Опыты, въ прозѣ Разумника Гонорскаго, съ присовокупленіемъ двухъ Сонетовъ и двухъ Романсовъ и одной фантазіи. Харьковъ 1818 въ Универс. тип. въ 8, 124 стр.[1]
Рецензентъ съ истиннымъ удовольствіемъ прочиталъ сію книжку, содержащую въ себѣ произведенія одного молодаго Литератора котораго трудамъ и талантамъ полуденная Россія обязана первымъ и весьма хорошимъ Журналомъ.[2] Въ началѣ помѣщены, послѣ предварительнаго сужденія о образцахъ легкой Поэзіи, изображенія характеровъ Катцлла и Горація, показывающія, что нашъ Авторъ знаетъ не одни вокабулы древнихъ языковъ, составляющія всю ученость нѣкоторыхъ нашихъ Еллинистовъ и Латинистовъ, а вникаетъ въ духъ и характеръ классическихъ Писателей Далѣе помѣстилъ онъ разсужденіе объ Элегіи изъ сочиненій Жокура, и изображеніе характеровъ трехъ славнѣйшихъ Элегиковъ Тибулла, Проперція и Овидія, За симъ Сочинитель приступаетъ къ любимому предмету своихъ изысканій въ Словесности — подражательной гармоніи слова, предмету не послѣднему въ Стихотворствѣ, особенно въ переводамъ классическихъ Авторовъ. Отсылая Читателей своихъ, къ другой книжкѣ, въ которой онъ намѣренъ говорить подробно о свойствахъ и способахъ подражательной гармоніи, сообщаетъ онъ намъ въ сихъ Опытахъ одни легкія, поверхностныя правила и замѣчанія въ семъ родѣ, и сказавъ нѣсколько словъ о подражательной гармоніи Омера и Вергилія, говоритъ о развитіи гармоническаго чувства въ четырехъ Россійскихъ Стихотворцахъ: Ломононосовѣ, Петровѣ, Державинѣ и Жуковскомъ. Замѣтимъ при семь случаѣ, что Авторъ, по нашему мнѣнію, легко можетъ увлеченъ быть прелестію своего предмета, и, вмѣсто наблюденій, предлагать намъ правила. Великіе Стихотворцы писали такъ, какъ младенчеству ющіе народы составляютъ языки: слыша звуки въ природѣ, они передавали ихъ звуками своего голоса, не думая объ искуствѣ; не Академіи составили слова: журчать, шипѣть, дребезжать, свистъ-громъ и т п. Вергилій, изображая Звуками голоса дѣйствія природы, не подбиралъ сначала гласныхъ и согласныхъ въ систему: чувствуя нѣжнымъ ухомъ, онъ выразительнымъ голосомъ передавалъ впечатлѣнія слуха. Позднѣйшіе Писатели привели звукоподражанія сіи въ систему и объяснили дѣйствія природы въ избранныхъ ея сынахъ. Въ семъ отношеніи должно принимать съ благодарностію труды Коментаторовъ и Критиковъ; но отнюдь нельзя положить въ томъ правилъ строгихъ и непремѣннымъ. Поэтъ долженъ слѣдовать внушенію своихъ чувствъ съ нѣкоторою безпечностію, легче простить ему небрежность, нежели надутость и принужденность. Мы съ удовольствіемъ читаемъ труды Гонорскаго по сей части, отдаемъ справедливость его наблюденіямъ остроумнымъ и глубокимъ, но принимаемъ смѣлость припомнить ему, что въ семъ дѣлѣ, какъ и во всякомъ другомъ, есть границы, которыя перелетать и не переступать позволено только немногимъ геніямъ, родящимся вѣками. Самая лучшая теорія ниспровергается порывомъ таланта какъ искуственная плотина дикимь бурнымъ потокомъ. — Въ статьѣ: о Рускомъ экзаметрѣ, Сочинитель защищаетъ сей стихъ отъ нападеній враговъ его. Кажется, тяжба сія уже рѣшена не словами, а дѣломъ лучшіе Поэты нынѣшняго времени писали экзаметрами, и произведенія въ семь размѣрѣ приняты съ общею похвалою всѣми просвѣщенными любителями Словесности. Будущіе Стихотворцы найдутъ уже проложенную стезю и пойдутъ по ней безопаснѣе и смѣлѣе своихъ предшественниковъ. — Прозаическія статьи сей книжки оканчиваются нѣкоторыми опытами живописной Прозы, предъ которыми помѣщено разсужденіе подъ заглавіемъ: Взглядъ на нынѣшнее состояніе нашей Словесности. Выписываемъ изъ нея одно мѣсто: «Нынѣшняя Руская Словесность явнымъ образомъ дѣлится на три школы: одна извѣстна подъ именемъ Славянолюбцевъ, куда противники, ея относятъ и всѣхъ вообще худыхъ, писателей по тяжелому слогу своему не могущихъ успѣвать за легкою толпою послѣдователей, другой школы, несправедливо именуемой отъ своихъ антиподовъ школою Карамзинистовъ: ибо сіи послѣдніе водятся однимъ фантомомъ если, такъ можно выразиться; сего великаго Писателя; т. е. подражая только легкости слога его, а не усиліямъ, кои употребилъ онъ на улучшеніе своего способа писать. Къ счастію мы уже очень рѣдко слышимъ теперь сихъ пташекъ. Кромѣ двухъ вышеупомянутыхъ есть еще у насъ третій классъ, писателей, у которыхъ нѣтъ ни дѣйствительнаго, ни мнимаго начальника; но за то есть свое уложеніе, т. е. правила здраваго вкуса, основанныя, на примѣрахъ древности и временъ новѣйшихъ. Но имѣя тѣсной между собою связи (имъ не нужно быть страшными, чтобы имѣть вліяніе): они дѣйствуютъ совокупно, стремятся къ одной цѣли, и составляютъ истинное, къ сожалѣнію, столь еще малочисленное общество истинныхъ Рускихъ Литераторовъ. Если бы небольшому сихъ писателей можно было дать имя школы: то въ ея Начальникѣ желалъ бы я видѣть подобнаго слишкомъ рано похищенному у нашей, словесности Муравьеву, который пріятностямъ своего языка (что безъ сомнѣнія нашимъ Славянамъ покажется очень страннымъ) учился изъ классической Литературы другихъ народовъ. Такимъ же образомъ усовершились и прочіе почетнѣйшіе изъ нашихъ Писателей; и если еще не всѣ они оказали равныя услуги нашей Словесности; то по крайней мѣрѣ всѣ сходствуютъ между собою въ томъ, что съ одинакою ревностію стремятся къ одной цѣли, употребляютъ одинаковыя средства, а потому и заслуживаютъ отъ насъ равную признательность. Если бы сей классъ Писателей нашихъ былъ многочисленнѣе (но онъ не можетъ распложаться по примѣру двухъ другихъ, ибо требуетъ особенныхъ занятій и, что, еще важнѣе, большей проницательности); то мы имѣли бы уже довольное число образцовъ и на нашемъ языкѣ. До сихъ поръ школа сія поддерживается людьми истинно преданными изученію древней и новой Словесности, занимающимися въ тишинѣ кабинета, и при изданіи своихъ сочиненій неимѣющими никакихъ другихъ видовъ, кромѣ желанія нравиться своимъ читателямъ и быть имъ полезными.»
Желаемъ, чтобъ сіи немногія замѣчанія и выписки доказали уваженіе наше къ пріятнымъ и полезнымъ трудамъ Автора Опытовъ въ прозѣ, и обратили на него вниманіе любителей отечественной Словесности, которое онъ въ полной мѣрѣ заслуживаетъ.