Я тайну страшную позналъ?
Въ сильныхъ, укоризненныхъ Стихахъ Поэтъ, подражая словамъ Пѣвца Пророка, описываетъ грѣхи міра, развратъ и ожесточеніе падшихъ человѣковъ:
Нѣтъ правды; осмѣяли совѣсть;
Корысть вашъ Богъ и мракъ вашъ свѣтъ!
Увы! объ насъ какая повѣсть
Дойдетъ къ потомкамъ позднихъ лѣтъ!
(Сѣтованіе, изъ Псал. 1б.)
Гдѣ я?… Вы мертвецы иль гробы?
Мнѣ нестерпима тѣснота!
Тутъ ни пріязни нѣтъ, ни злобы,
Тутъ только хладъ и пустота!
Зачѣмъ любви святое слово
Въ устахъ лукавыхъ обращать?
Зачѣмъ на дружбу клеветать?
Какъ горликъ отъ зимы суровой,
Душа сжимается моя!
Не стало братства, ни услуги,
Застыли ближніе и други,
Вездѣ неумолимый — я!
Подъ обветшалой ризой славы,
Дая страстямь прощальный пиръ,
Такъ дотлѣваешь ты, лукавый
И суетный и грѣшный міръ,
Какъ устарѣлый сынъ разврата…
(Преходящій міръ, изъ Пс. 145.)
Но тутъ же изображаетъ міръ лучшій:
Отколѣ мнѣ такъ сладко вѣетъ?
Гдѣ та святая сторона
Гдѣ все такъ жизнію свѣтлѣетъ,
Гдѣ вѣчный житель — тишина?…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Всѣ усмирились, всѣ покойны,
Сладкоглаголивы и стройны,
Какъ струны лиры золотой…
Тамъ нѣтъ ни счета, ни раздѣла,
Нѣтъ двухъ, ни трехъ — вездѣ одно!
Тамъ нѣтъ для счастія предѣла,
Тамъ счастье не на срокъ дано….
Поэтъ, вдохновенною мечтой, желая постичь превосходнѣйшій въ насъ даръ Божества, такъ обращается къ ней:
О ты, кѣмъ чувствую, живу и разумѣю,
Тобою, о тебѣ желая разсуждать,
Душа! могу ль тебя постигнуть, описать?
Непостижимая! я предъ тобой нѣмѣю…
Кто ты, безвѣстная: огонь, эѳирь иль духъ?
Иль неба тайное, святое вдохновенье?
Въ тебѣ владычный умъ, въ тебѣ воображенья;
Кто жъ ты сама? ужель ни путное явленье?…
Тебя не видитъ взоръ, тебя не слышитъ слухъ.
Нетлѣнная, но въ ломкомъ тлѣньи,
Ты въ дальнемъ мракѣ горній свѣтъ.
Въ порывномъ дикій ключъ стремленье
Изъ горныхъ норъ, мутясь, течетъ;
Но увлеченъ извитыми брегами,
Межъ ароматными лугами,
Яснѣетъ, прежнюю утративъ темноту,
И видятъ въ немъ всю неба красоту:
Такъ заключенная и ты въ земномъ составѣ,
Изъ тлѣна выказать стараешься себя;
Въ младенцѣ, кажется, какъ будто нѣтъ тебя,
Но зрѣя съ лѣтами, сіяетъ въ полной славѣ….
Ты въ тѣлѣ то, что свѣтлый ключъ,
Глубоко скрытый въ камнямъ мшистыхъ;
Что солнце ясное за дымомъ синихъ тучъ;
Что свѣжій ароматъ, — душа цвѣтовъ душистыхъ;
Что дорогой алмазъ, когда корой покрытъ:
Всѣ чувствуютъ тебя, никто тебя не зритъ!
Не зрю, но чувствую твое во мнѣ движенье,
Ты дѣйствуешь во мнѣ въ бездѣйствіи моемъ…
(Къ душѣ.)
