Он же... (Салиас)/ДО

Он же...
авторъ Евгений Андреевич Салиас

Опубл.: 1906. Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ ГРАФА Е. А. САЛІАСА. Томъ XIX. МЕЛКІЕ РАЗСКАЗЫ. Изданіе А. А. Карцева. МОСКВА. Типо-Литографія Г. Н. ПРОСТАКОВА, Петровка, домъ № 17, Савостьяновой. 1906.

ОНЪ-ЖЕ…

РАЗСКАЗЪ.

I.

При сліяніи двухъ извилистыхъ и быстрыхъ рѣкъ, несущихся между лѣсистыми берегами, на высокомъ холмѣ смѣлыхъ и причудливыхъ очертаній отчетливо рисовался на синемъ небѣ старинный вѣковой замокъ. Эти двѣ рѣки видали на берегахъ своихъ лихое казачество и лыцарство, когда иныя страны на сѣверъ и востокъ пребывали еще въ полномъ варварствѣ.

По краю крутого холма надъ пропастью шла высокая стѣна съ башнями на углахъ и обходила зигзагами весь холмъ. Издали холмъ этотъ казался съ большой сѣрой короной на вѣковѣчномъ и суровомъ челѣ. Посрединѣ, за стѣнами, надовольно просторной площади высился средневѣковой замокъ, еще древнѣе и темнѣе стѣны, его окружавшей. Кой-гдѣ очертанія замка исчезали за густою темною зеленью вѣковыхъ дубовъ огромныхъ размѣровъ.

Доступъ къ замку былъ только со стороны противоположной отъ Днѣпра.

Замокъ этотъ, по имени Чамборъ, былъ давно и хорошо извѣстенъ во всей Польшѣ и Украйнѣ. Онъ принадлежалъ сначала, переходя изъ рода въ родъ, польскому магнату, затѣмъ перешелъ во владѣніе любимца короля Станислава Понятовскаго, а послѣ перваго раздѣла Польши принадлежалъ полурусскому, полупольскому роду графовъ Зарѣцкихъ.

Въ самые послѣдніе годы прошлаго столѣтія въ замкѣ Чамборъ жилъ нелюдимъ, суровый и странный нравомъ и привычками богатый магнатъ, графъ Зарѣцкій. Замокъ за послѣдніе года совершенно обратился въ монастырь со строгимъ уставомъ. Ворота рѣдко отворялись и рѣдко опускался висячій мостъ на глубокій оврагъ, отдѣлявшій замокъ отъ окрестности.

Владѣтель замка уже нѣсколько лѣтъ не выходилъ, не выѣзжалъ и никуда не отлучался изъ своего гранитнаго гнѣзда.

Обитателямъ замка, которыхъ было до сотни человѣкъ, тоже съ большимъ трудомъ давалось разрѣшенье сноситься съ остальнымъ міромъ.

У шестидесятилѣтняго угрюмаго и сумрачнаго старика графа Зарѣцкаго было два племянника въ рядахъ русской арміи. Молодые люди ничѣмъ дурнымъ не заявили себя, напротивъ, оба считались отличными, храбрыми офицерами, оба были лично извѣстны императору Павлу. А между тѣмъ чудакъ и бирюкъ дядя изгналъ обоихъ изъ замка, уже лѣтъ съ пять, и не пускалъ къ себѣ на глаза. Говорили, что патріотъ полякъ не хотѣлъ простить имъ ихъ поступленья въ ряды русской гвардіи.

Молодые люди знали, что они будутъ лишены наслѣдства своего дяди. Вмѣстѣ съ тѣмъ они недавно узнали, что въ замкѣ старика графа появился и живетъ безвыѣздно, подлаживаясь подъ всѣ привычки и странности старика-нелюдима, сынъ его двоюроднаго брата, генерала австрійскихъ войскъ, убитаго въ одномъ изъ сраженій съ пруссками.

Этотъ молодой человѣкъ былъ Лоренцъ Охотскій, носившій титулъ барона послѣ смерти своего отца.

Лоренцъ, которому было только двадцать три года, когда онъ явился въ замокъ къ дядѣ, былъ тоже офицеръ австрійскаго кавалерійскаго полка. Вслѣдствіе замѣчательной отваги и многихъ подвиговъ, Лоренцъ, хотя былъ лѣтъ на десять моложе своихъ троюродныхъ братьевъ, былъ уже выше ихъ чиномъ.

Отличившись особенною храбростью въ одномъ изъ послѣднихъ сраженій австрійцевъ съ пруссками, баронъ Лорейцъ Охотскій получилъ чинъ капитана, но тотчасъ покинулъ свой полкъ и явился въ замокъ Чамборъ.

Вызвалъ-ли его чудакъ-дядя, или самъ онъ рѣшилъ сойтись съ нелюдимомъ и поселиться у него — никто не зналъ.

Молодые Зарѣцкіе, бывшіе со своимъ полкомъ въ Петербургѣ, узнали о появленіи въ замкѣ троюроднаго брата, когда молодой капитанъ успѣлъ уже окончательно обворожить ихъ общаго дядю. Дѣло наслѣдства было повидимому окончательно проиграно.

Для всѣхъ обитателей замка было уже не тайной, что будущій владѣтель Чамбора не кто иной, какъ баронъ Лоренцъ.

Племянникъ и дядя, не смотря на громадную разницу лѣтъ, не мало походили другъ на друга, и внѣшностью, и нравомъ. Если графъ Зарѣцкій въ свои годы сталъ нелюдимомъ, то Лоренцъ, въ двадцать съ небольшимъ лѣтъ, не отличался общительностью и открытымъ характеромъ. Напротивъ, это былъ человѣкъ сосредоточенный, вѣчно задумчивый, вѣчно смотрѣвшій на все и на всѣхъ изподлобья. Несмотря на его красивую внѣшность, изящество всей фигуры, спокойный характеръ и только странный пронизывающій взглядъ черныхъ глазъ, никто въ Чамборѣ его не любилъ.

Съ тѣхъ поръ, что Лоренцъ былъ въ замкѣ и жилъ затворническою жизнью вмѣстѣ съ дядей, прошло уже около двухъ лѣтъ и между тѣмъ никто изъ обитателей замка не могъ похвастаться, что онъ знаетъ барона, что онъ сблизился съ нимъ. Напротивъ, баронъ, державшійся всегда въ сторонѣ отъ всѣхъ, былъ и остался для всѣхъ загадкой. Всѣ даже боялись его безсознательно.

II.

Наступилъ 1799 годъ. Пошелъ третій годъ пребыванія Лоренца въ Чамборѣ, когда старикъ-графъ изъ бодраго старика сдѣлался хворымъ, началъ видимо слабѣть.

Вскорѣ онъ уже не выходилъ совершенно изъ небольшой горницы, помѣщавшейся въ отдѣльной отъ замка башнѣ. Къ нему-же — за исключеніемъ племянника — имѣлъ доступъ лишь одинъ любимецъ его, лакей Захеръ.

Графъ проводилъ цѣлые дни въ креслѣ у окна, выходившаго на Днѣпръ.

Изъ этой горницы въ башнѣ, прилѣпившейся надъ обрывомъ, открывался видъ на сотню верстъ кругомъ. Тутъ у окна и подъ окномъ была такая кручь и высь, что часто предъ отворенными рамами парилъ орелъ и злобно взглядывалъ на сидящаго у окна феодала, будто досадуя, что человѣкъ отнялъ у него, по закону ему принадлежащее, мѣсто для гнѣзда.

Однажды, въ мартѣ мѣсяцѣ, въ ясный и теплый весенній день, старикъ Захеръ, камердинеръ и наперсникъ графа, прибѣжалъ въ большую залу въ нижнемъ этажѣ замка, гдѣ собирались всегда къ обѣду всѣ люди.

На немъ лица не было, а руки дрожали…

Оглянувъ за столомъ болѣе полусотни различныхъ служителей, камердинеръ взволнованно заявилъ, что графъ очень плохъ, лежитъ безъ движенія, или умираетъ, или уже умеръ.

— А баронъ? отвѣчали въ одинъ голосъ всѣ присутствующіе.

— Его нигдѣ нѣтъ. Искалъ по всему замку и не нашелъ… Но графъ-то… Охъ, страшно вымолвить…

И Захеръ, махнувъ рукой, зарыдалъ.

Всѣ поднялись изъ-за стола и тотчасъ разсыпались по всему замку и по внутреннему двору, разыскивая молодого барина наслѣдника.

Наконецъ одному изъ служителей удалось увидѣть Охотскаго въ маленькой угловой башенкѣ близъ подъемнаго моста. Съ трудомъ добравшись до него по ступенямъ полуразрушенной каменной лѣстницы, онъ передалъ извѣстіе.

Молодой Лоренцъ, стоявшій среди площадки, съ которой открывался громадный видъ на всю окрестность, не шелохнулся, не сказалъ ни слова, даже не сдѣлалъ ни малѣйшаго движенія, а только страннымъ взоромъ смѣрилъ молодца съ головы до пятъ.

— Графъ умираетъ, а можетъ уже и кончился, повторилъ тотъ.

— Странно, тихо отозвался баронъ. — Всякому свой чередъ… И ты умрешь, и я умру, и все это очередное! онъ указалъ рукой кругомъ себя. — Но странно… Я сейчасъ видѣлъ графа. Онъ былъ слабъ, но совершенно здоровъ. Ступай… Я сейчасъ за тобой… Не думаю, чтобы графъ-дядя былъ при смерти.

Служитель, отъ котораго баронъ умышленно отвернулся, спустился снова внизъ и вернулся въ ту же залу, недоумѣвая. Но чрезъ нѣсколько мгновеній послѣ того, Лоренцъ, вздохнулъ, оглянулся еще разъ кругомъ на равнины, долы и лѣса, а затѣмъ тихо и задумчиво сталъ спускаться во дворъ замка.

Нѣсколько человѣкъ уже бѣжали съ извѣстіемъ къ нему.

— Графъ скончался, воскликнулъ одинъ. — Холодный, не дышетъ. И будто… будто задушенъ…

И вся гурьба обступила молодого барина, вопросительно глядя на него, какъ бы ожидая его мнѣнія.

— Задушенъ? Какой вздоръ! Кѣмъ? Какія выдумки бабьи! Пошлите за пасторомъ, заговорилъ Лоренцъ повелительно и холодно. — Разошлите сейчасъ повсюду нарочныхъ гонцовъ къ сосѣднимъ дворянамъ съ извѣстіемъ и приглашеніемъ на похороны. И помните, вдругъ возвысилъ голосъ баронъ, — помните подъ страхомъ жестокаго наказанія слѣдующій мой первый приказъ. Опустивъ подъемный мостъ, ведущій изъ этого одичалаго гнѣзда въ остальной веселый и прекрасный міръ Божій, оставьте его такъ. Прикрѣпите желѣзными цѣпями къ противоположному краю и чтобы никто не трогалъ. Всякій обитающій въ Чамборѣ съ этой минуты воленъ выходить, выѣзжать и возвращаться, однимъ словомъ, сноситься со всѣмъ міромъ, когда пожелаетъ, безъ всякаго на то съ моей стороны разрѣшенія. Желѣзныя ворота передъ мостомъ снять съ петель и перенести на край, къ той угловой башнѣ надъ пропастью. И завтра мы всѣ вмѣстѣ соберемся и сбросимъ ихъ въ волны Днѣпра. Входныя желѣзныя двери самаго замка, растворить настежь и не запирать даже ночью. Теперь здѣсь начнется иная жизнь, веселая, счастливая и радостная.

И баронъ двинулся въ горницу къ покойнику.

Замокъ сразу ожилъ. За послѣдніе годы въ немъ было всегда такъ мертво-тихо, какъ еслибы былъ онъ покинутъ людьми и въ немъ не было ни единаго живого существа. Теперь же, когда въ стѣнахъ его оказался мертвецъ, въ замокъ будто вселилась душа, онъ будто вздохнулъ свободно, ожилъ и сразу зажилъ кипучей и шумной жизнью.

Черезъ два дня послѣ смерти владѣтеля, дворъ замка переполнился экипажами разныхъ магнатовъ и дворянъ изъ сосѣднихъ замковъ и даже издалека, изъ-за сотни верстъ. Всѣ горницы замка переполнились семействами пріѣзжихъ на похороны.

Такъ какъ покойникъ былъ собственно ни для кого не дорогъ, то прибывшіе явились, чтобы отдать лишь долгъ приличія. Говоръ беззаботныхъ голосовъ раздавался повсюду. Въ числѣ пріѣзжихъ были и старики, и молодежь. И тамъ, гдѣ за двое сутокъ передъ тѣмъ уныло высились стѣны и башни, уподобляясь какой-нибудь крѣпости или монастырю, теперь мелькали пестрые, яркіе костюмы мужчинъ и женщинъ. Десятки красивыхъ женщинъ придавали замку такой блескъ и оживленій, какихъ быть можетъ никогда не бывало въ немъ.

Трудно было предположить или повѣрить, что все это общество съѣхалось для похоронъ. Съѣздъ казался скорѣе свадебнымъ или праздничнымъ.

Въ большой залѣ замка, на возвышеніи, покрытомъ чернымъ сукномъ, стоялъ гробъ съ покойникомъ, подъ такимъ же чернымъ бархатнымъ балдахиномъ.

Предметомъ общаго вниманія и общей, но холодной любезности былъ, конечно, молодой, изящный баронъ Лоренцъ. Всѣ относились къ нему съ оттѣнкомъ какой-то сдержанности въ обращеніи. Въ его отсутствіи, за глаза, всѣ тихо перешептывались, въ особенности старики.

Всѣ прибывшіе толковали только объ одномъ вопросѣ… конечно, ужасаясь, но не рѣшаясь обратиться съ нимъ къ барону. Вмѣстѣ съ тѣмъ равно всѣхъ занималъ вопросъ, будетъ ли наслѣдникомъ замка и всего имущества Лоренцъ. Правъ онъ не имѣлъ собственно никакихъ, такъ какъ оба племянника покойнаго графа были прямыми наслѣдниками. А между тѣмъ все съѣхавшееся общество слышало уже давно, что старикъ-графъ сдѣлалъ завѣщаніе въ пользу двоюроднаго племянника, устранивъ родныхъ.

Нѣкоторые увѣряли, что завѣщаніе совершенно незаконно и не можетъ имѣть никакой силы; но на это отвѣчали другіе, посвященные въ дѣло ближе самимъ покойнымъ графомъ задолго до смерти, что завѣщаніе было давно санкціонировано мѣстною судебною властью.

Многіе этому не вѣрили. Вслѣдствіе же страннаго слуха, ходившаго въ замкѣ о внезапной, загадочной смерти графа, отношенія съѣхавшихся на похороны знакомыхъ къ самому Лоренцу были неестественныя, натянутыя.

Баронъ, между тѣмъ, дѣйствовалъ какъ полный хозяинъ, отдавалъ приказанія по самымъ существеннымъ вопросамъ. Онъ назначилъ по собственному усмотрѣнію мѣсто погребенія своего дяди въ дальнемъ монастырѣ, а не въ ближайшемъ городѣ, гдѣ была похоронена вся его родня. Онъ разсчелъ и отпустилъ всѣхъ стариковъ — служителей покойнаго, не только предлагая имъ воспользоваться полной свободой, но приказывая вскорѣ послѣ похоронъ покинуть замокъ. Единственный человѣкъ изъ стариковъ, которому онъ тотчасъ же приказалъ покинуть замокъ, былъ Захеръ.