Воображеніе любитъ сравнивать событія временъ протекшихъ съ тѣмъ, что происходитъ въ наше время, и выводить счастливыя для себя предзнаменованія. Слѣдующіе стихи (изъ стихотворенія: Горе и Благодать), кажется, какъ будто бы написаны на случай настоящій, хотя заняты изъ Псалма 77-10.
Богъ избралъ кроткаго Давида,
И далъ Онъ юному борцу
Свой духъ, Свое благословенье,
И повелѣлъ престать бѣдѣ;
И скрылось смутное волненье,
Явилась милость на судѣ;
Не смѣлъ коварствовать лукавый
И не страдалъ отъ сильныхъ правый.
Законъ, какъ крѣпкая стѣна,
Облегъ Израильскіе грады;
Цвѣли спокойно вертограды,
Лобзались миръ и тишина.
Господь какъ будто почивалъ,
Но на землѣ дѣла свѣтлѣли:
Звучалъ тимпанъ и дѣвы пѣли,
И всякій Бога величалъ!
Всѣ стихотворенія, составляющія сія Опыты Священной Поэзіи, имѣютъ свои достоинства: каждое изъ нихъ отличается или возвышенностію мыслей, или силою стиховъ, или чистотою чувствованій. Но и въ хорошемъ всегда есть лучшее. Избѣгая повторенія заглавій, укажемъ на страницы, на коихъ помѣщены особенно замѣченныя нами стихотворенія, кромѣ тѣхъ, изъ которыхъ выписки предложены въ семъ разсмотрѣніи. Оныя суть: на стр. 31, — 39, — 77, — 89, — 98, — 121, — 129, — 143, — 146. Предлагаемъ читателямъ Сѣверной Пчелы особый разборъ трехъ стихотвореній, которыя, по содержанію своему и стихотворному достоинству, заслуживаютъ, чтобъ обращать на нихъ вниманіе любителей Изящной Поэзіи.
Первое изъ трехъ помянутыхъ нами стихотвореній, есть взятое изъ Евангельской притчи: Блудный сынъ. Каждому Христіанину извѣстно содержаніе сей притчи, и потому, не слѣдуя за ходомъ Поэмы, ограничиваемся только расказомъ Г. Глинки.
Блудный сынъ ушелъ изъ дома отцовскаго въ Египетъ.
И сталъ себѣ онъ господинъ:
Мечты и стрясти заиграли,
Какъ искры радости сверкали,
И, мнимый сердца властелинъ,
Онъ въ область ринулся забавы:
И вьется рой друзей лукавыхъ
Кругомъ безпечнаго въ пирахъ…
Въ нѣгѣ чувственныхъ наслажденій, вотъ какъ говорятъ заблуждшійся симъ ложнымъ друзьямъ:
. . . . . . . . .Дни кратки наши,
Какъ сонъ туманный, пролетятъ!
Друзья! смѣлѣй напѣнимъ чаши
Я въ благовонный ароматъ,
Отъ многоцѣннаго елея,
Власы потопимъ!… Не жалѣя,
Я угощаю, други, васъ!
Насъ обовьютъ красавицъ руки!
Намъ розы и свирѣлей звуки!»…
Но скоро исчезли очарованія: онъ оскудѣлъ, изгнанъ, одинокъ скитается въ пустынѣ. Здѣсь слѣдуешь прелестное описаніе весны въ Египтѣ: кажется, будто бы Поэтъ написалъ его на берегахъ Нила:
Весна свѣжитъ природы видъ:
Растутъ рѣки священной воды,
И надъ рядами пирамидъ
Горятъ безоблачные своды
И пальмы клонятся съ холмовъ,
Какъ дѣвы стройныя рядами;
И дышитъ и кипитъ любовь
И въ небесахъ и подъ водами…
И какъ женихъ, роскошный Нилъ
Течетъ лобзать свои долины.