Если все собравшееся общество шумливо и чуть не весело проводило день, то самъ Лоренцъ почти не выходилъ изъ комнатъ покойнаго, въ которыхъ онъ уже поселился, былъ угрюмъ на видъ, задумчивъ, будто озабоченъ. Онъ только выходилъ принимать гостей, когда они пріѣзжали и послѣ нѣсколькихъ холодныхъ словъ привѣтствія снова удалялся къ себѣ.

III.

Наканунѣ дня, въ который были назначены похороны, ввечеру, трое изъ самыхъ важныхъ и знатныхъ магнатовъ округа, послѣ совѣщанія между собою о чемъ-то сугубо важномъ и неотложномъ, порѣшили отправиться къ молодому барону.

Часовъ въ девять вечера, когда всѣ пріѣзжіе уже начинали расходиться по своимъ горницамъ и ложились спать, трое аристократовъ направились къ кабинету покойнаго графа, гдѣ пребывалъ занятый всякими неотложными дѣлами его наслѣдникъ. Они велѣли доложить о себѣ.

Молодой Лоренцъ, удивленный, приказалъ человѣку ввести гостей и встрѣтилъ ихъ у дверей съ волненьемъ и недоумѣніемъ, написанными на лицѣ.

Когда они вошли и приблизились къ хозяину, то Лоренцъ, взглянувъ имъ въ лицо, едва замѣтно смутился. Люди эти были важно и холодно оффиціальны, они явились не для простой бесѣды. Самый молодой изъ трехъ аристократовъ, человѣкъ уже лѣтъ пятидесяти, графъ Красинскій заявилъ, что они имѣютъ нѣчто важное сообщить барону отъ себя и отъ лица своихъ товарищей и друзей пріѣхавшихъ въ замокъ.

Лоренцъ предложилъ гостямъ сѣсть и когда всѣ усѣлись вокругъ большого стола, молодой человѣкъ, глядѣвшій все время изподлобья, опустилъ глаза на бумаги, лежавшія передъ нимъ.

— Я приступлю прямо къ дѣлу, короче, яснѣе. Да и времени тратить не приходится, вымолвилъ Красинскій. — Мы рѣшили сообща, что не можемъ допустить похоронъ покойнаго. Смерть его настолько удивила всѣхъ, настолько таинственна, что это дѣло должно быть разслѣдовано.

— Что такое? вымолвилъ изумляясь Лоренцъ и на одно мгновеніе поднялъ взглядъ на говорившаго.

Глаза его сверкнули въ полусумракѣ комнаты, на лицо набѣжала какая-то тѣнь. Но въ одно мгновеніе онъ овладѣлъ собою и прибавилъ уже тихо:

— Объяснитесь, я совершенно ничего не понимаю.

— Мы, господинъ баронъ, друзья покойнаго, а одинъ изъ насъ даже дальній родственникъ, рѣшили сообща, что нужно тотчасъ же отправить гонца въ городъ просить сюда судъ, а равно и врачей, дабы они могли успокоить общество, разсѣять всеобщее недоумѣніе, однимъ словомъ, разслѣдовать дѣло.

— Что же разслѣдовать? выговорилъ чуть слышно Лоренцъ.

— Причину смерти графа. Въ замкѣ всѣ утверждаютъ, что графъ былъ совершенно здоровъ за нѣсколько минутъ до кончины. Его любимецъ, почему-то изгнанный вами, старикъ-камердинеръ Захеръ утверждаетъ, что графъ скончался насильственною смертью. Наконецъ, лицо покойнаго таково, что мы не узнали его.

— Не узнали! вымолвилъ Лоренцъ. — А когда вы видѣли дядю?

— Правда, давно. Года три или четыре онъ не пускалъ къ себѣ никого.

— Даже служители въ замкѣ не видали дядю въ глаза уже мѣсяца три! улыбнулся грустно Лоренцъ. — Я одинъ, да еще этотъ враль Захеръ, видали его.

— Все это совершенно вѣрно, баронъ, возразилъ Красинскій, — но мы являемся здѣсь не обвинителями кого-бы то ни было. Мы являемся заявить вамъ, что такъ какъ вы не прямой наслѣдникъ и у покойнаго живы двое родныхъ племянниковъ, которые должны явиться сюда, хотя и не въ скоромъ времени, то мы считаемъ себя въ правѣ, въ качествѣ друзей покойнаго, требовать, чтобы погребеніе было отложено. Вы сами, ради собственнаго личнаго достоинства, чтобы избѣгнуть какихъ-либо подозрѣній, какой-либо клеветы, должны содѣйствовать намъ въ нашемъ рѣшеніи, я не противодѣйствовать.

Красинскій кончилъ и всѣ трое явившіеся съ объясненіемъ вопросительно смотрѣли на молодого барона. Лоренцъ сидѣлъ какъ истуканъ, не двигаясь, ни одна черта его лица не дрогнула. Лицо казалось, правда, блѣдно, но спокойно; глаза-же были попрежнему опущены на столъ.

— Согласны-ли вы съ нами? проговорилъ старшій изъ явившихся, человѣкъ лѣтъ уже семидесяти.

— Нѣтъ, кратко и сухо отозвался Лоренцъ.

— Вы не пошлете тотчасъ-же гонца къ властямъ? спросилъ Красинскій.

— Нѣтъ…

— Позвольте, похороны не могутъ… началъ старшій изъ гостей.

Но Лоренцъ перебилъ его словами, сказанными отчетливо, холодно и сильно:

— Похороны будутъ завтра утромъ, какъ обычай велитъ!

— Господинъ баронъ, громче произнесъ Красинскій, поднимаясь, — покойный былъ задушенъ. Достаточно взглянуть на него теперь, чтобы, не будучи врачемъ, убѣдиться въ этомъ. Лицо его черно, какъ еслибы покойный былъ не полякъ, а негръ. Наконецъ въ этомъ самомъ замкѣ все пожилое, всѣ старики-лакеи убѣждены въ этомъ. Они требуютъ разслѣдованія дѣла, желая быть свидѣтелями въ этомъ странномъ происшествіи. Мы не можемъ допустить похоронъ.

Баронъ дернулъ плечомъ и бросилъ на столъ карандашъ, который держалъ въ рукѣ. Усмѣшка, скорѣе грустная, чѣмъ злая, скользнула по его губамъ.

— Я этого ожидалъ, вымолвилъ онъ, — и не удивляюсь. Когда у врага нѣтъ оружія для борьбы, онъ прибѣгаетъ къ клеветѣ, ко лжи. Я понимаю, что нѣкоторые изъ стариковъ замка не желаютъ меня видѣть владѣльцемъ Чамбора. Но мнѣ грустно видѣть, что аристократы, цвѣтъ польской аристократіи, коей вы служите представителями, вторятъ клеветѣ холоповъ. Это поступокъ съ вашей стороны совершенно непристойный. Впрочемъ, мнѣ нечего васъ, людей преклонныхъ лѣтъ, учить приличіямъ и обычаямъ, которые обязательны аристократу. Очень сожалѣю, что вы явились ко мнѣ съ этимъ нелѣпымъ объясненіемъ. Надѣюсь, что и вы сами сожалѣете объ этомъ.

Лоренцъ всталъ и какъ бы ждалъ, что гости выйдутъ изъ горницы.

— Вы отказываете наотрѣзъ? вымолвилъ Красинскій.

— Я уже имѣлъ честь два раза отвѣчать вамъ на этотъ вопросъ, сухо отозвался Лоренцъ.

— Въ такомъ случаѣ, выговорилъ Красинскій, — я тотчасъ посылаю двухъ гонцовъ въ два мѣста. Но вы знаете сами, баронъ, что если похороны не будутъ отложены, то власти пріѣдутъ слишкомъ поздно, онѣ могутъ только встрѣтить похоронное шествіе на дорогѣ.

— Конечно, отозвался Лоренцъ.

— Тогда произойдетъ неслыханный въ краѣ соблазнъ. Погребальное шествіе должно будетъ возвратиться назадъ въ замокъ. Неужели вы пойдете на этотъ соблазнъ всѣхъ окрестныхъ жителей?

— Нѣтъ, графъ, если власти, вами высланныя, встрѣтятъ погребальное шествіе, то я приглашу ихъ сопровождать его въ монастырь и присутствовать при погребеніи. Мы двинемся отсюда съ разсвѣтомъ, и къ сумеркамъ будемъ уже въ монастырѣ, гдѣ немедленно произойдетъ преданіе тѣла землѣ.

— Позвольте, мы не допустимъ, громко и гнѣвно произнесли всѣ трое собесѣдниковъ.

— Полноте, никто здѣсь ничего кромѣ меня допускать или не допускать не можетъ. Я здѣсь полный хозяинъ, я владѣтель замка по завѣщанію дяди, законъ на моей сторонѣ. Если же явятся нарушители обычаевъ, то я не допущу и не позволю никакого соблазна. Вотъ пистолеты. Они будутъ заряжены, они будутъ при мнѣ завтра, и я даю честное слово барона Лоренца Охотскаго въ томъ, что если кто будетъ завтра мнѣ въ чемъ-либо дерзко противорѣчить, я тому размозжу голову пулей. Кажется, я объяснился просто и ясно, а теперь покорнѣйше прошу васъ меня оставить. Пора всѣмъ на покой, такъ какъ надо вставать съ разсвѣтомъ.

Старики-магнаты были настолько поражены словами барона, что совершенно растерявшись, нелѣпо и глупо, толкая другъ дружку, вышли изъ кабинета какъ бы не сами собой, а выгоняемые вонъ.

Когда они исчезли за дверями, Лоренцъ вернулся, остановился среди горницы, взялъ себя за голову и простоялъ нѣсколько мгновеній недвижно и задумчиво.

— Какой ужасъ! проговорилъ онъ наконецъ. — Я не допущу, прибавилъ онъ тише. — Я не могу ручаться за господъ судей. Все возможно! Могутъ обвинить меня. Тогда я погибъ. И въ тотъ день, когда я думалъ, что я достигъ всего, къ чему стремился, я могу, напротивъ, пасть въ страшную пропасть, глубже и страшнѣе той, которая разверзается подъ замкомъ надъ темными волнами Днѣпра. Погибнуть въ ту минуту, когда думалъ, что только начинаешь жить! Нѣтъ, я не позволю. Я всегда все бралъ дерзкой отвагой, игралъ въ игру, называемую «на жизнь и насмерть». И всегда выигрывалъ. Теперь будетъ то же, я это чувствую, предвижу. Я побѣждалъ болѣе сильныхъ, чѣмъ враль-лакей.

Лоренцъ двинулся къ столу, гдѣ былъ ящикъ съ пистолетами, вынулъ ихъ и быстрою, привычною рукой, зарядилъ.. Затѣмъ онъ, тотчасъ же, оставивъ горящую свѣчу на столѣ, не раздѣваясь, легъ на диванъ въ глубинѣ кабинета покойнаго дяди.

Въ то же самое время въ одной изъ горницъ замка сидѣли трое магнатовъ, вышедшихъ отъ барона, а передъ ними стоялъ старикъ Захеръ и выслушивалъ второй разъ краткое, толковое приказаніе Красинскаго. Онъ наказывалъ камердинеру покойнаго графа немедленно снарядить двухъ гонцовъ и передалъ ему два письма, которыя были уже написаны. Захеръ вышелъ изъ комнаты, лукаво, но грустно улыбаясь, и пройдя въ угольную башню, отворилъ окно и выбросилъ письма въ Днѣпръ.

IV.

Лоренцу долго не спалось и бесѣда съ панами-гостями не выходила изъ головы. Ихъ позорныя подозрѣнья и намѣренія тревожили его.

«Что-то будетъ завтра?» думалось ему.

Внезапная смерть дяди его самого удивила. Графъ былъ хворъ и слабъ, но отъ смерти былъ, казалось, очень далекъ. Странныя багровыя пятна вокругъ шеи, съ которыми Лоренцъ нашелъ покойнаго тотчасъ же какъ былъ позванъ — его тоже удивляли.

Равно замѣтилъ онъ еще другое, чего ужъ конечно не замѣтилъ старый лакей Захеръ. Его поразило выраженье глазъ покойника, въ которыхъ ясно какъ бы сказывался страшный предсмертный испугъ.

Чрезъ нѣсколько часовъ, когда черты лица быстро измѣнились, выраженье это исчезло, но Лоренцъ ясно помнилъ теперь это загадочное для него явленье.

А между тѣмъ графъ положительно не могъ умереть насильственной смертью. Его никто не посѣщалъ, а люди и не имѣли вовсе къ нему доступа за послѣдніе мѣсяцы. Единственные два человѣка, входившіе къ нему въ горницу, были — онъ, Лоренцъ и Захеръ. Если будетъ подозрѣніе въ насильственной смерти хвораго старика, то кого же обвинять?.. Доказать, конечно, ничего нельзя, но опозорить подозрѣніемъ, клеветой и судомъ — совершенно возможно. А этого и боялся баронъ Охотскій.

Долго-ли пролежалъ Лоренцъ съ тревожными думами и не смыкая глазъ — онъ хорошо не помнилъ; наконецъ легкая дремота стала смыкать вѣки.

Но въ тѣ же самыя минутй ему сквозь эту дремоту почудился легкій шорохъ, и онъ оглядѣлся въ полусумракѣ большого кабинета, освѣщеннаго одною свѣчей…

Оглядѣлся… и застылъ отъ ужаса…

Въ противоположномъ углу отъ него, у самаго стола, гдѣ горѣла свѣча, отчетливо освѣщенный лучами огня, стоялъ слегка нагнувшись къ свѣчѣ и разглядывая что-то въ рукахъ самъ покойникъ… Самъ старый графъ Зарѣцкій.

Лоренцъ, лежа на спинѣ и подложивъ руки подъ голову, глядѣлъ на фигуру дяди безумными глазами и отъ трепета и ужаса не могъ не только двинуться, но даже крикъ испуга замеръ у него въ горлѣ.

Много-ли такъ прошло времени, онъ не сознавалъ…

Но вотъ покойникъ двинулся отъ стола къ нему, приблизился вплотную, нагнулся и наложилъ руки ему на горло…

Лоренцъ внутренно помертвѣлъ отъ ужаса, сердце затрепетало и сжалось. Онъ лишился чувствъ…

За окнами уже брезжилъ свѣтъ начинающейся зари и кабинетъ былъ освѣщенъ сѣроватымъ свѣтомъ, когда Охотскій пришелъ въ себя.

Очнувшись, онъ сразу вспомнилъ невѣроятное видѣнье и, вскочивъ на ноги, перекрестился.

— Что это было? Господи!.. Бредъ? Сонъ?

Измятый воротъ его рубашки, сбитый галстухъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ странное ощущеніе отъ насилія на шеѣ и въ горлѣ — могли служить отвѣтомъ.

Онъ чувствовалъ на себѣ ясно слѣды чего-то или кого-то. Его положительно пробовали душить во время обморока слабыя и дряхлыя руки. Но дѣло оказалось не подъ силу. Въ этомъ не могло быть сомнѣнья.

Лоренцъ быстро вышелъ изъ кабинета и среди полутьмы направился въ большую залу, гдѣ стоялъ гробъ. Онъ поднялъ полотно, скрывавшее лицо покойника и поглядѣлъ на него съ замираньемъ сердца. Лицо графа Зарѣцкаго еще болѣе измѣнилось, представляло всѣ слѣды разложенія и сильно опухло. А ночной пришелецъ былъ на видъ еще худощавѣе, чѣмъ графъ при жизни!

«Просто бредъ отъ усталости», подумалъ про себя Лоренцъ, тихо возвращаясь обратно въ кабинетъ. — «Говорятъ, бываетъ такой обманъ чувствъ. Полный обманъ. А воротъ рубашки? А ссадины на шеѣ? Кто-нибудь другой… Вѣдь не могъ же покойникъ прійти меня душить. Вѣдь это глупо!»

И Лоренцъ, всегда отличавшійся смѣлостью и даже особой отвагой, улыбнулся…

— Объясненья этой глупости нѣтъ… Но тѣмъ не менѣе все-таки это — глупость! прошепталъ онъ, снова ложась.

Часа чрезъ полтора поднялось солнце и замокъ ожилъ и зашевелился. Люди уже проснулись и всѣ были на ногахъ, гости тоже поднимались и собирались… Вскорѣ зала, парадная лѣстница и весь большой дворъ замка были переполнены обывателями и гостями. Начался выносъ тѣла. Любимые пожилые слуги покойнаго графа, за исключеніемъ Захера, понесли гробъ на плечахъ… На крыльцѣ ксендзъ прочелъ молитву и похоронное шествіе двинулось черезъ дворъ на подъемный мостъ. Люди и вся челядь пошли пѣшкомъ, дворяне двинулись на коняхъ, а за ними потянулась цѣлая вереница экипажей, въ которыхъ ѣхали дамы и старики.

Замокъ опустѣлъ, и шествіе, спустившись въ долину, протянулось длинною змѣйкой между зеленѣющихъ луговъ. Вскорѣ поѣздъ исчезъ на горизонтѣ изъ глазъ единственнаго существа — помимо привратниковъ, которое оставалось въ замкѣ, не участвуя въ похоронахъ. Это былъ Захеръ.

— Молокососъ! вымолвилъ онъ злобно, когда шествіе скрылось. — Ты даже не обратилъ вниманія, кто и когда заколотилъ крышку гроба. И теперь самъ не знаешь, что хоронишь, что везешь на погостъ. Дуракъ!

Между тѣмъ баронъ Охотскій ѣхалъ тоже верхомъ, но не за гробомъ, а впереди, открывая шествіе. Многіе изъ гостей качали головами и порицали это отступленіе отъ обычая. Старушки говорили, что это дурная примѣта. Тотъ, кто опережаетъ покойника, за исключеніемъ духовенства и тѣхъ, кому всегда надлежитъ быть впереди, по вѣрному замѣчанію отцовъ и дѣдовъ, самъ долго не проживетъ.

Лоренцъ, которому при выѣздѣ изъ замка напомнилъ о примѣтѣ молодой слуга, его любимецъ, отвѣчалъ только улыбкой:

— Не хорошо, баронъ, сказалъ слуга. — Можешь въ теченіе года самъ умереть.

— Жизнь дорога, отозвался Лоренцъ, — если хороша. А какова моя будетъ — я еще не знаю.

Похоронное шествіе двигалось медленно. Монастырь, въ которомъ должны были произойти похороны, былъ въ сорока пяти верстахъ отъ замка.

Все время, что Лоренцъ двигался впереди шествія, онъ не спускалъ съ глазъ горизонта, какъ бы ожидая чего-то. Дѣйствительно, зная, что вчера Красинскій грозился послать гонцовъ изъ замка, онъ ожидалъ встрѣчи людей, которые облечены властью остановить похороны и вернуть гробъ съ тѣломъ обратно въ замокъ.

Все время баронъ Охотскій ни разу не обернулся назадъ и почти ни разу не опустилъ глазъ на окружавшее его. Онъ не отрывалъ ни на минуту взора отъ дороги и дали.

Болѣе половины пути было уже пройдено, солнце уже начинало спускаться. Погребальное шествіе свернуло съ большой дороги на проселочную, которая вела въ монастырь.

Лоренцъ, сворачивая, вздохнулъ нѣсколько свободнѣе. Если власти, вызванныя изъ города, уже двинулись, то онѣ, по всей вѣроятности, разъѣдутся, ибо проѣдутъ прямо въ замокъ. Встрѣтить ихъ уже было невозможно.

Въ сумерки шествіе было уже въ монастырѣ. Сошедшіеся монахи въ настоятелемъ тотчасъ приступили къ обряду похоронъ. Гробъ былъ опущенъ въ приготовленную заранѣе могилу. Черезъ нѣсколько мгновеній она была уже засыпана и яма сравнялась съ землею. Обрядъ кончился. Многочисленное общество, явившееся на проводы покойнаго, уже двинулось, расходилось, собираясь уѣзжать.

Прямо изъ монастыря баронъ отправился въ ближайшій городъ, въ округѣ котораго былъ замокъ. На утро одъ посвятилъ цѣлый день на объѣздъ властей и сановицковъ. Съ нѣкоторыми изъ нихъ онъ былъ уже знакомъ, такъ какъ иногда исполнялъ порученія своего дяди.

Исключительная цѣль Лоренца была въ томъ, чтобы сблизиться съ главными властями округа. Важнѣе же всего было познакомиться съ намѣстникомъ края, отъ котораго все зависѣло.

Сановникъ этотъ, по имени Викторъ Павловичъ Праксинъ, былъ мѣстный сатрапъ. Онъ не былъ ни стариннымъ дворяниномъ, ни магнатомъ; напротивъ, это былъ человѣкъ темнаго происхожденія, сдѣлавшій блестящую карьеру своими личными качествами, а равно и недостатками, т. е. благодаря своей хитрости, двоедушію и особенной ловкости. Онъ. пользовался не совсѣмъ чистою и благовидною репутаціей, но былъ силенъ при дворѣ, опирался на своихъ невскихъ друзей и, конечно, въ мѣстности его безразлично всѣ боялись.

Лоренцъ зналъ, что если онъ расположитъ въ свою пользу господина Праксина, то все остальное уже будетъ не страшно и на другихъ онъ можетъ не обращать никакого вниманія.

Сановникъ принялъ Охотскаго холодно и сурово. Съ первыхъ же словъ объясненія барона насчетъ распространившагося нелѣпаго слуха о смерти его дяди, Праксинъ заявилъ, что дѣло разслѣдовать будетъ очень легко, а слѣдовательно и легко разсѣять клевету. И наоборотъ, если подозрѣніе относительно странной смерти графа оправдается, то останется только разыскать виновныхъ. Но и это, по словамъ господина Праксина, было тоже дѣломъ очень не мудренымъ.

— У меня, сказалъ онъ, — очень хорошіе, дѣятельные и умные помощники. Они выходили съ побѣдой изъ болѣе мудреныхъ и запутанныхъ обстоятельствъ.

Лоренцъ сталъ было объяснять Праксину, что самое слѣдствіе можетъ покрыть имя его позоромъ, такъ какъ онъ недопускаетъ и мысли быть хотя бы нѣсколько дней чѣмъ-то въ родѣ подсудимаго… заподозрѣннаго въ убійствѣ.

Охотскій доказывалъ сановнику, что, за исключеніемъ ни на чемъ неоснованнаго подозрѣнія нѣсколькихъ дворянъ, ему нѣтъ даже достаточнаго основанія начинать дѣло.

Праксинъ холодно отозвался, что вопросъ «объ основаніи» уже не касается господина барона.

Лоренцъ вернулся въ гостиницу, гдѣ остановился, темнѣе ночи. Онъ просидѣлъ нѣсколько часовъ одинъ, обдумывая: свое положеніе со всѣхъ сторонъ. Исхода не было. Черезъ нѣсколько дней власти и судьи должны стало быть отправиться слѣдственной коммиссіей въ монастырь, чтобы отрывать тѣло и начинать дознаніе о причинахъ смерти покойнаго.

Вечеромъ Лоренцъ вспомнилъ, что у одного изъ мѣстныхъ дворянъ, бывшаго тоже на похоронахъ, назначенъ въ этотъ день большой балъ. Этотъ магнатъ, человѣкъ добродушный, веселый, былъ изъ числа тѣхъ, которые относились къ Лоренцу наиболѣе сердечно и ласково со времени его пріѣзда въ замокъ къ дядѣ.

Лоренцъ рѣшилъ, что ему во всякомъ случаѣ не слѣдуетъ показывать вида, что онъ смущенъ и озабоченъ, а напротивъ, не смотря на трауръ, появляться какъ можно болѣе въ обществѣ. Онъ тотчасъ же собрался и явился на балъ въ числѣ первыхъ гостей.

И здѣсь тотчасъ колесо фортуны обернулось.

Черезъ сутки послѣ бесѣды съ Праксинымъ. Охотскій снова входилъ въ кабинетъ намѣстника для новыхъ переговоровъ. Но на этотъ разъ господинъ Праксинъ встрѣтилъ барона Охотскаго уже совершенно иначе. Разговоръ зашелъ, конечно, о томъ же предметѣ и продолжался очень недолго. Бесѣда шла странная, полусловами, полунамеками. Мимика играла большую роль. Господинъ Праксинъ заявилъ, что во всякомъ случаѣ все дѣло не спѣшное.

«Если оно не спѣшное», подумалъ про себя Лоренцъ, «то будетъ откладываться, отложится въ долгій ящикъ, а затѣмъ я навсегда»!

V.

Метаморфоза, происшедшая съ господиномъ намѣстникомъ, была въ зависимости отъ очень простого обстоятельства.

Баронъ Лоренцъ встрѣтилъ наканунѣ очень красивую молодую дѣвушку, которая, при своемъ появленіи на балѣ, произвела на него дѣйствительно впечатлѣніе. Когда же онъ узналъ, кто эта красавица, то немедленно пожелалъ быть ей представленнымъ, а затѣмъ цѣлый вечеръ почти не отходилъ отъ нея, и хотя не танцовалъ съ нею, но бесѣдовалъ много. Въ полночь молодые люди уже уговорились, на какомъ вечерѣ, въ чьемъ домѣ они могутъ вновь свидѣться.

Красавица была единственная дочь господина намѣстника, обожаемая имъ, безъ всякаго состоянія и, конечно, единственною мечтой его было — выгодно и даже блестящимъ, образомъ выдать свою Елену замужъ.

И въ этотъ вечеръ на балѣ Охотскій далъ понять умной и бойкой кокеткѣ-дѣвушкѣ, что въ ея рукахъ все. Если она спасетъ его, то, слѣдовательно, спасетъ и «свое будущее имя» незапятнаннымъ, а состояніе не отнятымъ.

Утромъ Елена Праксина переговорила со своимъ отцомъ, и приходила въ ужасъ отъ той клеветы, которая ходить насчетъ этого блестящаго и изящнаго молодого человѣка.

Но затѣмъ господинъ Праксинъ, дотолѣ улыбавшійся хитро, спросилъ дочь рѣзко и прямо:

— Стало быть, ты надѣешься быть баронессой Охотскою, то есть, вѣрнѣе сказать, графиней Зарѣцкою, такъ какъ, вмѣстѣ съ состояніемъ господинъ Лоренцъ долженъ наслѣдовать имя и титулъ дяди. Ты надѣешься?

— Почти, отозвалась дочь. — Я не льщу себя надеждой, что онъ въ одинъ вечеръ безъ ума влюбился въ меня; но я думаю, что просто для него это вѣрное и единственное средство спасенія. Ну, что же, любовь придетъ послѣ. Онъ мнѣ. нравится.

— А не обманетъ онъ насъ?

— Нѣтъ, батюшка. Да наконецъ, если обманетъ, то въ вашей власти всегда получить, произнесла Елена улыбаясь, — какое-нибудь новое сообщеніе, болѣе серьезное, — и начать, дѣло о смерти графа.

— Это по вашему, разсмѣялся Праксинъ. — Дѣвицы такъ разсуждаютъ. А если онъ протянетъ сватовство полгода, тогда мы выроемъ изъ-подъ земли уже нѣчто такое, съ чѣмъ никакіе врачи ничего сдѣлать не смогутъ. Тогда, пожалуй, отъ графа останутся однѣ кости.

— Все равно, батюшка, онъ не пойдетъ на самое слѣдствіе. Во всякомъ случаѣ отложите его теперь…

— А если явятся настоящіе наслѣдники, моя милая дочь, тогда что?

— Завѣщаніе въ его пользу… Тѣ тоже племянники, а на сыновья.

— А если они затѣять процессъ.

— Опять-таки все дѣло въ вашихъ рукахъ. Станьте на его сторону. Завѣщаніе законно и это всѣмъ извѣстно. Стало-быть тѣмъ племянникамъ графа надо судиться. А судиться они будутъ гдѣ, у кого? У васъ-же. Зачѣмъ вы заставляете меня повторять и объяснять вамъ то, что вы сами хорошо знаете?

Праксинъ разсмѣялся, поцѣловалъ дочь и вымолвилъ весело:

— Ты у меня юрисконсультъ.

— Вы все это сами даже думаете, пока я говорю.

— Я люблю, чтобы ты повторяла вслухъ то, что я знаю и думаю. Я люблю слушать тебя, когда ты разсуждаешь съ такимъ видомъ и голосомъ, какъ еслибы ты сама была окружнымъ намѣстникомъ и судьей.

Послѣдствіемъ этой бесѣды отца съ дочерью и былъ ласковый пріемъ, оказанный Лоренцу.

Черезъ день всѣ въ городѣ, да и въ околоткѣ, уже говорили громко, что про барона Лоренца Охотскаго была пущена возмутительная клевета, но что она столь же быстро разсѣялась, какъ быстро возникла.

Лоренцъ продолжалъ нѣсколько дней жить въ городѣ, бывалъ повсюду въ гостяхъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ занимался приведеніемъ дѣлъ въ порядокъ для ввода себя во владѣніе. Наконецъ, на вечерѣ у того же господина Праксина всѣ присутствующіе начали обращаться къ нему, уже называя его въ бесѣдѣ графомъ. Со вводомъ во владѣніе Лоренцъ становился по закону графомъ Зарѣцкимъ.

Между намѣстникомъ, его дочерью и Лоренцомъ возникли полуясныя отношенія. Прямо не было сказано ничего, не было ничего обѣщано, опредѣлено; но всѣ трое, оставаясь наединѣ, бесѣдовали намеками, ясно понимаемыми, а при постороннихъ переглядывались какъ авгуры.

Наконецъ, черезъ недѣлю по пріѣздѣ Лоренца въ городъ, господинъ Праксинъ заявилъ «графу», что ему слѣдуетъ уѣхать къ себѣ въ замокъ, изрѣдка навѣщать ихъ, но не часто, а затѣмъ когда пройдетъ мѣсяца полтора-два, всякіе толки и пересуды улягутся, можно будетъ имъ уже не стѣсняться.