И острозубый крокодилъ,
Покинувъ тайныя пучины,
На солнцѣ дремлетъ межъ подругъ.
Все нѣжитъ взоръ, ласкаетъ слухъ!
Но грустный гость чужаго брега
Не зритъ красы чужой страны:
Не для него природы нѣга;
И радости родной весны
Въ душѣ проснулися печальной,
Какъ на долинѣ погребальной
Съ зарею свѣжіе цвѣты….
Такъ живое воображеніе переноситъ Поэта въ край невѣдомый, или знакомый только по преданіямъ чуждымъ, — и насъ увлекаетъ туда вслѣдъ за нимъ. Мы тамъ, минутные гости, мы видимъ и ощущаемъ то, что онъ передалъ намъ въ своихъ вдохновленіяхъ.
Кающійся сынъ хочетъ узрѣть родимый край, пасть предъ отцемъ своимъ и принести ему повинную голову. Онъ возвращается на родину, тамъ —
Бѣжитъ знакомый ручеекъ,
Какъ юность прежняя свѣтлѣя.
И ласковымъ привѣтомъ вѣя,
Пришельца встрѣтилъ вѣтерокъ….
И странникъ, проясняясь думой,
О счастьѣ прежнемъ замечталъ.
«Но, мой отецъ! твой видъ угрюмой…
Боюсь….» И весь онъ трепеталъ,
И цѣпенѣлъ и колебался…
Но кто надъ нищимъ улыбался,
И сердцу сердцемъ говорилъ?
Кто окропилъ его слезами,
И столь знакомыми руками
Въ свои объятія стѣснилъ?
Отецъ!… Онъ здѣсь — и все забыто!
Тиха душа, какъ свѣтлый миръ;
И ожилъ грустію убитой
И зашумѣлъ веселый пиръ.
Здѣсь оканчивается повѣсть; но Поэтъ, вмѣсто эпилога, присовокупилъ умилительное уподобленіе себя блудному сыну. "Когда жъ, и восклицаетъ онъ:
Когда жъ и я, дитя неволи,
Изъ знойныхъ жизни сей степей,
Изъ сей туманныя юдоли,
Сломись кольцо земныхъ цѣпей,
Къ Тебѣ, Небесный, возвращуся?
И духомъ своимъ взываетъ къ Небесному Отцу и Судіи:
Я предъ Тобою, Боже сильный!
Я блудный сынъ, Ты Судія!
Средь Ангеловъ Твоихъ нѣмѣю
И повѣсть разсказать не смѣю
Тебѣ земнаго бытія!
Но, съ теплою надеждою на благость Всеблагаго, такъ выражаетъ онъ свое упованіе:
Еще въ земной моей печали
Мнѣ о любви Твоей сказали
Твои святыя небеса!
Ахъ, повели, Отецъ мой вѣчный!
Да прирожденный грѣхъ сердечный
Омоетъ горняя роса!
Да совлекутъ съ меня оковы,
Что нажилъ я въ житейской мглѣ,
Да поживу съ Тобой я новый
И позабуду о землѣ!
Изъ десяти стихотвореній, заимствованныхъ изъ книгъ Пророческихъ, превосходнѣйшія суть: Картина Іудейскихъ нравовъ (изъ Пр. Іереміи) и Гнѣвъ Господа на нечестивыхъ (изъ Пр. Іезекіиля). Содержаніе обоихъ сходно, или по крайней мѣрѣ, очень близко, но здѣсь-то Поэтъ явилъ талантъ отличный, умѣвъ каждому изъ сихъ стихотвореній придать черты и оттѣнки особенныя, такъ, что читая ихъ одно послѣ другаго, находитъ въ каждомъ новыя красоты.
Вотъ картина Іудейскихъ нравовъ, списанная Іереміею:
Насталъ сей мрачный, бурный вѣкъ,
Сей вѣкъ молвы и ложной славы!