— Тогда милости просимъ къ намъ, сказалъ Праксинъ. — Живите здѣсь въ городѣ, бывайте у насъ хоть всякій день, а когда найдете удобнымъ, скажите мнѣ или дочери прямо то, о чемъ вы намекаете и что мы поняли.

Такимъ образомъ, не называя вещей по имени, молодой человѣкъ и хитрый сановникъ почти заключили условіе. Оба отлично знали, что иного исхода къ этимъ дѣлѣ нѣтъ. Праксинъ не боялся обмана, а будущій графъ Зарѣцкій не зналъ и не имѣлъ иного пути спасенія.

Лоренцъ однако не поѣхалъ въ замокъ. При воспоминаніи о ночномъ приключеніи, о привидѣніи, которое душило его, онъ невольно изъ-за суевѣрнаго страха откладывалъ свое возвращеніе въ замокъ. Поэтому онъ нанялъ домъ въ городѣ и, противно обычаямъ, не соблюдая никакого траура, началъ жить шумно и весело. Онъ всякій день ѣздилъ по сосѣдямъ, звалъ къ себѣ въ гости, дѣлалъ обѣды и вечера; но вмѣстѣ съ тѣмъ, всякими способами старался расположить всю окрестную аристократію въ свою пользу. Не прошло мѣсяца, какъ всѣ аристократы были уже друзья и яростные защитники графа Зарѣцкаго.

Прошелъ слухъ, что вскорѣ будутъ въ Чамборѣ большіе обѣды и балы и что вообще пированье продлится нѣсколько сутокъ, такъ какъ послѣ ввода во владѣнье молодой графъ объявитъ о своей женитьбѣ и въ замкѣ послѣдуетъ тотчасъ обрученіе.

Кто была намѣченная невѣста, никто однако не зналъ. Лоренцъ за все время ухаживалъ усиленно за столькими красавицами околотка, что каждая изъ нихъ могла смѣло разсчитывать, что она избранница, каждая могла думать, что Лоренцъ отчаянно влюбленъ въ нее.

Въ дѣйствительности Лоренцъ уже объяснился съ Праксинымъ прямо и оба они рѣшили не откладывать свадьбы, а спѣшить. До нихъ дошелъ слухъ, что родные племянники покойнаго графа, при первомъ извѣстіи о его смерти, уже начали хлопотать объ уничтоженіи завѣщанія дяди. Лоренцу слѣдовательно нужно было скорѣе заручиться поддержкою намѣстника. Ему пришло на умъ, что одинъ изъ двоюродныхъ братьевъ можетъ поступить буквально такъ же, какъ и онъ, т. е. явившись на судъ оспаривать завѣщаніе, въ то же время предложить руку и сердце той же дочери господина намѣстника.

Лоренцъ былъ готовъ вѣнчаться тотчасъ же, но Праксинъ желалъ обождать законнаго ввода во владѣніе. Кромѣ того, Лоренцъ по обычаю долженъ былъ заново отдѣлать передъ свадьбой весь замокъ, даже подновить внѣшность древняго аристократическаго обиталища. Приходилось отсрочить поневолѣ свадебныя празднества на цѣлый мѣсяцъ.

VI.

Наконецъ, однажды, Лоренцъ рѣшился отправиться въ замокъ; но передъ отъѣздомъ онъ отвезъ своей нареченной великолѣпный подарокъ въ нѣсколько тысячъ. Это была семейная брилліантовая ривьера красовавшаяся когда-то на женѣ и на матери покойнаго графа. Баронъ еще до похоронъ взялъ ее къ себѣ и увезъ изъ замка съ собой на всякій случай. При бѣдѣ она, все-таки, осталась бы въ его рукахъ.

Пробывъ вечеръ у Праксиныхъ, Лоренцъ ночью, верхомъ, въ сопровожденіи шести всадниковъ, пустился въ дальній путь домой. Около шести часовъ утра онъ уже въѣзжалъ шагомъ въ кручъ по дорогѣ, которая зигзагомъ поднималась на высокій холмъ, гдѣ въ вышинѣ, на ясномъ утреннемъ небѣ причудливыми узорами рисовался Чамборъ, подобный средневѣковой крѣпости.

Приблизившись къ широкой разсѣлинѣ, черезъ которую былъ въѣздъ въ замокъ по подъемному мосту, Лоренцъ, а равно и спутники его остановились въ изумленіи.

— Какъ они смѣли? Кто позволилъ? Кто распорядился? крикнулъ Лоренцъ внѣ себя.

Мостъ былъ поднятъ, плотно вошелъ въ стѣны замка, а передъ ними зіяла пропасть сажени въ три ширины и сажень въ десять глубины.

Охотскій велѣлъ своимъ всадникамъ звать привратника.

По приказанію Охотскаго верховые приблизились къ краю рва и громко выкрикнули:

— Опускай мостъ!

Раза три повторили они крикъ. Не скоро съ противоположной стороны на стѣнѣ показалась фигура и отозвалась:

— Кто такіе?.. Чего вамъ?..

— Опускай мостъ! Баронъ здѣсь…

— Я здѣсь… безумный! крикнулъ Лоренцъ сердито. — Кто посмѣлъ поднять мостъ, когда я не приказалъ?.. Опускай живо!

— Сейчасъ велю доложить, отозвался привратникъ.

— Кому доложить, болванъ?.. Опускай!..

Но фигура исчезла, и на гнѣвный крикъ Охотскаго снова никто не откликался.

Прошло много времени, около получасу. Ожиданье показалось барону цѣлою вѣчностью отъ нетерпѣнья, гнѣва, но отчасти и отъ смущенья…

Подозрѣнье закралось въ его голову, что пока онъ сидѣлъ въ городѣ изъ-за суевѣрнаго страха и терялъ время — его петербургскіе кузены могли явиться прямо въ замокъ и засѣсть въ немъ въ ожиданіи чѣмъ рѣшитъ судъ вопросъ о завѣщаніи и наслѣдствѣ.

Наконецъ, на стѣнѣ за поднятымъ мостомъ снова появились двѣ фигуры. Одна изъ нихъ громко крикнула:

— Это вы, господинъ баронъ?

Лоренцъ узналъ сразу голосъ Захера и взбѣсился.

— Я… старый грибъ! крикнулъ онъ. — Я самъ. И сейчасъ же посажу тебя на цѣпь въ подвалѣ, коли ты посмѣлъ снова явиться въ замкѣ. Это ты велѣлъ поднять мостъ?

— Мостъ поднятъ по указу самого графа, громко отозвался Захеръ, — а теперь по его разрѣшенью сейчасъ и спустятъ.

— Графа? Какого графа? Сумасшедшій!.. крикнулъ Лоренцъ, но тотчасъ же опять смутился.

Было очевидно, что именно одинъ изъ кузеновъ Зарѣцкихъ, явившись въ замокъ, уже титулуетъ себя графомъ по праву наслѣдія.

Цѣпи загремѣли и тяжелый мостъ, дубовый и кованый желѣзомъ, отдѣлившись отъ противоположной стѣны, началъ медленно опускаться чрезъ ровъ, приближаясь верхнимъ концомъ къ краю обрыва, гдѣ стояли всадники съ барономъ впереди. Наконецъ мостъ стукнулъ грузно объ землю и верховые въѣхали. Частая трель конскихъ копытъ по деревяннымъ доскамъ гулко огласила окрестность.

Миновавъ ворота, Лоренцъ не двинулся верхомъ черезъ большой дворъ и тотчасъ же слѣзъ. Ему нетерпѣлось узнать объясненье загадочныхъ словъ Захера.

— Ты, старый мухоморъ! Что ты болтаешь, какой тутъ графъ проявился? Изъ Петербурга?

Захеръ, спустившійся къ барону со стѣны, сталъ предъ, нимъ спокойно, отчасти важно и холодно произнесъ:

— Нашъ графъ… Не понимаю я вашихъ рѣчей, г. баронъ. Пожалуйте. Графъ самъ скорѣе желаетъ васъ видѣть, чтобы имѣть отъ васъ объясненіе всей комедіи вами устроенной…

— Что? что?.. Что ты болтаешь?

— Такъ. Самъ графъ называетъ этимъ словомъ похороны, которыя вы устроили… Пожалуйте.

Лоренцъ молчалъ, не понимая словъ Захера.

Наконецъ онъ взбѣсился, ухватилъ старика за воротъ и вскрикнулъ:

— Говори толкомъ, или я тебя, клянусь Богомъ, убью на. мѣстѣ…

— Позвольте… Чѣмъ же я-то виноватъ!.. живо воскликнулъ Захеръ. — Пустите! Что вы!

— Говори, какой тутъ графъ завелся?..

— Да пожалуйте въ замокъ. Сами съ нимъ обо всемъ объяснитесь… Я-то чѣмъ же виноватъ… Пожалуйте.

Лоренцъ быстро двинулся черезъ дворъ. Въ головѣ его была полная путаница. Онъ понималъ только, что происходитъ какая-то подстроенная исторія. Очевидно, петербургскіе кузены не дремали, пока онъ веселился въ городѣ.

Захеръ шелъ по пятамъ барона и молчалъ, но когда Лоренцъ вдругъ обернулся къ старику-лакею съ какимъ-то вопросомъ, то настолько изумился злорадству, написанному на лицѣ Захера, что забылъ свой вопросъ.

— Я ихъ сейчасъ вышвырну вонъ, вмѣстѣ съ тобой. Я по закону наслѣдникъ! воскликнулъ онъ.

— Наслѣдникъ? Чей? пробурчалъ Захеръ за его спиной. — Дайте прежде умереть…

— Что ты бормочешь, безумный! обернулся баронъ останавливаясь.

— Пожалуйте… иронически настойчиво отозвался Захеръ, протягивая руку къ крыльцу.

Быстро поднялись они оба по парадной лѣстницѣ я, пройдя нѣсколько горницъ, вошли въ кабинетъ, а затѣмъ въ угловую горницу.

У окна на креслѣ, гдѣ всегда сиживалъ покойный графъ Зарѣцкій, сидѣлъ теперь съ книгой въ рукахъ… онъ же!..

Лоренцъ вскрикнулъ, попятился и, какъ малый ребенокъ, прячется за няню, ухватился за Захера, выдвигая его и какъ бы загораживаясь имъ отъ привидѣнья.

«Онъ» поднялъ глаза и сурово, холодно поглядѣлъ на вошедшихъ.

— Полноте… глупить! паясничать! выговорилъ онъ строго. — Не изображайте испуга какъ бы при видѣ воскресшаго мертвеца. Подойдите и объясните мнѣ всю преступную комедію, которую вы разыграли въ мое отсутствіе изъ замка.

Баронъ оцѣпенѣлъ и стоялъ какъ истуканъ. Если страхъ. прошелъ въ немъ, то несказанное изумленье связало его члены, сковывало языкъ.

Лоренцъ глядѣлъ на «него» не спуская глазъ и чувствовалъ, что разсудокъ въ немъ помутился.

— Подойдите, вымолвилъ тотъ холодно, но мягче. — Садитесь и объясняйтесь.

VII.

Лоренцъ машинально подвинулся впередъ, не отрывая взгляда отъ лица сидѣвшаго передъ нимъ пришельца съ того свѣта и, не сознавая вполнѣ, что онъ дѣлаетъ, опустился на стулъ противъ него. Захеръ сталъ невдалекѣ отъ нихъ.

— Ну-съ, извольте мнѣ разсказывать, кого или что хоронили вы со всѣми подобающими почестями. Слугу умершаго, чурбанъ или просто пустой гробъ зарыли вы въ монастырѣ?.. отвѣчайте же…

Лоренцъ хотѣлъ было заговорить, но слова не сходили съ языка. Наконецъ онъ вымолвилъ какъ бы самъ себѣ:

— Не понимаю… ничего… Ничего…

— И я не понимаю. Даже не знаю, какъ могло произойти подобное лицедѣйство. Вотъ, Захеръ разсказалъ мнѣ все, когда я возвратился изъ моего путешествія. Но все мною слышанное отъ него, признаюсь, кажется совершенно невѣроятнымъ… Это неслыханная дерзость!.. И безсмысленная! Безцѣльная! Цѣли нѣтъ…

Охотскій перевелъ глаза на Захера и увидѣлъ на лицѣ камердинера такую злорадную и презрительную усмѣшку, что страхъ сразу смѣнился въ немъ гнѣвомъ. Смущенье прошло, онъ какъ бы встрепенулся вдругъ и стряхнулъ съ себя свое оцѣпенѣніе.

«Тутъ что-то есть», подумалъ онъ. «Но не дьявольское навожденье, а что-то болѣе загадочное, болѣе хитрое и ловкое… Тутъ человѣческихъ, а не дьявольскихъ рукъ ухищренье».

И приглядѣвшись пристальнѣе и спокойнѣе къ сидѣвшему передъ нимъ графу Зарѣцкому, онъ внимательно разглядѣлъ всю его фигуру и все лицо.

Тотъ замѣтно похудѣлъ, глаза его стали больше и будто темнѣе… Руки меньше и бѣлѣе… Въ плечахъ онъ съузился. А голосъ его? Голосъ положительно не тотъ… Не голосъ дяди графа…

Слишкомъ былъ смѣлъ и дерзокъ Лоренцъ, чтобы тотчасъ не освободиться совсѣмъ отъ очарованія первыхъ мгновеній.

«Да наконецъ же… я видѣлъ его въ гробу… Его разложившійся трупъ! А тотъ, который явился ночью и душилъ меня? Хотѣлъ задушить на смерть и почему-то бросилъ. Это обманъ, подлогъ»! внутренно воскликнулъ Лоренцъ. «Я не поддамся!.. Я разъясню все это навожденье».

И мысленно разсуждая, Охотскій не спускалъ глазъ съ лица сидѣвшаго предъ нимъ старика. Но затѣмъ, когда онъ вдругъ перевелъ взоръ на стоявшаго съ боку камердинера, вся фигура и лицо Захера поразили его.

Захеръ стоялъ, заложивъ руки за спину, слегка понуривъ голову и глубоко задумавшись. На лицѣ его ясно и отчетливо сказывалась глубокая грусть…

Это было то же самое выраженіе, то же чувство, которое Лоренцъ видѣлъ на лицѣ старика въ первый день смерти, любимаго имъ барина.

«Захеръ груститъ по дядѣ»! подумалъ Охотскій. «Да. Это не онъ! Это другой! Тотъ умеръ. Но кто же это»? повторялъ про себя Лоренцъ. И уже бодрѣе, отчасти даже весело, онъ обернулся къ сидѣвшему передъ нимъ старику.

— Кто вы? Скажите… Разъясните мнѣ эту невѣроятную загадку, произнесъ Охотскій рѣшительно и вызывающе. — Кто вы?..

— Что это… Глупость или дерзость? отозвался тотъ спокойно.

— Я спрашиваю: кто вы? снова вызывающимъ голосомъ выговорилъ Лоренцъ. — Вы говорите, я разыгралъ преступную комедію, похоронивъ дядю… Я начинаю думать, что дѣйствительно произошло преступленіе въ стѣнахъ этого замка, на отчасти загадочное… Разъяснить все это будетъ, однако, не очень трудно… Надо отрыть трупъ дяди, пока трупъ не разложился вполнѣ, и засвидѣтельствовать, что онъ мертвъ… А вы?.. Кто вы? Откуда?.. Не забудьте, что дядя умеръ съ признаками насильственной смерти. Вспомните тоже, что благодаря моему ребяческому малодушію, бабьему обмороку отъ суевѣрнаго страха, я тоже едва не былъ задушенъ. И задушенъ вѣдь… Лоренцъ запнулся было на мгновенье, но вдругъ прибавилъ рѣшительно: — вами…

Наступило молчаніе, такъ какъ старикъ не отвѣчалъ ни слова, а Захеръ, снова придя въ себя, снова угрюмо и злобно оглядывалъ обоихъ сидящихъ предъ нимъ.

— Что это за дерзкая игра?.. выговорилъ наконецъ тотъ. — Вмѣсто объясненья вашихъ преступныхъ, по истинѣ невѣроятныхъ поступковъ, вы что-то сочиняете… Вы наконецъ говорите мнѣ въ лицо, что я умеръ… Что вы, безумный, сумасшедшій?…

— Надо отрыть тѣло дяди, грозно вымолвилъ баронъ. — И тогда…

— Не безпокойтесь. Мною уже послана жалоба на васъ въ городъ… Вѣрояно завтра же явятся сюда власти мной вызванныя и приступятъ къ разъясненію всей этой невѣроятной махинаціи. И прежде всего, по моей просьбѣ, выроютъ гробъ, въ которомъ вы кого-то или что-то похоронили. А теперь я объявляю вамъ, что вы можете удалиться. Вы должны быть въ замкѣ до пріѣзда суда. Васъ не выпустятъ! Но я не желаю, чтобы вы показывались мнѣ на глаза. Послѣ разъясненья всего — вы отправитесь куда хотите. Вы покинете мой замокъ навсегда… если… Если васъ не возьмутъ и не заключатъ въ тюрьму за ваши преступныя дѣйствія.

Лоренцъ быстро всталъ и хотѣлъ выйти, но вдругъ, осѣненный внезапною мыслью, остановился и вымолвилъ:

— Слушаю-съ… Я останусь здѣсь въ ожиданіи суда и разъясненія… Но позвольте мнѣ теперь же спросить у васъ только одно… Дѣйствительно, произошло нѣчто преступное. Я вижу и вѣрю, конечно, что вы живы. Но вы гнѣваетесь на меня?.. Хотя я ни въ чемъ не виновенъ… Простирается ли вашъ гнѣвъ до того, что вы захотите мстить мнѣ, наказать меня?.. Однимъ словомъ, я хочу узнать… та сумма денегъ, которую я отвезъ въ Кіевъ на храненіе по вашему указу полгода тому назадъ и которую вы обѣщали мнѣ со временемъ подарить, если вы будете довольны мною въ продолженіе года… Что съ ней будетъ?

— Я объ этомъ подумаю… Не знаю… нерѣшительно отозвался старикъ.

— Теперь вы это отнимете у меня?.. Эта сумма для васъ не имѣетъ никакого значенія, а для меня, человѣка неимущаго, это очень большое состоянье. Лишите ли вы меня этого?..

— Не знаю.

— Вы помните по крайней мѣрѣ ваше обѣщаніе, помните что говорили?.. Или вы отказыватесь теперь отъ вашего честнаго слова? Свидѣтелей вѣдь не было, улыбнулся Лоренцъ, — вы можете отказаться теперь…

— Нѣтъ, не отказываюсь… Но вѣдь было сказано, если и буду доволенъ вами… а развѣ теперь…

— Понимаю… Вы хотите отомстить… Вы обвиняете меня въ томъ, въ чемъ я столько-же виновенъ, какъ и всѣ обитатели замка, видѣвшіе васъ въ гробу. Вы не отдадите мнѣ этихъ денегъ?..

— Хорошо. Согласенъ. Онѣ будутъ ваши…

— Благодарю. Помните-ли вы сколько тамъ?..

— Нѣтъ… плохо помню… Кажется что… нѣтъ, не помню.

— Тамъ сто тысячъ… Помните-ли вы у кого онѣ на сохраненіи и какія условія поставлены по вашему приказанію для полученія ихъ обратно? Все это пустяки, но пожелаете-ли вы все это исполнить теперь, при недовольствѣ мной? Согласны-ли вы будете?

— Да. Помню все. Согласенъ. На все… Но вы послѣ слѣдствія покинете замокъ и никогда не покажетесь мнѣ на глаза.

— Въ такомъ случаѣ напишите мнѣ письмо къ стряпчему для полученія этихъ денегъ… Вы помните его имя и званіе.

— Не помню хорошенько…

Наступила пауза… Старикъ, говорившій все время съ опущенными глазами, поднялъ взглядъ на Охотскаго.

Лоренцъ улыбался дерзко и насмѣшливо.

— Изволите-ли видѣть, вдругъ выговорилъ онъ рѣзко, уже другимъ голосомъ и свысока, — трудно вспомнить то, чего никогда не говорилъ и не дѣлалъ. А еще мудренѣе помнить или знать то, что дѣлалъ или не дѣлалъ другой. Никакихъ денегъ я по указу покойнаго дядюшки въ Кіевъ не возилъ и никакихъ денегъ онъ мнѣ не обѣщалъ… Я это выдумалъ сейчасъ. Вотъ на этомъ, то есть на такихъ вещахъ, я и осную мои доказательства суду, что вы — не вы… Я занимался всѣми дѣлами по замку Чамборъ два года… Вотъ я и буду просить у васъ отчета въ томъ, что вы изволили мнѣ приказывать и что я исполнялъ… Да кромѣ того… уже разсмѣялся Лоренцъ, — я попрошу разслѣдовать основательно, кто задушилъ дядю и душилъ меня…

VIII.

Лоренцъ вышелъ изъ кабинета, прошелъ во дворъ и съ наслажденьемъ сталъ дышать свѣжимъ воздухомъ. Волненье я тревога снова овладѣли имъ.

«Странное, поразительное сходство», думалъ онъ. «Но это не онъ!.. Мертвецы не приходятъ обратно… Но кто-же это? Какъ разгадать загадку… Кто разгадаетъ?»

И вдругъ Лоренцъ почти вскричалъ:

— Захеръ! Захеръ знаетъ все…

Подумавъ нѣсколько минутъ, Охотскій пришелъ къ полному убѣжденію, что старикъ-камердинеръ непремѣнно знаетъ — и онъ одинъ — тайную пружину этого невѣроятнаго приключенія.

«Онъ мнѣ мститъ за то, что я приказалъ ему покинуть замокъ. Но вѣдь я отвѣчалъ этимъ на возмутительное его обвиненіе меня въ смерти дяди. А если онъ былъ задушенъ… то кѣмъ-же, если не этимъ двойникомъ, который и меня пробовалъ душить?.. Когда Захеръ обвинялъ меня, онъ стало быть не зналъ о существованіи… этого загадочнаго двойника… Или они вмѣстѣ совершили преступленіе и хотѣли взвалить на меня… Отдѣлаться за-разъ отъ двухъ человѣкъ, чтобы, остаться хозяевами въ замкѣ!.. А слезы, отчаяніе Захера при смерти дяди? Это что-же?.. Это была не игра. Онъ ходилъ, убитый горемъ и только оживлялся при взглядѣ на меня, полномъ злобы и ненависти… Нѣтъ, онъ не могъ быть участникомъ преступленія. Боже мой! Голова кругомъ идетъ. Все путается… Это истинное дьявольское навожденье!»

Какое-то внутреннее чувство подсказывало барону итти тотчасъ-же прямо къ Захеру и кротко объясниться съ нимъ, попросить у него извиненія, примириться съ нимъ и умолять, его объяснить все это невѣроятное приключеніе.

Но прирожденная гордость Лоренца не допустила его итти первому на мировую съ простымъ слугой, съ лакеемъ.

Почти весь замокъ перебралъ баронъ Охотскій, призывая и разспрашивая всѣхъ людей, какъ произошло загадочное приключеніе, какимъ образомъ умершій и похороненный графъ оказался якобы живъ.

И баронъ узналъ, что на утро послѣ похоронъ всѣмъ обитателямъ было объявлено Захеромъ о происшедшемъ въ замкѣ неслыханномъ приключеніи. Въ преступномъ и дерзкомъ дѣяніи обвиняли конечно его, барона. По словамъ Захера, графъ, не сказавшись никому, выѣхалъ вдругъ ночью изъ замка послѣ нѣсколькихъ лѣтъ безотлучнаго пребыванія. Этимъ отсутствіемъ и воспользовался баронъ, чтобы объявить его умершимъ и похоронить кого-то вмѣсто него.

— Съ ума вы сходите! восклицалъ Лоренцъ. — Да развѣ вы всѣ не видѣли графа мертвымъ? Развѣ вы не прощались съ нимъ, не видѣли его въ гробу? Развѣ самъ Захеръ не рыдалъ какъ ребенокъ, цѣлыя сутки не отходя отъ тѣла ни на шагъ?

Всѣ обитатели замка по-очереди соглашались съ барономъ, что дѣло крайне загадочно, невѣроятно, странно. Они видѣли всѣ покойника въ гробу, но такъ какъ предъ тѣмъ они долго не видали его, недопускаемые къ нему, то почти не могли признать черноватое лицо мертвеца за лицо ихъ владѣльца. Этотъ-же «нынѣшній» графъ дѣйствительно очень похожъ на «прежняго», но «что-то» есть въ немъ «особенное». Они всѣ только разъ были допущены къ нему, всѣ вмѣстѣ и вечеромъ… Графъ объяснилъ имъ дерзкое дѣяніе, жертвой котораго былъ онъ, и обѣщалъ, что власти разсудятъ все дѣло и накажутъ виновнаго… Имъ показалось всѣмъ, что графъ измѣнился. Голосъ у него былъ другой, даже ростомъ онъ какъ будто сталъ меньше… А главное, что замѣтили всѣ, была новая манера его говорить съ людьми. «Тотъ» графъ говорилъ всегда свысока, держался величественно, а «этотъ» объяснялся просто, не важно, добродушно.

— Совсѣмъ другой сталъ! рѣшили всѣ они, когда вернулись къ себѣ.

Изо всѣхъ людей, опрошенныхъ Лоренцомъ только одинъ, по имени Богданъ, сообщилъ ему наивно нѣчто, что было лучемъ свѣта во тьмѣ, но конечно только для барона.

Этотъ человѣкъ, крайне глупый, почти дуракъ, но добрый и усердный, служившій въ замкѣ въ качествѣ помощника буфетчика, разсказалъ барону нѣчто, конечно не имѣвшее, по его мнѣнію, никакого соотношенія къ загадочному приключенію.

На вопросъ барона, помнитъ ли онъ какъ Захеръ рыдалъ и убивался надъ трупомъ барина, Богданъ отозвался, что господинъ Захеръ и теперь горюетъ и часто плачетъ.

— Какъ и теперь? воскликнулъ баронъ. — Ты почемъ знаешь?

— Я прислуживаю ему и постоянно бываю въ его горницахъ. Онъ при мнѣ не стѣсняется потому, что я, какъ вамъ извѣстно, дуракъ. Я ничего не понимаю…

— Ну, ты вовсе не такъ глупъ! сказалъ баронъ. «Плохой тотъ дуракъ, который понимаетъ, что онъ дуракъ», невольно подумалъ Охотскій и прибавилъ: — Почему же ты полагаешь, что Захеръ и теперь горюетъ, плачетъ?..

— Я часто вижу какъ онъ сидитъ, вздыхаетъ и слезы утираетъ… Разъ я его спросилъ, объ чемъ онъ плачетъ. Онъ сказалъ мнѣ сердито: «Вамъ, скотамъ неблагодарнымъ, все ни по чемъ… А у меня сердце есть. Что мнѣ теперь жить! Мнѣ тоже умирать пора…»

— Тоже? воскликнулъ Лоренцъ. — Онъ сказалъ это слово? Ты хорошо помнишь?

— Какое слово?

— Тоже…

— Онъ, стало быть, послѣ графа жить не хочетъ, потому что…

— Такъ по твоему этотъ графъ не тотъ? Это другой?

— Какъ другой?.. глупо отозвался Богданъ. — Всѣ говорятъ вѣдь, что графъ никогда не помиралъ… А вотъ только господинъ Захеръ считаетъ, что графъ померъ, а этотъ тоже графъ, да не его…

— Какъ не его?.. нетерпѣливо, горя какъ на угольяхъ, спросилъ баронъ.

— Не знаю… Такъ онъ мнѣ сказалъ.

— Тебѣ сказалъ? Какъ онъ сказалъ? Какими словами?

— Сказалъ: «Онъ графъ, да не мой».

Лоренцъ пересталъ разспрашивать Богдана, замолчалъ и задумался, но буфетчикъ самъ продолжалъ что-то разсказывать, къ чему Лоренцъ разсѣянно прислушивался. Наконецъ, онъ явственно разслышалъ заключеніе рѣчи лакея:

— Какъ же привыкнувши эдакъ кушать, да вдругъ перестать. Непремѣнно помретъ и скоро помретъ.

— Кто помретъ? спросилъ Лоренцъ, придя въ себя.

— А господинъ Захеръ.

— Почему?

— Съ голоду.

— Что ты врешь! Какъ съ голоду?

— Вѣрьте, баронъ. Я хоть и дуракъ, но это понимаю. Если завтра мнѣ перестанутъ давать пить и ѣсть, вѣдь я непремѣнно помру.

— Да развѣ Захеръ, ничего не ѣстъ?

— Ѣстъ, но мало. Со всѣми людьми обѣдаетъ и ужинаетъ какъ и прежде, но отдѣльныхъ обѣдовъ и ужиновъ съ барскаго стола я уже больше ему въ горницу не ношу. Какъ же послѣ долгой привычки кушать все вдвое, да вдругъ довольствоваться людскимъ столомъ?

— Объяснись! Я не понимаю! вскрикнулъ баронъ, у котораго сердце встрепенулось.

Богданъ подробно объяснилъ, что онъ со дня поступленія на службу въ замокъ, уже лѣтъ съ пять, ежедневно носилъ въ горницу Захера всѣ блюда съ барскаго стола: завтраки, обѣды и ужины.

— И все это съѣдалъ Захеръ?

— Да-съ.

— И вмѣстѣ съ тѣмъ ѣлъ и съ людьми?

— Да-съ. Удивительно много ѣлъ… Мы всѣ всегда дивились. Снесу я ему цѣлый обѣдъ, онъ съѣстъ, а тамъ черезъ часъ времени идетъ съ нами ѣстъ… А вѣдь какой худой!

— При тебѣ онъ ѣлъ?.. При тебѣ съѣдалъ барскій обѣдъ?

— Нѣтъ-съ. Почему же… Я уходилъ и приходилъ потомъ за посудой. Вотъ за людскимъ столомъ онъ при мнѣ и при всѣхъ ѣлъ.

— А графъ зналъ или нѣтъ про отпускъ кушаній Захеру съ его стола?

— Конечно зналъ-съ. Какъ же было не знать… Онъ самъ…

— Вѣрно ли это?