Въ душѣ и грѣшный и лукавый,
Забылъ ты Бога, человѣкъ!
Какъ злакъ, твои увяли чувства,
И въ мятежѣ нестройныхъ думъ,
Природы прелесть и искуства
Тебя не радуютъ … Твой умъ
(Какъ пламень смрадный по болотамъ).
Отдавшись весь своимъ заботамъ,
Всю нѣжность сердца изсушилъ….
Увы! гдѣ чистый огнь любови?
Гдѣ сладкій другъ души — пріязнь?
Се люди Бога алчутъ крови
И ноютъ духомъ, слыша казнь!
О, дайте слезы мнѣ, какъ воду,
Да льются рѣки изъ очесъ,
Чтобъ могъ я выплакать народу
Прощенье отъ святыхъ небесъ!
Кто дастъ, кто дастъ мнѣ быстры крылья?
Я жажду тишины пустынь;
Стрѣлой отъ сей живой могилы,
Отъ васъ, губителей святынь….
Виномъ разврата упоенны,
Толпы преступниковъ не зрятъ,
Что скоро громы наведенны
Надъ ихъ главами возгремятъ?
Землей безвѣрье овладѣло.
И быстро льется зло отъ зла:
На очи мудрыхъ ночь легла,
И чувство грустное одѣло
Пустыя, хладныя сердца
Почто забыли вы Отца?
И сами отъ Него забыты!
Ищите прежнія защиты
Въ коварной мудрости своей….
Никто не любитъ и не вѣритъ:
Отецъ въ семействѣ лицемѣритъ,
И братъ на брата, какъ злодѣй.
Въ устахъ кипятъ глаголы лести!
Вся ваша жизнь вамъ злой упрекъ!
Подъ тлѣнною личиной чести,
Какъ хладный трупъ, гніетъ порокъ!
Лихва выходитъ надъ лихвою,
Надъ лестью воскипаетъ лесть…
Какіе сильные укоры совратившимся съ пути праваго! Всѣ понятія ихъ — заблужденія, всѣ ихъ дѣйствія — пороки. Умъ ихъ изсушилъ всю нѣжность сердца; подъ тлѣнною личиной чести, какъ хладный трупъ, гніетъ порокъ. Такъ-то, въ вѣки разврата, бываютъ превратны понятія людей, что они зло принимаютъ за добро, и порчу нравовъ выдаютъ за ничтожныя приличія свѣта. Но Богъ, устами Своего Пророка, изрекъ правый судъ свой отпадшимъ:
Броди жъ съ поникшей головою,
Доколь тебя настигнетъ месть!
Скитайся, какъ въ ночи злодѣи!
Гнѣви меня! хвали развратъ!
Я скоро въ пеплъ и весь и градъ,
И засвистятъ надъ пепломъ змѣи!
И съ коршуномъ заспоритъ вранъ
О вашихъ трупахъ безмогильныхъ.
Я въ прахъ ограды вашихъ странъ!
Растаешь мечъ въ рукахъ у сильныхъ
Вашъ богъ — корысть и суета!
И всякій вихремъ жизни мчится.
Но ваши замыслы мечта,
И жизни сонъ вамъ не доспится….
Ты смерть и гибель пьешь, народъ,
Изъ чаши золотой порока!
Замолкнетъ скоро гласъ Пророка,
Падетъ на битвахъ твой оплотъ!
У вашихъ водъ — живую сладость,
У хлѣба — крѣпость я возьму;
Одѣну въ язвы вашу младость
И жизни день въ густую тьму….
Слѣпцы надменные, какъ дѣти,
Скитайтесь вкругъ изрытыхъ ямъ:
Вездѣ вамъ ночь, вездѣ вамъ сѣти!
Я васъ ругателямъ отдамъ.
Пускай свирѣпствуешь надъ вами!
Земля сзываетъ съ неба громъ….