— Вѣрно-съ. Онъ самъ иногда накладывалъ много кушанья, хорошаго, а г. Захеръ уносилъ къ небѣ и съѣдалъ.

Лоренцъ стоялъ, какъ пораженный той мыслью или тѣмъ предположеніемъ, которое сразу проникло въ его голову.

— Такъ! Такъ! выговорилъ онъ вслухъ. — Этотъ дуракъ окажется умнѣе всѣхъ, полезнѣе всѣхъ.

Богданъ разсмѣялся добродушно.

IX.

Заявленіе загадочной личности, выдававшей себя за графа Зарѣцкаго, что уже послана жалоба городскимъ властямъ, было не угрозой.

Черезъ нѣсколько часовъ по пріѣздѣ барона Охотскаго, явилась цѣлая коммиссія чиновниковъ. Баронъ невольно смутился… Все кругомъ казалось ему страшнымъ сномъ и вдобавокъ безсмысленнымъ сномъ.

Очевидно онъ, и онъ одинъ, является подсудимымъ, обвиняемымъ въ преступленіи.

И въ какомъ? Въ чемъ онъ былъ виновенъ? Въ томъ, что похоронилъ умершаго человѣка и хотѣлъ наслѣдовать по его законному завѣщанію.

Дворъ наполнился экипажами. Господа властители и судьи уже были въ большой залѣ замка и ожидали выхода самого владѣльца для объясненій.

Баронъ Охотскій не зналъ, что ему дѣлать: итти ли въ залу или оставаться у себя и ждать вызова… на судъ и расправу…

Онъ рѣшилъ ждать.

Дѣйствительно, чрезъ часъ послѣ прибытія слѣдственной коммиссіи, одинъ изъ служителей явился къ нему, прося его пожаловать въ гостиную по приглашенію господъ судей.

Лоренцъ двинулся въ парадныя комнаты и нашелъ въ гостиной семь городскихъ чиновниковъ.

Трое изъ нихъ сидѣли за столомъ, двое стояли около нихъ, а остальные двое были поодаль у окна.

Самого графа не было въ горницѣ.

Только одного изъ всѣхъ пріѣзжихъ зналъ Лоренцъ въ лицо, встрѣтивъ его у Праксина раза два. Охотскій внимательно присмотрѣлся къ его лицу. Что выражаетъ оно? Это была важно для соображеній.

Лицо и вся фигура этого чиновника, по фамиліи Бахмутскаго, а по происхожденію — еврея, изображало лишь одно веселое настроеніе. Его, очевидно, забавляло курьезное дѣло.

Бахмутскій оказался главнымъ въ этой присланной изъ города коммиссіи. Любезность и предупредительность, съ которыми онъ обратился къ барону, прося его сѣсть, ободрили Охотскаго.

— Я отряженъ его превосходительствомъ Викторомъ Павловичемъ Праксинымъ, разслѣдовать это странное приключеніе, сказалъ онъ. — Посланный отъ графа явился въ городъ чрезъ часъ послѣ вашего выѣзда. Господинъ Праксинъ посылалъ за вами нарочнаго догнать васъ и вернуть, чтобы лично переговорить съ вами. Но посланный не нагналъ васъ. Потрудитесь теперь изложить намъ, какимъ образомъ произошло все это странное приключеніе? Главное, позвольте узнать: согласитесь ли вы тотчасъ объяснить намъ откровенно, кто былъ похороненъ вмѣсто графа?

— Позвольте мнѣ начать сначала, выговорилъ Охотскій и подробно сталъ разсказывать о кончинѣ дяди, слѣдахъ насильственной смерти, а затѣмъ перешелъ и къ своимъ собственнымъ подозрѣніямъ. Разумѣется, онъ не забылъ разсказать и приключеніе съ нимъ ночью въ кабинетѣ дяди, равно и показаніе Богдана.

Всѣ слушали его съ напряженнымъ вниманіемъ, но наконецъ одинъ изъ господъ судей вдругъ началъ смѣяться.

Всѣ обернулись на него.

— Что вы? спросилъ Бахмутскій.

— Извините. Не утерпѣлъ. Господинъ баронъ такъ увлекательно и интересно разсказываетъ цѣлую исторію собственнаго измышленія, что я сначала дивился его способностямъ къ сочинительству, а затѣмъ ужъ невольно и разсмѣялся.

— Вы не вѣрите? выговорилъ Охотскій.

— Ни слову. Извините: ни полслову. Да и какъ же повѣрить? Былъ графъ Зарѣцкій на свѣтѣ, извѣстный на весь округъ, и есть теперь, вотъ тутъ рядомъ… Вы же, извините, самымъ отчаяннымъ, дерзкимъ образомъ разсказываете намъ нелѣпѣйшія небылицы въ лицахъ и увѣряете, что живой человѣкъ, сейчасъ съ нами говорившій — не живъ, а умеръ… и похороненъ… Согласитесь, что…

Чиновникъ не договорилъ и началъ снова смѣяться.

— Извините меня, господинъ… не имѣю чести знать вашего имени…

— Завадскій, секретарь прокурора… къ вашимъ услугамъ.

— Извините, господинъ Завадскій. Я не утверждаю, что; живой умеръ или мертвецъ живъ. Я утверждаю, что теперешній графъ… выдающій себя за графа-дядю и признанный за него прислугой замка — не дядя графъ Зарѣцкій, а иной, изумительно на него похожій человѣкъ, его двойникъ.

— А графъ умеръ и похороненъ вами?

— Да-съ.

— Откуда же взялся этотъ… ну, этотъ по вашему самозванецъ?

— Не знаю… Я только утверждаю, что…

— А! господинъ баронъ, это не объясненіе! вспыльчиво выговорилъ Завадскій. — Можно дерзко утверждать, что на небѣ не одна луна, а двѣ… И на предложеніе указать вторую луну — отвѣчать: «я не знаю, гдѣ вторая… Я только утверждаю, что она есть».

— Но позвольте, вспылилъ наконецъ и Охотскій, — что скажете вы, при открытіи гроба, когда вы найдете тѣло покойнаго графа? Положимъ, что за это время трупъ его вѣроятно успѣлъ сильно разложиться, но тѣмъ не менѣе, я надѣюсь, его можно будетъ узнать. Наконецъ… Стойте!… Стойте!.. вскрикнулъ вдругъ Лоренцъ. — Какое счастье! Я вспомнилъ… Дядя всегда всю жизнь носилъ большой перстень съ двумя крупными рубинами замѣчательной красоты.. Всѣ знали этотъ перстень… Я не рѣшился снять его съ пальца дяди и похоронилъ его съ нимъ… Спросите у людей, спросите у этого… выдающаго себя за дядю, человѣка, гдѣ теперь его всѣмъ извѣстный перстень?..

— Онъ у него на рукѣ, выговорилъ Бахмутскій. — Я его сейчасъ видѣлъ, ибо его нельзя не замѣтить…

— Не можетъ этого быть! воскликнулъ Охотскій. — Вы найдете его на тѣлѣ, когда мы выроемъ гробъ. Если у него есть перстень, то это подражаніе тому, настоящему. Я его оставилъ на дядѣ…

— Изволите видѣть, заговорилъ Бахмутскій. — Мнѣ кажется, что мы напрасно тратимъ слова. Пойдемте всѣ на отдыхъ. А завтра утромъ отправимтесь въ монастырь и тамъ при вскрытіи гроба — все и объяснится. Трупъ не могъ за все это время такъ измѣниться, чтобы прислуга не признала, въ немъ хотя бы малое сходство съ графомъ. Если найдется такое сходство — останется рѣшить вопросъ… И самый мудреный вопросъ!.. Который изъ двухъ графовъ подлинный графъ Зарѣцкій? Если есть двойникъ, то который изъ нихъ оригиналъ и который копія?

— Вѣрнѣе сказать: поддѣлка! вымолвилъ Охотскій.

— Завтра рѣшится въ монастырѣ первый вопросъ: естьли между двумя людьми, живымъ и мертвымъ, такое поразительное сходство, какъ вы утверждаете, или же нѣтъ ни малѣйшаго. Люди, правда, увѣряютъ, что видѣли мертвеца, похожаго на графа, но вѣдь они не видали самого его три мѣсяца до его смерти.

— Не забудьте, господинъ баронъ, заговорилъ Завадскій, — что самъ графъ настаиваетъ на вырытіи тѣла. Онъ самъ началъ это дѣло, увѣряя, что гробъ или пустъ или въ немъ, бревно, чурбанъ, а не трупъ.

— А мертвое тѣло, которое видѣли всѣ люди замка? Что жъ, оно было поддѣльное? воскликнулъ Охотскій. — Вѣдь всѣ они прощались съ дядей… Три дня они видѣли его, какъ и я…. Это все шутка! Загадочная, невѣроятная, безобразная… Но все-таки, право, шутка.

— До завтра, господа. Пора на отдыхъ, сказалъ Бахмутскій. — А завтра утромъ кой-что разъяснится. Я, признаюсь, вѣрю господину барону… Во всемъ этомъ дѣлѣ нѣтъ преступленія, а есть какая-то загадка. Авось мы съумѣемъ оправдать довѣріе Виктора Павловича и распутать дѣло.

X.

На другой же день около полудня, послѣ быстрой ѣзды, вся коммиссія вмѣстѣ съ барономъ Охотскимъ была уже въ монастырѣ. Человѣкъ десять изъ прислуги были привезены тоже.

Лоренцъ былъ спокоенъ всю дорогу, слегка насмѣшливо озирался на господъ судей и думалъ:

«Сейчасъ дѣло покажется вамъ гораздо мудренѣе, нежели вы думаете. Окажется, что есть два графа Зарѣцкихъ. Одинъ живой, а другой мертвый. Но я докажу, что настоящій въ гробу, а въ замкѣ его двойникъ и Богъ вѣсть кто…»

Тотчасъ по пріѣздѣ было приступлено, въ присутствіи всѣхъ монаховъ и игумена, къ разрытію еще свѣжей могилы, и скоро гробъ былъ снова вынутъ изъ ямы.

Крышку подняли и всѣ присутствовавшіе ахнули въ одинъ голосъ… Но сильнѣе всѣхъ вскрикнулъ баронъ Охотскій. Въ гробу была большая колода… чурбанъ.

Послѣ паузы отъ неожиданнаго и невѣроятнаго приключенія, кто-то вымолвилъ:

— Славно! И «это» отпѣвали… Стало быть кощунствовали, насмѣялись даже надъ религіей.

Говорилъ это Завадскій, не обращаясь ни къ кому.

Лоренцъ стоялъ какъ пораженный громомъ.

— Что скажете, баронъ? обратился къ нему Бахмутскій. Лоренцъ молчалъ.

— Я не понимаю одного и сомнѣваюсь, продолжалъ тотъ. — И сомнѣніе мое, баронъ, въ вашу пользу… Зачѣмъ вы требовали открытія гроба… Графъ могъ требовать, но вы…

— Очень просто… заговорилъ презрительно Завадскій. — Онъ надѣялся, что мы не поѣдемъ и ничего не будетъ… Теперь-же онъ что-нибудь новое выдумаетъ…

— Я вспомнилъ одно… глухо выговорилъ Лоренцъ. — Передъ выносомъ тѣла изъ замка и выѣздомъ, кто-то безъ моего приказанія заколотилъ гробъ. Тогда я не обратилъ на это вниманія… Теперь я понимаю, что это было не даромъ. Это была неслыханная дерзость. И она удалась. Прикажи я тогда снять крышку до похоронъ, дерзость была-бы, конечно, раскрыта еще въ замкѣ… Я все-таки буду требовать строгаго разслѣдованія дѣла… Это все невѣроятно…

— Извините, баронъ, вспыльчиво произнесъ Завадскій. — Все очень и очень просто. Невѣроятно одно — ваше нахальство! Гробъ пустъ, а графъ живехонекъ въ замкѣ! А вы желаете, чтобы мы продолжали что-то разслѣдовать.

— Позвольте!.. воскликнулъ Лоренцъ. — Кого-же видѣли въ гробу вся прислуга замка и съѣхавшіеся гости? Они видѣли наконецъ если не дядю по вашему, то все таки видѣли мертвеца, а не чурбанъ.

— Такого мертвеца, котораго вамъ понадобилось потомъ спрятать! сказалъ Завадскій.

— Я ничего… ничего не понимаю… произнесъ разводя руками Бахмутскій.

— Мы сдѣлаемъ постановленіе, что гробъ пустъ, что было совершено кощунство, вымолвилъ Завадскій строго. — А затѣмъ вернемтесь въ замокъ, допросимъ всѣхъ людей. Надо послать тотчасъ гонцовъ въ городъ и просить пріѣхать для слѣдствія и дознанія всѣхъ тѣхъ, кто былъ на похоронахъ и былъ невольнымъ соучастникомъ кощунства…

— Да… И я заявляю… заговорилъ Лоренцъ, — я требую, чтобы строго былъ допрошенъ любимый камердинеръ дяди, Захеръ, о томъ куда дѣвалось тѣло покойнаго. Я ѣду тотчасъ въ городъ и буду умолять господина Праксина прибыть лично въ Чамборъ для слѣдствія. Дѣло это слишкомъ серьезно и загадочно. Тутъ цѣлый рядъ преступленій и всѣ они взваливаются на меня.

— На кого-же, позвольте, намъ ихъ взваливать? вымолвилъ нетерпѣливо и Бахмутскій.

— Я ѣду къ господину Праксину…

— Извините, баронъ. Мы этого допустить не имѣемъ права, сказалъ Завадскій. — Вы можете ошибиться дорогой и проѣхать нечаянно въ Австрію. Вы послѣдуете за нами въ замокъ, а за господиномъ Праксинымъ, по вашему желанію, мы пошлемъ гонца.

Баронъ презрительно и злобно разсмѣялся и вымолвилъ:

— Извольте… Но стерегите теперь тоже и Захера съ самозваннымъ графомъ, чтобы они не бѣжали въ Австрію.

XI.

На другой же день главный начальникъ края былъ въ замкѣ. Поспѣшность, съ которой онъ явился, была удивительна для чиновниковъ, но была совершенно понятна барону Охотскому.

Дѣло шло не о похороненномъ чурбанѣ, а о судьбѣ родной дочери, которая вдругъ, вслѣдствіе невѣроятнаго приключенія, переставала быть невѣстой богатаго человѣка.

«Его превосходительство» господинъ Праксинъ, котораго всѣ боялись, всѣ считали умнѣйшимъ и который сдѣлалъ блестящую карьеру благодаря своимъ рѣдкимъ способностямъ судьи и администратора — здѣсь въ Чамборѣ, тотчасъ показалъ себя.

Праксинъ привезъ съ собой еще четырехъ человѣкъ изъ своей канцеляріи и въ томъ числѣ одного маленькаго старичка, сѣденькаго, сгорбленнаго, молчаливаго, съ мышиными глазками. Этотъ старичекъ, родомъ хохолъ и по фамиліи Файко, былъ пожалуй извѣстнѣе самого Праксина во всемъ округѣ.