Но Судія грозный — и благій Отецъ: Онъ изрекъ Свое предопредѣленіе нераскаявшимся — и все еще желаетъ ихъ обращенія:
Но все мнѣ милъ Давидовъ домъ,
И вы, кипящіе грѣхами,
Еще мои все дѣти вы!
Скорѣе жъ пепелъ на главы!
Омойте души слезъ рѣкою!
Мнѣ къ жертву умиленья гласъ!
Тогда отеческой рукою
Вашъ Богъ изъ ада вырветъ васъ!
Второе стихотвореніе, Гнѣвъ Господа на нечестивыхъ, извлеченное изъ Пророчества, столь же сильно и съ такимъ же достоинствомъ выдержано. Поэтъ, слѣдуя за переходами мыслей Пророка, отъ укоризнъ къ угрозамъ, прекрасно заключилъ каждый изъ нихъ симъ стихомъ:
Тогда узнаютъ, кто ихъ Богъ!
Сіе напоминаніе, въ устахъ Пророка, гремитъ въ слухъ заблуждшимся, какъ труба Суда вѣчнаго. Вотъ какъ изображаетъ онъ пороки вѣка и неразлучныя съ ними уныніе и дремоту нравственную:
Ступай въ ихъ кедровы чертоги:
Гдѣ радость чистую найдешь?
Спроси у ихъ роскошныхъ ложей:
Какіе видятся имъ сны?
Они смѣются стонамъ ближнихъ
И правду гонятъ отъ себя.
За то, какъ листъ осенній тлѣютъ
И согниваютъ во грѣхахъ.
Гдѣ чистота святыхъ союзовъ?
Гдѣ ясность неповинныхъ душъ?
Гдѣ не надломанъ перстень брака?
Гдѣ ложе чистоотъ грѣха?
Къ связямъ влечетъ одно богатство,
Къ родству сердецъ одна корысть.
Въ женахъ стыдѣнія не стало:
Невѣста идетъ къ алтарю,
Смѣясь, какъ будто дочь разврата,
Съ огнемъ неистовымъ въ очахъ…
Громъ небесныя готовъ уже пасть на главы нечестивцевъ: Пророкъ предвѣщаетъ имъ гибель:
Мнѣ жалко васъ … но судъ и казни
Уже готовы для тебя:
Я обличу твои пороки,
Сорву златую пелену,
И хитротканныя одежды
Раздравъ, сдеру съ твоихъ раменъ,
И обнажу тебя предъ свѣтомъ,
Какъ обожженный громомъ кедръ
Тогда воспла чутъ, погибая;
Тогда узнаютъ, кто ихъ Богъ!
Та же благость снова преклоняется къ пощадѣ; Пророкъ, именемъ Бога, вѣщаетъ грѣшникамъ:
Но, казнями казня преступныхъ,
Я пожалѣю наконецъ
О дѣтяхъ гибели несчастныхъ,
И руку въ бездну имъ подамъ,
И гласъ раскаянья услышу,
И обновлю Я Мой завѣтъ.
Я сердце каменное вырву
И сердце новое имъ дамъ;
И дамъ имъ дѣтскую невинность
И осклабленіе лицу;
Пролью къ нимъ свыше воду жизни;
Пошлю спасенія млеко;
И угобжу ихъ землю тукомъ
И дамъ имъ росу отъ небесъ.
Какъ чтеніе назидательное и нравственное, Опыты Священной Поэзіи, безъ сомнѣнія, найдутъ весьма многихъ читателей, благоговѣющихъ къ Богу и Вѣрѣ, и любящихъ чистоту нравовъ; какъ произведеніе изящнаго стихотворства, они понравятся любителямъ Поэзіи; какъ изданіе красивое и тщательное, напечатанное прекраснымъ шрифтомъ на лучшей любской бумагѣ, съ искусно выгравированною внньеткою — они займутъ не послѣднее мѣсто въ библіотекахъ. Искренно желаемъ сего, и надѣемся.
О. С.