Праксинъ прежде всего познакомился съ графомъ. Онъ уже зналъ по слухамъ все приключеніе въ общихъ чертахъ, и теперь, опросивъ Бахмутскаго и Завадскаго, строго сверкая глазами, гнѣвно отозвался:

— Вы не слѣдователи, вы мальчишки! Вы не дѣло дѣлали, вы шалили, срамили себя и правительство. Я вамъ покажу, что такое слѣдствіе!

Въ залѣ за большимъ столомъ было открыто засѣданіе и начался снова допросъ. Только на этотъ разъ г. Завадскій уже отсутствовалъ, отосланный намѣстникомъ въ городъ съ тайнымъ порученіемъ. Первымъ попросили явиться самого владѣльца. Посланный чиновникъ вернулся и доложилъ, что графъ не желаетъ итти на допросъ, который считаетъ для себя унизительнымъ и совершенно излишнимъ.

— Въ такомъ случаѣ, холодно произнесъ Праксинъ, — я тотчасъ опишу все въ замкѣ, а его отправлю въ городъ и заключу подъ стражу, впредь до выясненія всего дѣла. Подите и скажите это ему.

Черезъ нѣсколько минутъ старикъ явился и усѣлся на показанное ему Праксинымъ кресло. Всѣ чиновники ожидали увидѣть владѣльца замка гнѣвнымъ и увидѣли человѣка сильно смущеннаго.

— Извольте меня выслушать внимательно, господинъ… имени, отчества и фамиліи вашей не знаю… строго, рѣзко и громогласно заговорилъ Праксинъ. — Вы изволите выдавать себя за покойнаго графа… Господинъ баронъ Охотскій говоритъ, что дядя его скончался, что онъ видѣлъ его мертвымъ въ гробу еще за часъ или два до выноса тѣла изъ замка. Я вѣрю господину барону. Слѣдовательно, мнѣ надлежитъ теперь доказать господамъ чиновникамъ и вамъ самому, что вы не графъ Зарѣцкій, а нѣкто чрезвычайно на него похожій. Вотъ я и постараюсь это сдѣлать.

Прежде всего Праксинъ вызвалъ всѣхъ людей по-очереди и спросилъ ихъ, видѣли-ли они графа или вообще мертвеца въ гробу, похожаго на ихъ графа.

Всѣ люди по-очереди подтвердили все, что говорили Охотскому. Они видѣли мертвымъ своего графа или кого-то очень на него похожаго. Въ нынѣшнемъ графѣ они находятъ всѣ что-то другое, чего прежде никогда не замѣчали, чего въ томъ графѣ не было… ростъ, худоба, другой голосъ, мягкость въ обращеніи…

Затѣмъ былъ позванъ причетникъ, читавшій у гроба послѣднимъ, предъ выносомъ.

— Вы не отлучались отъ гроба до самой минуты выноса? спросилъ его Праксинъ.

— Нѣтъ-съ. Всю половину ночи я читалъ, и до самаго выноса, отвѣчалъ тотъ.

— Когда баронъ приходилъ на зарѣ и смотрѣлъ покойника — вы были въ залѣ?

— Былъ-съ.

— И затѣмъ читали до тѣхъ поръ, пока не сошлись всѣ гости?

— Да-съ.

— Кто заколотилъ крышку гроба?

— Не знаю-съ.

— Какъ не знаете?.. Если вы не отлучались?..

Наступило молчаніе. Причетникъ стоялъ смущенный…

— Я васъ сейчасъ же за ложное показаніе отправлю въ острогъ. Или вы отлучались, или видѣли кто заколачивалъ гробъ… Ну-съ…

— Я отлучался… глухо проговорилъ причетникъ. — И когда я вернулся, крышка была уже на гробу.

— Сами-ли вы вышли, или васъ выслалъ кто-нибудь изъ залы? Отъ этого вашего отвѣта зависитъ ваша судьба: быть вамъ на свободѣ или не быть. Ну-съ?

— Самъ-съ…

— Вы лжете и я вамъ сейчасъ это докажу. А затѣмъ возьму подъ стражу! крикнулъ Праксинъ.

— Меня выслали… Приказали уйти… едва слышно проговорилъ причетникъ.

— Кто?

— Господинъ Захеръ.

— Когда, послѣ того что входилъ баронъ?

— Да-съ.

— Долго-ли вы отсутствовали?

— Около часу.

— Отчего вы не вернулись ранѣе?

— Я вернулся, но…

— Говорите. Не губите себя…

— Двери были заперты…

— Довольно… Для меня ясно, что тѣло было вынуто и замѣнено чурбаномъ при участіи камердинера Захера.

Праксинъ вызвалъ старика дворецкаго и попросилъ его назвать того человѣка, который-бы за время всего происшествія умеръ или хотя-бы пропалъ безъ вѣсти.

Дворецкій объяснилъ, что всѣ обитатели замка на лицо, никто не умиралъ и не исчезъ.

— Кто-же лежалъ въ гробу, если не графъ… Откуда достали другого мертвеца?

— Этого я не знаю-съ.

— Прекрасно. Теперь позовите сюда Захера.

Когда въ залу вошелъ камердинеръ, всѣ съ особеннымъ вниманіемъ обернулись на него. Захеръ былъ совершенно спокоенъ и даже дерзко и смѣло глянулъ на всѣхъ. Праксинъ холодно и твердо допросилъ его о мелочахъ происшествія и затѣмъ прибавилъ вдругъ:

— Скажите, Захеръ, зачѣмъ вы выслали причетника и заперли двери?

— Онъ лжетъ. Я этого не дѣлалъ! спокойно выговорилъ Захеръ.

— Хорошо… Но я ему вѣрю, а не вамъ… Вы закрыли гробъ и заколотили?

— Нѣтъ.

— Кто же?

— Не знаю-съ.

— Хорошо… вымолвилъ Праксинъ. — Прикажите созвать сюда за-разъ всѣхъ живущихъ въ замкѣ до единаго человѣка…

Когда зала переполнилась народомъ, Праксинъ громко спросилъ:

— Кто заколачивалъ гробъ?

Общее молчаніе было отвѣтомъ.

— Стало быть, никто. Странно, что въ такомъ простомъ поступкѣ никто не хочетъ сознаться… Такъ и положимъ, что крышку никто не принесъ и гробъ не заколачивалъ, что все это само сдѣлалось… Прекрасно… Теперь вы всѣ, обернулся Праксинъ къ прислугѣ, — подходите по-очереди сюда…

Люди двинулись вереницей.

— Становитесь предъ господиномъ графомъ… улыбнулся Праксинъ. — А вы, ваше сіятельство, извольте мнѣ сказать, какъ имя вотъ этого человѣка?..

Старикъ смутился и глухо произнесъ:

— Не помню.

— Давно-ли ты въ замкѣ на службѣ?.. обернулся Праксинъ къ дворовому.

— Семь лѣтъ, отозвался слуга.

— Ну, далѣе… Вотъ этотъ. Его имя, ваше сіятельство?..

— Не помню… было отвѣтомъ. — Я ихъ именъ хорошо никогда не зналъ. Я ихъ рѣдко видалъ…

— Прекрасно. Но изо всѣхъ-то вы, надѣюсь, можете назвать хоть десятокъ… Кто изъ васъ тутъ лѣтъ двадцать въ услуженіи? громко спросилъ Праксинъ.

— Я-съ! отозвался подходя одинъ изъ кучеровъ. — Я уже двадцать два года въ замкѣ.

— Какъ его имя? спросилъ снова Праксинъ.

— Павелъ… тихо отозвался этотъ.

— Нѣтъ-съ Павелъ вотъ… А я Андрей…

— Выйдите сюда впередъ всѣ, кто болѣе десяти лѣтъ на службѣ, сказалъ Праксинъ.

Нѣсколько человѣкъ выдвинулись.

— Извольте мнѣ назвать изъ нихъ по имени хотя-бы двухъ, сказалъ Праксинъ.

— Не желаю, глухо, но отчасти гнѣвно произнёсъ старикъ.

— Не желаете… Это другое дѣло… разсмѣялся Праксинъ. — Но позвольте вамъ объяснить, что я лично пришелъ къ убѣжденію, что вы должны быть чрезвычайно похожи лицомъ на покойнаго графа, но что сами вы все-таки нѣкто иной. Вы со мной, конечно, несогласны?

— Ваше положеніе начальника края, отозвался тотъ, — заставляетъ меня поневолѣ молчать, хотя вы и позволяете себѣ совершенно нелѣпыя выходки. Вмѣсто того, чтобы допрашивать господина Охотскаго и обвинять въ дерзкомъ поступкѣ, обманѣ и кощунствѣ — вы дѣлаете меня подсудимымъ. Во всякомъ случаѣ, предъ закономъ и людьми я графъ Зарѣцкій, былъ, есть и буду. И ваши козни не приведутъ ни къ чему. Сдѣлать живого мертвымъ не въ вашей власти!

— Вотъ это мы увидимъ! строго и гнѣвно произнесъ Праксинъ. — Допросъ оконченъ, такъ какъ я не считаю нужнымъ добавить большее количество уликъ. Такъ, напримѣръ, показаніе служителя Богдана, относительно обѣдовъ и ужиновъ, которые онъ носилъ до дня смерти графа въ комнату Захера — говоритъ ясно, что кто-то жилъ тайно въ замкѣ, скрываясь это всѣхъ. Теперь намъ остается только заняться осмотромъ всего замка. Не посчастливится-ли намъ найти трупъ графа зарытый гдѣ-либо въ нижнихъ подвальныхъ помѣщеніяхъ замка. Если мы ничего не найдемъ, то, вернувшись въ городъ, я усердно займусь вопросомъ: кому была необходимость долго и тайно скрываться въ замкѣ; кто и откуда могъ явиться въ качествѣ двойника покойнаго графа; не было ли у графа Зарѣцкаго — родственника преступника, скрывавшагося во избѣжаніе кары закона. Прикажите отрядить десятокъ людей съ лопатами, приказалъ Праксинъ, обращаясь къ Бахмутскому. — Двинемтесь внизъ для подробнаго осмотра всего замка…

Всѣ поднялись съ мѣстъ, но въ эту минуту Праксинъ обернулся къ загадочной личности и вымолвилъ по-нѣмецки:

— Если мы найдемъ трупъ графа — вы пойдете въ каторгу. Если вы сознаетесь сейчасъ добровольно во всемъ — я выхлопочу вамъ помилованіе. Ну-съ?

Старикъ молчалъ.

— Вы меня поняли? спросилъ Праскинъ по-русски. Нѣтъ.

— Вы не говорите по-нѣмецки?

— Нѣтъ.

— Баронъ? обернулся Праксинъ вопросительно. — Вы слышите?

— Я заявляю, ссылаясь на двухъ людей помимо Захера, заговорилъ громко Охотскій, — что дядя отлично говорилъ по-нѣмецки, что мы часто по вечерамъ бесѣдовали и читали книги на этомъ языкѣ. Андрей, обернулся баронъ въ старику-кучеру, — скажи, что знаешь…

— Точно такъ-съ, выступилъ кучеръ изъ толпы служителей. — Я немного маракую по-нѣмецки и графъ, случалось, со мной ради шутки заговаривалъ.

— Угодно ли вамъ со мной заговорить на этомъ языкѣ? началъ Праксинъ снова по-нѣмецки, обращаясь къ старику.

Тотъ угрюмо и злобно молчалъ.

— Вы не знаете ни слова! произнесъ по-русски Праксинъ. — Вотъ еще одно лишнее случайное доказательство, что вы не графъ Зарѣцкій.

Старикъ упорно молчалъ и холодно глядѣлъ на всѣхъ, какъ еслибы дѣло шло не о немъ.

XII.

Власти въ полномъ составѣ, при помощи всѣхъ служителей замка, до самыхъ сумерекъ обшаривали весь Чамборъ, подробно оглядывали каждую горницу, стѣны ея, полы, печи и вообще изслѣдуя всякій уголокъ. Замокъ былъ очень обширенъ и пришлось отложить дѣло до слѣдующаго дня. За этотъ разъ успѣли освидѣтельствовать лишь одну треть всего замка.

Вечеръ и часть ночи, когда повсюду всѣ уже спали, въ горницѣ отведенной намѣстнику края долго горѣлъ огонь. У Праксина сидѣлъ баронъ и оба они обсуждали невѣроятное приключеніе, разстроившее всѣ ихъ планы и надежды.

— Въ томъ, что это не графъ — для меня нѣтъ конечно ни малѣйшаго сомнѣнія, такъ же какъ и для васъ, говорилъ Праксинъ. — Но вотъ что ужасно, что онъ правъ! Правъ передъ закономъ. Пока не найдено и не признано всѣми тѣло трафа или не сознался во всемъ Захеръ, до тѣхъ поръ самозванецъ — графъ Зарѣцкій предъ закономъ, а умеръ кто-то другой, походившій лицомъ на него и вдобавокъ скрытый послѣ смерти.

— Стало быть, говорилъ баронъ Охотскій, — я принужденъ уступить свои права на состояніе и на все проходимцу, Богъ вѣсть кому! Долженъ потерять все счастье жизни. Покориться какой-то неизвѣстной личности, не имѣющей никакихъ правъ на наслѣдство, а имѣющей только сходство съ дядей въ чертахъ лица.

— Вѣроятно, что онъ графу не чужой. Родственникъ или даже побочный братъ. Иначе откуда же быть такому сходству, которое всѣхъ вводитъ въ обманъ…

— Но вѣдь завѣщаніе въ мою пользу! воскликнулъ Лоренцъ.

— Что дѣлать!.. Все такъ произошло, что слѣдствіе, доказавъ намъ всѣмъ, что онъ самозванецъ, ни къ какому результату не приведетъ. Онъ останется до своей смерти графомъ Зарѣцкимъ.

— Но вѣдь это ужасно!.. снова отчаянно воскликнулъ баронъ.

— Да.

— Мнѣ кажется, что я убилъ бы его, еслибъ…

— Еслибъ могли?..

— Да, еслибъ это было возможно…

— Но оно невозможно, потому что вы не способны на такое дѣло!.. холодно сказалъ Праксинъ.

— Онъ же убилъ дядю, задушилъ… И меня хотѣлъ задушить… Но Захеръ!.. Захеръ! Онъ тоже загадка. Вѣдь онъ оплакивалъ дядю непритворно… Неужели же и онъ участникъ убійства?

— Никогда! вымолвилъ Праксинъ. — Вотъ какъ дѣло произошло по моему мнѣнію. Этотъ двойникъ давно жилъ въ Чамборѣ, никому никогда не показываясь. По всей вѣроятности, надъ нимъ тяготѣло огромное, страшное преступленіе. Захеръ одинъ зналъ объ его присутствіи въ замкѣ и даже лично передавалъ ему пищу, которую посылалъ графъ или приносилъ Богданъ. Затѣмъ, когда Захеръ первый нашелъ графа задушеннымъ, онъ заподозрилъ васъ, а не этого… двойника… Вы, возмущенные подозрѣніемъ, обошлись съ нимъ жестоко, приказали немедленно покинуть замокъ… Захеръ вамъ отвѣчалъ мщеньемъ, скрывъ тѣло графа и признавъ за. графа этого же двойника…

— Но какъ же, искренно и сильно любя дядю, онъ примирился съ его убійцей?.. Вѣдь это невѣроятно!

— Быть можетъ, замѣтилъ Праксинъ, — онъ думаетъ и теперь, что вы убійца ради наслѣдства. Вы съ нимъ не объяснились… кротко, ласково… чистосердечно…

— Нѣтъ. Я съ нимъ почти совсѣмъ не говорилъ ни слова.

— Это была огромная ошибка; надо было поклясться Захеру, что не вы убійца.

— Завтра же я это сдѣлаю…

— Немного поздно… Захеру придется сознаваться въ сокрытіи тѣла, въ кощунствѣ. Онъ побоится отвѣтственности предъ закономъ.

— Все-таки я попробую… завтра же утромъ пойду къ нему, обѣщаю ему большія деньги и буду умолять раскрыть всю эту ужасную тайну. Я надѣюсь на успѣхъ.

— Давай Богъ, заключилъ рѣчь Праксинъ. — А теперь пора спать…

На утро рано весь замокъ былъ на ногахъ и баронъ Охотскій проснулся отъ шума, ходьбы и голосовъ.

Первая мысль барона была взглянуть на часы, такъ какъ ему показалось, что все въ замкѣ поднялось ранѣе обыкновеннаго. Дѣйствительно, было еще только часовъ семь утра… Баронъ хотѣлъ снова лечь и заснуть, но затѣмъ передумалъ и вымолвилъ вслухъ:

— Не надо времени терять. Пойду прямо къ Захеру, и къ тому времени какъ встанетъ Праксинъ, будетъ авось что-нибудь новое и хорошее.

Баронъ быстро одѣлся и вышелъ изъ своей комнаты. Шумъ и бѣготня во всемъ замкѣ, совершенно необычайные, удивили его. Едва онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, какъ навстрѣчу ему попался глупый Богданъ, бѣжавшій изо всей мочи.

— Что ты? Куда? удивился баронъ. — Что за суетня вездѣ?

— Ничего не дѣйствуетъ!.. воскликнулъ Богданъ.

— Что?

— Ничего не помогаетъ. Ужъ бросили…

— Что бросили?

— Да все бросили. Чего не перепробовали… Совсѣмъ конецъ! Мертвый совсѣмъ.

— Кто мертвый? вскрикнулъ Лоренцъ.

— Онъ…

— Кто онъ?

— Какъ кто? Онъ же…

— Графъ померъ… Праксинъ что ли?

— Нешто и графъ тоже померъ? ахнулъ Богданъ.

Лоренцъ ухватилъ глупаго буфетчика за горло и крикнулъ внѣ себя:

— Говори, кто померъ, разбойникъ? Кому вы помогали?..

— Да господину же Захеру.

— Захеръ? Захеръ умеръ?!

— Повѣсился… Я думалъ вы знаете…

Лоренцъ бросилъ Богдана и пустился бѣгомъ въ ту часть замка, откуда слышались шумъ и гулъ голосовъ.

Въ горницѣ, гдѣ жилъ Захеръ, была толпа народу. Здѣсь же былъ и Бахмутскій полуодѣтый, а съ нимъ подъячій Файко.

На диванѣ лежалъ протянувшись Захеръ безъ признаковъ жизни, съ багровымъ лицомъ и слегка высунутымъ языкомъ.

— Что это? воскликнулъ баронъ.

— Мертвъ, отозвался Бахмутскій.

— Повѣсился?

— Да. Висѣлъ. Вотъ на гвоздѣ у кровати. Люди его сняли еще теплымъ изъ петли. Возились… Думали оттереть, но видно нельзя. Поздно.

— Уже утромъ повѣсили! отозвался Файко. — Недавно…

— Повѣсили? спросилъ баронъ.

— Да-съ. Я такъ полагаю… Вотъ пожалуетъ Викторъ Павловичъ. Самъ рѣшитъ. А я въ этихъ дѣлахъ тоже кой-что смыслю.

— Онъ не самъ повѣсился. А его повѣсили, по мнѣнію г. Файко, сказалъ Бахмутскій. — Хоть онъ и висѣлъ на гвоздѣ, но на немъ слѣды чьи-то… Слѣды борьбы съ другимъ. Руки исцарапаны, голова пробита… Да и ножка у кровати сломана… Вонъ посуда разбита… Ничего не поймешь! Чертовщина творится въ этомъ замкѣ. Тутъ даже жить и спать страшно… прибавилъ Бахмутскій смѣясь.

— Что такое? раздался голосъ Праксина. — Захеръ мертвый?

— Точно такъ-съ! Извольте посмотрѣть… заговорилъ Файко. — Извольте тоже замѣтить, что повѣситься на этомъ гвоздѣ самому нельзя. И вотъ почему…

И Файко подробно и толково сталъ объяснять Праксину все дѣло, какъ онъ понималъ. Когда онъ кончилъ, Праксинъ выговорилъ тихо:

— Совершенно вѣрно. Онъ задушенъ, а затѣмъ повѣшенъ. Ну-съ. А кто его уходилъ по вашему мнѣнію?

Файко улыбнулся двусмысленно.

— Кому понадобилось избавиться отъ Захера? продолжалъ Праксинъ. — Кто убійца?

— Да-съ, отозвался Файко. — Все это понятно, и доказать это, конечно, совершенно…

— Будетъ невозможно, перебилъ Праксинъ, какъ бы продолжая рѣчь.

— Нѣтъ-съ. Можетъ быть даже совершенно легко.

— Какъ?

— Больно шибко тутъ двое дрались. Если на тѣлѣ Захера такіе синяки, то и на немъ, на томъ… тоже окажется не мало колотушекъ да синяковъ.

— Идемте сейчасъ! воскликнулъ Праксинъ. — Обернувшись онъ увидѣлъ Лоренца и прибавилъ весело: — Ну, баронъ… Дѣло ладится… Будь онъ хоть стократы самъ графъ Зарѣцкій, а убивать людей мы ему не позволимъ… За это судятъ и ссылаютъ въ Сибирь.

XIII.

Намѣстникъ, сопутствуемый Лоренцомъ, Бахмутскимъ и нѣсколькими людьми, двинулся къ кабинету графа. Дверь оказалась заперта… Долго звали они. Праксинъ, теряя терпѣнье, приказалъ стучать изо всѣхъ силъ.

Отвѣта не было.

— Съ ума онъ сходитъ. Ломай двери! приказалъ Праксинъ.

Гулкій грохотъ пошелъ по всему замку отъ топоровъ и лома, которыми рубили и ломали дверь.

Наконецъ толстая дубовая дверь была вся въ щепахъ и всѣ вошли въ кабинетъ, затѣмъ прошли въ спальню графа и въ другія смежныя горницы…

Старика нигдѣ не было. Нѣсколько разъ всѣ обошли снова горницы графа, но его не было.

— Ищите его… вскрикнулъ Праксинъ сердито. — Что онъ думаетъ, отдѣлается отъ меня прятками, какъ виноватый младенецъ отъ няньки. — Что онъ — шутовствуетъ, или съ ума сошелъ! Ищите!

Прошелъ часъ… Прошло нѣсколько часовъ. Вся прислуга замка съ недоумѣньемъ, но и съ суевѣрнымъ страхомъ обшарила уже весь замокъ.

Старика, выдававшаго себя за графа Зарѣцкаго, не было нигдѣ.

— Онъ умнѣе, нежели я думалъ! шутилъ Праксинъ. — Но вотъ будетъ курьезъ, какъ мы его совсѣмъ не найдемъ. Придется вамъ, баронъ, вступать снова въ ваши права наслѣдства.

Около сумерекъ появился въ верхнихъ горницахъ замка садовникъ, жившій въ маленькомъ домикѣ около оранжерей, и просилъ доложить о себѣ господину главному судьѣ изъ города или же барону Охотскому.

Праксинъ велѣлъ позвать его къ себѣ.

Садовникъ, пожилой и умный крестьянинъ, вошелъ степенно въ горницу и низко поклонился.

— Чего тебѣ? спросилъ Праксинъ.

— Въ бесѣдкѣ, въ саду, тѣло лежитъ, холодно проговорилъ онъ.

— Опять мертвое тѣло?! Еще кого задушили! воскликнулъ Праксинъ. — Да это человѣческая бойня здѣсь…

— Мертвое тѣло, но ужъ куда страшное. За ночь кто-нибудь принесъ туда и положилъ.

— Почему ты такъ полагаешь?

— Притащено въ простынѣ. Да его и не было. Я вчера въ бесѣдкѣ дверку починялъ и тѣла не было. Нынѣ за ночь его притащили.

Праксинъ, баронъ, чиновники и люди — всѣ двинулись тотчасъ въ садъ, и пройдя саженъ триста, не успѣли еще дойти до большой бесѣдки, стоявшей среди густой, чащи зелени, какъ до нихъ уже достигъ страшный смрадный запахъ.

На полу бесѣдки, на простынѣ оказался трупъ, уже сильно разложившійся. Безобразное лицо было конечно безформенно и неузнаваемо. Однако баронъ тотчасъ вскрикнулъ:

— Дядя! Это онъ! Онъ!

Баронъ узналъ трупъ по платью… Двое изъ людей, одѣвавшіе мертваго графа въ день смерти, чтобы класть въ гробъ, тотчасъ подтвердили мнѣніе барона.

При осмотрѣ трупа, Файко замѣтилъ первый и указалъ другимъ на одно загадочное обстоятельство. Указательный палецъ правой руки былъ отрѣзанъ.

— Онъ не могъ снять кольца и отрѣзалъ палецъ! догадался баронъ сразу.

— Да, это часто бываетъ… сказалъ Праксинъ. — Ему нуженъ былъ перстень, а снять его съ мертваго было невозможно. Ну, слава Богу! Вотъ и тѣло графа… Стало быть настоящій графъ Зарѣцкій предъ нами и покойникъ. Но… Кто же тотъ? И гдѣ же тотъ?!

Общее молчаніе было отвѣтомъ. Всѣ задумчиво вышли изъ бесѣдки и вернулись въ замокъ. Дѣло было кончено, но несовсѣмъ…

— Кто онъ — мнѣ все равно! весело заговорилъ баронъ уже въ гостиной, оставшись съ Праксинымъ, Бахмутскимъ и Файко для составленія протокола. — Но гдѣ онъ? Это, по правдѣ говоря, мнѣ далеко не все равно. Жить въ замкѣ вмѣстѣ съ нимъ я бы не желалъ…

— Я и Чамбора вашего не возьму въ награду, чтобы жить здѣсь! разсмѣялся Бахмутскій.

— Съ нимъ жить опасно.. Задушитъ и пропадетъ… замѣтилъ и Файко.

— Жить… Онъ теперь жить не можетъ! сказалъ Праксинъ. — Кто же его кормить будетъ? А не ѣвши онъ болѣе недѣли не проживетъ.

— А все-таки какъ-то жутко! заговорилъ Лоренцъ. — Знать, что онъ прежде какъ бы не существовалъ, потомъ проявился тотчасъ послѣ преступленья, заявилъ имъ о себѣ, былъ, жилъ, затѣмъ вторично другое преступленіе совершилъ и снова исчезъ безъ слѣда.

— Да. Это загадка, которую намъ разрѣшить нельзя, отозвался Праксинъ. — Будь живъ Захеръ, все объяснилось бы просто. Очевидно только, что двойникъ графа пожелалъ вдругъ, самъ сдѣлаться графомъ Зарѣцкимъ.

— Но взялся за дѣло глупо, прибавилъ Файко.

— Вы бы умнѣе взялись? пошутилъ Праксинъ. — Очевидно, что тотъ же Захеръ былъ дважды помѣхой въ дѣлѣ. Быть можетъ двойникъ хотѣлъ, убивъ графа, тотчасъ спрятать его и. явиться вмѣсто него предъ всѣми. Но Захеръ помѣшалъ, пожелавъ хоронить графа. Затѣмъ изъ мести барону, онъ согласился на обманъ, но поздно, глупо, ребячески неразсчетливо. А въ эту ночь тотъ же Захеръ, предъявивъ такимъ образомъ тѣло графа, опять сталъ помѣхой для его плановъ — и поплатился жизнью.

— Но, однако, неужели же его нельзя найти! воскликнулъ Лоренцъ. — Безъ этого я право не рѣшусь поселиться здѣсь изъ-за какого-то необъяснимаго страха.

— Сколько всѣхъ горницъ, переходовъ, подваловъ и т. д. въ Чамборѣ? спросилъ Файко.

— Болѣе двухсотъ, конечно…

— Я берусь въ два мѣсяца найти его… или его трупъ… Только я поселюсь здѣсь съ тремя солдатами, а всякую обысканную комнату буду запирать и запечатывать.

— Очень вамъ благодаренъ. Всѣ будутъ въ замкѣ помогать вамъ… сказалъ баронъ. — Я же поѣду въ городъ и вернусь сюда только тогда, когда вы найдете его живымъ или мертвымъ.

XIV.

Чрезъ мѣсяцъ послѣ страшнаго происшествія, въ округѣ было много толковъ о блестящей и веселой свадьбѣ богача и магната графа Зарѣцкаго-Охотскаго съ дочерью намѣстника въ краѣ, красавицей Еленой Праксиной.

Молодые, однако, въ Чамборъ не поѣхали…

Замокъ стоялъ совершенно опустѣлый… Причина была простая…

Послѣ вторичныхъ, настоящихъ похоронъ стараго графа Зарѣцкаго и отъѣзда новаго владѣльца въ городъ вмѣстѣ съ Праксинымъ — остался въ замкѣ добровольно для розысковъ одинъ лишь чиновникъ Файко. Чрезъ недѣлю онъ былъ найденъ мертвымъ въ своей постели… Слѣдовъ преступленія и насильственной смерти не было. Но въ замкѣ поразила всѣхъ участь слѣдователя, всѣ говорили и твердо вѣрили, что это дѣло «его» рукъ, что это «онъ-же» задушилъ врага.

И многіе люди потрусливѣе покинули замокъ тотчасъ же.

Черезъ нѣсколько дней послѣ этого, буфетчикъ Богданъ, котораго видѣли всѣ поздно вечеромъ, на утро рано не оказался нигдѣ и пропалъ безслѣдно. Кой-кто увѣрялъ, что Богданъ самъ бѣжалъ изъ замка, но привратники его не видали, а мостъ за всю эту ночь былъ попрежнему поднятъ.

Послѣ участи Богдана, всѣ храбрецы остававшіеся еще въ замкѣ, тотчасъ покинули его, не соглашаясь жить въ немъ ни за какія деньги.

Остались лишь два привратника въ башнѣ у подъемнаго моста.

Замокъ стоялъ пустъ, угрюмъ, мертвъ… Обиталъ-ли въ въ немъ «онъ-же», одинъ, свободный въ предѣлахъ замка, уже не обязанный скрываться, настоящимъ владѣльцемъ?..

Многіе въ это вѣрили…

Черезъ три года послѣ своей женитьбы, графъ Лоренцъ Зарѣцкій продалъ Чамборъ одному польскому магнату. Новый владѣлецъ переѣхалъ въ замокъ, поселился въ немъ со всей семьей и челядью и зажилъ мирно и счастливо…

«Онъ-же» не являлся, очевидно исчезнувъ навсегда.